Нортон вышел в коридор, я полетела за ним. Интересно, кого и за что он уволил в особняке и куда сейчас направляется? Ориентировался он  в бесчисленных переходах и поворотах  гораздо лучше меня, я едва поспевала. Приходилось рисковать и срезать углы сквозь стены. В конце длинного коридора у операционного блока управляющий попал в окружение стайки врачих в накрахмаленных шапочках. Они наперебой приглашали его на кофе, чай и коктейли.

— Кыш! Кыш! Прочь руки, занят он! — отталкивала я докториц. — Нортон, не ведись! Иначе передумаю и такой выкуп за Бэс слуплю – останешься в одних трусах!

Угроза, кажется, подействовала.

— Не могу. — Он трагически вздохнул. — Как Одиссей привязан к мачте, чтоб не поддаться на сладкоголосый зов сирен. — Показал безымянный палец, окольцованный девайсом от «лимонки».

Компания загрузилась в служебный лифт. Стройный хор стенаний «какие кадры теряем, жена не стенка, ты о нас не забывай» был прерван сигналом, раздавшимся одновременно  в кармашках всех хирургических костюмов. Девушки посерьезнели и отстали от Нортона, кабина поехала вниз на минус первый этаж.

Я его потеряла. Засмотрелась, как разъехался потолок, и на бетонную площадку приземлился аппарат, похожий на грузовой вертолет, но без лопастей. Откинулась аппарель, из огромного чрева потянулась вереница носилок. Одни накрыты одеялами, другие завернуты в фольгу, из-под которой виднелись рифленые подошвы ботинок и обрубки с запекшейся кровью. Этих клали на транспортерную ленту, отправляя в криокамеры, остальных перекладывали на каталки с капельницами на штативах и увозили к лифтам.

В свой бокс не хотелось возвращаться, наверняка теперь снова кошмар приснится, как оливковый держал нас с Арабеской под прицелом. За приятными впечатлениями я направилась в обувной бутик, который обнаружила в первые дни пребывания в госпитале, путешествуя вне тела. По пути мне попалась другая приятность — дяденька в высоком колпаке и белом поварском кителе по ковровой дорожке катил трехъярусный сервировочный столик. Интересно, кому это ночью приспичило фаршированные мидии, трюфели, фриттату[1] с ветчиной и сыром? В придачу красное и белое вино и еще нечто умопомрачительное, от вида которого можно захлебнуться слюной.

 Он остановился у единственных двойных дверей. Они распахнулись...

— Ну, конечно! Как я сразу не догадалась? С кем ты тут прохлаждаешься? — Обогнав повара, я устремилась за пропажей, молясь, чтоб хватило длины Мишиных «подтяжек».

В просторном зале апартаментов они находились втроем. За продолговатым столом перед монитором сидел Охотник, возле него — незнакомец. Нортон, выпроводив обслугу, присоединился к ним, настроение у него было уже не такое радужное. За столом возобновился диспут, прерванный, очевидно, доставкой позднего ужина. Я сначала не вникала, о чем говорят. Примостилась на краешке столешницы. Хотела на Бальта посмотреть, а то когда еще случай представится, и вернуться к себе. Смотрела и вспомнила те сутки, что мы провели вместе... Демон войны. Он существовал на ней совершенно естественно, рядом с Охотником казалось, что ничего плохого больше не произойдет, война не тронет его и тех, кого он вел за собой...

— Ведьма и ее подруга – не причина. Они в этом случае жертвы сложившихся обстоятельств. — Бальт обращался к незнакомцу.

— Это можно трактовать двояко: либо совпадение, либо умысел, — ответил тот, и чувствовалось, что в совпадения он не верит.

Заинтересовавшись, я подлетела к демону и встала за его спиной. На экране застыло изображение: воронка смерча в небе и схематические стрелки, показывающие, куда мы должны были упасть и куда свалились — в стог соломы. Угол отклонения между стрелками составлял двадцать градусов, и они, по-видимому, не давали покоя мужчине в голубом свитере и элегантном сером пиджаке. На запястье сверкал браслет из дымчатых минералов. Ухоженные руки, длинные нервные пальцы лежали на беспроводной мышке. Темно-русые волосы уложены волосок к волоску. От светло-голубых глаз веяло холодом, как из приоткрытого холодильника в морге. Льдина, пришло на ум сравнение. Айсберг. Брр! Неприятный тип.

— Теперь обратите внимание сюда, — сказал он.

