Вместо предисловия

 

Май 2014-го. Киев

...Я лежала на полу, стащив с дивана одеяло и подушку. Вместе с ними свалилась увесистая книга, которую я приняла за кирпич — по весу и воздействию разницы никакой. Воющей сиреной оказалась автомобильная сигнализация, сработавшая от несусветного громыхания, а черепичным осколком — смартфон. От него тянулся проводок гарнитуры, радиоволна то исчезала, то появлялась снова, и тогда в наушниках прорывался голос Милен Фармер. В небесной канонаде наступила пауза, и я смогла разобрать, о чем пелось. Точнее — о ком. Слова доходили до сознания, прогоняли остатки кошмарного сновидения, вызванного стихией, и активировали память. Песня закончилась, пискнул телефон, выдав сообщение «критический уровень заряда», и дисплей погас. Не обращая внимания на предупреждение, я смотрела в темноту. Перед глазами проносились яркие картинки, помешать которым не смогли возобновившиеся оглушительные раскаты.

— Вспомнила, — пробормотала, не отрываясь от просмотра. — Я все вспомнила... Как я могла забыть?..

 

Тоскана, «Магия ди маре»

...После того как всплыли на поверхность растревоженные французской певицей мегабайты информации, снова ложиться в постель и заснуть нечего было и пытаться. Отправив лаконичную смс-ку, я сварила кофе, взяла сигареты и расположилась в патио на свежем воздухе, напоенном ароматом жимолости, бузины и пионов.

— Как меня угораздило забыть? — спросила у себя и сама же ответила: — Обыкновенно.

Разве ж с такой жизнью не мудрено? История произошла весной прошлого года, а после нее чего только не приключалось, всего не упомнишь. Как говорит мой сосед: жизнь бьет ключом и все по чайнику. Одно пребывание в воюющем мире чего стоило, и шок от превращения в пятнистого монстра улучшению памяти не способствовал. У меня вообще разом все отшибло, хорошо хоть имя свое не забыла. Потом — Сонины этюды в багровых тонах, Франция, Пасха и повседневные заботы. Вопросы Охотника вылетели из головы...

 

Январь 2014-го. В одном из миров Арки

...Заметила его боковым зрением. Стоял в пяти метрах от меня, так же облокотившись о темный замшелый парапет, и смотрел на заводь. Сердце сделало кульбит, и кровь прилила к голове, даже в ушах зазвенело. Схватилась крепче, а то и упасть недолго. Ох, ёлки-моталки, он давно тут? Я хоть не вслух думала? Водится за мной такая привычка. Отвернулась, чтоб пятнистое лицо не видел, расправив волосы, прикрыла профиль. Злиться стала. На себя, на него. На себя больше. Только-только покосившийся внутренний стержень выровняла, как снова превратилась в овсяную кашу.

— Момент переосмыслений и трудных раздумий?

— Не волнуйся, Бальт, я не бедная Лиза, топиться в пруду не собираюсь.[1]

Он не обратил внимания на резкость тона.

— Получилось? Узнала что-нибудь?

— Что я должна узнать? Не понимаю тебя.

— В принципе, ничего не должна.

 

Май 2014-го. Тоскана, «Магия ди маре»

По листве зашелестел дождь, в патио проник прохладный ветерок. Зябко поежившись, я перебралась в кабинет. При моем появлении новая горничная испуганно встрепенулась, выключила пылесос и испарилась. Почему она боится?.. Ах да, не ожидала, что хозяйка ни свет ни заря уже на ногах. Пусть привыкает к моему режиму — отсутствию всякого режима. Фрути прекрасно справлялась, но неделю назад явился ее хирург с букетом черных ромашек, и она уволилась.

Села писать отчет в Небесную канцелярию, напечатав пару строк, поняла, что ничего не получится, и закрыла документ. Приготовив горячий чай, добавила в него ратафии и с чашкой устроилась на диване. Мысли были не об эпохе дворов и королей и не о Екатерине Медичи. О совершенно другой истории. Забытой истории...

 

В действительности все не так, как на самом деле.
           Станислав Ежи Лец

 

Конец марта 2013 года, в Киеве небывалый снегопад. Король Ада Велиал в моей квартире. Двое заснеженных суток, проведенных в постели с рыжим львом. Затем вызов в Поднебесье и расплата за удовольствие. Михаил разнес меня в пух и прах. Наступило суровое время. Архистратиг освободил столичный пентхаус. В своем доме в Каталонии не появлялся. Стараясь реабилитироваться, я трудилась, в прямом смысле, не покладая рук, но Миша оставался непреклонным. Благородие, несмотря на мольбы, вестей тоже не подавал. Я извелась, выдохлась и решила взять отпуск. Место выбрала наугад, ткнув пальцем в глобус. Попала в Мексику. «Мексика так Мексика, — безразлично пожала плечами. — Хорошо, что не Северный полюс и не Африка». В Африку мне еще только предстояло отправиться на поиски утерянного захоронения Александра Македонского, но из «любви» к Черному континенту, я оттягивала с выполнением задания. Попросту говоря — забила.

Жребий брошен, выбор сделан, надо собираться. Колечком, а в то время было оно, монета-артефакт появилась полгода спустя, не воспользовалась. Отдых, когда надо предварительно изучать фотографии, прятаться за пальмами от случайных зрителей, перемещаясь на свой страх и риск, это пародия. Я хотела отдохнуть легально, не мотаться туда-сюда. На сайте мексиканского посольства заполнила анкету и через час распечатала электронное разрешение на посещение страны. Через Сеть заказала авиабилеты и забронировала гостиницу.

