Василий молча разглядывал витрину продуктового магазина. За грязным треснутым стеклом продавщица Маруся весело раскидывала съестное по полкам. Редкие посетители изредка отвлекали ее от этого интересного занятия своими насущными проблемами. И разобравшись в их вопросах  по поводу дешевого опохмела, Маруся вновь принималась за дело.

Вот уже битый час Василий стоял напротив магазина «Продукты» и смотрел, как работает его любимая. Его потрепанный коричневый плащ за это время успел вымокнуть под мелким моросящим дождем. На брюки и ботинки налипла грязь, но ему не было до этого дела.  Он неподвижно стоял и смотрел.

Снаружи магазин казался крохотной забегаловкой, но, несмотря на это, внутри он был на два-три порядка больше, а значит, его подруге еще как минимум часа три возиться с привезенной грузовиками провизией.

Пару раз они с Марусей встречались взглядами. Казалось, еще немного и между ними промелькнет искра, но треснувшая витрина всячески препятствовала этому. Но зеленые глаза Василия снова и снова вгрызались в мутное стекло витрины.

При взгляде на Василия на лице продавщицы на мгновение  мелькнула кокетливая улыбка, а потом, будто очнувшись ото сна, она снова принималась раскидывать продукты по полкам.

– Эй, привет, дружище! – неожиданно раздался за спиной знакомый голос Макса.

– Привет, – не оборачиваясь, сказал Василий.

– Что тут делаешь в такую рань? По делам? Или дела амурные зовут?

– По делам.

– Надеюсь, ты помнишь про сегодняшний вечер?

– Да, помню.

– Мы будем ждать тебя. Не опаздывай.

– Хорошо. Как Алиса?

– Потихоньку. В последнее время она не выходит из дома. Все чего-то боится. Но мы справимся с ее страхами.

– Передай ей привет от меня.

– Я не думаю, что сейчас это хорошая идея. Но как ей станет легче – передам обязательно. Нервы у нее ни к черту, ты же знаешь. Я даже наш старый фотоальбом спрятал в банковскую ячейку. Не мог видеть, как она постоянно открывала его и плакала навзрыд.

– Прости, если сыплю соль на рану.

– Ничего, друг, все в порядке. Ты единственный, с кем я могу говорить об Алисе. Неважно, сколько соли придется высыпать.

– Она выздоровеет, обязательно выздоровеет.

– Мы все верим в это.

– Прошло слишком мало времени.

– Сколько должно пройти? Два года, три? Десять лет? Сколько?

– Душевные раны заживают долго. Мне понадобилось десять долгих лет, к примеру. Десять тяжелых чертовых лет.

– Я знаю. Поэтому ты меня понимаешь. Вечером мы будем ждать тебя. Не опаздывай.

Василий обернулся и увидел опершегося на фонарный столб Макса. На нем, как и на Василии, был надет потрепанный плащ. Ботинки и брюки, как под копирку, были заляпаны той же самой грязью. Голову Макса украшала шикарная шляпа из мягкого фетра в лучших традициях  американских мафиози. А черная повязка на правом глазу только усиливала этот пугающий обывателей криминальный имидж.

Несмотря на свой молодой возраст, Макс был безнадежно болен. И недуг этот изо дня в день точил его исхудавшее тело изнутри: легкие, печень и почки Макса были почти съедены болезнью. И если бы не его пламенное сердце, то, скорее всего, этот худосочный парень тридцати лет отроду давно бы угас. Но он держится изо всех сил. Хотя друзья прекрасно понимали, что время уже на исходе.

 – Мы будем ждать тебя, друг, – сказал Макс и неспешно побрел прочь.

Василий молча смотрел ему вслед, пока фигура друга не растаяла вдали. Потом он снова бросил взгляд на витрину магазина – за мутным треснутым стеклом, между продуктовых полок,  царила пустота. Маруси не было. Постояв еще немного, Василий бесцельно побрел по городу.

