1. Полыхает Гражданская война от темна до темна...

Окрестности Тамбова

Май 1919 года

Красногвардейская дивизия имени товарища Ленина медленно продвигалась через густой лес. Путь их вел на юг – туда, где белогвардейцы при поддержке интервентов захватили Причерноморье. В Новороссийске – англичане, в Севастополе – они же, в Одессе так и вовсе все подряд. Хороших союзничков сыскал старый режим, нечего сказать. Как только царь Николашка отрекся, так сразу кинулись куски пожирнее отхватывать.

Больше всех переживал за родную Одессу дивизионный комиссар Наум Мильштейн. Там, на юге, оставалась его семья, отец, мать, младший брат, жена и дети. Что-то с ними творится? Вестей из дома никаких, не проходит почта сквозь кордоны да самозваные границы.

А вот начдиву некуда было возвращаться. Не было у него дома. При царе Григорий Шпак служил в пехоте и имел чин штабс-капитана. К большевикам он перешел осознанно, отчаявшись просить разрешения жениться на той, которую любил всем сердцем. Чиста и непорочна была его невеста, но вот, увы, происхождения неподходящего, ибо отец ее всего лишь мастеровым на заводе работал. После Октября Григорий вернулся в родной город и женился на Ольге, да вот только недолгим оказалось семейное счастье. Уже на фронте дошла до Шпака весть, что город родной захватили белые, и его молодую жену изнасиловали и убили как комиссарскую подстилку. Беспощаден стал с тех пор комполка Шпак к белым, поклялся отомстить за гибель любимой.

И вот теперь дивизия идет на юг. Полного штата, даже удивительно. Шесть тысяч штыков и сабель, при тридцати двух трехдюймовках, восьми сорокадвухлинейках и восьми же сорокавосьмилинейных гаубицах, а в придачу еще двенадцать броневиков и три отбитых у белых английских танка, да еще и аэроплан для связи. Плюс приданный дивизион тяжелой артиллерии, восемь шестидюймовых гаубиц.

Сила!

Правда, силой дивизия была только на бумаге. Состав ее оказался достаточно разношерстным, в одном строю стояли рыбак из Мариуполя и токарь из Петрограда, лесоруб из Вологды и шахтер из Луганска. Сам дивкомиссар товарищ Мильштейн при старом режиме в торговом училище учился, да и среди командиров полков мало было таких, кто при царе погоны со звездочками носил. Один из комполка, Николай Громов, при старом режиме так и вовсе машинистом был, на паровозе ездил и поезда водил. Комиссары в полках и батальонах – или такие, как Мильштейн, или бывшие матросы-балтийцы.

Еще чекисты из Москвы, от самого товарища Дзержинского, приехали в расположение перед самым выходом – их начальник товарищ Лацис долго о чем-то с товарищем Мильштейном судачил. О чем, Григорий так и не понял, вроде как по инспекции церквей, хотя странно, что из самой Москвы, да еще сам товарищ Дзержинский инспекторов отрядил, что можно было понять из мандата товарища Лациса. Насколько помнилось начдиву, церковников да монахов чаще своими силами гоняли, а конфискованная утварь обычно попросту пропивалась теми из красноармейцев, кто, увы, не расстался с пристрастием к «зеленому змию».

А вот с начштаба Шпаку повезло. Андрей Станиславович Бобровский, бывший подполковник царского генштаба, человеком был образованным и начитанным. В Красной гвардии с момента образования, пришел сознательно, ибо разочаровался в старых идеалах. Старый знакомый Шпака, кстати, друг друга еще с шестнадцатого знают, со времен Брусиловского прорыва. По нынешним временам это как целую вечность...

Утром двинулись, снялись с квартир и пошли. Шли, как водится, пешком, железная дорога опять не работала. Конникам легче, у них вместо своих двух ног – четыре лошадиных, артиллеристы на своих пушках едут, обозники на телегах. Есть и трактора – тяжелые орудия тащить, да и грузовики, чаще трофейные или даже оставшиеся от старого режима, хотя и парочка новых есть. Хотя толку с них...

– Да будет проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса! – Один из этих самых грузовиков, пускающий из-под капота черный дым, раскорячился посреди дороги, а рядом с машиной стоял и ругался на весь белый свет водитель. – Сколько уже чинил эту колымагу, по винтику перебирал, и все равно!

– Давай я затащу, хоть как-то лучше будет, – решил подсобить водитель проезжавшего мимо трактора. – Мне-то тянуть нечего пока.

– Ох, спасибо, друг, поможешь, пока я эту развалину чинить буду. – Грузовик зацепили за крюк трактора, и колонна продолжила свой путь.

***

– Ну что, Андрей Станиславович, сможем засветло до города добраться? – спросил Шпак своего штабиста.

– Почему бы и нет, Григорий Михалыч? Только вот что-то лес густоват, не припоминаю я, чтобы в этих краях так деревья росли.

– Серьезно?

– Вполне. По моим картам, здесь березняк молодой должен был быть, а здесь роща густая. Да еще и туман сгустился, не видно ни зги.

– Не растерять бы нам дивизию по туману такому.

– Вряд ли. Другой дороги, кроме той, по которой мы сейчас идем, и не просматривается.

***

– Смотри, Максим, лес-то кончается, – заметил соседу один из дозорных, Петро Остапчук, несколько часов спустя.

– То-то и оно, который час уже идем, пора бы и на водопой стать, – ответил сосед, Максим Богун.

– Точно, поле вон вижу, деревня за ним, люди работают...

– Погоди, Петро, что-то там не так. Видишь, какой-то пузатый на коне, плеткой машет, на колени ставит.

– Помещик местный...

– Точно... Товарищ командир! – окрикнул Богун старшего.

– Чего тебе, Богун? – отозвался комэска.

– Смотрите! Мироед над крестьянами издевается!

– Ну-ка, ну-ка... – Комэска глянул в бинокль. – Точно, еще девку вон барин из толпы вытащил. Петро, сможешь его снять?

– Сейчас сделаю, товарищ командир... – Петро прицелился из винтовки и пальнул. И весь эскадрон видел, как пузатый барин свалился с коня и упал в траву.

– Есть попадание! Молодец, Петро! Теперь его подпевал перебить – и все, будет в деревне народная власть! ЭСКАДРОН... В АТАКУ... МАР-Р-Р-Ш!!!

Красные конники перешли на галоп, за несколько минут одолев путь до деревни. Прислужники свалившегося с коня пузана от внезапности удара не успели ничего сделать. Тот из них, кто поднял кнут на крестьян, свалился с пулей в животе подобно своему начальнику. Оставшиеся побросали плетки и палки. Еще один попытался стегнуть коня и пуститься прочь, но новый выстрел успокоил и этого.

– Деревня наша, товарищ комэска!

– Отлично! Так, Вася, давай назад, доложи нашим, что дорога свободна и в деревне Советская власть. Можно остановиться, – отправил комэска одного из своих конников.

– Сделаю! – отозвался тот, вскочив в седло и рванув назад в лес.

Из толпы крестьян, что так и стояла посреди поля, вышел один, седобородый и с узловатой клюкой в руке.

– Кто таковы будете, служивые?

– Революционная красногвардейская дивизия имени товарища Ленина! – ответил комэска. – Пришли народную власть устанавливать. Земля – крестьянам, заводы – рабочим, власть – Советам!

***

Деревня Горюновка, владение бояр Головиных

Травень 7118 (1610) года

– Сколько раз вас еще учить, холопы! Сначала работать на моих землях!!! – поучал селян краснолицый боярин.

– Сделаем, твоя боярская милость.

– Мне надоели ваши отговорки! Все сделаете, и еще по корове со двора я с вас возьму сверх того, что вы мне уже должны. И еще... – боярин призадумался, почесав под бородой. – И еще девок красных десять душ возьму я себе.

– Руби нам головы, но не бери девок! – заломил в отчаянье руки сельский староста Карп Босой, немалых уже лет.

– Мое все это! И вы все тоже мои! Что захочу – то с вами, голопузыми, и сделаю! – Боярин в злобе перетянул старика кнутом. Староста, протяжно застонав, повалился в высокую траву. К нему кинулась девушка, пытаясь поднять и увести, но боярин схватил ее.

– Вот хороша девка. Эй, вы, хватайте еще девок, пока десять душ не наберете! – крикнул боярин своим прислужникам.

Стон и плач пронесся по толпе.

– Эй, чего вы ноете! От вас не убудет! Господь терпел и нам ве... Хр... Хр... – боярин прервался на полуслове, внезапно харкнул кровью и повалился с седла в траву, да и застыл там, мертвый. Освободившаяся девушка кинулась подальше от боярского коня.

– А ну признавайтесь, кто из вас боярину смерти пожелал? А? – замахнулся кнутом один из прислужников, но точно так же свалился замертво. Теперь селяне услышали какой-то приглушенный хлопок со стороны леса.

– Кажись, кто-то с ружьем в лесу шалит, дедушка! – к поднимающемуся с ног старосте подбежал внук.