До вылета оставались сутки, я упаковывала ручную кладь, стараясь уложиться в нормативы  салона бизнес-класса и не связываться с багажным отделением, а то случаи известны: ты оказываешься в одной точке земного шара, а чемодан — в другой. Много вещей не брала, если уж припечет, вот тогда, обосновавшись на месте, можно воспользоваться колечком, перенестись домой и пополнить курортный гардероб. Электронные напольные весы показали запас, и я подумала, что фрукты в дорогу не помешают. Проверяя перед выходом сумку, кошелек, наличные, телефон и ключи, мысленно я блуждала между пирамидами ацтеков и майя — насмотрелась красочных картинок на рекламных баннерах. 

— Стоп, а где мобильный? Только что был...

Перерыла сумку, но смартфон не нашла. На мгновение показалось, что пол уезжает из-под ног, и отдаляются стены, а на мне вместо кожаной куртки замшевое пальто. Справляясь с внезапным головокружением, я присела на банкетку.

— Перегруз и, как следствие, глюки. Не исключен авитаминоз,  — поставила себе диагноз. — Мексика по мне так и плачет... И все-таки, где труба?.. Ладно, пойдем проверенным путем. Черт, черт, поиграл и отдай!

Телефон нашелся в косметичке.

— Чудеса в решете... Надевать он стал гамаши, говорят ему: не ваши.

Захлопнув дверь, я пошла в супермаркет, чувствуя себя рассеянным с улицы Бассейной...

 

...Я стою на тротуаре возле перекрестка, пакет с фруктами оттягивает правую руку, в левой — держу зонт. Моросит  весенний дождь, порывистый ветер швыряется холодными каплями. Гипнотизирую светофор, дожидаясь, когда в окошке загорится зеленый человечек... Загорелся. Пересекаю проспект и иду налево. Сто метров мокрой асфальтовой дорожки, мелкие лужи перед подъездом, три лестничных пролета, второй этаж, дверь направо. За ней — пронзительными очередями выстреливает, надрывается телефон. Руки дрожат, и замок никак не поддается. Первую дверь распахиваю на себя, вторая, тамбурная, отлетает в сторону, ударившись ручкой об угол встроенного шкафа. Бросив пакет, подбегаю и в последний момент срываю трубку. Вжимаю в ухо мембрану, прислушиваюсь и надеюсь, надеюсь...

 — Привет...  — скрываю вздох разочарования.

— Я не могу дозвониться и волнуюсь, — упрекает мать.

— Я в порядке, забыла мобильный телефон, когда выходила. Как ты? Как Белка? Как Леонид Маркович и Мира Яковлевна? — спешу перехватить инициативу.

Сначала говорим о погоде. У них во Флориде вечное лето, у нас в Украине после снежного и морозного марта наступил холодный апрель. Потом разговор съезжает на старые рельсы. Впрочем, как всегда.

— Тебе двадцать шестой год! — В мамином голосе затаенный ужас, словно я перешагнула вековой рубеж. — А ты до сих пор не замужем. Ты женщина с неустроенной личной жизнью.

— С устроенной, — не соглашаюсь я. — Моя жизнь меня устраивает.

Безропотно выслушиваю все, что она думает о моих мужчинах. Что-то объяснять и доказывать бесполезно, мнение она не изменит. А сказать правду... Личная жизнь потому так и называется, что не касается никого, кроме меня. Есть вещи, о которых тяжело говорить... и не хочется. Прошу лишь не осаждать меня знакомыми знакомых, молодыми и не очень, положительными во всех отношениях людьми.

— Ты меня не любишь, — снова упрекает она. Я сосредоточилась на разложенных на столе пазлах.

— Люблю, мама. Я всех люблю. — Нашла цветовое несоответствие и, прижимая трубку плечом, вынула из картины три фигурно вырезанных элемента.

— У тебя саркастический тон. Ты переполнена сарказмом. Больше не буду о тебе заботиться, Нелли! — Мама положила трубку. До следующего раза.

Смотрю, как за окном моросит дождь... Представляю мать в Майами на их вилле с видом на Атлантический океан. Платье от «Фенди» или «Шанель», черные с золотом туфли от «Маноло Бланик». Изысканные обеды. Гости. Гибким движением она забрасывает ногу на ногу. Жесты, детали... Тут же в памяти всплывают и другие картины. Огромная квартира отчима в центре Киева. Он ласково называет меня Нелечкой и с виноватым видом усаживает в дальнем конце стола. Мать при моем приближении отстраняется, опасаясь, что я помну ее платье... Я не была во Флориде и вряд ли буду...

Неожиданный громкий стук выводит из задумчивости.

— Неля, ты дома?

Соседка.

— Двери нараспашку, апельсины и хурма рассыпаны. Я собрала. Пакет под стеночкой поставила.

— Спасибо.

Замечаю, что до сих пор стою в пальто, на пол натекло с сапог и зонта. Забрав фрукты, закрыв двери, раздеваюсь и вытираю лужицы. Возвращаюсь к столу. Рисунок попался сложный. Из пяти тысяч мелких деталек надо выложить зеркальное отражение в воде неба и облаков. Цвета практически идентичны, нюансы еле уловимы. Всматриваюсь в крышку от коробки, где помещена фотография — уменьшенная копия картины. Перебираю, выискиваю подходящие пазлы.