Ранним утром город привычно встречал прохожих серыми красками. Расколотый пару сотен лет назад гражданской войной на части, он до сих пор зализывал раны. О былых сражениях напоминала лишь длинная кирпичная стена, поделившая город пополам, словно пирог с мясной начинкой. До сих пор на противоположной стороне выжженные окна-глаза перекошенных домиков с тоской глядят на срезанные под корень основания небоскребов и развалины закусочных. С тех пор как был уничтожен последний андроид, на той стороне не ступала нога ни единой живой души или даже ее полумертвой механической пародии. Несмотря на это, жизнь продолжала свой ход, и что нас ждет дальше – никому неведомо.

Трудно сейчас сказать, с чего все началось. Но все помнят, чем все закончилось – огромный ядерный гриб и звенящая тишина после. Стерлись в памяти имена героев, чьи нержавеющие гробы беспорядочно разбросаны по заброшенным улочкам старого города, позабыты названия на табличках, обратились в прах памятники и скульптуры, пожелтели обугленные фотографии, до неузнаваемости исказив прошлое. Для нас старый город – мертвая зона. Вместе с ним внезапно умерла коррупция и преступность, религия и власть, а государства превратились в эфемерные призраки. Теперь оставшимся на этой земле народам больше нечего делить – мы все ждем весну...

Подойдя к автобусной остановке, Василий взглянул на небо. Ржаво-рыжие тучи мирно расплывались по иссиня-черному небосводу, надежно спрятав за собой ярко-желтую луну.

Возле остановки на скамейке сидел дед Епифан. Завидев Василия, он широко улыбнулся беззубой улыбкой.  Но она тут же пропала, как только из-за угла показался хромоногий Фабиус. Облаченный в рваный лиловый костюм, он с безразличным видом прошел мимо. Василий не спеша подошел к Епифану.

На старике был надет светлый костюм-тройка, черные лакированные ботинки и древняя, как он сам, соломенная шляпа.

– Василий! Как я рад тебя видеть!

– Привет, Епифанушка! Как ты, родной?

– Жду весну.

– Тебя тут не обижают?

– Нет. Кому я нужен? Мне недолго осталось жить в этом городе. Ты-то как?

– Без изменений.

– Стабильность – это хорошо, – важно изрек дед, поглаживая пышные усы.

– По-прежнему не хочешь участвовать в строительстве идеального города?

– Нет. Зачем мне это нужно? Я жду весну. Скажи, ты слышишь эти мерзкие голоса? Слышишь, как ближе к ночи они переходят на шепот? Как они зовут? Знаешь, скоро я уйду в старый город. И ни ты, ни Фабиус, ни кто-либо еще. Мое место там.

– Ты же погибнешь, глупый. Неужели ты уйдешь до наступления весны? И бросишь меня?

– Это лучше, чем сойти с ума. Я устал от голосов...

– Скоро в свои права вступит март и все пройдет. Потерпи, пожалуйста, еще немного. Прошу тебя.

– Хорошо. Я потерплю, раз ты просишь. Главное, не совершай моих ошибок.

– Постараюсь, но не обещаю.

– Это твой выбор.

– Весна настанет, обещаю.

В ответ старик беззубо улыбнулся.

Василий продолжил свой путь, а дед остался сидеть на скамейке, бубня себе под нос какую-то незамысловатую песенку.

Незаметно утро перетекло в день. Улицы заполнили прохожие. Все куда-то шли. И у каждого из них была какая-то своя особенная задача. Без четко поставленной задачи невозможно строительство Нового Города, а без какой-либо значимой цели жизнь здесь невозможна. С потерей цели теряется и смысл существования. Город начинает отторгать своих жителей. Отторгнутые и опустошенные, они превращаются в бастардов. А потом и вовсе сходят с ума.

Василий как раз был одним из таких. Практически с самого рождения он превратился в изгоя, как и многие другие, кого не принял город. И все, что Василий может, – ходить бесцельно по улицам, временами делая остановки для беседы с себе подобными. Увидеть иных обитателей не позволяет город – все они заняты его строительством.

