|
Свинцовые тучи, подсвеченные лучами заходящего солнца, мрачными великанами нависали над морем. День угасал, растворялся в темном горизонте несбывшихся надежд. Неспокойные волны океана играли с парусником. Под резкими порывами ветра жалобно скрипели корабельные снасти. Слабость и боль растекались по венам оцепенением от духоты. Смерть витала в густом воздухе в ожидании скорой бури и новых жертв. Тянула костлявые руки к кораблю. Словно ей было мало того, что она уже натворила. Тело мертвой девушки было завернуто в белую парусину. Он стоял не отрывая взгляда от ноши, не замечая надвигающегося шторма. Слова прощания были излишними, утрата слишком болезненной. Как отпустить единственную привязанность в этом мире? Океан принял тело, надежно скрывая в безмятежной глубине. И тогда крик отчаяния вырвался из глубины его черной пиратской души. Громкий и яростный в своем бессилии. Горло больно засаднило. Он проснулся от повторения пережитого кошмара, собственного вопля и крика надзирателя, что колотил в дверь тюремной камеры: — Заткнись ты, чертов ублюдок! Хватит орать! Твои мерзкие вопли по всей тюрьме разносятся. Скорей бы тебя повесили, Томас. Он не отозвался на слова охранника. Горло пересохло, сердце все еще бешено колотилось. Да и что он мог ответить, если был согласен с последним пожеланием. Скорей бы... *** Июнь 1695г. Веревка больно врезалась в шею, ветер раскачивал тело, отплясывающее танец смерти на рее корабля. Генри задыхался. По-настоящему. Перед глазами мелькали темные круги. Он безуспешно пытался ослабить удавку непослушными пальцами, пока не додумался закричать и проснуться. В капитанской каюте было очень жарко. Причиной кошмара могла стать теплая ночь, но жуткий сон повторялся с настойчивой периодичностью. Липкий, как южный ветер. Страшный, как тропический шторм. Содержание не отличалось разнообразием: веревка, пустота под ногами, боль и бессилие. Генри Эвери был очень суеверным, даже хранил кусок бечевки, на которой повесили другого пирата. Считалось, что такой амулет поможет избежать виселицы. Такой сон — не просто отражение самого большого страха. Страха смерти. Это знак свыше, предупреждение, что пора завязывать с пиратским промыслом. Глоток рома утолил жажду и ненадолго успокоил Генри. За бортом корабля плескались воды Красного моря. Вдалеке белела полоска земли — остров Перим. Небо прорезали лучи яркого солнца — начинался новый день, оставляя дурной сон и неприятную тревогу в исчезающей тьме. Сын капитана английского флота с детства грезил о море и далеких странах, и судьба осуществила его мечты: привела на корабль «Чарльз II». У фрегата были каперский патент и тридцать отличных пушек. Матросы почувствовали вкус моря и настоящих сражений, но затем несколько месяцев вместо жалования они получали лишь обещания. Вспыхнул мятеж — первый помощник Генри Эвери стал новым капитаном, а «Чарльз II» из каперского фрегата превратился в пиратское «Воображение». Удача сопутствовала новому предводителю корсаров. «Воображение» летело по водной глади морей и океанов навстречу славе и богатствам. Английские торговые корабли, голландские пираты, датские моряки, арабские и индийские суда не избежали встречи с «Воображением» Генри Эвери. Не пора ли проявить осторожность, поделить добычу и спокойно проживать награбленное? Зачем он согласился на предложение Томаса Тью возглавить рейд до Аравийского побережья? Томас, капитан шлюпа «Согласие», обладающий хитростью морского дьявола и аппетитом белой акулы, придумал план ограбления богатых индийских паломников и торговцев, которые ежегодно направлялись в Мекку. Риск, конечно, велик, но добыча того стоила. И вот тогда можно остановиться. Беспокойные размышления, как испуганные чайки, разлетелись от громкого стука в дверь. Генри вздрогнул от неожиданности, но не успел ничего ответить. Томас штормовым ветром ворвался в каюту капитана. Тридцатипятилетний мужчина был на год младше Генри. Высокий и худощавый, чем-то напоминал самого капитана «Воображения». Такого же роста и телосложения. Темные длинные волосы прикрывали золотые серьги в ушах. Улыбку, больше похожую на звериный оскал, скрывала борода. На шее болталась небрежно повязанная косынка. Безрукавка не скрывала россыпь татуировок на сильных руках. Левое предплечье пирата украшали несколько рисунков: извивающиеся молнии — символ бесстрашия; три черепа — знак презрения к своим врагам; роза ветров — гарантия удачи в дальних плаваниях. На правой руке красовалась татуировка-талисман, что оберегала пирата от правосудия и казни. Точно такая же была и у суеверного Генри: изображение виселицы с повешенным человеком и сидящей на перекладине вороной. Гость придирчиво осмотрел роскошную обстановку капитанской каюты: черные лакированные шкафы с позолотой; тяжелые крепкие сундуки, надежно хранящие секреты и сокровища; прочную кровать, скрытую за шелковым пурпурным пологом; стол из эбенового дерева, заваленный картами. Затем бросил хмурый взгляд на сонного Генри и бутылку рома. — Спишь?! Пьешь?! — возмутился Томас, не скрывая негодования в голосе. — Теперь понятно, почему индийские корабли незаметно проскочили под носом у «Воображения»! Надеюсь, ты не испугал индийцев своим пьяным храпом?! — Что ты несешь? — разнервничался Генри. — Я не мог их упустить. Пролив не превышает двух миль. Все как на ладони. — Вот именно! Но тебе удалось их прозевать. Этой ночью, пока ты сладко спал, корабли спокойно прошли пролив. — Этого не может быть! — Генри не мог успокоиться. — Мои люди не ошибаются. Но мы еще успеем догнать индийцев, — заверил Томас. — Просыпайся, Генри! Просыпайся! ***
Пиратские корабли неслись на всех парусах. Черные флаги с белыми черепами трепетали на ветру. Первым был захвачен корабль индийцев «Фат-Махмамади», отставший от конвоя. Вскоре пираты догнали «Ганг-и-Савай».