– И точно, кто-то с ружьем. Чу... Что-то земля дрожит... – удивился старик. – Что?

От леса спешили вскачь конники с развевающимся по ветру красным флагом.

– Красный стяг? Никак какое ополчение? – озадаченно спросил сам у себя староста.

Тем временем странные конники уже заняли деревню и разоружили боярских прислужников, как следует набив им всем морды, связав и поставив под прицел своих странных ружей.

Один из конников выделялся широкой красной лентой на папахе. Другой, в остроконечном шлеме, напоминавшем шеломы витязей былых времен, подскакал к нему и сказал:

– Деревня наша, товарищ комэска!

– Отлично! Так, Вася, давай назад, доложи нашим, что дорога свободна и в деревне Советская власть. Можно остановиться, – отправил комэска одного из своих конников.

– Сделаю! – отозвался тот, вскочив в седло и рванув назад в лес. Остальные конники спешились и начали рассматривать деревню, не снимая, впрочем, своих ружей с плеч.

«Спрошу-ка я у воинов этих, кто они такие и чего хотят», – подумал староста, выйдя из толпы односельчан.

– Кто таковы будете, служивые?

– Революционная красногвардейская дивизия имени товарища Ленина! – ответил тот, кого назвали «товарищ комэска». – Пришли народную власть устанавливать. Земля – крестьянам, заводы – рабочим, власть – Советам!

– Кто таков сам будешь?

– Комэска Михайло Степанов, командир передового эскадрона.

– А я Карп Босой, староста деревни. Так это вы барина порешили?

– Мы порешили. Петро! Иди-ка сюда.

– Я тут, товарищ командир, – подошел к месту беседы добрый молодец в богатырском шеломе и с ружьем на плече.

– Вот товарищи интересуются, ты ли мироеда застрелил.

– Да, я застрелил.

– Ох, вовремя ты подоспел, сынок. Барин наш опять девок надумал портить, вон внучку мою Еленку увести хотел да в бане снасильничать с дворней своей, – старик показал в сторону плачущей девушки, которую утешали подруги.

– Погоди, старик, какой такой барин? Их же нету давно... – спросил комэска.

– Как нету? Есть, вон тот, что валяется, то был боярин Головин, а соседняя деревня – то его имение родовое. А в ту сторону, за лесом, то имение бояр Кисловых. Ты откуда взялси-то, кормилец? Ить и непохож на стрельцов, ружья какие-то неведомые, из немецких земель пришли, что ль?

– Зачем из немецких? Из русских, из Москвы идем беляков громить на юг.

– Каких беляков? Ляхов, что ль? Так они не там, там татары засели.

– Не понимаю я тебя, дед. Какие татары?

– Крымские татары, запрошлый год опять набегали.

– Пусть будут татары, если легче тебе с этого. Им тоже по мордам надаем. А по пути и бояр потреплем, чтоб с хлеборобов драть три шкуры не смели.

– Ну, это дело завсегда Господу Богу угодно.

***

Окрестности Тамбова

Май, 1919 (или какого-то другого?) года

Вокруг красноармейцев понемногу собирались крестьяне, еще не до конца доверяя странным витязям с красными звездами на шапках, но успокоенные вполне мирным их настроением. Да и то, что злого барина убили, внушало надежды.

Тем временем из леса вышли остальные отряды дивизии. Начдив товарищ Шпак подъехал к комэска.

– Так это ты деревню занял?

– Я, товарищ начдив, мой эскадрон, говорят, барина подстрелили какого-то.

– Не просто барина, а боярина Головина, помещика нашего, – вставил слово староста Карп Босой.

– Ну что ж, одним мироедом на свете меньше стало.

– И на том спасибо, что порешили мучителя. Ты, что ль, главный воинский начальник будешь?

– Так и есть, начдив Григорий Шпак, начальник революционной красногвардейской дивизии имени товарища Ленина.

– Староста Карп Босой.

– А скажи-ка ты мне, товарищ Босой, где тут можно на постой стать? Идем-то давно.

– Да где угодно, вон в нашей деревне, а чуть дальше – село, где барин живет... жил, пока твои служивые его не порешили, там домов много. Вон боярскую дворню тряхните.

– Ну, это мы еще сделаем. Говоришь, село чуть подальше? Хорошо, сделаем там штаб наш. Приходите, землю делить будем, как товарищ Ленин нам указывал. – Начдив достал и показал Босому «Декрет о земле».

– Декрет о земле... – не веря своим глазам, прочитал на бумаге сельский староста. Помотал головой, подумав, что померещилось. Но нет, все буквы остались такими же, какими и были. – Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа... Право пользования землей получают все граждане Российского государства, желающие обрабатывать ее своим трудом... Ульянов-Ленин... Неужели? Слава тебе, Господи! Дождались! – Карп Босой сорвал с головы шапку и подбросил в небо. – Дождались! Нету больше барина! Сами будем жить, по себе!

– О чем и речь, товарищ Босой. Теперь вся земля ваша. А что помещик под себя подгреб, то переделим. Только порядок наведем...

– Ох, благодарствуем, воины. Помогли нам ярмо снять боярское. Сына моего душегуб седмицу тому только что не насмерть засек. Лежит в избе, болеет.

– Хорошо, что предупредили. Сеня, позови фельдшера, пусть посмотрит ранбольного! – позвал Шпак.

– Да, кстати, а какие еще помещики? Вроде как их уж давно прогнали.

– Не ведаю того, служивый, – ответил начдиву Босой. – Боярин наш сам тут уже десять лет жил, а до него отец, а до него – дед, а деду сам Иоанн Грозный во времена оны земли пожаловал.

– Чертовщина какая-то. Какой Иоанн Грозный, он же давно умер... триста лет как...

– Каких триста годов? Я же на то лето сына своего старшего женил, как преставился царь-батюшка.

– Ничего не понимаю. Какой сейчас год?

– Семь тыщ сто осьмнадцатое лето от сотворения мира.

– Хм... Странно как-то. Андрей Станиславович, не поможете ли?

– Охотно, Григорий Михалыч, – ответил начштаба. – Семь тысяч сто восемнадцатый – значит тысяча шестьсот десятый от рождества Христова. В Москве совсем недавно низложили Василия Шуйского, и скоро придут поляки венчать на царство принца Владислава, сына польского короля Сигизмунда Третьего из дома Ваза. Шесть лет назад умер Борис Годунов, а Иоанн Грозный действительно скончался двадцать семь лет назад.

– Точно, служивые, так и есть, шесть годов минуло, как Годунов душу Господу отдал. И про Василия Шуйского слыхал я, будто во схиму его постригли. А вы-то сами откуда взялись? Баете не по-нашему, одеты тоже... Не с литовской ли земли? Уж больно складно про ляхов сказываете.

– Пусть будет и литовская. У нас оттуда народу много. Все равно ведь не поверите, коли расскажем. Лучше докажем делом. Бояр, дворян да прочих мироедов тут много в округе?

– Ой, много, служивые. Тот, кого вы порешили, он только один из них, а кругом повсюду боярские земли. И везде то же самое, что и у нас. Дерут по три шкуры, скотину со двора уводят, девок вон, какая приглянется, уволокут, снасильничают всей дворней.

– Ну, дед, этому больше не бывать. Кончились бояре. У вас уже сегодня, а остальным мы поможем. И будет у нас народная, Советская власть, – ответил старосте Шпак, повернувшись к Мильштейну. – Товарищ комиссар, просим выступить, чтобы поняли крестьянские товарищи, что старого мира нету больше.

– Товарищи! – вышел вперед дивкомиссар, блеснув очками. – Великая Октябрьская Социалистическая революция смела старый мир! Теперь власть принадлежит рабочим и крестьянам! Все теперь наше: поля и леса наши, угодья и шахты наши, земля государства – наша! Старого мира не вернуть! Теперь, товарищи хлеборобы, земля принадлежит вам по праву! Кто не работает, тот не ест! И теперь будет у нас, как учил товарищ Ленин, от каждого по способностям и каждому по труду! А с мироедами, помещиками да боярами, мы поступим так, как они того заслуживают. По грехам и суд их!..

Долго еще говорил Наум Мильштейн, и с каждой репликой дивкомиссара понимали крестьяне, что кончились былые времена угнетения и неволи...

2. Кто не с нами, тот против нас

Свято-Варваринская обитель

Червень 7119 (1611) года

Долго тянулись дни монастырского заточения. Еще дольше и горше они кажутся молодым и красивым. Вот так и инокиня Ольга горевала о загубленной жизни своей. Не по своей воле попала она в монастырь. Отдал ее отец по обещанию, в обмен на деньги на хозяйство. Прогорел тогда купец, заключил сделку с обителью: они ему мешок с золотом, он им дочь свою меньшую. И вот уже два лета томилась девица, когда-то на все село красотой своей славная, в келье тесной. И не о спасении небесном молилась она – о том, чтобы вырваться отсюда, белый свет увидеть хоть раз.