После общения с мамой чувствую себя виноватой. За то, что не оправдала ее ожиданий. За то, что я дочь своего отца, он главный человек в моей жизни. Белка, моя сводная сестра Изабелла, их, наверное, оправдывает. А я так, ни богу свечка, ни черту кочерга. К тому же, никогда ее не слушалась. Мой отец тоже не оправдал ее надежд. Не попал служить в Германию, Чехословакию или Венгрию. Его не послали в Польшу или, на худой конец, Монголию. У папы случился Афганистан. Две командировки... 

— Дядь Вова, ты был женат на стерве. Со стервой жить нельзя, с ней можно переспать и выгнать. Ты отделался шестью годами каторги. Могло быть и хуже – пожизненный срок, — говорил Миша папе в тот день, когда я вернулась из аэропорта, проводив мать, сестру и отчима. — Вот вам и сиротка Ася. Целеустремленная.

— Миш, ты тоже не отказался бы от наследства богатого двоюродного дедушки, — ответил папа.

— Нас и тут неплохо кормят, — усмехнулся Мишка, у которого мать держала свой ресторан.

— Женщин можно баловать, даже нужно. Нельзя только давать садиться на голову. Женишься, посмотрим, что тогда запоешь. Со стороны легко судить. Молод ты еще, — взъерошил темную шевелюру двадцатипятилетнего сына Юрий Иванович, мой крестный отец.

— А в чем смысл-то? Жениться как дядь Володя по большой и светлой? С трудом отыскав бабу, которая органически не способна тебя полюбить, вбухнуть в нее душу, деньги, нервы, а в итоге пшик? — не стеснялся в выражениях Мишка. Не рассчитывал на посторонние уши, но они были. Только не уши, а глаза. — Одни получают то, что заслужили, другие остаются холостяками, — рассмеялся он. — Я учусь на чужих ошибках.

— Молодой циник, не пшик, я получил Нелю. — С чувством возрастного превосходства улыбнулся мой умудренный жизненным опытом папа.

У меня тогда комок в горле встал. А когда Мишка в ответ признал: «Нелька – это чудо из чудес», я едва в ладоши не захлопала. И пусть его признание выглядело двусмысленно — вспомнил мои проделки, я все равно была счастлива. Через неделю меня ждал школьный выпускной вечер и встреча рассвета. С тех пор прошло девять лет...

От долго стояния затекла спина. Глаза устали, не различаю, где переход от неба к воде, все слилось в одну синюю гамму. Второй месяц собираю эту картину. Мне кажется, сложится она, сложится и у меня. Когда не хватает хороших примет, я их придумываю... Выкладываю в вазу яркие оранжевые фрукты. Купить их меня побудил сон. После него ходила рассеянная, поэтому и мобильный дома забыла. Обычно я с ним не расстаюсь. Лелею мечты и надеюсь. Пока живешь, еще ничего не закончено...

Мне приснилась девочка лет семи. Хорошенькая, зеленоглазая и рыжая-рыжая. Как апельсинчик. Забавная, смешная. Кота подмышкой держала и что-то рассказывала. Я плакала без привычной тоски. Светло, счастливо. Проснулась в слезах. Сама, без трезвона «вставай, вставай, штанишки надевай!». Эту побудку в телефон установил мой любимый человек.

— Нелька, феноменально. Медвежонок в зимней спячке.

— Может, у меня совесть чистая, — смеялась я, — и нервы крепкие.

— Нервы у тебя титановые. — Передавал по блютузу мелодию со своего гаджета на мой смартфон...

Как же ее зовут? Она представлялась... Обидно, не помню. Черты лица — тоже. Из памяти стерлись, а на душе до сих пор светло. Рыженький светлячок...  «Вообще-то я хороший сталкер. Наверное, не там повернула и открыла не ту дверь. Извини, ухожу, а ты спи»... Кот у нее красивый — дымчатый, пушистый.

Коты у нас на даче не переводились. Они со мной спали. Однажды я заразилась от них лишаем, и мама, обрабатывая бляшки, читала и читала мне лекции о кошачьих инфекциях. Папе проела плешь. С тех пор он зарекся, хотя был совершенно не виноват. Он постоянно работал, за мной присматривала его младшая сестра — моя тетя Полина, соседи и Серж...

Мне пять лет было. Родители еще не развелись, но папа уже жил отдельно, в дачном домике. Полина привезла меня к отцу, а там какой-то мальчик собирал абрикосы.

— Смотри, какой славный парнишка, — подвел меня к нему отец. 

— Привет. Я Сергей Иконников, — сел тот передо мной на корточки и протянул руку.

Минуту рассматривала худенького серьезного мальчика лет десяти и в очках. Папа и тетя волновались, ожидая моей реакции, ведь я главная. Я их принцесса!

— Неля Сова, — назвалась и полезла к нему обниматься, повалив при этом на траву.

Я была толще его и тяжелее раза в два.

— Сережа, а где твой папа?

— На небе.

К тому времени я знала, что небо — это высоко и страшно, потому что там летают самолеты. Я их ужасно боюсь.

Когда я пошла в первый класс, на даче появилась Люба. Сережина мама...

 

Дождь закончился. Поливаю на подоконнике цветы и замечаю во дворе двух соседок. Перемывают кости парню с первого этажа. Закатил ночью рок-концерт и угомонился после вызванного наряда милиции. Я так крепко спала, что ничего не слышала. Я и соседок сейчас не слышу — окна закрыты, шум не проникает, — но о чем они говорят, знаю наверняка...

