Часть 1.   Научи меня любить   Глава 5   Большая любовь и второй развод

  В Пулково меня опять встречает сестра. Расцеловавшись, она замечает, что я плохо выгляжу, и спрашивает, как дела у Ива.

-Спасибо, у него все хорошо. Как вы тут без меня?

Сестра начинает рассказывать подробно обо всех знакомых, выкладывая все новости - о свадьбах, разводах, детях, работе.

-А Коля?

-Коля здесь, - вздыхает сестра.

-Что случилось?

-Ничего. Но мне кажется, что Светлана... Ну, в общем, не знаю. Мне не нравится, как он живет. Мне вообще все не нравится. И ты.

-А что я?

-Уехала в такую даль от него.

-А ты считаешь, что было бы лучше, если бы я маячила у него перед глазами? - засмеялась я.

-Ну да, вы такие порядочные оба, - вдруг язвительно заявляет сестра, - Будете уступать дорогу и делать реверансы, пока не состаритесь. Вот тогда вы доковыляете по жизни вместе, поддерживая друг друга. Жила бы ты рядом - хоть встре style="font-size: large; font-family: georgia, palatino;">В Пулково меня опять встречает сестра. Расцеловавшись, она замечает, что я плохо выгляжу, и спрашивает, как дела у Ива.

-Спасибо, у него все хорошо. Как вы тут без меня?

Сестра начинает рассказывать подробно обо всех знмDе трави мне душу любовью. И так плохо.

-Что случилось, у тебя ссора с Ивом? - тут же  испугалась сестра.

-Это перманентно. Я тебе расскажу, когда немного приду в себя Мне надо восстановить душевное равновесие. Или восстановить душу? В общем, дай мне время.

-Я начинаю беспокоиться!

-Ладно, не бери в голову. Но Коле, пожалуй, об этом лучше не знать. Увидимся завтра? Я хочу отлежаться в тишине. И спать хочется, сегодня ночью не пришлось. Кто знает, что я здесь?

-Коля, конечно. Светлана в Сосново. Больше никто. Спи спокойно, - целует меня на прощание встревоженная сестричка, - До завтра.

Я остаюсь одна и через час мне уже хочется завыть от тоски и одиночества. Я решаю пойти погулять. Звонок раздается, когда я уже выхожу. Звонить может только один человек, поэтому бегу к телефону,.

-С приездом, Бетси! Я заеду к тебе? - слышу я взволнованный голос.

-Может, встретимся у Летнего сада? Я как раз хотела пойти побродить.

-Через полчаса? Беру машину.

Я тоже останавливаю такси и еду к Летнему саду, но выбираю дорогу через Тучков мост, вдоль Кронверкской набережной, мимо Петропавловки, через Неву по Кировскому мосту, с которого открывается самое прекрасное зрелище в нашем городе, от него у меня всегда захватывает дух: за широким разливом Невы - Стрелка Васильевского острова с подстриженными деревьями и величественной белоснежной колоннадой Биржи меж двух терракотовых Ростральных колонн. Машина подлетает по набережной к воротам Летнего сада и навстречу уже спешит Коля, помогая мне выйти из машины. Опять, как всегда, я бросаюсь к нему на шею. Он, обняв меня одной рукой, похлопывает другой по спине.

-Ну, Бетси, люди смотрят, давай хоть отойдем в сад, с глаз долой.

Он пытается разжать мои руки, но я, оказавшись у него на груди, как у воды среди пустыни, не могу оторваться. Год я не вспоминала о нашей близости, но сейчас понимаю, что жила без него, как без души, блуждая по чужим странам в поисках иллюзий, а он здесь ждал и любил меня каждую минуту.

-Как я без тебя могла жить!? - шепчу я, заглядывая в глаза, полные нежности.

Он все-таки уводит меня в сад, и я падаю на первую же скамейку, потому что у меня дрожат ноги. Какая же я была дура! Коля смотрит на меня внимательно и вопрошающе.

-Что произошло, Бетси? Ты какая-то странная. Все в порядке?

-Теперь - да. Теперь в порядке, - мы смотрим в лицо друг другу, и я чувствую его всей кожей так отчетливо, словно нахожусь в его объятиях, - Ты меня не поцелуешь?

-Ты еще спрашиваешь! - усмехается он, придвигаясь ближе.

Замерев в его руках, ощущаю только его губы на своих.

-О, как мне этого не хватало, - я нежно глажу ладонью его лицо, трогаю пальцем брови и касаюсь губ, - Коко, можно, я попрошу тебя выполнить одну мою просьбу?

Его пальцы сильнее сжимают мои плечи и он недоверчиво смотрит на меня.

-Не шути так.

-Какие уж тут шутки! Ничего мне не хочется больше, чем это. Пошли?

Мы медленно идем по набережной. Колина рука лежит у меня на плече, а я тесно прижимаюсь к нему, обняв за талию. Слышу его глубокое дыхание, все чувства сосредоточились только на этой близости, я уже не воспринимаю окружающее. Мы спускаемся к Неве напротив Петропавловской крепости, и я со стоном тянусь к его губам. Задохнувшись, мы отрываемся на минутку друг от друга. Услышав мой шепот, он резко отстраняется и встряхивает меня за плечи:

-Бетси, что ты сказала?!

