Рассказ автора Елены Богатых "За свой счет" был напечатан в известном женском советском журнале «Работница» за 1990 год, № 9. В Интернете выложен в виде аудиокниги на многих ресурсах. Я решила выложить текстовый вариант. Он меня очень тронул. Рассказывает о судьбах многих советских женщин, которые в их времена были вынуждены тащить практически в одиночку пресловутую "вторую смену". То есть вместе с супругом приходить с работы - каждый со своей, но если муж усаживался в кресло перед телевизором или шуршал газетой под торшерчиком, то жена должна была закупить по дороге продукты (а в условиях дефицита это был еще тот квест, иногда приходилось выстаивать длинные очереди), приготовить еду, помыть посуду после трапезы, что-то зашить, подштопать, сделать необходимую мелкую постирушечку или что-то погладить. А в выходные на ней же была, как правило, уборка всей квартиры, стирка (тогда автоматов не было и часто полоскание и выжимание было ручным), глажка, чистка сантехники, по необходимостьи - мытье окон, дверей, подоконников и другие домашние бытовые дела. Чаще всего на женщине был и уход за детьми, и их воспитание. Мамы приводили-уводили детей из детского сада, бегали утренники и родительские собрания в школе, помогали детям с уроками, сидели с ними на больничных, водили по врачам и еще много чего. Считалось, что мужчина со своей работы приходит домой отдыхать, а женщина со своей - работать дома в ту самую пресловутую "вторую смену". Конечно, были и другие семьи, но самым распространенным вариантом был именно такой. Женщины в своих семьях обслуживали мужчин, как по приговору суда. На эту тему и был написан рассказ. Финал открытый: то ли героиня поедет в реанимацию с сердечным приступом, то ли сразу на кладбище...
Сейчас что-то в этом несправедливом раскладе меняется, но очень и очень уж медленно. По последним данным Росстата, в будни на бытовые дела мужчины тратят 54 минуты, женщины - 2 часа 10 минут. По выходым расклад похожий: мужчины - 2 часа 17 минут, женщины - 4 часа 6 минут. Таким образом, среднестатистическая россиянка работает по дому в 2 раза больше среднестатистического россиянина.
ЕЛЕНА БОГАТЫХ. ЗА СВОЙ СЧЕТ
Накануне вечером, когда Галина Петровна опять вернулась домой без молока, Федор Матвеевич гневно передернул губами и так на нее посмотрел, что она невольно присела и прикусила язык, с которого начали было срываться заранее приготовленные оправдания. Он, правда, ничего ей не сказал, надо отдать ему справедливость, и вообще не проронил за остаток дня ни слова, молча дулся, молча ковырялся в своем любимом овощном рагу, которое она для него приготовила еще утром, до работы, громко и брезгливо стучал приборами, в конце концов швырнул в нее тарелкой с недоеденным соусом, ушел в комнату и затих на весь вечер перед телевизором.
Галина Петровна не обижается на своего Федю, нет. Слава богу, что он молоко пьёт, а не водку, она готова ему каждый день по пять литров покупать, но если его нет? Не продают? Что она может сделать? Обежала все магазины, которые попадались по дороге, даже зашла в универсам, расположившийся порядочно в стороне, но застала только пустые клети.
– Молока сегодня не будет больше, а? – обратилась она к продавщице, которая медленно и важно прогуливалась по залу.
Продавщица остановилась. глянула на Галину Петровну сверху вниз, хотя была намного ниже ее ростом, да так, как будто Галина Петровна спрашивала не обычного коровьего, а по крайней мере птичьего или маточного молока пчел. Не разжимая челюстей, протянула:
– А вы бы еще попозже пришли...
– Что же делать, я с работы... – жалобно оправдывалась Галина Петровна. – Уже который день захожу... Раньше-то было...
– Мало ли что раньше было! Вспомнили.
