Работа женщин в прошлом (часть I)

Работа женщин в прошлом (часть I)

В Интернете не сосчитать сколько текстов и картинок про феминисток, которые испортили всем женщинам жизнь и обездолили их: из-за них теперь всем женщинам каждый день приходится вставать в семь утра и ехать в надоевший офис, чтобы провести тем треть дня, а то и больше. Раньше, мол, было лучше: работой занимались исключительно кормильцы-мужчины, пока женщины создавали дома уют и комфорт — готовили вкусные завтраки-обеды-ужины, вышивали рушники у окна, играли с детьми.

Начитавшись так называемой дворянской литературы, всевозможные хрустобулочницы и хрустобулочники воображают, что жизнь женщин до того, как клятые феминистки заставили женщин работать, была сплошным порханием по балам. Наташа же Ростова порхала? Порхала! Анна Каренина порхала? Порхала! Ну и много разных подобных примеров приводят. Когда задаешь им резонный вопрос, а чем в это время занимались женщины не дворянских, не привилегированных сословий – случается когнитивный резонанс. Правда, и здесь иллюзий предостаточно: некоторые представляют себе женщин-простолюдинок прошлого, особенно крестьянок, в виде современных красавиц, одетых в национальные костюмы, приблизительно так:



Сидели, дескать, эти красавицы в душегреях и кокошниках под окнами с самоварами, чаи распивали, мятными пряниками закусывали, и ничем кроме домашних дел не занимались Оттого цвели и пахли, аки цветы полевые. И вот начинаешь показывать им найденные в интернете фотографии реальных женщин конца 19-начала 20 века. Не дворянок. Не купчих. Не женщин из сословия состоятельных горожан-мещан. А простолюдинок. Крестьянок или бедных полунищих городских жительниц (мещанок). Тут когнитивный резонанс усугубляется. Вместо одетых в дорогие платья ухоженных наташ ростовых или хотя бы «кровь с молоком» простолюдинок в душегреях и кокошниках с этих фотографий глядят упахавшиеся за пока еще короткую жизнь старухи. Старухи с взглядом загнанной лошади и мировой тоской в глазах. Вот, например, этой женщине-крестьянке с фотографии начала 20 века всего-то 35 лет:



Или вот совсем еще юная девушка-крестьянка. Обратите внимание на ее руки:



Когда я увидела эту фотографию, меня прежде всего поразили ее руки, «раздавленные работой», просто как у Натальи из "Тихого Дона". Жилось женщинам явно не так легко, как это любят представлять кой-какие ценители "традиционной жизни". Некоторые, правда, почему-то решили, что руки у девушки с фотографии в грязи. Ну, это конечно странно подобное предполагать – уж помыть-то она их могла перед фотографированием. Нет, это такой загар. Для работы женщины надевали рубахи с длинным рукавом, и платочки на голову. И получался вот такой рабочий загар. На этой фотографии загорелое лицо тоже крестьянки: видно, как солнце опалило незащищенные одеждой лицо и руки:



Так что женщинам-простолюдинкам, коих в те времена было до 90% женского народонаселения, работать приходилось много и тяжело. Об этом и рассказывают нам фотографии конца 19-начала 20 веков.

Вот на этой фотографии крестьянки идут с работы. У одной в руках грабли – ими сгребали сено, у другой вилы. Скорее всего, она сгребала или собирала навоз для удобрения огорода или поля. Причем женщины идут босыми – обувь в то время летом старались не носить, даже на работу, обувь была чем-то вроде роскоши для простых крестьян:



А вот тут уборка урожая, крестьянки руками вяжут снопы:



Делалось это так. Наклонялись к земле, забирали в жменю горсть колосков, подрезали их серпом, складывали рядом. Потом снова наклонялись, снова срезали... и так раз десять. Потом брали срезанные уже колоски, обвивали их стебельками от других колосков. Вот так, как на этой фотографии конца 19 века:



А потом уже такие связки колосьев вязали в снопы. Наклон-разогнулась, наклон-разогнулась, наклон-разогнулась... и так целый день.
Жатва в поле. Начало 20 века. Владимирская губерния:



