Сентябрьское утро, унылое и дождливое, Соня в гимназии, я в квартире перед зеркалом перебирала на голове волосы — искала седину...

Мы безбожно проспали. Накормив и собрав ребенка, усадила на метлу и помчалась из пригорода в столицу. По прямой, где ни пробок, ни светофоров, лететь минут десять, вполне успеваем.  Зося верещала от удовольствия, я была счастлива. И тут хлынул дождь. Нам не страшно, обе в курточках — не размокнем, а вот метла... Не любит она воду, как... прям как  я — Африку! И глючит по-черному. Помело завибрировало и стало выписывать в воздухе  синусоиды. Сонька смеялась — думала, мама специально американские горки устроила, а у мамы волосы дыбом, мат-перемат (про себя, естественно) и молитвы-заклинания-умоляния на всех известных языках, обещание сделать, что угодно, только б дите не угробить. Чудом долетели, приземлились, Соня ручкой помахала и, довольная, пошла на занятия...

— Я тебя, дрянь, сожгу! Порублю на дрова, гадюка такая! — выпускала я пар уже дома. — Стразы Сваровски? Бриллиантовые бантики? Шелковые ленточки? Да хрен тебе на лопате за такие фокусы! Топор, костер, а пепел над Днепром развею! Я тебя...

Звонок прервал эмоциональные излияния.

— Подожди минутку, — отложила метлу. — Полежи на ковре, подумай, чем чревато злить ведьму. Узнаю, кого черти принесли, вернусь и продолжим.  

Черти подбили соседа. Стоял и растягивал рот до ушей.

— Чего надобно? — Мне не до веселья.

— На кого орешь, Тирка? У меня проводка коротит от воплей.

— Не твое дело. Зачем приперся?

— У-у, злющая, — хохотнул он. — Утюг дай.

— А утюгом не хочешь? — подбоченилась я. — Надо свой иметь. У меня не пункт проката.

— Налицо явный недотрах, — резюмировал сосед и смылся от расправы. Тапок просвистел и стукнулся о предусмотрительно захлопнутую дверь.

— Дождешься у меня! — обуваясь, рявкнула в замочную скважину. — Сделаю тебе коки-вырывоки!

— Тируся, говорят, рыжие девушки отличаются особым темпераментом, — дразнил в ответ нахал.

— Открой, узнаешь, холера! — шваркнула кулаком по дерматину.

— Нема дурных. — Удалился от греха подальше.

— Так ото ж бо.

Пар выпущен, злость улеглась, метла, завернутая в полотенце, преспокойненько сохнет, а я всматривалась в зеркальное отражение. Что бледная после стресса, даже привычные веснушки поблекли, — это есть. Все остальное без изменений. Но ведь в десятку попал, паразит: живу целомудренно почитай уже полгода как. На лбу прочел, что ли? Вроде ж не написано, кожа идеально гладкая и чистая. Да я вся идеальная. Эх, мне бы...

— Так уж и вся? Как насчет внутреннего содержания?

Словно в ответ на мечты прижаться к сильному плечу, рядом с моим отражением как по заказу возникло еще одно. Я снова впала в раж, но уже с положительным знаком.

— Благородие! Голубчик! — душила его в объятиях, целовала, куда придется, и не сразу осознала, что Наставник не спешил с взаимностью, по-отечески похлопал по спине: «Ну, полно, полно, будет тебе, с ног свалишь. Вижу, что не забыла». Приложился к моему челу и ненавязчиво отстранил.

— Как, и это все? Я тебя не видела с католической Пасхи, соскучилась, волновалась, а ты в лобик клюнул и думаешь, отбыл номер?

— Господь Бог жене сказал: к мужу твоему обращение твое, и он будет обладать над тобою.[1] — И все на полном серьезе, хоть бы улыбнулся.

— Я еще с катушек не слетела, чтоб это отрицать, но ты-то чего как не родной? Мужа сейчас нет, а ты здесь и я здесь, — удивилась прохладной отповеди. — Иль не мила тебе стала? — прищурилась подозрительно. — Иль новую деву на примете держишь и потому меня игнорируешь? — села на любимого конька. — Я к тебе со всей душой, а ты!

Откинула волосы, повела плечами, подпрыгнуло на груди ожерелье, звякнули на руках браслеты, и пошла вокруг архангела:

— К нам приехал, к нам приехал Благородие дорогой!

И так к нему прижималась, и этак, и в глаза заглядывала, и о ногу его терлась.

— Как из одежды выходит моль, так из женщины — лукавство женское,[2] — уперся нимбом Иегудиил, с осуждением взирая с высоты своего роста на мою цыганочку с выходом.

Думаю, не мытьем, так катанием: раз секс не светит, то, может, хоть на архангельскую плеть нарвусь. Задрала голову вверх:

— Шановне панство, куда вы дели моего наставника? Зачем подменили чуткого, заботливого, внимательного мужчину на какого-то, — смерила взглядом Благородие, — закоснелого прагматика! Архиерей, он и в костюме от Армани поп!

Высказавшись, я демонстративно надулась и ушла на кухню. Ему же хуже!

— Пиши. — На стол лег чистый лист и ручка.

— Что писать-то? — занесла я перо над бумагой.

— В Небесную канцелярию. Заявление. Я, ФИО, отказываюсь от моего духовного учителя и мирского опекуна, Хвалы Божией архангела Иегудиила. Укажи причину, поставь дату и подпись.

— Да ты что?! По доброй воле я ни в жизнь такую ересь не накалякаю, и не надейся! — Откинув ручку, будто ядовитую змею, вытерла ладони о юбку. — Я за тобой и в огонь, и в воду, на костер и на эшафот взойду! А ты меня все притчами да баснями церковными кормишь, — расплакалась я.