Картинка ожила. На месте нашего предполагаемого падения замигала красная точка. Они мигали повсюду: в низине, в лесу, на грунтовой дороге, по обочинам шоссе. Ракурс изменился, фокус сместился правее и выше, на еще одну воронку, от которой перемещалась вниз темная черточка. «Айсберг», покрутив колесико, увеличил изображение, и стало понятно, что падает человек. Он спикировал в лес, прямо на одну из красных точек. Запись шла без звука, и взрыва не было слышно, словно кто-то нажал на кнопку... и все. На экране повис гриб, сотканный из пыли и дыма.

— Объект номер один ликвидировался за час до появления объектов номер два и три, — бесстрастно констатировал неприятный тип.

Под вторым номером значилась я, под третьим — Бэс, и нас ждала та же участь...

— К объекту номер три...

— Претензий быть не может. Тут без вариантов, — перебил Нортон «айсберга».

Мужчина с ледяными глазами не ответил ни «да», ни «нет», о своем думал. Управляющий сверлил его взглядом, словно хотел прочесть мысли.

— Без парашюта, без других летательных средств, — очнулся от размышлений. — Как людям удалось изменить угол и избежать смерти?

— Я покажу. — Охотник забрал у него мышку.

Мне самой стало интересно, действительно, как? Каким чудом мы не угодили на мины? От волнения положила руки на плечи демона. Свернув окно с записью, он открыл файл — листы «общей» тетради, заполненные каракулями и рисунками. Разрушенные храмы, поваленные кресты, беспризорные сироты, очереди за гуманитарной помощью, безымянные могилы... Я смотрела на карандашные зарисовки Светика, в голове возникли строчки:

«Ameno.

Вникни в смысл.

Omenare imperavi ameno.

Разгадай  тайну снов моих.

Dimere, dimere matiro.

Ты узнай, страшен ли лик войны.

Matiremo

Стон души мой

Ameno.

Разгадай».[2]

На последнем рисунке хромой безъязыкий художник изобразил меня и Арабеску, как мы летели: я ниже, она выше. У меня на груди поверх водолазки четко прорисована литера М, составленная из скрещенных мечей. Через нее проходил луч, он отклонял в сторону от опасного места, а хвостовой частью касался Бэс, и она следовала за мной, как нитка за иголкой.

— Это отчет наблюдателя архистратигу. Страницы из дневника ангела, — пояснил Бальт.

— Вон оно что... Скопировал? Подстраховался? — «Айсберг» будто обвинял его. Добыча ускользала из рук.

— Береженого Люцифер бережет, а небереженого конвой стережет.

— Тебе видней, Бальт.

— От тюрьмы и от сумы, — пожал плечами Охотник.

— Зачем ты вообще туда сунулся? Личный интерес? — Настроение незнакомца подпортилось.

— Ной позвал. Я живу по принципу: не навязывайся и не отказывайся.

Исходя из этого принципа, ты и женился, подавилась я горестным вздохом.

— Инцидент исчерпан? — осведомился Нортон.

— А ты где был, когда под Невидимым замком открылся портал? — задал встречный вопрос «пиджак».

— В пи... недалеко от фаллопиевых труб. Тебя не касается, Вист, — ответил вместо управляющего Бальтазар.

Муж Арабески, гоняя на скулах желваки, занял место на диване возле сервированного столика.

— Сменил бы ты позывной, Вист, — посоветовал он. — Слухи ходят, тебя на передовой не видно, все больше в тылу, со штабистами Асмодея режешься в покер.

— А ты не собирай сплетни, — огрызнулся тот. — У самого не работа, а синекура.

— Завидуешь? Давай махнемся.

Вист, оттолкнувшись от стола, отъехал на стуле и смотрел, как Нортон поднимает крышки блюд, и словно раздумывал над его предложением. Не дай бог согласится, испугалась я. Как оказалось, его интересовало другое.

— Где сейчас принцесса?

— Там, где и вчера – на лечении. — Управляющий откупоривал бутылку.

— Точно? — усомнился «айсберг». — А если я проверю?

Я запаниковала. Что этому типу от меня надо? Бальтазар же докладывал собранию джентльменов в костюмах и обстоятельно разъяснил — почему, что и как. Я обняла демона. У него на висках выступили бисеринки пота.

— Жарко стало как в пекле, — чертыхнулся Охотник.

— Да нет, вроде нормально. Будешь? — Нортон предложил ему сухое вино.

— Спасибо, уксус не пью, — отказался Бальт. — Включи кондиционер.

— Мне что, никто не нальет? — оскорбился невниманию «айсберг».

— Не безрукий. Самообслуживание. — Управляющий устанавливал температурный режим на дистанционном пульте.

— Вист, в плане дружеского совета: перед тем как проверять, придумай вескую причину для Всадника, когда придется объяснять, какого хера ты поперся к его больной жене... Личная заинтересованность? — вернул Охотник подозрение в предвзятости.