-Что люблю тебя.

-Этого не может быть!

-Я люблю тебя. Когда я сегодня увидела тебя, поняла, что без тебя жила так, словно у меня вынули душу, она оставалась с тобой.

-Ты разрываешь мне сердце! Я мог пережить разлуку, зная, что ты не любишь меня. Но если это правда - как же мы теперь будем?

-Я не знаю. Но это правда!

-Спасибо, милая, - шепчет он, бережно обнимая меня, - ты сделала меня самым счастливым. Но как все теперь усложнится!

-Не надо об этом думать. Возьмем такси? Хочу скорее в постель.

Он смеется и у меня темнеет в глазах от чувственной хрипотцы, которую придает его смеху желание.

Три дня до субботы мы расстаемся только на то время, когда Коле надо идти на работу. Я днем встречаюсь со старыми знакомыми, захожу в университет и к Елене. К шести часам я спешу в скверик у Русского музея, и мы снова и снова встречаемся у Пушкина, ужинаем в "Европейской" и опять едем ко мне в Гавань. Мы похожи на двух сумасшедших из театра абсурда, потому что порывы страсти перемежаются бесконечными разговорами на самые разные темы, как в юности. Но среди рассказа о моей новой книге, или о знакомстве с Сарой, например, я начинаю задумчиво проводить по Колиной шее, просунув руку за ворот рубашки, расстегиваю мешающие пуговки, забываю в тот же миг, о чем говорила, и вся уже сосредоточена на том, чтобы лаской полнее выразить ему свою любовь

-Бетси, - говорит он счастливым голосом, - ты меня вознаграждаешь за все десять лет! Это невероятное счастье - быть тобой любимым, это так отличается от всего, что было раньше.

Я радостно улыбаюсь ему и продолжаю прерванный рассказ.

В субботу Коля едет в Сосново за Светланой и Сашкой. Я осторожно расспрашиваю Светлану, как они живут, но она отмахивается. Ее больше интересует, как лучше подобрать картины для обещанной выставки. Сашка мне потихоньку рассказывает, что они стали чаще ссориться, но почему - он не знает. Когда Светлана опять увозит Сашку на дачу, взяв слово, что я приеду к ним хоть на несколько дней, мы опять бросаемся в объятья.

-Коко, мне совсем не стыдно обманывать Светлану, и наплевать на своего мужа! Я негодяйка?

-Разве мы не заслужили хоть неделю счастья за десять лет?! Бетси, как я тебя люблю! Боже мой, если бы ты знала, как я тебя люблю!

-Я знаю, - шепчу я, - теперь и я тебя так же. Как долго я не могла понять, что без тебя не могу жить...

-Ты вернешься?

-Нет еще. Я виновата перед Ивом. Ты ведь не бросил Светлану?

-Но я не знал, что ты полюбишь меня!

Наш шепот то затихает, прерванный поцелуями, то возобновляется.

-Чувствую себя, как в пятнадцать лет, и ты моя первая любовь, - заявляю я, улыбнувшись воспоминаниям.

-Бетси, не лукавь, ты и в четырнадцать была влюблена в другого.

Я легко шлепаю его по спине и тут же крепче прижимаю к себе.

-Ну, значит - в четырнадцать. Ты не понимаешь? Просто все, что со мной было за эти годы - исчезло из памяти, и на первой чистой странице - ты и эти дни.

-А помнишь, как я тебя первый раз поцеловал?

-А помнишь?..

Этот месяц был фантастически нереален, и в то же время я ощутила, что вернулась к разуму и чувствам, составляющим гармонию с ясной душой. Как я буду жить дальше, я не задумывалась, я была счастлива нашей любовью и тем миром, который обрела сама в себе. Я пыталась объяснить это Коле, но он только грустно и понимающе улыбался.

-Бетси, я теперь боюсь за тебя. Будет ли по силам выдержать такую жизнь? Ведь мы опять расстаемся на год?

-Я что-нибудь придумаю. Хочешь, я сделаю тебе вызов, например в Париж, и сама приеду туда на неделю? Я, кстати, приглашена в Токио на симпозиум "Место Японии в мировой культуре". Но туда, к сожалению, я быстро вызвать тебя не смогу.

-Бетси, как у тебя все просто! Ты стала совершенно западным человеком: ни проблем, ни границ.

-Ну, проблем-то стало больше! И есть одна граница, которую очень сложно преодолеть.

-Ты думаешь, тебе не удастся вернуться?

-Посмотрим, - легкомысленно пожимаю я плечами, не представляя еще, что готовит нам судьба.

-Знаешь, - говорю я ему однажды, лежа на диване и ероша волосы, его голова прижата к моей груди и я время от времени глубоко вздыхаю, когда он касается губами нежной кожи, проводя по ней языком, - Знаешь, о чем я жалею сейчас больше всего? Что не могу родить тебе ребенка. Вот сейчас он получился бы такой чудный! Дитя любви.