Город – и палач, и судья, и мать, и отец, не терпящий пререканий и апелляций. Каждый новый день ничем не отличается от предыдущего. И так на протяжении почти двух сотен лет. Все что остается – ждать весну, потому что весны никогда не было в этих краях.

Ближе к полудню Василий успел дойти до границы – массивной кроваво-красной кирпичной стены. Только на границе двух городов голоса в его голове на какое-то время притихли. Подойдя к ней вплотную, он увидел, как ему в голову нацелилась система лазерной установки. Если пройти еще сто пятьдесят метров, то она выстрелит. Это один из самых надежных способов прекратить свои страдания. Но есть и другие. Правда, они скорее признаны продлить страдания тех, кто решил сбежать, нежели их прекратить. Посему ампутация конечностей при помощи кибернетических машин не самое страшное наказание за попытку побега в этом городе.

Неподалеку от границы расположена заброшенная железнодорожная станция. Там обитают неудавшиеся беглецы. Под предводительством Сальвадора они ночами нападают на других изгоев в отместку за свои неудачи.

Несмотря на то, что Сальвадор трижды пытался совершить побег – и каждый раз ему что-то отрезали безразличные к чужой боли механизмы, превратив его в слепого калеку на инвалидном кресле, – одно его имя вселяло и вселяет цепенеющий ужас в каждого из нас. Это не мешает отчаявшимся смельчакам пополнять ряды армии Сальвадора. В конце концов каждого из них ожидает ритуальное потрошение и утилизация системой безопасности. Тем не менее каждый день к железнодорожной станции тянутся новые рекруты. Они приходят, чтобы исчезнуть без следа.

За станцией расположился хвойный лес. Красно-желтые ели, темно-фиолетовые пихты, грязно-желтые сосны еле слышно перешептываются друг с другом. В лесу, в самой чаще, есть озеро. На самом дне его находятся искореженные бочки с радиоактивными отходами. Именно из-за этих прохудившихся от ржавчины бочек озеро играет разнообразными цветами и оттенками. Но чтобы до него добраться, придется преодолеть длинный путь по усыпанным кассетными бомбами и минами тропам.

Народная молва твердит, что где-то в самом центре этого радиоактивного варева находится неразорвавшаяся с войны бомба. И когда коррозия проест толщу металла, новый ядерный гриб озарит горизонт, сметая все живое на своем пути. Но нам нет до этого дела – мы все ждем весну.

На обратном пути Василий встретил семейную пару Карно.

– Приветствую вас, – обратился Василий к ним.

– Привет, Вася! – в один голос сказали в ответ они.

– Куда путь держите, друзья мои?

– К железнодорожной станции, – сказала миссис Карно.

– Мы устали, – добавил мистер Карно.

– И мы сделали свой выбор, – продолжила миссис Карно, – Так что прощай, милый друг Василий. Мы будем скучать по тебе, сколько бы нам ни отмерила судьба.

– Вы уверены, что действительно хотите этого?

– Да, – в один голос сказали они, и, откланявшись, направились в сторону обители Сальвадора. Василий же побрел в противоположную сторону.

Ближе к обеду Василий добрался до центра города и направился к дому Алисы. Ему хотелось с ней попрощаться.

Алиса жила на одной из безымянных улиц в разваливающейся пятиэтажке на последнем этаже вместе с Максом. Как бы она ни боролась, но безумие брало над ней верх. Когда Василий видел ее в последний раз – она была на грани. И он очень надеялся, что за прошедшие месяцы ей стало хоть немного лучше.

Зайдя в усыпанный битым стеклом подъезд, Василий поднялся по залитой ядовито-зеленой краской лестнице на пятый этаж. И увидел знакомую обшарпанную дверь – единственную на весь этаж. Двери других квартир были сорваны с петель, а в квартирах было пусто и выл сквозняк.

Подойдя к двери, гость схватился за ручку и дернул на себя. Дверь оказалась незапертой.

