Дотронуться до неба. Ретро-роман. Часть 2. Глава 15

Глава пятнадцатая

(главы пишутся совместно с Идалией фон Тальберг)

Наступивший февраль принёс Маргарите Михайловне одно лишь беспокойство. Дни мелькали за днями, приближался пост, а Басаргин в госпитале так и не объявился. Совершенно уверенная в том,  что, получив её записку, госпожа фон Кейтриц немедленно оставила все дела и бросилась на Кадетскую линию, она безропотно оставила Елизавете Антоновне право быть сиделкой у постели Артёма Глебовича и переживать вместе с ним все фазисы его болезни. Потому о нынешнем его состоянии не знала ровным счётом ничего. Справиться у его коллег-докторов было также совершенно невозможно, из-за опасения вызвать ненужные разговоры.

От всех этих тайных переживаний Маргарита настолько истончилась, что в один из наступивших дней, принимаясь за её одевание, камеристка учтиво, но вместе с тем несколько недовольно заметила:

– Вновь платье ушивать придётся, ваше сиятельство...

– Не придётся. Возьми его себе, – вздохнув, проговорила графиня, ответив после на восторженные благодарности Марты, ошарашенной внезапным щедрым подарком, лишь равнодушным кивком.

         Не преминул заметить, что супруга выглядит осунувшейся, и сам граф Николай Карлович:

– Уж не больна ли ты, душа моя?.. Быть может, нужен доктор? – заботливо поинтересовался  он в какую-то из очередных –  и по-прежнему безуспешных – попыток полного и окончательного примирения.

«Если и нужен, то имя ему– доктор Басаргин», –  с горькой иронией подумала тогда  Марго, но мысль эту, конечно же, оставила при себе.

– Я нынче собираюсь в «Шведское общество», – тем временем, продолжил Николя, так и не дождавшись её ответа. –  Встречаюсь с Лидвалем. Он, кстати, сказал, что будет там с женой. А ты не желаешь составить мне компанию?

– Пожалуй, – кивнула она, решив после секундного размышления, что будет неплохо хоть так отвлечься от бередивших душу тревожных мыслей.

 «Шведское общество»** занимало одну из квартир в доме за номером двадцать четыре по Невскому проспекту, а на первом этаже его располагался ресторан «Доминик», где подавали настоящую шведскую еду, здесь же можно было почитать шведские, датские и норвежские газеты.

Обычно Маргарита посещала это собрание вместе с Николаем и старой графиней в дни местных празднеств. Несмотря на подданство Российской империи, давным-давно принятую православную веру и, в целом, образ жизни, присущий русскому дворянству, Кронгхольмы никогда не забывали о своих корнях. Потому, благодаря протекции Эмиля Хейльборна*, а также щедрым благотворительным взносам, Николай Карлович и его мать, также происходившая из семейства обрусевших свеаландских баронов, и оказались некоторое время тому назад среди участников этого своеобразного национального клуба, в который входили самые известные столичные  шведы, включая весьма влиятельного посланника Брендстрёма, чей дом  в Петрограде посещали члены российского правительства, иностранные дипломаты и разного рода коммерсанты: немецкие предприятия с начала войны в России были запрещены, и шведские фирмы успешно заняли их места.

Впрочем, охотно привечали здесь и соотечественников, входивших в культурную элиту столицы.

Так, к удовольствию обеих сторон, Кронгхольмы и свели здесь с некоторых пор близкое знакомство с семейством академика Императорской Академии художеств, архитектора Фёдора Лидваля, чья супруга, к слову, тёзка графини, приходилась дочерью знаменитому садовнику Эйлерсу.

Вот и теперь обе Маргариты при встрече искренне обрадовались друг другу. Оставив мужей в обществе остальных мужчин говорить о делах, они уютно расположились в одной из комнат штаб-квартиры, чтобы поболтать о том, что более всего интересовало их самих.

– Как же давно мы не виделись, Маргарита Германовна! –  покачала головой мадам Кронгхольм, с приветливой улыбкой разглядывая приятельницу.

– Дети были нездоровы. Сначала малютка Ингрид, потом мальчики. Я почти нигде не бывала за время их болезни. Что поделать... К счастью, теперь уже всё хорошо, – столь же добродушно откликнулась госпожа Лидваль. – А вы? Чем занимались вы?

– А я вот уже третий месяц – сиделкой в госпитале Зимнего дворца, – призналась Маргарита Михайловна.