Самый большой корабль индийцев был непростой мишенью. Шестьдесят мощных орудий. Вооруженная охрана около семисот человек против ста пятидесяти пиратов «Воображения» и пятидесяти «Согласия». Но пушки пиратских кораблей уверенно нацелились на «Ганг-и-Савай».
Первый залп решил исход сражения: одно из орудий индийского корабля взорвалось, началась паника. Рвались в клочья паруса, летели осколки, умирали люди. «Ганг-и-Савай» отстреливался, но ощутимого урона «Воображению» нанести не смог. Больше всех пострадал пиратский шлюп «Согласие». Изрешеченный ядрами, что летели с индийского судна, добитый перелетевшим снарядом с корабля сообщников, он чудом держался на плаву.
Бой все продолжался. На мачты и паруса индийского судна полетели цепные ядра, теперь пираты старались причинить кораблю как можно меньший урон: тонущий корабль грабить очень сложно. Скоро залпы орудий совсем прекратились. Абордажные крюки уверенно подтягивали суда друг к другу. Пираты клали мостки, по которым перебирались на палубу индийского судна.
Генри одним из первых ринулся в бой. На него одновременно кинулись двое защитников: один осел на палубу с ножом между глаз, второй получил рубящий удар саблей по горлу. Генри был в своей стихии, впитывая привычные звуки битвы, боли и смерти. Вокруг звенели сабли, кричали люди. Никто не обращал внимания на тяжелый запах пороха, что витал в воздухе, на жуткий треск древесины. Когда звуки боя начали стихать, отчетливо стал различим громкий скрежет поврежденной мачты. Генри посмотрел вверх. Мертвый дозорный, безмолвный свидетель кровавого боя, свисал с марсовой площадки, постепенно наклоняясь все ниже и ниже. Затем грот-мачта переломилась и рухнула.
***
Генри очнулся, лежа на палубе. Окружающий мир расплывался перед глазами голубыми и белыми пятнами неба и облаков, но Генри узнал ухмыляющегося Томаса, склонившегося над ним, и родные мачты «Воображения».
— Пришел в себя? — заботливо спросил Томас. — Тогда вставай. Потихоньку. Держись за меня.
Палуба предательски качалась под ногами Генри, голос пирата отдавался в висках пульсирующей болью и жутко раздражал.
— Я думал, что ты уже не встанешь, — радостно признался Томас. — Добычу на тебя делить не придется.
Генри стал перебирать ногами более уверенно.
— Я ведь тоже чуть не отправился на небеса, — пожаловался Томас. — Или куда попадают такие как мы с тобой. От «Согласия» мало что осталось. Погибли мои люди. Ядро разорвалось совсем близко, — Томас продемонстрировал окровавленную повязку на правой руке и добавил: — Я пока побуду у тебя на «Воображении».
Генри слабо кивнул. Томас с воодушевлением принялся обсуждать подробности боя:
— Мы управились за два часа. Ты почти ничего не пропустил из веселья. Жаль не видел, как индийский смельчак Ибрагим Хан бежал на нижнюю палубу и попытался спрятаться среди гарема. Мы даже женские тряпки не стали с него стягивать. Пусть ходит, если ему нравиться, — Томас громко расхохотался.
В этот момент ветер донес женские крики со стороны разграбленного корабля. Плач и бесполезные мольбы о пощаде.
— Мы богаты! Очень богаты! — продолжил Томас. — Золото, серебро, драгоценные камни. Произведения искусства. Прекрасные дорогие ткани. Всего не перечислить. Чтобы пересчитать добычу, понадобиться не один день. Но это еще не все.
Томас отворил перед Генри дверь капитанской каюты.
— Смотри! Смотри! — Томас с лихорадочным возбуждением стал раскрывать небольшие ящики.
Резко запахло индийскими специями: корицей, бадьяном, мускатным орехом. У Генри закружилась голова от смешения сильных ароматов. Томас не унимался:
— Смотри! Кашмирский шафран! Его еще называют «красное золото»! Самая дорогая специя в мире! За фунт шафрана можно купить настоящего арабского скакуна!
Генри осторожно притронулся к мягким рыльцам цветков. Неужели этот перепутанный клубок длинных нитей темно-красного цвета и есть кашмирский шафран — самая дорогая специя в мире?
— Зачем тебе на корабле конь, пусть и породистый? — Генри не разделял восторга пирата.
— Начал шутить, друг?! — здоровой рукой Томас хлопнул Генри по плечу. — Кобылки на корабле у нас уже есть. Юные, красивые. Смотри!
