– Батюшка, матушка, за что же вы отдали меня на погибель? Братья и сестрицы милые, помогите! – умоляла юная худенькая девушка, тщетно пытаясь вырваться из удерживающих крепких рук. Двое высоких русобородых мужчин в теплых шапках и крепких овчинных дохах* волоком тащили несчастную к жертвенному дереву. Майя была боса, в одной нательной рубашке. Она плакала и кричала, и пар от ее дыхания окутывал лицо, замерзая инеем на соболиных бровях и густых ресницах. За жертвой двигалась молчаливая деревенская толпа. – Где же справедливость на белом свете? Рейно, любимый, вели отпустить меня! – с отчаянием взывала несчастная к высокому стройному парню. Тот отвел глаза. Пока девушку привязывали крепкими путами к высохшей иве, бедняжка сопротивлялась и вырывалась, умоляя родителей и суженого помочь ей. Мороз крепчал и с усердием жалил щеки и носы. Недолго постояв около жертвенника, люди один за другим начали расходиться. Вдруг Майя, подняв к небу заплаканное лицо с ледяными дорожками застывших слез, закричала: – Все равно судьбу не обманете! Не моя доля была привечать Деда, а ее! – И с искаженным яростью лицом кивнула на богато и тепло одетую девушку, стоявшую в сторонке. Дочь старосты поспешила спрятаться за чьей-то широкой спиной. – Значит, брошенный жребий можно обойти, потому что защитить меня некому! – с горечью воскликнула несчастная, смотря в глаза своему суженому. Тот отвернулся и, ссутулившись, побрел к своему дому с поникшей головой. Дочка старосты догнала парня, и, погладив сочувственно по рукаву дохи, взяла под локоть. – Да будьте вы прокляты за вашу подлость! – стуча зубами, крикнула Майя. – Проклинаю вас в вашем потомстве! Мало кто обратил внимания на отчаянные возгласы девушки, и вскоре она осталась в одиночестве. О боги, как же мучительно отдавать свою, пусть и коротенькую, жизнь в угоду кровожадному Северному Деду! Бедняжка дрожала от нестерпимого холода все сильнее и сильнее. Ее трясло, зубы стучали, кожа побелела и покрылась мурашками. Майя не заметила, как подул слабый ветерок, обмораживая лицо, пальцы рук и ног. Невдомек ей было, что любил Северный Дед, когда его встречали бледным румянцем. Звонкая тишина стояла на улице, лишь деревья изредка потрескивали на морозе. Багровый шар солнца быстро уходил за горизонт в сгущающихся сумерках. В избах начали зажигать лучины. Как же хочется спать! Как же Майя устала! Странно, и холода совсем не чувствовалось, будто отступил мороз. Может, передумал Дед и решил отказаться от дани, а ненаглядный Рейно сейчас придет за нареченной, чтобы вызволить из неволи? Но все-таки, как же хочется спать... Тут почудились Майе поблизости чьи-то шаги. Встрепенулась, вглядываясь в потемках – ан нет, видно, показалось. Вскоре девушка впала в забытье, и уж больно хороший сон ей приснился: будто она и Рейно счастливы вместе, будто обнимает он нежно и целует ласково, а вокруг крутятся розовощекие детишки. Но вдруг во сне появилась из ниоткуда разлучница, дочка старосты, взяла за руку Рейно и повела прочь как послушного теленка. "Рейно! Рейно!" – кричала Майя, сорвав голос, да так и не дозвалась суженого. Исчез он в дали, растворился вместе с ненавистной соперницей. Горько всхлипнула страдалица и очнулась от забытья, слепо вглядываясь в темноту позднего вечера. Точно кто-то вокруг нее похаживает! – Северный Дед, верно, ты за мной пришел? – прошептали беззвучно заледеневшие губы. – Да как видишь, еще жива я. Просто так не сдамся. И все же с каждой минутой слабое человеческое сердце билось все медленнее, дыхание становилось все более