Продавщица смотрела куда-то вперед сквозь Галину Петровну, как будто она была прозрачной или невидимой и не стояла здесь перед ней с виноватой, заискивающей улыбочкой на распаренном от жары и усталости лице.
– А может, у вас остался пакетик... – Галина Петровна пыталась поймать глаза продавщицы.
На пышном лице не дрогнула ни одна ворсинка. По-прежнему не глядя на Галину Петровну и не разжимая тяжелых. сочно накрашенных губ, она процедила:
– Сейчас я вам принесу, который себе оставила.
– Зачем же, мне не надо ваш. – Досадуя на себя, Галина Петровна поспешно отступила. Но что же ей было делать? Хоть домой не являйся. Опять Федя будет на нее дуться, греметь и бросать ножами, вилками. брезгливо фыркать в тарелку.
На этот раз ей повезло. Молоко только что разгрузили, и народу в магазине по случаю раннего часа было не много. В несколько минут она выбила чек и бережно укладывала в сумку приятно тяжелые прохладные пакеты.
Вышла на улицу. Яркий солнечный свет блеснул ей в лицо. Она потянулась к нему, зажмурилась, замерла тут же на порогe магазина. Светлое, радостное оцепенение охватило ее. Теплые лучи пpиятнo грели кожу, обволакивали тело мягкой, ласковой волной. «Вот так бы постоять немного, хотя бы минут десять» – подумалось Галине Петровне.
– Однако ж сегодня опять будет жарко! – услышала она совсем рядом недовольный старческий голос. Вздрогнула, очнулась, сошла с крыльца и привычным торопливым шaгoм направилась домой.
Проходя мимо универмага, Галина Петровна с удивлением заметила, что он уже открыт. Она задержала шаги, в нерешительности посмотрела на вертящуюся туда-сюда высокую стеклянную дверь. Взглянула на часы. Если поторопиться, несколько минут можно выкроить. Она скользнула в двери, мигом, через ступеньку, одолела высокую лестницу, ведущую на второй этаж. Остановилась. Быстрым наметанным взглядом окинула зал. Несколько таких же, как она, случайно, на удачу, забредших посетителей праздно шатались среди полупустых прилавков, стеллажей, вешалок.
Галина Петровна хотела было повернуть домой, но тут ее внимание привлекла горстка людей, собравшихся около галантерейного отдела. Она на секунду запнулась: «Что бы там могло быть?» Мгновенно пронеслась через зал и остановилась около прилавка. Над головой продавщицы, вытянувшись во всю свою благородную длину, волнуясь и изгибаясь, как змеи, тонкими изящными кольцами бретелек, во всем своем нездешнем блеске и великолепии, висели три бюстгальтера – белый, черный, бежевый. У Галины Петровны закружилась голова. Она подалась вперед, впилась глазами в висящее перед ней чудо.
Она давно мечтала купить себе хороший бюстгальтер. Все ее старые поистрепались, потеряли форму, вид. Она уже много раз их подшивала-подштопывала. Галина Петровна уже перепросила всех своих знакомых купить ей, если попадется, или достать где-нибудь, может быть, даже у спекулянтов, импортный бюстгальтер. Она готова переплатить за него вдвое, втрое...
Возле бюстгальтеров висел серый клочок картона, на котором крупными неровными буквами было начертано: «Производство Бельгия. Цена 10 руб. 50 коп.» И далее шел перечень имеющихся в продаже размеров. Среди них Галина Петровна разглядела и свой.
«Боже! Неужели мне повезло?» У нее сладко запело сердце. «И народу никого нет!» Галина Петровна с удивлением посмотрела на стоявших перед ней нескольких женщин, на случайно затесавшегося среди них единственного мужчину. Подозрительно оглянулась. В зале по-прежнему спокойно расхаживали отдельные посетители, и никто не стремился на призывный клич заграничноrо дефицита.
«Почему так тихо? Почему так мало народу?» – удивилась Галина Петровна. Она вспомнила, как пять лет назад выдержала здесь яростную двухчасовую битву за почти такими же бюстгальтерами. – «Наверное, рано или только что выбросили в продажу, никто не знает», – решила она. – «Кажется, мне действительно здорово повезло».