— Вот, значит, как, — навис над столом Благородие. Я вжалась в спинку дивана.— Хорошо, — расстегнул ворот рубашки. Но ничего хорошего я не увидела: шея и нордическое лицо пошли температурными пятнами. — Что же ты при таком похвальном самопожертвовании меня под монастырь подводишь, к позорному столбу толкаешь?

— Господи, ни слова в простоте. Не говори ты загадками, не пугай, я и так уже одной ногой в обмороке! — закатила глаза, заваливаясь на бок.

— Актрисе в обморок упасть, что вшивому почесаться, — встряхнул он меня. — Но речь как раз о загадках, да... — взял он паузу, в один глоток осушив бутылку «Боржоми». —  Загадках прошлого.

— Тыц кота по этим штукам, тоже мне, позор нашел! — отлегло от души, слезы моментально высохли. Даже сплюнуть захотелось: проблема выеденного яйца не стоит, а страху нагнал, словно я опорочила незыблемые принципы светлой ведьмы.

— За такие слова рот с мылом вымою и по губам надаю, — поднял он меня с дивана.

— Лучше б поцеловал, — потянулась к архангелу.

— Поцелуями сыт не будешь. — Развернул и подтолкнул к холодильнику. — Мужчина в доме, а стол до сих пор пустой...

В сковородках шкворчало, в кастрюлях кипело, я металась от плиты к столу и попутно слушала, чем в долгое отсутствие занимался мой обожаемый буквоед. Христианской просветительской деятельностью и лекциями на библейские темы.

— Небось, перед тем как у меня появиться, не успел тумблер переключить, — отбивала молоточком деликатес и поглядывала на Благородие.

— Вернувшись домой, я встретил куратора проекта, архангела Разиила, и меня ждал сюрприз... — Наставник многозначительно замолчал.

Полагалось, я должна прочувствовать всю тяжесть его положения. Я состроила виноватое выражение,  равномерно обжаривая в кляре второй сюрприз.

— И что куратор? — Выложила на тарелки угощение. — Насколько я слышала, приятный мужик с покладистым характером... Не то что некоторые деятели. — Душевная травма величиной с Австралию зарастала с трудом. Архистратиг, чтоб ты был здоров!

— Показал отчетную ведомость, где напротив инициалов моей подопечной  жирный прочерк на всю графу, а в итоговой колонке приписка архангела Михаила с рекомендацией отстранить и не допускать к следующим заданиям.

От обиды пропал аппетит, я отдала свою порцию гостю и смотрела, как он управляется с ножом и вилкой. Вряд ли найдется разговорная тема, способная отбить у Благородия желание вкусно поесть.

— Как поживает ангел Лелахель? — поинтересовалась из вежливости.

— Неполное служебное расследование и выговор в личное дело, — с укоризной ответил Иегудиил.

— Выговор Миша влепил? — Понурив голову, я катала из мякиша хлебные шарики.

— Это из меня можно веревки вить, а он вольностей не терпит.

— Да-да, рассказывай наивным. Из тебя если что и совьешь, так это удавку на собственную шею, а Михаил, тот вообще full zvizdets. Извини за мой британский английский.

Первое задание я выполнила на троечку и, стремясь выбиться в отличницы, уже предпринимала попытку выполнить второе — найти место захоронения Александра Македонского, но ошиблась с датой высадки в прошлое. Тогда я подумала, не пропадать же добру, и использовала оказию в личных целях: чтобы хоть как-то помочь томящемуся в адском узилище демону, я танцевала в месопотамском храме темной богини перед священным змеем и, поцеловав аспида, заклинала помочь любимому. За ритуальные пляски я получила нагоняй от архистратига. После того в прошлое особо не рвалась и спустила задание на тормозах. Оказалось, что влетело и сопровождавшему меня Лелахелю.

— Что за сорт? — Наставник нанизал на вилку кусок сочного розового помидора.

— Бычье сердце. В этом сезоне уродились на даче.

— М-м-м, какая нежная рыба, — смаковал Благородие. — Такую еще не пробовал. Как называется?

— Семенники бешенного испанского быка! — сжала я кулаки. — Вчера тореро заколол его на арене под аплодисменты неиствующей публики, а Темная прислуга вжик! – отпанахала яйца и доставила мне - знала, чем порадовать хозяйку! — Глаза разгорелись, по телу разлился приятный жар воображаемой мести.

Иегудиил поперхнулся и закашлялся. Ухахатываясь, я стучала его по спине и приговаривала:

— Да пошутила я, пошутила, расслабься, водичкой запей. Мозги это, но из того же источника — с корриды. Они и вправду по вкусу как нежнейшая рыбка, страсть, до чего охоча до них, вот Темные и расстарались.

— Кровожадная ты, ведьмочка, — выдохнул архангел, протолкнув застрявший поперек горла деликатес. — Ну все, хватит меня колотить, что у нас к чаю?

Застолье закончилось распиванием чаев с фирменным «Киевским» тортом, после чего Хвала Божия изъявил желание отдохнуть. Воодушевившись, я кинулась раскладывать в гостиной диван, но Благородие остановил:

— Не надо, так прилягу. Принеси подушку и плед.

— А как же я? — расстроилась, но надежды не теряла: — Ты надолго в Среднем мире?

— Взял недельный отпуск.

— Ура! — возликовала я, развесив на спинке стула пиджак и усевшись поближе к архангелу. В голове тут же сложился план: — Субботу и воскресенье проведем в Италии, на автодроме Монцы. Посмотрим квалу и гонку, поболеем, поддержим моего немчика на австрийском болиде, а то знаю я итальянских тифози, отечественный «Феррари» им крышу сносит. Когда вижу в красном кокпите амиго Фернандо, трясти начинает, так бы и врезала древком по шлему! Потом мы...