Но однажды тихая и спокойная жизнь обители оказалась нарушена. Сквозь молебен стало слышаться пение снаружи стен – из мира:

...Но мы подымем гордо и смело

Знамя борьбы за рабочее дело,

Знамя великой борьбы всех народов

За лучший мир, за святую свободу.

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш-марш вперед,

Рабочий народ!

На бой кровавый,

Святой и правый

Марш-марш вперед,

Рабочий народ!..

Песня стихла, и в ворота обители постучали.

– Именем Революции, открывайте ворота!

– Идите прочь, оглашенные! – отозвалась сестра-привратница. – Это женская обитель, неча ее осквернять своим духом.

– Не хотите – как хотите... – Голоса стихли. И только Ольга, среди всех прочих насельниц монастыря стоявшая на молебне, успела оплакать такой призрачный шанс получить свободу, как вылетели ворота с жутким грохотом и двор обители наводнился конниками с красными звездами на шапках.

– Кто посмел нарушить покой нашей обители? – наставила руки в бока мать настоятельница. – И по какому праву вы оскверняете ее своим духом?

– А по такому, по революционному! – захохотали конники. – По рабоче-крестьянскому!

– Я пожалуюсь епископу, и он от вас мокрого места не оставит!

– А нету больше епископа! Нетути! Был, да весь вышел! Ревтрибунал его еще месяц назад осудил, да и исполнили тогда же.

– Как нету? Что за богохульство?

– А так! Дивкомиссар товарищ Мильштейн распорядились, что раз уж товарищ Ленин постановил церковь от государства отделить да инспекцию церковных ценностей провести, так и нужно это сделать.

– Тихо вы! – один из конников спрыгнул на землю, сразу же представившись. – Комполка Николай Громов, командир красногвардейского кавполка имени Чехословацкого пролетариата. Сейчас прибудет товарищ Лацис с инспекцией.

И точно, вскоре на монастырский двор, фырча мотором, въехал броневик с надписью «Пролетарiй» на зеленом боку, а за ним грузовик. Из бронированной машины выбрался человек в синей фуражке.

– Бригкомиссар Лацис, ЧеКа, начальник инспекции по проверке церковных ценностей, – представился он. – Вот мой мандат, подписанный товарищем Дзержинским. Прошу обеспечить доступ к погребам и кельям.

– Не позволю! Что вы себе возомнили, святотатцы! – заорала настоятельница, в гневе став похожей на большую лягушку.

ШЛЁП!

От звонкой пощечины лицо старухи перекосилось набок.

– Заткнись, курва старая, – безо всякого почтения произнес представившийся «товарищем Лацисом». – Не хочешь по-плохому, по-хорошему будет хуже. Бойцы! Прошерстить все и изъять ценности!

– Сделаем! – Конники спешились и пошли проводить обыск. Сам комиссар вместе с командиром пока отошли в сторону.

– Товарищ бригкомиссар, – обратился к Лацису Громов. – А что, если нам... и монашек забрать? Вон, гляжу, и молодые есть, и весьма красивые, кстати...

– Хм, смысл в этом есть, комполка...

***

Попов и монахов Николай Громов не любил. Не любил с тех самых пор, как, простудившись во время крещения, умер его маленький сынишка. Жена ненамного пережила младенца, сгорев всего за месяц. Поп, к которому Николай подошел с расспросами, только отмахнулся: «Бог дал, бог и взял». Что ему был какой-то паровозный механик? От него золотишка не дождешься. Таким навеки запомнился Николаю архимандрит Варсонофий – толстый, поперек себя шире, весь в золоте, как елка рождественская, и со сморщенным в отвращении носом – зачем пришел, мол, мазутный червяк, вали обратно в свое депо и молись о прощении.

И вот теперь, когда настала Советская власть, с большим воодушевлением встретил Николай декрет Советского правительства об отделении церкви от государства. Идею потрясти попов он всегда приветствовал. И даже сейчас, когда товарищ начдив Шпак объявил о странном попадании в иное время, он не смутился – ну и что? Попы да буржуи везде имеются, и чем меньше их будет на шее у рабочего люда, тем спокойнее будет этому самому люду жить.

Ну а сейчас идея забрать монашек пришла Николаю в голову, когда глянул он на насельниц монастыря и увидел умоляющий взгляд одной из них, самой красивой. Утонул бравый комполка в синих глазах неизвестной дивчины, да и объяснил товарищу Лацису, что да как.

***

Тем временем из коридоров монастыря вышли первые бойцы, несшие какие-то сундуки.

– Вот, товарищ бригкомиссар, товарищ комполка! Нашли! Немало золотишка припрятали монаси!

– Молодцы, ребята! – ответил им товарищ Лацис. – Грузите все трофеи на грузовик. И еще слушай задание! Проверьте монашек, и какие из них помоложе, тех разоблачить и возвратить к мирной жизни! А товарищ комполка вам в этом поможет.

– Слушаемся!

Красноармейцы разбрелись вдоль строя. Сам Николай направился прямо к той самой синеглазой монашке, но она и сама уже клобук с головы скинула, косу светлую показала.

– Одумайся, сестра! С одержимыми поведешься – сама бесовкой станешь! – зашипели на Ольгу пожилые соседки.

– А ну вас, вороны старые! – отмахнулась от них Ольга. – Не по своей воле сюда я попала, так по своей уйду с ними!

– Дело говоришь! – поддержал ее Громов. – Бойцы! Согласия у молодых не спрашивать! Которые из вас неженаты, так, кому какая приглянулась, и забирайте себе! А товарищ Мильштейн вас и повенчает, как воротимся.

– Ого! Спасибо, товарищ комполка!

– Не за что! – ответил им Громов, развернувшись к девушке, что стояла рядом с ним. – Как звать тебя, дивчина?

– Ольга...

– Очень приятно. А меня Николай.

– Спасибо... Спасибо за то, что забрали...

– Не за что. Это наш революционный долг. Теперь не будет больше ни попов, ни монахов, ни буржуев, ни купцов.

– Честно?

– Честное большевистское! – улыбнулся в усы комполка. И от этой улыбки Ольге стало так хорошо, как не бывало даже в самом раннем детстве.

Домой они возвращались вместе...

***

Тула

Листопад 7119 (1611) года

– Я, сын трудового народа, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, торжественно клянусь...

Новобранцы РККА принимали присягу.

То, что штат дивизии нужно расширять за счет крестьянских детей, понимали все старшие командиры. Одних лишь бойцов дивизии имени товарища Ленина для мировой революции не хватило бы. Боялись лишь одного: того, что местные не окажут поддержку, не пойдут на помощь.

Но боязнь товарища Шпака была напрасной. Крестьянские дети, узнав, что объявили запись в армию, которая истребляет помещиков, бояр и попов да раздает землю их родителям, сами стали осаждать приписные пункты, открытые в деревнях и городах, где уже установилась Советская власть. Да так осаждать, что старшины да взводные, которых товарищ Шпак назначил военкомами, только головы чесали.

– Никогда не видали такого, товарищ командарм, – говорили они ему. – У нас, бывало, силой загоняли, особенно из деревень богатых. А тут сами в строй выстраиваются, да прошения пишут, кто грамотный, друг за друга.

Сам Шпак носил уже не два ромба на рукаве, а три, что говорило о должности командующего армией. Да так оно, в общем-то, и было: за счет пополнения из призывников удалось развернуть на базе красногвардейской дивизии имени товарища Ленина три новых – из бывших полков, получивших статус дивизий. Сама бывшая дивизия осталась на правах учебного центра, который учил призывников, желающих стать командирами.

Тульские заводы, пусть и не сразу, но освоили выпуск диковинных фузей. Трехлинейки красноармейцев пришлись тулякам по нраву, даже несмотря на то, что ни кремня, ни полок для насыпания пороха там не было. За новый порох благодарили комбата Дуба, который во времена оны на патронном заводе работал и состав пороха прекрасно знал. Да и для остальных бывших оружейников, которые попали в это время, тоже работа нашлась – учить местных, как делать пушки, винтовки и патроны.

Самым же главным во всей этой истории стало то, что красноармейцы и красные командиры стали на Руси своими. Многие уже и жениться успели, что было немудрено, ведь в каждой деревне проходящие красноармейские части провожали влюбленные девичьи глаза. Комиссары иной раз с ног сбивались, едва успевая женить своих подчиненных на местных девушках – что характерно, ни те, ни другие против не были.

Да и сам товарищ Шпак уже распрощался с холостой жизнью – приглянулась ему в одном селе девушка-краса, а ей, соответственно, по душе пришелся бравый красный командир. Товарищ Мильштейн, как водится, всегда был где-то поблизости, он и поженил собственного командира. Да и сам-то Наум Исаакович уже не холостым ходил...

***

Москва

Листопад 7119 (1611) года

– Ну что, достиг ли Тулы? – вопросил гонца гетман Жолкевский, назначенный королем Сигизмундом III правителем Москвы до прибытия царевича Владислава.

– Н... Нет, Ваша мосць... – упал на колени бравый улан. – На полпути остановили. Товарищей моих перебили, только меня одного отпустили. Вот... – улан протянул гетману свернутый в трубочку лист пергамента. – Письмо в адрес его королевской мосци...