— Поучи, поучи. Люблю, когда мне тайны жизни открывают, — высокомерно произнес «пиджак». Тем не менее, нахмурился, отставил бокал и долго изучал кроваво-красную жидкость своими ледышками. — Она так плоха? Мне говорили, у ведьм гибкая психика.

— Гнется. Из одной крайности в другую. — Нортон принялся за свинину, запеченную в вине с яблоками. — Тебя не было среди встречающих, когда мы вернулись из задницы мира, а то бы слышал, какой визг стоял перед зеркалом. Мозг в клочья, крыша пополам, шифер в трещинах, и чердак переезжает в подвал. Женщины, внешность... что с них взять? — Развел руки с ножом и вилкой, едва не вытерев ее об элегантный пиджак. Вист вовремя отстранился, Бальт, наблюдая со стороны, усмехнулся.

После того как управляющий сделал из меня сумасшедшую, этот тип наверняка отстанет, подумала я, но поторопилась.

— Погоди. Как-то у тебя получается слишком просто, — засомневался он и повернулся к нам: — Ты же виделся с ней... с больной.

 — Она мать моего сына.

Сняв джемпер, Бальт прошелся по залу, постоял под кондиционером и сел в кресло напротив «айсберга».

— А тебе чего, Вист, охота, чтоб было сложно? — Карие глаза демона почернели. — Не надоело наводить обо мне справки?

— Я глубоко не копал. В общих чертах, поверхностно.

— Не мучайся, глубже не выйдет. Не дано тебе высокое искусство.

Между диваном и креслом повисло напряжение.

— Мне не нужны проблемы... с твоим послужным списком, — сдался, наконец, Вист и поморщился, будто ему давили его мокасины из кожи кенгуру.

— Поужинаем, пока троглодит все не стоптал. — Охотник развернулся к столику.

— Слава тебе... — удовлетворенно выдохнул Нортон.

— Ты верующий? — рассмеялся Бальт. Его поддержал «айсберг».

Обстановка, похоже, нормализовалась.

— Чего вы угораете? Вы ж не даете договорить. Слава тебе, здравый смысл, — произнес как тост и осушил бокал. — Но вообще-то, да, я верующий. Чего уставились? Я верю, что мир плоский и держится на трех китах: брат, работа, семья.

— Что ты к нему в родственники набиваешься?  — «Айсберг» кивнул на Охотника. — Ты ведь даже не из нашей расы

— Я круче, — хохотнул Нортон.

— Не наглей, — оскалился «пиджак».

— Вист, ты в школу ходил или так, самоучкой? — Управляющий открыл вторую бутылку.

— Я раньше тебя окончил.

— Заметно. Кто раньше окончил, тот и больше забыл. «Братство фронтовиков – единственное, что приобретают те, кто воевал»[3]... С кем – всегда важнее, чем когда и где.

Я догадывалась, что Нортон имел в виду не войну людей, а битвы другого уровня сложности.

— Утомил ты своей кипучей деятельностью. Расслабься и дай пожрать толком. — Он щелчком запулил соседу вскрытую консервную банку с серо-бурым содержимым.

— Что это? — Вист брезгливо рассматривал диковинный продукт – кильку в томатном соусе.

— Специально для тебя. Деликатес «братская могила».

Присев на подлокотник кресла, я уговаривала демона попробовать угорь с шафраном, но он слушал не меня, а пикировку топ-менеджера с «пиджаком».

— Ты женился?.. На человеке? — В ледышках, подчеркнутых голубым свитером, замерзло недоумение.

— Нет, бля, крестился. И расписался с чебурашкой.

«Айсберг» переадресовал демону недоуменный взгляд в поисках опровержения или подтверждения.

— Любовь сэра Генри – персональная головная боль лишь сэра Генри. А любовь, Ватсон, бывает разной... и только голод всегда один. — Охотник подвинул к себе блюдо с фриттатой.

— Вист, ты когда последний раз появлялся в Среднем мире? Когда обезьяны слезли с пальм? — поинтересовался Нортон. — Посети на досуге, будешь удивлен.

— Порой встречаются уникальные экземпляры. Итальянка, в мэрии его обслуживала, — Бальт кивнул на молодожена, —  крышесносная: жопа шире танка, сиськи как два арбуза.

—Ты же хотел за ней приударить! — Я стукнула его по плечу, возмутившись из женской солидарности, но он даже не поперхнулся.

— Напрасно на меня взъелся, Нортон. — Вист положил в рот фаршированную мидию и прислушивался к ощущениям. Может, рассчитывал на начинку из человечины, а в ней всего-то – рис, чеснок, лук и перец. — На допросе инквизиции катары признавались: если партнеры во время секса испытывают обоюдное удовольствие, то перед Господом нет греха. Такое соитие Ему угоднее, чем супружеский долг.