— У меня другое предложение, — зевнул наставник, — моешь посуду, потом составляешь план розыскных мероприятий.

— А что искать? Я ничего не теряла.

— Прах Македонского. И не делай кислое лицо, Морковка, если начала, надо доводить до конца. — Завернувшись в плед, Иегудиил собрался отчаливать к Морфею.

— Да погоди ты храпеть! — стала его тормошить. — Профита все равно никакого не будет: срок выполнения истек еще в конце прошлого ноября. За каждый просроченный месяц минус один балл от пяти. Учитывая, что сейчас уже сентябрь, то я в глубокой зад... в большом минусе, в общем. Так какой резон напрягаться?

— Смысл в том, чтобы выбраться. Скатилась в зад... в отрицательные величины, и меня, как наставника, с собой за компанию потянула. Пятно позора одно на двоих, так что вместе будем реабилитироваться.

— Ты куратором вместо Лелика? — изумилась я.

— И вместо Лелика, и вместо Болика... и жнец, и швец, и на дуде игрец, — бормотал он сквозь сон. — Все, иди, не мешай отдыхать. — Повернулся спиной и добавил, предваряя вопрос: — С Мишей и Разиилом я договорился.

Благородие давил массу, я быстренько убрала со стола, включила ноут, воткнула наушники и под веселую музычку кликала на ссылки. Информации много, но вся противоречивая и ненадежная. Как вообще можно опираться на свидетельские показания, написанные спустя триста лет после свершившихся событий? Но это еще полбеды. Основная загвоздка с точными датами. В первом задании было доподлинно известно, что датский теплоход «Ханс Хедтофт» затонул 30 января 1959 года. Перенеслась с куратором в определенный день, воплотилась в матроса и своими глазами увидела, как и отчего произошла катастрофа. В случае же с Александром сплошные неясности, куда только гроб с  его телом не перевозили, шутка ли, 2300 лет назад! Между маневрами с гробом дистанция не в один год, так что ж мне, всю жизнь в прошлом сидеть?

А еще ж есть такая наука как хронология, среди адептов которой бурлят страсти, споры и дебаты по поводу огромных неточностей в древней истории, написанной Скалигером в средние века. Этот уважаемый синьор создавал анналы, опираясь на Библию. Если у него не сходились концы с концами, то он попросту «растягивал время», подгоняя решение под ответ. Прям как я, решая задачки по алгебре и заглядывая в конец учебника. Статьи о радиоуглеродном анализе археологических артефактов окончательно перевернули мои несчастные извилины. Одни авторы писали: «Вот оно, эврика! Теперь мы можем утверждать точно!», вторые — им в ответ: «Ничего вы не можете! Где калибровка, мы вас спрашиваем? От чего отталкиваться? Не знаете? Тогда молчите в тряпочку».

— Хорошенькая история, ученые мужи не могут меж собой договориться, а мне что прикажете делать? Какую дату прошлого назвать Благородию? — тихонько возмущалась я, заедая казусы схоластов швейцарским пористым шоколадом. — Получается, всему, что произошло ранее семнадцатого века, верить нельзя.

Когда я наткнулась на заметку о том, что в результате раскопок в Италии, в местности, где по преданию произошла битва с Ганнибалом, вместо останков римских легионеров нашли кости людей, умерших от чумы в тринадцатом веке, я пришла к однозначному выводу:

— Прав был доктор Хаус. Все врут! Буду действовать наугад.

Я перетасовала пять клочков бумажки с написанными на них географическими названиями и, как билет на экзамене, вытянула одну.

— Йес! Эллада! От судьбы не уйдешь. — Выбирая вариант с Македонским, я думала не о симпатичном ангеле Лелахеле, прилагавшемся комплектом к заданию, и не о великом полководце античности, хотя с детства питаю слабость к военным. Я позарилась на Эгейское море, ласковое солнышко и нетронутый цивилизацией песчаный пляж.

Еще раз мельком пролистала инфу, посмотрела фотки и предалась более приятному занятию, нежели насилие над серым веществом: выбору купальника. Я рассчитывала привести Иегудиила на место, ткнуть пальцем «оно!», а потом перенестись в Монцу, посмотреть гонку и остальное время посвятить разврату, загоранию и плаванию.

— Решила, куда путь держать? — Потягиваясь после сна, на кухню зашел архангел и конфисковал остатки шоколада.

— Ага, — проводила я взглядом исчезающее лакомство. Вздохнув, подобрала крошки с фольги и показала на распечатанную карту: — Это здесь, в сорока кэмэ на северо-запад от Салоник.

...Битых три часа я водила за собой Благородие по развалинам древней Пеллы — столице македонских царей. От некогда величественного дворца остались одни руины, время и землетрясения ничего пощадили. Крепостные стены из сырцового кирпича превратились в грязь, покрывавшую фундамент. Рядом шатались такие же любители истории, снимали на камеру остатки былой роскоши, переговаривались, отпускали шутливые комментарии и смеялись. Мое чуткое ухо уловило русскую речь. «Руссо туристо» оказались минчанами. Среди валунов и каменных осколков над подозрительной норой склонились два парня и девушка.

— Как вы думаете, это может быть входом в царскую усыпальницу? — обратилась я к молодому человеку.

— Скорее, похоже на клозет, — хихикнула барышня.

— Вам надо в Виргину, — подсказал второй парень.

— Пожалуйста, подскажите, где она находится?

Я развернула карту.

— Здесь, — указал он на точку в центральной части греческой Македонии.

Поблагодарив, я присела на валун. Новые мокасины натерли пятки, любимые джинсы запылились, на светлом топе появились разводы, волосы растрепались, а ноги гудели. Прочесать пешкодралом шесть гектаров пересеченной местности, это... нормативные слова кончились.

