Дотронуться до неба. Ретро-роман. Часть 2. Глава 10

Глава десятая

 (роман пишется в соавторстве с Идалией фон Тальберг)

Рождество и Новый год прошли в приятных хлопотах, хотя нынче Кронгхольмы отмечали праздники скромнее обычного, а из гостей были лишь родственники Николая Карловича. Поздравить Елагиных Маргарита Михайловна ездила одна, без мужа, отношения с которым у её родных оставались натянутыми. Точнее, охладившимися даже пуще прежнего – после известия, что месяцем ранее Анна Фёдоровна помогла Николаю с прошением на Высочайшее имя о признании ребёнка, рождённого госпожой Томашевич, его сыном. Имея связи при дворе, старая графиня сумела обставить дело так, чтобы эта важная бумага не затерялась на столе Государя среди множества прочих документов, потому положительный исход дела был весьма вероятен уже в ближайшее время.

Очень привязанный к младшей сестре, а оттого глубже всех сопереживавший её драме, Родион открыто назвал решение шурина легализовать последствия своего адюльтера гадостью и его фактическим продолжением. Но сама Маргарита прекрасно понимала, что мешать здесь Николаю бессмысленно. Да и нужно ли в принципе? Она обдумывала это множество раз, пока, наконец, не примирилась с свершившимся фактом. Тем более и напряжённая служба в госпитале не оставляла в последнее время для суетных мыслей ни физических, ни душевных сил. Причём, дело было не только в её тяготах, но и в придирках чрезмерно строгой старшей сестры Матюшкиной: от этой особы доставалось и рядовым сёстрам, и санитарам, и даже сиделкам, которые по большому счёту не относились к сугубо медицинскому персоналу. Выслушивать нарекания приходилось не только за неумение ухаживать за ранеными или отсутствие усердия, но и за внешний вид. Однако роптать и жаловаться было бесполезно: начальство госпиталя весьма ценило деловые качества Марии Петровны.

Марго тоже довелось уже испытать на себе её гнев, поэтому ныне она старательно избегала поводов для новых встреч с этой высокомерной женщиной.

А тут ещё и новая «беда», Басаргин! С доктором отныне ей тоже придётся встречаться,  здороваться и делать вид, что их предыдущего знакомства не существовало...

Ну, что за странная прихоть судьбы, думала порой по этому поводу графиня, постоянно сводить вместе людей, которые совершенно этого не желают! Впрочем, здесь говорить ей следовало, пожалуй, лишь только за себя, ибо чего желает сам Артём Глебович, было доподлинно неизвестно.

Но, как бы там ни было, а встретиться вновь им довелось уже совсем скоро. Буквально сразу после Нового года, когда у Марго выпало очередное дежурство.

– Маргарита Михайловна! Не могли бы вы зайти в ординаторскую и передать доктору Басаргину, что его хотел видеть Александр Васильевич? Я бы и сам, но не успеваю – меня ждут в другом месте.

Просьба доктора Аглинцева застала графиню врасплох, но отказать хорошему человеку Константину Даниловичу было неловко, потому, предупредив одну из сестёр о своём кратковременном отсутствии на посту, она всё же отправилась исполнять его поручение.

Дверь в ординаторскую оказалась приоткрыта, и Маргарита осторожно заглянула через получившийся проём. При этом взор её сразу же упёрся в спину раздетого по пояс мужчины, который с перекинутым через плечо полотенцем умывался, низко согнувшись над раковиной рукомойника.

Единственно верное, что нужно было сделать в данной ситуации, – это немедленно затворить злосчастную дверь, и как можно скорее бесшумно удалиться, прекратив, пускай и невольно, вторгаться в чужую приватность. И Марго это, разумеется, понимала. Но, тем не менее, отчего-то так и продолжала стоять на месте, рассматривая ничем не укрытые от её взора широкие плечи и сильные руки, пока их обладатель, верно, ощутив, наконец, чужое присутствие, не обернулся. Да так внезапно, что она даже не успела отвести глаз! И самое ужасное было даже не это. А то, что человек, на которого она столь бесстыдно пялилась, оказался доктором Басаргиным!

– Простите, я не хотела... – резко вспыхнув и потупившись, Маргарита, дёрнулась, чтобы сбежать.

Но Артём Глебович, казалось, ничуть всего этого не заметив, и, главное, нисколько не смутившись сам, остановил её спокойным жестом:

 – Одну минуту!

Затем скрылся за ширмой, и вскоре вернулся уже полностью одетым.

 – Слушаю вас!