— Я в курсе событий, — согласился муж Арабески. — И за это высокоморальные сожгли их на кострах. Всех до единого.

— Ведьму сжечь. Но она же красивая. Да? Хм... ладно, но потом все равно сжечь. — «Пиджак» изучал наколотую на вилку заморенную автоклавом и томатом деликатесину.

— Кошмарные создания эти людишки, им бы только драться и заниматься сексом.

Реплика Бальта вызвала ответный смех. У меня зачесались руки шваркнуть всех троих метлой.

«Айсберг» вернулся к монитору и стал снова просматривать записи. Нортон допивал кофе. Охотник, закончив ужинать, полулежал в кресле, прикрыв глаза и напоминая насытившегося аллигатора. Я сделала то, что не могла в физическом теле — перебралась к демону на колени, обняла и положила голову ему на плечо.

Посторонние перестали для меня существовать, мы остались в зале одни. Только он и я. Мое сияние возросло, и протуберанцы укрыли демона светящимся покрывалом... Мечты унесли далеко-далеко, в бескрайний океан. В моих грезах, обнявшись, мы лежали на палубе яхты и смотрели на звезды, а потом любили друг друга до рассвета. Течением нас прибило бы к необитаемому острову, и каждый наш день начинала бы со слов: я готова провалиться еще раз, лишь бы ты пришел за мной, взял за руку и...

— И что? — спросил Бальт.

Я поднялась и растерянно заглянула ему в лицо.

— Ты... ты слышишь мои мысли?

Он смотрел прямо на меня. Бисеринки на висках превратились в ручейки.

— И дальше что? — не меняя позы, повторил вопрос. — Бегать по лесу как подстреленный кабан?

— Нет. Конечно, нет. Извини, — расстроилась. — Это я так, не подумавши.

— Какие приборы ночного видения и тепловизоры? Где бы я их искал?

Не на меня, оказывается, а сквозь меня, и дискутировал с «пиджаком».

— Там, где и оружие.

— Тут все проще. На поле боя всегда много свободных автоматов. Надо только немного подождать. Либо подождать, когда вокруг что-нибудь изменится... В зоне боевых действий любые ночные перемещения приравниваются к движущимся мишеням. Без малейшей магии ночью в горах с ценным грузом гуляют только самоубийцы. Я на них похож? — спросил Охотник.

По-моему, Вист именно так и считал.

— Кабинетный работник, ты знаешь снайперский девиз? «Не беги, умрешь уставшим». — Нортон выпустил в потолок сигаретный дым. — Успевает тот, кто не торопится. Это же на уровне базовых рефлексов.

— У вас голые рефлексы, у меня интеллект. — Закончив клацанье манипулятором, «пиджак» развернул монитор: — Вот они...

Сколько я ни всматривалась, кроме одиночных пиксельных мельканий на фоне ландшафта ничего не разобрала. В отличие от демона, потому что он заметил: «Засуетились... чувствуют подвох, а в чем, понять не могут».

«Айсберг» выключил гаджет и стал прощаться, но перед уходом доставил мне пару неприятных минут. «Для полноты картины» ему требовалось попасть в особняк.

— У тебя есть допуск?.. Нет? Сожалею, но в отсутствие хозяина – никак, — официально заявил топ-менеджер «Магии ди маре».

Вист, отдернув портьеру, вышел на балкон и назад уже не вернулся.

— Улетел... Пора и мне домой. — Нортон смотрел на сереющее предрассветное небо.

— Пока ты здесь, закажи что-нибудь покрепче. — Охотник поднялся с кресла.

— Чаки в больнице встретил. — Управляющий вынул из куртки телефон.

— И как он?

— Как всегда – неунывающий. Санбортом привез вампов, некоторых - запчастями. Попали под раздачу рядом с измерением, где мы играли в «Царя горы».

Раскачиваясь с пятки на носок, Бальт рассматривал на стене полотно с батальной живописью. На нем с фотографической точностью было изображено каменистое дно ущелья. На дне воскресшие во плоти воины оглядывали свои изувеченные тела.

— Н-да, в горах кто выше, тот и царь... там охотиться хорошо, но ночью одному спать холодно. — Повернулся к Нортону: — Не повезло вампирам... Бывай. Я в душ.

— Давай, брат. Если понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.

Следы демона еще не успели простыть, я терзалась сомнениями — подсматривать или это все-таки не этично, цокая по гладким плитам пола, в зал зашла женщина, помахивая бумажным пакетом как из супер-маркета. Я изумилась: вот это рум-сервис! Заказ еще не озвучен, но уже доставлен. И обслуга в третью смену соответствующая: жгучая брюнетка в приталенном декольтированном — грудь наружу — пиджачке, черные брови вразлет и пурпурный рот. Открыв его, она произнесла:

— Привет, Нортон, а где Бальтазар?