— Как дела? — пристроился рядом наставник.

— Как сажа бела, — привалилась к его плечу. — Где ты был?

— Смотрел галечную мозаику. — Довольно улыбаясь, подставил он солнцу лицо. — Ну что, продолжим поиски? — Вдохнул полной грудью хвойный воздух. — Не раскисай, ведьмочка. — Протянул пластырь.

Заклеив волдыри, я надела рюкзачок и со стенаниями материализовалась в городке у подножья горы Пиреи. Городок — громко названо. Глухая деревня. За ней — поле, а посреди него курган. Прямо в нем, на месте раскопок, расположился подземный музей. Благородие снова где-то задерживался. Подозреваю, чтоб избежать лишних расходов.

— Непревзойденный скряга. Даже моего домового заткнет за пояс по части экономии, — восхитилась я, отдав восемь евро за входной билет, и спустилась в полумрак и прохладу.

Осмотр музея с аудиогидом занял два часа. Выдержала, потому что понравилась аутентичность обстановки и заинтересовали артефакты — золотые доспехи, оружие, драгоценные украшения и серебряная посуда, принадлежавшие царской семье. Какие серьги, какие бусы, диадемы, кольца и булавки из чистого золота лежат за стеклом! Увидела и сразу забыла о натруженных ногах. Жаль, фотографировать запрещено.

Вторая часть музейного пространства отведена под реконструированные гробницы. Внутрь, в саму гробницу, заходить нельзя. Я стояла перед фасадом усыпальницы Филиппа II — отца Александра Македонского, рассматривала фриз, разрисованный сценами охоты, слушала голос гида и представляла, какой священный трепет охватил археологов, когда они проникли в погребальную камеру, вскрыли мраморную шкатулку, а в ней обнаружили золотую урну с кремированными венценосными останками.

Перед следующим фасадом сердце учащенно забилось.

— Ну... ну... ну! — подгоняя неторопливого рассказчика, горящим взглядом я сверлила дырки в наглухо закрытых дверях на металлических завесах.

Он все тянул и тянул монотонно и подробно о трудностях расчистки и следах разграблений галльских наемников, да как ломали головы, чтоб не повредить драгоценные росписи. И вот, наконец, в день, когда греческая ортодоксальная церковь чествует архангелов Михаила и Гавриила...

— Что? Внука? Какого внука, зачем он мне нужен! Где сын?! — вырвался крик отчаяния и разнесся по могильнику.

Я поняла, что чувствовал Киса Воробьянинов в заводском клубе, вспоров обшивку стула из тещиного гарнитура и найдя там большую дулю. Крушение надежд и жуткие перспективы. Нелегко отказываться от иллюзий, принимая желаемое за действительное...

Проторчала под землей до закрытия, все расспрашивала, надеясь, что отыщется лазейка в запутанной истории. Но нет, заверили меня, анализы подтвердили, что здесь погребен Александр IV, юный царь, мальчик, убитый в тринадцатилетнем возрасте вместе с матерью. Сын великого полководца. Федот, да не тот.

Выбралась на поверхность, вокруг темно, куда идти — непонятно, что делать — неизвестно. Побрела наугад и в потемках столкнулась с наставником. Фресками он любовался в окрестных соборах, а на меня можно забить, наплевать, бросить на произвол судьбы.

— Не ной, — взял за руку и потащил на буксире в деревню.

— Хочу на ручки.

— Ножками, ножками.

— Сотрутся.

— Отрастим.

— Изверг!

— Неженка...

Отель так себе. Двухэтажный домик для чокнутых туристов, свихнувшихся на древностях. А что еще можно ожидать от греческого села? И Благородия. Спасибо, хоть не хостел, санузел в номере и даже с горячей водой. От ужина отказалась, от расстройства кусок в горло не лез, ограничилась йогуртом и фруктами. Лежала, задрав ноги на стенку, на соседней койке Иегудиил читал книжку. Присмотрелась внимательнее...

— Это же моя книга! Сказочные повести скандинавских писателей. Как не стыдно брать без спроса!

— Почитаю и верну, — перелистнул он страницу. — Нельзя быть жадной.

— Чья бы корова мычала... — Пошевелила пальчиками. На мизинцах новые волдыри. Кого б убить?

— Не переживай, две попытки за один день не так уж плохо, — утешил архангел. — Отсутствие результата тоже результат. Не повезло сегодня — повезет завтра, — обнадежил, захрустев яблоком.

— А может...

Только заикнулась, как он перебил:

— Не может. От воздержания еще никто не умер, — усмехнулся, не отрываясь от книги. Под простыней угадывались контуры голого тела.

— Спокойной ночи, — швырнула в него подушку. — Не забудь выключить свет.

Устала как собака, а сон не шел — не пускали мысли о завтрашнем дне. Решила: ни за что! Шагу не ступлю из этой хибары. Зачем мне чужие загадки? Своих хватает. Вон Руста, сидит в своем шотландском замке под боком у мужа и не заморачивается.

— Надо равняться на лучших, — подал голос наставник.

Намек на Элви оставила без ответа, засопела, притворившись спящей, и незаметно для себя уснула. Всю ночь раскапывала какие-то черепки, с комедийной троицей выкрала золотой шлем из палатки археологов и бегала с ним по степи...

Утром с трудом разлепила веки. Окно нараспашку, солнечный свет заливал комнату, на улице чирикали птички. Иегудиил, бодрый и свежевыбритый, сел на мою кровать:

— Просыпайся, соня, — поцеловал в щеку. — Умывайся, — отметился между лопаток. Я замурчала и шевельнулась. — Завтрак на столе, — смачно приложился чуть выше копчика. — Тебя ждет работа. — Прозвучало как продолжение сна: «Ныряй, Косой!».

Сразу вспомнились вчерашние мытарства и полное фиаско.