А Марго вновь взглянула ему в лицо, на котором ещё блестели капельки воды, и внезапно почувствовала, как внутри неё что-то сжалось.

– У вас утомлённый вид...

Басаргин лишь пожал плечами.

– Много работы... Как у всех здесь, – прибавил он затем, сделав ударение на предпоследнем слове.

– Да, – согласилась графиня и умолкла, не зная, что ещё сказать. Пока не вспомнила: – Меня просили передать, что вас ждёт Рутковский!

– Спасибо, – кивнул Артём Глебович, и вдруг пристально посмотрел ей в лицо: – Получается, вы здесь лишь из-за этого?

– Конечно, – ответила Марго, выдержав его взгляд. – Из-за чего же ещё?

– Понимаю...Позвольте тогда только один вопрос: что привело вас в  госпиталь?

– А что вас так в этом удивило? Полагаете, я не подхожу для подобной работы? – вздёрнув подбородок и сверкнув в него взором, поинтересовалась она. – Впрочем, мне абсолютно всё равно, что вы обо мне полагаете.

И развернулась, чтобы уйти.

– Постойте! – воскликнул Басаргин, делая шаг за нею следом. – Слушайте, Маргарита Михайловна, у меня полное ощущение дежавю! Мы сейчас будто бы вернулись к тому, с чего когда-то начали наше знакомство!.. Закончили, впрочем, еще хуже, – добродушно усмехнувшись, он слегка развел руками. – Но раз уж так вышло, что теперь мы оба здесь... то, может, у нас всё же получилось бы заключить... перемирие? Хотя бы временное?

– Здесь служит сестрой милосердия моя приятельница, – проговорила Марго, так и не удостоив его ответом на эти вопросы. – Графиня Бобринская.

 – Значит, вот какие у вас здесь связи! – Улыбка его стала шире. – Что ж, нечто подобное я и предполагал... Однако это ни в коей мере не умаляет ваших личных достоинств, графиня! Просто объясняет хотя бы что-то.

– Вы невозможный человек, Артём Глебович!

– Да. Помнится, вы говорили мне это...раньше. – Он бросил взгляд на часы и посерьёзнел. – Был искренне рад видеть вас, однако, мне пора.

– Мне тоже, – спохватилась следом и Маргарита, досадуя, что позволила Басаргину столь ловко повернуть всё так, будто именно она же его и задержала...

В тот день в госпитале они более не увиделись. Вернувшись на пост, и честно отбыв там остаток дежурства, графиня незамедлительно отбыла домой. Торопиться нынче следовало потому, что вечером они с мужем намеревались посетить представление, о котором уже долгое время шумел весь культурный Петроград, несмотря на то, что его премьера в Мариинском состоялась ещё в прошлом сезоне. Опера «Сказка о царе Салтане» и поныне всякий раз шла с неизменным аншлагом, не затерявшись среди всех прочих столичных развлечений, по поводу чрезмерного обилия которых в военную пору регулярно выражали сожаление и недоумение многие консервативные газеты: «Все вокруг веселятся, слушают музыку, посещают рестораны, театры, но при этом вздыхают: ах, какое печальное время...»

К моменту её приезда, Николай Карлович уже давно вернулся из своего министерства. Подобное теперь случалось практически постоянно, но после той короткой словесной перепалки накануне Рождества, претензий по данному поводу он больше ни разу не предъявлял. Да и в целом не слишком докучал своим обществом и разговорами, чем Маргарита была несказанно довольна. Особенно когда ощущала себя настолько утомлённой, как сегодня.

Впрочем, приятное предвкушение вечернего события довольно быстро исцелило и эту усталость. Так что к моменту, когда пришло время вновь покинуть свои комнаты, она была уже во вполне благостном расположении духа.

В театр прибыли заблаговременно. В фойе отдали лакею свои шубы, любезно раскланялись с несколькими замеченными здесь знакомыми и направились к лестнице, где неожиданно для себя лицом к лицу столкнулись с генеральшей Бутовской, чей светский салон, посещаемый министрами, влиятельными чиновниками и важными полицейскими чинами, пользовался в столице большой популярностью.

Это была высокая худощавая женщина с рано увядшим лицом, на котором особо выделялся крупный подвижный рот. Злые языки поговаривали, будто Аделаида Александровна питается исключительно слухами и сплетнями.

При виде этой дамы Маргарита Михайловна вновь ощутила внутреннее беспокойство. «Земля треснет – чёрт выскочит!» – подумала она, с трудом удержав на лице вежливую светскую улыбку.