Томас дернул полог кровати. Две девушки сидели тесно прижавшись друг к другу. Одна из них, совсем юная с красными от слез глазами, была одета в богато расшитую лехенга-чоли с огромным количеством золотых украшений на шее и руках. Другая девушка была старше и одета намного проще. Но ее яркая внешность и не нуждалась в дополнительной оправе. Длинные черные волосы блестели словно заморский шелк. Черные бархатные глаза поражали мрачной притягательной глубиной.
— Принцесса Фатима, дочь самого Аурангзеба, — представил богатую пленницу Томас. — И ее милая служаночка. Обе красотки. Я даже не могу выбрать, какую из них взять себе, а какую отдать тебе. Кинем монетку?
— Что?! — Генри показалось, что мачта снова рухнула на его голову второй раз за день. — Ты знал, что на корабле будет дочь Великого Могола?! Ты тупой... Тупой пират, твою мать!!! — закричал Генри. — Это катастрофа! Ты понимаешь? Это приговор! Мы покойники! Золото нам уже не понадобиться. Зачем я повелся на твое предложение? Ты! Ты!!! — Генри грубо схватил Томаса за ворот рубашки. — Слушай внимательно! «Ганг-и-Савай» немедленно затопить. Поднять все паруса! И бежать, бежать...
Генри еще что-то хотел добавить к плану спасения от гнева индийского императора Аурангзеба, но кулак Томаса впечатался в его висок. На него опять навалилась тьма.
***
Генри проснулся от дикой головной боли. Остатки теплого рома на дне бутылки не излечили, а только усилили боль.
Генри выбрался из каюты. В лицо ударил свежий ветер. Парусник летел по водной глади, свободный в своей стихии. Горизонт был чист, словно корабль был один в целом мире. Словно вчера не было ни огня, ни крови, ни смерти. Воспоминания придали Генри сил. Головная боль отступила, вернулась нерастраченная злость на бывшего капитана шлюпа «Согласие».
Громкий и веселый голос Томаса раздавался из кают-компании. Генри с грохотом распахнул дверь. Рядом с Томасом за столом сидели девушки. Лицо пирата украшали царапины и довольная ухмылка. Как ни в чем не бывало он приветствовал капитана:
— Садись, Генри. Выпей! Что-то ты бледный, плохо выглядишь. На тебя вчера мачта не падала? — Томас засмеялся собственной шутке. — Пообедаешь? Все о-очень вкусно. Кухня у нас теперь со специями. Как у самого императора!
Генри сел за стол, посмотрел на пленниц. Принцесса Фатима сидела на самом краешке стула, готовая вскочить и бежать при первой же возможности. Нежную кожу лица и рук портили огромные синяки. Томас ежеминутно притрагивался к девушке, и она резко вздрагивала от его прикосновений. Служанка сидела не поднимая глаз. Спокойная поза не выдавала ее настоящей ярости, только побелевшие пальцы крепко сжимали столовые приборы.
— Скажи, Томас, — угрожающе прошипел Генри, — с каких пор ты командуешь на моем корабле?
— Так ты же в отключке валялся? — искренне удивился Томас. — Я вынужден был тебя заменить. Не переживай. Мы уже далеко отплыли. Ты ведь этого хотел? «Бежать, бежать...» Прости, но топить «Ганг-и-Савай» я не стал. Знаешь, я не головорез, а благородный морской разбойник.
Последнее определение настолько развеселило самого Томаса, что он стал кашлять и давиться ромом. Но кроме него больше никто не рассмеялся. Генри поморщился от слов пирата. Но что толку ругать Томаса, если уже все произошло?
— Не порти нам праздник своей кислой физиономией. Вчера Фатима стала моей женщиной, — Томас поцеловал застывшую от ужаса принцессу, затем повернулся к Генри с наглой улыбкой и пояснил: — Прости, дружище, не стал дожидаться пока ты выспишься, чтобы бросить жребий. Не расстраивайся — служаночка тоже хороша. Я даже жалею, что сделал выбор. Принцесса такая хрупкая и пугливая. Я вот думаю, если служаночка не в твоем вкусе, я могу и ее забрать... второй женой, — Томас засмеялся и потянулся к девушке.
Но Генри опередил жадного пирата: рванул девушку на себя. Томас подмигнул другу и отсалютовал бутылкой рома.
***
Генри чувствовал себя отвратительно. Смертные грехи непомерной тяжестью давили на скромные остатки совести. Он не мог подобрать себе подходящего названия. Точно не благородный морской разбойник. Это надо же такое придумать! До самоуверенности и наглости Томаса ему очень далеко. Головорез подходит больше. Морское чудовище. Но раз ничего нельзя изменить, то и сдерживать похоть не имеет смысла. Всего лишь одним грехом больше.
Накидка легко скользила по плечам девушки. Она стояла неподвижно. Такая нежная и беззащитная. Красивая. Позволяла себя раздевать и целовать. Не сопротивлялась. Только глаза пленницы потемнели еще больше, выдавая ее волнение. Но Генри не обращал внимания. Он забылся, потерялся. Убедил себя, что краткий миг блаженства был общим. И потянулся к девушке за повторением.
Пресыщенный страстью, Генри невесомо прикасался к пленнице кончиками пальцев. Скользил по гладкой бронзовой коже груди. Играл тонкой цепочкой кулона на шее. Простое украшение с маленьким прозрачным камнем в виде сердца слабо блестело в полумраке каюты.
— Цепочка из золота, камень — подделка, — тихо произнесла девушка.
Генри отдернул руку. Впервые в жизни он почувствовал жгучий стыд. Неужели не только в зеркале, но и в глазах пленницы он выглядит законченным подонком, чья алчность не знает меры?
