Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Народная поговорка

«Зачем козе баян, она и так веселая», — подумала я, тихонько хихикая, увидев подначку Элви на экране ноутбука. Обуреваемая азартом растормошить на ночь глядя Благородие, в быстром темпе стала собираться на ответственное мероприятие. Мысль о том, что, может быть, архангелу сейчас не до меня, даже не промелькнула. Как ни удивительно, но после всего, что для меня сделал Наставник, вернув мою Силу, вместо благодарности я была на него зла. Очень зла. Я собиралась стать Фавориткой демона. Архангел, разложив по полочкам и кое-где приукрасив, объяснил последствия такого поступка и своего добился: эта почетная должность осталась вакантной. Возразить было нечего. Я все поняла и, даже если с чем и была не согласна и сомневалась,  проверять никогда бы не рискнула. Хоть и говорят, что снаряд в одну и ту же воронку дважды не падает, я подозревала, что в моем случае это может произойти запросто: кто помешает Всаднику во второй раз исправить то, что он не стал делать в первый?  Риторический вопрос. Разве могла я подвергнуть опасности жизнь моего сына Себастьяна и его отца? Вопрос из той же категории. Совершая те или иные поступки, мы за них расплачиваемся. Мир так устроен — за все надо платить, и жизнь с Мором в этом плане не исключение. Платить я не привыкла и с удовольствием находила крайнего в своих собственных катаклизмах.

Собираясь к архангелу в гости, я рассчитывала хорошенько помотать ему нервы и получить моральное удовлетворение: не одной мне должно быть плохо. Выбирая белье попикантнее и упаковываясь сверху как капуста в кучу одежек, я не задумывалась, что скажу Благородию о срочности вызова. «Мне надо!» — этого аргумента  вполне достаточно. А раззадорить Иегудиила — уже дело техники. Пускай он прикидывается занудным сколько угодно, но я-то знаю, каким он может быть, когда заводится. Я планировала распалить его и оставить с носом: поставив жирный крест на моих близких отношениях с демоном, Благородие просто обязан теперь взять часть этого креста на себя. Не одной же мне тащить такую ношу. Он — мужчина, воин, ему не привыкать, а я — слабая женщина. И очень-очень злая, когда не выходит по-моему.

Увешиваясь ювелиркой, я улыбалась и представляла: девушка в результате жарких картежных баталий оказывается в неглиже и просит  вернуть ее домой. Не станет же Иегудиил брать меня насильно. Для этого он слишком благороден...

Тут мои рассуждения немного застопорились. Промелькнула какая-то мысль, но я не успела за нее ухватиться и отмахнулась. Хватит с архангела и того, что он получил, возвращая мне Силу. Мог бы и другим способом, без интима. Но он решил по-своему, предварительно вдоволь поиезуитствовав. А теперь я хотела сатисфакции. Надо выпустить пар, иначе я лопну. Просто так орать, сотрясая воздух, неинтересно. Гораздо приятнее — как я на тот момент думала, — когда источник моих  обломов и несбывшихся надежд мучается на моих глазах. А то, что я заставлю  Иегудиила помучиться, это и к гадалке не ходи. И повод нашелся как нельзя лучше.

Я так усердно взывала к Благородию перед его портретом, что даже вспотела под  многослойной одеждой. Мне не терпелось воплотить задуманное. Мысли немного сбивались, но архангел услышал, откликнулся и послал меня на фиг в завуалированной форме. Меня это не остановило. Наоборот, подхлестнуло вожжой по мягкому месту. Заглянув в детскую комнату, я прислушалась к сопению маленьких носиков, прикрутила яркость ночника до минимума и вышла на цыпочках, прикрыв за собой дверь. Предупредив няню, что мне надо отлучиться, я взяла метлу и отправилась выполнять обещанное абоненту телепатической связи: не отстану от него ни за какие коврижки, пока не добьюсь своего. Ведро не ведро, но уж кружку архангельской крови нацедить я должна обязательно. 