Коля судорожно сжимает руки, но говорит ласково и спокойно:

-Не печалься пока об этом. Я так полон тобой, что не могу думать ни о чем другом.

Все хорошее когда-нибудь кончается. Месяц пролетел, как один день. Сестра сказала мне на прощание:

-Я и не думала, что ты так буквально воспримешь мои слова. Но я рада за вас. Ты так мне и не рассказала, что там у вас с Ивом. И как вы теперь будете?

-Это все пустяки. Через год я приеду опять, а там посмотрим.

Я везу с собой картины Светланы. Она сама приезжает меня провожать. Коля стоит, держа Сашку за руку. Я целую мальчика и быстро целую Колю в щеку. Я ничего ему не говорю, все уже сказано и выплакано накануне.

Возвращаюсь в Лугано, как на каторгу, и силы выдержать все мне придает чувство вины перед Ивом. Ах, если бы я могла любить его так же, как любила Колю! Был бы он счастливее от этого, перестал бы ревновать меня? Сейчас-то я дала ему настоящий повод для ревности и должна теперь терпеть его вспышки безропотно. Встреча наша была очень нежна. Ив, словно не веря, что я вернулась к нему, не отпускал ни на шаг, будто бы только осязая меня в своих руках, убеждался в моем присутствии.

Приехав, я две недели приводила свои дела в порядок, отвечая на письма и приглашения. Получив, как и предполагала, запрет на посещение очередной встречи феминисток в Лондоне, но сделанный в такой просительной форме, что не обиделась, я пригласила Сару приехать осенью в Лугано, или в другое место Европы, объяснив причину. Я послала согласие прочитать доклад по своей книге на симпозиуме в Токио, и наконец мы смогли уехать в Грецию. Я рвалась осмотреть все, но проведя три дня в раскаленном автобусе со слабым кондиционером, я согласилась, что конец июля - не самое удачное время для осмотра достопримечательностей. Мы поехали на остров Кея, и Ив снял виллу на берегу со своей крохотной бухточкой и песчаным пляжем среди скал. Я наслаждалась морем и солнцем, которого было более чем достаточно, питалась маслинами, виноградом и очень вкусными помидорами, которые терпко пахли и напоминали мне такие же под Таганрогом. Вообще, все напоминало мне ту жизнь. Сердце мое было так же ранено, рядом со мной был не тот, о ком я тосковала, но Ив доставлял мне все такое же наслаждение своей страстной любовью. Это был самый безоблачный месяц в чреде последующих.

Когда мы вернулись в Лугано, я села заканчивать книгу. Посвятила я ее Саре Фергюссон и сама начала переводить на английский. Ив все время соблазнял своим романом и сердился, когда я не хотела оторваться от своей работы. Когда я, закончив перевод, предложила помочь ему, он гордо отказался, заявив, что почти закончил без моей помощи. Улетала в Токио я после очередного скандала. Ив вспомнил, что в Японии работает мой первый муж. Этого было достаточно для предположения, что я специально еду, чтобы увидеться с ним. Опять он кричал, что я разлюбила его, что готова променять на любого мужчину. Это слово "любого" показалось таким оскорбительным, что я вдруг разрыдалась в искренней обиде за свою любовь. Ив тут же бросился утешать меня, долго носил на руках, просил прощения. Утром перед отлетом он подарил мне необыкновенно красивые серьги с сапфирами и бриллиантами. Моя коллекция драгоценностей начала расти.

В Токио я встретила профессора-япониста из Женевы, который консультировал меня в работе, и мы везде бывали вместе, он с удовольствием служил гидом и переводчиком. Мы побывали в магазинчиках, где можно было купить старинные произведения искусства, я купила несколько гравюр 18 века с изображениями красавиц того времени и чудные фигурки из кости - нэцке. Несколько раз я чуть было не попала впросак, принимая подделки за старинные вещи, но профессор всякий раз останавливал меня, объясняя ошибку. Несколько фигурок из кости так мне понравились, что я не понимала, какая разница, когда они сделаны. Тогда профессор, поторговавшись, все-таки сговорился с продавцом на половине первоначальной цены. Так я получила фигурку сидящей на корточках, глядящей исподлобья девочки с длинной челкой. Держа ее на ладони, я процитировала: "То, что умиляет: девочка, подстриженная на манер монахини, не отбрасывает со лба длинную челку, которая мешает ей рассмотреть что-то, но наклоняет голову набок. Это прелестно !"   [см. Сей Сёнагон «Записки у изголовья»]  

-О! Вы правы, - соглашается профессор, присмотревшись, - У вас поэтический взгляд на вещи.

