Я сидела в гостиной, глядя на камин, от поленьев остались только уголья, по которым время от времени пробегали искры и со щелчком отскакивал уголек, порождая на этом месте лепесточек огня.
– Ты сказала, чтобы я пришел, – голос Тео был каким-то скрипучим, словно, и без того поврежденное горло, сжали до удушья.
Я подняла взгляд. Тео был одет в свободные льняные брюки и тонкую толстовку с капюшоном, закрывающим его голову.
– Да... Кожа у тебя на груди зажила после... ну...
– После того как я искалечил тебя? – Я не стала кивать, он и так знал, что я имела в виду. – Да.
– Хорошо. Подойди сюда, разденься до пояса и встань около меня на колени.
Тео не задавая вопросов, исполнил мою просьбу. Меня в который раз поразил контраст между безупречностью груди и уродством головы.
Я понимала, что долго пялиться на него было цинично, поэтому закрыла глаза и потянулась к той двери внутри, что хранила мои слезы. Я не слышала с его стороны ни малейшего шороха, только сипловатое дыхание.
Но стоило слезам побежать по щекам, а мне открыть глаза, я поняла, насколько он потрясен. Его буквально трясло от чего-то, я даже и не поняла от чего, но он не шелохнулся, чтобы собрать влагу. Я, однако, не собиралась терять время и, проведя руками по своим щекам, коснулась его лица, он напрягся в ожидании боли, но судя по его недоумению, ее не было.
– Не болит, – пробормотал он и вкинул на меня взгляд. – Почему?
– Наверное, мои руки помогли, – предположила я.
Я плакала и, собирая влагу, водила пальцами по его лицу. Знаете, что напоминал этот процесс. Я словно скульптор лепила из глины его черты. С каждой прошедшей минутой на свет появлялись: четкие скулы, чуть впалые щеки, прямой нос, красивый изгиб бровей, высокий лоб. У него оказались очень симпатичные уши, и ямочки на щеках, полные губы и такой мужской абрис челюсти с упрямым подбородком. Самым интересным было, как брови и ресницы выросли в секунды после моих касаний. Господи, что это были за ресницы, густые длинные с загнутыми кончиками. Такое богатство я видела только в рекламе туши.
– Наклони голову, – сказала я перед тем, как заняться той частью головы, где должны были расти волосы.
Я быстро прошлась влажными руками по затылку, макушке, обводя оставшиеся не излеченными места. Стоило мне закончить, как следом за появившейся заново кожей, сначала робко, щетиной, а потом как в ускоренной съемке, волна локонов обрушилась на плечи, заканчиваясь примерно у лопаток. Это шелковистое буйство, скрыло от меня его лицо.
– Почти все, – сказала я.
Тео поднял голову. Одно дело видеть его лицо похожим на кровавую маску другое... у меня было чувство, что я начисто разучилась говорить, пока я его лечила, он не открывал глаз, да и его лицо я воспринимала как бы частями, увлеченная процессом. А сейчас сквозь тонкую завесу волос на меня сияли с самого невероятного лица два чистейшей воды сапфира.
– Спасибо, – прошептали мужские губы, и искривились в попытке улыбнуться
– Еще не все, – выдавила я из себя.
– Не все?
– Да, поднеси ладони к моим щекам, и попытайся собрать побольше слез, – я сосредоточилась, шире открывая «слезливую дверь».
Я почувствовала, как ребра его ладоней осторожно, словно боясь обжечься, или причинить боль, прижались к моим щекам. Это было до странности приятно. Сначала он глядел на свои руки, но стоило слезам побежать быстрее, как он поднял взгляд, всматриваясь, будто ища причину этого потока. Его глаза метались по моему лицу, потом замерли на мгновение, и тут я поняла, что просто тону в них. Я понимала, почему это происходит, в его глазах больше не было ненависти, злости, только печаль и может быть ... вина.
Я очнулась:
– Набралось? – прошептала я.
Он кивнул
– Пей.
Секундное замешательство, и он исполнил мою просьбу.
Сначала он захрипел, и я испугалась, что что-то сделала не так, но тембр хрипа стал меняться, перейдя в такой эротичный стон, что у меня мурашки побежали по коже. Его рот открылся, издавая вздох облегчения, и я увидела блеск совершенно целых белоснежных клыков.
– Теперь точно все, – пробормотала я.– Уходи.
– Я... хотел бы...
Его голос ... был самым чистым и волнующим звуком, издаваемым мужскими губами. Я не могла с точностью определить что это – тенор или баритон, но он словно шелковыми путами обвился вокруг меня, пленяя, унося мысли совершенно не туда, куда следовало в моих обстоятельствах. Во мне вдруг поднялась такая злость, такая обида на судьбу, что все, что я потом говорила, словно было произнесено не мной. Как никогда возникло желание возмутиться тем, что я опять у разбитого корыта. Что вот он, Тео, стоит на коленях и в его глазах кроме жалости... ну, может, некоторого чувства вины, я не увижу ничего. Хотя вряд ли я бы заинтересовала когда-нибудь такого мужчину. Я боялась, что если он не уйдет сию же минуту, я просто озверею.
– Убирайся! – прошипела я. – Не хочу никого видеть.
Он дернулся, как от удара, отступил, потом еще на шаг, он двигался так, словно ему было больно делать это, словно каждый шаг ранил его.
Но... он все же ушел.
Я вцепилась в ручки кресла, будто собиралась сломать их. Резкий рывок, другой, третий, сквозь боль, сквозь агонию внутри, и вот я лежу на полу, подвывая от боли и радуясь ей. Боль физическая хоть на время подавила тоску в душе.
Тео ворвался в гостиную через минуту, рухнул на пол рядом со мной и, осторожно касаясь пальцами моей руки, зашептал:
– Тише, малышка, сейчас придет врач, тебе будет легче.
Чаша моего терпения перелилась через край.
– Зачем? – захрипела я. Зачем это нужно? Я бесполезная, никчемная калека!
– Не надо так говорить, я могу обратить тебя, – неожиданно предложил он.
– Обратить?! Да тебя стошнило от глотка моей крови! Да и с чего ты взял, что меня можно обратить? Я – свет, ты – тьма. И с какого перепугу мне захочется стать кровопийцей?
– Врачи говорят...
– Они много чего наговорят, пока ты платишь. Но я знаю, коляска – единственный транспорт, который я смогу водить!
– Может за границей, в Германии или Америке, ну или еще где?..
– Брось, это ни к чему. Знаешь, что хуже всего, у меня нет стимула бороться за себя. Мне не к чему стремиться. Знаешь, меня даже никогда не целовали по-настоящему, так чтобы до головокружения и мурашек по коже. А мой первый раз... ты превратил в непередаваемый кошмар. И больше этих самых разов не будет. НИКОГДА! У меня не будет семьи, пусть и самой захудалой, не будет мужа даже самого плюгавого, не будет детей. Только инвалидная коляска и зависимость от милосердия – твоего, Олега, Лидии.
К концу своей речи я уже еле сипела, но излив все то, что скопилось внутри, я почувствовала себя так, словно сбросила тяжкую ношу, камнем тянувшую меня к земле. Сбросила... а может, переложила?
Но вот только теперь я обратила внимание на того, на кого я ее переложила. Тео сгорбился, как старик или человек на которого обрушился град ударов. Он понимал, что каждое слово сказанное мной – правда. Что его заскоки стоили мне очень дорого. И пусть в том, что сейчас я калека, он был виновен лишь косвенно, я не могла удержаться и не ударить побольнее. Я не хотела думать о том, справедливы или нет мои упреки. Я только знала, что у меня ничего уже не будет, в то время как он с его данными, – может получить все.