– Сиделкой?.. –  удивлённо переспросила госпожа Лидваль. – Надо же! Но тогда Вы, должно быть, уже слышали, что Эльза Брендстрём и Этель фон Хейденстам***  также отправились сёстрами милосердия в один из сибирский лагерей для военнопленных. Ещё в ноябре...

– Нет, мне об этом ничего не известно, – покачала головой Марго. – Последнее, что я знаю о фрёкен Брендстрём, это то, что она, вроде бы, работала в лазарете для раненых русских солдат****.

 – Поначалу да. Но поскольку её отец руководит попечительством о военнопленных немцах и австрийцах, он помог ей и Этель устроиться в Шведский Красный крест, — пояснила Маргарита Германовна. – Не представляю, как они справляются в тамошнем ужасном климате!

– Храни их Господь! – перекрестилась госпожа Кронгхольм.

Чьи-то незнакомые лица заглянули в комнату, но, обнаружив беседующих дам, тотчас исчезли, чтобы не мешать. Следом за ними  вскоре явились Николай и господин Лидваль. Выглядели они оживлёнными и весьма довольными.

– Фёдор Иванович! Как поживает Ида Балтазаровна? – тотчас же обратилась к последнему Маргарита.

– Матушка Божиею милостью здорова и бодра! – ответил он. – А я вот нынче искренне надеялся увидеть здесь и нашу любезную Анну Фёдоровну, но граф сказал, что её сиятельство очень занята. Маргарита Михайловна, голубушка, не откажите мне в любезности передать ей некоторые бумаги!

– Что за бумаги? – удивлённо спросила графиня.

– Никакой тайны: Анна Фёдоровна доверила мне перестроить один из своих доходных домов! – поведал Фёдор Иванович. – Я рассмотрел все её пожелания и кратко, в виде заметок, изложил собственные соображения по их поводу, дабы её сиятельство могла с ними согласиться... Или уж отвергнуть, если они её не устроят, – усмехнулся он, разводя руками.

– Думаю, последнее просто невозможно! Ведь вы один из лучших архитекторов Европы, – улыбнулась в ответ Маргарита.

- Боюсь, вы несколько преувеличили мои «масштабы», однако благодарю за столь лестную оценку! – Лидваль учтиво поклонился. – Но вернёмся к моей просьбе. Могу ли я надеяться...

- Разумеется! – заверила Маргарита Михайловна. — Завтра же их и отвезу.

– Что ж! Прекрасно. А сегодня я предлагаю всем нам отужинать в «Доминике», – довольным голосом произнёс Николай.

– С удовольствием принимаем ваше предложение! – ответил архитектор сразу за себя и свою жену. – Дамы, прошу!

Так, приятный для всех вечер продолжился вкусной едой и увлекательной застольной беседой.

– Вы бывали на журфиксе у Хейльборнов? – спросила у графини Маргарита Германовна.

– Нет. Мы лишь встречались в Мариинском театре – у них там собственная ложа.

– А вот я пару раз бывал, – зачем-то вмешавшись в их диалог, внезапно признался Николай. – Общество там собирается разношёрстное, но я выиграл в карты приличную сумму!

Маргарита бросила на мужа удивлённо-насмешливый взгляд. «Чего ещё я о нём не знаю?» – пронеслось у неё в голове, почему-то надолго выбив затем из колеи общего разговора, вернуться в которую графине удалось лишь с изрядным усилием.

На другой день, памятуя о просьбе Лидваля, она поехала к Анне Фёдоровне на Каменноостровский проспект почти сразу после того, как Николай отбыл в присутствие.

Надо сказать, что виделись невестка со свекровью теперь довольно редко. При этом, от визитов в основном воздерживалась именно Марго, подозревая, что, оказавшись с нею наедине, старая графиня вновь начнёт уговаривать простить Николая. А она по-прежнему не ощущала себя к этому готовой. Мало того, чем больше проходило времени, тем мучительнее становилось думать, что вся её последующая жизнь может пройти  рядом с человеком, которого она больше не любит. Да и любила ли когда-нибудь вовсе?!

Разумеется, она не могла отказать ему в уме, образованности, в незаурядных деловых качествах. Даже, пожалуй, во внешней привлекательности. Но ведь он, в сущности, никогда её не понимал! А она, выходит, совсем не понимала его... И если раньше с этим было возможно не только мириться, но даже считать их союз удачным, то теперь, когда самое  главное в нём – доверие, – оказалось уничтожено в прах, причём, не по её вине, любые попытки окружающих убедить или заставить примириться с ситуацией, сделав вид, что ничего не произошло, воспринимались Маргаритой весьма болезненно.