Ее лица я до этого не видела, и тембр был другой, не резкий, а бархатное контральто, и татуировки скрыты под длинными штанами в облипку, но я ее узнала. По каблукам-стилетам. И словно хлебнула хлористого кальция.

— Исполняешь желания, Дьерда? — Управляющий спрятал непонадобившийся телефон и включил телевизионную панель. — Присаживайся, отдохни.

— Я не устала, — возразила ведьма, но все же села.

Едва за ним закрылись двери, она отправилась на поиски, и этические сомнения отпали сами собой. Летела над ней и отказывалась думать, что буду делать, если Бальт и она... Пока не поздно, следует воссоединиться с телом, скоро подъем, зарядка, завтрак, прием лекарств, и лучше, чтоб «подтяжки» закончились вон за тем углом... Но поздно, я уже в ванной комнате.

За перегородкой из матового стекла шумела вода. На коврике босой, без рубашки, но в брюках стоял Охотник.

— Можно?

Не дожидаясь разрешения, ведьма змеей проскользнула внутрь.

— Чего тебе? — Он взялся за пряжку ремня.

— Я выполнила все, что ты просил. А сейчас кое-что принесла. — Загадочно улыбаясь,  достала из пакета плоскую металлическую фляжку.

— Хорошо. — Бальт расстегнул молнию.

Она положила кулек на пуфик, сверху кинула пиджачок и потянулась расшнуровывать корсет. От кистей до плеч руки украшали татуировки.

— Дальше не надо. Не интересует. — Демон перебирал в шкафчике полотенца. — Можешь остаться в качестве собутыльницы. Там остаться, — показал на распахнувшуюся дверь.

Вроде бы и голос не повысил, но я вылетела пулей, сочтя за благо убраться в капсулу. На середине коридора меня опередила Дьерда с развивающимися сзади шнурками...

Вскоре после этого доктор перевел на санаторное лечение. Пятна уменьшились, но мне казалось, что их так много, темных, рассыпанных по коже кругляшей.

— Я не Морковка, а Мухомор, — жаловалась Иегудиилу.

— Милый такой мухоморчик, — утешал он, целуя в лоб, и забирал Наверх.

В энергокомпенсаторе необходимость отпала, но без него у меня не получалось путешествовать, и по ночам я просто спала в обычной кровати в спальне по-домашнему уютного двухкомнатного номера. Перед сном, положив руку на Знак-амулет, возносила благодарственную молитву Святому Михаилу за подстеленную солому.

В больницу я приходила на контрольные обследования. Застав обрывок диалога медсестер, поняла, что ничего не понимаю. Ни слова.

Тути научила вязать крючком, сопровождала на жемчужные обертывания и стражем стояла возле беспомощной забинтованной мумии. Фрути так искренне за меня  радовалась, когда весы показывали на полкило больше предыдущего результата, что я подумала: если она решится на работу в поместье, то будет неплохо.

Каждый день я наведывалась в «ведьмин уголок» и проводила по нескольку часов, сидя возле заводи и издеваясь над ромашками, но Бальт не появился...

Я полностью оправилась после болезни, меня выписали с рекомендацией посетить курортные места, коих в Среднем мире предостаточно, и в последних числах февраля под ручку с наставником и ноутбуком подмышкой я перенеслась в Тоскану. Видимо, уговорила судьбу смилостивиться: как дочери наобещала, так и вышло, даже раньше назначенного срока.

— В средневековой Франции курорты экологически чище, — оставил свою рекомендацию Хвала Божья, намекнув, чтоб не затягивала с заданием.

В кабинете я сразу же нашла часы, сняла с них шнурок и поспешила в супружескую спальню за монетой-артефактом. Возле дверей под стенкой стонал и охал седой как лунь человечек.

— Дедушка, вам плохо?! — кинулась к нему.

— Свиделись-таки, теперь можно спокойно помереть, — ответил он старческим дребезжащим голоском.

— Яков?.. Яшенька, ты, что ли? — опешила я.

 — Видишь, до чего довела несчастного домового, чуть лапти не сплел!

Принял свой обычный вид студента пятикурсника, позвал пить чай с плюшками и заодно рассказать новости.