– Алиса, это я. Нам нужно поговорить. Я буквально на пару мгновений и не отниму у тебя много времени, – с этими словами он прошел в узкую прихожую. – Алиса? Ты дома? Макс сказал, что ты никуда не выходишь. Алиса, ты тут?

Нет ответа.

Василий осторожно прошел в комнату. В комнате был до боли знакомый беспорядок, но ни Макса, ни Алисы не было. Не было их и на маленькой грязной кухоньке. Только стол без одной ножки, стул, табуретка, покрытый плесенью умывальник, да пара смятых жестяных банок валялись на полу. Большое окно было наглухо заклеено серым скотчем. В уборной грустно лежал на боку разбитый унитаз и не было двери, а дверь в ванную была заперта.

Стук в нее не принес результата.

– Алиса, ты там? Алиса? Алиса!

Но за дверью царила гробовая тишина.

Повозившись немного с дверной ручкой и проржавевшим насквозь замком, Василий выбил ее двумя ударами плеча. Хлипкая деревяшка сперва лопнула посередине, а потом и вовсе слетела с петель.

Когда обломки дерева шумно рухнули на пол, взору Василия предстала ужасающая картина – Алиса лежала бездыханная в окровавленной ванне, а рядом на кафеле валялась запачканная кровью опасная бритва.

Василий впервые видел Алису такой необычайно спокойной. Она будто заснула, и казалось, что она вот-вот проснется. Но она не проснется. Никогда.

– Жаль, что из всех лекарств ты выбрала холодную бритву и горячую воду. Даже проститься не успели. И что теперь станет с Максом, ты подумала?

Он аккуратно склонился над трупом и нежно поцеловал на прощание в лоб. Потом резко развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал прочь.

На улице по-прежнему пасмурно. Вновь накрапывает мелкий дождь, и небо все такое же, как и было.

Выскочив из парадной, Василий в спешке направился к месту встречи с Максом. Его путь лежал через весь город к центру утилизации – месту, где каждый житель находит свое последнее пристанище. Если, конечно, это можно так назвать. Традиция закапывать трупы в деревянных ящиках сошла на нет после войны, как и традиция сжигать их в печах. Вместо этого «биологические отходы» (такое официальное наименование носили умершие в городе) замораживают в жидком азоте, а потом гигантский пресс разбивает промерзшее тело на миллиарды мелких осколков, которые позднее добавляются в удобрения. Позднее серо-коричневые полиэтиленовые мешки с удобрениями отправятся в «Сады Эдема» – гигантский ботанический сад, главный источник фруктов и овощей, а также единственный научно-исследовательский центр в городе. Обычно изгоям путь туда закрыт, и если они туда и попадают, то только в виде удобрений. Такова жизнь.

Пока Василий бежал к месту встречи, голоса в его голове наперебой обсуждали случившееся. Постепенно обсуждение переросло в жаркий спор, который, в свою очередь, перерос с бессвязные крики, а крики – в невнятный шум. Вся эта каша бурлила в голове, вызывая тошноту и головокружение. Мир плыл перед глазами размазанными пятнами, а немногочисленные прохожие превратились в едва различимые тени. Они пытались что-то сказать, но тщетно – из их жалобно распахивающихся ртов не вырывалось ни звука.

Незаметно жилые кварталы сменились индустриальной зоной. Василий узнал ее по характерному гулу автопогрузчиков.

Рабочие флегматично дергали рычаги чадящих пережженной соляркой машин, совершенно не обращая внимания на незваного гостя. И автопогрузчики послушно сгружали, загружали и перевозили с места на места желтые, красные и фиолетовые ящики. Иногда ящики с грохотом падали на шершавый асфальт и, расколовшись, извергали наружу многочисленные стальные детали. Обретя свободу, причудливо изогнутые железяки звонко разлетались в разные стороны. Потом во время двухчасового перерыва их соберут обитающие в бараках беспризорники, чтобы затем обменять на еду и другие необходимые предметы.

Василий бежал вперед, никуда не сворачивая, пока наконец вдали не показалось кирпичное четырехэтажное здание с двумя параллельно растущими черными трубами на крыше. Окна дома были зарешечены. А из труб шел бирюзового цвета дым.