— Никудышный из тебя  синоптик, Благородие, — не без злорадства пробормотала я под нос. Подобрав многочисленные юбки и подтянув сползающие с капроновых колготок две пары леггинсов,  уселась на метлу. — Кто-то там осадки обещал... Хотя бы посмотрел на небо в Среднем мире, перед тем как пророчить дождь.

А ночное августовское небо было сказочно красивым: черное, сплошь усеянное хрустальными осколками. Они загадочно мерцали, словно хранили тайну, и манили своей недоступностью. Один сорвался и полетел вниз, расчертив небо серебристым шлейфом. Увидев падающую звезду, я загадала желание и, вздохнув, проводила взглядом угасающий хвост. Поднявшись в воздух, облетела поместье и помахала рукой курившему в одиночестве управляющему. Он сидел перед своим домом на бордюре клумбы и тоже смотрел на звезды. Заметив меня, кивнул в ответ и вернулся к созерцанию. «Ох, мистер Нортон, чем же занят сейчас твой приятель...» — тоскливо подумала я и устремилась ввысь.

Я звонила Бальтазару. Звонила каждый день, пока не наткнулась на тишину в трубке вместо гудков вызова. Тогда поняла — он не хочет со мной разговаривать. И видеть меня больше не желает, после того как я, обливаясь слезами, просила меня простить. Он все прекрасно понял: я не стану его Фавориткой, и причины его не волновали. Сгоряча я удалила все фотографии демона, стерла его номер из записной книжки телефона, да и свой хотела поменять, но так и не смогла этого сделать. А вдруг, может быть, когда-нибудь...

— Благороди-е-е-е!!! — Не откладывая дело в долгий ящик, я начала свое воззвание к Поднебесью с самой большой громкости, на какую была способна. — Я тут! Если ты сейчас же не заберешь меня к себе, то я буду орать! А орать, не затыкаясь, я могу долго! И не всегда цензурно! Тебе будет стыдно перед твоими коллегами! Учти, спать я тебе все равно не дам! Так что не выделывайся и спускай лесенку! — Мои представления о способе попадания в архангельские пенаты, естественно, не были столь примитивными.  Перемещение в ту часть пространства, где находился Иегудиил, могло произойти в любой момент, но сейчас мне бы и лестница пришлась как нельзя кстати: прогноз архангела оправдывался, дождь таки начал накрапывать.

Быстро промокнуть я не боялась — одежды на мне было предостаточно, а вот зонтиком не запаслась. Болтаясь на метле под усиливающимся дождем как... как роза в проруби, я уже не злилась, я была в такой ярости, что не сразу смогла осознать очевидный факт: Благородие наглым образом забил на мои крики и угрозы. Он попросту заглушил эфир, отрезав меня от связи, и читает какие-нибудь Откровения  или спокойно спит. А мне что теперь делать? Выписывая пируэты и посылая небу сумбурные выкрики, я не следила за местностью и понятия не имела, над какой областью Италии нахожусь. Опыта ночных полетов у меня не так много. В темноте береговая линия выглядит совершенно иначе, а метле, как собаке, не скажешь: ищи! след! домой!

Когда ночное небо расчертили яркие всполохи, и с секундной задержкой громыхнуло так, что заложило уши, я понеслась к ближайшему лесному массиву, который смогла рассмотреть. С молнией в грозу на открытом пространстве шутки плохи, и стать громоотводом мне совершенно не хотелось. По идее, надо было приземлиться, залечь и не отсвечивать. Но валяться где-нибудь в луже в эксклюзивных шмотках, увешанной украшениями не хуже новогодней елки, мне тоже не улыбалось.

Лес оказался смешанным, и сидеть на колючей хвойной лапе, вымазавшись живицей[1],  слава богу, не пришлось. Я почти с комфортом устроилась в густой листве на ветке широченного дуба. Прижавшись к стволу, смотрела в темноту и слушала, как  перешептываются мокрые листья. Я ждала, когда стихнет гроза, и размышляла. Дождь постепенно закончился. За это время путем несложных вычислений пришла к выводу:  Сонькина кукла Барби умнее меня.

