Рассказ с акрошифром

«Зимой пахнет!» – удовлетворенно подумал я, вдохнув октябрьский воздух, и бодро зашагал вперёд, навстречу новому дню.

А день обещал быть неплохим: среда, отличная погода, даже на работу почти что хочется. Среда – удивительный день. Это когда вчера был только вторник, а завтра – уже четверг. Где-то совсем близко загрохотала адская машина – приехал мусоровоз. Почему мусоровозы всегда так зловеще грохочут? Наверное, не от хорошей жизни. Если подумать, убирать мусор – самое грустное занятие. Потому что это последнее звено в цепи человеческой жизнедеятельности, больше ничего уже не будет. Рано или поздно всё попадает на свалку. Неважно, сколько стоит та или иная вещь – всё равно это потенциальный мусор. Ну, может, его ещё сожгут...

– Молодой человек, семечки покупаем! – как-то обыденно просипел старик, угнездившийся возле ларька с утра пораньше и торчащий теперь там, как пенёк у дороги.

– Если сдачу найдёшь, дедок... с сотни баксов! – остроумно парировал я и сам же засмеялся. С юмором у меня всегда было всё в порядке.

Решительно довольный собой и всем вокруг, я прошёл ещё шагов пять – и тут почувствовал ЭТО. Воздух наполнился густым туманом и будто бы поплотнел. Звуки стали какими-то гулкими, словно под водой. Мне показалось, что земля вибрирует, я посмотрел под ноги и понял, что стою на рельсах. «Не помню, чтобы здесь были рельсы», – удивился я и машинально отскочил назад. Но тут мне пришлось удивиться ещё больше, потому что раздался характерный железный перестук, и из тумана проявилась чёрная громадина паровоза. Медленно проплыв мимо, он протащил за собой несколько вагонов и, набирая скорость, растворился в молоке.

– Значит, не нужны семечки? – невинно спросил старик.

Ледяной туман продолжал густеть. Я обернулся. Дед так и торчал из земли, и смотрел на меня, как будто не было никакого поезда и рельсов. Я решил, что, должно быть, сплю, и обрадовался. Я всегда радуюсь, когда во сне осознаю, что это сон. Значит, здесь я царь и бог и могу делать всё, что мне вздумается. А потом проснусь в тёплой постели как ни в чём не бывало. Особенно приятно бывает полетать во сне – это мне всегда удавалось. Довольный своим открытием, я подпрыгнул на месте и взмахнул руками. Потом ещё раз. И ещё. Взлететь почему-то не получалось.

– И долго ты ещё собрался тут скакать как молодой петушок? – вконец обнаглел дед, портя мой сон. – У нас не так много времени, собирайся уже.

«Собираться? Куда?» – успел подумать я, в очередной раз приземляясь на заледеневший асфальт.

– Туда, где ты нужен, – уж совсем непростительно повелительным тоном ответил странный старик на мой невысказанный вопрос – и улица исчезла.

***

Если бы у меня был волшебный шрам на лбу или третий глаз, или там крёстная добрая фея, или ещё какая подобная ерунда – я бы, может, и понял, что вообще происходит и почему именно со мной. Но у меня ничего этого нет – более того, мне этого добра даром не надо. Ни странных голосов, ни НЛО, ни видений, ни чудес – вот не надо, пожалуйста, не моё это. Я всегда хотел жить нормальной жизнью, не обременённой сверхъестественными явлениями. Даже в детстве в сказки не верил. Сказки отдельно, я – отдельно.

***

Комната была не очень светлой. Наверное, потому, что освещалась она двумя-тремя свечами и огнём из печи. Но зато тепло – это уже хорошо. Я лежал почему-то на полу, накрытый чуть ли не по уши какой-то дубовой, подозрительно пахнущей тряпицей. Тихонько отодвинув её от лица, я расширил себе обзор и оглядел комнату получше. Деревянные стены, деревянный потолок, какая-то допотопная прялка, кровать с горой перин (ничего, что я тут на голом полу лежу?), деревянная скамейка. На скамейке сидит какая-то пигалица – ноги до пола не достают. Пялится на меня, раскрыв рот. Я попытался привстать.

– Лежи-лежи, напрыгаешься ещё, петушок ты наш, – противный сиплый голос вернулся. Не могу сказать, что я был этому рад. – Как оклемаешься, будешь помогать Машеньке.

– Ага! – неожиданно звонко поддакнула девчушка, энергично заболтав ножками. – Мне давно помощник нужен, деда, спасибо тебе! А то трудновато уже одной с Озверелым справляться, скорее бы уже наш Ванечка встал!

«Озверелый?!» – в ужасе подумал я и снова провалился в никуда.