— Я бы с радостью, но... не могу. — Повернулась на бочок и накрылась с головой. — Все боли-и-ит, — простонала из укрытия.

— Бедная несчастная Морковка...

Вместе с простыней он поднял меня с кровати, посадил себе на колени и принялся кормить мюсли:

— За папу... за маму... а это за Сонечку...

— Больше не хочу. Мне плохо. — Отклонила очередную ложку и свернулась калачиком.

Благородие обнял покрепче и поцеловал. По-взрослому. Агрессивно, по-мужски. Кровь забурлила и погнала по венам. Я вцепилась ему в волосы, не отпускала, постанывая, втягивала его язык...

— Уже лучше? — отстранился архангел.

Смогла лишь кивнуть, обалдев от натиска, вся в предвкушении.

— Тогда приводи себя в порядок, а я сдам номер.

Когда он вернулся, то застал меня снова в постели. Злую, как черт. Монца накрывалась медным тазом, но это было не самое неприятное.

— В чем дело, Тира? — недовольно поднял брови.

— Чтобы проверить очередную версию, надо попасть в оазис Сивы, но я туда ни ногой!

 В ответ я вложила всю накопленную ярость. На тумбочке лопнула стеклянная ваза, цветы рассыпались, на пол полилась вода.

— Господи боже, но почему? — опешил наставник.

— Потому что это в Ливийской пустыне в Египте. В Африке, понимаешь? В Аф-ри-ке!

— Ну и что. И, пожалуйста, потише. Не надо кричать, я не глухой.

— А то! — зловеще зашептала я. — Три с половиной года прошло, как я карабкалась к тебе на Синайскую гору давать ответ на вопрос по Библии, а помню каждую травинку, каждый камешек, будто это произошло вчера. Как я тогда намучилась, кто б только знал... С тех пор я ненавижу Африку, поэтому уволь, но я в нее не сунусь.

— На этот раз забираться никуда не надо, — погладил он меня по голове.

— Не уговаривай, все равно отсюда не сдвинусь. В конце концов, я принцесса, а не гробоискательница. Мне нужна массажистка, парикмахер, маникюрша... Я хочу принять ва-анну, выпить чашечку ко-офе, — прогундосила я.

— Я не буду уговаривать, — согласился Иегудиил. — Я тебя высеку.

— Сколько угодно! — обрадовалась порке. — Лишь бы рука не устала.

— Рассчитываешь на сабспейс? — нехорошо усмехнулся он. — Взгрею так, что взвоешь. Небо с овчинку покажется.

Архангел толкнул, и я растянулась на кровати лицом вниз. Свист треххвостки, и то место, куда он недавно целовал, пронзила адская боль. Словно живьем распилили. Из глаз посыпались искры, начались слуховые галлюцинации: почудилось, что где-то в Преисподней зарычал демон.

— Плять! — взвилась я вверх.

Скатилась с постели и забилась под койку. Спина и ягодицы полыхали огнем, меня трясло вместе с рамой, я рыдала, заклинала его унять нечеловеческие муки, обещала стать шелковой и сказала, что готова отправиться хоть на Марс.

Благородие вытащил меня из убежища, провел ладонью вдоль позвоночника, и от облегчения я едва не потеряла сознание. Пискнув «спасибо», умчалась в санузел и там опять дала волю слезам. Жаловалась на судьбу, жестоких архангелов и долгое отсутствие Всадника. Потом умылась и пошла на переговоры.

— Иегудиил, в Египте сейчас неспокойно, там заварушка и стрельба. Введено чрезвычайное положение и комендантский час. Как работать в таких условиях? Я не хочу лезть под пули... Я боюсь. Давай отложим до следующего раза, когда в стране нормализуется обстановка.

— Не бойся, Морковка, — обнял он меня. — Со мной ты будешь как у Христа за пазухой...

В Сивы мы попали не сразу. Сначала Благородие переместился в Каир — получить разрешение на посещение оазиса, так как он находится рядом с ливийской границей. Египет с Ливией не очень дружит и в недалеком прошлом уже имел конфликт. За разрешением мы поехали в полицейский участок на каирском метро. Кругом толпы народа, теснота и давка. В кассе на сдачу архангелу надавали кучу грязных мятых бумажек, именуемых египетскими фунтами.

— Будет, чем бакшиш давать, — рассовывал он по карманам полуфунтовую мелочь.

Подхватив рюкзак с нашими вещами, он прошел по перрону мимо первых двух вагонов (они только для женщин) и втиснулся в следующий. Я спряталась поглубже и не высовывалась, а что там думали пассажиры, глядя на вздувшуюся в районе живота футболку наставника, меня волновало меньше всего.

Получив пропуск, мы добрались до автовокзала, загрузились в видавший виды микроавтобус и выехали на Сивы. Не знаю как у Христа, но за пазухой у Благородия уютно, спокойно и жарковато. Перед глазами умеренно волосатая мужская грудь, с удовольствием бы об нее потерлась, не имей я в избытке собственную шерсть. Помимо нас в салоне находились корейские туристы, египетские военнослужащие и непонятные личности арабской наружности. Расчетное время в пути порядка восьми часов, но старый драндулет часто ломался и останавливался. Водитель и кондуктор каждый раз объявляли пассажирам «Иншалла», то есть «все в воле Аллаха», и ныряли под капот реанимировать двигатель. В дороге нас застала песчаная буря, и я еще раз вспомнила по матушке и по батюшке, почему, мягко говоря, недолюбливаю Черный континент. Собственно, ничего против него не имею. Пусть себе живет и здравствует в мире и процветании. Просто это не мое. Не лежит душа, климат не подходит, и тут уж ничего не поделаешь.