– Дай сюда. – Жолкевский развернул листок и начал читать.

«Ты, Сигизмунд, чорт ляшский, и проклятого чорта брат и товарищ, и самого Люцифера секретарь. Какой ты к чорту рыцарь, коли ты голой сракой ежа не убьешь. И не видать тебе, сукин ты сын, власти над землей русской, и панам твоим, и боярам, и всем прочим прихвостням, что под хвостом у тебя лижут и милостей просят. Выгоним мы и тебя, и всех их, и будешь ты бежать, штаны свои на заду придерживая, пока ноги целы, назад в свою Польшу, но и там достанем, коли не передумаешь лезть на Русь с войной. Сам на носу своем длинном заруби и панам своим скажи, что кто будет с крестьян три шкуры драть, тем шлях до ближайшей осины. На том кончаем, бо числа не знаем и календаря не маем, а месяц в небе, год в книге, а день какой у вас, такой и у нас. За это поцелуй в сраку нас!

Подписали:

От имени и по поручению Совнаркома Российской Советской Социалистической Республики

Командарм ШПАК со всем своим красноармейским воинством».

– ЧТО??? – взревел от возмущения гетман. – Какая еще советская республика?

– Не могу знать, Ваша мосць... – пролепетал улан. – Но на шапках у них красные звезды, и в народе ходят слухи, что эти люди истребили на захваченных ими землях всех панов и всех попов, разорили все маёнтки и все монастыри...

– Это как истребили всех панов? Что там такое?

– Не могу знать, но все встреченные мной холопы говорили о каком-то «Декрете о земле», по которому у панов забирают все их имущество...

– Запорю насмерть, пся крев, курва матка! – взорвался Жолкевский. – Вон отсюда, еще раз попадешься на мои глаза – с живого шкуру сдеру!

Улана как ветром сдуло.

Гетман Жолкевский подошел к окну и посмотрел на Кремль.

– Господи вседержитель, что у этих схизматов творится?

***

Окрестности Москвы

Грудень 7119 (1611) года

– И где эти схизматские холопы? – удивленно спрашивал сам себя свежеизбранный «правитель Руси» Владислав, глядя на поле, куда он привел коронное войско.

Ничего общего с толпой его гусар и улан.

От края и до края, сколько мог ухватить взгляд, тянулась ровная полоска вырытой земли, присыпанной снегом. Но никаких следов этих таинственных большевиков.

– Ну что ж... Тем хуже для них! – решил король, взмахнув булавой. – Войско! На схизматов – вперед!

Гусары и уланы пошли в атаку.

И тут случилось страшное.

Со стороны тех самых куч земли послышался ровный стук. Всадники стали падать из седел, не понимая ничего. Уцелевшие заторопились назад. В довершение всего откуда-то издали начала бить артиллерия, и снаряды взрывались в толпе всадников, собирая обильную жатву. В один миг организованное польское войско превратилось в толпу спасающихся бегством.

– Что вы делаете? Олухи! А ну назад! Кому сказал! Не отступать! – кричал король, пытаясь восстановить управление войском.

В общей какофонии криков и воплей совсем неслышно просвистела винтовочная пуля. Нелепо вскинув руками, Владислав Ягеллон, только что избранный правителем всея Руси, рухнул с коня и упал на утоптанный снег, тут же окрасившийся красным.

Увидев гибель наследника польской короны, поляки побежали. В погоню за ними кинулась конная лавина – полки нового строя, собранные комполка, а ныне комбригом, товарищем Громовым, по образу и подобию своего прежнего, проходили боевое крещение...

***

Москва

Студень 7120 (1612) года

По тульской дороге в Москву входили красноармейцы.

Встречать невиданных воинов высыпала вся Москва. Никто и в мыслях своих не мог себе представить, что неведомая сила выметет с юга Руси всех помещиков и всех бояр, разорит монастыри, а в довершение разгромит польское войско и порешит самого ставленника бояр царевича Владислава.

Входившие в город конники разительно отличались от стрельцов службы государевой. Ни бердышей, ни алебард, ни кремневых фузей, которыми пользовалось стрелецкое войско, видно не было – вместо этого за плечами у воинов с красными звездами на шапках висели другие ружья, короткие и зализанные, без вычурной резьбы.

Вслед за конницей прошла пехота, снова необычная. Все до единого в серых шинелях и тулупах и при таких же ружьях, только более длинных. Некоторые, впрочем, вместо длинного ружья несли на плече невиданный толстый ствол, похожий на маленькую пушку.

Но настоящее удивление настигло москвичей, когда на улицы въехала техника. Сначала пушки на конной тяге, серовато-зеленые с большими щитами. А затем безлошадные повозки, чем-то фырчащие и невыносимо воняющие, как будто бы от горелого дегтя, с невиданными прежде надписями – «Пролетарiй», «Революцiя», «Большевикъ» и многие другие. Замыкали строй три громадных железных черепахи, что с громким лязгом проползли по улице.

Самые внимательные разглядели, что над Кремлем вместо польских или московских флагов вывесили свой, красный без каких-либо изображений.

А на следующий день перед бывшим царским дворцом собралась несметная толпа. Все ждали одного: а кто же царем будет?

Бояре, понятное дело, ратовали за Михайлу Романова, дальнего родственника первой жены Иоанна свет Васильевича, коего Грозным прозвали. И то потому лишь ратовали, что отец Михайлы патриархом всея Руси был. Но по понятным причинам почти все бояре и дворяне из Москвы сбежали, а попы да монахи высших посвящений драпанули следом, бросив свои имения, усадьбы да церкви на произвол судьбы. Все знали, что большевики, как именовали себя те, что с красной звездой на шапке, искореняют боярское племя подчистую, только лишь детей да девиц красных не трогают.

Остальные, кто не имел за душой золота, серебра, поместий и холопов, относились к новой власти спокойно. Холопы, понятное дело, больше всего ожидали освобождения от поборов и податей. Мнение купцов разделилось, и одни из них, самые богатые, тряслись за свою мошну, а те, кто победнее, надеялись нажить хоть что-то.

В полдень на бывший царский балкон вышел начальник вошедших в Москву воинов. В своем простом кафтане и шапке безо всякого золота он разительно не походил на раззолоченных царей и князей.

– Товарищи! – начал он свое выступление. – Отныне и навеки в Москве устанавливается Советская власть, власть рабочих и крестьян! Старого мира больше нет!

– А кого в цари? – загомонила толпа.

– Не будет больше царя! – ответил им командарм Шпак. – Не будет ни царя, ни его бояр! Хватит! Власть будет принадлежать Советам из выборных рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Только трудящиеся, те, кто живет своим трудом, могут управлять нашей землей. Не трудящийся да не ест!

– Так что, служивый, прогоним бояр?

– Прогоним! Худую траву – с поля вон!

– А с ляхами? Давно ль их с Москвы выбили?

– Дойдем и до Варшавы ихней! И с тамошними дармоедами тоже разберемся. Там тоже хлеборобы под панским гнетом стонут. Дайте срок, выгоним и их!

Еще долго стоял гомон на кремлевской площади. Но главное все услышали – царя больше не будет. Власть в стране перешла к работному люду...

***

Троице-Сергиева Лавра

Травень 7120 (1612) года

– Отче, как же так получилось, что не смогли мы? – вопрошал молодой боярин Михайло Романов.

– Не все людям дано предугадать, сын мой, – отвечал ему отец, патриарх всея Руси Филарет. – Вот и мы не предугадали, что черный люд свое войско соберет да бояр извести надумает. Чего я боялся, то и произошло.

– Отче, так что же нам делать?

– Увы, не ведаю того, сын мой. Дошли до меня слухи, что нет больше на Москве ни царей, ни бояр, правит Русью какой-то «товарищ командарм Шпак», а на царском дворце вывеску «Музей стараго быту» повесили. Кто бы еще сказал мне, что это означает...

– Как это нет царя?

– А вот так. Черный люд, что власть на Руси захватил, говорит, что не нужен им царь, сами жить будут. По их новому учению «не трудящийся да не ест». Как будто бы не трудится боярин денно и нощно, богатства свои умножая, как будто не во трудах духовенство, молясь за спасение земли нашей. Не того мы ожидали, не того.

– Неужто против веры пошли, оглашенные?

– Не ведаю того. Противу Господа Бога нашего ничего не говорили. А вот духовенство, особенно большое, изгоняют прочь, монастыри разоряют да монасей уводят. Поговаривают, что монахини, кои во младых летах пребывают, тут же женами этих... как их... «красноармейцев» становятся, да о Господе забывают.

– Быть того не может... Невест Христовых уводят...

– То истинно так. Но уводят безбожники монахинь да женятся на них.

– Отче, так каков путь наш? Уходить или переждать смуту здесь?

– Переждем. Не вечно будет на Руси смута, придет черный люд мне, Патриарху, в ноги кланяться, прощения просить, царь понадобится, вот тогда мы и пригодимся...