Тео опять скрылся за занавесом волос, только его пальцы чуть дрожали, когда он продолжал мягко поглаживать меня по руке.
Дверь хлопнула, это был Олег, Лидия, и судя по белому халату врач.
– Как же вы так деточка неосторожно, – забормотал он, опускаясь рядом со мной на колени и открывая чемоданчик. – Зря вы отказ от госпитализации подписали.
Меня осмотрели, что-то вкололи и осторожно отнесли в спальню, с наказом не двигать несколько дней... Я была зла, и никак не прореагировала на попытки Олега и Лидии до меня достучаться.
Тео маячил где-то на периферии, не вмешиваясь, но и не уходя. Он все так же прятал лицо за волосами. Что он скрывал, не знаю.
После падения я чувствовала себя все хуже и хуже, мне что-то кололи, уж не знаю что, но основную часть времени я плавала в каком-то полусне. Мелькали обеспокоенные лица Олега, Лидии, доктора. Иногда мне казалось, что и Тео был рядом потому, что стоило мне закрыть глаза, чьи-то пальцы нежно гладили мои руки и лицо. Но стоило мне попытаться открыть глаза, как все это исчезало.
Я потеряла счет времени, только ставшая привычной боль от очередной иглы, вонзавшейся в мои вены и лица становившиеся все тревожней. Лидия отворачиваясь, утирала слезы, если так пойдет и дальше то Олег облысеет, потому что он буквально рвал на себе волосы. Только днем около меня уменьшалось череда скорбных лиц.
Лидия ушла отдыхать, я любила эти благословенные минуты, когда никого не было рядом, мне хотелось, если придется умереть, чтобы смерть пришла бы именно в эти мгновенья, не хотелось чтобы последнее, что я увижу, будут слезы и горечь на лицах.
Вдруг мое тело словно воспарило над кроватью, боль ушла, по коже будто пробежал солнечный луч, согревая, лаская. Казалось, этот свет проникал внутрь, что-то меняя, будто собирая меня заново, более совершенную, более сильную, очищая от малейшей капельки злости, печали, ненависти, наполняя безграничной верой, любовью, надеждой и светом.
– Ну что же ты, милая, довела себя до такого состояния? – услышала я голос отца. – Все, хватит валяться, пора убираться отсюда, пока никого нет. Ну?
Я пошевелилась, боли не было, руки работали хорошо, я решила пошевелить ногами... ОНИ РАБОТАЛИ!!!
Отец помог мне встать, не то чтобы я не смогла этого сделать сама, но страх что вдруг это мне все только кажется, сдерживал меня сильнее оков.
– Неужели уже месяц прошел?
– Да. Но зачем ты причинила себе вред?
– Прости, но я, наверное, исчерпала все резервы терпения, откуда мне было знать, что ты меня вылечишь, а тут...
– А тут исцеленный красавчик-кровосос?
– Ну, что-то вроде того.
– Ладно, нет времени, – он махнул рукой, и появилась сияющая золотистым светом вертикальная полоса, она расширилась, открывая проход.
– Идем.
Прошел год
Я еще раз крутанулась перед зеркалом, шифон летнего сарафана, облаком взметнулся вокруг моих ног. Как все изменилось. Всего лишь год, и уже год. В прошлом полутруп, с настроением ниже плинтуса, с точащими от худобы ребрами, бритой головой. Сейчас – стройная женщина, с хорошей фигурой, вьющимися до лопаток волосами (спасибо еще тормознула папу, а то бы по пятки были), сияющими глазами. Мышь, боящаяся своей тени, исчезла без следа, страх жизни ушел, я теперь не ходила, а как говорила моя мама – порхала, как какая-то экзотическая бабочка. Мужчины оглядывались мне вослед, торопливо открывая дверь или уступая место, в стремлении сделать это раньше других. Я не так уж сильно изменилась внешне, но красота человека зависит и от того какой он внутри, как ощущает себя по жизни. Искупление изменило меня, наполнив радостью и стремлением жить, но и как ожидалось ангельская часть меня, наконец, заявила о себе, я могла успокоить самого отчаянного грубияна и дебошира, могла отговорить от последнего шага самоубийцу уже затянувшего на шее петлю, вернуть веру в себя тому, у кого, казалось, нет надежды. Поэтому, еще учась на психолога, я, попутно подрабатывала на «телефоне доверия». В мою смену беда обходила город стороной. Мне везло во всем и везде, словно удача, так усердно избегавшая меня раньше, вдруг решила возместить мне свое отсутствие. Отец не успел купить мне машину, я ее выиграла на лотерейный билет, который мне всучили на сдачу, но получать ее отправила родителя, боясь привлечь к себе внимание.
Отец купил мне небольшой загородный дом, он был очень похож на тот, что принадлежал Олегу, только более открытый солнцу, и сад там был именно садом. Родители упрашивали меня остаться жить с ними, места в их доме и в самом деле хватало. Но на фоне их семейной идиллии, я чувствовала себя не то чтобы лишней, но полнее ощущала то, чего была лишена – возможности обрести собственную семью. Я ладила с родителями, но то, что я недополучила в детстве, уже нельзя было вернуть.
Мать, побывав у меня в гостях, пеняла, что дом был не совсем «женским», и все пыталась уговорить «создать уют», но меня он устраивал таким, как есть. Белые оштукатуренные стены, органза на окнах, минимум мебели, ничем не застеленный пол, лишь зимой прикрываемый местами циновками. С недавних пор я не могла выносить тесноты, мне нужен был ветер, играющий в волосах, и солнце, слепящее глаза.
Я была до сих пор одна, чем беспокоила мать. Отец не комментировал это, наверняка зная, что глубоко внутри во мне укоренилось отторжение любой близости. Для пробы я попыталась поцеловаться с одним из знакомых мужчин, хорошим во всех отношениях, но оставившим меня совершенно равнодушной, несмотря на все усилия. Я не хотела выйти замуж только чтобы демонстрировать кольцо на пальце на зависть незамужним ровесницам.
Про Тео и Олега я иногда вспоминала, но гнала любую мысль о них, не желая однажды увидеть в видениях как, теперь уже красавчик, Тео покоряет женские сердца и постели. Не знаю почему, но одна мысль об этом, могла испортить мне настроение на целый день.
Но если днем моя голова была забита делами, то ночью я часто просыпалась, стоило сну стать хоть чуточку ярче и отчетливей. Однако видение все же ворвалось в мою жизнь.
...Зал, казалось, был огромен, хотя может это впечатление возникало из-за того, что потолок и стены его тонули во мраке. Только центральная часть, была освещена четырьмя напольными канделябрами, свет которых отражался в мозаичном паркете пола. Между одной парой стояло кресло, которое судя по богатой резьбе и позолоте, играло роль трона. Меж другой парой, как собака на цепи, был прикован к вмонтированному в пол кольцу вампир. Он был похож на загнанного в угол зверя, коктейль почти неконтролируемого страха, злобы, готовности напасть, кипел в нем гремучей смесью. Но мало того, его вид говорил о том, что с ним что-то не так, он был истощен, кожа, словно старый пергамент, была сероватой и, казалось, ткни в нее пальцем, с хрустом распадется в прах.