– Покажите, пожалуйста, 85 С. – Галина Петровна нетерпеливо потянулась к продавщице рукой через стоящие впереди головы.
Женщины разом обернулись, недобро, с завистью посмотрели на Галину Петровну, нехотя раздвинулись, уступая ей место.
– У вас талоны есть? – ледяным голосом спросила продавщица, продолжая смотреть все туда же, в пустоту или на стенку.
– Какие талоны? – удивилась Галина Петровна.
Продавщица все так же, не глядя на нее, медленно и величественно подняла к картонке белую холеную руку с вытянутым указательным пальцем.
– Здесь все написано, читайте.
Галина Петровна посмотрела no направлению пальца с неестественно длинным и ярко накрашенным ноrтем и только теперь заметила, что внизу картонки, в самом углу, небольшими буквами было выведено: «2 талона».
– А что это такое? – еще больше удивилась она. – Какие еще талоны?
Продавщица ничего не сказала, видимо, несмотря на ранний час, ей уже надоело отвечать на подобные вопросы. Она скользнула пo Галине Петровне небрежным взглядом.
– Надо сдать макулатуру, 20 килограммов... или тряпки, десять... Можно металлолом, черный или цветной... полиэтиленовые пакеты... – раздавались со всех сторон услужливые голоса.
Галина Петровна растерянно крутила головой, ничего не понимая.
– А-а... – вырвался у нее, наконец, разочарованный протяжный стон, и она поспешно и как-то боком отступила от прилавка.
Поглядела на часы: «О, господи! Уже без четверти девять! Надо бежать на работу». Но она, переступив несколько раз с ноги на ногy, продолжала стоять и, как заколдованная, смотрела на развешенное среди жалкого печального утиля блестящее заграничное чудо.
Гипюр, кружева, искрящийся шелк, пикантные зубчики пo краю, крохотный кокетливый бантик... И фасон какой роскошный...
Галина Петровна почувствовала, что... нет... она не может так уйти. А что же делать? Мозг ее стал лихорадочно работать. Надо что-то придумать. Макулатура у них дома есть. Они с Федей целый год собирали, хотели купить Булгакова. Может быть, там хватит и на Булгакова, и на бюстгальтер? А если нет? Федя ее убьет...
«Да и о чем я, собственно, думаю? – попыталась она трезво оценить обстановку. – Когда сдавать? Сейчас уже не успею, надо бежать на работу, вечером – тоже; приемный пункт работает до шести или в крайнем случае до семи часов...»
Галина Петровна тяжело вздохнула:
«Ладно! Помечтала, и хватит. Жила же как-то без него, и дальше проживу! Подумаешь, невидаль!»
Бросив последний отчаянный взгляд на блестевшее бесстыжей заграничной красой чудо, она кинулась вон из магазина.
Нo ноги понесли ее не домой. Она и не поняла, как очутилась около приземистого серого павильона с веселой многообещающей вывеской «ЭВРИКА». Сквозь запыленные стекла огромных, во всю стену окон смутно проглядывали стопы старых, пожелтевших газет, журналов, безжалостно обнаженных, без обложек, книг, огромные кипы картона. На дверях, обитых крепкой металлической рамой, висели два тяжелых амбарных замка.
«ЧАСЫ РАБОТЫ: С 10 ДО 19. ПЕРЕРЫВ НА ОБЕД С 13 ДО 14» – прочитала она на табличке.
Она опустила на землю сумку, осторожно вытащила пакеты, перевернула раздавленный так, чтобы не вытекало оставшееся молоко, вывернула сумку наизнанку, вытряхнула, положила все назад и какая-то сама не своя – растрепанная, растерянная – неспешно побрела домой.
На работу она уже опоздала и могла идти спокойно, не торопиться. В десять часов позвонит Виктору Михайловичу, попросит, чтобы он выписал ей на час отпуск за свой счет. Скажет, что пришлось пойти с Димкой в поликлинику.