поверхностным, пока почти не угасло. Кровь загустела настолько, что с трудом прокачивалась по сосудам. Вскоре те начали ломаться, и вся жидкость из них вышла в ткани, стремительно леденеющие на жестоком морозе. Сердце милосердно остановилось, дыхание замерло, и голова с роскошной русой косой поникла. Вот и забрал Северный Дед свою дань. – Слаба человечка телом, но сильна духом, – прогудел под ухом мертвой девушки голос. – А я еще сильнее. Недаром такого трескучего морозцу навел, что колодцы да реки до дна промерзли. Ишь, как людишки перепугались, решили задобрить меня подарочком. Хороша игрушечка - чистая, мужскими лапищами не зашарканная. Люба ты мне, девица, посему быть тебе отныне и вовек моей спутницей, названной внученькой ненаглядною, а всяк, кто посмеет тебя зазнобою назвать, вмиг заледенеет телом и душою. Нарекаю тебя Снегурочкой. Трижды стукнул огромным посохом Северный Дед, задрожала земля, вспыхнула голубым пламенем сухая ива. Родилась в тот миг Снегурочка – с волосами белее снега, с глазами нежнейшей синевы, с бархатными щечками, алыми губками и с замерзшим сердцем, в глубине которого уютным клубочком спряталась месть, до поры до времени ожидая своего часа. *** – Машенька, посмотри, кто к нам в гости пришел! – воскликнул мужчина, повернув голову в сторону застекленных дверей. Створки с дребезжанием распахнулись, одна с силой ударила о стену. Из комнаты, в которой смутным пятном угадывались очертания наряженной елки, выбежало чудо пяти-шести лет с пышными кудряшками, в нарядном платье и чудесных лакированных туфельках. – Снегурочка! – восторженно закричало чудо и, подбежав к мужчине, спряталось за ним, застенчиво поглядывая на меня. – Да, Снегурочка! – чересчур радостно воскликнул мужчина. – Посмотри, Машенька, какая она красивая! Какие у нее потрясающие снежинки на короне! – На кокошнике, – машинально поправила я, разглядывая заказчика. – Что? А, да-да, – отвлеченно поддакнул он. – Машенька, а давай пригласим Снегурочку в зал. Ты же приготовила для нее стишок? – многозначительно намекнул девочке. Та нехотя оторвалась от брючины. – А где Дедушка Мороз? – застенчиво поинтересовалась. – Хочу ему стишок рассказать. – Дедушка припаздывает. Сегодня много детишек нужно навестить, вот он и не успевает, – улыбнулась я, надеясь, что улыбка не вышла похожей на волчий оскал. Девочка недоверчиво поглядела на меня. В который раз я убедилась, что дети тонко чувствуют фальшь. Мы прошли в комнату, оказавшуюся большой гостиной. Стоявшая в центре елка была хороша: с густыми ветвями и с пушистой, словно посудные ершики, хвоей; увешанная коллекционными дорогими игрушками и красивыми мигающими огоньками. Интересно, что будет, если рассказать Машеньке, что в древности друиды развешивали на елке не игрушки и гирлянды, а внутренние органы и кишки людей и животных, чтобы задобрить кровожадного лесного духа? По мне – хороша была друидская традиция. Ах, как заверещит девочка, услышав эту сказку, и в какое оцепенение впадет ее папочка! Ах, сколько будет писку и визгу! Отвлекшись, я безмятежно улыбалась своим мыслям, но детский голосок возвратил меня в реальность. Девочка забралась на табурет и начала с запинками читать стишок, поглядывая на отца, а он подсказывал ей слова в нужных местах. Я не слушала корявые рифмы, старательно извлекаемые детским беззащитным горлом, а жадно вглядывалась в мужское лицо и с каждой секундой находила все больше знакомых черт: тот же волевой подбородок, упрямо сведенные брови, серьезный взгляд и ямочка на левой щеке, возникавшая, когда он ободряюще улыбался