Как попасть домой, было непонятно. Выбравшись из лесу и зависнув в воздухе, я раздумывала, как лучше поступить. От мыслительного процесса меня отвлек шар. Он появился, вынырнув из ниоткуда, и был размером с мяч для игры в лаун-теннис [2]. Шар светился как стоваттная лампочка и менял цвет, будто хамелеон, поражая многообразием тонов. В голове взвыла сирена: опасность! Первая паническая мысль — убраться от шара как можно дальше. Но я оцепенела перед сферой переливающейся плазмы. Во рту сделалось сухо, а в голове пусто, и эта пустота стала заполняться хаотическими сведениями о шаровой молнии. Я очень надеялась, что мне попалась смирная, и я не окажусь в девяти процентах «счастливчиков»,  чьим телам повезло хорошо сохраниться после смерти.

Шар находился от меня на расстоянии вытянутой руки. Он слегка искрился, потрескивая, и не излучал никакого тепла. Я знала, что ни в коем случае нельзя поворачиваться спиной и делать резкие движения — молния очень восприимчива к завихрениям воздуха. Своим ходом от нее не сбежишь, разве  что на машине. У меня была метла, а это лучше, чем машина, и я решила рискнуть. Очень медленно, буквально по сантиметру, я сдавала назад, борясь с желанием заорать. Я понимала, что стоит мне только открыть рот, как вместе с воздухом в него втянется шар, а это драже мне в жизни не переварить.

Плазмоид со мной словно играл: то отставал, то кружился рядом, приближаясь вплотную. В такой момент я останавливалась и закрывала глаза. Задерживая дыхание, чувствовала, как он вот-вот меня коснется, и я перейду в иную форму бытия. Целоваться с вечностью было до обидного рано, да и планы на дальнейшую жизнь у меня имелись  грандиозные. Выбрав момент, когда шар потерял ко мне интерес и стал отдаляться, я развернулась и дала деру, выжимая из метлы все, на что та была способна. Чтоб не дразнить природный феномен и не стать для него мишенью, я снизила высоту до минимума и приземлилась на опушке очередного лесного островка.

 Едва заметная тропинка привела меня к небольшому озерцу. Обветренное лицо горело, пить хотелось неимоверно. Рассовав по карманам  дорогие побрякушки и подоткнув юбки,  я опустилась на колени. Зачерпывая воду двумя руками, вволю напилась. Прохладная вода остудила жар.  Проваливаясь каблуками в дерн, я кое-как доковыляла до ближайшей сосны и села на траву. Без часов было сложно определить, сколько придется ждать до рассвета, чтобы наконец-то вернуться домой. Я зареклась на будущее не верить архангельским прогнозам погоды и пытаться сыграть с Благородием в карты на раздевание.

Положив поперек колен метлу, я откинула голову и закрыла глаза, прислушиваясь к звукам ночной жизни леса. Под уханье, поскрипывание и невнятный шорох я представила удобную постель и задремала. Меня разбудил монотонный навязчивый треск, и я увидела своего преследователя. Проклятый шар висел в метре над землей и в десяти от меня и увеличивался в размерах. Он исходил фиолетовыми лучами, и будто кто тянул его за эти лучи  в разные стороны, растягивая середину, внутри которой бились о каркас плазменных нитей силовые электрические заряды. Перед тем как оболочка окончательно разошлась, ее цвет стал нестерпимо белым. Даже сквозь закрытые веки я увидела освещенное ею пространство и потеряла связь с реальностью во время оглушительного взрыва, расколовшего мир напополам...

...Я слышала, как в висках пульсирует кровь, но не слышала больше ничего. Я ощущала свое тело, но не могла пошевелиться. Глаза пекло. Они болели так, словно я долго смотрела на сварку. Я чувствовала, что меня тянут за ноги — куда-то тащат...

Не закапывайте! Не хороните меня!  Я  живая!

Мне казалось, что я кричу, но из горла не исторглось ни единого звука. Только вкус сырой земли на губах, и не успевшие пролиться, спекшиеся под ресницами слезы. Грудь едва вздымалась под земляными комьями. Я еще дышала... Внутренняя дрожь уходила, покидала тело... Мне становилось хорошо... Провал...