Вдруг тени по стенам зашевелились, и я поняла, что зал полон вампиров, затаившихся во мраке, их глаза красными всполохами мерцали в темноте. Легкий шепот и тени замерли, а кресло-трон оказалось занято вальяжно развалившейся в нем фигурой мужчины. Его присутствие накрыло зал аурой власти и силы, оно незримо давило, клоня головы и спины. Это был Тео, но словно и не Тео вовсе, во всяком случае не тот, каким я запомнила его. Безразличие – вот что появилось в нем, и безжалостность, еще более сильная, чем та, что он испробовал на мне. Рядом с троном возник Олег, и на кивок Тео, заговорил:
– Николай, ты обвиняешься в убийстве человека без важной на то причины. Отягчающим обстоятельством является то, что это была несовершеннолетняя девушка, не познавшая мужчины. Кровь девственниц табу даже для Высших. За твой проступок наказание одно – смерть.
– Не вам решать! Ленора наша госпожа!
Тео поднял руку и стиснул кисть так, будто пытался пережать что-то. Вампир захрипел, стараясь вывернуться из невидимой хватки.
– Как думаешь, почему я могу это делать? – тихо проговорил Тео, но даже эти еле слышные слова, проникли в каждый уголок зала, словно жили своей собственной жизнь. – Может потому, что власть сменилась?
Тишина, повисшая в зале, была такой, что, казалось, было слышно, как горят свечи.
– Пора, – сказал Тео, и в считанные мгновения зал опустел, только вампир воя, метался на гремящей цепи, пытаясь сорвать ее с кольца.
Сначала я не поняла, что происходит, но тут раздался скрежет и потолок начал расходиться в разные стороны, открывая светлеющие рассветом небеса...
Я проснулась и лежала, не вставая еще какое-то время, я не знала, как реагировать на увиденное. Вроде бы только что зарвавшегося кровососа призвали к ответу, но что если этот, нынешний Тео, с такой же легкостью лишит жизни и человека, перебежавшего ему дорогу... или просто решившего жить по-своему, без оглядки на него и его планы.
Я не знала, стоит ли рассказывать о своем видении отцу, причем об откровениях перед матерью даже речи не шло, для нее папаши-ангелочка хватило, чтобы почти свихнуться, а что случилось, если бы она узнала о вампах и моей с ними эпопее. Я так и промолчала, тем более, как оказалось, это было еще не самое интересное «кино».
Этой ночью я долго не могла заснуть, что-то тревожило меня, занудно, надоедливо, как комар, пищащий около уха. Я решила сосредоточиться, отпуская сознание вослед этому ощущению. Полусон накрыл меня в считанные мгновения.
...Большая спальня, обстановка до крайности спартанская, очень схожая с монашеской кельей. Несколько тонких восковых свечей еле рассевают тьму. Шевеление в углу, коленопреклоненная фигура, это мужчина, он вскидывает голову, и волна волос сбегает на спину, открывая лицо... Тео!!! Он открывает рот и из его горла небесной красоты музыкой рвутся слова молитвы, по мере того как он поет, его кожа словно начинает тлеть, сначала это почти незаметные волдыри, но потом пузыри лопаются, оставляя жуткие язвы, голос хрипнет и последние слова еле слышны.
Дверь распахивается и в комнату врывается Олег:
– Ну, сколько можно! – он жутко зол и почти рычит. – Какой прок от того что ты издеваешься над собой?
– Я виноват... я так перед ней виноват, – шепчет Тео.
«Это перед кем же он провинился, что так себя истязает, вот бы оказаться на месте этого человека».
– Маше твои муки вряд ли помогут, – проворчал Олег.
«Офигеть! Это как же сильно его торкнуло? Ну, хотя, я ему много чего напоследок наговорила».
– Кто ее украл? Там же была защита, камеры слежения! Жива ли она?
Олег присел рядом с Тео, ноготь на его пальце выдвинулся как лезвие ножа, он проделал им дырочку в принесенном с собой пакете крови и воткнул в него коктейльную соломинку.
– Пей, – он сунул пакетик Тео. – Ты хоть понимаешь, что все чувствуют отголоски твоей боли, я устал врать, что это фантомные боли от твоих прежних ран? Нам только бунта не хватало.
– Плевать, большинству этого отребья, созданного Ленорой, место на цепи в ожидании рассвета...
– А что, по-твоему, будет, если ты себя угробишь? Вся эта бешеная свора вырвется на свободу, и что они натворят пока Совет не примет меры?
– Поэтому я и жив... только молюсь... это воздаяние...
– Тьфу, аж тошно, мексиканские страсти-мордасти. Пей. У меня есть новость для улучшения аппетита. Ее нашли.
Тео тут же сел, вид у него был плачевный, он сейчас был очень похож на себя в первую нашу встречу.
Так же сидя на полу, он медленно осушил пакет. Пока он пил, раны на его коже начали исчезать и к концу «перекуса», на его лице остались только розовые пятна молодой кожи.
– Где она? Что с ней? – сыпал вопросами Тео, его усилия скрыть нетерпение потерпели полный провал, оно сквозило в каждом слове, в каждом жесте.
– Не так далеко, но, к сожалению, до завтра ничего не выйдет, это запретная территория, мы не можем явиться туда без спроса, там живет только наблюдатель от Совета, если не получить разрешение, верная смерть.
– Там... я слышал про это место... Вот, почему мы не могли ее найти, ни одному вампиру и в голову не взбредет там побывать. Но как она туда попала, кто все же ее похитил?
– Я знаю не больше твоего, мне сообщили только где она и как ее найти.
– Это кто-то из тех, кого мы наняли?
– Нет, мне прислали письмо на е-мейл, я даже в какой-то момент подумал, что это ловушка, но там сообщалось, что мы получим разрешение по первому требованию, а это серьезно. Мы даже не можем послать кого-то выяснить подробности...
– В этом нет необходимости, я не желаю ждать ни единого лишнего дня, отправь запрос на вход и просьбу об убежище.
– Тео, а вдруг она не захочет нас видеть, может ей вполне комфортно и без нас. Зачем вносить сумятицу в ее жизнь. Она так хотела избавиться от нас.
– Олег, я должен увидеть ее, понимаешь, должен. Должен как-то получить ее прощение. Не знаю, что со мной, и почему это так важно, но я просто не могу найти ни минуты покоя. Да, я здоров и могу жить в свое удовольствие, но... я словно утратил вкус к жизни. Я питаюсь только потому, что это необходимо, понимаю, что стоит только пожелать, как в моей постели будут самые красивые женщины, молящие о близости, и, конечно же, это не будет таким кошмаром, как с Ленорой. Я так ждал времени, когда смогу одеться по-людски, а теперь мне плевать, что на мне надето. Я словно пустой внутри.
– А почему ты думаешь, что встреча с Машей что-то изменит?
– Сам не знаю, но именно ее последние слова и выжгли во мне пустоту.
– Ладно, пойду готовить визит...
Я очнулась.
– Значит, нужно ждать гостей. Интересно, кто это меня заложил?
Уж не знаю, по какой причине, но я тоже не отказалась бы повидаться с вампирами... и, не считайте меня садисткой, попутно лишний раз пнуть «страдальца». Почему-то теперь я совершенно не боялась их. Олег наверняка не тронет «сестренку», а Тео со своим чувством вины и чихнуть будет бояться в мою сторону.
Я уснула, и мой сон в этот раз был на редкость спокоен и крепок.
Я готовила завтрак, когда голос сзади заставил меня подпрыгнуть от неожиданности.
– И что ты думаешь насчет этого визита?
– Пап, не пугай меня так!
– Извини, но я думал, что ты привыкла к моим появлениям.
– А если бы я была не одна? – спросила я.
Отец фыркнул.
– Если бы это было так, я бы лично подержал свечку.
– Пап, ты че?! Ты хочешь, чтобы я завела себе любовника?! А как же заповеди?