— Ты знаешь английский? — хрипло спросил пират, стараясь не выдать своего замешательства.
— Моя мать из Девоншира. Плыла на корабле, попала в плен. Я родилась в Сурате.
— Как тебя зовут?
— Джаландхар.
— Джаландхар... Красивое имя. И ты очень красивая, Джала, — Генри обнял пленницу.
— Могу я попросить об одолжении? — спросила девушка.
— Конечно, проси что хочешь, — Генри обрадовался возможности проявить щедрость, завоевать расположение пленницы дорогим подарком, чтобы ее красивые глаза смотрели на него не с осуждением, а с благодарностью.
— Повлияй на своего друга Томаса. Пусть оставит принцессу Фатиму в покое. Она на грани. Ей и так мало осталось.
«И почему она просит то, что я не могу выполнить?» — с сожалением подумал Генри. Придав голосу искреннюю заботу о судьбе индийской принцессы, он спросил:
— Неужели Фатима больна?
— Нет. Не больна — обречена. Как и все мы. Ты был прав, когда говорил, что Великий Могол не успокоится, пока не отомстит за оскорбление. Аурангзеб ревностный последователь ислама. Он отменил веротерпимость, ввел налог с немусульман, осквернил наши святилища. Казнил моего отца... Не сомневайся, Великий Могол прикажет убить родную дочь и тех, кто посмел его ограбить и унизить. Время не имеет значения. Могут пройти недели, месяцы или годы. Расплата неизбежна.
В словах Джалы было столько уверенности, что Генри стало дурно: неотвратимость наказания шершавой веревкой сдавила горло.
***
Если еще вчера ночью Генри не собирался выполнять просьбу Джалы, то утром, взглянув на избитое и заплаканное лицо Фатимы, передумал. Принцесса отвернулась, когда увидела капитана на палубе, устремила отрешенный взгляд на беспокойные воды океана.
— Эй, ты! — Генри грубо окликнул пирата.
Томас обернулся на зов, правильно оценил настроение капитана, хищно улыбнулся и с глухим рыком бросился на Генри. Но тот легко увернулся, резко выбросил вверх правый кулак и врезал Томасу в голову.
Томас с удивлением потрогал рассеченную бровь.
— Даже так? Будем драться до крови? Из-за каких-то девок? Тебе мало служанки? Хочешь принцессу? Можем поменяться, — предложил пират, — я не жадный.
Генри взбесился от его слов и кинулся на Томаса, замахиваясь кулаком. Драка привлекла первых зрителей.
Все пираты любили выпить, поспорить, а иногда и помахать кулаками. Но на корабле схватки заканчивались быстро, потому что смерть всегда рядом — за бортом, в метко выпущенном ядре канонира, руке с мечом, штормовом ветре и черном флаге. Очень часто пираты, которые мгновение назад осыпали друг друга ударами и бранью, выпустив пар, мирились и смеялись. Или, следуя негласному закону, откладывали разрешение конфликта до прибытия на сушу.
Чтобы насладиться увлекательным зрелищем пираты побросали все дела — хлопали, свистели, делали ставки, давали советы дерущимся. Джала наблюдала молча, прижимая ладони к губам, словно боялась помешать своим присутствием.
Мелькали кулаки, сыпались жесткие удары — противники были равны по силе. Представление захватило зрителей. Никто не обращал внимания, что на месте, где стояла принцесса Фатима, больше никого нет. Джала первой заметила ее исчезновение и закричала. Схватка прекратилась. Генри и несколько пиратов бросились в воду на поиски Фатимы. Томас ушел в свою каюту.
Вскоре Генри вытащил принцессу из воды.
Она уже не дышала.
Смерть Фатимы мрачным облаком нависла над парусником. Мертвое тело завернули в белую парусину — Генри вернул ее стихии, которая и отняла жизнь. Джала не плакала. В индианке была какая-то внутренняя сила, способная противостоять самому жестокому жизненному шторму.
— Принцесса Фатима была доброй хозяйкой, — сказала девушка, когда Генри попытался произнести неловкие слова утешения. — И за свою короткую жизнь никого не обидела. Я ни разу не слышала от нее грубого слова. Она верила в Аллаха, но не была такой нетерпимой к другим религиям, как ее отец Аурангзеб. Знаю, ее душа со временем обретет новую счастливую жизнь. Это ворам и убийцам не избежать наказания. Даже если в этой жизни они купаются в золоте. Даже если попутный ветер все время наполняет паруса их беззаботной жизни. Даже если им кажется, что они на гребне волны, и так будет продолжаться вечно. За все придется заплатить... В следующей жизни. И в этой тоже.
***
Октябрь 1695г.
Для мелкого ремонта и пополнения провизии пиратский фрегат прибыл в порт Матара. Добычу поделили, и некоторые пираты покинули «Воображение» навсегда, правильно рассудив, что слишком большой приз — это слишком большой шум. Генри решил перебраться в Америку. Его поддержали Томас и оставшаяся часть команды.
После нападения на индийское судно прошло не так много времени, а пираты уже не страшились гнева императора. Им казалось, что они вышли сухими из воды. За полными пригоршнями золота не было видно ладоней обагренных чужой кровью. И Генри как и когда-то шутил. Смеялся над шутками Томаса. Общее пиратское прошлое связывало крепким морским узлом.