Маленького ребенка одна из крестьянок взяла с собой, видно, не на кого было дома оставить. Вот он и сидит целый день в поле, пока мать работает.
Вода для женщин была отдельной заморокой. Водопроводов ведь не было. Для питья, готовки еды, мытья посуды, для стирки и даже для поливки огородов женщины таскали воду вручную. Фотография 1876 года. Донские казачки поливают огороды:



Это женщинам, к их счастью, еще недалеко ходить. Есть какое-то озерко или небольшая речка поблизости. А помните «Тихий Дон» Шолохова, как любовный роман Аксиньи Астаховой и Григория Мелехова начинался? Он ее, по выражению самой Аксиньи, «чудок конем не стоптал», когда она к Дону за водой ходила. Сначала с пустыми ведрами спустилась к реке (хутор находился на высоком берегу Дона), а потом уже с полными вверх по горе поднималась вверх. Легко ли ей было, как думаете? А ведь таким образом прогуляться приходилось не один раз за день – воды-то требовалось много. И сготовить, и посуду помыть, а если в доме убираться, или в баню воды наносить, или стирать - тут в несколько раз больше воды требовалось, чем в обычные дни.

И уж, конечно, классика жанра – пресловутое коромысло. Куда же без него? Фотография показывает, что это была очень и очень не лёгкая ноша. А раньше ещё и вёдра были тяжелее, ибо были деревянными. Воду, когда ее приносили домой, держали в этих ведрах. От воды дерево разбухало и становилось тяжелее. Взвесили в наше время и оказалось, что крестьянка с двумя полными деревянными ведрами и коромыслом должна была нести аж 23 килограмма!



Готовка занимала немало времени, ведь семьи были большими, попробуй сварить на всех. Женщины по нескольку часов в день проводили около горячей печи. Так как готовили на большую семью, то еда готовилась в объемных и тяжелых горшках и чугунках с кашей и щами. Еще горячими эту тяжесть выхватывали из печи ухватами и несли на стол.

Еще «бабьим делом» была топка печи хворостом и кизяками (кизяк это высушенный или переработанный навоз, используемый в качестве топлива). И при этом не только топить печи женщинам приходилось, но и заготавливать хворост и кизяки. Если хворост собирали в лесных местностях, то кизяк приходилось использовать в степных безлесных местностях, где хворост достать было негде. Вот фотография 1875 года. Донские казачки заготавливают кизяк, т.е. собирают навоз из-под домашних животных и высушивают его на ярком солнце:



Бывали такие случаи, что если в крестьянском хозяйстве лошадь пала от какой-то болезни, во время пахоты могли баб вместо лошади запрячь. На этой фотографии начала 20 века три крестьянки тащат тяжелый железный плуг:



Об этом писал еще Некрасов в своей поэме «Кому на Руси жить хорошо». Там одна из героинь, крестьянка Матрена Тимофеевна, рассказывала о своей трудовой жизни:

«Не то ли вам рассказывать,
...Что бог сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла я,
Как мерин, в бороне!..»

А на этой фотографии конца 18 века крестьянка что-то толчет в ступе. Толокно, возможно, делает:



Тоже босая, обувь летом и ей не полагалась.

Из литературы того времени ясно было, что работать женщины из крестьянского сословия должны были начинать с малых лет. В той же поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» крестьянка Матрена Тимофеевна рассказывает:

«Да не в лесу родилася,
Не пеньям я молилася,
Не много я спала.
В день Симеона батюшка
Сажал меня на бурушку
И вывел из младенчества
По пятому годку,
А на седьмом за бурушкой
Сама я в стадо бегала,
Отцу носила завтракать,
Утяточек пасла.
Потом грибы да ягоды,
Потом: «Бери-ка грабельки
Да сено вороши!»
Так к делу приобыкла я...»