Подбежав ближе, Василий увидел лежащего на пороге Макса.

Василий опрометью бросился к другу, но было поздно – он был мертв.

Увы, Макс ненадолго пережил Алису.

Оставив бездыханное тело в покое, Василий поднялся на две ступени выше и постучался в обитую ржавыми железными листами дверь. Как уславливались: два длинных стука, три коротких и один длинный. Пару мгновений спустя дверь с лязгом отворилась, и на пороге показался доктор Орикс, а из-за его спины то и дело боязливо выглядывал его помощник Еврасик.

– Привет, Василий. Мы ждали тебя, – обратился к гостю Орикс.

– Мы ждали тебя, – повторил Еврасик.

– Да, мы ждали тебя. Где Макс?

– Он не дошел до двери пару ступенек и умер.

– Умер... Еврасик, забери, пожалуйста, тело. Жаль, что такие хорошие товарищи угасают... Это печально. Как затащишь тело – неси в утилизационный блок номер девять. А ты, друг мой, проходи. У нас много дел.

Василий вошел внутрь и пошел вслед за доктором, оставив Еврасика с трупом наедине.

Длинный коридор сменялся другим длинным коридором. То там, то тут слышались гулкие удары тяжелого пресса, с хрустом разбивающего промерзшие насквозь тела.

Шли молча, погрузившись каждый в свои мысли.

Когда последний коридор кончился, доктор подошел к облепленному паутиной канализационному люку и принялся открывать его. Ржавый вентиль на люке поддавался плохо. Приложив недюжинное усилие, доктор отворил люк. Дальше путники продолжили путь ползком по узкому тоннелю. Они ползли и ползли, пока в конце не забрезжил слабый свет.

Выбравшись наружу, Василий с доктором оказались в большом зале, где их уже ждали странного вида фигуры в серых балахонах с капюшонами, глубоко надвинутыми на лица. Фигуры стояли полукругом возле большого прямоугольного алтаря, на котором мрачно горели оплывшие воском свечи.

– Все ли готово к обряду, друзья? – спросил доктор.

– Все готово, доктор, – хором ответили они.

– Хорошо, тогда приступаем.

– А где Макс? – неожиданно спросил кто-то из присутствующих.

– Он умер на пороге. Несколько ступеней не дошел до двери. Еврасик потащил его тело утилизировать. Еще вопросы?

Повисла гнетущая пауза.

– Нет вопросов, – подытожил доктор.

Серые фигуры принялись за дело: на алтарь были положены рыба, кальмары, креветки и крабы, а также порезанные дольками яблоки и гроздья желтого винограда. Воскурили благовония: терпкие ароматы розы, корицы и миндаля поползли по залу, то и дело щекоча ноздри присутствующих.

Несмотря на пронизывающий до костей сквозняк, все присутствующие держались бодро и непринужденно, хотя в глубине души нервы каждого были натянуты как струна.

Пока шли приготовления, Василий скинул с себя всю одежду и встал напротив алтаря.

Когда все приготовления были закончены, собравшиеся приступили к обряду – обряду вызова Весны.

Вот уже на протяжении двухсот лет маленькая группа еретиков-нонконформистов безуспешно пыталась вдохнуть жизнь в умирающий с каждым днем город. Год за годом город отторгал все больше жителей, запирая каждого по отдельности в плену собственного безумия. Еще немного, и город прекратит свое существование: все обитатели превратятся в тени, а сам он исчезнет навсегда. И пока этого не произошло, разномастные революционеры и диссиденты объединились, ибо умирать страшно всем – вне зависимости от убеждений.

Вдохнуть жизнь в город пытались еще первые поселенцы после окончания войны, но им мешали это сделать раскиданные по округе остатки регулярных войск бывшей империи. Каждодневные стычки были делом вполне привычным. И местность вокруг нынешнего «Центра Утилизации» напоминала скорее одно большое кровавое озеро, пока в один прекрасный день все эти воинствующие группировки не перебили друг друга без остатка.