– Дорогая, твоя жизнь пуста. И заповеди, заповедями, но жить без любви, не жизнь – существование. Ты из тех женщин, которым нужна любовь, семья, дети, наконец. Насчет детей не уверен, но вот кое-что ты сможешь обрести.
– Что именно?
– Любовь.
– Знаешь, у меня какое-то странно ощущение что слова «визит» и «любовь» как-то связаны между собой.
– Ты всегда была умной девочкой.
– Пап, Олег мне, конечно, нравится, но... как бы поточнее выразиться, он симпатяга, но мне вроде брата, не думаю, что наши отношения изменятся.
– Я имел в виду не Олега.
– Тео?!
– Именно.
– Пап, ты уверен, что не ударился где-нибудь головой? Может с вороной в полете столкнулся? Или мама тебя сковородкой приласкала.
Отец рассмеялся:
– Девочка, не знаю, интересовалась ли ты как он жил все это время, но думаю, что несмотря на то, что он кровосос, скоро точно в великомученики попадет. Если бы простой человек молился бы с таким пылом, то у него исполнились бы все, даже самые невероятные желания. А этот из садиста в мазохиста переквалифицировался.
– Это ты про его... прожарку во время молитвы?
– Значит, все же видела?
– У меня возникло предчувствие, и я решила ему довериться. Оказывается, кто-то сообщил им, где я се... А это случаем был не ты?
– Я.
– Нафига!!!
– Так надо.
– Знаешь, я иногда думаю, стоило ли тебя прощать, – я уткнулась лицом в ладони.
– Все будет хорошо, малышка, – он шагнул ко мне.
Я подняла руку, останавливая его.
– Уходи, я больше не желаю, чтобы кто-то что-то решал за меня, – я подняла на него взгляд. – Если ты еще раз так поступишь, я просто перестану с тобой общаться. Видно, я слишком легко простила тебе то, что перенесла за твое спасение, раз ты решил, что вправе распоряжаться моей судьбой. А ты не подумал, что я просто не готова?!
– Дитя мое, не отвергай меня, – его голос наполнился молящими нотками. – Я никогда бы не сделал ничего, что причинило бы тебе вред.
– Знаешь, что говорят про благие намерения? Я чувствую себя пешкой, в чьей-то многоходовой игре. Что вся эта жуть, через которую я прошла, не только из-за искупления, но и еще чего-то... чего-то связанного с Тео.
Отец помялся, а потом произнес:
– Я не могу тебе всего рассказать, пока сделан еще не весь выбор.
– А если я просто соберусь и уеду? Или откажусь иметь дело с кровососами?
– Ты не должна этого делать, этот город – свободная зона, вампы тут бессильны, а ты единственный живой искупленный нефилим, тем более женского пола. Тебе нужна защита. Как по-твоему, сколько кровопийц за это время получили раны, которые они желали бы исцелить? Думаешь, про чудесное исцеление Тео никто не узнал? И еще, нельзя убежать от судьбы. Потерпи, скоро все станет ясно. Поверь, ты не пожалеешь, что согласилась.
– Эх, чего же жизнь такая веселая? Люди сами ищут приключения на свою пятую точку, а мне даже утруждаться не надо. Мне уже все найдено другими и только ждет очереди, когда я забудусь и на тебе...
– Они придут с темнотой, настройся, и ты узнаешь, что они на подходе.
– Да, да, да, – отмахнулась я.
***
Весь день, несмотря, на ожидание «свидания», я была в каком-то слишком приподнятом настроении. С таким настоем хорошо гадости делать, а не гостей встречать.
Близился вечер, в дверь позвонили. На крыльце стоял курьер, передавший мне сверток. Открыв его, я выпала в осадок, в нем оказались два пакета крови и записка: «Сунь в холодильник, на всякий случай. Папа».
– Я их еще и кормить должна?! Фу!!! Хотя, лучше так, чем самой оказаться закуской.
До темноты я успела прибраться и слегка перекусить. Приготовив себе большую чашку кофе с лимоном (ну, люблю я такой кофе!!!), я задумалась, где же устроить «засаду». Моим самым любимым местом в доме была застекленная веранда, я любила сидеть здесь в любое время года. Шумел ли осенний дождь, пели ли майскими ночами соловьи или кружили в причудливом танце мохнатые хлопья снега. Менялось только то, во что я была одета.
Я открыла двери в сад, уселась в кресло, прикрыв ноги пледом. Сосредоточившись, я поняла, что «гости» на подходе.
Отхлебнув глоток кофе, я стала ждать.
Я почувствовала их присутствие, они стояли за пределами границы света, не решаясь двинуться вперед, но я как прикосновение ощущала их взгляды, скользившие по мне. Я не знала, сколько они собираются играть в гляделки, поэтому начала со смаком потягивать кофе, потом повела плечами, словно бы сидеть прямо было, по крайней мере, проблематично. С границы света, словно шорох листьев, прошелестел судорожный вздох. Ждать надоело!
– И долго вы там намерены торчать? – громко спросила я.
Первым, направляясь к веранде, из темноты вышел Олег, отставая от него на пару шагов, за ним следовал Тео. Если на лице Олега сияла приветливая улыбка, то выражение лица Тео, я не смогла бы определить. Он сейчас напоминал побитого пса, который с надеждой глядит в глаза хозяина в ожидании то ли очередного пинка, то ли подачки. Не считайте меня злой, но, если честно, его мучения грели мое эго.
Они приблизились и встали около крыльца.
– Привет солнышко, – начал Олег. – Как ты?
– Привет, хорошо, как видишь. Жива. А чего вы в дверях мнетесь?
– Войти не можем, на доме защита, – буркнул Тео.
– Че, правда?
– Да, – подтвердил Олег. – Странная какая-то... словно... стена света.
– Ясно, – я подумала и сказала: – Я разрешаю вам войти. Помогло? – поинтересовалась я.
Олег шагнул вовнутрь, подошел ко мне, поцеловал мне руку и сел на кресло рядом. Тео же застыл в дверях, занавес волос закрыл от меня его лицо, но до этого я успела увидеть, как по его щекам пролегли красноватые дорожки. Он плакал?! Почему?!
– Что привело вас сюда? – спросила я.
– Мы искали тебя, – ответил Олег.
– Зачем?! Я же выполнила то, что от меня требовалось – излечила его, – я указала на Тео.
– Мы беспокоились, когда ты пропала. Думали, что тебя могли похитить.
– Ну-ну. А с чего вдруг такая забота? Я считала, что если сделала обещанное, теперь очередь за вами. А вы вроде должны были оставить меня в покое?
– Машенька, ну что ты на самом-то деле? Мы просто о тебе волновались, ты так неожиданно исчезла, а тут еще и Ленора со своим любовником куда-то сгинула, мы думали, что это они организовали. Поверь, нам от тебя ничего не нужно, но, может, тебе нужна какая-то помощь?
– Ладно, проехали. Насчет Леноры, не волнуйтесь, эта мымра сейчас получает «наслаждение» по полной программе.
– Откуда ты знаешь? – удивился Олег.
– Нефилимские бонусы, – хмыкнула я. – Если она вам нужна, проверьте тот подвальчик, где меня держали, ну, сами знаете когда. А помощь... так мне вроде бы ничего не нужно.
– А как твои ноги? – раздался еле слышный вопрос от двери.
Я взглянула на Тео, тоскливые глаза и розовые следы на щеках.
– А что не так с моими ногами? – наивно хлопая ресницами, спросила я. Потом стянула плед, приподняла ноги и покрутила ступнями.
– Нормальные ноги, красивые даже.