Девочки очень рано выходили в поля вместе с матерями, приучались к тяжелому труду. В книге «Жизнь Ивана. Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний», О. П. Семеновой-Тян-Шанской (дочери известного географа 19 века) рассказывается, как жили в деревнях:

«Девочки лет 7-12 присматривают за младшими братьями и сестрами. Также они пасут скотину, точнее телят, помогают и в поле: берут картошку, полют, носят взрослым еду и питье во время полевой поры. Ходят за водой, полоскают белье, учатся мять лен и коноплю, прясть и шить.»

Если в наше время девочки 7-12 лет еще ходят в школу и работать им запрещено, то в крестьянских хозяйствах девочки того времени постепенно становились полноценными работницами. Вот на фотографии крестьянская девочка из Тульской губернии не старше 12 лет тащит хворост. Снова босая, да. Как уже не раз указывалось, обувь летом в российской деревне была роскошью. Фотография сделана в 1910 году:



Вот еще одна интересная фотография 1875 года. Станица Цимлянская. Казачка чинит окно:



Почему именно женщина, а казака и близко нет? Вроде как считается, что ремонтом дома заниматься должны мужчины. Как говорится, должны, но не обязаны. Чисто мужская работа, выполняемая женщинами-казачками, была связана с особенностью казачьего быта, о котором рассказывал подробно Лев Толстой в своей повести «Казаки». Он писал о том, что все хозяйство лежало на плечах женщин, мужчины-казаки считали неприличной для себя любую работу. Дескать, нам нельзя напрягаться, «вдруг война, а я устамши».

«Казак бльшую часть времени проводит на кордонах, в походах, на охоте или рыбной ловле. Он почти никогда не работает дома. Пребывание его в станице есть исключение из правила, и тогда он гуляет. Вино у казаков у всех свое, и пьянство есть не столько общая всем склонность, сколько обряд, неисполнение которого сочлось бы за отступничество. На женщину казак смотрит как на орудие своего благосостояния; девке только позволяет гулять, бабу же заставляет с молодости и до глубокой старости работать для себя, и смотрит на женщину с восточным требованием покорности и труда... Удаление ее (женщины) от общественной жизни и привычка к мужской тяжелой работе дают ей тем больший вес и силу в домашнем быту... Весь дом, всё имущество, всё хозяйство приобретено ею и держится только ее трудами и заботами. Хотя он и твердо убежден, что труд постыден для казака и приличен только работнику-ногайцу и женщине, он смутно чувствует, что всё, чем он пользуется и называет своим, есть произведение этого труда, и что во власти женщины, матери или жены, которую он считает своею холопкой, лишить его всего, чем он пользуется. Кроме того, постоянный мужской, тяжелый труд и заботы, переданные ей на руки, дали особенно самостоятельный, мужественный характер гребенской женщине и поразительно развили в ней физическую силу, здравый смысл, решительность и стойкость характера. Женщины большею частию и сильнее, и умнее, и развитее, и красивее казаков.»

Не мало хлопот у женщин-крестьянок было и со скотиной. Мужчины ухаживали в основном за лошадьми. А вот коровы, овцы, свиньи, козы, куры, гуси – все это было «бабьим» делом. На этой фотографии 1884 года представлена крестьянка Костромской губернии со своей коровой:



Крестьянка доит корову. Фотография конца 19 века:



Женщины вставали рано, с рассветом, чтобы подоить корову. Вечером тоже доили. За скотиной и птицей ухаживали тоже крестьянки, выгребали навоз из хлевов и птичников.

На женщинах также были и огороды. Сажать, полоть, убирать картофель, овощи, обирать плодовые деревья и кустарники – это все был женский труд.

Не меньше хлопот женщинам доставляла и уборка домов, а также стирка. Стирали раз в неделю – на всех. Даже если было и мало одежды, но на всю ораву большой семьи постирать хотя бы по одному комплекту штанов, рубашек, женских платьев, сарафанов, юбок и исподнего белья – это уже куча стирки. Полоскать носили на речку. Таскать приходилось огромные корзины с мокрым бельем по 5 кг и больше весом. Вот на этой фотографии представлено полоскание одежды в проруби. Начало 20 века. Омск:

Портомойня на Енисее. 1900 год. Этим женщинам все же полегче - лето, вода не ледяная, а каково это было зимой, в проруби, когда руки сводит от холода?