На кухню заходила с опаской, сжав на груди медальон. С варочной панели исчезла злополучная кнопка, люк в подвал теперь открывается вручную. Среди подвешенных на крючки сковородок появилась странная утварь — медный блин с деревянной ручкой. С превеликим трудом узнала в нем джезву, в которой Бэс варила в то утро кофе. Турку раздавили, когда в подвале искали вход в портал, а он, сцапав две жертвы, сразу закрылся, как и люк. Горничная, решив, что мадам с подругой куда-то ушли, убрала осколки разбитых на счастье фужеров и вымыла пол, залитый игристым вином. На столе остался лишь разрезанный торт с марципанами. Синьоры вернутся, продолжат отмечать, и никакого видимого повода для беспокойства. Нортон, отправляя девушку долой с глаз, очень сожалел, что у него «нет полномочий сворачивать шеи безмозглым курицам».

— Так что у тебя новая горничная. Пышная, симпатичная, но грустная и плачет, когда думает, что ее никто не видит. Тирка, она у нас долго не задержится...  — Яша  озадачился выбором джема: вишневый или абрикосовый.

— Поживем – увидим... Может, в утиль? — Покрутила испорченную вещь. — Ладно, пусть пока повисит сувениром. Потом куда-нибудь приспособлю.

Сонину тетку в поместье не застала. Созвонившись с Питером, договорилась с Бэс в ближайшие выходные отметить Масленицу, съездила на шопинг в Милан и, взяв метлу и подарки, материализовалась в пригороде Киева.

Зося радовалась моему возвращению, не отходила ни на шаг, пропустив школу, на что я закрыла глаза по такому случаю, а затем... Рано утречком забралась ко мне на кровать и растормошила:

— Мамочка, где метла?

— Сонечка, еще часок поспим, выгуляем твою лабрадориху и полетаем.

Через час разразилась буря. Маленькая ведьмочка узнала, что обещанную ей в личное пользование долгожданную, снившуюся ночами, водоотталкивающую супер-пупер навороченную метелку «не пропустила межпространственная таможня». На более  подходящую отговорку у меня спросонья не хватило выдумки. Началось вселенское горе, трагедия восьмилетней девочки, и мне стало не до блинов с икрой и проводов зимы. На голове мокрое полотенце, на тумбочке пузырек с «пофигень-травой».

— Зося, ты все равно не сможешь летать самостоятельно до совершеннолетия.

— Зачем обещала?! Я свое выполняю – не перемещаюсь, а ты?!

— Котеночек, ни один ковен не даст разрешение.

— Пускай тетя Мария попросит!

— Нельзя, у нас общие правила, и хватит, Соня, хватит!

Увещевания носили временный эффект. Ведьмочка дулась. Я шила ей куколки «лалалупси»[4], крючком вязала для них одежку. Она оттаивала, потом снова-здорово. Я сварила съедобный пластилин, купила детскую косметику. Хватило ненадолго. «Хочу метлу!» и хоть ты лопнни. Дошло до того, что летать без выноса мозга я могла лишь в Тоскане.

В середине марта, возвращаясь с прогулки на метле, я заметила за воротами поместья Фрути. Она стояла, держась за руки с каким-то мужчиной, и светилась смуглым солнышком. Я не сразу догадалась, кто он. В моем представлении демоны, даже если они хирурги, должны выглядеть иначе. А тут — здоровенный лысый дядюган в очках в проволочной оправе и с намечающимся животом. Он смотрел на нее то с нежность, то так, будто изнасиловал  раз пять и собирался это сделать снова. У меня защемило в груди. Мечты сбываются. Только не мои. А эльфийка Тути ошибалась. Если это не любовь, тогда я в этой жизни ничего не понимаю...

Ведьминский девайс зачехлен и поставлен в шкаф. Мерила шагами кабинет, заглядывая в углы в поисках несуществующей пыли, в руке грелся телефон. Позвонить или нет? Боязно. Можно запросто нарваться на «дальше не надо, не интересует», и латай потом дыры в сердце, подпитывайся сам от себя. Кажется, это имела в виду эльфийка. Нужна нейтральная причина, а там слово за слово, и... чем черт ни шутит. На глаза попался ноутбук. Вот и повод.

Ответил после первого гудка. Хороший знак.

— Привет, Тай. Занят?

— Есть немного. Но ты говори, слушаю.

— Я уже дома.

— Знаю.

— Хотела спросить, кому вернуть гаджет, которым пользовалась на лечении.

— Так... ноут, ноут, ноут... — повторял он, словно переключался с одних мыслей на другие. — Занимает много места? Подари, выкинь. — На заднем плане послышался сухой щелчок.

— А ты что делаешь?

— Галстук завязываю.

— Куда-то собираешься?

— Да.

— Извини, не буду отвлекать. Мне тоже надо собираться.

Сказала просто так, в расчете на вопрос, но он не поинтересовался. Сама добавила:

— На задание Небесной канцелярии.

— Успехов. Если что, звони.

Отключился первым... К черту знаки!