После бури микроавтобус окончательно умер, и оставшиеся десять километров архангел пилил пешком. Я не жаловалась, хотя очень хотелось пить. Моей покладистости поспособствовала не столько примененная треххвостка, сколько арабская музыка, оравшая на весь салон. К двум часам ночи Иегудиил дошагал до Сива-сити, благополучно миновал полицейский контрольный пункт, вселился в гостиницу и выпустил меня исследовать номер. Затем мы вместе приняли душ, он меня выкупал, высушил, мы налакались воды и завалились спать. Я долго по нему топталась, выискивая место поудобнее, устроилась на голове и отключилась.

Утром, завтракая на балконе (Благородие за столом, я под столом), мы держали «совет в Филях». Я делилась гипотезами и предлагала варианты решения. Радикальные, ресурсоемкие, идущие вразрез с его понятиями о морали, чести и достоинстве он отклонил.

— Спаивать, связывать, пытать и шантажировать мы никого не будем. Экскаваторы, грейдеры, пневмоколесные краны и прочая крупная техника нам не подходит, — отрезал наставник, чем вверг меня в уныние.

— Копать отказываюсь, — заявила я. — Где ты видел котов с лопатой?

— Я тебе выдам детский совочек... Ай! — потер он укушенную щиколотку. — Кофе хочешь?

— С тройными сливками, — облизнулась я, — и одним сахаром.

В Сиве мы задержались на двое суток, и среди аборигенов о нас сложилось приблизительно такое впечатление: одинокий мужчина европейской внешности приехал в Египет вместе с миниатюрной домашней любимицей. Он с ней ласков и редко выпускает из рук, она дичится посторонних и, едва завидев чужака, шипит, показывает клыки и юркает хозяину за пазуху. Наружу торчит только хвост, доставляя мужчине неудобства: шерсть лезет в нос и щекочет лицо. Он его поправляет, и получается меховой воротничок. Кошка ревнива и требует постоянного внимания, хозяин с ней разговаривает, она по-своему отвечает — то обиженно мяукает, то довольно мурчит и трется о подбородок и шею. И никому невдомек, что за коротким «мяу» скрывается человеческая речь. Как в старом детском мультике про Кваку-задаваку: вам может показаться, что мы квакаем, на самом деле — песню мы поем.

После завтрака Благородие взял напрокат велосипед, и по песчаной дороге, утрамбованной до плотности асфальта, мы  покатили меж пальмовых садов и заборов из пальмовых листьев в западном направлении к бедуинскому поселению Балад Эль-Рум. Двадцать два года назад греческие археологи нашли там развалины античного дорического храма и объявили на весь мир, что под храмом находится могила Александра Македонского. Непонятно из каких соображений египетские власти категорически запретили дальнейшие раскопки, и тайна захоронения осталась нераскрытой.

Навстречу нам попадались загорелые до бронзы местные жители — берберы. Старики и женщины передвигались на тележках, запряженных осликами. Мужчины — верхом, свесив ноги на одну сторону. Везли траву, бочки с водой, дрова. Фактически, оазис Сива — это большое село, к которому примыкают деревни поменьше. Поравнявшись, здоровались с архангелом и улыбались, завидев мою рыжую мордочку: я выглядывала из просвета между пуговицами его тенниски и всех игнорировала.

Когда мы прибыли на место, перед мои глазами предстала удручающая картина, которая никак не стоила шестнадцати километров тряски в жару по верблюжьему пути. Курганы из валунов, обломков камней, скалистые остовцы и песчаная насыпь, накрытая тентом, столб с табличкой на арабском, указатель направлений и предупреждение: «Ахтунг минен! Рядом граница».

— Я не сапер! — Забралась наставнику на плечо и цапнула его за ухо.

— Здесь безопасно, — стащил он меня за шкирку. — Ищи! — Поставил на землю и легонько пнул под хвост.

Прижав уши, я прошмыгнула между камней, забралась на насыпь и оглянулась: вдруг Благородие передумает? А его и след простыл! Песок подо мной пришел в движение, я как с горки съехала вниз и свалилась в котлован с остатками колонн и расколотыми плитами фундамента. В одной из стен зияла дыра наподобие той, что я видела в Пелле. Если это клозет, подумала я, вернусь и загрызу архангела. Мысленно перекрестившись, я осторожно полезла в проем.

Метров через пять он закончился, дальше обрыв, пустота и кромешная темень. Включилось ночное зрение, я спрыгнула и оказалась в длинном коридоре, вдоль которого расположились открытые камеры — помещения без дверей. Стены камер выложены из песчаника и сплошь расписаны иероглифами. Осторожно, постоянно озираясь (мне казалось, что из темноты на меня кто-то смотрит), я обследовала весь периметр. Насчитала сорок пять комнат. Облазила кучи мусора, натыкалась на керамические черепки, куски проржавевшего металла, человеческие черепа и скелеты небольших животных. Скорей всего при жизни это были шакалы, они здесь водились в древности и потрошили мумии. И все. Какой-то коммунальный склеп, разграбленный неизвестно когда.

Вернувшись к лазу, стала звать Иегудиила. Минут через десять он меня телепортировал прямиком в гостиничный номер, сам явился через полчаса — под звездным небом принимал минеральные ванны в источнике Клеопатры. Кому отпуск, а кому каторга.

На следующий день встали ни свет ни заря, перекусили и поехали  в храм Оракула. Жрецов там, естественно, и в помине нет, но вдруг, думаю, какая идея в голову стукнет, место все-таки неординарное, да и Александр в нем побывал — пользовался услугами предсказателя. По ступенькам, вырубленным в скале, поднялись наверх, миновали площадь заброшенного глиняного города и подошли к подножью храма. Уцелели внушительные стены, высотой в три этажа современного дома, и два зала.