– А! Николай Карлович! – тем временем, наигранно шутливым тоном произнесла сама Бутовская и погрозила графу пальчиком, отчего его лицо удивлённо вытянулось. – Слышала, вы подали необычное прошение на имя Государя Императора?

 – Это так, Аделаида Александровна, – после секундной заминки подтвердил граф, не терпевший излишней фамильярности.

– Что ж, дело весьма деликатное: насколько известно, Государь обычно бывает недоволен просьбами подобного рода, – продолжала щебетать генеральша, делая вид, что не замечает его реакции, даже после того, как Николай Карлович довольно красноречиво промолчал в ответ на последнюю реплику. Между тем, фокус внимания Аделаиды Александровны уже переместился на Марго.

 – Моя дорогая! Не хотела бы я оказаться на вашем месте! – с притворным сожалением произнесла она, хотя выражение глаз под тяжёлыми веками оставалось скорее изучающим, чем сочувственным.

«Ах, ты ж мерзкая старая жаба!» – в тот же миг подумала графиня, постаравшись, однако, чтобы лицо её при этом не выражало ровным счётом ничего.

– Думаю, что это вряд ли уже возможно, мадам, учитывая ваш с генералом преклонный возраст, – проговорила она, наконец, с лучезарной улыбкой, а затем взяла под руку мужа. – Идёмте, Николай Карлович. Нас ждут.

– Что за бестактность! Просто возмутительно! – вознегодовал граф, едва они откланялись и устремились по лестнице прочь от огорошенной её дерзостью Бутовской.

– Злословие – оружие высшего света. Имейте мужество держать удар – после того, как лично вручили к нему повод буквально каждой столичной сплетнице! – откликнулась Маргарита не глядя, а потому не заметив, как лицо Кронгхольма вновь исказила гримаса недовольства – собой ли, генеральшей, а, может, и женой, чьи упрёки были уж точно справедливы, а потому особенно болезненны.

В бельэтаже, куда супруги, тем временем, добрались, капельдинер учтиво распахнул им двери ложи; войдя внутрь, они заняли кресла первого ряда.

Прекрасный зрительный зал к этому часу уже наполнился своей неповторимой атмосферой: в единый гул слились звуки, доносившиеся из оркестровой ямы, чинного партера, великолепных лож и демократичной  галёрки; парфюмерные ароматы, коими щедро воспользовалась публика обоего пола, смешались с пыльным запахом тяжёлых бархатных портьер; драгоценности великосветских дам слепили глаза, а фасоны их вечерних платьев поражали воображение. Однако не меньше восхищал взор и расписанный год назад самим Головиным* занавес сцены, казавшийся сшитым из гранатовой парчи.

Понимая, что её лорнируют из всех соседних лож и амфитеатра, Маргарита Михайловна сидела с бесстрастным лицом. За свой общий облик волноваться ей не приходилось: платье из золотистого вышитого тюля и бежевой тафты выглядело безупречно. А если прибавить к тому колье из крупных розовых жемчужин в обрамлении мелких камней, что украшало ей шею, такие же серьги в ушах и браслет, обвивавший поверх шёлковой перчатки в тон платью левое запястье, то выходила завершённая картина абсолютной элегантности и прекрасного вкуса.

Драгоценности были частью парюры ювелирного дома «Болин»**, которую граф преподнес к недавнему Рождеству. И буквально за час до этого, придирчиво рассматривая себя в зеркале, покуда камеристка доводила до идеала её прическу, Маргарита в очередной раз с горечью размышляла о том, что стоимость всех этих украшений, видимо, и есть цена её страданий и унижения. Во всяком случае, в глазах её несравненного супруга...

– Партер полон знакомых лиц, – отложив в сторону программку и глянув вниз, произнес Николай Карлович, назвав затем несколько имен. Графиня кивнула равнодушно, не поворачивая головы. – А вон там, кажется, и баронесса фон Кейтриц! Её в последнее время мало где можно увидеть... Но всё ещё очень и очень хороша! – с удовлетворением заключил он. – Ты ведь помнишь Елизавету Антоновну, душа моя?

– Смутно...

– Так вот и взгляни! Она в бордовом...

Подчиняясь его настойчивости, Марго тихо вздохнула и обратила взор на баронессу, которая в эту минуту что-то выговаривала капельдинеру, стоя посреди партера. Она и в самом деле была хороша. Статная, но при этом – изящно сложённая, с красивыми чертами лица и великолепными белокурыми волосами, эта дама неизменно вызывала восхищение, где бы ни появлялась. Нынче в театре она была не одна, а со спутником, высоким мужчиной в черной фрачной паре, идеально сидевшей на его подтянутой фигуре. Лица его Маргарита не видела, поскольку он стоял к ложам спиной.