Жизнь потекла своим чередом: кто жил и отстраивал город, кто сходил с ума и мучительно умирал, пока остальные были заняты делом. Но чем больше проходило времени, тем больше изгоев появлялось. И последние стали задаваться вопросом: «Почему так?» На этой волне многие отчаянные смельчаки уходили в мертвую зону, другие принимались за расследование и шли к цели, до тех пор пока их изуродованные тела не находили у границы.

Первым, кто добрался до истины, был Макс. Однажды он пропал на целую неделю. Все, кто знал его, заочно похоронили бедолагу. Но он вернулся в город на исходе седьмого дня. Весь в крови, лишившийся одного глаза, он раскрыл нам страшную тайну. И был первым, кто попытался вдохнуть жизнь в город. Но тщетно. Вторыми были Епифан и Фабиус. Их поход был куда более трагичен, нежели поход Макса. Фабиус стал хромым калекой, а Епифан превратился в юродивого. Третьим был Сальвадор. Вернувшись ни с чем, он попытался убежать из города. Потом еще и еще, пока город не лишил его зрения. Четвертыми были супруги Карно. И опять неудача. Ну а пятой стала Алиса. Все они либо мертвы, либо находятся на той опасной грани, когда жизнь не более чем принудительное существование, сродни отбыванию тюремного срока в былые времена.

Василия не пугала его возможная печальная участь. Он уже потерял все, что только мог. И потеря жизни не казалась пугающей. Наоборот, сейчас подобный исход казался ему наиболее естественным и логичным.

Алтарь со скрежетом начал сдвигаться вправо.

Собравшееся замерли, затаив дыхание. Здесь, в самом сердце города, каждое мгновение может стать последним.

Как только алтарь закончил свое движение, из глубины послышался гул автопогрузчика. Спустя какое-то время автопогрузчиком из недр земли на поверхность была извлечена опутанная проводами и пульсирующими кровеносными сосудами капсула, Внутри нее находился древний старик, чья жизнь теплилась только лишь благодаря системе жизнеобеспечения. Но и она уже была практически бессильна перед надвигающейся смертью.

Пластина, на которой находились яства и дымили благовония, так же пришла в движение. Там, за толстой стальной крышкой, находилась вторая капсула. Именно в нее должен лечь Василий. А дальше все будет зависеть от того, примет ли его город.

После того как его погрузили в физраствор, тело Василия пронзило несколько десятков острых иголок. Началось болезненное подключение к системе жизнеобеспечения.

За мучительной процедурой молча наблюдали собравшиеся еретики во главе с доктором.

Подключение к системе прошло на редкость быстро. Крышка с яствами задвинулась, и алтарь начал движение обратно.

Вернувшись на свое место, он выпустил клубы пара и замер. Привычно замигали красные огни и завыла сирена. Над головами еретиков, в мутной синей дымке, загорелось слово «Loading...» Следом показалась надпись: «Идет передача данных...» А потом крупными буквами замигало слово «COMPLETE».

Капсула со стариком отъехала от алтаря на несколько метров.

Над головами еретиков снова загорелась надпись: «Идет отключение от системы жизнеобеспечения. Завершено 1%». Когда цифра достигла ста процентов, капсула со стариком распахнулась и тощий седобородый старец глухо упал на пол.

Фигуры в балахонах обступили тело и, водрузив на мягкие подушечки лап, уложили на алтарь. Тело умершего старика Орикс обильно полил из канистры пахнущей сандалом горючей жидкостью.

Чиркнула спичка, и синеватый огонь мгновенно охватил алтарь...

Василий открыл глаза. Мрачный перрон раскинулся пред его взором. Неподалеку на облезлой скамейке сидел Макс. Он был все такой же одноглазый и больной.

– Эй, привет, дружище! – раздался знакомый голос Макса.

– Привет, – ответил Василий.

– Что тут делаешь в такую рань? По делам? Или дела амурные зовут?

– По делам.

– Надеюсь, ты помнишь про сегодняшний вечер?