– Эй! Которые тут бывшие бояре Романовы! А ну вылезайте на свет божий! Кончилось ваше время! – раздался чей-то чужой голос из-за двери.

– Как «бывшие»? В чем дело? – переспросил Филарет.

– А в том! Нету больше царя! Советская власть теперича у нас! А ну быстро дверь открывайте, а не то высадим!

– Тише, тише, оглашенные, сейчас выйдем... Ну что ж, Михайла, не суждено, видимо, тебе Русью править... – с печальным выражением лица повернулся патриарх к сыну.

Филарет и Михаил вышли из терема на двор Лавры. И увиденное им очень не понравилось. Посреди двора стояла непонятная железная повозка с двумя круглыми башнями на крыше и ярко-красной надписью «Борец за свободу» на зеленом боку. За ней – еще одна, синяя и без башен, с деревянным кузовом. По всему двору стояли диковинного вида стрельцы с красными звездами на шапках и ружьями в руках. А к самому патриарху подошел какой-то холоп в синей шапке.

– ЧеКа, бригадный комиссар Ковальчук. Бывший патриарх Филарет Романов?

– Патриарх, но меня никто сана не лишал...

– Ошибаетесь, бывший патриарх Романов. Чрезвычайное заседание Ревтрибунала Российской Советской Социалистической Республики постановило лишить оставшихся бояр и высшее духовенство всех привилегий, званий, чинов и наград.

– Это как?

– А вот так. А после этого – делайте что хотите. Или бросаете свою фанаберию и начинаете жить честным трудом, как все живут, или опять попытаетесь взяться за старое, тогда и разговор с вами будет совсем другим.

– Позволь, но что это за выбор? И как ты вообще смеешь так говорить, холоп? – вспомнил Филарет про свой статус. – Забыл, на кого пасть разеваешь?

– Я-то не забыл, гражданин бывший патриарх, – остался невозмутимым большевистский комиссар. – А вот у вас, гражданин, сейчас будут большие проблемы. Как и у вашего сына.

– А Михайла тут при чем?

– Притом, гражданин бывший патриарх, что именно его, по захваченным в Москве бумагам, богатые бояре хотели избрать царем на Руси. Так вот, царей у нас больше не будет.

– Как это без царя?

– А вот так. Власть перешла к выборным советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Теперь только трудящиеся могут участвовать в управлении страной.

– А как же князья да бояре?

– Посмотрим по их заслугам в деле Революции. Которые при старом режиме над людьми не издевались, а в Революцию на нашу сторону перешли да от титулов отказались, тем ничего не грозит. А вот остальные, кто крестьян да рабочих за людей не считал, так те в большинстве своем уже осуждены, а до оставшихся мы еще доберемся.

– Одумайтесь! Одумайтесь, оглашенные! На кого руку поднимаете!

– Мы-то знаем, на кого поднимаем, гражданин бывший патриарх, – усмехнулся комиссар. – А вот вам сейчас предстоит ехать в Москву на суд.

– Как на суд?

– Вот так. В качестве ответчика по делу о преступлениях эксплуататорских классов при старом режиме. По итогам этого суда мы и решим, что с вами делать – как со всем вашим классом, так и с вами лично в отдельности.

– Что за святотатство! Духовенство неподсудно, им один лишь суд Божий!

– Помолчали бы уж, неподсудный вы наш. Пройдемтесь в машину.

Патриарх Филарет попытался еще повозмущаться, но силы были слишком неравны. Вдвоем с сыном против вооруженных холопов он не потянул бы. А потому, опустив голову, он прошел в сторону деревянной повозки. Видимо, эту игру он проиграл...

3. Мы наш, мы новый мир построим...

Выборг

Листопад 7122 (1614) года

– ...И свершится мир между нашими державами! – вздохнув, король Швеции поднялся со своего места.

Да, шведы сунулись на Русь, как только началась смута. Но спустя несколько лет горько об этом пожалели. Шведов выбили из русских пределов, как только покончили с поляками. Непонятные войска с красным флагом, пришедшие на смену стрельцам, воевали совершенно по-новому, не оставляя никаких шансов на успешную войну против них. Целая шведская армия была окружена в болотах под Новгородом, где и сгинула.

Условия Выборгского мира были тяжелы. Швеция теряла все земли в Карелии и Лапландии, отходившие к России, обязалась не держать в Финляндии никаких войск и выплатить русским многотысячную контрибуцию. Пленные шведы, как потом оказалось, работали на восстановлении порушенного и на новых больших стройках у русских.

Шведский король долго удивлялся, почему на заключение перемирия приехал не русский царь или хотя бы тот из аристократов, кто мог представлять интересы государя, а никому не известный человек, по виду явный простолюдин, в кафтане какого-то земляного цвета и с тремя красными ромбами на рукаве. Лишь потом, уже в Стокгольме, королю стало известно, что никакого царя у русских нет уже давно, аристократия лишена всех привилегий и рассеяна по стране, а тот простолюдин, что подписывал мир от русских, и есть избранный правитель Руси, именующийся «товарищ Шпак»...

***

Москва

Вересень 7125 (1617) года

Резкий свист распугал воронье, сидевшее на крышах новых построек.

– Фью-у-у-у-у-у-у-у!!!

Возле здания с надписью «Курский вокзал» собралась громадная толпа. Москвичей давно интересовало, что это за стройка ведется на окраине столицы, что за кирпичное здание воздвигают да что это за диковинную дорогу прокладывают куда-то в полуденную сторону.

И ожидания оправдались: к деревянной платформе, пыхтя паром и пуская из высокой трубы облака густого дыма, подкатил паровоз – неуклюжий, с высокими колесами и надписью «Первенец» на тендере, тащивший за собой несколько деревянных вагонов, похожих на кареты, в каких до революции иные бояре раскатывали.

Под «Интернационал» на наспех сколоченную трибуну, украшенную венками и кумачовыми лентами, поднялись первые лица государства – председатель Совнаркома, он же нарком обороны, товарищ Шпак, зампред и нарком просвещения товарищ Мильштейн, председатель ЧК товарищ Лацис, вновь назначенный наркомом путей сообщения товарищ Громов и многие, многие другие.

– Товарищи! – начал Шпак свою речь. – Сегодня мы с вами присутствуем на событии, имеющем чрезвычайно важное значение для нашей страны. Сегодня открывается регулярное пассажирское и грузовое движение на первой в России железной дороге общего пользования от Москвы до Тулы. И эта линия станет первой среди тех линий, что уже строятся или будут построены в ближайшем будущем. Развитие железнодорожного транспорта имеет крайне важное значение для укрепления промышленной мощи нашей страны, для успешного развития народного хозяйства и развития мощи военной...

После окончания всех положенных речей оркестр еще раз сыграл «Интернационал», и сам нарком путей сообщения товарищ Громов стал за рычаги паровоза. С оглушительным свистом и сипением пара первый паровоз в России сдвинулся с места и пополз по рельсам под громовые крики «Ура!» всех собравшихся на площади. Первая железная дорога начала свою работу...

***

Бахчисарай

Травень 7126 (1618) года

– А-л-л-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-х-акбар! – кричал муэдзин на минарете главной мечети города.

Старший сын крымского хана Инайет-Гирей собирался в поход на земле урусов. Местные бахчисарайские купцы радостно потирали руки. Скоро, совсем скоро вернутся их сыновья из похода, привезут много золота и тысячи русских рабов да невольниц в гаремы. А то старые жены приелись уже, а новых давно не пригоняли.

Взмахнув саблей, Инайет-Гирей вскочил на коня и с криком «Вперед!» погнал орду на север.

Стражники пограничной крепости Ор-Капу проводили взглядом орду, что ушла на земли урусов. Скоро, скоро пойдут они обратно...

Когда улеглась пыль от копыт, татары стали ждать. Но вот прошла неделя, другая, третья, а никаких известий от орды так и не было. Лишь на исходе месяца на воротах Ор-Капу заметили одинокого всадника.

– Стой! Кто ты? Откуда?

– Я... Хасан ибн Махмуд... ал-Кырыми эт-Акмеджит... Воин орды царевича Инайет-Гирея...

– Какие новости от него ты несешь? Большую ли добычу гонят от урусов?

– Орда... орды больше нет... я остался последний... – с этими словами Хасан повалился с коня и застыл недвижим.

Стражники принесли мертвеца в крепость. На теле покойного обнаружилось свернутое письмо.

– Что здесь написано?

– Здесь написано, что адресовано лично его светлости хану.

– Абдалла! Снаряжай лошадей! Надо гнать гонца в Бахчисарай!

***

– Что принес ты мне? – спросил крымский хан визиря.

– Ваше величество, вести из земель урусов. Вчера в Ор-Капу пришел гонец и принес письмо.

– Письмо от моего сына?

– Не могу знать, Ваше величество. Свиток запечатан, с припиской только для Ваших глаз. Вот, – визирь протянул хану сверток.

По мере того, как хан читал письмо, он мрачнел на глазах.