— «Если что» – это что значит? Когда звонить? — допытывалась я у безмолвной трубки. — При пожаре? Наводнении?

Материализовавшись в киевской квартире, набирала номер салона красоты и высказывала своему отражению в зеркале прихожей:

— Галстук он завязывает... металлический. Я теперь ученая и могу по звуку определить, когда проверяют оружие на наличие в стволе патрона... Алло, здравствуйте. Валентина сегодня работает? Запишите к ней на стрижку.

После салона встретила со школы дочь. Соня посмотрела на мою новую прическу, забралась на заднее сидение машины и, насупившись, отвернулась к окну. В этот же день я вызвала ангела Мехиеля и на месяц сбежала с ним в Париж.

Вернулась в апреле перед самой Пасхой, в чистый четверг. Ребенок как ребенок, вроде бы успокоилась. Под руководством моей мамы вместе пекли куличи, разрисовывали крашеные яйца.

— Зося, пойдешь со мной святить? Потом к Марии зайдем.

— Угу. — Перепачканная мукой и красками мордашка.

В субботу вечером приготовила ей нарядное платьице, туфельки, бантики и маленькую корзиночку с праздничной атрибутикой. В воскресенье разбудила и услышала:

— Я забыла, что обещала бабушке и Юсе поехать с ними в гости... Иди она. — Накрылась с головой.

— Соня, я нужна тебе только как источник подарков?

В ответ  — сопение из-под одеяла. В такой день не хотелось выяснять отношения и ругаться.

Щедро обрызганная святой водичкой, просветленная перезвоном колоколов, я вышла со двора Вознесенской церкви, гадая, кто из архангелов заглянет на огонь пасхальной свечи. А может, сразу оба: в этом году православная Пасха совпала с католической. Вспомнилось выражение архангельских лиц прошлогодним Рождеством, после того как предложила им развлечься втроем. В другое время рассмеялась бы, но сейчас шутка казалась кощунственной, и я поморщилась, устыдившись пошлости своего юмора.

На тротуаре меня ждал сюрприз. Одет он был по-иному, но так же привлекал внимание причудливостью вкуса. Зеленая бандана, пестрая гавайская рубаха, джинсы с отутюженными стрелками и парусиновые штиблеты. По случаю накрапывающего дождика сюрприз держал голубой зонт в подсолнухах и божьих коровках.

— Светик, — улыбнулась я. — Светиче-е-ек! — Поспешила к нему, подхватив корзинки.

— Ам.

Засмущался, что вызвал бурное проявление радости, вылившееся в объятия, расцеловывание в гладко выбритые впалые щеки, беганья вокруг «ну, покажись, покажись, шик-блеск-красота» и причитания «а худющий какой!». Отдал мне зонт, забрал увесистую ношу, и мы пошли домой разговляться. Я-то никогда не постилась, разве что вынужденно, а он — наверняка. Особенно там, откуда прибыл. Светик прихрамывал. Остановились в поземном переходе.

— Эп? — постучал себя по голове.

— Ага, я отрезала волосы, но не из-за того, что ты подумал, не из-за инсектофобии. Захотелось сменить имидж. Скажи, здорово! — похвасталась я. Стрижка мне нравилась неимоверно.

— Пфф. — Недоуменно приподнятые брови: причем тут твои волосы? — Эп? — повторил жест.

— А-а-а, ты об этом. Конечно, можно! Телепай на здоровье. Руки ведь заняты, и сумки с тетрадкой нет. Но я и так тебя прекрасно понимаю.

Шли и общались: я с ним — вслух, он со мной — телепатически. Рассказал, что в хоромы вернулись хозяева. Он перебрался в другое селение, где нужна его помощь. Там же, у прихожан, оставил ослика. Они за ним присматривают, кормят, а ушастый, выдрессированный Светиком, отрабатывает миноискателем. Я ему — про то, как добирались, и вкратце, как выкарабкивалась из серобуромалиновой напасти.

— Твои дневники забрал Хвала Божья. Я у него не спрашивала, но уверена, что передал архистратигу.

— Эп, Мы, — подтвердил ангел: да, они у Михаила.

Дома в зале накрыла стол, усадила гостя, зашла в спальню взять из шкафа салфетки, а там юное поколение ведьм с лабрадорихой. Только-только присферились. Я обомлела, и речь отняло. Софийка, прижимая собачий поводок и желтый замшевый рюкзачок, увешенный значками, как новогодняя елка игрушками, от меня не отличалась. Стояли и таращились друг на дружку.

— Значит, так ты держишь свое слово? — очнулась я от ступора.

— Я думала, ты у тети Маши. Я только один разик, честно! Я хотела, чтоб все было по-честному, — лепетала ведьмочка.