Готовой одежды у крестьян тоже не было. Чтобы получить штанишки-рубашечку, нужно было сначала посадить и собрать лен, потом выделать его, потом напрясть из него нити, потом соткать полотно, а затем сшить одежду. Все это делали женщины – так как крестьянские вещи вплоть до начала 20 века все были домоткаными. Сажать лен, ухаживать за ним, собирать, выделывать нити, прясть, ткать и шить одежду – все это тоже было делом женщин. Надеюсь, понятно, что работы на этом фронте для женщин тоже хватало.

Ткацкий стан в сибирском селе Верхне-Усинском. Начало 20 века:



О тяжелой женской доле женщин-крестьянок недаром выразительно писал поэт Некрасов в своем известном стихотворении:

«В полном разгаре страда деревенская...
Доля ты! - русская долюшка женская!
Вряд ли труднее сыскать.
Не мудрено, что ты вянешь до времени,
Всевыносящего русского племени
Многострадальная мать!
Зной нестерпимый: равнина безлесная,
Нивы, покосы да ширь поднебесная –
Солнце нещадно палит.
Бедная баба из сил выбивается,
Столб насекомых над ней колыхается,
Жалит, щекочет, жужжит!
Приподнимая косулю тяжелую,
Баба порезала ноженьку голую –
Некогда кровь унимать!
Слышится крик у соседней полосыньки,
Баба туда – растрепалися косыньки,-
Надо ребенка качать!
Что же ты стала над ним в отупении?
Пой ему песню о вечном терпении,
Пой, терпеливая мать!..
Слезы ли, пот ли у ней над ресницею,
Право, сказать мудрено.
В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею,
Канут они - всё равно!
Вот она губы свои опаленные
Жадно подносит к краям...
Вкусны ли, милая, слезы соленые
С кислым кваском пополам?..»

Ну и на "десерт", в тему короткого бабьего века, то есть потери здоровья, не лишним будет хотя бы упомянуть и о бесконечных родах практически нон-стоп. Как пишет уже упомянутая выше О. П. Семенова-Тян-Шанская о жизни женщин-крестьянок:

«Редкая баба не родит восьми, а то и десяти, двенадцати ребят, а из них остается в жuвых три-четыре...
Что делает женщина во время беременности.
Всё. И в доме справляет всю домашнюю работу, и в поле – вяжет, полет, молотит, берет конопли, сажает или копает картофель, вплоть до самых родов.
Иные женщины рожают, не домесив хлебов. Иные родят в поле, иные в тряской телеге (почувствовав приближение родов, иные бабы торопятся доехать домой). Иная баба при начавшихся родовых схватках бежит домой, "как овченка": приляжет во время схваток на землю, а как боли отпустят, опять бежит, благим матом: "как овченка бежит, трясется".
Роды, крестины.
У богатых бабка пребывает иногда дня по три, по четыре после родов, кормясь за их столом. А у бедных ребенок уже с первого дня совсем предоставляется матери и ее уходу. Попадает в грязную люльку, где подстилкой ему служит материнская старая грязная понева. Более опрятные матери подкладывают в люльку соломку, которую меняют через день или два. Это, однако, бывает реже: "Хорошо, и на поневе полежит, не лучше других. Небось другие не подохли – выросли".
Когда молока у матери не хватает или когда оставляют ребенка одного, дают ему соску. Мать, сестра или бабка нажуют или картошки, или черного хлеба, или баранку, выплюнут в реденькую тряпку, завяжут ниткой – и соска готова. Иногда одна и та же тряпица долго употребляется, не прополаскиваясь, причем приобретает противный кислый запах. Матери на третий и на четвертый день после родов встают и принимаются за домашнюю работу, иногда даже за тяжелую – вроде замешивания хлебов и сажания их в печь. Иногда даже на другой день после родов родильница уже затапливает печь сама.
При таких условиях бабе, конечно, долго "не можется", и уход за ребенком самый плохой: он преет в грязной люльке, в мокрой пеленке, надрывается от голодного крику, пупок у него пухнет и болит – "грызь" (грыжа), как говорят бабы. Для ускорения родов женщина схватывает руками брус ("висит на брусе"). Если брус высоко, то к нему привязывают две покромки, и она хватается за них руками. Перед окончанием родов покромки ослабляют, так что женщина может встать на пол на колени. Иногда женщине приходится так долго висеть на брусе, что недели две после родов у нее болят руки. Случается, что младенец рождается как раз в то время, когда она висит.
Когда младенец идет "не путем", то есть вперед ногами, или согнутый, то некоторые бабки спускают роженицу с доски. Широкая доска приставляется наискосок к стене и укрепляется так. На верх доски бабка при помощи мужа кладет навзничь роженицу – головою вниз. Затем муж и бабка ее отпускают, и она быстро катится вниз головою (муж и бабка следят, чтоб она не свернулась на бок), от такого быстрого движения и некоторой встряски ребенок будто бы "выправляется" и вторично уже может пойти правильно, то есть головкой вперед.
Мать идет в поле на работу дней через пять – семь после родов, ребенка либо берет с собой, или, если поле близко и можно прибежать накормить ребенка, оставляет его на попечение "старухи" или старшей сестры. Если мать берет ребенка в поле, то либо просто кладет его в какой-нибудь тряпке на межу, где его "караулит" сестренка или братишка лет пяти – семи, либо, если захватила с собой в телегу люльку, кладет его в люльку, привязанную к верху поднятым оглоблям телеги. Ребенку до году дается и жвачка: мать, бабка или сестра разжуют картофелину или кусок хлеба и из своего рта перекладывают пальцем эту жвачку в рот ребенка.
Прежде, в крепостные времена, ходили в поле через три дня после родов, а теперь обыкновенно через пять – семь дней. От тяжелой работы непосредственно вслед за родами у редкой бабы не бывает в большей или меньшей степени опущения матки. Иногда такие опущения матки ("золотника") принимают очень тяжелую форму, а в легкой, по мнению бабки, это даже "совсем" ничего. Бывают опущения матки даже у девушек (очень молоденьких) от непосильной работы: "живот сорвала". Пьют от этого "киндербальзам – подъемные капли".
Бабка правит живот, накидывая на него "махотку", то есть горшок глиняный. Положит бабу на спину, помажет ей живот гущей, опрокинет на него горшок и под ним быстро зажжет охлопок "прядева". Живот вследствие этого втягивает в горшок. Чем горшок меньше, тем лучше. Считается, что после этого матка вправляется на свое место, и живот перестает болеть ("накидывать махотку", "править живот" – плата за это один-два хлеба, немного муки или крупы). Или же бабка парит родильнице горячим веником живот; распарив, бабка его "поднимает" руками несколько раз, чтобы вправить на место золотник.
"Живот" бабка еще так "правит": помылит руки, вправит выпавшую матку на свое место, затем вдвинет во влагалище очищенную картошку, а живот (низ его) крепко перевяжет платком. Иная баба целый месяц ходит к бабке, и та повторяет ей эту операцию, пока получится облегчение. Правят живот и так: поставят женщину головой вниз, и бабка при помощи мужа больной встряхивает ее несколько раз за ноги, "чтобы живот поднялся". После этого живот опять-таки перебинтовывается. По мнению бабок, нет ни одной женщины, у которой не было бы испорченного живота. Одна бабка говорила, что это страдание развивается у некоторых женщин особенно сильно вследствие пьянства мужей: "Иной напьется пьян, да всю ночь и лежит на жене, не выпущает ее из-под себя. А ей-то бедной больно ведь, иная кричит просто, а он ее отдует, бока намнет – ну и должна его слушаться. А каково под пьяным, да под тяжелым лежать... – у иной бабы все наружу выйдет – ни стать, ни сесть ей". Многие бабы мне рассказывали, как они мучились таким образом, и, несмотря на это, носят и родят детей».

Теперь понятно, почему на фотографиях даже нестарые женщины-крестьянки 19 века лет эдак 35 иногда выглядят как старухи...

Это еще не все. Продолжение следует...