Вспомнила про Виктора Михайловича и про работу, и так стало обидно и досадно за себя. Чем она в самом деле занимается? Что себе думает? Как самая пустая, легкомысленная девчонка бегает за заграничной тряпкой, теперь из-за нее опоздает на работу, будет звонить, просить, что-то выдумывать. К тому же сегодня ей предстоял напряженный рабочий день. В три часа должны приехать представители заказчика, соберется совет, будут обсуждать ее проект. Она хотела еще кое-что подправить в чертежах, продумать свое сообщение.
Но, придя домой, Галина Петровна бросила сумку с молоком в кухне на пол, мельком взглянула на заваленную грязной посудой раковину и потянулась к антресолям. Снизу доверху, во всю их метровую высоту, аккуратно перевязанные крепкими синтетическими бечевками, лежали стопки газет. Стояла, сосредоточенно разглядывая туго сжатые как закрытой гармоники ребра.
Потом ее движения стали быстры, решительны, точны. Она подставила табуретку, вытащила одну стопку, другую, третью. Покидала на пол. В коридоре поднялось густое облако пыли. Она охнула. Несколько раз помахала руками, спустилась. Пошарила в ящике, достала безмен, взвесила. Насчитала почти двадцать один килограмм.
«Прекрасно, – подумала Галина Петровна. – Не буду вытаскивать. Некогда. Пусть будет немного больше на всякий случай». Достала большую дорожную сумку, уложила доверху. Попробовала поднять – ее всю перекосило на сторону, что-то больно тюкнуло в боку. «Нет, так я не дотащу». Достала другую сумку, поменьше, хозяйственную, переложила часть макулатуры туда. Подняла обе сразу, покачала ими слегка в воздухе.
«Ну, вот, теперь уже полегче... уже можно. И равновесие какое-то есть.»
Пока набирала телефон Виктора Михайловича, в последний раз мелькнуло в голове укоризной: «Что я делаю!»
– Алло. – Виктор Михайлович ответил, как всегда, сразу.
– Здравствуйте, это я, – почему-то вдруг закричала, затараторила Галина Петровна. – Извините меня, я заболела, вчера вечером что-то съела нехорошее, ночью мне стало плохо, я почти не спала, утром побежала в больницу, мне желудок промывали...
– Успокойтесь, Галина Петровна, – вежливо вмешался в ее бурное тарахтение Виктор Михайлович. – Зачем вы так волнуетесь? Теперь вам лучше?
– Да, лучше. Мне сделали укол. Отпустите меня за свой счет на два часа. Я приду, я обязательно приду к двенадцати, во что бы то ни стало!
– Xopoшo. – Виктор Михайлович чему-то усмехнулся. – Я вам выпишу увольнительную до обеда. Делайте свои дела. – В голосе eгo звучали понимающие, снисходительные нотки. – То есть выздоравливайте, – поправился он.
В ухо застучали короткие быстрые гудки. Галина Петровна даже не успела сказать «спасибо». Она бросила трубку, тупо уставилась на свои носки. Ей было не по себе. Она почувствовала, что Виктор Михайлович разгадал ее ложь. В самом деле, где это видано, чтобы больной, обессиленный, к тому же не спавший всю ночь человек трещал, как мотоцикл среди ночи или как Одарка на своеrо Карася. Нет, не умеет она врать, и лучше ей за это не браться.
А что же было делать? Она и так уже на час опоздала... Ладно. Теперь уже все равно, теперь она до обеда свободна, может спокойно, не спеша, «делать свои дела», как сказал Виктор Михайлович... Опять тревожной, виноватой мыслью застучало в висках: «Чертежи, совет, собрание – может, бросить все и пойти на работу?» Несколько минут она в нерешительности разглядывала свои отросшие ногти с тертым, облупленным лаком, выглядывавшие из открытых носков босоножек. «Надо бы привести в порядок ноги», – мелькнула странная мысль. Потом взгляд ее увидел молочные потеки на ногах, юбке. «Надо замочить юбку, а то не отстирается. А что надеть? Синяя – мятая, платье тоже надо гладить...»