На симпозиуме я говорила о значении женщины в японской культуре. Заканчиваю я так: «Возможно я скажу крамольную для современного японца мысль. Япония гордится своим феноменальным чувством коллективизма настолько, что считает за грех проявления индивидуальности. Между тем, индивидуализм - это крайность. Однообразие и единомыслие хороши на производстве, на поле брани, но есть области человеческого бытия, где творческая неповторимость - благо и счастье нации. Японцы должны вспомнить о времени, когда творчество подчеркивало уникальность каждого отдельного человека. Соревнования в поэтическом творчестве дали миру удивительные стихотворные шедевры. Так было в средневековой Японии, нашедшей золотую середину меж двух крайностей. В природе заложено, что мужчины стремятся все унифицировать, а женщина всегда живет, мечтая стать самой красивой, самой модной, самой обаятельной, а значит не похожей на других. Читая жемчужины женского творчества, такие, как "Сказание о принце Гэндзи", "Записки у изголовья" и чудесные хокку японских поэтесс, хочется сказать: какое счастье, что они не загубили в себе индивидуальность и не лишили нас наслаждения их гением. Стоит подумать стране, вырастившей в средние века такую плеяду талантливых женщин и в двадцатом веке поразившей мир своим экономическим чудом, не поразить ли мир снова блистательным расцветом женского творчества, дав ему благодатную почву!»

Отклик на мои слова ошеломил меня. Меня пригласили на телевидение, журналисты атаковали просьбами дать интервью. Неожиданно для себя я вдруг оказалась в центре внимания. Результатом этого было то, что меня разыскал Сергей. Удивительно, но мы очень хорошо поговорили. Прошло больше четырех лет с нашей последней встречи. Когда он не заражен эгоизмом, он и раньше был полон обаяния, сейчас же ему хотелось произвести впечатление на меня. Но я думаю еще, что он просто стал взрослее и разумнее. Наговорив мне кучу комплиментов по поводу книги, которую он читал в японском переводе, он откровенно рассказал о своей неудачной женитьбе. Его жена, настоявшая на браке из карьерных соображений, оказалась женщиной жесткой и властной. Принимая во внимание, что она не любила Сергея, ему было очень тяжело.

-А ты, Лиза, ты счастлива? Я очень раскаиваюсь, что принес тебе столько зла, - признается он и добавляет в раскаянии: - Ах, если бы можно было начать все сначала.

Я так расчувствовалась, что слегка пожаловалась на ревность Ива.

-Ну, я его понимаю. Ты сейчас выглядишь роскошно. Сколько тебе сейчас? Можешь смело называть свой возраст, выглядишь ты года на 22 - 23.

-Мне только что исполнилось 28. Я желаю тебе счастья, или - по крайней мере - удачи, Сережа.

Я возвращаюсь в Лугано и некоторое время опять все идет отлично. Мы пишем с Ивом новый роман, все время вместе, много гуляем в горах и я уже начинаю надеяться, что черная полоса прошла и дальше нам будет спокойно вдвоем. Эту идиллию застает Сара. Мило побеседовав с нами на отвлеченные темы, осведомившись у Ива, почему я не смогла приехать в Лондон и спокойно выслушав ответ, Сара просит меня показать магазины, чтобы купить сувениры приятельницам. Как она и предполагала, ни один мужчина не вызовется добровольно сопровождать женщину в такой поход. Когда мы едем вниз в долину, в город, Сара расспрашивает меня о нашей жизни последнее время, но я машу рукой и рассказываю о Коле.

-Поздравляю, девочка моя, ты становишься взрослой и начинаешь смотреть правде в глаза. Что же теперь? - но когда я начинаю говорить о своей вине перед Ивом, Сара хватается за голову, - Нет, я тебя перехвалила. Знаешь, что самое страшное в твоем муже? Он не даст тебе свободно работать. Он попытается контролировать даже твои мысли. Мне знаком такой тип ревнивцев. Они интеллектуалы и переживают измену их взглядам и мыслям острее, чем адюльтер. Я советую тебе не доводить до этого, уйди от него сразу.

-Я не могу. Я должна расплатиться за то, что легкомысленно вышла за него замуж. Он меня любит.

-А ты любишь другого. Ты насилуешь себя.

-Сара, я не насилую себя. Я законченная шлюха, Ив мне доставляет столько же наслаждения, сколько и я ему.

-Столько же, сколько и другой?

-Нет! Там ведь совсем другое. Там наслаждается моя душа.

-Бетси, - Сара тоже так меня зовет, - как только ты решишься уйти, дай мне знать. Я помогу тебе, у меня большие связи.

-Если я уйду, я постараюсь вернуться домой и быть рядом с Колей.

-Это реально?

-Я не знаю! - растерянно отвечаю я, - Боже, я никогда не думала об этом с практической стороны!

-Ну так подумай. И выясни все заранее.

Я даю Саре английский вариант своей новой книги. Сара обещает напечатать ее в Англии независимо от наших издательств. Быстро пробежав несколько глав, она восклицает:

-Это замечательно! То, о чем я всегда мечтала. Бетси, у тебя талант не только филолога, но и писателя. Попробуй написать свой роман, только свой и не конъюнктурный. Пусть это будет попытка анализа женских чувств и потребностей души и тела. У тебя это получится отлично.

-Ну ладно, хватит говорить обо мне, - перевожу я разговор, - Что твое последнее увлечение? И расскажи о своей работе.