Грохот около двери отвлек меня от любования конечностями.
Тео в неловкой позе валялся на полу.
– Он что, в обморок упал? – я встала, направляясь к двери.
Олег оказался быстрее, когда я приблизилась, он уже пытался устроить Тео на полу. Мы склонились над ним, не понимая, что делать с выпавшим в осадок вампиром.
– Не думал, что кровососы как истеричные барышни в обморок падают, – раздался голос позади нас.
– Па-па-а-а, – протянула я. – Лучше бы помог.
– В чем помочь? Смотреть тебе под юбку?
Я глянула вниз. Тео и в самом деле смотрел... и в самом деле не на мое лицо.
Я пнула его в бок ногой и, развернувшись, пошла к своему креслу.
– Идиотка тупорылая, – бурчала я, – нашла кого жалеть.
Я успокаивала себя слабой надеждой, что его интересовали мои здоровые ноги, а не... «цвет трусиков».
– А вы кто? – раздался удивленный голос Олега.
– Я Машин отец, могу даже крылья показать. Только сомневаюсь, что вы переживете зрелище ангела во славе.
– Пожалуй, – Олег глянул на Тео. – Может, хватит полы вытирать, вставай, есть места и поудобнее.
Тео поднялся, его взор перебежал с меня на моего отца. Сказать с уверенностью, кто из нас поразил его воображение сильнее, было сложно. Наконец, он, по-видимому, решил, что я все-таки более умопомрачительный объект. Его взгляд, скользивший по моим ногам, казалось, был материальным, словно чьи-то руки осторожно обследовали их.
– Как? – одного слова было достаточно, чтобы понять, о чем речь.
– Чудо? А может воздаяние за терпение и муки? – предложила я варианты ответов.
– Ясно...
Чего ему там было ясно, я не поняла, может его сдвинутый вампирский мозг работал как-то по-особому?
Тео погрузился на мгновение в какие-то свои мысли, судя по выражению его лица, радужными они не были.
– И что конкретно нужно кровососам от моей дочери.
– Пап, а разве...
Его быстрый взгляд в мою сторону заткнул мне рот не хуже кляпа. Папаня вел какую-то свою очередную игру, и вампам отводилась в ней не последняя роль. Вот теперь мне начинало становиться чрезвычайно интересно, какова конечная цель.
Тео весь как-то подобрался, словно готовясь отразить нападение, потом распрямился, откинул волосы назад. У меня, несмотря на желание уверить себя, что его красота оставляет меня равнодушной, пробежали мурашки по спине... а может и ниже. Ври себе или нет, он был все же потрясающе красив, чтобы оставить безразличной любую особь женского пола от пеленочно-сосочного возраста до маразматично-морщинистого.
– Я очень хотел бы добиться ее прощения, причем не просто на словах, а настоящего, идущего от души.
Почему-то в этот самый момент, когда я могла по полной оторваться на нем, отплатив за его издевательства, мой мозг начисто отключился, отказываясь придумывать или даже припомнить хоть одну из тех многочисленных кар, которые, пусть и не часто, рождал мой разум ночами за этот год, когда я боялась уснуть в страхе, что увижу Тео в видениях в пикантной ситуации. И вот он – шанс! А я в растерянности.
– Есть один очень действенный способ, доказать искренность своего раскаяния... только, я очень сомневаюсь, что ты решишься на него...
– Говорите, я готов на все.
– На все ли?
От этих слов отца, у меня почему-то прошел мороз по коже от нехорошего предчувствия.
– Не тяни пернатый, – пробурчал Тео.
– А повежливей нельзя? – спросил отец.
– Я не у тебя прощения пришел просить.
– Она моя дочь!
– А где тебя носило, пока она страдала за возвращение твоих крылышек?
– А кто ей это устроил? – гонор Тео слегка увял от этих слов, а отец зловеще усмехнулся, готовя каверзу. – Выйди на солнце, и считай, что доказал глубину своего раскаяния.
– На солнце?!!! – я еле сдержалась, чтобы не присоединиться к вопрошающему дуэту Тео и Олега.
Как бы я уже знала последствия «загара» для вампов и, несмотря, на потребность напакостить Тео, почему-то не находила в себе желания его при всем при том угробить. Он, конечно, кровопийца и садист порядочный... во всяком случае, был по отношению ко мне, но его смерть не числилась в списке моих приоритетов.
Прежде чем я ляпнула что-то необдуманное, в атаку бросился Олег, при этом перепало не только папику, но и всему ангельскому роду и иже с ними. Надо сказать, что за большую часть его речи я проголосовала бы и руками и ногами. Ведь так сказать, как бы ни велика была награда, душа, чего я не могла не признать, стала отчасти какой-то ущербной, что ли. Пройти все это и не утратить какую-то важную часть себя, было фактически не реально. Может быть именно тот утраченный кусочек души и не давал мне в полной мере наслаждаться жизнью?
Из размышлений меня вырвал вопль Олега:
– Ты бросил свою дочь на произвол судьбы, а теперь пытаешься, угробив Тео, искупить свои собственные грехи?! А кто возместит его муки, кто воздаст ему за все то, что он вынес, кто вознаградит его за то, что он, будучи хищником, с маньячкой в роли хозяйки и потребностью в «живой» крови, не убил ни единого человека?! – крик Олега, уже резал уши.
– Ну, прямо святой!!! – не остался в долгу отец. – Может ему мои крылья отдать?!
– А что слабо?! Ты сам-то как наказан был?! Просто перышки ощипали, да пнули под зад с небес?! Я прямо рыдаю от сочувствия. А слабо месячишко побыть у Леноры в подчинении?!
– Да что ты знаешь о падении?!
– Как и ты ни черта не знаешь о нашей жизни. Если у меня в ней было хоть что-то хорошее, то у Тео кроме каторжного труда и издевательств вообще ничего не видел. А теперь его еще ради твоего душевного спокойствия совсем угробить понадобилось?! Не позволю!!! Вы там наверху хоть представляете, чем это может обернуться...
Пока Олег с отцом усердно шпыняли друг друга, я наблюдала за Тео, перспектива превратиться в барбекю его то ли мало волновала, то ли наоборот отчасти устраивала.
Тут наши глаза встретились, и мне прочему-то показалось, что он ясно заметил мое сомнение в папочкиных планах. На какое-то мгновение он словно не верил в увиденное, а потом его глаза потеплели, а на губах заиграла слабая улыбка, проявляя ямочки на щеках.
– Я согласен, – негромко сказал Тео, но среди олегово-папочкиных воплей его кроме меня видно никто не услышал. – Я согласен, – произнес он громче.
Перепалка между отцом и Олегом резко оборвалась, эти двое, словно не веря, вытаращились на него. И хотя причины этого ступора у каждого, наверняка, были разные, столь быстрого согласия не ждали оба.
– Олег, молчи, – остановил Тео, уже было открывшего рот друга. – Я все равно не изменю своего решения... только Совет стоило бы предупредить, а то моя «семейка» хуже палаты буйнопомешанных, да Ленора еще не найдена.
– Совет уже в курсе, семью Леноры, исключая вас двоих было решено уничтожить.
Тео шагнул вперед и произнес:
– Поклянись, что не позволишь причинить вред Олегу, тогда я с удовольствием приму кару.
– Клянусь, – как-то уж слишком легко согласился отец.
Тео весьма величественно поклонился и, схватив упирающегося Олега, потащил его прочь.
Мы сидели и уже несколько минут просто молча смотрели друг на друга.
– Может, объяснишь свою неможенную ангельскую логику, как связаны между собой «любовь» и «вамп глубокой прожарки»?