Она тряхнула головой, решительно встала, схватилась за сумки. Сразу же осела, сгорбилась. «Ого! Все-таки тяжело! – Напряглась, поднатужилась. – Ничего. Донесу как-нибудь. Здесь недалеко, с 1 километр, чуть больше».
Галина Петровна старалась держаться прямо, нести сумки, не опираясь локтями в бока, вообще делать вид, что ей совсем не тяжело. Почему-то она стыдилась любопытных, сочувственных взглядов прохожих, стыдилась останавливаться для отдыха, торопливо семенила, изгибаясь под непривычно тяжелой ношей, стараясь скорее добраться до палатки. Но руки ее все слабели и слабели, и как-то сами собой, несмотря на все ее усилия, пальцы разомкнулись, выпустили сумки... Она остановилась, перевела дух. Поднесла затекшие, надавленные ладони ко рту, подула на них, встряхнула руками. Пот струился по лицу, шee, груди, волосы липли к щекам, лезли в глаза. Она попыталась их поправить, но поняла, что бесполезно. «Плакала моя прическа, – с грустью подумала она. – В каком виде явлюсь я на работу?» Тряхнула еще раз руками и с отчаянной решительностью подняла сумки. Сейчас они ей показались еще тяжелее. «Какая же я в самом деле хилая, – думала она с досадой. – Как же другие женщины шпалы таскают, бревна?..»
У входа в павильон стояло несколько человек, вокруг них на земле валялись заполненные разной макулатурой, тряпьем сумки, рюкзаки, тележки, даже стояла детская коляска, с верхом загруженная стопками журналов. Но дверь в павильон была закрыта, на ней по-прежнему висел тяжелый амбарный замок. Правда, теперь один. Галина Петровна опустила сумки, с удивлением взглянула на ожидающих.
– Закрыто? Уже ведь больше половины одиннадцатого!
– В двенадцать откроют, – произнес бесцветный мужской голос и равнодушно добавил: – Не повезло нам.
Галина Петровна приблизилась к двери, увидела прилепленную к стеклу бумажку, на которой от руки, неумелым, но уверенным почерком сообщалось: «Уехал на базу, приеду в 11».
– Как же так? Какое имеют право? – задохнулась Галина Петровна. – Он же должен быть открыт в десять часов! Написано ведь: «Работает с 10 до 19 ч.»
Отвернулась, с тоской посмотрела на свои сумки, развалившиеся в разные стороны на дороге. Подошла к ним, собрала, оттащила к стене. «Что же делать? Не нести же их назад!» Посмотрела на часы: на тусклом сером фоне вырисовывались черные квадратные цифры: 10.40.
– Вы думаете, он откроет в одиннадцать? - обратилась она к мужчине равнодушным голосом и в первый раз посмотрела на него. Тупая покорность разлилась по его мелким, неопределенным, словно размазанным чертам. Маленькие белесые глазки неподвижно застыли в глубоких темных впадинах. Галина Петровна взволнованно продолжала:
– Если он повез макулатуру, ее надо погрузить, разгрузить, доехать туда и обратно. Разве за час он успеет управиться?
– А кто ж его знает... – медленно, с большими остановками тянул равнодушный голос. – Ну... задержится... минут на пяток-десяток. Не беда... Откроет...
– Когда-нибудь, наверное, – не выдержала Галина Петровна. Но безмятежный вид мужчины, ровный, невозмутимый тон немного передался и ей. Она отошла в сторону и спряталась от солнца под дерево. Положила горящие ладони на приятно шершавый стал, и устало прижалась к нему лбом. Закрыла глаза...
Господи! Зачем она зашла в этот проклятый универмаг!