Иногда Генри замечал, что глаза Джалы темнеют, когда она смотрит на Томаса. Тогда он начинал дико ревновать, потому что так и не разобрался, какие чувства испытывает индианка. Тайную ненависть? Спокойное безразличие? Если бы после захвата корабля Томас выбрал бы Джалу, а не принцессу, относилась бы она к другому похитителю также ровно и покорно? Сомнения разъедали душу Генри, как морская соль кожу, причиняли боль, заставляли страдать от надуманных подозрений. Но он боялся узнать правду, потому что иногда неопределенность дает надежду. А он надеялся. На призрачную взаимность.
Томас несколько дней пропадал на суше. Генри даже обрадовался его исчезновению. Но пират вернулся на борт недовольный и злой.
— На этом треклятом острове невозможно продать шафран. Цены, которые предлагают местные торговцы просто... грабительские, — Томас не мог подобрать нужного слова, чтобы Генри проникся сочувствием к неудачливому предпринимателю.
— Неужели наш Тью1 совсем измотался?
— Смейся! Я еще получу за товар тройную цену!
— Ты же не захотел поделить шафран между командой, — напомнил капитан. — Кричал, что мы не понимаем ценности товара. Словно сам собирал цветы на полях Кашмира и сушил под жаркими лучами индийского солнца. Отказался от доли в звонких монетах, лишь бы не трогали шафран. Если не продашь, придется весь товар съесть самому, — подначивал пирата Генри.
— Вот и съем, — согласился Томас. — Шафран обладает целебными свойствами: избавляет от бессонницы и головной боли, придает энергию. Шафран бесценен!
— Томас прав, — неожиданно вмешалась в разговор Джала. — Шафран очень полезен.
«Раньше в присутствии Томаса она всегда молчала», — подумал Генри, лишний раз посыпая рану неуверенности жгучей специей ревности.
— Если хотите, я приготовлю Кахва, традиционный кашмирский чай с миндалем, корицей и шафраном, — предложила Джала.
— Приготовь, детка, — сладко улыбнулся Томас индианке, что у Генри даже зубы заныли.
Когда Джала вышла из каюты, Томас подмигнул другу:
— Повезло тебе с девчонкой. Красивая и послушная. Знает толк в специях. Говорят, шафран дает любовную силу. Может продать тебе пару унций по выгодной цене?
— Обойдусь, — грубо ответил Генри, не сумев скрыть раздражение. —Что узнал нового на суше?
— Столько новостей. Даже не знаю с чего начать, — Томас изобразил рассеянную задумчивость.
— Не прикидывайся, — рассердился Генри. — Что говорят о... нас?
— Много чего говорят. Не умолкают просто... Уцелевшие моряки и пассажиры «Ганг-и-Савай» добрались до Сурата. Не жалея кровавых красок, они рассказали как мы убивали паломников и насиловали мусульманок. Нападение на корабль и похищение принцессы вызвало гнев Великого Могола. Но он разозлился не только на нас, англичан. Аурангзеб запретил в Сурате любую торговлю с европейцами. Пригрозил разрушить все постройки Ост-Индской компании. Толпа правоверных осадила английскую факторию. Если бы не вмешательство войск, то англичан не миновала бы жестокая расправа. Больше полусотни служащих Ост-Индской компании по приказу Аурангзеба закованы в цепи и брошены в тюрьму. Он обещал награду в пятьсот фунтов стерлингов за твою голову, Генри. Вместе с телом или отдельно... не имеет значения. Столько же пообещали директора Ост-Индской компании. Ах, да... Еще говорят, что счастливчик Генри Эвери женился на принцессе Фатиме. А Томас Тью погиб в бою при захвате «Фат-Махмамади». Тело потом так и не нашли. Вечная ему память!
Томас схватил бутылку рома. Слух о собственной смерти следовало отметить.
— Нужно поскорее поднимать паруса, — сделал вывод Генри.
— Ты прав, — согласился Томас. — Только у нас с тобой на суше есть еще одно общее незавершенное дело.
— Общее дело? — искренне удивился Генри.
— Неужели не помнишь? — Томас оскалился. — Тогда я напомню. Ты полез в драку. Из-за тебя я отвлекся и не уследил за Фатимой. Ее смерть на твоей совести. Знаешь, как я страдаю после ее трагической гибели? Ты должен возместить ущерб. Я заберу корабль. Переименовывать «Воображение» не буду — плохая примета. Но название дополню. Как тебе «Любовница»2? Признайся, ты тоже хотел так назвать корабль, но тебе не хватило смелости и краски?
— Ты говоришь серьезно? — Генри опешил от наглости друга.
— Кстати, тысяча фунтов награды за твою голову тоже не помешает, — таким же деловым тоном продолжил Томас. — Завершим начатое в честном бою на саблях?
Честный бой и Томас? У Генри перед глазами заплясали кровавые сцены расправы с зарвавшимся «другом».
— Ты покойник, — прошипел взбешенный Генри.
— Да, — спокойно согласился Томас. — Известие о моей смерти — это хорошая примета: к долгой жизни.
— Только на приметы тебе и остается полагаться! Больше ты ни на что не способен!
— Это я не способен?! Да что бы ты без меня делал «счастливчик Генри»? Занимался грабежом рыбацких лодок? Это я придумал как перехватить индийцев. А ты прозевал добычу под носом! Это благодаря мне твои трюмы полны золота. Ты хочешь бежать, как жалкий трус, а в этих водах еще столько богатых судов, готовых отдать нам свои сокровища, только завидев черный флаг!