— Ты пока настраивайся на контакт с коллегами, а я прогуляюсь по внутреннему двору, — вытащил меня наружу Благородие с намерением опустить вниз.

— Не надо! — вцепилась я в тенниску. — Мне одной страшно!

— Не страшнее, чем выкидывать коленца перед аспидом, — уколол он и вздохнул: — Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная.[3] —  Чмокнул в нос и пошел.

— Ты назвал меня свиньей? Это я-то свинья?! — крикнула ему в спину, но он даже не обернулся. — Ладно... я свинья, только не уходи! — побежала следом.

На моих глазах архангел растворился. Истаял, как снег на солнце. Прозрачный воздух, свежий и прохладный, сменился на знойное дрожащее марево. На месте старого города —  финиковая роща с оросительным каналом, а вокруг скального плато колосилось житное поле, разделенное дорогой, словно пробором. Среди колосьев мелькали человеческие фигурки в белых чепчиках, по дороге, поднимая клубы желтой пыли, удалялась группа всадников. На шлемах развевался плюмаж, пластины доспех искрили на солнце...

— Он остался доволен ответами?

— Завоеватель пришел с миром, и я сказал ему то, что он жаждал услышать: сын владыки Олимпа станет царем царей.

— Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Его храбрость граничит с безумством, его погубит одержимость собственным мифом... Сколько ему осталось?

— Неполных девять.

— Что бочка воды в Ниле.

— В настоящем он живет только наполовину, другая часть его души обращена к Вечности, покой он найдет у священных врат Египта... Идемте, святой отец, вознесем молитвы Царю богов за душу македонца, он избавит нас от ненавистных персов.

Когда всадники превратились в точку на горизонте, собеседники подошли к каменной чаше, омыли руки и лицо водой и направились ко входу в храм. Обдирая пузо о шершавый сучковатый ствол, я слезла с пальмы и опрометью кинулась за ними. Жрецы удалялись по коридору, освещенному факелами, я замешкалась в дверях — высвобождала прищемленный хвост — и паниковала: уйдут ведь! Может, скажут еще что-нибудь о последнем приюте полководца, а я не услышу! Великая Праматерь всех ведьм, помоги мне! Я не хочу торчать в Африке до второго пришествия!

Отчаянный рывок, хвост счесан, но свободен, и я помчалась вглубь храма. Влетела в пустой зал, из которого начинались три ответвления. Ипть, куда бежать?! Выбрала то, что по центру. Пронеслась по узкому проходу и попала в святилище — зал с огромной сидящей статуей. Человеческое тело венчала жуткая, рогатая баранья голова с копной дредов. Перед статуей, припав ниц, замерли две мужские фигуры. Тощие зады обтянуты льняным платьем, на плечах шкура леопарда, лбы прижаты к полу, руки вытянуты вперед, на пальце у каждого по перстню с небесным лазуритом.

Прокравшись мимо согбенных жрецов, я спряталась за монументом и стала ждать. Десять минут... двадцать... полчаса... Да сколько ж можно! Гранитные полы без подогрева, так и околеть недолго! Проклиная все на свете, потопталась, потопталась и прыгнула на спину тому, что был ближе. Мяукнула и смылась за статую.

— Поднимайтесь, святой отец. Я почувствовал... я слышал голос священного животного. Это знак. Великий Амон принял наши молитвы.

Ну, наконец-то.

Выглянула из-за постамента, и шерсть встала дыбом: ох и внешность... Жесть! Совершенно лысые, сами смуглые до кирпичного цвета, глаза антрацитовые, узкие губы синюшны, брови и ресницы сбриты начисто... Мамочки, мне дурно...

Пока очухалась, они ушли. По знакомому запаху обнаружила их в боковом пределе. Жрецы, по сути, те же маги, и ничто магическое им не чуждо: хочешь заглянуть в будущее, а ясновидение стопорит — поджигай траву позабористее и смотри кино! Египтяне сидели за столом, вдыхали испарения благовоний, смешанных с дурманом, бредили вслух и тут же записывали на папирусе. Юркнув под деревянную скамью, я зализывала ободранный хвост и слушала откровения, полученные свыше. Об урожае, о разливах Нила, о смене нынешней, отечественной, династии фараонов на чужеземную — греческую, о строительстве нового города на берегу моря и... что? Чего? Прах основателя... храм всех богов... толща песка... Подождите, не отключайте связь!..

Курения из бронзовой масляной лампы воздействовало и на меня. Я осоловела и заснула. Во сне попала в кошачий рай. Мне гладили спинку, чесали за ушками, поглаживали животик и кормили норвежским палтусом. Мррм!.. Открыла глаза — я в гостиничном номере в Сива-сити. Иегудиил водит перед моим носом рыбным филе. Оторвала вместе с рукой.

— Проголодалась, Морковка. — Подлил он молоко в вылизанное блюдце. — Немудрено, день-то на исходе. Узнала что-нибудь полезное?

— Одни ребусы и ничего конкретного. Только время зря потеряла, — пожаловалась наставнику, запрыгнула к нему на колени и с наслаждением выпустила когти.

— Не порть джинсы. — Столкнул на пол и кинул мне пластиковую трубку, обмотанную пеньковой веревкой: — На, точи, дери и сортируй полученные сведения. Анализируй.

Стесав обмотку и разодрав пластик, я доанализировалась до поездки в Александрию, о чем и уведомила Благородие.

— Но пилить через всю Сахару — только через мой труп! — поставила его в известность.

— Обойдемся без кровопролития, — согласился он.

На том и порешили. Повоевали за подушки и заснули на кровати, усыпанной пухом и перьями...