Сколько раз она давала себе слово не заходить в магазин без надобности! Но не могла. Ей казалось, что если она пропустит какой-нибудь магазин, там обязательно как раз в этот самый момент будут продавать что-то очень нужное, дефицитное. А разве так не бывало? Хотя бы вчера? Разве не встретила ее Анна Ивановна, соседка, с победоносной улыбкой на гладеньком, ехидно лоснящемся лице: «...вы не были сегодня в нашей булочной? Ах, как жаль! Там после обеда индийский чай давали! И в гастрономе вечером сосиски выбросили.» А у нее как раз чай кончается, и сосиски неплохо было бы купить... Ну, что тут будешь делать! Где же за всем успеть!
Галина Петровна с тревогой посмотрела на часы:»Если через десять минут приемщик не придет, я могу забирать свои сумки и отправляться домой».
Приемщик объявился в четверть двенадцатого. Народу около палатки набралось порядочно, но впереди Галины Петровны стояло всего пять человек, и она рассчитывала, что через десять, самое большее через пятнадцать минут сдаст свою макулатуру и получит талоны.
– Убирайте, убирайте! Вы что, не знаете, в каком виде принимают газеты?
Она подняла на приемщика непонимающие глаза.
– Разворачивайте их и свертывайте в рулоны.
Галина Петровна смотрела на него, не мигая, не в силах сообразить, что от нее хотят.
– Да вот так! – Толстый, сарделькой, палец ткнул в сваленные вдоль стены плотные ребристые рулоны.- Газеты принимаются только в таком виде.
– Что же, я теперь должна каждую газету развернуть? – Голос ее беспомощно задрожал.
– А что, я за вас должен это делать? – Он съежил свои и без того заплывшие глазки. – Макулатура принимается только в рассортированном виде: отдельно газеты, журналы, книги, картон, а вы обманываете, кладете в газеты картон, оберточную бумагу...
– Я никого не обманываю, – обиженно возразила Галина Петровна. – У меня здесь одни газеты, чистые газеты! Честное слово!
– Почем я знаю? – Приемщик начал терять терпение. – Освободите весы, не задерживайте!
– Но я опаздываю, у меня совсем нет времени, – молила Галина Петровна. Примите, я потом приду, разберу...
– Женщина, не говорите глупостей! – рявкнул на нее приемщик. – Не задерживайте! Видите, сколько народу? Вон там в углу на полу можете разобрать. – И он сбросил две стопки с весов.
Галина Петровна с ненавистью посмотрела на развалившиеся около ее ног газеты. «Боже! Чем я занимаюсь? Так мне и надо!» – с ужасом подумала она. Ей захотелось бросить все и бежать домой без оглядки. Вот вывалить сейчас все эти газеты прямо на полу, схватить сумки и бежать! Она уже не хотела ни талонов, ни бюстгальтера, ни Булгакова – ничего.
– Женщина, вы мешаете. Отойдите в сторону! – кричал раздраженный голос приемщика.
Она машинально повиновалась, положила назад пачки, которые успела вытащить, оттянула сумки на свободное место. Стояла над ними, растерянная, ошарашенная, не зная, что делать...
– Разрешите, я вам помогу, – услышала она за спиной участливый женский голос. – Я пока стою в очереди, мне все равно делать нечего.
Галина Петровна обернулась. Женщина маленькая, худенькая, наполовину седая, с морщинистым, но приятным лицом смотрела на нее добрыми, умиротворяющими глазками, сочувственно улыбалась. У Галины Петровны подступили к горлу слезы.
– Жалко бросать, – виновато всхлипнула она. – И времени нет, я не знала...
– Вы не расстраивайтесь. Это недолго... Со мной тоже такое однажды было. Вон стол освободился, я пойду туда.
Женщина взяла связку, стала снимать бечевку. – А вы вот здесь на полу расположитесь, и так, в четыре руки, вы и не заметите, как мы все ваши газеты разберем.