— Твоя жадность не знает границ. Ты не понимаешь, что в непогоду нужно зарифить парус, поэтому пойдешь на дно. Но не тяни меня за собой! — Генри грубо выругался.
— О! Какие слова! — Томас откровенно забавлялся. — Просто ты не уверен в своих силах. Но я готов тебя пощадить. И забрать... только Джалу. Думаю, индианочка обрадуется. Ты заметил, как она на меня смотрит? Страстно...
Генри кинулся к Томасу, но не успел выхватить нож — в каюту с подносом зашла Джала. Пираты, секунду назад готовые вцепиться друг другу в глотки, молча наблюдали за грациозными движениями девушки, разливающей чай насыщенного желтого цвета.
Генри сделал пару глотков и скривился. Чай имел вкус меда с металлическим оттенком, горький и пряный одновременно. Шафран, принадлежащий Томасу, не лез в горло Генри. Он отставил чашку. Джала тоже не спешила пить горячий напиток. Томас с жадностью допивал третью чашку.
— Полезная штука, лечебная, — бормотал Томас заплетающимся языком, — но такая гадкая на вкус. Жуткое пойло. Говорят, шафран используют также как краситель. Я словно краски напился. Детка, тебе не кажется, что ты положила в чай слишком много шафрана?
— Достаточно, — спокойно произнесла Джала, — чтобы тебя отравить. В больших дозах шафран — смертельный яд.
На негнущихся ногах Томас выбрался из каюты. Голова кружилась, подкатывала тошнота и дикая слабость, мышцы сводило судорогой. Томас перегнулся через борт, но не смог исторгнуть из себя отраву. Вода покрылась кровавой пленкой, под ней клубились черные тени, которые стремились вырваться на поверхность и достать пирата. Томас в ужасе отшатнулся, но бежать было некуда, его окружили мужчины с оружием в руках. Томас сделал шаг назад. Палубу корабля устилали золотые монеты. Присыпанные порохом, испачканные кровью, они скользили под ногами. Томас не смог удержать равновесие на зыбком ковре из кровавого золота, оступился и упал на спину. Мачты корабля сильно раскачивались, тянулись лианами в темно-красное небо. Вдруг палуба куда-то исчезла, от воды больше ничего не отделяло, спина противно намокла. Томас закрыл глаза, чтобы жуткие видения исчезли. Но это не помогло. Действие смертельного яда было необратимо.
***
Генри молча наблюдал, как Джала убирает со стола после «чаепития». Вопросы, которые нельзя было не задать, обжигали язык сильнее любой индийской специи.
— Мы договорились с Томасом о поединке. Я бы сам убил его! — заметил Генри.
— Ты из-за этого сердишься? Что я тебя опередила? — спросила индианка.
— Нет! Я просто не могу в это поверить. Ты убила его... Ты и меня хотела... отравить? — спросил Генри, все еще ощущая легкое головокружение и горький привкус смертельного напитка.
— Шафран ядовит только в больших дозах, — сдержанно ответила Джала, словно дозировка специи проясняла мотивы и последствия отравления.
— Значит, если бы я выпил больше, то корчился в судорогах и бредил, пока не испустил дух? Как Томас? Ты этого хотела? — Генри не мог осознать случившееся.
— Томас не знал меры. Кто-то должен был его остановить. А ты можешь остановиться сам, — пояснила Джала.
— Остановиться! — Генри тяжело вздохнул. — На самом краю пропасти, когда одна нога уже шагнула в пустоту.
— Твое раскаяние смягчит удар падения, — возразила Джала.
— Я понимаю — это расплата за совершенные преступления. Но когда ты говорила, что нас настигнет месть Великого Могола, я и подумать не мог, что ты станешь его орудием!
Джала молчала. Генри был поглощен своим монологом:
— Намеченный курс зависит не только от воли капитана, но и от ветра. А ветер может быть и попутным, и штормовым. Я выбрал путь корсара. Тогда мне казалось, что иного выхода нет. Теперь... не знаю. Я давно пересек черту, оставив честь и совесть далеко за бортом. За мою голову назначена награда. Я стал самым разыскиваемым преступником! Но если бы я не захватил корабль, то не встретил бы тебя... Скажи, ты хочешь уйти? От меня? Я... отпущу. Наверное...
— Наши пути пересеклись, даже переплелись, как нити шафрана, — Джала накрыла своей ладонью крепко сжатый кулак капитана пиратов. — Мне не к кому возвращаться на суше.
— Разве не ты говорила, что убийцы понесут наказание в следующей жизни? — не унимался Генри.
— Значит, у нас есть шанс встретиться снова...
— Ты меня ненавидишь? — тихо спросил Генри.
— Ты же знаешь, что слишком сильные чувства отравляют кровь хуже яда. Любовь, ненависть — громкие названия, но и они со временем проходят, умирают вместе с их хозяевами. Все просто. У меня была возможность отомстить. Я ей воспользовалась. Это мой выбор. Мое падение, — объяснила Джала.
— Все просто? — не поверил Генри. — Нет. Моя любовь не умрет.
***
Сурат — один из самых богатых портов Индии. Он всегда был лакомой добычей для захватчиков. Чтобы обезопасить город от нападений, его окружили мощной крепостью с высоким валом и толстыми каменными стенами. Пространство между железными полосами, что скрепляли строение, залили расплавленным свинцом. Крепкие ворота снаружи украсили грозными пиками, а внутри отделали изысканной восточной резьбой.