Мы начинаем увлеченно сплетничать  обо всем. Когда я с Сарой, я не замечаю, что она старше меня почти на десять лет. И врут те, кто говорит о сдержанных и чопорных англичанках. Сара очень похожа на русских женщин темпераментом, открытостью, веселым нравом. Даже ее круглое веснушчатое лицо очень напоминает тип русской женщины, тот, который у нас называют деревенским. Ее отлично можно представить кормящей кур или достающей воду из колодца. Но я знаю, что она профессионал высокого класса и за консультации по психологии берет очень высокие гонорары.

Мы много гуляем по окрестностям, иногда к нам присоединяется Ив и мы устраиваем пикник. Тогда я наблюдаю, как Сара начинает задавать ему невинные на первый взгляд вопросы, или обсуждает с ним сюжеты его романов. Я чувствую, что диагноз свой она уже поставила. На прощание она еще раз советует мне не затягивать этот брак. Я не слушаюсь ее, о чем потом очень жалею.

Я начинаю обдумывать роман, тему которого мне предложила Сара. Я так и назову его: "Попытка анализа женской души, блуждающей в потёмках". Но когда я сажусь за письменный стол, Ив интересуется, что я собираюсь писать, и, услышав о моих планах, начинает отговаривать, убеждая, что это никого не интересует. Это длится не один день, наконец он выдвигает последний аргумент:

-Ты хочешь написать о себе? Тебе доставит удовольствие выставить напоказ все свои грешки! Я не хочу знать, как ты изменяешь мне в помыслах, мне хватает волнений от твоих постоянных интрижек с мужчинами! Если бы ты меня любила, ты пощадила бы меня!

Мне становится ясно, что писать он мне не даст. Даже когда мы обсуждаем его работу, любое мое предложение об изменении сюжета подвергается критике.

-Да, ты в совершенстве знаешь извращенный женский ум. Он направлен только на мысли об адюльтере и планы предательства любящего мужчины.

-Ив, перестань, давай тогда напишем роман о верной и счастливой любви, и он будет последним в твоей карьере писателя.

-Почему?

-Потому что Лев Толстой в прошлом веке сказал: "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастна по-своему". И я хочу тебе заметить, что когда дело касается твоих личных мыслей по поводу нашего брака, весь твой талант куда-то уходит, и ты становишься уныло однообразен со своей беспочвенной ревностью.

Но Ив не признает разговоров на эту тему. Когда он не ревнует, он не верит, что последний скандал был безобразен, все прошедшее словно подернуто дымкой забытья. Когда он ослеплен подозрениями - он тем более не может объективно оценить свое состояние. Как только начинается сезон работы в отеле, скандал следует за скандалом. Ив в этом году работает все время в администрации, почти заменяя отца, значит, мы все чаще встречаемся на работе, и у него больше возможностей придраться ко мне, когда я общаюсь с туристами. Я так устаю от напряжения, вынужденная постоянно следить, чтобы мое общение с мужчинами-клиентами, и так не выходящее за рамки необходимости, еще и выглядело бы очень невинно. Я действительно начинаю сторониться мужчин. Ив, с искаженным от ярости лицом кричащий мне очередные нелепости, вызывает чувство щемящей жалости. Я воспринимаю его ревность как тяжелую болезнь, которая стремительно развивается, изменяет знакомые черты, превращая близкого человека в чудовище.

Однажды, не выспавшись после дикого скандала и бурного примирения, которое утомляет меня еще сильнее, потому что я не могу так быстро перестроиться и перейти от напряжения ссоры к умиротворенной любви, я сижу с довольно жалким видом за стойкой администрации, когда ко мне подходит моя свекровь Лючия и предлагает выпить кофе. Мы садимся в уголке бара и она говорит:

-Лиза, в нашем доме трудно что-нибудь утаить, у тебя начались ссоры с Ивом?

Я киваю головой и у меня из глаз начинают капать слезы.

-Лючия, я не даю ему повода, все его обвинения вздорны.

-Не беспокойся, дорогая, я не обвиняю тебя. Ив пошел в отца. Макс, случается, и теперь устраивает такие же скандалы, а когда я была моложе - не проходило и дня, чтобы он не закатывал дикой сцены. Надо сказать, что у него были на это причины, но я старалась, чтобы он о моих настоящих изменах не знал, хватало и выдуманных предлогов.

-Как же ты все это выносишь?!

-Привыкла. Но судя по тому, что вчера, да и раньше, слышен только голос Ива, у тебя не хватает темперамента, это значит, что тебе еще хуже, чем мне. Ты все воспринимаешь серьезней и принимаешь ближе к сердцу. Я дам тебе один совет: устрой ему такой же грандиозный скандал, да не один. Присмотрись к нему и ты сразу найдешь повод. Он до женитьбы всегда был окружен женщинами, они на нем так и виснут. Думаю, что и теперь их не меньше, просто он стал осторожнее.

Я в изумлении смотрю на нее:

-Лючия, этого не может быть! Он ведь так любит меня!