Но, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Женщина разобрала одну связку и, извинившись, покинула Галину Петровну: подошла ее очередь. А Галина Петровна еще долго стояла над столом и тупо, механически махала руками – вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево, развертывала, раскладывала, распрямляла эти и раньше-то никому не нужные, а теперь уж совсем утратившие всякий смысл и значение слова, от которых оставалась только одна польза – два талона на бельгийский бюстгальтер. Когда она, наконец, сдала газеты и вышла из приемного пункта, часы показывали половину первого.
Галина Петровна поднялась в универмаг.
– Разрешите! – Она вежливо, но уверенно отстранила прилипших к прилавку женщин и обратилась к продавщице: – Покажите, пожалуйста,85 С, бежевый. Талоны у меня есть.
Продавщица бросила беглый взгляд на висевшую рядом с 6юстгальтерами картонку:
– Этого размера нет.
– Как? – Не поняла Галина Петровна.
- Видите, вычеркнут. – Продавщица мотнула головой вверх...
Солнце уже взобралось на самую середину неба и, подслеповато щурясь, сквозь расплывшуюся белесую пелену исступленно жарило и пропекало землю. Даже в тени не было от него спасения. В воздухе стоял густой букет асфальто-бетонных испарений, выхлопных газов, пыли. Галина Петровна вдруг ощутила какую-то необыкновенную тяжесть в сердце, словно его сковали железным обручем и внутрь положили пудовую гирю, ноги сделались ватными и непослушными, в глазах потемнело, а шум улицы стал удаляться, куда-то уплывать...
Она остановилась, ухватилась рукой за случайно подвернувшуюся ограду. «Это я перенервничала, перегрелась, – успокаивала себя. – Сейчас все пройдет, пройдет». И действительно, неприятные ощущения понемногу рассеялись, звуки и свет вернулись, тяжесть отступила.
Дома, глянув в зеркало, Галина Петровна удивилась бледности своего лица и каким-то новым темным кругам около глаз.
«Прекрасно! Можно не накладывать тени, – подумала с улыбкой, – свои теперь есть, естественные».
На работе Виктор Михайлович долго, с пристрастием разглядывал ее, потом почему-то виноватым голосом сказал:
– Конечно, надо бы дать вам отдохнуть хотя бы день, но сами видите, что у нас сегодня.
– А я отлично себя чувствую! – бодро отвечала Галина Петровна. – Вот только не успела нанести на общий вид...
– Это не беда, это мы сейчас сделаем, на ходу, я уже смотрел.
Галина Петровна выступила на совещании хорошо. Можно было, конечно, лучше, если бы она подготовилась, но и так сошло все прекрасно. Она сама себе удивлялась, думала, что голова ее не будет совсем работать. Нет, работала, и вполне ясно, отчетливо. Заказчики остались довольны, попросили только уточнить некоторые детали, главное же, согласились подписать договор на хороших для института условиях.
Когда Галина Петровна, голодная, обессиленная, но успокоенная и удовлетворенная удачами второй половины дня, добралась наконец домой, подошла к своей двери, ее вдруг обдало ледяным потом: она вспомнила, что забыла поставить молоко в холодильник.
Дверь отворилась, на пороге появился Федор Матвеевич и, не говоря ни слова, не глядя на жену, закатил ей хорошую, увесистую пощечину. Из-за его спины – она успела разглядеть – высовывались бледное личико и огромные глаза Димы. Они, эти расширенные от ужаса и щемящей ребячьей жалости глаза, и добили Галину Петровну окончательно. Она покачнулась, схватилась рукой за сердце и тихо сползла на пол...
Примечание. То, что в этом рассказе типичная жизнь типичной советской женщины показана верно, подтверждает рассказ другого автора на похожую тему вечной "второй смены" женщин той эпохи. Это рассказ Раисы Елагиной "Вьючно-сумчато-ломовое", который был так же напечатан в "Работнице" в 1990 году. Но он выложен в Интернете, его можно прочитать здесь .
Мне понравилось!