Город, названный в честь Александра Македонского, спланированный его архитекторами и возведенный его строителями, оказался ярким, солнечным, с шумом моря, цокотом копыт и трамвайным перезвоном. Казалось, что аромат кофе по-арабски витает над всей Александрией. Отель мне понравился. Архангел выбрал номер с видом на море и городскую набережную. Старинная мебель была отполирована, полы уютно поскрипывали под мокасинами Благородия, и никуда не хотелось идти — поиски надоели до чертиков. Иегудиил не стал меня слушать, запихнул в рюкзак и на пролетке повез в библиотеку. Новую, понятное дело, старая ведь сгорела. По дороге он комментировал все, что видел, и радовался, как ребенок. В отличие от меня Африка ему нравилась. Перед тем как затолкать меня в рюкзак, он вытряхнул из него вещи и так и оставил.

— Ты что! — возмутилась я. — Это тебе не Поднебесье. Обворуют!

— Ты плохо думаешь о местных жителях, — упрекнул он.

— Я о них вообще не думаю! — огрызнулась и укусила его за палец, когда он пригибал мою голову.

В библиотеке я отыгралась за причиненные неудобства. Наставник шерстил иностранные сайты (мне же было как в анекдоте — «тяжело копытом номер набирать») и работал Гугл-транслейтом. Я гоняла его от компьютера в выставочный зал с фотографиями старой городской планировки и обратно. Просидели до обеда и поехали в рыбный ресторан. Там мне пришлось вести себя примерно и смиренно ждать в рюкзаке, пока наставник поест. В современном Египте котов так не почитают как в древние времена. К моему огромному сожалению, на них уже не молятся. А то бы я развернулась!

Иегудиил оставил меня в гостинице колдовать над распечатками, а сам отправился гулять. К его приходу я более-менее ориентировалась в информации и поделилась мыслями.

— Мне кажется, что под священными вратами Египта жрецы подразумевали античный Гераклеон. В результате землетрясения поднялся уровень моря, и город затопило. Храм всех богов, о котором они упоминали, тоже находился в Гераклеоне. Семнадцать лет назад французские подводные археологи достали со дна огромные культовые статуи из этого храма... Апчхи! Да убери ты их от меня!

— А где связь с Македонским? — Благородие дочистил мандарины и выкинул кожуру.

— Я предполагаю, что мавзолей с усыпальницей великого полководца был расположен в той части старой Александрии, которая ушла под воду в первом тысячелетии нашей эры. Город тогда здорово тряхануло. А там морские течения, до Гераклеона всего девятнадцать километров, еще какие-нибудь катаклизмы и... В общем, вот тебе список необходимого, а я умываю лапы.

— Фрахтовать судно? Нанимать команду аквалангистов? — его брови поползли вверх. — Не выдумывай, Тира. Одна управишься.

— Кошка-подводник?.. Ха-ха три раза!

— Я сделаю тебя женщиной.

— Ты немного опоздал.

Он все-таки сделал. Вернул мне человеческий облик, но зажал дайверское снаряжение:

— Оно только помешает.

— Там шестиметровая глубина, а я не ловец жемчуга. А вдруг акулы! Ты об этом подумал?!

— Клянусь тебе, нет там никаких хищников, и вообще ни о чем не беспокойся. Твоя работа – искать, остальное беру на себя.

— А если не найду? Если моя версия окажется ложной?

— Значит, так и будет. Напишешь отчет, я отмечу, что ты старалась...

Я нашла. В общей сложности полтора суток провела под водой, думала, жабры вырастут.

— С богом, Ихтиандр, — напутствовал меня архангел.

Сон в Вергине оказался в руку. «Ныряй, Косой»...

Видимость плохая, мне все время попадались камни, покрытые толстым слоем нароста — очевидно, обломки статуй. Я заплыла за пределы затопленной суши и опустилась на глубину десять метров. В расселине под выступом заметила неоднородность грунта: из песка что-то торчало. Расчистила, дождалась, когда уляжется взвесь, и увидела мраморную крышку от погребального ларца. На ней — потускневшая многолучевая звезда из желтого металла — символ македонского царского рода. Это то или то? Где же ты, Александр? «Я там, где хотел быть всегда — у своего Отца», — прозвучал в моей голове голос. Мужской, охрипший от бесчисленных приказов: мы сражаемся с царем Персии! Мы отомстим за унижение Греции! Враг! Смерть! Добыча!

Где бы ты ни был, покойся с миром, Великий полководец и неистовый человек. Память о тебе выдержала испытания тысячелетиями. Я столкнула плиту в расселину и поплыла наверх...

Отпуск наставника подходил к концу. Он выдал мне планшет, и я строчила отчет, там же, в  номере отеля. Уходя, архангел сказал, что вернется и проверит, что я накалякала. Я расшифровала по-своему: проверит, чтоб вымарать лишнее.

«... вот так все и случилось, уважаемая Небесная канцелярия, — заканчивала я отчетную писанину, — под чутким кураторством Хвалы Божьей. Последним приютом для останков Александра Македонского стало Средиземное море. Египет, акватория Александрии. За сим разрешите откланяться, с уважением, Тира. Кошка. Ведьмочка. Принцесса Темного Двора».

Я отложила гаджет, размяла плечи и вдруг почувствовала, как бешено застучало сердце и вспотели ладони. Выскочила из-за стола, рванула  дверь и от счастья расплакалась на мужской груди:

— Ваше Высочество... Мор... Дэниель, — хлюпала я носом.

— Да прилепится жена к мужу. — В комнате появился Благородие.

— Он меня заставлял пахать, — жаловалась я шепотом Темному принцу. — Он меня бил, представляешь! И некому заступиться.

— Бей женщину молотом, будет женщина золотом, — усмехнулся Всадник, глядя на меня трехцветными глазами.

— Я золото? — посмотрела на него с надеждой.

— Высшей пробы, — ответил Мор.

Попрощался с архангелом и перенес нас домой. В Тоскану!!!