— Вы кто, Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф? — спросила я, разлепив один глаз и рассмотрев сквозь щелочку три склонившихся надо мной свиных пятачка.

В ответ я с трудом расслышала шушуканье, бормотание и отдельные реплики:

— Очнулась...

— Пришла в себя...

— Давай быстрее, а то будет недовольна...

— Что происходит? — Я  приподнялась и пыталась рассмотреть свалившиеся с глаз нашлепки, поднеся их поближе... — Что это такое? Похоже на мох, какие-то давленые ягоды и кашица неизвестного происхождения... Вы что, сначала все это пережевали?.. Ой, нет, лучше не говорите, иначе меня сейчас стошнит...

Протерев глаза, я увидела трех... нет, не поросят, чертей. Один держал в лапах туфли. Присмотрелась — мои. Второй шкурил метлу, третий помешивал в котелке над  костром странно пахнущее варево. В моей голове стоял однообразный гул, отсекая звуки извне, в ушах явно что-то было. Прочистив, я выковыряла из них ту же белиберду, что была на веках, и стала гораздо лучше слышать. Если забыть о  неприятных ощущениях, то можно сказать, что я неплохо сохранилась. Одежде повезло меньше. Не обращая внимания на трех представителей местной публики, я разделась до нижнего белья, потребовала мыльный корень и зашла в воду. Черти, бросив свои дела, полезли следом — купать свою хозяюшку. Хоть я и появилась у них нежданно-негаданно и без приглашения, субординация в нашем кругу соблюдалась неукоснительно: сначала ведьма, потом все остальные лесные жители.

Отмывшись, насколько это было возможно в полевых условиях,  я села на сухие тряпки, еще недавно служившие мне одеждой, и стала прояснять ситуацию:

— Где я нахожусь?

— В Италии, синьора.

— А конкретнее?

— В Тоскане. Ваша вилла «Магия ди маре», хозяюшка, совсем рядом. Вы не долетели до нее километров двадцать, — отвечали по очереди черти.

— Что с моей метлой?

— Обуглилась немного, но мы все почистили. Осталось обработать приготовленным составом, дать подсохнуть, и можете смело лететь.

— Шаровые молнии у вас тут часто бывают? Потому что я еще ни разу их не видела, сколько летала.

— Не часто, синьора.

— А поточнее можно?

— Чтоб вот так бабахнуло, как сегодня, то это вторая на моей памяти. Первая была лет двести назад.

— Во сколько светает?

— В 5 часов 05 минут, синьора. Смею уточнить: рвануло в 1 час 30 минут, в земле вы пролежали два с половиной часа — меньше никак нельзя было, разряд получили большой. Потом...

— Я помню, что было потом. Сколько осталось до рассвета?

— Так вот же оно, солнце. Смотрите, уже восходит над Альпами...

— И действительно... — Я увидела, как чернильное небо на горизонте светлеет. — Что это? — Передо мной положили несколько  запекшихся комков, по виду напоминавших куски клинкера.

— А вот это уцелело, Ваше Высочество... — В мою ладонь скользнуло изящное кольцо из белого металла — две переплетенные лозы. Венчальное...

Надев кольцо, я посмотрела на туфли, вид которых не выдерживал никакой критики, прошлась босиком по траве, подняла метлу и, не найдя в ней изъянов, оторвалась от земли.

— Спасибо за помощь и до свида... — Я смотрела сверху на сбившихся в кучку чертей, на их хвосты с кисточками на концах, и пыталась вспомнить, что они мне напоминают...

Так и не вспомнив — разболелась голова, — я улетела.

Еще толком не рассвело, а я уже была дома. Внутрь попала как всякая приличная ведьма — через дымоход. Оказавшись в своем кабинете, я поставила метлу на место. Сняв лифчик и трусики, выкинула их в мусорную корзину и прошла в ванную. Пока набиралась вода, я рассматривала себя в зеркале, выискивая синяки и царапины. Увидела очень бледную, едва заметную опоясывающую татуировку вокруг живота и нахмурилась, сведя брови: татуировку я помнила, но вот когда и, главное, зачем я ее сделала... —  нет. Я точно знала, что не отношусь к любительницам женской нательной росписи.