– Тебе его жаль? – ответил вопросом на вопрос отец.
Я не стала спешить с ответом, решив, что сначала хорошенько разобраться в том, что же я чувствую.
– Разве ты не считаешь, что такому как он место на земле? Что это отродье и раб Леноры не испорчен до мозга костей?
Вроде бы отец говорил все верно... да только тут у меня в голове всплыли «страшилки» Олега и я поняла очень ясно одну вещь – если бы он был настолько недостоин существования, слезы бы не потекли, вряд ли сей драгоценный дар ангельской крови был рассчитан на всякую мразь. Да, мне хотелось ему отомстить, но только дальше хорошей взбучки, мысли не шли... хотя пожизненный целибат для него тоже хорошо грел мне сердце. А вот смерть... спросите себя, кому вы проще простите прегрешения? Среднестатистическому чмо или тому, от одного взгляда на которого мозги превращаются в кашу, в животе порхают не просто бабочки, а птеродактили? Во-во, и я о том же. Ремешком по голой заднице... лично – ДА, мучительная смерть на солнце... все же... нет. Воспоминания о том, что я от него пережила, никуда не ушли, только чуть поблекли, потому что, несмотря, на всю жестокость произошедшего, они сделали из меня ту, кем я стала сейчас – знающую себе цену и смело идущую по жизни женщину. Даже отсутствие личной жизни не сильно напрягало меня, просто потому, как я отчетливо поняла, что хотела большего, чем довольствуются многие. Его прошлое не оправдывает то, как он вел себя со мной, но и не считаться с этим тоже было нельзя, чего стоят несколько месяцев против почти трех сотен лет кошмара и боли? Теперь я понимал, что именно пытался втолковать мне Олег, и что я, понимая где-то глубоко внутри, не принимала.
– Я не хочу его смерти, – пробормотала я.
– Прости его, и он со спокойной совестью пустится во все тяжкие, скольких женщин...
Даже незаконченная фраза, словно, что-то переключила во мне.
– Убедил, можешь его зажарить!!! – рявкнула я, и тут же поняла, насколько ревниво это прозвучало. Мне хотелось вернуть эти слова обратно, но что-то внутри, упрямо не хотело показывать, что его смерть могла меня как-то задеть.
Я только надеялась, что мне не придется оставшуюся часть своей жизни клясть себя на неверное решение.
Уходя, отец по телефону сообщил вампам о моем согласии с наказанием. Мысль об их реакции оставила горький осадок внутри и жгучее желание узнать их реакцию на это. Не успела за отцом захлопнуться дверь, как я рванула на кухню заваривать ромашковый чай, который, по какой-то неведомой причине, действовал на меня не хуже сильного снотворного.
Уже минут через двадцать я начала клевать носом и, стоило моей голове коснуться подушки, я тут же вырубилась.
...Комната была огромна и до вычурности роскошна, она словно сошла с экрана какого-нибудь исторического фильма про Францию, времен Людовика XIV, золоченая мебель, пышная причудливость декора.
Тео лежал на кровати с балдахином и выглядел на ней крайне уместно, словно его приняли не морщинистые от работы руки деревенской повитухи, а придворный лекарь в великолепии дамского будуара.
Голос Олега оторвал меня от созерцания.
– Ну почему?! Почему она согласилась, почему не попросила изменить наказание?! Я думал, она хоть что-то поняла из того, что я рассказывал, что слезы вызваны не страхом или не только страхом, но и сочувствием пониманием, что в том, каким ты стал виноват ни столько ты, сколько поганая судьба...
– Олег, не мельтеши, а то в глазах от тебя рябит, – спокойно произнес Тео. – Она имела полное право желать для меня наказания, и я не считаю, что то, что мне предстоит, так уж ужасно. Я не живу, друг мой, я играю навязанную мне судьбой роль. Роль грозного главы «семьи», уж не знаю, откуда во мне все чаще появляется столь сильное желание, почти жажда, но как факт, я хочу заставить их поубивать друг друга, как делают ядовитые пауки, запертые в банке. Хочу увидеть, как те, кто жил рядом не один век, кто делил с Ленорой страсть к пыткам и насилию, захлебнуться в собственной крови с рваными глотками, и чтобы потом солнце выжгло саму память о них. А Маша всего лишь одна из жертв, которая по капризу судьбы получила редчайший шанс на возмездие. Так с какой стати я должен лишать ее заслуженной мести, если она ее так жаждет? Она не искала меня, чтобы отомстить, я сам пришел.
– Ага, прямо кино – «Не виноватая я, он сам пришел». Тео, это твой самый наиглупейший поступок. Да, я готов признать за ней право мстить, но не так!!!
– Олег, что бы ты ни говорил, решения я не изменю. Лучше это, чем тянущая, непрекращающаяся боль внутри. Не считай, что я тут устраиваю мелодраму, но посмотри, в нашей «семье» только мы с тобой были обращены, не желая того, не разделяя, даже в самые черные моменты, ее извращенных забав, кроме как по принуждению. Это не делало нас лучше, но хотя бы сохранило немного человечности. А потом Мария сама того не желая вытащила на свет того монстра, каким изначально меня хотела видеть Ленора. Именно с ней монстр, поселившийся во мне после обращения, впервые показал свои мерзкие стороны в полной мере...
– Ты же не убил ее!!!
– Только потому, что ты успел вовремя встать на моем пути, воззвав к той крошечной капли человечности, что из последних сил все еще тлела во мне. Слезы Марии... я даже и не знаю, как точно сказать, они не только исцелили мое тело, избавили от боли, они что-то изменили в самой моей сущности. Быть вампиром плохо, быть вампиром с угрызениями совести – нелепо, и даже опасно. Не для себя, для других... Я чувствую себя как человек с раздвоением личности, словно я застрял где-то на пути перевоплощения во что-то другое, непонятное. Нельзя править вампирами в таком состоянии, даже Ленора со своим сумасшествием была лучше, сомнения и метания не для тех, кто у власти, они подрывают уверенность «семьи» в твоих силах. Мы – хищники, и как у всяких хищников, инстинкты у нас на первом месте, если ты проявил слабость, будь готов подставить горло под клыки того, кто сильнее.
Олег молчал пару минут, потом вздохнул, этот вздох был переполнен безнадежностью, тоской, ожиданием потери и одиночества.
– Позволь мне хотя бы проводить тебя, – тихо попросил он.
– Только если пообещаешь не вмешиваться, и ничего не делать и не говорить Маше.
– Хорошо, клянусь, – пробурчал Олег...
Я проснулась почти сразу, как видение прервалось, на душе было так тяжело, словно завтра на рассвете должен был умереть не мой мучитель, ни тот, чьей смерти я просто обязана была желать, а какой-то хороший, знакомый, почти родной человек. Недаром, мужчины ничего не могут понять в нашей женской логике, где уж им болезным, если уж мы сами порой с трудом ее понимаем.
***
Утро выдалось на редкость ясным и теплым, ни единого, даже самого крошечного облачка не пятнало его безупречной чистоты. А вот настроение у меня было прямо противоположно погоде, небосклон моей души был затянут черными тучами. Все мои попытки хоть как-то это исправить, не то чтобы провалились, но дали столь малый эффект, что и заикаться об этом не стоило. И такого бесконечного дня я тоже не могла припомнить. В институте на меня обрушилась новая, но, в то же время, привычная напасть, желающие как пофлиртовать, так и поплакаться в жилетку, буквально рвали меня на части. А какой может быть флирт и сочувствие, когда перед глазами так и стоит лицо Тео во время молитвы, я была уверена, что рассвет будет еще худшим испытанием.