– Аллах милостив к тебе сегодня лишь потому, что не знал ты, какие вести принес. Вся орда, отправленная мной на Русь, уничтожена. Моего сына повесили по приговору русского суда, а все, кто выжил, были взяты в плен и отправлены на работы.

– Не может быть... Юсуф, сынок...

– Ты понимаешь меня. Добычи не будет.

– Надо отомстить!

– Чем? Второй орды нам уже не собрать.

– Попросим султана! Надеюсь, он нам не откажет.

– А это хорошая мысль! Зови писца, пусть составит послание!

***

Москва

Липень 7127 (1619) года

– Итак, подводя итоги, можно считать, что первый пятилетний план строительства народного хозяйства нами успешно выполнен. Введены в строй новые мощности тульского оружейного завода имени Октябрьской революции, построен и запущен паровозостроительный завод имени Ленина в Москве, тракторный и автомобильный заводы в Нижнем Новгороде. Построены и работают железнодорожные линии Москва – Тула – Курск, Москва – Брянск, Москва – Тверь и Москва – Нижний Новгород. Строятся линии Курск – Белгород, Москва – Казань и Москва – Смоленск. К вводу в строй в первый год второй пятилетки готовятся машиностроительные заводы в Курске, Владимире и Ярославле. Таким образом нам удастся упрочить нашу промышленную мощь и выйти вперед в соревновании с капиталистическим миром!

Собравшиеся в зале разразились аплодисментами.

Подходил к концу III Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

За девять лет, что товарищ Шпак и его красноармейцы провели на Руси столетия семьдесят второго, сама Русь неузнаваемо изменилась.

Вместо покосившихся деревянных изб рубили теперь новые, крепкие, с высокими трубами кирпичных печей. Искоренение помещичьего класса дало возможность хлеборобам жить своим трудом, не боясь, что плоды этого труда кто-то заберет. Да, хлеб городу сдавали, но в обмен из городов приходили новые семена и инструменты, топливо и машины, грузовики и трактора. Вместо прежних общин возникли колхозы, где вместо «своих» скудных клиньев всем миром обрабатывали общее поле – как то, что было у хлеборобов раньше, так и то, что новая власть отняла у помещика.

Старое стрелецкое войско было распущено, но бывшие стрельцы в основной массе своей согласились перейти на службу в Рабоче-Крестьянскую Красную армию и научиться воевать по-новому – все же впечатления от весьма скоротечного уничтожения большинства бояр и богатых купцов остались довольно сильные.

Большие изменения претерпели и города русские. Вместо деревянных теремов ставили теперь каменные дома, в два, три и даже четыре этажа. Центральные улицы замостили камнем, и теперь по ним, дребезжа и громыхая, ездили первые автобусы. Высоко вздымались в небо трубы заводов, и по утрам рабочий люд просыпался под протяжные гудки.

По всем городам и деревням открывались курсы ликвидации неграмотности, и те из демобилизованных красноармейцев, кто умел читать и писать, этому же теперь учили других. В Москве седьмое лето работал педагогический институт, выпускавший учителей для городских и сельских школ.

Многого еще не хватало. Практически все приходилось делать с нуля. Хорошо, что мастеровые не подвели – мигом поняли, что и из чего состоит. Трактора и грузовики разбирали до последнего винтика и делали точно такие же детали.

Сумели повторить и мотор самолета, оказавшегося в ином времени вместе со всем прочим имуществом дивизии. И сейчас проходил летные испытания первый бомбардировщик, построенный на Руси и получивший научное название ТБ-1, а народное – «Змей Горыныч». Истребителей же в составе Рабочее-Крестьянского Красного Воздушного Флота числилось ни много ни мало целых двадцать штук.

Сложнее было с танками. Три английские машины из иного времени после боев и походов, закончившихся установлением на Руси Советской власти, годились только на металлолом. Все три танка разобрали на запчасти, и местные кузнецы сейчас ломали головы над повторением деталей.

Но в общем и целом настроения на Руси царили самые обнадеживающие. Народ, освободившийся от векового угнетения помещиков и церковников, дышал полной грудью. Кому-то это могло показаться странным, но после изгнания бояр резко повысилась урожайность на колхозных и единоличных полях.

Тем временем над Русью снова сгущались тучи...

***

Лондон

Август 1619 года

– Проходите, сэр, – поприветствовал гостя хозяин кабинета. – Говорят, вы недавно вернулись из России? Что нового там происходит? У нас давно нет никаких известий из этой страны. Выбрали ли там царя?

– Там царей больше нет, сэр. Из того, что мне удалось узнать, в России провозглашена республика, в которой главным управляющим органом является парламент. Называется он, правда, очень странно: «Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов». Новая власть установила, что участвовать в управлении страной могут только бывшие податные сословия.

– А что же аристократия?

– Их тоже больше нет. Боярское сословие прежних царей истреблено практически полностью. Уцелели немногие, лишь те из них, кто отказался от земель и титулов. Крепостное право отменено, земля изъята у дворян и церкви и разделена между крестьянскими общинами.

– Вы сказали, сэр, что царя у русских больше нет. Кто же управляет страной?

– Мне не удалось увидеть этого человека, сэр. Говорили, что руководителя страны у них теперь избирают, он также является главой правительства, которое именуется «Совет Народных комиссаров». Люди совершенно неизвестные, родословная их не прослеживается, что неудивительно, если власть в стране перешла к низшим сословиям.

– Ничего не понимаю. Как смерды могли захватить власть в такой богатой стране?

– То мне неведомо, сэр, но крестьяне только что не молятся на освободителей. Закон у них тоже поменялся, теперь аристократ считается виновным в первую очередь, а поскольку у них теперь аристократии нет, то это же распространяется и на всех иностранцев. За многое теперь карают смертной казнью, например за принуждение к занятию проституцией, растление малолетних или содомский грех.

– О чем они там думают? Это же вековая привилегия аристократов – делать с крепостными все, что угодно! Крестьяне – такое же имущество аристократа, как плуг, конь или овца...

– Не вздумайте сказать это при русских, сэр. Особенно если среди них будет человек, у которого на шапке или на рукаве нашита красная пятиконечная звезда. Таких именуют «большевик» и считают вестниками нового мессии. Если шапка при этом синяя, то таких именуют «чека» – это, по-видимому, новое название русской тайной стражи. Они все поголовно вооружены и расправляются с воровским миром с поистине зверской беспощадностью. Мои доверенные лица боятся этих «чека» как огня, потому что на воров объявлена облава. Говорят, что пойманных на кражах, убийствах и изнасилованиях отправляют в какие-то «исправительно-трудовые лагеря» и потом никто их живыми не видел. Воровской мир Москвы теперь сидит, как мышь под веником, и боится лишний раз высунуть нос.

– Вот как? Значит, эти русские все-таки нашли действенный способ избавить свое государство от воров и разбойников. Но все же странно будет, когда их не станет вовсе. Чем больше воров, тем слабее их государство и тем легче нам потом прибрать его к рукам.

– Это еще не все, сэр. Сообщали также, что в прошлом году русские уничтожили большую татарскую орду из Крыма, шедшую за добычей. Уцелевших взяли в плен и прогнали по улице Москвы, а потом отправили на, как там теперь выражаются, «стройки народного хозяйства».

– Еще больше странностей. Раньше русские дрожали как зайцы при одном только виде татарской орды. И вдруг теперь полное уничтожение. Вам не кажется, сэр, что кто-то преувеличивает?

– Нет, сэр, не кажется. Я лично видел, как гнали пленных по улице. И еще, сэр, на бывшем царском дворце в Кремле теперь висит вывеска «Музей стараго быту». Говорят, теперь там будут выставляться экспонаты прежнего режима: убранство русских царей и бояр, церковные реликвии и другие сокровища. Церковь тоже пострадала, сэр, остались на местах только местные священники. Патриарх Филарет был арестован еще семь лет назад и с тех пор ни патриарха, ни митрополитов, ни епископов в стране нет. Церковь отделена от государства, и законы в России теперь светские.

– Ничего не понимаю. Наша торговля с русскими не пострадает?

– Не уверен, сэр. Когда я отплывал из Архангельска, как раз пришел из Москвы указ об ограничении в правах иностранных купцов. Кажется, русские что-то подозревают.

– Что? Неужели они догадываются, что мы хотим захватить власть в их стране?

– Я уже вообще ни в чем не уверен, сэр. Россия и раньше была загадочной страной, а сейчас и подавно...

4. Всё выше, и выше, и выше...

Киев

Жовтень 7129 (1621) года

– Ляхов геть! Ляхов геть! Ляхов геть!

Вот уже который день подряд бурлила площадь перед собором Святой Софии. Украинцы, недовольные властью Речи Посполитой, все шли и шли на майдан, чтобы хоть как-то попытаться докричаться до панов и ксендзов. Среди толпы виднелись то папахи стариков, то ленты в косах дивчин, то чубы казаков – как сечевых, так и реестровых.

– О чем хлопы кричат? – интересовался «хозяин Украины», магнат Конецпольский.