После ванны, надев халат и намотав на волосы полотенце, я зашла в спальню, открыла шкаф и в недоумении уставилась на длинный ряд одежды, висевшей на плечиках. Как я могла все это носить? Здесь же нет ни одной приличной вещи! Это какое-то недоразумение... А белье?.. Разве может мать двоих детей надевать на себя вот эти полосочки, вот эти лифчики, едва прикрывающие соски? Какой ужас... «А что скажет мой муж, увидев меня в таком платье?» — Я вертела в руках декольтированную вещицу с немыслимым разрезом.

— Скажет, что тебе нескучно живется, принцесса. Во всяком случае, твоему окружению уж точно. — В спальне появился Мор.

— Доброе утро, Мессир. — Я сделала подобие книксена и затолкала платье в шкаф. — Извините меня, я сейчас...

Я рванула обратно в ванную, содрала с головы тюрбан и схватила фен. Высушив волосы, уложила их узлом, закрепив шпильками, потуже затянула пояс и предстала перед Темным Принцем.

— Если пожелаете завтрак, сейчас приготовлю. — Я стояла перед сидящим на кровати Мором, потупив глаза и чувствуя неловкость: под халатом-то на мне ничего не было.

— Мне не нужна повариха. — Всадник потянул меня за пояс и распахнул полы.

Первым желанием было прикрыться, но руки сами потянулись развязывать узел, и, словно выбивая застрявший в моей голове клин, прозвучал его голос:

— Раздень меня, принцесса.

Встав на колени между его раздвинутых ног, быстро перебирая пальцами, я расстегнула на его рубашке одну пуговицу за другой и провела ладонью по рельефной груди в причудливых татуировках. Поцеловав впадину у горла и лизнув плоский сосок, я расстегнула замок на брюках и нырнула губами в жесткие, курчавые волосы в самом низу его живота... Взяв без прелюдий, он резко вонзался, глядя мне в глаза своими невероятными глазами. Плавясь под ним, я подавалась навстречу каждому удару и перестала существовать, когда в голове взорвалась еще одна шаровая молния...

— Я скучаю по тебе, Мор. Ты редко бываешь дома. — Я лежала, прижавшись к мужу, с благоговением смотрела на его профиль и пыталась вспомнить, о чем хотела с ним поговорить.

Мысли вязли в голове. Я силилась выстроить хоть какую-то логическую цепочку, но, как муха в липкой паутине, запутывалась еще больше.

— Не будь рабой собственной логики, — повернулся ко мне Мор, поцеловал в нос и встал с постели, — тогда сможешь стать по-настоящему свободной.

Я рассеянно смотрела, как он одевается, и старалась связать концы с концами.

— Мессир, мне кажется, ночная катастрофа не прошла для меня бесследно, — сдалась я после бесплодных попыток перекинуть мостики между островами прошедших событий.

— Тира, ты ощущаешь физические недомогания?

— Да нет, в общем-то... — Я прислушалась к себе и поняла, что меня ничего не беспокоит: слышу и вижу нормально, голова не болит. — Благодаря тебе у меня все в порядке, Мор. Это было бы так неудобно, вечно жить и вечно маяться, — улыбнулась я, собирая рассыпанные по простыне шпильки. Подняла с пола подушки и еле удержалась, чтоб не зевнуть.

— Все остальное несущественно.  Корми сына и ложись спать.

Как Мор сказал, так я и поступила.

Выспавшаяся, бодрая Юстыся пришла в детскую комнату, подождала, пока я наобнимаюсь с дочерью, перецелую ей ручки-ножки, и повела ее умываться. И только когда я приложила Доминика к груди, меня охватил панический  ужас: а вдруг после сегодняшней ночи у меня пропало молоко? Но, хвала всем святым, этого не произошло. Мой сын так усердно трудился, что на крошечном носике выступили капельки пота. Молока было хоть залейся, хватило бы и на двух детей. Едва эта мысль пришла в голову, я ощутила смутное беспокойство. И испытывала его до тех пор, пока не добралась до своей кровати и не провалилась в сон.