Ближе к обеду позвонил отец, пригласив к ним на ужин, попутно «обрадовав», что вампы прислали подтверждение своего согласия на «барбекю». Они должны были появиться у меня за час до рассвета, и во избежание каких-либо неожиданностей, у меня в доме срочно устанавливали жалюзи и вешали плотные шторы. Ирония судьбы, мое жилище начинало походить на вампирское убежище. Но больше всего меня волновал вопрос, как я буду жить в доме, практически на крыльце которого завтра умрет человек... ладно, вампир? Но какая, блин, разница?!!! Это же все равно труп на пороге!!!
Как я дожила до вечера, а точнее до того времени когда пришли вампы, я не знала. Меня так протрясло до их появления, что когда они вошли, на моем лице уже кроме безразличия ничего невозможно было найти. Ура!!! Зовите меня Айрон-мен, в смысле герл. Уверена, к концу сегодняшнего дурдома, а окажусь в настоящем, со смирительной рубашкой и мягкими стенами.
Вампы были совершенно на себя не похожи. Весельчак и любитель флирта Олег, вел себя так, будто транквилизаторами поужинал, Тео же словно уже получил путевку на небеса с персональным облаком и хором ангелов вместо радио. От этой его блаженной улыбки у меня по коже бегали мурашки сильнее, чем от «нежных» речей Леноры. Все уселись на той же веранде, что и вчера, только уже не было «Как ты, солнышко?», а только тяжелая, давящая тишина.
Прервал ее вопросом отец:
– Не передумали?
Мне так хотелось, чтобы Тео сказал – да, но моему желанию не суждено было сбыться.
Бархатный голос произнес:
– С чего бы вдруг мне передумывать? Я вполне в состоянии сделать то, на что дал свое согласие.
От созерцания Тео меня отвлекло ощущение пристального взгляда, буквально буравящего меня. Это оказался Олег, и на его лице была написана крайняя степень удивления. А чего он удивляется? Типа я не знаю, что у меня с головой не в порядке.
Небо потихонечку начинало светлеть, еще пол часа, и утро полностью вступит в свои права и все будет кончено. Мне хотелось закричать, спросить, почему этот долбаный кровосос не может убраться куда-нибудь к чертям собачьим и там строить из себя страдальца?!
Я раньше любила рассветы, закрывая глаза, я представляла, что это не первые солнечные лучи согревают мою кожу, а пальцы возлюбленного осторожными ласками пытаются разбудить меня ото сна. А сейчас, крадущиеся к Тео лучи казались мне пальцами палача, тянущимися к жертве, выискивая место, куда нанести очередную рану.
Он, не колеблясь, шагнул навстречу рассвету, ветер игриво перебирал пряди его волос, и было какое-то жуткое несоответствие умиротворенности всего вокруг и того, что с минуты на минуту произойдет.
Тео остановился метрах в пяти от порога, повернулся к нам лицом и улыбнулся такой улыбкой, которой я у него никогда раньше не видела, она сделала его лицо по-мальчишески юным, словно она, эта улыбка, смыла с него следы всех кошмарных лет, всех страданий, возродив его таким, каким он был бы если бы все его беды прошли стороной. У меня внутри все свело судорогой, при мысли, что я больше никогда не увижу подобного.
Я быстро отбросила всю эту сопливую сентиментальность, пытаясь оградить стеной безразличия свое, начинавшее давать трещину, сердце.
Медленно, словно неохотно, небо все сильнее светлело, минута другая и лучи прорвали кроны деревьев, заиграв на хрусталиках росы. Только вся эта красота заставила меня замереть, вокруг Тео начала формироваться легкая дымка похожая на марево над раскаленным на солнце асфальте, фигура Тео, казалось, струилась в ней. Это марево как кокон окутало его, но с ним было что-то не так. Оно было неравномерным, местами тусклым, словно припорошенным пылью, местами по нему словно вспыхивали искры, но, однако, оно защищало Тео. Я уже почти вздохнула с облегчением, как «пыль» начала сбиваться в сгустки и там, где они становились чернильной темноты, солнце пробивало оболочку, заставляя Тео дергаться и скрипеть зубами от боли.
– Жаль, аура черновата и слишком тонка, а то бы мог выжить, – мне захотелось пнуть «любимого» папочку за холодно сказанные слова.
Солнце поднималось все выше и все чаще «крупинки» тьмы, кружась маленькими водоворотами, сталкиваясь, образовывали все большее количество сгустков, и все чаще содрогалось тело Тео, все сильнее он скрипел зубами, в попытке сдержать боль и крики. Но когда образовался особенно крупный сгусток, Тео не выдержал, его голова запрокинулась назад, так что жилы на шее чуть ни свело судорогой, а из горла вырвался звериный рык. Отчетливо запахло горелой плотью, а аура начала таять.
Больше, стоять и ждать, не было сил, ноги сами собой понесли меня к Тео. Не представляю, как я вообще смогла до него добежать на своих трясущихся ногах, но уже в следующую секунду, мои руки обвились вокруг его шеи, притягивая в извечном защищающем женском объятии.
То, что происходило дальше, я видела словно со стороны, потому что, казалось, вся боль Тео вдруг хлынула в мое тело. Я бы не поверила своим «призрачным» глазам (а я словно висела в паре метров над собой), если бы дружное «Ах!» не подтвердило то, что я видела.
Вокруг меня была такая же оболочка, как и у Тео, только в отличие от его, она сияла серебром и была плотной и насыщенной.
Потом она начала меняться, перетекая на спину, образуя там более интенсивное свечение, а затем у меня возникло ощущение, словно чьи-то когти впились в спину, разрывая кожу, обжигая огнем. Новый всплеск боли чуть не вырубил меня, и только поразительная вещь, произошедшая следом, удержала меня в сознании, потому что эта мука породила вспышку света, в которой из моей спины вырвались два, словно сотканных из солнечного света, крыла. Они взметнулись вверх, шатром закрывая сгорбленную фигуру Тео. С этого сияющего занавеса, как эльфийская пыль, сыпались серебряные искорки, которые, попадая на ауру Тео, словно вплавлялись в нее, отдавая ей свой свет, растворяя тьму, выжигая самые крупные сгустки, оставляя только легкую тень. Пока мои «крылья» делили с ним свет, часть его тьмы, как туман оседала на моих «перьях». По мере того как «крылья» бледнели, мое сознание начало уплывать, пока я не погрузилась в беспамятство.
***
... – Почему она так долго не приходит в себя? – обеспокоенный голос, произнесший это, принадлежал Тео.
– Твое перерождение не хухры-мухры, она почти всю ауру тебе отдала. Так что цени ее жертву.
– Я ценю то, что она меня в очередной раз спасла, но нельзя ли поподробнее про часть о перерождении.
– Сначала пусть Маша придет в себя, чтобы два раза одно и то же не пересказывать. Но как данность, теперь ты можешь не бояться солнечного света, так что не охай над ней, как над умирающей, а лучше вынеси ее на солнце, часок под его лучами пойдет ей на пользу.