-Глупая, Макс обожает меня до сих пор. Это не значит, что он не упустит свой шанс. Мужчины все одинаковы! Последи за Ивом и устрой ему хорошую встряску. Это может помочь и уж безусловно, доставит тебе массу удовольствия!

-Я не могу. Это так... - я даже не могу сразу подыскать слово, - гадко! Пусть уж лучше ревнует он. Я-то знаю, что не изменяю ему.

-Бедная глупая девочка, мне тебя жалко!

Я не делаю этого специально, но теперь действительно начинаю замечать, как Ив улыбается молодым женщинам. Его жесты, кивки, взгляды иногда так выразительны, что я какое-то время хожу в шоке от невольного открытия. Наконец, однажды я наблюдаю, как Ив выходит из номера, и невольный быстрый жест, как бы проверяющий, все ли в порядке в одежде, выдает его с головой. Мне становится плохо. У меня не укладывается в голове, как можно искренне клясться в вечной любви, и тут же изменять любимой жене, и опять бежать к ней, чтобы снова уверять в неизменности чувств и изводить ревностью. Мне это кажется чудовищным. Я не могу воспользоваться советом Лючии. Я решаю, что поделом мне, я это заслужила. Когда я пишу об этом Саре, она объясняет, что такое поведение не выходит за рамки типичного поведения влюбленного и ревнивого человека, и еще раз предлагает уйти от него. Но я надеюсь, что с окончанием сезона все опять утрясется. Эта зима очень тяжело мне далась. Я чувствую, что начинаю утрачивать душевное равновесие, всегда позволявшее мне с чувством собственного достоинства воспринимать все несчастья. Никогда я раньше не позволяла себе повысить голос в споре или как аргумент использовать традиционное: "ах, ты так!.."

Наконец, наступил тот момент, который я теперь вспоминаю с содроганием. Доведенная до истерики, я заорала в ответ. Это ошеломило Ива своей неожиданностью. Я перечисляла всех девиц, которые висли на нем со дня свадьбы и до нее, всех, кого он навещал в номерах и не могла остановиться. Говорила я все это по-французски, пересыпая русскими ругательствами и "негодяй" и "подонок" - это самое мягкое, что я ему сказала. Меня трясло. В конце концов, я вытолкала обалдевшего мужа из спальни и с грохотом захлопнула дверь. Лежа в постели и унимая дрожь, я с ужасом думала, что преступила ту черту, за которой я могла бы себя уважать. Когда я кричала на Ива, я уже не вспоминала, что изменила ему сама и люблю другого. Это уже было несущественно, я требовала верности от него. Это поразило меня больше всего и я испугалась. Меня затягивало в трясину, но скандал, который я устроила, принес мне некоторое облегчение. На другой день я с Ивом не разговаривала. Вечером следующего дня, когда я демонстративно села писать свой роман, он буквально рухнул передо мной на колени и, покрывая мои руки поцелуями,  умолял простить его. Мне было невыносимо стыдно. Но со временем стыд прошел, и когда Иву опять показалось, что я нежно смотрю на молодого немецкого слаломиста, я опять использовала испытанные приемы. В общем, об этом не интересно рассказывать. До лета мы скандалили постоянно. И я все более непринужденно отвечала обвинениями на обвинения, упреками на упреки. Весной Ив уговорил меня писать вместе. Он всячески старался не дать мне самостоятельно работать. Сара была права: Иву была невыносима мысль, что я в своем творчестве отдаляюсь от него и, пока сижу за письменным столом, живу своей, независимой от него жизнью.

 К лету обычно его ревность утихала, но в этом году он изводил меня своими фантазиями все время. Кончилось тем, что он запретил мне ехать домой. Скандал был грандиозный, потому что я,  всю зиму ожидая этой поездки, как паломничества к святым местам, пришла в неистовство. Я вопила как базарная баба, это было ужасно, но для меня главным было добиться поездки. Так вот, я ее не получила. Вместо этого Ив повез меня в Испанию, оттуда мы уехали, как только ему показалось, что темпераментные испанцы с вожделением на меня проглядывают. Опять мы сняли виллу на Кее и я немного отдохнула. Поскольку ревновать на пустынном берегу было не к кому, мы мирно прожили там три недели. Я очень загорела, похудела, плавала, как дельфин, на пляже загорала голой, что обычно кончалось одним и тем же. Ив был счастлив здесь: я в полном его распоряжении. Я думала о том, ревновал бы он меня, если бы мы жили на необитаемом острове? Если бы он знал, о чем я думаю, лежа на самой кромке прибоя, он бы убил меня. А думала я только о Коле: о том, как же нам теперь увидеться, о том, как здорово было бы сейчас лежать с ним вот так под неистовым средиземноморским солнцем, наслаждаясь шуршанием волн совсем рядом, а лучше - на травке на Карельском перешейке, где-нибудь в Кавголово, или, спрятавшись от моросящего дождика, - на веранде старой деревянной дачи, и чувствовать его теплую руку на теле... Я вздрагиваю от голоса Ива и от его ласкового прикосновения к обнаженной спине.