***

Следующая неделя тянулась мучительно долго. Не покидало ощущение, что октябрь в этом году длиннее, чем обычно. Бессонница, идиотские ночные чаты в интернете, невкусный кофе, хмурые сотрудники, тупые клиенты, лапша быстрого приготовления, бесцельно проведённые вечера. Неужели вот это всё и есть моя жизнь? Почему-то я ждал от неё большего. Хотя чего я мог ждать? Что есть у других людей, чего нет у меня? Проблемы, у всех одни проблемы. Видимо, чтобы было не так скучно жить, люди сами выдумывают себе сложности, чтобы можно было делать озабоченное выражение лица и вздыхать о том, как всё плохо. Так что мне ещё повезло. Я счастливчик.

***

– Лежит?

– Ещё не просыпался.

– Пусть высыпается, наработается ещё. Еле жив будет.

– Лучше бы он поскорее встал, а то так до ёлок и продрыхнет, что я тогда делать буду? На ёлках одна я не выдержу, деда, сам знаешь, что там творится. В прошлом году-то, помнишь?..

– Иди-ка лучше воды согрей.

Открыв глаза, я испытал целый букет неприятных ощущений. Во-первых, было жарко. Во-вторых, очень хотелось пить. В-третьих, я понимал, что уже когда-то видел эту комнату, и радости от этой мысли совсем не испытывал. Напротив, я надеялся, что этот жуткий сон никогда не повторится. Но самым досадным было то, что я почему-то догадывался, что это никакой не сон.

– Кажись, проснулся! – завопила та самая девчушка, чуть ли не подскочив на месте. Я не разделял её энтузиазма.

– Нельзя ли потише? Я вообще-то сплю, – попытался я позитивно повлиять на ход событий.

– Ага, щас, – сладко пропела мелкая, и я окончательно убедился, что влип в какую-то дурацкую историю.

Старик тоже как будто обрадовался – начал скакать возле меня и кудахтать:

– Ежели не выспался, так поспи ещё, милок! Тебе потом уж никогда спать не придётся, так что порадуйся напоследок!

Радоваться захотелось ещё меньше. И вообще, ситуация становилась всё более неприятной и странной, если не сказать пугающей. Нужно было срочно как-то выбираться из этого сна или гипноза – уносить ноги, не оглядываясь.

– Деда, он убежать хочет, – невозмутимо сообщила противная девчонка, вытаскивая палец из носа и вытирая его о передник. – Давай я его привяжу, ладно? А то и так много времени на него потратили, ещё неизвестно, будет ли с него толк. Начнём уже скорее с Озверелым-то. Скоро ёлки, обратно же...

– Цыц! – рявкнул дед. – Привязать – привяжи, твоя правда, а к Озверелому рановато ему.

– Ах, вы!.. – разозлившись окончательно, я рванулся с пола и тут же, к своему ужасу, грохнулся обратно. Больше пошевелиться я не смог, как ни старался – словно невидимые верёвки держали меня.

– Побереги голову, Ванечка, – назидательно молвила мелкая. – У нас полы-то дубовые.

– Обалдели, что ли? Сами вы дубовые! – с обидой прокричал я, не оставляя безуспешных попыток освободиться. – И никакой я вам не Ванечка!

– Глупый он, деда, – как ни в чём не бывало продолжала хамить девка.

– А это нам даже на руку, – так же спокойно ответил старик, как будто речь шла о щенке, которого готовили для цепи. – Меньше забот будет, когда подрастёт.

***

Скоро я понял, что проснуться уже не смогу, потому что не сплю. И не буду спать, что характерно. Кроме старика и девчонки, в избушке (а это была самая настоящая избушка) никого не оказалось, поэтому весь круг моего общения теперь ограничивался этими двумя. С мелкой (или Машенькой, как её ласково называл старик) мы в основном пререкались и ссорились, а дед постоянно читал мне бессмысленные лекции о каких-то глупых вещах. При этом оба они, похоже, были мною вполне довольны и даже почти перестали называть «Ванечкой», так как каждый раз я взрывался, заслышав это имя. Кормили довольно сносной кашей – в еде я неприхотлив, поэтому жаловаться причин не было. Из избушки выпускали не дальше крохотного дворика, где располагались спартанские «удобства». Мне уже становилось интересно, к чему всё идёт, но от всех моих вопросов они только отмахивались – дескать, сам поймёшь.