Отложив веер, графиня поднесла к глазам театральный бинокль, желая рассмотреть замысловатую отделку на рукавах платья госпожи фон Кейтриц, сшитого из тонкого бархата цвета марсальского вина. Баронесса уже направлялась к центральным местам в пятом ряду партера, когда движимая всё тем же чисто женским любопытством, Маргарита Михайловна перевела взор на её кавалера – и тотчас замерла с учащённо забившимся сердцем.

Быстро опустив руку, она затем тут же вскинула её вновь и жадно прильнула лицом к биноклю.

Так вот, для кого, выходит, предназначался тот перевязанный шелковой лентой свёрток из ювелирного на Невском бульваре накануне Рождества, размышляла графиня, продолжая наблюдать, как непринуждённо обмениваются улыбками и фразами в ожидании начала спектакля Елизавета Антоновна и доктор, не ведавшие, что стали объектом её пристального внимания.

«Любовники?! Или всё-таки друзья? А может, и вовсе родственники?.. Бред!» – тотчас мысленно осеклась она, ощущая собственное самолюбие уязвлённым даже не от того, что зачем-то пытается опровергнуть абсолютно очевидное, а потому, что это задевает какие-то глубинные ревнивые струны в её сердце. Будто бы она имеет на этого мужчину какие-то права... Будто ей вообще может быть до него дело!

Рассмотрев во всех мелочах прекрасный профиль баронессы, Маргарита снова вперила сердитый взгляд в затылок доктора, совершенно некстати вспоминая, как легко ложилась чуть ниже этого места её собственная рука во время их поцелуя. Но вот Артём Глебович вновь повернулся к госпоже фон Кейтриц и что-то произнёс, вызвав очередную улыбку на её лице.

Не в силах более этого выносить, графиня уронила бинокль на колени и потерла пальцами виски, стараясь унять начавшуюся головную боль.

– С тобой всё хорошо, душа моя? – обеспокоился граф.

– Да, благодарю, – очнувшись от невесёлых мыслей, тихо ответила Марго и выдавила улыбку. Та вышла фальшивой, как позолота на сценических декорациях.

«Совсем как моя жизнь, которая тоже – сплошная декорация счастья», – подумала она с сарказмом, медленно погружаясь в сказочное действо под зазывные звуки фанфар и надеясь, что в темноте зала никто не увидит её увлажнившихся глаз.

В антракте остаться в ложе графиня не пожелала – в зрительном зале стало слишком душно. В белом фойе, куда они с мужем спустились проветриться, оказалось свежее, чем в коридоре бельэтажа. И заметно многолюднее. Неторопливо прогуливаясь, они то и дело приветствовали встречных знакомых вежливыми поклонами и кивками, не задерживаясь, впрочем, даже для короткого разговора.

Маргарита Михайловна рассеянно скользила взглядом по убранству фойе: всем этим многажды виденным люстрам, лепным цветочным гирляндам, обитой пунцовым трипом*** мебелью. Мысли её по-прежнему занимали не столько услышанные недавно оперные арии, сколько госпожа фон Кейтриц и Басаргин. Потому, увидев в какой-то миг, как эти двое движутся прямо им с Николаем навстречу, графиня пришла в совершенное замешательство. И даже не сразу ответила на обращённые к ней краткие приветствия.

 – Ты заметила с кем сегодня Елизавета Антоновна? – спросил муж, когда их пары вновь разошлись. – Кажется, это был наш общий знакомец, доктор Басаргин. Ты ведь помнишь его, Марго?

 – Да. К тому же, он нынче служит  хирургом в госпитале Зимнего. Не помню, говорила ли я об этом...но, если нет, то теперь вы знаете, – сказала она как можно более равнодушно.

 – Как всё-таки тесен мир! 

 – И правда! Теснее, чем бордовое платье на госпоже фон Кейтриц!

Обескураженный этим необъяснимым для него ядовитым выпадом, Николай Карлович удивлённо взглянул на жену. Но, заметив отчетливые признаки недовольства на её лице, решил, что лучше будет, наверное, даже и не выяснять, в чём дело. Супруги вернулись в ложу, где до самого окончания оперного спектакля не проронили ни слова.

* В 1914 году художник Александр Яковлевич Головин расписал для Мариинского занавес. Цвет был выбран по контрасту, чтобы «определять границу между залом и сценой».

** Фирма Болин вместе с Фаберже была крупнейшим ювелирным домом столицы.

*** Трип – ворсовая ткань родом из Голландии, в России  трип также назывался утрехтский или шерстяной бархат.