девочке. Или мне хотелось, чтобы он был похож? Меня начинала раздражать забота, с коей мужчина обращался с ребенком. "И вовсе доченька не похожа на папочку", – злорадно подумала я. Вот если бы заморозить эту бледную поганку на месте, было бы, наверное, весело. По крайне мере, мне. Не успела отвести взгляд. Мужчина поймал его и нахмурился. – Машенька, иди, поиграй в своей комнате. – Подошел он к девочке и снял ее с табуретки. – Отчего же? Машенька еще не дочитала свой стишок. – Я наклонилась к ребенку и спросила: – А где же твоя мамочка? В такой радостный день вся семья должна собираться дома. – А наша мамочка... Не успела девочка договорить, как мужчина мягко прикрыл ей рот ладонью и вывел в коридор, после чего плотно закрыл за нею двери. Привалился спиной к мозаичному стеклу и посмотрел на меня. – Ну, здравствуй, Майя, – сказал тихо. – Я знал, что ты придешь. Сказать, что я опешила, значит, ничего не сказать. Откуда он знал мое настоящее имя, погребенное под слоями вековой пыли? Не может быть, чтобы передо мной был он, мой Рейно из прошлой жизни! – Уже не Майя, – пытаясь справиться с волнением, ответила я. – Снегурочка. – Хорошо, Майя-Снегурочка, – кивнул мужчина, заставив меня вздрогнуть при упоминании давно выцветшего имени, о котором все забыли, да и я сама вырвала его из сердца. Всех причастных к моей смерти поразило проклятие. Век за веком их потомство хирело и вымирало, постепенно вырождаясь. И все же предатель Рейно, женившись на старостиной дочке, казалось, смог одолеть чары, наложенные умирающей мною. Год от года, век от века его род плодился и размножался, процветая, а я могла лишь наблюдать со стороны, кусая от бессилия губы – Северный Дед строго-настрого запретил причинять вред смертным. В то время Дедуля увлекся тем, что создавал себе репутацию заботливого Морозного Дедушки, которого должны были полюбить детишки и взрослые. Он сообразил, что добром можно взять гораздо больше, чем силою, и поэтому старательно изображал благодушие и саму добропорядочность. И надо же, у него получилось! Пока Северный Дед неуклонно становился все розовее и пушистее, я занялась возмездием там, куда не смогло добраться проклятие. Напрямик мстить было нельзя, поэтому я действовала окольными путями: невзначай подкладывала наследникам рода Рейно различные искушения, приводящие в итоге к их гибели – роковых любовников, запретные удовольствия, азартные игры, опасные связи. Потомки моего несостоявшегося суженого тонули, стрелялись, вешались, спивались, умирали от страшных болезней, их убивали. И все же род Рейно, порядком оскудевший и изрядно потрепанный, был жив. Мужчина, стоявший сейчас передо мной, был последним его представителем, целым и невредимым. Несмотря на приложенные усилия, наследник крови Рейно не погиб и не умер, умело лавируя между расставленных сетей, поэтому, когда мое терпение иссякло, пришлось наведаться в гости лично. Будь что будет. Со смертью последнего из рода Рейно и его миленькой дочки месть закончится, и у меня не будет причин для существования. Я не боюсь наказания Северного Деда и с радостью приму его. – Ты – не он. – Не он, – подтвердил мужчина, оторвавшись от двери и сделав шаг навстречу. – Откуда тебе известно имя? – Семейное предание, Майя. – Мужчина начал потихоньку приближаться. Я благоразумно переместилась за елку. Что ж, если хочется, поиграем в зайчика и серого волка. – И что ты собираешься делать? – Остановить тебя! – Мужчина расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и снял с шеи небольшой круглый амулет на медной цепочке. – Ой, как