***

«Люди выбрасывают старые, использованные или неиспользованные вещи, пустые упаковки от чего-нибудь, сломанные игрушки, разбитые вазы... Иногда даже других людей. Они выбрасывают также и свои желания, страхи, эмоции, чувства. Люди выбрасывают всё. Как ты думаешь, что потом со всем этим становится? Думаешь, это всё в неприкосновенности вывозится на свалку и там сжигается? Не будь таким наивным! Ничто не пропадает бесследно. Выброшенная на свалку мысль может изменить погоду или заставить кого-то плакать. А что будет, если выбросить любовь? Ты задумывался над этим? Как должен вести себя тот, кто убирает за людьми мусор, если увидит выброшенную любовь? Любовь, ненависть, радость, печаль – и всё это в одной свалке, всё это вопит, смешивается, бродит, взрывается! Как на это смотреть, как это убирать? Оно разъедает снаружи, разрывает изнутри, от такого и озвереть недолго».

И так каждый день. Ну и бред. Выбросить любовь? Как можно выбросить то, чего нет? Её же нельзя ни увидеть, ни потрогать... Тьфу.

«Зимой начинается самое горячее время – ёлки. Можешь ли ты себе представить, сколько любви, желаний и надежд таят в себе ёлки? И это не просто желания. Ёлки впитывают самые чистые, самые мощные желания и надежды, самую искреннюю любовь, самые хрустальные мечты, потому что их излучают дети. Или взрослые, которые на миг становятся детьми. Даже от осыпавшихся ёлочных иголок, вытряхнутых в мусор, разлетаются искры. А когда сухие, измученные ёлки огромным потоком сыплются на свалки дворов, районов, городов – можешь ли ты себе представить, что тогда творится? Тогда Озверелый как с цепи срывается. Оно и понятно – шутка ли, проглотить столько несбывшихся желаний. Но ты нам поможешь, Ванеч... ой, извини. Ну, в общем, мы на тебя рассчитываем».

***

– А зачем вы меня на неделю обратно отправляли? – поинтересовался я как-то раз, вспомнив свою первую встречу с Мусоровозом и первое посещение избушки.

– Мы тебя должны были проверить, – с готовностью пустилась в объяснения мелкая. – Вдруг ты только с виду такой чурбан, а на деле слизняком окажешься.

– О чём ты, дурочка? – добродушно переспросил я, но не выдержал и рассмеялся: – Тоже мне, объяснила.

– Любовь! – многозначительно изрёк дед. – У всех есть способность любить, сынок. И у тебя тоже. Была. Только ты ею никогда не пользовался. Мне лично это и так было ясно, но для порядка нужно было проверить.

– Как проверить? Что проверить?

– Любишь ли ты что-нибудь в своей жизни настолько, чтобы без этого жизнь тебе была не мила. Для этого я забрал у тебя эту способность. Ты держался молодцом.

– И что? – «Я понял, это намёк, я всё ловлю на лету, но непонятно, что конкретно он имеет в виду».

– Сказал же: ты выдержал испытание. Тебе всё равно, можешь ты любить или нет, потому что тебе это не нужно.

– Как я! – снова вмешалась мелкая, возбуждённо подпрыгивая. – Я тоже никогда никого и ничего не любила, ага! Да ведь, деда? Вот! Поэтому Озверелый мне нипочём, только в последнее время он какой-то неуправляемый стал, а уж что на ёлках будет...

– А что на ёлках?

– Замолчи уже, угомонись, Машенька, не пугай его раньше времени.

– Кого, меня?

– И вообще, иди-ка кашу свари.

– «Иди какашку свари», – передразнила мелкая и надулась.

***

 – Быстрый он, однако! – попытался я перекричать грохот идущего на всех парах локомотива.

– Ещё бы! – так же надрывно проорала мелкая, противно ухмыляясь, отчего её веснушчатый нос смешно морщился.

Стоя на крыше паровоза, мы неслись вместе с ним от пункта до пункта по чётко проложенному маршруту. Люди не видели нас, а мы не смотрели на них – времени не было. Мы даже не замечали падающего хлопьями снега, который так и норовил забраться за шиворот. У нас своя задача – следить за Озверелым.

– Подъезжаем! – завопила мелкая, давая понять, что вот-вот опять начнётся погрузка.

Озверелый задрожал сильнее, почуяв близкую добычу, а мы с мелкой напряглись. Скорость уже снизилась настолько, что дома перестали мелькать, за следующим поворотом нас ждала новая порция мусора.

– Щас начнётся! – заявила мелкая. – Наушники.

А я ведь снова забыл бы про наушники. Со вздохом опуская на уши громоздкую конструкцию, я окинул взглядом очередную помойку: всё как всегда. Дикая смесь из неудовлетворённых желаний и упущенных возможностей разной степени испорченности. Свежие ещё ни с чем не успели смешаться, а те, что лежали со вчерашнего дня и дольше – скисли и забродили.

– Давай, не зевай! Смотри, вон там светится! Вон, вон! – командовала по рации мелкая.

На одном из мусорных барханов действительно что-то поблёскивало. Бумажка, что ли... Я попытался пробраться поближе, чтобы нейтрализовать угрозу. Ещё чуть-чуть...