 

— Сама же устроила моему брату бытовой ад, а если он полюбил кого-то другого, удивляешься и считаешь, что тебя предали. Хитрая какая. Раньше надо было думать, — высказывала Полина моей маме.

Они сидели в парке на скамье и  не догадывались, что их подслушивают. Я каталась на роликах и катала в коляске сестричку. Для понимания мне было достаточно видеть лица собеседниц. О моем умении никто не подозревал, даже моя лучшая подруга Лиза.

— Он оставил тебе квартиру с евроремонтом и машину. Мало? — упрекнула тетка. — Квартира наших родителей, это и мое наследство. Если бы не племянница... Ох, Анестезия, здорового видного мужика довела до ручки: ни общей постели, ни пожрать, ни чистой глаженой рубашки. 

— По нему не скажешь, что сильно страдал.

— Настя, мужчины, они же, как торфяник – внутри тлеют. Заметишь, что сгорел, когда уже почернеет.

— Квартиру он оставил не мне. Своей дочери. К твоему сведению, он до сих пор в ней прописан.

— Мог разменять, но ушел с чемоданом.

— Я не подавала на алименты.

— Ну да, ты же у нас альтруистка, — усмехнулась Поля. — Володя наизнанку выворачивался, чтоб вы ни в чем не нуждались. Теперь у тебя Лёня и Белка, и Вова не обязан тебя содержать. Перестань выкручивать ему руки, имей совесть, у него своя семья.

— Досталась по наследству, — уколола мама.

— Люба – вдова Володиного погибшего друга. Не мог он спокойно смотреть, как ее с ребенком из общежития выселяют на улицу.

— Конечно, он им квартиру купил.

— Вскладчину. Друзья «афганцы» помогли – Юра, Валера, Димас.

В Анестезию мама превратилась с Полиной подачи. С папой мама общалась холодно и отчужденно. «Володя отморозился» — означало, что отец имел удовольствие поговорить с Анестезией.

— Анастасия Гордовская нетипичная пчела, неправильная,  и несет неправильный мед, — сокрушенно вздыхала тетка.

— Идеальная красавица с деловой хваткой, — уважительно отзывалась Мишкина мать...

Кроме самолетов я боялась врачей. Стоило услышать, что надо идти к стоматологу, я начинала орать как резаная. Продолжалось это до тех пор, пока маме не посоветовали хорошего детского специалиста. Кое-как уговорила, я отчаянно трусила, но пошла. В кабинете был надувной клоун, воздушные шары и носатый дядечка в цветной пижаме и шапочке. Его звали Женя, и он заговаривал зубы, словно кот баюн. К нему зашел импозантный мужчина в длинном пальто, я как раз сидела в кресле. Увидел мою маму и остался ждать, когда мы освободимся. Это был Леонид Маркович...

Протерев подоконник, затеваю генеральную уборку. Достаю моющий пылесос. Параллельно бегут мысли. «Ваша девочка совершенно некоммуникабельна, не хочет дружить с другими детьми», — жаловалась на меня воспитательница. Мне было незачем с ними дружить, у меня свои друзья — феи, гномы и эльфы. Кроме меня их никто не видел, не отнимал, и они не дразнили колобком, свининой и жиртрестом. Я рассказала про них маме, она напугала, что тех, кто видит всяких призраков, отправляют в сумасшедший дом и колют болезненные уколы. Друзья исчезли, но в садик я отказалась идти наотрез. Не хочу! Мне обидно и неприятно. Маме на работу, а я ни в какую. Она не могла справиться с тяжелым упирающимся ребенком. Это для папы я пушинка, а ей не под силу. Как маме ни претило, но пришлось просить Полину.

— Почему, ну почему ты стройная и высокая, а я поросенок-коротышка? — спрашивала я Полю.

— Ты еще слишком мала, придет время – вырастешь. И потом, пока толстый сохнет, худой сдохнет, — успокаивала тетка. — В твоем возрасте я тоже не отличалась худобой.

Мама возила меня в Институт эндокринологии. Явных отклонений не нашли, покивали на последствия катастрофы на ЧАЭС. Проконсультировавшись у врачей, мать записала меня на плавание и танцы и посадила на диету. Начались суровые испытания: кругом соблазн — конфеты, шоколад, пирожные и торты, —  а мне нельзя. Только в определенные дни и в строго дозированном количестве. А я так любила сладкое! Под запрет попали колбаса, сосиски, сардельки и жареная картошка. Хоть плачь, но надо давиться полезной едой и терпеть. Надолго меня не хватало, я начинала бунтовать и проситься к папе...

Протираю витражные двери шкафа-купе в спальне и как наяву вижу свою детскую и подростковую комнаты. За хождение босиком, за расхристанный вид и как попало сложенные вещи мама называла меня пещерной девочкой. С вещами я тоже намучилась, особенно в холодное время. Попа торчала, пузо выпирало, футболки и майки задирались, колготки и рейтузы сползали, приходилось постоянно подтягивать. Выручали всевозможные комбинезоны. Джинсовый, любимый, надела, когда мама повезла в танцевальную студию во Дворец детского и юношеского творчества.