Разбудила меня Софийка, что было не удивительно: время перевалило на вторую половину дня, мама дома, но до сих пор не вышла из спальни. Чувствовала я себя великолепно, составила мужу компанию за обеденным столом и до самого глубокого вечера занималась детьми. Появившийся Яков посмотрел, как я укладываю малышей спать, хотел что-то сказать, но поскреб свою рыжую шевелюру и передумал. Потоптавшись среди разбросанных игрушек, он разложил их по местам, послушал начало сказки и исчез, пройдя сквозь стену.

На следующий день я развила бурную деятельность. Раздавала распоряжения направо и налево, заставила всех побегать, но через три дня детская  переехала дальше по коридору, рядом с ней поселилась няня, а освободившуюся комнату переделали под  гардеробную. На такой решительный шаг меня сподвигла собственная дочь. Я в ней души не чаяла, но когда Мор выпустил меня из постели, я зашла в детскую и от ребенка вместо «доброе утро» услышала: «Тебе было плохо ночью, да, мамочка? Юся сказала, что у тебя, наверное, заболел зуб, поэтому ты так громко... (тут мое дите задумалось, вспоминая незнакомое взрослое слово) стонала». Я успокоила Софийку, сказав, что так бывает, когда съешь много шоколада, и приняла радикальное решение о перепланировке.

 О Наставнике я не вспоминала. Он сам напомнил о себе. Вернувшись после утренней прогулки на метле, я застала мужа, беседующего с Благородием. Поздоровавшись, я поинтересовалась, почему они сидят за пустым столом (ваза с фруктами не в счет), на что Мор мне ответил:

— Архангел хотел узнать, все ли с тобой в порядке, принцесса. Я заверил его, что причин для волнений нет. Долг службы не позволяет ему остаться на утреннюю трапезу. Я уверен, что теперь, увидев тебя в добром здравии, он может спокойно  вернуться к своим делам. — Всадник посмотрела на архангела: — Мы очень признательны, что Слуга Божий почтил нас своим присутствием, и не смеем его задерживать.

—  Спасибо, что беспокоишься обо мне, Иегудиил. Но Мессир прав, со мной все хорошо.  — Я подавила внутренний порыв подойти и поцеловать Благородие в щеку.

Я не помнила, на кой ляд меня понесло ночью высоко в небо, почему я так рвалась попасть к Наставнику. Подспудно я чувствовала, что это неспроста, но сейчас посчитала неуместным проявлять излишнее любопытство. Сопровождаемая взглядом мужа,  зардевшись, я поспешила в дом.

Мор пробыл на вилле неделю, что я сочла подарком судьбы, которую, хоть она и злодейка, иногда все же мучает совесть. Семь дней спокойной семейной жизни, семь ночей дикой, сумасшедшей любви, и я уверовала, что родилась под счастливой звездой. Но потом приступ раскаяния у судьбы прошел — Всадник покинул Средний мир, отправившись на апокалиптическую жатву в обреченные миры. Перед тем как уйти за смертельной данью, он нашел меня в кабинете. Я сидела за рабочим столом и разбиралась с хаосом, творившимся в выдвижных ящиках. После его ухода я сама представляла собой один сплошной хаос:  спутанные пряди волос, сбившаяся на талию одежда, приятно саднящая от трения о жесткую ткань кожа на бедрах, горящие губы и грудь...

Отклеившись от стола, я сползла на пол, легла на ковер и рассматривала стены невидящим взглядом. На губах блуждала улыбка, внутри было ощущение наполненности. Я коснулась себя и опять улетела — явный признак сексуального помешательства.

Придя в себя, я навела относительный порядок в одежде, нетвердой походкой вышла  на свежий воздух и бродила по аллеям парка пока не наткнулась на беседку, в которой Юстыся укачивала в открытой коляске Доминика. Вид у нее был при этом малость придурковатый. Впрочем, как и у меня, наверное.

— Юся, ты меня видишь? — Я помахала рукой у нее пред глазами.

Ноль реакции.

— Соня, что тут у вас произошло? — спросила я дочь, когда она прибежала ко мне показать пойманного кузнечика. — Она увидела Якова? — перешла я на шепот.