– Они кричат «геть», то есть «вон». Хлопов чем-то не устраивает наша власть, пан гетман.

– Что? Они забыли о своем месте? Их удел – работать на панов и молиться Иезусу о прощении, ибо грешны хлопы с рождения!

– Еще говорят, пан гетман, что бунтовщиков очень привлекают идеи соседней Московии. Когда там перебили всех панов, отняли все их земли и раздали хлопам. Вот наше быдло и загорелось идеей сделать все, как у москалей.

– Неблагодарные! Мы столько полезного для них делаем! Установили барщину по семь дней в неделю, чтобы учились работать. Забираем все нажитое, чтобы зарабатывали еще. Строим роскошные дворцы, чтобы воспитывать у них чувство прекрасного. А им не нравится, поблажек каких-то требуют, ропщут на тех, кто Иезусом поставлен править этим неблагодарным людом. Ну-ка, пойду сейчас скажу им пару ласковых...

Пан Конецпольский вышел на балкон.

Майдан бурлил, кричал и бесновался. Увидев магната, крики «Банду геть!» вспыхнули с новой силой.

– Чего орете, быдло? – вопросил вальяжный пан. – Али забыли, кто вы есть и где ваше место?

– Геть! Уходи отсюда! Пошел вон! Не надо нам панов! – наперебой орали с майдана.

Мимо головы пана Конецпольского просвистел брошенный кем-то увесистый камень.

– Да я вас на колья пересажаю, быдло неблагодарное! Шкуру с живых буду драть!

– Ляхов геть! Убирайся из Киева! Геть с Украины! Уходи назад до своих ляхов!

Второй камень оказался точнее, угодив магнату в пузо. Матерно выругавшись, пан Конецпольский сбежал с поля боя, оставив майдан кричать о своей, пускай и малой, но победе.

***

Москва

Жовтень 7129 (1621) года

– По сообщениям с Украины, бунтовщики отказываются расходиться и напрямую винят правящих польских помещиков во всех бедах украинского народа.

– Не так уж они и не правы... – задумчиво протянул товарищ Шпак. – Что еще говорят?

– Магнат Конецпольский вчера ночью покинул Киев. Мятежники с Майдана собирают ополчение. Западные поветы все еще подконтрольны панам, но восточные от Житомира и до границы с нами – за народную власть.

– Помощи у нас не просили?

– Такие настроения среди народа есть. На майдане в открытую говорят, что без Москвы им не продержаться. И еще опасаются, что Польша может просто уйти, сообщив в Крым, что Украина открыта набегам.

– Вот это уже хуже. Мы татарам, конечно, кровь пустили немалую, но им, видимо, все мало. Что ж... по праву своему наркома обороны ПРИКАЗЫВАЮ. Дивизиям имени товарища Фрунзе и имени Чехословацкого пролетариата выдвинуться к границе с Речью Посполитой и быть готовым перейти на территорию Украины с целью оказания помощи восставшему народу. С помещиками и их прислужниками поступать так же, как поступали у нас во время Революции. Разъяснять народу, что простым людям опасность не грозит, и трудящиеся вновь образованной Советской Украины будут иметь такие же права, как и трудящиеся Советской России.

– Слушаюсь, товарищ командарм!

– И еще. Передай командующему воздушным флотом, что наши бомбардировщики пора испытать в боевой обстановке. На панах и татарах. А в Наркоминдел передай, чтобы готовили указы об объявлении войны Речи Посполитой и Крымскому ханству. Хватит нам терпеть под боком у себя этих дармоедов...

***

Киев

Листопад 7129 (1621) года

– Спасайтесь! Шляхта! Шляхта идет! – кричали дозорные восставшего Киева.

С запада к городу приближалась шляхетская конница.

– Ну что, хлопы, теперь потанцуете, – потирал руки пан Конецпольский. Он легко смог уговорить других магнатов, имевших земли на Украине, отправить на усмирение бунтовщиков свои армии.

Участи восставших теперь было не позавидовать – разъяренные паны не собирались оставлять их в живых.

Тревожно звенел набат на всех церквях Киева. Горожане запирали ворота и выходили на укрепления, чтобы погибнуть, но не сдаться врагу.

Тем временем с востока, из-за Днепра, послышался непонятный гул.

– Что там на сходе? Никак подмога идет?

– Сейчас гляну... – побежал на колокольню дозорный. Спустя несколько минут раздался крик.

– Змеи Горынычи! Горынычи летят! Много их!

Вопль отчаяния пронесся над городом. Кто-то смог найти и приручить легендарных трехголовых змеев из былин, и направить их на бедный Киев.

Но «Горынычи», не обращая никакого внимания на город, пролетели над ним и ушли на запад, в сторону подходящей к Киеву польской шляхты.

– Пронесло... Но что же это было? – судачили горожане.

– У них на крыльях красные звезды были нарисованы! Как у москалей, что своих панов истребили! – говорили самые глазастые.

– Слава тебе, Господи! Услышал Ты наши молитвы! Отвел ворогов от города!

Краснозвездные летающие громадины прошли над городом, и с земли казалось, что они висели в небе почти неподвижно. Но вот миновали они город, и спустя пару часов с запада донесся жуткий грохот, громче любого громового раската, – как раз оттуда, где собиралось ляшское войско...

***

– Вижу Киев, товарищ комполка! Маленький еще совсем!

– Ничего, взводный, отстроим! – ответил штурману командир полка.

Первый тяжелобомбардировочный авиаполк красной авиации подходил к цели. Среди нескольких десятков двухмоторных ТБ-1 своими большими размерами и размахом крыльев выделялся новенький ТБ-3, только что облетанный. Громадный самолет сразу же был назначен лидером полка, и на него отправили лучший экипаж – командирский.

Приказ о вылете поступил на рассвете, но полк уже был готов.

– Прошли Киев, товарищ комполка! Вижу скопление вражеской конницы!

– Отлично! Сигналь всем – приготовиться к сбросу!

По сигналу с головного на головы поляков посыпались бомбы – осколочные, зажигательные и шрапнельные. В сверкании вспышек и облаке порохового дыма ничего нельзя было различить, но, когда ветер сдул дым прочь, оказалось, что полякам все-таки крупно досталось.

– Попали, товарищ комполка! Как есть попали!

– Замечательно! – обрадовался командир. – Разворачиваем! Пошли домой!

***

Разгром был полный и окончательный.

Мало того, что кони испуганно попятились, взрывая копытами мерзлую землю, когда с востока показались невиданные летающие громадины с красными звездами. Всадники этих коней, столкнувшиеся с неведомым для них явлением, тоже не являли собой образец храбрости.

– Надо уходить! Если это москали, то нам крышка! – гомонили в толпе.

– Олухи! Идиоты! Не отступать! Нас ждет Киев! Покончим со схизматами! Пусть знают, как бунтовать против нас! – орал пан Конецпольский.

Но приказ об уничтожении города отдан так и не был. Летающие машины москалей пронеслись над польским войском, и из их брюх на головы улан и гусар со зловещим свистом посыпались бомбы.

В один миг организованное польское войско превратилось в толпу безумцев, пытавшихся спасти хотя бы собственные жизни. Бомбы взрывались, убивая и калеча десятки людей и лошадей за раз. Сам пан Конецпольский исчез в черном облаке от взрыва очередной бомбы, а когда дым рассеялся, ни пана, ни его коня не было видно – только воронка да ошметки некогда богатого панского одеяния.

Спастись удалось немногим. Еще меньше людей вернулось потом в Польшу, и считанные единицы добрались до Варшавы, чтобы рассказать королю Сигизмунду III о постигшей польский народ беде.

***

Красноармейцы шли по улицам древнего Киева.

Город еще не был тем промышленным центром, каким помнили его прибывшие из двадцатого века. Будущая столица Украины по виду скорее напоминала типичный провинциальный городок наподобие Бердичева или Черкасс. Но со всех окрестных земель стекались туда люди – посмотреть на тех, кто принес украинцам долгожданную свободу от панского гнета.

Красная Армия входила в город под звуки «Интернационала», ставшего за эти годы государственным гимном большевистской Руси. Незнакомый мотив подхватывали киевские парубки и дивчата, а старые казаки непроизвольно сжимали в руках сабли.

Сам атаман Запорожской Сечи прибыл с Хортицы, чтобы поприветствовать братьев по оружию. О полном разгроме татарской орды в Диком Поле слышали все, и сечевики не были исключением.

Ровный строй красноармейцев с развернутыми знаменами прошел через весь город, и расположился лагерем на его окраине – там, где много лет тому вперед стоял железнодорожный вокзал.

На следующий день в городе организовали военкомат и начали набор добровольцев в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Велик был поток желающих, записываться в РККА приходили даже сивоусые казаки.

В бывшем панском дворце возле Киевской Софии теперь находилось правительство Советской Украины. Как было заявлено на переговорах гетмана Сечи с товарищем Шпаком, Украина вошла в состав Руси на правах автономии с правом издания некоторых местных законов, но общее верховенство оставалось за Москвой. Русь становилась федеративной республикой – РСФСР, а присоединение Украины увеличивало авторитет первого в мире государства рабочих и крестьян...