Я очень переживала, как меня воспримут в коллективе. Мама заверила, что все получится, ведь танцевать я пыталась еще сидя на горшке под  «Есаула»  Газманова. Меня протестировали, обнаружили музыкальный слух, хорошее чувство ритма, задатки пластики и сказали: «В народники». В балерины я и не претендовала.

Вопреки опасениям в моей возрастной группе я не особо выделялась маленьким ростом и не все мальчики и девочки были худыми. Через два месяца после начала занятий к нам пришла новенькая — выше меня на полголовы, стройная, как кипарис, и наглая, как паровоз: увела мальчика, с которым я танцевала в паре, и вдобавок показала язык. Пришлось довольствоваться партнершей.

— Как тебя зовут? — спросила новенькую в раздевалке.

— Елизавета Самойлова, — ответила, стягивая гимнастический купальник.

— Меня – Неля Сова... Ты ужасная, Лизка!

— А ты... — Она прищурилась, состроив козью мордочку. Думаю, если обзовет толстой, врежу чешкой. — Ты еще хуже, Нелька!

— Яблоко хочешь?

— Давай.

Так мы подружились. Лизе шесть исполнилось в начале года, до моего шестилетия в ноябре оставался месяц. Подружку пригласила заранее:

— Можешь ничего не дарить, приводи с собой кого захочешь.

День рождения отец организовал в детском развлекательном центре. Пришли крестный с женой и сыном, тетка, папа с Сережкой, девочки из танцевальной группы с родителями и Елизавета с мамой и братом Максимом...

В глубине шкафа, за стопкой банных полотенец стоит на полке декоративный сундучок. Достав, сажусь на кровать и по одному вынимаю детские сокровища. Флакон от маминых духов «Клима» и папину использованную зажигалку из гильзы от патрона. Сережины очки с одним стеклом, второе треснуло и вывалилось, когда я на них нечаянно села. Галстук-бабочку. Хозяин обронил его, раздеваясь в спешке, а я подобрала. Вынимаю двойную открытку с нашитыми разноцветными и разнокалиберными пуговичками, на уголке розовый бантик, на развороте написано детским почерком: «Неле от Лизы, 15.11.93»...

— Нелька, поздравляю! — вручила открытку нарядная Лизка и пихнула брата, чтоб не стоял столбом.

— Это тебе, Белоснежка, — протянул он гнома в коробке со слюдяным окошком.

— Кто это? — Подружка смотрела на четырнадцатилетнего подростка, с азартом заряжающего пневматическую пушку мягкими шариками.

Я затащила Лизку в многоуровневый лабиринт и предупредила:

— Это Мишка. Ты на него не смотри! Он мой нежих! — перепутала от волнения буквы. — Когда вырасту, выйду за него замуж.

— А он знает? — Она надула пузырь из жвачки.

— Еще нет. — Я подтянула колготки.

— Пока ты вырастешь, он будет уже ста-а-арый, — скривилась подружка.

— Ничего, сойдет. — Одернула платьице...

Внезапно накатывает слабость. Сокровища, кроме бабочки,  возвращаю в сундучок, ложусь и кладу ее на подушку рядом с телефоном. Черный шелк галстука напоминает его волосы и ресницы. Миша Монастырский. Сосед по даче, где между нашими участками нет забора. Сын моего крестного отца. Мой особый случай...

Обычно деток стараются крестить до полугода, пока они не различают, где «свои», а где «чужие», и обряд проходит без эксцессов, но я в этом возрасте перенесла осложнения после прививки, и меня крестили в полтора. Батюшка попался канонический и не разрешил моим родителям присутствовать на обряде. Девочку в церковь положено вносить крестному, с чем Мишкин отец, дядя Юра, успешно справился и передал попу. Троекратное погружение в теплую купель я перенесла спокойно, воду я люблю с рождения. Остригание небольших прядок моих кудряшек вызвало ропот. Но когда посторонний дядька приступил к миропомазанию, стала активно возмущаться: категорически не понравились чужие прикосновения к моему лицу. Батюшка едва успел произнести: «Печать Святого Духа. Аминь», как я вырвалась. Поля, она же крестная мать, рассказывала, что все произошло неожиданно. Взрослые растерялись, и я бы упала, если б не проворный девятилетний мальчик. Мишке тяжело, а я обвила пухлыми ручками его шею, вцепилась обезьянкой — не оторвать. Для завершения обряда священнослужителю надо надеть на меня нательный крестик и крестильную рубашку. «Мися, не. Мися, не», — приклеившись, лепетала ему на ухо. Батюшка с трудом просунул между нами шнурок с крестиком.

Крестины праздновали у Монастырских. Тетя Нина, Мишина мама, накрыла стол, взрослые сели отмечать, а меня сунули в манеж. Мишка убежал на тренировку, я блажила по нему и хныкала, пока папа не взял на руки. «Расти здоровенькой и счастливой, Белоснежка», — поднял рюмку крестный отец  за девочку с льняными волосиками и в белом костюмчике. На следующий день он с моим отцом улетел в Ташкент, оттуда — в Кабул...

Горе мне было, когда на лето Мишу отправляли в спортивный лагерь или с дядей Юрой он уезжал в Ленинград. Он туда часто ездил. Там жил Мишкин друг детства. Однажды, вернувшись из Питера, Миша ушел из дому. Его искали. Он сам появился у Полины и остался ночевать на раскладушке. Не хотел идти к родителям. Ночью он плакал. Я поразилась до глубины своей пятилетней души. Скорее из камня можно выжать воду, чем из Мишки слезинку. Он и меня отучал плакать: «Нелька, я не дружу с ревами-коровами».