— Нет, мама, Яшу она не видит. Это Мо приходил. Он взял моего братика на руки, что-то ему тихо-тихо говорил, потом сильно-сильно его обнимал, положил в коляску и сказал няне... сказал няне... — Рассказчица прервала ответный шепот и отвлеклась на порхающую бабочку. — Сказал ей, что она хорошо работает... — дождалась я наконец-то ответ.

— Ох, пани, я тебе так скажу, — вышла из транса Юстыся, — когда он появился, у меня все волоски на теле дыбом встали. А уж когда поблагодарил, то у меня, холера, чуть не случился приступ. Проше пани за косноязычие, но других слов не подберу.

В ответ я рассмеялась, чем привела родственницу в недоумение, и пошла дальше, спускаясь террасами к морю.

Жизнь на вилле шла своим чередом. Громадное поместье, управляемое темным, но со светлой головой старшим менеджером функционировало бесперебойно, по заведенному хозяином раз и навсегда порядку. Другими словами, моего участия в этом процессе не требовалось. Я занималась домом. Меня обуяла жажда декораторства и экспериментов. Поле для деятельности было обширным. В работу были вовлечены все, кроме Доминика, по понятной причине.

Я расставляла книги в обновленном кабинете, вытирая от пыли каждый том, и, наклонившись за очередным изданием, нос к носу столкнулась с Иегудиилом. Он в этот момент поднимался с корточек, держа в руках книгу в темной, почти черной обложке. На ее тыльной стороне мелькнула нарисованная женская спина, вся исполосованная  красными линиями, напоминавшими глубокие порезы.

— Господи боже и все апостолы иже с ним, — сдавленным голосом сказал Благородие, и книжка исчезла в недрах его пиджака.

Я вскрикнула от неожиданности и с перепугу едва не приложила Наставника пыльной тряпкой.

— Благородие, вообще-то, я никому не даю книги из своей библиотеки.

— Я прочту и верну. Взамен оставляю другую. — На стол легла увесистая Библия.

— Иегудиил, от такого объема печатного текста у меня разовьется дислексия[3],  — вздохнула я, сдаваясь.

— А ты понемногу, по паре страниц в день.

— Я же ее и за год не осилю.

— Я не тороплю.

Сняв пленку с нового дивана, я пригласила Наставника присесть, вызвала горничную и отправила ее на кухню с заданием: чай, варенье и побольше выпечки.

— Ты не забыла о моих предпочтениях. Спасибо.

— Я все помню, Благородие... Ну, почти все.

Я села рядом с ним и доверчиво положила голову ему на плечо.

— Почему грустишь? — спросил Иегудиил, обняв меня.

— Иногда мне бывает так одиноко, — ответила я, имея в виду супружескую постель.

— Одиночество, как и нищета, - это испытание, — остался верен себе Благородие.

— Временами я ужасно страдаю. — Я вспомнила недавний эротический сон.

— «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, попав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». [4]

— Езус-Мария... я не понимаю, что это значит! — Я не выдержала и перешла на повышенный тон.

— Это значит, что через скорби и страдания рождается новое, — терпеливо пояснил мне Наставник.

— А-а-а... ну да, ну да, — успокоилась я. — Вот, решила интерьер обновить. Это считается?

— Считается... Почти, — со скрипом, но согласился архангел.

Раздался деликатный стук в дверь, и служанка, получив мое разрешение, вкатила сервировочный столик заставленный снедью во главе с дымящимся чайником. Пока Благородие чаевничал и снимал пробу с ватрушек, печенья, пирожков и разнообразных птифур, я продолжила  расставлять книги, попутно отвечая на его расспросы о моей жизни и моих детях.

— Спасибо, хозяйка, за хлеб-соль. Все было очень вкусно. Премного благодарен вашему повару. — Иегудиил положил ложку на блюдце и поднялся с дивана.

— Как, ты уже уходишь, Благородие? — расстроилась я.

— Мне пора заступать на дежурство по Небесной Канцелярии.

— Тогда что ж, тогда конечно... Подожди, я сбегаю на кухню и соберу тебе кое-что из съестного.  Не хочу, чтоб ты сидел голодным на вахте.