Вот и теперь, вновь невольно погрузившись в мрачные размышления обо всём этом ещё по пути к доходному дому, где свекровь занимала целый этаж, она шла вверх по мраморной лестнице не без внутреннего противления. Но обещание есть обещание.

Лакей открыл дверь и впустил графиню в переднюю буквально через минуту после первого звонка, однако сразу  предупредил, что у Анны Фёдоровны посетители:

– Доложить о вашем приходе, мадам? – спросил он, принимая её одежду.

– Не нужно, – ответила Маргарита Михайловна. – Хочу сделать сюрприз.

 – Как вам будет угодно. Её сиятельство в гостиной.

Марго кивнула и направилась туда, отказавшись от сопровождения девушки- горничной, так как сама прекрасно знала расположение всех девяти комнат этой роскошной квартиры.

Из гостиной слышались оживлённые голоса. Ощущая себя заинтригованной, графиня, стараясь ступать неслышно, подошла поближе и заглянула в щель приоткрытой двери. Анна Фёдоровна стояла в глубине комнаты, держа на руках пухлого малыша и забавляя его игрушкой. Мальчик, которому на вид было меньше года, весело хохотал, откидывая голову назад и суча ручками и ножками.

Марго же, при виде этой благостной картины семейного счастья, едва сумела устоять на ногах. «Так вот что за гости у старой графини!» – подумала она, невольно прижимая ладонь к груди, будто боялась, что пустившееся от обиды и возмущения в какой-то неистовый галоп сердце вдруг выпрыгнет из неё наружу.

Единственно правильной  реакцией на происходившее было незамедлительно уйти, не опускаясь до словесных объяснений. Собственно, именно так Маргарита и собиралась поступить. Однако не успела. Анна Фёдоровна вдруг повернулась, и взгляды обеих графинь Кронгхольм, старшей и младшей, пересеклись.

Невольно отпрянув от двери, Марго выронила из рук принесенный пакет с бумагами, так что пришлось замешкаться ещё, чтобы его подобрать. В эту минуту Анна Фёдоровна к ней и вышла. Одна, без ребёнка, которого, видимо, вернула его матери.

– Марго, девочка моя! Почему же ты не предупредила меня, что приедешь? – воскликнула она, тщетно пытаясь скрыть испытываемую неловкость.

– Не беспокойтесь, мадам, я не отниму у вас много времени...

 С этими словами Маргарита Михайловна протянула ей свой пакет.

– Вчера мы с Николаем Карловичем ужинали в «Доминике» с Лидвалями, и Фёдор Иванович попросил передать вам это.

Анна Фёдоровна взяла пакет и быстро просмотрела его содержимое. Потом взглянула на Маргариту и тихо, но внятно сказала:

– Я знаю, что сейчас ты меня  ненавидишь, Марго. Но всё же попытайся понять...

Маргарита Михайловна почувствовала, как у неё задрожал подбородок.

Господи, почему, ну почему она вечно обязана всё принимать и «понимать»?! Даже предательство и вероломство?

– Прощайте, графиня. Бог вам судья! – весьма холодно отозвавшись на страстный призыв свекрови, Марго отвернулась и быстрым шагом направилась обратно в переднюю.

«Спокойно принимать у себя в гостиной содержанку сына, едва ли не кокотку! Какая немыслимая пошлость!» – с отвращением думала она, садясь в свой экипаж.

Дома, чувствуя себя будто бы запачкавшейся от всего увиденного, Маргарита первым делом приняла тёплую ванну. После чего, немного успокоившись, вернулась в свои комнаты, решив не покидать их до самого отъезда в госпиталь: сегодняшнее ночное дежурство оказалось как нельзя кстати. Вернувшись вечером, Николай наверняка вскоре явился бы к ней выяснять, что случилось. Однако видеться с ним лично нынче было выше её сил...

Когда, наконец-то, пришло время собираться к отъезду в Зимний дворец, Маргарита вздохнула с облегчением. Кажется, ещё никогда она не ждала этого так сильно, как нынче, то и дело поглядывая на циферблат комнатных курантов и мысленно умоляя мужа не слишком торопиться домой из своего министерства.

В начале седьмого Марта принесла ей тщательно вычищенное и выглаженное форменное платье. А когда графиня оделась, взялась привести в порядок её волосы.

Глядя в зеркало, как горничная крепит шпильками непослушные кудри, чтобы те не выглядывали из-под апостольника, Маргарита Михайловна внезапно ощутила внутри себя странную пустоту. Новое и пугающее чувство, которому она бессознательно воспротивилась и усилием воли постаралась тотчас же отогнать. 