То были злые слезы. Я гладила Мишу по голове и грозила кулачком неведомым злодеям, посмевшим обидеть моего кумира. «Отстань», — он зло дернул плечом, сбрасывая мою руку, и накрылся подушкой.

— Поля, разве взрослые мальчики плачут? — спросила утром тетку.

— Мужчины не плачут – из той же оперы, что принцессы не какают, — ответила, убирая в кладовую раскладушку...

Мне шел четвертый год, когда собрались вместе отдохнуть в Крыму. В Севастополе, городе русских моряков, откуда родом дядя Юра и где он жил с семьей, до того как перевестись в Киев. Мишка обещал показать в Балаклаве базу подводных лодок.  Перед трапом самолета со мной случился припадок. Я вырывалась из отцовских рук и  от ужаса орала до посинения. Резко подскочила высокая температура, и начались судороги. Родители испугались до полусмерти. Так выяснилось, что я боюсь самолетов, а температурные  прыжки с тех пор нет-нет и происходят...

На мое семилетие мы собрались в том же составе в кафе в «Детском мире». Мишка появился на пять минут, чтоб подарить мне игрушечного медведя величиной чуть меньше моего роста, которого купил здесь же, в огромном зале с игрушками в торговом центре. Сказал, если я хорошо закончу вторую четверть, на зимних каникулах поедем кататься на лыжах в Карпаты. Четверть я закончила лучше всех, меня похвалили на родительском собрании и поставили в пример как образец прилежания и воспитания. Вместе с папой и Сережей я на поезде отправилась в Буковель. Монастырский за день до нашего отъезда уехал в Санкт-Петербург. Я не плакала. Я хотела, чтоб Миша со мной дружил...

Мишка был заводилой среди ребятни, кого родители привозили на летний дачный отдых. Через три улицы от нашей находился кооперативный яблоневый сад и пустырь, а дальше — село. На пустыре собирались командами — городские против сельских — и играли в футбол и волейбол. Тетя Нина и Люба делали бутерброды, нарезали овощи, и мы с Лизаветой, сложив пакеты и бутылки с водой в рюкзаки, садились на велики и гнали на пустырь, болеть и поддерживать своих. Случались и конфликты — из-за подсуживания одной из сторон и девчонок. На Мишку и других дачных отроков заглядывались сельские примы, кавалеры их ревновали и устраивали засады на обидчиков...

— Миха! Петьку со 2-ой Озерной лупят пацаны! — влетел во двор Серж, которого отправляли в село за молоком, творогом и сметаной.

Мишка, крикнув  нам «с дачи ни шагу!», перемахнул через забор. Мы взяли и послушались. Побросали в миску с водой ножики, недочищенную картошку и с Лизкой рванули за ним. Я — на велосипеде: с моей комплекцией на своих двоих за подружкой и Сережей было не угнаться. На дальнем участке яблоневого сада уже куча мала. Велик в кусты, дрын в руки и айда в самую гущу... Мы победили, «враг» позорно бежал, сверкая пятками, сопровождаемый свистом и улюлюканьем.

— Миш, тебя не поранили? — подбежала я к нашему атаману. — А здорово ты их приемчиками! Хоп, хлоп и готово! — Восторг из меня так и пер. — Научишь?

— Нелька, на кого ты похожа... Я кому сказал дома сидеть? — обвел он потемневшим взглядом троицу помощников.

От Монастырского нам перепало: Сереге по шее, Лизке и мне крапивой по мягкому месту. Вечером приехал с работы отец и добавил Сержу ремнем — ослушался старшего. Мне лишь пальцем пригрозил, я неприкосновенна. Мы молчали как партизаны, потом Люба замазывала синяки и царапины. Подружку забрала ее мама и уже дома выдала на орехи...

В 96-ом у Сергея появился «пентиум» — отец премировал за отличную учебу в физико-математической школе и победу на городской олимпиаде. У меня — пейджер и тайна, которая переплюнула достижения Сержа...

В конце июня у Миши состоялся выпускной, тетя Нина сказала, что после встречи рассвета с одноклассниками он должен приехать на дачу. Я завела будильник на пять часов, легла спать в девять вечера и рано утром, по росе, срезав три бордовые розы, сидела на крыльце и выглядывала выпускника, прислушиваясь, когда стукнет калитка в воротах у Монастырских. Замечтавшись под соловьиное пение,  успела заметить, как мелькнули среди деревьев темный костюм, светлое платье и скрылись в доме. Схватив цветы, я побежала следом, толкнула незапертую дверь и зашла в прихожую... Пиджак брошен на стул, на полу — образованная в спешке композиция из мужских туфель и женских босоножек, рядом — галстук-бабочка. Я не решилась его позвать.

Подняв фигурный шелковый кусочек, спрятала в кармашек и за порогом присела на ступеньки. Сквозь листву пробивались солнечные лучи, на травинках блестели капельки росы, по гравийной дорожке суетливые муравьи тащили жирную гусеницу, а я, прислонившись к перилам, ждала, когда появится мой кумир, и клевала носом...

— Нелька, ты что здесь делаешь в такую рань? Почему не в кровати? — разбудил он.

— Поздравляю, — зевнув, протянула цветы.

— Ты поранилась.

Задержав в руке мою раскрытую ладошку, он смотрел на бисеринки проступившей крови и выглядел... потерянным.