— Не надо, Тира. Голодным я не останусь. Но спасибо за хлопоты.

Он взял мое лицо в свои большие теплые ладони, долго смотрел в глаза и молчал.

— Иегудиил... Благородие... Мой Воин Света... — По щекам покатились слезы. — Ты знаешь, как я к тебе отношусь...

— Знаю, Тира. Я все знаю. — Он едва прикоснулся к моим губам и поцеловал в подбородок.

— Я все забываю у тебя спросить...

Но архангел уже исчез. Истаял святящимся силуэтом. Мои руки обнимали пустоту.

Я подошла к столу, открыла Библию и, не прочтя ни строчки, положила на нее голову и расплакалась.

— Тирка, а ну немедленно перестань разводить сырость! — На диване восседал Яков и вытирал рукавом край чашки, из которой пил Благородие. — Хлеб-соль, хлеб-соль... — передразнил он архангела. — Тоже мне, скромняга выискался. Спасибо, что не все умел. — Яков налил чай и стал пить, громко прихлебывая.

Опустошив чайник, он материализовался на краю рабочего стола и сидел, болтая ногами.

— Я, конечно, ничего не имею против Библии. — Он покосился на постер с Иегудиилом, висящий на стене. — Ты, надеюсь, не собираешься в монахини?

— С чего ты взял? Разумеется, нет. — Я шмыгнула носом и стала искать в карманах салфетку.

— Посмотри сюда. — Он протянул мне небольшое настольное зеркало.

Из него на меня смотрела женщина с пустыми глазами.

— Вот как раз с такими туда и принимают. Где пульт от телевизора? С вашим дворцовым переворотом в доме ничего найти нельзя.

Пульт отыскался под пакетами с новыми портьерами. Домовенок включил плазму и нашел местный развлекательный канал. С экрана грянула музыка. Прожекторы, мигая, освещали танцпол, выхватывая из колышущейся массы отдельные лица. Потом камера показала диск-жокея, что-то говорившего по-итальянски в микрофон, и часть барной стойки, за которой бармен лихо вращал  шейкер, успевая подмигивать официанткам. Я смотрела на экран и сама не заметила, как стала раскачиваться на стуле и притопывать ногой в такт музыке.

— Вот и я о том же, — сказал Яков и выключил телевизор. — Слушай, Тирка, — он перешел на телепатию, — идем отсюда. У меня такое чувство, что он нас подслушивает. —  Домовой кивнул на постер и пропал со стола.

Я захлопнула Библию и вышла из кабинета. Яков ждал в спальне и расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину, чем напомнил мне попугая Кешу.

Подождав несколько минут, я не выдержала мельтешения:

— Яша, ты так дорожку протопчешь на новом ковре!

— Значит, так. Не стану растекаться мыслью по древу, буду краток: чем переворачивать дом вверх дном от переизбытка энергии, а по утру просыпаться зареванной, лучше вот...

— Постой-постой. — Я отложила в сторону давно забытую любимую помаду и брасматик с тушью, которые он вложил мне в руки. — Ты за мной подсматриваешь?

— Я не подсматриваю, я переживаю, между прочим. Ты редко улыбаешься, одеваешься как квакерша и живешь словно робот. Это не ты, Тира.

— А, может быть, мне нравится такая жизнь! — вспыхнула я.

— Ты хоть сама себе не ври. Что я хотел сказать-то... Всаднику Средний мир интересен постольку поскольку. Архангел твой вообще отдельная история — со скуки можно рехнуться. А ты человек. — Он смерил меня взглядом и крякнул от досады. — Ты молодая женщина, а живешь как старуха. Жизнь, елки-зеленые, одной виллой не ограничивается... Ладно, меня Сонька зовет, видать, опять какого-нибудь Каспера[5] увидела. А ты это... надумаешь вечером куда отправиться — машину не бери, метлу тоже. Я не хочу заработать нервный тик. У тебя есть артефакт — быстро и надежно. И вот еще что... не забывай,  лавровый венок венчает не горячую голову, а умную.