Госпиталь встретил её уже привычным запахом лекарств, крови и хлорки. Заступив на пост, Марго первым делом прошла по палате между строгим  рядами коек, подмечая новеньких среди раненых  и оценивая состояние тех, которых уже доводилось наблюдать до этого. Вид у неё при этом был самый серьёзный, иначе, по мнению госпитальной  старшей сестры, «поддерживать среди такого количества лиц мужеского пола должный порядок» было невозможно.

А впереди ещё, как водится, был вечерний обход дежурного доктора.

Марго не знала, чья нынче смена. Да это, впрочем, её и не интересовало с тех пор, как заболел Артём Глебович.

Потому она едва не вскочила с места от радостного удивления, мгновенно охватившего всю её сущность, когда в дверях палаты внезапно возник именно он.

Должно быть, это заметно отразилось и на её лице. Так, что, коротко взглянув в первый раз при общем приветствии, доктор затем вновь посмотрел на неё уже более пристально, отчего сердце Маргариты забилось ещё сильнее. Столько тепла в его взгляде она видела  в последний раз, пожалуй, ещё там, в Липецке, в самом начале их знакомства.

Но тогда её, глупую, это лишь раздражало, зато теперь... Теперь она была бы  готова отдать, что угодно, лишь бы это мгновение продлилось вечно.

Увы, подобное было, конечно же, совершенно невозможно. И, пока Марго всё ещё проживала свои эмоции, сам Артём Глебович уже давно  вновь полностью сосредоточился на работе. Перемещаясь от одной койки к другой, он  бегло осматривал пациентов, некоторых о чем-то коротко спрашивал, а затем отдавал  распоряжения ходившей за ним по пятам с блокнотом палатной сестре из ночной смены — которой Марго, наблюдавшая эту обычную, в общем-то, картину со своего поста сиделки, сегодня отчаянно завидовала. За то, что та  имеет право быть ближе, что может не стесняться прямо и открыто смотреть ему в глаза, задавать уточняющие вопросы...

Ах, как и ей хотелось бы вот так свободно поговорить с Артёмом Глебовичем! Спросить, как он себя чувствует... Но здесь, на виду у всех, представить подобный диалог между доктором и простой сиделкой было абсолютно невозможно. В той же жизни, где их не ограничивала жёсткая госпитальная субординация, всё было ещё сложнее.

Оттого и оставалось ей лишь наблюдать со стороны. Да и то осторожно, чтобы не вызвать ненужных подозрений и разговоров.

 Тем более что и  сам  доктор уже, похоже, окончательно забыл о её присутствии. Потому вскоре Марго даже решила, что и тот его взгляд, показавшийся особенным, – тоже лишь плод её разыгравшегося воображения.

Тяжело вздохнув от этой мысли, Маргарита тоже постаралась придать своему лицу максимально непроницаемый вид. А затем и вовсе склонилась над корзинкой с корпией, которую, как и прочие сиделки, обычно  щипала для отделенческих нужд, когда бывала свободна от других дел.

- Сударыня, простите, что отвлекаю...

Прозвучавший, казалось, прямо над ней негромкий оклик  заставил Марго удивлённо вскинуться. Полностью погрузившись в своё занятие, она, оказывается, как-то совершенно  пропустила момент, когда Артём Глебович закончил обход, а после, направляясь к выходу из палаты, внезапно свернул к её посту.

- Не могли бы вы чуть позже заглянуть в ординаторскую? У меня будет к вам небольшое поручение относительно одного из пациентов, – тем временем, пояснил он все так же тихо, явно не желая, чтоб их диалог услышали со стороны.

- Да, разумеется, – не совсем понимая, как ей это воспринимать, Марго чуть заметно кивнула, ощущая, тем не менее, затеплившийся вновь в душе маленький огонёк надежды на что-то хорошее.

___

*Эмиль Хейльборн – шведский предприниматель, заведовал клубом «Скандинавского благотворительного общества» и был одним из руководителей, а некоторое время и председателем «Шведского общества».

** Членами Общества могли избираться «обладающие доброй репутацией как шведские подданные, так и шведы и шведки по происхождению».

*** Эльза Брендстрём и Этель фон Хейденстам:  первая – дочь шведского посланника, вторая – жена советника в шведском посольстве. Как и многие молодые дамы из российского высшего общества, пошли на курсы и получили удостоверения сестер милосердия с правом ношения формы Св. Георгия. Эльзу Брендстрём называли «ангелом Сибири» .

**** Этот лазарет устроило «Шведское общество».

Иллюстрация - картина В.Е. Маковского "У "Доминика"