— О бабушке с Юсей ты подумала? А дед? — Я набирала обороты. — Они же с ума сойдут от волнения!

— Не сойдут. Я гуляю с Джиной. Я бы успела, — оправдывалась Зося. — Я на секундочку, письмо тебе оставить. Чтобы ты знала.

— Я тебе покажу, как счеты с матерью сводить, кровопийца малолетняя!

Я орала, собака металась между мной и Соней и звонко лаяла. По батареям стучали соседи. У меня привычные соседи с крепкими нервами, привыкшие и стойко переносившие мои периодические взрывы, но тут даже их проняло.

— Ой... — Отпрянула, побелев, маленькая ведьмочка и смотрела мимо меня.

В комнату зашел Светик. Она сразу признала в нем одного из Небесных, которых недолюбливает и побаивается — знает, чем грозит их появление.

«Оставь нас вдвоем». — Он подталкивал меня к двери.

«Она тебя боится. Ее надо срочно вернуть на дачу, там родные волнуются», — упиралась я.

«Доверься мне. Выйди и посмотри на себя. Своим видом ты пугаешь еще больше».

Я доверила дочь ангелу, однажды уже спасшему нас с Арабеской. Зеркало в ванной отразило жуткую всклоченную особу. Пунцовые щеки и почерневший от злости глаз. Остудившись холодной водой, на цыпочках подкралась к спальне и заглянула в щелочку. Они сидели рядышком на диване. У Светика на коленях лежал раскрытый альбом, у Сони — коробка цветных карандашей. Он междометиями просил, она понимала и подавала ему. Джина, свесив язык, пристроилась возле хозяйки.

— Ты неправильно рисуешь. У мамы красивые волосы и не торчат в разные стороны! — возмущалась Зося. — И она не злая. Ну, чуточку бывает злая, но это когда я плохо себя веду. Я люблю маму... У меня нету столько веснушек! Сотри, — протянула художнику ластик.

— Эп, эп, эп. — Дотрагиваясь карандашом, он подсчитывал «поцелуи солнца» на смеющемся личике.

Потом все вместе отмечали Пасху. Стукались крашенками, проверяя на крепость яичную скорлупу, и со Светиком пили церковный «Кагор». Дочь пригласила ангела на дачу. Промахнувшись, я чуть вилкой зуб себе не сломала, настолько была удивлена перемене ее отношения к Небесному представителю.

«Как с креста снятый», — заохали мои гранд дамы и принялись его откармливать. На меня они точно так же отреагировали, когда я вернулась якобы из джунглей Амазонки, где якобы перенимала опыт местных шаманов.

Светик прогостил у нас без малого четыре недели, истратив весь свой отпуск. Без дела не сидел, все время что-то чинил, подправлял и совершенствовал. Из сучковатых веток, коры, мха и ниток мастерил ведьмочке поделки: лешего, кикимору, домового и бабу Ягу. Софья скакала вокруг него козой, собака подносила тапки и преданно виляла хвостом. Я бы на ее месте тоже виляла, если б мне под столом подсовывали лакомые кусочки. Юстыся уехала навестить родню, воспользовавшись оказией: ее обязанности взял на себя временный нянь. Отвозил и забирал с занятий, к репетитору по английскому, в бассейн, проверял уроки. Я принимала пациентов.

— Умоляю, не рассказывай Зосе о своем приятеле, — попросила ангела. — Осла я в доме не выдержу. Достаточно того, что ребенок, подражая тебе, одевается как попугай.

— Бу, — обиделся парень. — Пфф. — Я слишком консервативна.

В Сониной школе проводили конкурс детского рисунка «Мой ангел-хранитель». Дочь нарисовала, но на конкурс работу не отдала, подарила Светику его портрет. Он растрогался, в кристально чистых глазах стояли слезы. Посмотрела на него и словно родниковой водицы испила. Когда он ушел, прихрамывая, нам всем казалось, что в доме стало темнее...

По листве зашелестел дождь, в патио проник прохладный ветерок. Зябко поежившись, я перебралась в кабинет. При моем появлении новая горничная испуганно встрепенулась, выключила пылесос и испарилась. Почему она боится?.. Ах да, не ожидала, что хозяйка ни свет ни заря уже на ногах. Пусть привыкает к моему режиму — отсутствию всякого режима. Фрути прекрасно справлялась, но неделю назад явился ее хирург с букетом черных ромашек, и она уволилась.

Села писать отчет в Небесную канцелярию, напечатав пару строк, поняла, что ничего не получится, и закрыла документ. Приготовив горячий чай, добавила в него ратафии и с чашкой устроилась на диване. Мысли были не об эпохе дворов и королей и не о Екатерине Медичи. О совершенно другой истории. Забытой истории...

Тира

Начало