Меня подняли и понесли, приторно-сладковатая дымная вонь горелой плоти смешалась с ароматом парфюма, вызывая тошноту. И если бы не ветерок снаружи дома, я бы наверняка «осчастливила» несущего меня по полной программе, а так отделалась только головокружением и ноющей болью в висках. Как только я ощутила, что меня отпустили, я открыла глаза. Я лежала в шезлонге, где частенько загорала, а встревоженное лицо Тео было так близко к моему, словно он собирался меня поцеловать. Я видела его как в тумане, только яркий блеск его глаз словно якорем, зацепил, удерживая мое сознание на поверхности. Солнечное тепло окутало меня мягким одеялом, казалось, оно сквозь поры просачивалось внутрь, с жадностью впитываясь моим телом. Мне почему-то захотелось услышать бархатный голос Тео, увидеть ту его мальчишескую улыбку... Я ХОТЕЛА, ЧТОБЫ ОН ОБНЯЛ МЕНЯ!!! Пора вызывать труповозку, потому что такие дикие мысли могли мне придти в голову только в том случае, если я умерла, а Тео поднял меня как зомби, обязанную ему во всем подчиняться!!! Нужно срочно делать ноги, пока у меня не родились еще более дикие желания!!!
Я понимала, что еще немного, и я просто впаду либо в панику, либо в истерику из-за противоречивости своих мыслей и невозможности шевелиться. Движение всегда заставляло мои мозги работать лучше, быстрее находить выход из таких вот неловких ситуация.
По мере того как от солнца согревалось мое тело, мышцы наливались силой, а легкие судороги говорили о скорой готовности тела к действию. Для начала я пошевелила пальцами, проверяя реальность того, о чем заявляло тело – солнце и в самом деле восстанавливало мои силы, хотя если вспомнить мои «крылышки», удивляться, пожалуй, не стоило бы.
Я закрыла глаза, позволяя своему телу самому о себе позаботиться, и отбросила прочие мысли, какой прок ломать голову над тем, что я в любом случае узнаю. Так лучше встретить все, что случится потом во всеоружии, крепко стоя на ногах, а не трясясь от жуткой слабости. Одно я знала на сто процентов, отец был в курсе всего, что произошло, он снова использовал меня, и пусть цель была, возможно, и благая, но от моего терпения не осталось уже и клочка.
Не знаю, сколько я так пролежала, но прилив сил, обрушившийся на меня, не заметить было невозможно, казалось, подпрыгни я и полечу. Я не стала с этим экспериментировать, а просто встала. Тео, было, дернулся помочь, но мой взгляд убил бы его на месте, если бы он не остановился.
Уверена, когда я ворвалась в дом, волосы у меня стояли дыбом, глаза метали молнии, а улыбка, или уж скорее оскал, наводил на мысль, что я собираюсь перегрызть кому-то глотку.
– Собрались все, и резко свалили отсюда, – Олег дернулся в темном углу, напоминая о своем присутствии. Я слащаво улыбнулась ему. – К тебе, Олеженька, это не относится, моя спальня по коридору направо, ложись, я сейчас этот козлятник разгоню и составлю тебе компанию, – уверена, еще капля слащавости, и с моих слов закапал бы мед. Бе-е-е!!!
Вы бы видели физиономии папаши и Тео, еще чуть-чуть и этих двоих кондрашка хватит. До чего приятное зрелище.
Мой родитель, наконец, осознал, что я не слабая послушная малышка, я выросла (не прошло и пол года, интересно все ангелы так тупят? Прости меня, Господи, но куда уйти от фактов).
– Я уже предупреждала, чем кончатся твои игры, папуля! Ты сделал по-своему, только лабораторная мышка оказалась кусачей, и ну ни в какую не хочет участвовать в опытах. Уходи, ты не просто исчерпал лимит моего всепрощения, ты его сильно превысил. Я запрещаю тебе входить в мой дом без моего на то согласия.
Я моргала с минуту, когда поняла что портал, которым отец обычно пользовался для перемещения ко мне, засосал его в себя не хуже пылесоса. Класс!!! Вот это мне нравится.
Когда я со злорадным лицом повернулась к кровососу, тот отпрянул от меня, словно собирался забиться от страха в угол.
– Сам пойдешь, или тебя послать? – рявкнула я для пущего эффекта. Олег терся около двери, я улыбнулась ему и сказала: – Дорогой, как на счет перекусить... – у обоих вампов глаза на лоб полезли. Олег послал мне похотливую улыбку, а у Тео возникло где-то внутри грозное рычание, да и маникюр стал заметнее (еще бы не увидеть почти пятисантиметровые когтищи!), а я продолжила, – ...в холодильнике есть пакетик крови, сунь его в микроволновку.
Олег, все так же ухмыляясь, ушел на кухню, а Тео сразу как-то обмяк. Он потоптался на месте, потом тихо, почти шепотом, спросил:
– Так я пойду?
– Именно это я и сказала.
– А Олег?..
– Ну, если тебе нужен жареный друг, можешь и его прихватить.
– Я как-то не подумал...
– Кстати, Тео, я забираю свое приглашение, – ей-богу, я обалдела, с какой скоростью его вынесло прочь. Через несколько минут стукнула калитка и я услышала звук отъезжающей машины.
Я вошла на кухню, Олег криво улыбнулся, закрывая крышку мусорного ведра, куда он только что бросил пустой пакет из-под крови.
– Не грузись, я уже почти свыклась, столько всего повидала, подумаешь – кровища.
– Маш, ведь все не так радужно как ты пытаешься меня убедить?
– Господи, Олег, для этого не надо быть гением, и ежу понятно, что у меня вся жизнь с редкими просветами идет через назад.
– Почему ты прогнала отца, я еще могу понять, но почему выгнала Тео, не очень. Да и все эти «милый-дорогой» в мой адрес, для чего? Объясни мне, чего ты хочешь, чтобы Тео ушел навсегда из твоей жизни или заставить его ревновать?
– Я хочу сама делать выбор, хочу, чтобы с моими желаниями считались. Я не хочу, чтобы потому что кто-то из папашиного «начальства» решил спарить меня с Тео, я должна лечь на спину и раздвинуть ноги. Я достаточно настрадалась из-за отцовского падения, и скорее бы согласилась умереть, чем стать покорной исполнительницей чьей-то воли! Я просто хочу спокойствия, хочу мужчину, которого выберу сама, наконец, я хочу, чтобы за мной элементарно поухаживали! Я хочу собственный букетно-конфетный период! Это что, так много?! Я прошу горы бриллиантов?! Всю жизнь я что-то теряла: отца, любовь матери, дружбу людей, боящихся, что мои неудачи перейдут к ним, а после знакомства с вампирами – самоуважение, какую-то важную часть себя. Искупление вроде бы все время меня чем-то наделяет, но большая часть этого для меня малоценна, мне не нужна удача за игровым столом, меня бы устроил и скромный гардероб, даже этот дом... я его люблю, конечно, но он пуст, в нем нет тепла... у меня нет даже слез, чтобы облегчить свою душу!!!
Движение Олега было таким быстрым, что в комнате словно потянуло сквозняком, он осторожно прижал меня к своей груди и прошептал:
– А ты представь, что хочешь пожалеть меня, может получится, и они потекут? – в его голосе была такая щемящая нежность, а руки так осторожно гладили мою спину, что вся злость, вся напряженность, скопившиеся во мне за эти дни начали таять, глаза защипало и вдруг нежданные слезы хлынули из глаз. Рубашка на груди Олега сразу промокла, и если бы моя щека не была плотно притиснута к его груди, я бы не поняла, что его все сильнее пробивает дрожь.
Я отодвинулась, и начала судорожно расстегивать рубашку у него на груди, бормоча:
– Олег, прости, тебе больно? – я распахнула полы рубашки, кожа на его груди была в порядке, я прошлась по ней руками, желая убедиться, что глаза меня не обманывают. И снова, его грудь задрожала под моими руками.
– Прекрати, – задыхаясь, выговорил Олег.
Я подняла взгляд и увидела на его лице красные дорожки слез.
Мне понравилось!