Эти ворота радушно пропускали всех гостей, желающих попасть в город по суше. Даже тех, за чью голову назначена награда. Но жизнь на грани притупляет чувство страха. Опасность кажется даже не привычной специей, а основным блюдом. Да и кто будет ждать пирата на суше, в самом сердце империи, когда его выслеживают в океане? Генри ни в чем не мог отказать своей невесте Джале. Она хотела в последний раз взглянуть на город, в котором родилась, чтобы затем уплыть вместе с Генри в Америку.
Город цветов и алмазов сверкал своей пестрой красотой. Дорогие ткани, изысканные украшения, благоухающие цветы. Прогулка по городу получилась замечательной. Генри не терял бдительности. Верные люди сопровождали пару на расстоянии, готовые прийти на помощь. На минуту Генри позволил себе вздохнуть с облегчением, забыть непонятную тревогу, что мешает дышать. Вокруг царила городская суета, толкались люди в европейских и индийских одеждах, бедные и богатые, мирные жители и наемные убийцы.
Джала неожиданно остановилась и замерла, словно ее коснулось легкое непонятное беспокойство. И удар кинжалом, предназначавшийся Генри, поразил другую цель. На желтой ткани платья расцвел алый цветок крови. Джала стала оседать на землю. Кто-то закричал, кто-то погнался за убийцей. Генри подхватил побледневшую девушку.
— Нет! Нет! Только не бросай меня! — умолял Генри, зажимая платком рану. — Я найду самого лучшего доктора. Потерпи, прошу!
— Не будем менять наших планов из-за пустяковой царапины, — прошептала Джала. — Морской воздух залечит любую рану. Джала означает вода. Я хочу в море. Там покой и свобода. Здесь нас ожидает смерть.
И Генри снова послушался Джаландхар.
***
Генри молился. Десять дней между жизнью и смертью. Между небом и водой.
Но временем невозможно управлять, как кораблем. Свернув все паруса, не замедлишь его ход. Не собьешь смерть с намеченного курса. Перед тем как навсегда уйти, Джала вложила в руку Генри свой кулон. Стеклянное сердечко на золотой цепочке, как маятник, отсчитало последние секунды.
Генри завернул тело девушки в белую парусину. Океан принял любовь пирата. Крик боли и прощания пролетел раненой птицей над поверхностью воды. А затем на корабль обрушился шторм. Хлестал ветер, дождь помогал океану топить корабль. Волны поднимались одна выше другой, стараясь дотянуться до неба, и падали на корабль бронебойными снарядами, ломая снасти и кости пиратов.
Искореженный непогодой корабль с трудом добрался до острова Бурбон3. Удача навсегда отвернулась от «счастливчика Генри». Уцелевшие после шторма пираты, решили избрать нового капитана. Нового «счастливчика Генри». Ведь Эвери может стать каждый4.
Генри остался на суше. До беспамятства напивался в тавернах и бродил черной тенью по острову. Пока однажды не проснулся в тюрьме.
— Это же Томас Тью. Пиратская рожа. Я его сразу узнал.
— Говорили, Томас погиб. На куски ядром разнесло.
— Да Томас это, точно. Посмотри на татуировку. Он уже месяц бродит по острову.
— Его с лопатой видели. Эй, где сокровища закопал, тварь, говори!
— Может это не Томас Тью?
— Да, Томас был разговорчивый и веселый парень. Этот все молчит.
— Эй, как тебя зовут?
— Какая разница. Пират. Все равно вешать.
Генри молчал на допросах, а ночью кричал от кошмаров. Назвать свое настоящее имя? Зачем? Но и умирать под ненавистным именем Томаса не хотелось.
Толпа шумела, взбудораженная предстоящей казнью. Пока Генри вели к виселице, люди выкрикивали ругательства и проклятия.
— Последнее слово?
— Найдите мои сокровища, если сможете, — и Генри бросил в умолкшую толпу листок с зашифрованным текстом.
А дальше был сон: веревка, пустота под ногами, боль и бессилие.
***
2018г., о. Реюньон
Гэйл Джонсон чувствовал себя настоящим придурком посреди пышной тропической растительности острова. Перемазанный липкой грязью, с лопатой в руках. Лихорадочное возбуждение искателя сокровищ скоро переросло в усталость, разочарование и злость. Осталось только сделать селфи и выложить в интернет для большего позора. Тогда бы разгромные рецензии на творчество его музыкальной группы сменились бы еще более язвительными комментариями: «Пиратская романтика захлестнула гитариста «Черного парусника» соленой волной баек о спрятанных сокровищах. Оставив чад кутежа, долги и гитару в родной Англии, Гэйл Джонсон ищет вдохновение для нового альбома с лопатой в руках».
Все началось с заметки, которую Гэйл прочитал в интернете: «Перед тем как взойти на эшафот пират (настоящее имя которого до сих пор вызывает споры) бросил в толпу криптограмму с обозначением местонахождения зарытых сокровищ. Сдадутся ли исследователи перед загадкой? Или однажды какой-нибудь счастливчик расшифрует послание и найдет клад?»
Вот почему Гэйл решил, что этот «счастливчик» он? Ему не везло с самого рождения. Приемные родители не понимали увлечение Гэйла музыкой. Им не нравились его песни о море, хромых пиратах и одноглазых канонирах. Гэйл ушел из дома. Дальше были постоянные гастроли и пустота в сердце. Почему он просто не забыл об этой заметке? Почему думает, что правильно понял послание человека, жившего несколько веков назад?