страшно! Напугал! – весело откликнулась я. В то время как преследователь начал обходить елку следом за мной, я старалась держаться от него в нескольких шагах. Веселье весельем, но иногда простые безделушки начинялись мощными заклинаниями, способными причинить вред даже всесильному Северному Деду. – Что за миленькая штучка у тебя в руках? Перебрось мне, я полюбуюсь! – Это то, что освободит тебя, Майя, – ответил потомок Рейно, продолжая неспешно преследовать меня вокруг елки. – А зачем меня освобождать? Я и так счастлива. Вот избавлюсь от тебя и буду самой счастливой на свете. – Хохотнула. – Откуда в тебе столько злобы? – Вдруг остановился мужчина. – Разве не достаточно того, что загублены сотни невинных людей? – Невинных? – В трюмо отразилось мое искаженное ненавистью лицо. – Каждый из них виноват в том, что случилась вопиющая несправедливость! А поганую кровь нужно вытравливать целиком с лица земли. – Ты не щадила никого, бездушная тварь! Ни взрослых, ни детей! – Ошибаешься, – хихикнула я в ответ на комплимент. – Тварь была очень добра, терпеливо ожидая, пока детки вырастут, заведут семьи, и уже потом предоставляла им выбор. В конце концов, в чем ты меня обвиняешь? В том, что один из твоих предков проигрался в игорном доме и пустил пулю в лоб, а его жене пришлось стать уличной шлюхой, чтобы дети не умерли с голоду? Мужчина заметно побледнел. – Да, дорогой, – понизила я голос, – грязная кровь твоего прапрапрадеда сама сделала выбор, заставив проиграть случайно найденные на дороге деньги да еще заложить собственный дом. – Это несправедливо! – воскликнул мужчина. – Дети не должны отвечать за поступки своих родителей. – Еще как должны. – Я выразительно поглядела в сторону дверей и для пущей наглядности выпустила с кончиков пальцев морозное облачко. – Нет! – взревел мужчина и бросился за мной. Да и мне в конце концов надоело возиться с этим бугаем. Обычно нужно совсем немного: запустить ледяные когти под кожу и добраться до маленького тикающего механизма в груди, а потом сжимать его, наблюдая за трепещущим в агонии телом. Но сегодня был определенно не мой день. Жертва отчаянно сопротивлялась. Борясь, мужчина неожиданно приложил медальон к тому месту, где когда-то стучало мое человеческое сердце, и начал нараспев произносить слова. Я догадалась, что это было заклинание, и сильнее сжала когтями кусок бьющейся мышечной ткани. Противник побледнел и пошатнулся, но, заметив торжествующее выражение моего лица, собрал последние силы и еще громче понес свою тарабарщину. После каждого произнесенного слова металлическая бляха нагревалась все больше и больше, пока не ужалила меня огнем. От боли я охнула и вместе с мужчиной осела на пол. На последнем издыхании враг, прижимая медальон к моей груди, продолжал шептать заклинание, в то время как моя хватка с каждым мигом слабела. Рука онемела, заставляя втянуться ледяные когти. По телу пробегали теплые волны, и их жар неуклонно усиливался. Мужчина с трудом выдохнул последние слова и упал без сознания на пол. Я же сгорала и таяла в огне, разрастающемся откуда-то изнутри. Затем перед глазами повисло голубое небо с застывшими островками облаков. *** Тело мягко покачивалось на убаюкивающих волнах, а надо мной склонился Рейно. Милый Рейно, когда-то предавший и бросивший меня. Странно, при этой мысли я не почувствовала прежней вымораживающей ненависти. На смену ей пришло опустошение. Держа мою голову на коленях, Рейно расчесывал мне пятерней волосы, пропуская пряди между пальцами. Потом мягко поцеловал в лоб: – Спи, милая, ты достаточно