– Да, помню.

– Мы будем ждать тебя. Не опаздывай.

– Хорошо. Как Алиса?

– Потихоньку. В последнее время она не выходит из дома. Все чего-то боится. Но мы справимся с ее страхами.

– Передай ей привет от меня.

– Ты сам это можешь сделать. Она где-то рядом ходит.

– Правда?

– Конечно!

– Но ведь душевные раны заживают долго. Мне понадобилось десять долгих лет, к примеру. Десять тяжелых чертовых лет.

– Я знаю. Поэтому ты меня понимаешь. Вечером мы будем ждать тебя. Не опаздывай.

Василий обернулся и увидел опершуюся на фонарный столб Алису.

– Привет!

– Сколько лет прошло с нашей последней встречи, друг мой?

– Не помню.

– Да и неважно теперь это. Твой поезд скоро придет.

– Поезд? Но ведь из города невозможно уехать. Никогда.

– Но мы больше не в городе. Город отпустил нас. Ведь больше не слышно тех жутких голосов. Неужели ты не заметил этого?

– И куда мы поедем?

– Ты поедешь, – встрял Макс. – Ты поедешь, а мы останемся. Или, если позволишь, вернемся назад в город.

– Мы вернемся, забыв все, что с нами было. По дороге домой наши тела сгорят, оставив только наше сознание – душу, проще говоря.

– Мы родимся заново и проживем жизни так, как могли бы прожить.

– В том же городе, но совсем другом. Он будет совсем не похож на прежний. Как и мы...

– А что будет со мной?

– Ты уедешь отсюда на поезде.

– Навсегда.

– И мы больше никогда не увидимся?

– Нет, конечно же.

– Мы даже не будем помнить тебя. Как и ты нас.

– Как и ты нас.

– Что же будет дальше?

– Ты уедешь из города.

– Навсегда.

– Вася, я принес тебе чемодан – раздался за спиной голос Епифана, – а то так бы и уехал налегке. Держи.

Василий схватился за ручку увесистого чемодана, и откуда-то издалека хриплый голос из динамиков объявил: «Поезд, следующий по маршруту два, пять, девять, три, прибывает на четвертый путь...»

Не успел он договорить, как поезд подъехал к перрону. Остановившись, состав тяжело вздохнул, обильно выпустив клубы пара. Дверь в вагон отворилась, и на перрон вышел Сальвадор. Он уже не был калекой – перед Василием на своих ногах стоял подтянутый и веселый революционер, облаченный в бархатную синюю униформу проводника.

– Через три минуты отправление, торопитесь.

– Ты будешь мне писать? – в слезах кинулась к Василию Алиса.

– Нет... – ответил он.

– Но почему?

– Я не умею. Я же кот, – грустно ответил Василий.

– Прощай, дорогой друг, – сказал Макс на прощание, махая своей пушистой мягкой лапой.

Алиса последовала его примеру.

Зайдя в вагон, Василий последний раз взглянул на друзей. И из его зеленых глаз потекли слезы.

Дверь вагона закрылась.

Сдавленно зашипев, поезд тронулся с места. Пейзаж за окном побежал вслед за ним.

Не успел Василий опомниться, как перрон с его друзьями растворился в воздухе будто дым. Лишь покрытые инеем деревья тянулись за поездом блестящей стеной.

Печально вздохнув, Василий медленно побрел в единственное на весь поезд купе. Там, сидя за небольшим столиком на обитом красным дерматином кресле, он осторожно открыл чемодан. Все, что было в чемодане, – старый фотоальбом с пожелтевшими он времени фотографиями. На титульном листе большими буквами было написано: «Василию от Алисы и Макса на память».

Просмотрев старый пыльный альбом до конца, Василий бережно положил его на столик и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.

На мгновение мир остановился и замер, а потом как ни в чем не бывало продолжил свой ход вместе с поездом. Василий уснул. Ему более не суждено было проснуться. Только поезд все ехал и ехал куда-то вперед, а за окнами, звонко звеня капелью, наступала весна...