— Миша... — На крыльцо вышла девушка в светлом платье. Прическа распалась, на лице потеки туши.

Он вложил в ее руку мой букет и сжал ладонь. Она вскрикнула:

— Больно!

— Жизнь такая штука... бутонов мало, в основном – шипы. — Миша достал из кармана носовой платок, промокнул и показал ей белую скомканную ткань в красных пятнах: — Понимаешь, да?

— Я не думала, что для тебя это так важно, — заплакала девушка.

— Теперь уже нет. Пошли, провожу на автобусную остановку. — Он повел ее к воротам. — Неля, иди спать, — сказал, не оборачиваясь.

Я смотрела, как они выходят за калитку, и недоумевала, что случилось. Пожав плечами, пошла домой.

К полудню Поля стянула меня с постели: «На кухне какао и овсянка. Поехала в город, скоро вернусь». Я выудила из ненавистной каши кусочки фруктов, остальное вывалила в мусорное ведро и прикрыла газеткой. Проглотив какао со злаковым тостом, натянула купальник и бегом на залив. Чтоб до него добраться, надо обойти дом, немного пройтись по дорожке, спуститься с деревянных сходней, и там сразу же наш пляж, отгороженный от соседей с двух сторон. Мишка с Серегой ныряли с мостка.

— Гном идет купаться, — поздоровался Серж. На топике и шортиках моего купальника были нарисованы друзья Белоснежки.

— Всем приве-е-ет! — Плюхнулась в речку с разбега.

Стояла жара, и мы не вылезали из воды. Плавали наперегонки, играли в «квача», спихивали друг друга с матраса, поднимали тучу брызг и смеялись. После обеда небо затянуло низким сизым шатром, со стороны города здорово громыхнуло, а над нами сверкнула молния. Мишка скомандовал всем немедленно выбираться на сушу, но мы его не послушались. Отнекивались: «Еще чуть-чуть! Еще минуточку!». А он словно взбесился. Схватил меня за косу и вытащил на берег. Сережка успел выскочить до того, как разряд попал в речку. Я испугалась не столько молнии, сколько Мишкиного лица. Оно сделалось страшным, когда он заорал:

— Мелкими шажками к матрасу! Ноги при ходьбе не разъединять!

— Это как, Миха? — От страха я ничего не соображала.

— Как будто ты в памперс навалила! Шевелись, Нелька!

Серж впереди, я, подвывая, за ним, посеменили к надувному матрасу.

— Снимите мокрую одежду!

Мы беспрекословно подчинились и скрутились бубликом, подобрав под себя ноги и обхватив коленки. Казалось, природа замерла, затаилась перед стихией. Совсем рядом шарахнуло так, что заложило уши, и в голове раздался звон. Наш старший товарищ стал пятиться от нас, подняв вверх руку, словно громоотвод, а вдоль руки струились, плясали синенькие змейки.

— Мишенька! — закричала я. От ужаса кожа покрылась мурашками, и сердце чуть не выскочило.

Я хотела рвануть к нему, но Серж навалился сверху. Выдираясь, я увидела, как молния белой слепящей спицей прошила старый тополь за спиной Монастырского. Посыпалась листва и сломанные ветки. А затем обрушилась стена летнего ливня...

— Нелька, вставай! — Замотанный в полотенце Сережка накинул на меня покрывало.

— Где Миха? — озиралась я, заворачиваясь в мокрую, перепачканную песком тряпку.

— К себе ушел.

Я забрала пляжные принадлежности, Серега — матрас, и мы припустили к дому.

Мишка появился приблизительно через час.

— Ты герой! — кинулась я к нему.

— Родителям ни слова, ясно? — дернул он меня за хвост.

— Мог бы и не предупреждать. — Серж поставил кипятиться чайник.

В какие переделки мы ни попадали, всегда держали язык за зубами. У нас не принято жаловаться и закладывать. Монастырский отучил раз и навсегда: «Пикнешь – гуляй на все четыре стороны. В моей компании тебе делать нечего». Признавались только в крайнем случае, когда скрыть последствия не представлялось возможным, но и тогда каждый брал вину на себя, стараясь выгородить остальных. Они потом ходили с красными ушами, я дразнила их «макаками»  и показывала язык — меня-то пальцем никто не трогал. «Принцесса», — Мишка зло сплевывал через зубы. «Девчонка», — презрительно смотрел Серега...

— Миш, откуда ты знал, как надо поступить? — не отставала я от него.

— Не знаю... — Он задумался. — Как-то само в голову пришло... Какая разница, главное, живы остались, остальное неважно.

— Молния бьет в землю, ток растекается, а грунт – проводник – обладает    сопротивлением. На поверхности возникает высокое напряжение, которое действует на человека. Чем шире шаг, тем оно больше. Свечение вокруг тела – это коронный разряд или «Огни святого Эльма» – напряженность электрического поля в атмосфере. Когда в темноте снимаешь с себя синтетическую одежду, происходит то же самое.

— Молоток, профессор! — Мишка похлопал по плечу вундеркинда.

— Курс школьной физики, раздел «Электричество». Разность потенциалов, неучи, — улыбнулся «профессор». — А мне показалось... — начал он и замолк.

— Ну, говори уже, говори! — подпрыгивала я от нетерпения.

— Ржать не будете? — посмотрел он на нас. Мы поклялись, что ни в жизнь. — Показалось, что со мной разговаривал ангел.

— И что он сказал? — Схватившись за горячую ручку чайника, Мишка подул на пальцы.