***

Варшава

Декабрь 1621 года

– Стало быть, Украина пала в руки схизматов... И Киев без боя заняли москали... Что еще? – не скрывал своего недовольства король Сигизмунд III.

– Говорят, Ваша королевская мосць, что москальское быдло разграбило все лавки наших купцов и все монастыри в городе. Как в Московии теперь модно говорить, «экс... эпр... экспроприация на нужды революции». Также москали свели монахов обоего пола, москальские жолнеры тут же женятся на уведенных монашках и делают им детей. Никакого уважения к сану.

– А что с маёнтками наших магнатов, которые остались на Украине?

– Как сообщили те из моих людей, кому удалось уйти от москалей и хлопов живым, большая часть стоит нетронутая, только теперь над ними повесили красный флаг и москальские лозунги.

– Какие настроения среди хлопов?

– Более чем счастливые, Ваша королевская мосць. Они радуются избавлению от «панского гнета» и делят отобранную у магнатерии землю.

– Никакого почтения.

– Согласен с Вами, Ваша королевская мосць.

– Хорошо, можете быть свободны, пан Замойский. Позовите секретаря. Нужно собирать королевское войско для атаки на быдло. Что не смогли сделать магнаты, то сделает корона.

– Боюсь, Ваша королевская мосць, это никак невозможно.

– Почему?

– Быдло вооружено гораздо лучше нас. У них есть ружья, которые выпускают по десятку пуль за раз, есть пушки, которые бьют дальше, чем видно глазу, есть железные черепахи на колесах, неуязвимые для сабель, и есть летающие драконы, которых вообще ничего не берет.

– Летающие драконы? Вот спасибо, насмешили так насмешили, пан Замойский, – улыбнулся король. – Передайте тому пьянице, который вам это сказал, чтобы бросал пить, а то уже мерещится неведомо что. Идите, пан Замойский, и все-таки скажите секретарю, чтобы шел сюда...

***

Бахчисарай

Березень 7130 (1622) года

– Гонцы от короля польского, Ваша светлость, – в покои хана вошел визирь.

– Скажи этим кяфирам, пусть ждут, я к ним сейчас выйду.

– Какие вести вы мне несете? – спросил хан, выйдя в тронный зал.

– Ваша ханская светлость, мы передаем Вам письмо от Вашего царственного брата, короля Польского Сигизмунда.

– Давайте сюда. Что он мне пишет?

Один из гонцов протянул хану письмо. Пока хан его читал, все трое поляков дрожали как осиновый лист, боясь за сохранность своих шкур.

– Значит, Киев пал, его и всю Украину захватили урусы. Уничтожены почти все шляхетские войска... – хан не договорил. Вместо этого, весь в мыле, вбежал новый гонец.

– Великий хан! Я из Ор-Капу! Нас обстреливают пушки урусов! Они бьют откуда-то издалека, и мы их не видим! Когда меня отправляли, в стенах крепости были огромные дыры. Мы не удержимся!

– ЧТО? – подскочил хан. – Какие урусы? Они же были на Украине!

– Не знаю, великий хан, но мой командир говорил, чтобы я скакал к твоему трону просить подмоги, иначе Ор-Капу не выстоит и кяфиры ворвутся в Кырым.

– Даруй, Аллах, нам победу над неверными! – опускаясь на место, сказал хан. – Мустафа! Собирай мое войско! Все, что есть! Поведу его на Ор-Капу. И отправляйте письмо султану, что Кырым в опасности и урусы слишком много о себе возомнили.

Ханская армия так и не добралась до Ор-Капу. На полпути, близ Джанкоя, татарская конница была перехвачена советской кавалерией и броневиками и выбита наполовину. Оставшиеся попали в плен. Сам хан погиб в бою. Дорога на Бахчисарай была открыта...

***

Стамбул

Травень 7130 (1622) года

– Что этот недостойный Гирей о себе возомнил? – Мустафа I, сын Мехмеда, сына Мурада, сына Селима, сына Сулеймана, падишах Османского государства, был немало удивлен, получив письмо из Крыма. – Он думает, что раз урусы настолько безрассудны, чтобы атаковать Ор-Капу с наскока, только что захватив Киев, то ему нужна моя армия, чтобы защитить Кырым? Издайте фирман, чтобы этот сын собаки не смел больше появляться близ нашей столицы, иначе ему отрубят голову. Да, кстати... что это за шум?

С севера, с моря, в сторону Стамбула летело что-то непонятное. Похожее не то на огромную птицу, не то на дракона из древних и давно забытых легенд, это нечто стремительно приближалось к султанскому дворцу, рыча и покачиваясь.

Султанские прислужники заметались по дворцу. Но когда этот самый дракон был уже совсем близко, из его брюха вывалился продолговатый предмет и со свистом понесся вниз. Дракон же развернулся и полетел назад. Самые остроглазые углядели у него на крыльях красные пятиконечные звезды.

Непонятный предмет вошел в землю прямо рядом с фонтаном, убив старшего евнуха и до смерти напугав охраняемую им старшую жену. По виду упавший с неба предмет напоминал большую бочку с заостренными концами, один из которых был оперен.

От удара на землю странный предмет раскололся. Слуги достали оттуда свиток, который протянули султану. Взглянув на посылку с неба, повелитель Османской империи схватился за сердце и без сил опустился на землю.

В свитке пергамента значилось вот что:

 «Отпусти славян домой, иначе в следующий раз бомба будет настоящая».

***

Эпилог. Если завтра война...

Призрак бродил по Европе, призрак коммунизма.

Капиталистический строй на Руси умер, не успев родиться. И пускай не родился еще Карл Маркс, да и неизвестно, суждено ли ему родиться в этом мире, но его идеи в отдельно взятой стране уже цвели пышным цветом.

Вслед за освобождением Киева от поляков тут же была провозглашена Советская Украина, включившая в себя Киев, Чернигов, Переяслав и Житомир.

Большевики изгнали татар из Дикого Поля и стали заселять эти земли. А уничтожение Крымского ханства окончательно обезопасило этот район.

Запорожская Сечь переехала на Кубань и Дунай, откуда продолжала тревожить турок. Идеи всеобщего равенства и отсутствия панов как класса пришлась запорожским куренным и кошевым по душе.

Удалось найти общий язык и с казаками на Дону. В иной истории донцы сидели бы на голодном пайке, а царь сносился бы с ними через Посольский приказ – здесь же на Дон протянули железную дорогу, по которой широкой рекой потекло снабжение. Как результат, красные казаки захватили Азов и очистили от ногаев и калмыков Кубань и междуречье Дона и Волги.

Уничтожение Крымского ханства имело и еще один неожиданный итог: резко прекратились набеги турок на русские земли. Угнанных с Руси в рабство людей султан, увы, возвращать не торопился, а потому наркомат обороны готовился к войне с Турцией.

Крым после изгнания татар заселили заново, многие из бывших рабов, которые получили свободу после прихода большевиков, остались там и принимали участие в строительстве новых городов: Симферополя, Севастополя (ставшего главной базой создававшегося Черноморского флота), Феодосии и прочих.

В одно время с занятием Киева Советская власть воцарилась и в Литве. Древний город Вильно окончательно перешел под красный флаг в 7133 (1625) году, когда король Сигизмунд, измученный постоянными восстаниями крестьян и угрозой падения Варшавы, сдался и подписал с главой большевиков Шпаком мирный договор. В результате территория РСФСР пополнилась еще одной автономной республикой – Литовской.

Официальная Европа, сотрясаемая очередной многолетней феодальной войной, молчала. Но бежавшим от войны простым людям теперь было куда бежать – народная Русь принимала беглецов с распростертыми объятиями.

И не спалось теперь спокойно тысячам и тысячам помещиков и дворян, купцов и священников, монахов и ростовщиков. Живой пример того, что делают с аристократией взявшие власть холопы, стоял у них перед глазами. Не спали короли и герцоги, трясущиеся за сохранность собственных тронов, – ведь оказалось же, что московитам отнюдь не нужен был царь и его бояре, чтобы уничтожить Крымское ханство, разобраться с Польшей и чтобы создать новые, невиданные доселе, орудия мирного труда и военного дела. А когда уже в новую Русь приехали послы от иноземных государств, то они были несказанно удивлены резко изменившимся обликом восточной страны. И не один испанский гранд или французский шевалье, кому довелось увидеть советские паровозы уже на вокзале в пограничном городе Берестье, потом долго восхищался прогрессом московитов.

Товарищ Шпак правил Русью до 7148 (1640) года, а потом ушел в отставку, чтобы проводить время в кругу детей и внуков. Но еще при его жизни красноармейцы при поддержке нового флота захватили Стамбул и открыли русским кораблям дорогу в Средиземное море.

Смутное время, окончившееся большевистской революцией и переходом власти в руки народа, вывело историю государства Российского на новый путь. И кто знает, насколько трудным он окажется в этот раз. Мир обещал быть...