Озверелый вдруг так завыл, что даже в наушниках стало невозможно терпеть. Чувствуя на себе испепеляющий взгляд мелкой, я всё-таки дотянулся и схватил бумажку. Тотчас же меня словно подбросило в воздух, перевернуло и швырнуло о землю. На самом деле, конечно, никаких акробатических этюдов моё бренное тело не совершало, просто я стоял, согнувшись пополам, и задыхался.

– И... и-зы... ди... И... – Ну когда же я научусь делать это с первого раза?! – И-зы...

Бумажка в моей трясущейся руке жгла немилосердно.

– Ещё раз! Ещё пробуй! Ты её чувствуешь? – продолжала орать девчонка.

– ...зы-ди!.. – голова закружилась, и я закрыл глаза.

– Открой обратно! – визжала мелкая. – Там написано что-то? Читай, а то не почувствуешь! Как тебя учили? Если написано – читай! Понимай!

Так-то оно так. Учили, это верно. Но когда всё плывёт перед глазами – попробуй-ка прочитай! Да ещё уши заложены, и вообще – спать хочется.

– Разуй глаза! Не спать, бездарь ты недоученный! – её голос меня бесил неимоверно.

Авторы всяких там захватывающих приключенческих книг часто пишут, как герой делает «невероятное усилие», когда, казалось бы, давно должен был отдать концы, и спасает мир. И в кино такое сплошь и рядом. Так вот – ерунда это всё. «Невероятное усилие», как же. Не бывает невероятного.

– ...ди. И-зы... ди... – повторял я как заведённый, уже совсем плохо понимая, что происходит.

– Ну, давай, разверни и читай! – мне было уже плевать на то, что она кричит. Я скомкал чёртову бумажку до боли в руке и перестал бормотать бесполезную формулу. Выбросил из головы всё, чему меня учили. Позволил ногам согнуться и упал на колени. Я хотел уснуть и закончить всё это. Но кусочек выброшенного чувства жёг мне руку и не давал уснуть. Пальцы вцепились в него мёртвой хваткой, его не было видно в моём кулаке. Я не знал, зачем так остервенело сжимаю его.

Одно я уже знал точно – то, что там было написано.

– «Суп на плите», – произнёс я одними губами и повторил точно так же: – Изыди.

Тишина накрыла меня с головой, но лишь на мгновение.

– Умничка, справился, – как всегда ехидно, похвалила мелкая. – В следующий раз побыстрее, ладно?

Что-то посыпалось из моей обожжённой руки, и мне стало смешно. Похоже, я научился стирать бумагу в порошок в прямом смысле! Не в силах остановиться, я хохотал как сумасшедший, пока мерзкая девчонка не привела меня в чувство:

– А ну-ка, хватит! – нежная девичья ладонь опустилась ребром на мою шею. – Работа не ждёт. Пока ты возился с какой-то мелочью, остальное мы раскидали. Вот бездарь.

– Так мило с твоей стороны постоянно напоминать мне о том, кто я такой. А то забываюсь, знаешь ли, – съязвил я.

– Кто же тебе ещё скажет? – И понеслось...

***

– Опять поссорились? – укоризненно поглядел на нас старик.

– Лучше бы я одна была, – не слишком убедительно пробурчала мелкая.

– Если бы не он, Машенька...

Дед завёл старинную песню о том, как Озверелый стал спокойнее с моим приходом.

– Слушай, отвали, а? Знаю я всё, – как всегда нагрубила ему она. – Озверелый, может, и успокоился, зато я, как психопат, дёргаюсь всё время. И всё из-за этого вундеркинда.

– А ты не влюбилась, часом?

Дед не на шутку разозлился. С ним такое редко, но бывает.

– Может, хватит? – я сделал слабую попытку наладить перемирие, но неудачно, естественно.

– Убью!!! – Мелкая кинулась на деда с кулаками в припадке праведного гнева.

Старик только кряхтел и отбивался. Вскоре потасовка закончилась, и стороны разошлись по углам.

«Однако повезло же мне, – с досадой думал я. – Оказался в этом сумасшедшем доме с двумя ненормальными мусорщиками. Да что там, я сам стал одним из них. А меня спросили? Тьфу!»

– Ребятки, ну давайте не ссориться больше. Вам же хуже.

Нет, наш старик просто не мог молчать. Обязательно нужно возобновить неприятную тему.

– Он сам виноват, – естественно, тут же эхом отозвалась мелкая.

– Ванечка...

– Опять? Я же сказал, никакой я не «Ванечка»!

И так до утра.

***

Замёрзли стёкла, ослепли окна, сердца остыли от снежной пыли. И беспощадно, и безотрадно стучат колёса мусоровоза...

А ты никогда не думал?..