-Лиза, ты обгоришь на солнце, давай, я смажу тебя маслом для загара.

Он начинает втирать масло и это опять превращается в эротическую игру. Я еще какое-то время цепляюсь за свои мысли о Коле, но Ив отвлекает меня своими ласками. С каждым разом внутренне мне все труднее поддаваться его желанию. Меня примиряет только мысль, что Коля много лет любит меня, но старается, чтобы Светлана не чувствовала этого ни днем, ни ночью. Что выдержал он, то смогу и я.

Мы возвращаемся в Лугано, там меня ждет пачка писем. Родственники удивлены, почему я не приехала. Сестра пишет о всех новостях и одна приводит меня в шок. Устроенная мной Светлане выставка картин привела к неожиданным результатам: несколько картин у меня купил турист из Германии и попросил адрес Светланы, чтобы заказать ей еще  что-нибудь. Ее работы ему очень понравились. Он написал ей, потом приехал в Ленинград, и сейчас она разводится с Колей, чтобы осенью выйти замуж и уехать в Германию. Сашка этому противится изо всех сил, потому что хочет жить с Колей. Он ведь уже перешел в восьмой класс. Чем это все кончится, неизвестно, но Светлана вполне может оставить Сашку на первое время, чтобы он не мешал ей устраиваться. Когда я узнаю это, мне становится плохо. Если бы меня не понесло в эту Швейцарию, я была бы рядом с ним! Мы, как двое проклятых, постоянно делаем ошибки, которые приводят нас к трагическому несовпадению наших желаний и возможностей. Больше всего я хотела бы быть с Колей. Я знала, что ему сейчас тяжело: восемь лет с женщиной в горе и радости, что бы там ни было, трудно перечеркнуть. И Сашка много для него значил, в 34 года этот мальчик был у него единственным ребенком, и любил он его, как своего. А я здесь - и начинаю получать удовольствие от скандалов, Коля меня просто не узнает! Я уже не та, что уезжала от него. Боже мой! Я начинаю паниковать. Тут же даю себе слово, что никогда больше не отвечу в ссоре оскорблением и криком на любые обвинения.

Я пытаюсь писать свой роман, мысленно я уже представляю себе сюжет, он будет незамысловатым, просто история женщины на протяжении десяти лет, ее жизнь и любовь. Писать я могу урывками, когда Ив занят в отеле. Но чтобы я больше была у него перед глазами, Ив предлагает мне пройти вместе с ним курс работы на компьютере, они с отцом решили компьютеризировать обслуживание отеля. Я соглашаюсь, потому что мне самой интересно, и я понимаю преимущества такого нововведения. Для работы времени почти не остается и это самое тяжелое кроме лихорадочного стремления домой. Следующие полгода были самыми трудными в моей жизни. Невозможность заниматься любимым делом, любовь и недосягаемость любимого человека, ревность мужа, его измены и клятвы в вечной любви, скандалы - все это изматывало меня. Мое решение не ввязываться в споры с мужем во время сцен ревности тяжело давалось. Я стала нервной, вздрагивала и сжималась, когда Ив входил в комнату, ночами часто плакала. Я была на грани нервного срыва, но Коле я писала спокойные и ласковые письма. Все, что со мной происходит, знала только Сара и очень беспокоилась. Она считала, что я довожу себя до психического заболевания, не давая выхода эмоциям и не устраняя главный раздражитель - ревнивого мужа. В каждом письме она уговаривала уйти от Ива и продолжить работу над романом. Наконец, после тяжелой сцены, когда Ив больше часа бушевал и мое молчание еще больше распаляло его, я сказала как можно спокойнее, что хочу разойтись с ним. Ив смолк, пораженный, и мы долго сидели, не глядя друг на друга, в напряженных позах, я - в страхе от его непредсказуемой реакции на мои слова. Наконец он тихим и бесцветным голосом говорит, что в таком случае убьет меня и себя. Я в раздражении машу рукой:

-Не глупи, Ив, ты утешишься с первой же красоткой, которая поселится в отеле. Моя жизнь разрушена. Я не могу заниматься, чем хочу, мои нервы измотаны твоей ревностью. Я не люблю тебя. Ты не тот Ив, за которого я выходила замуж. Я постоянно насилую себя, пытаясь жить этой противоестественной жизнью. Отпусти меня, или я сойду с ума. У меня нет больше сил, ты разве не замечаешь, как я изменилась? - вид у меня последнее время действительно был неважный, я плохо спала, но не хотела пить снотворное.

-Я убью себя, - повторяет он.

-Пока ты медленно убиваешь меня. Отпусти меня, я тебя прошу!

-Отдать тебя другому? Ни за что, - взвился он.

-Ты ведь разумный человек! - но доводы тут бесполезны.