— Капец мне, если с матраса сдвинусь... Со страху, наверное, померещилось.

Я хихикнула, Сережка показал кулак.

— Так фигачило, что не только ангел, но и боженька мог на связь выйти, так что, Серж, не парься. А ты, Нелька, смотри не проболтайся ненароком. — Раздавая ЦУ, командор нарезал колбасу.

— Ни за что! — заверила я кумира. — Мне потолще режь.

— Мне не сложно, Белоснежка, но тебе нельзя.

— Вот твоя еда. — Сергей достал из холодильника контейнер с чищеной морковкой и яблоками.

— Сами колбасу лопаете, — вздохнув, захрустела я.

— Терпи, Нелька, бог терпел и нам велел, — подбодрил он.

— Лично спустился к тебе с неба и велел? — хитро прищурилась я.

— У Федорова прочитал, в «Каменном поясе». Чего это ты босиком?

— Жарко.

— А ну, давай за тапками.

Я дернула плечиком: «Не хочу!».

— Нелька, кому сказано? — приподнял бровь Монастырский.

— Уже бегу!

Отбивая пятками чечетку и кривляясь, я протанцевала по коридору, повернула за угол и выглянула посмотреть, улыбается ли Сережка. Он всегда улыбался моим эскападам. Ни тот, ни другой даже головы в мою сторону не повернули. Жевали бутерброды, пили чай и тихонько разговаривали.

— Когда медкомиссия? — спросил Сергей.

— Послезавтра, — ответил Мишка.

— Вступительные экзамены сдашь, я не сомневаюсь... Эрудиция у тебя не фонтан, конечно, но для твоей бурсы подойдет... Ну ладно, ладно, я пошутил! Убери клешни! Если серьезно, я думал, ты в универ на юрфак пойдешь, туда, где твой дед преподавал.

— Там тот же юрфак, только с военным уклоном...

Миша объяснял, а я чувствовала, что что-то не так. Не считая восклицаний Сержа, они говорили очень тихо, но было все понятно. Я заткнула уши и зажмурилась... Тишина, ничего не слышно. Открыла глаза, но при «выключенном» слухе все равно понимала, какие слова они произносят. Видела, как шевелятся их губы, и читала, словно книжку.

— Вау, — прошептала и сползла на пол. — Вот это да-а-а...

Решив проверить — может, померещилось? — снова выглянула из-за укрытия.

— ...сыграем партию, и пойду готовиться, — предложил Монастырский. — Что-то Нелька притихла.

— Или в куклы играет, или видак смотрит, — предположил Сергей.

— Серж,  зачем нужны тапки? Ведь она права – жарко.

— Спроси у Анестезии.

— Все ясно, вопросов больше не имею. Неси шахматы.

— Пошли в комнату, там вентилятор...

Я на цыпочках прошмыгнула под лестницу, ведущую на чердак, переждала и прокралась в свою спаленку. Забравшись на кровать, обняла Михаил Потапыча, подаренного его тезкой два года назад, и крепко призадумалась... Убийственную новость, что Мишка пять лет проведет за каким-то забором в закрытом заведении практически безвылазно, смягчала моя только что открывшаяся способность. Теперь Людка Сандулай, соседка по парте, может не хвастаться, что она ребенок-индиго. Какой прок от ее умения «приклеивать» к себе металлические предметы? Только в школьной столовке, облепившись ложками и вилками, показывать всем, какая она уникальная... Эх, нет. Жалко. Ничего не получится. Если узнают, станут отворачиваться или вообще молчать, и толку тогда от умения?.. Зато можно не учить домашку! Попрошу Люсинду, чтоб подсказывала шепотом, когда меня к доске вызовут... А как же ей объяснить?.. Придумала! Скажу, что водили к ЛОРу, продули уши... Нет, лучше пересяду к Боре Прицкеру, его и просить не придется... А вдруг до первого сентября мой талант пропадет так же внезапно, как и появился?..

Прошла неделя или чуть больше, и как Мишка ни предупреждал, но я все же  проговорилась. Не о грозе. О другом...

Две семьи собрались в беседке за общим столом. Тетя Нина сделала сыну замечание: даже в жару в одних плавках  за стол садиться неприлично, надо надеть футболку и шорты.

—  Да чего там, — потянулась я за луковицей и черным хлебом, — и так нормально.  — Зачерпнула ложкой борщ и с набитым ртом выдала: — Я видела его сардельку...

В наступившей тишине на меня уставились семь пар глаз. Одна из них, синяя, была не в восторге от моего любопытства и откровения. Я успела заметить, как он произнес одними губами: «Маленькая проныра».

— Ох! — Прикрыла ладошкой рот, поняв, что выдала себя с головой. За подсматривание, пусть и нечаянное, ириску не дадут, необходимо как-то выкручиваться. — Это произошло случайно, когда он переодевался на пляже. Миша меня не видел. Я тут же отвернулась, потому что знаю – подглядывать за взрослыми нехорошо, и убежала кататься на велике, — протараторила без запинки.

— Нельке надо колокольчик на шею повесить как у соседской козы, чтоб заранее извещал о появлении, — пробурчал Монастырский, под общий хохот натягивая майку...

Прячу бабочку под подушку, у изголовья кладу телефон и шепчу, засыпая:

— Позвони мне, позвони. Позвони мне ради бога...

 

 

 

 

 

 

 

1 2 3 4 5 6 7 8 Вперед