Гэйл со злостью вогнал лопату в грунт, но наткнулся на препятствие. На секунду он замер, затем отбросил лопату в сторону и стал разгребать землю руками. Показалась крышка крепкого старинного сундука. Гэйл не мог поверить своим глазам и редкой удаче. На медных вставках красовалась гравировка «Every». О, нет! Не «каждому» удается найти клад! Он «счастливчик»!
Замок не сопротивлялся и с первой отмычки гостеприимно щелкнул, показав Гэйлу содержимое клада. Куча полуистлевшего тряпья. Мусор. Грязные бутылки. Из-под рома, которым и десяти лет нет! Какая-то глупая шутка.
На самом дне сундука обнаружился кулон. Стекляшка на цепочке. Вся в трещинах и сколах. Гэйл сжал украшение в руке. Странная боль, словно ждала условного знака, поднялась изнутри и захлестнула горло петлей скорби и печали. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли зеленые и черные кляксы окружающей зелени и земли. Гэйл глубоко вдохнул, сбрасывая наваждение. Разочарованно пнул сундук, сложил в него мусор, закрыл крышку и взялся за лопату.
Дорога к небольшой гостинице, в которой музыкант остановился утром, заняла больше времени, чем он рассчитывал. Когда усталый, грязный и голодный Гэйл до нее добрался, уже наступил вечер. Перед ним у самого входа в здание остановилась машина, водитель распахнул дверцу и помог выйти молодой девушке. Гэйл сразу обратил на нее внимание. Яркая запоминающаяся внешность смешанных кровей. Длинные черные волосы. Гладкая смуглая кожа. Темные загадочные глаза.
— Постой, пожалуйста! — Гэйл преградил девушке дорогу и схватил за руку.
Простое прикосновение заблокировало весь словарный запас Гэйла, впервые в жизни он не знал, что сказать красивой незнакомке. Девушка с ужасом взглянула на руки Гэйла: грязные от земли, черные от татуировок — скалящихся черепов, извивающихся молний, парусника с Веселым Роджером.
— Эй, ты! — за спиной Гэйла раздался грубый мужской голос. — Руки убери и проваливай!
Девушка воспользовалась моментом, высвободилась и поспешила зайти в гостиницу. Водитель, что помешал знакомству, окинул Гэйла хмурым взглядом с головы до ног:
— А, постоялец! Музыкант. Не узнал под слоем грязи, — любопытство победило, тон водителя смягчился, теперь он был не прочь поболтать. — Ну что повезло? Клад нашел?
— Какой еще клад? — Гэйл сделал удивленное лицо. — Я просто гулял по острову. Турист. Цветы люблю. Хотел орхидею «золотой дождь» сфотографировать.
— Ага, — водитель сдавленно хохотнул. — У нас каждый сезон несколько таких приду... проезжих ботаников останавливается. Бродят с лопатами и металлоискателями в поисках золотых цветочков.
— Девушка тоже остановилась в гостинице? — Гэйл перевел разговор на интересующую его тему.
— Нет. Джия — дочь владельца. Но, парень, шансов у тебя нет. Джия чуть в обморок не упала, когда твои татуировки увидела.
— Привыкнет, — уверенно возразил Гэйл.
— Оставь ее в покое. Ты же все равно уедешь, — заметил водитель.
Гэйл сжал в кармане найденный кулон:
— Не знаю. Может, мы уедем вместе... Или я останусь на острове.
— Приезжал к нам в прошлом сезоне один самоуверенный парень, — водитель погрузился в воспоминания. — С татуировками и бандитской, — рассказчик подмигнул Гэйлу, — точнее, музыкальной внешностью. Как у тебя. Бродил по острову в поисках клада, а в свободное время к Джие приставал.
— И? — Гэйл напрягся от нехорошего предчувствия.
— Остался на острове. Навсегда. В земле. Похоронили, — водитель с удовольствием наблюдал за реакцией постояльца.
— Убили? — изумился Гэйл.
— Почему сразу убили? У нас день французская кухня, день индийская. У парня оказалась аллергия на специи. Отравился, не спасли.
Гэйл вежливо попрощался с разговорчивым водителем. Добрался до своего номера в гостинице и заказал ужин. Когда принесли заказ, Гэйл понял, что сегодня день индийской кухни. Особенно удивил напиток необычного ярко-желтого оттенка, Гэйл сделал пару глотков и скривился. Чай имел вкус меда с металлическим оттенком, горький и пряный одновременно. Гэйл отставил чашку. Не стоит рисковать здоровьем, когда завтра столько дел: пригласить Джию на свидание, посмотреть остров, подумать о будущем. Чтобы перебить вкус экзотических специй, Гэйл налил выпить немного рома и вышел на балкон.
Высокий градус напитка помог снять напряжение и сделать определенные выводы. Некоторые тайны невозможно разгадать. Время надежно зашифровало историю и ее участников. А спрятанные сокровища не более, чем красивая сказка для туристов. Но все же этот остров — необычное место. Место, где у каждого есть шанс измениться и изменить свою жизнь. Гэйл посмотрел на заходящее солнце через полупрозрачный камень кулона. Может быть, это и есть клад, который сделает его счастливым в этой жизни?
1 — Tew — англ. измотаться, набегаться, суетиться.
2 — Fancy – англ. воображение, фантазия, причуда; Fancy lady – англ. любовница.
3 — с 1848г. о.Реюньон.
|
Мне понравилось!