Я чувствую, разойтись нам будет очень сложно. Я иду за помощью к Лючии. Она очень мне сочувствует, замечая, как я изменилась за последнее время. Она предлагает сначала уехать на лечение в клинику нервных болезней. Может, с диагнозом врачей Ив смирится? Макс оплачивает дорогой санаторий под Женевой, в который я переезжаю в конце ноября. Месяц я отдыхаю душой и телом, много гуляю, плаваю в бассейне и пишу, пишу, пишу. Получив полную свободу, изголодавшись по работе, я кроме романа пишу еще небольшое филологическое исследование по французской поэзии. Ива по моей просьбе ко мне не пускают. В Женеве я встречаюсь с адвокатом. Мое нежелание скандала и отказ от имущественных претензий очень затрудняют мое положение, много заплатить я не могу, мои гонорары за книги не так велики. Все усложняется отказом Ива дать развод. Адвокат убеждает меня, что хотя бы все расходы необходимо отнести на счет мужа и предоставить доказательства его неверности. Я же не хочу трясти грязное белье, мне невыносимо противно, хотя я знаю, что решаться все будет цивилизованно между  адвокатами и судьей, за закрытыми дверями. Я бы хотела причиной выставить мое нервное заболевание и мое бесплодие. Адвокат в ужасе, но потом соглашается, что в таком случае у Ива меньше причин для сопротивления. Я решаю, что в Лугано не вернусь. Сара зовет меня в Лондон, но я должна пережить все это сама. После окончания лечения я уезжаю в Тонон, небольшой городок на французском берегу Женевского озера и, поселившись в крохотном пансионе, совершенно пустом зимой, продолжаю писать роман. Кроме того, по просьбе Сары пишу несколько статей о женщинах в мировой литературе. Адвокат звонит время от времени и сообщает, как идут переговоры, и об атаках Ива с целью узнать мой адрес. Умоляю его сохранить это в тайне. Я боюсь разговора с Ивом, опять вернулось ко мне ощущение вины за обман и его разбитые надежды на счастливую жизнь. Больше всего мне хочется сейчас уехать домой к Коле. Я пока не выясняю, как это можно сделать, ожидая развод. Наконец, адвокат сообщает, что я свободна. Я еду в Женеву, чтобы завершить все дела в Швейцарии, в которую больше не вернусь, и там впервые за три месяца вижу Ива. Эта встреча мучительна для нас обоих. Ив умоляет вернуться, я не могу без слез смотреть на его страдающее лицо. Когда оно не искажено ревностью, это лицо любящего человека. С ним я прожила почти пять лет, и бывали минуты, когда мы чувствовали себя невероятно счастливыми. Мы сидим в номере отеля и вспоминаем нашу жизнь вместе. Ив так нежен со мной, когда умоляет подарить ему последнюю неделю перед расставанием, что я не в силах отказать. Он прощается, словно при расставании из него уйдет жизнь. Господи, почему мы не могли бы жить вот так, без ревности и подозрений! Мне так жаль его, что я начинаю колебаться, правильно ли я поступила,  разорвав наши отношения. Все так же чудесны наши ночи, наполненные ласками... Но неделя подходит к концу. В последний день Ив сообщает, что перевел на мой банковский счет все свои деньги от книг, написанных вместе, это мои деньги по праву, и настаивает, чтобы я взяла все свои драгоценности. Кроме того Макс, удивленный моим бескорыстием, выделил приличную сумму, которая поможет некоторое время жить пристойно в любой стране.

Ив отвез меня в Берн, где я должна в посольстве выяснить возможность возвращения домой. Разговор в посольстве меня обескуражил. Условием возвращения было сотрудничество с КГБ. Их лица долго снились мне ночами: постные, холодноглазые, преувеличенно сочувственные. Скрывая презрение и радость в глубине глаз, они были похожи на кота, державшего в когтях мышонка, и получали удовольствие от своей власти над глупенькой девочкой, неосмотрительно выскочившей замуж. Они, должно быть, думали, что я позарилась на красивую заграничную жизнь, и радовались неудаче. Мягко и настойчиво меня уговаривали не возвращаться, а устроиться работать в редакцию одной из радиостанций, ведущих трансляцию на СССР, и передавать сведения о ее работе. Я пришла в ужас, но возмущаться не стала. Пока есть хоть какая-то надежда вернуться,  нужно оставаться лояльной. Я сказала, что как только закончу все издательские хлопоты, обязательно приду к ним для более подробной беседы. Выйдя из дверей посольства, с шумом в голове, едва переставляя ставшие ватными ноги, я ничего не сказала ожидавшему меня Иву. Но он, конечно, заметил мрачное отчаянье на лице и вновь принялся уговаривать остаться с ним. Выплакаться я смогла в отеле, запершись в ванной и включив воду. Легче от этого не стало. Мне хотелось разбить что-нибудь, расколотить всю эту гостиницу. А больше всего - послать подальше эту дурацкую, ни в чем не виноватую Швейцарию, Лондон и весь остальной мир. Все, все, чтобы остался на свете лишь один Ленинград, один только Васильевский остров, где я могу быть счастливой.

Мое письмо Коле перед вылетом в Лондон было полно тоски.  Увидимся ли мы когда-нибудь еще? 

Продолжение  6 гл. Дорогой Александр