настрадалась. "Но почему? Как..." – Губы силились сказать хотя бы слово, но с них и звука не сорвалось. Однако Рейно понял. – Я безмерно виноват перед тобой, Майя, и моя вина постоянно при мне. Всех жизней не хватит, чтобы исправить совершенную ошибку. – Подняв голову, он невидяще смотрел вдаль. – Но и губить невинных людей я не мог тебе позволить. – Ты жил счастливо со своей женушкой, растил детей и внуков, в то время как я стала чудовищем! – Если бы криком можно было убить, Рейно разорвало бы от боли в моем голосе. Увы, горло было способно лишь на слабый шепот. – Я не смог жить без тебя, ненаглядная. – Рейно посмотрел в мои глаза, выискивая в них что-то, одному ему ведомое. – Не сумел. Но нашел способ сказать тебе, что раскаиваюсь. – Надо же! – просипела я и закашлялась. – Одна старая ведьма согласилась заговорить оберег, и для завершения ритуала потребовалось вложить в него жизнь и душу, что я с радостью и сделал, потому что сил не было жить так, как я жил. Перед смертью наказал сыну передавать этот оберег из поколения в поколение, не забывая и о семейном предании, потому что знал – рано или поздно ты придешь за возмездием. Слушая его, я вдруг заплакала. Я столько времени мечтала о том, чтобы выплакаться, потому что не могла сделать этого долгие столетия – слезы застывали, не успев родиться. Какое же облегчение пришло вместе с мокрыми солеными дорожками, проложившими путь по щекам! – Майя, – нежно, но твердо сказал Рейно, вытирая мои слезы, – нужно простить. Без твоего прощения никто не может уйти отсюда. Он кивнул куда-то в сторону. Повернув голову, я увидела в размытой дали крохотные фигурки множества людей – всех тех, кого настигла месть, поддерживавшая меня день за днем. Одни бесцельно шатались, другие сидели, некоторые раскачивались на месте. Мести помогала память. Раньше я думала, почему Северный Дед не стер мне её? Ведь знала: он мог. Но не сделал этого, наверное, чтобы исподтишка забавляться моими мучениями. – Возможно, со временем, – буркнула невнятно, отворачиваясь. Рейно улыбнулся: – Я сделаю все, чтобы ты простила. *** – Папа! Папа! – Девочка тормошила мужчину, лежавшего в большой луже воды. – Проснись! – А? Что? – Тот очнулся от забытья, медленно фокусируя взгляд на девочке, и тут же крепко прижал её к себе. – Все кончилось, родная. Круг замкнулся. Теперь мы не будем бояться, правда? – Папа, а где та красивая тетя Снегурочка? – перебила Машенька, не особо вникая в смысл сказанного. – Она ушла искать Дедушку Мороза, – рассеянно пояснил отец, расправляя непослушными пальцами складки на платье ребенка. – Вдруг он заблудился? – А Снегурочка еще вернется? – с надеждой спросила девочка. – Я не дочитала ей свой стишок. Мужчина вздрогнул. – Нет, Машенька, они с Дедушкой пошли к другим деткам. Знаешь, сколько еще подарков им нужно подарить? – ответил он и, увидев расстроенное лицо дочери, торопливо добавил: – А пойдем-ка на кухню, посмотрим, какой торт нам бабушка испекла. – Ура! – Машенька вскочила и запрыгала как козлик, тут же забыв о детских горестях, а потом вдруг притихла: – Папа, а на небушке тоже бывает Новый год? – Да, родная, бывает. – Ну, значит, и мамочке тоже там весело, правда? – Конечно, милая. *** – Эх, растяпа же была Снегурочка, – сетовал Северный Дед, сидя под огромной мохнатой елью. – Однако ж, отучился я быть в одиночестве. Грустно, скучно. Пойду-ка поищу себе спутницу, новую внученьку...
_______________________________________________ * доха - зимняя просторная одежда с широкими рукавами и большим воротником, сшитая мехом наружу |