Юрий Дмитриевич старательно заколачивал парадную дверь своего особняка. Окна были уже заколочены, а двери... они тоже. Даже санузел не избежал этой участи, поэтому приходилось гадить в изрядно переполненный тазик. Единственное, что было по-прежнему открыто, – крышка погреба, ведущая в импровизированное бомбоубежище. Украденная из ближайшего склада тушёнка манила, но расслабляться было рано. Скоро придут они! И надо как следует подготовиться к прибытию незваных, но вместе с тем горячо ожидаемых гостей. Благо короткоствол всегда был с ним, неприлично выпирая из штанов. Не до приличий.

Перепачканный засохшей кровью полимерный фартук мясника был громоздок и неудобен, толстые резиновые перчатки на пару размеров больше, штаны порваны и также залиты кровью. На лицо натянута хоккейная маска, обтянутая остатками чьего-то лица. Под ногами валялся топор. Липкая рукоятка неприятно поблескивала. На обухе прилипли ошметки мозгов. Нет, это не зомби апокалипсис – все намного хуже.

Возле особняка гудит расстрелянный бульдозер. Его водитель уже несколько часов как валяется на кухне, расчлененный на фрагменты. Все, что влезло в переполненный человечиной холодильник в убежище, – пара отрубленных рук. Остальное пришлось оставить валяться на окровавленном полу. Там же лежал кишащий вшами ватник. Валенки валялись чуть поодаль, рядом с лохмотьями, некогда бывшими джинсами. Шапку из невинно убиенных кошек Юрий Дмитриевич решил оставить себе в качестве сувенира.

Лохмотья стыдливо прикрывали остатки сторожа Бронислава. Они покоились там уже несколько дней, и от них пахло. На самом деле в особняке витал адский смрад. Но Юрия Дмитриевича это не смущало. Он уже давно принюхался, и висящие на люстре кишки не вызывали приступов тошноты, как раньше. Даже растерзанный на глазах сторож казался чем-то обыденным. Все, что удалось отбить у бродяг-каннибалов, отправилось в холодильник. Остальные трупы так и остались валяться во дворе. Некоторых из них успел раздавить бульдозер, прежде чем врезаться в недавно отстроенную баню. Но это уже были мелочи.

Отбросив в сторону молоток, Юрий Дмитриевич уставился единственным глазом в щель между досками заколоченного окна. Где-то в дали полыхал соседский особняк. Он горел спичкой, озаряя окрестности. В спускавшихся на землю сумерках он сиял путеводным маяком для них. И скоро он встретится с ними снова. Но на этот раз у него будет короткоствол и пара десятков патронов, позаимствованных у покойного сторожа. Потому что во всем доме из оружия у Юрия Дмитриевича был топор, наручники и сорокасантиметровое дилдо, замаскированное под полицейскую дубинку. Огнестрел же приходилось держать в руках второй раз в жизни. И это за двадцать с лишним лет руководства тюремного оперативно-режимного отдела. Потом голодные годы сменились сытыми и нефтяными. Из тюрьмы его выгнали за взятки, но по-тихому, чтобы не подмачивать и без того сомнительную репутацию исправительного учреждения. Так как денег в те годы было столько, что люди по ним чуть ли не ходили, единственный путь был в бизнес. Переводы пиратских фильмов и игр гнусавым голосом с последующей их перепродажей обеспечили кусок хлеба с маслом. Этого было катастрофически мало и поэтому пришлось срочно искать продюсера. На эту роль прекрасно подошел тучный бородатый мужик, чем-то напоминавший лесоруба из американского кинофильма. Днем они занимались кропотливой монотонной работой, а ночью предавались плотской любви, пока жена Юрия Дмитриева трудилась юристом в одном из футбольных клубов. И пока она каталась по городам и весям с одиннадцатью потными кривоногими надеждами российского футбола, Юра и Вова запирались в подсобке, чтобы насладиться друг другом. Вован был лесорубом, а Юрец – его жертвой. То ли все дело в жене, согревавшей пару раз в год щуплое костлявое тело успевшего облысеть к сорока годам незадачливого бизнесмена. То ли работа в тюрьме, где общение между сотрудниками и их подопечными строились по принципу «кто сильнее – тот и прав». То ли виновен контингент, состоявший из убийц, садистов и насильников. Причем, персонал мало чем отличался от подопечных, что поначалу принесло немало психических страданий. И не только психических. А потом втянулся. Порой было мерзко, но деньги в день зарплаты не пахли, в отличие от обгаженных истерзанных допросами зеков. До допросов, конечно, Юрия Дмитриевича не допускали. Оставалось эротически фантазировать темными холодными вечерами в подсобке.

После бегства из тюрьмы в бизнес, был отстроен шикарный особняк. Он был и домом, и местом работы, и любовным гнездом. Жизнь шла размеренно, без каких-либо потрясений. Дмитрий вел псевдопатриотический блог, восхваляя культ личности одного мёртвого диктатора, пока вся остальная челядь делала всю грязную работу. Благодаря нанятым за копейки литературным рабам, деньги текли рекой. Увы, идиллия не могла продолжаться долго. Однажды на пороге появился бывший прапорщик Тимур, некогда бежавший из рядов советской армии и до сих пор ведущий партизанскую войну против моджахедов в тылу глубокого Подмосковья. По виду Тимур был великовозрастным гопником с района, каких тысячи. Но было в нем что-то такое, что зацепило бывшего вертухая. Образовался классический любовный треугольник, о существовании которого в огромном особняке с кучей разношерстного народа знали лишь трое.

Напряжение росло. Оно снежным комом росло изо дня в день. И в какой-то момент уровень накала достиг апогея. Копившиеся годами взаимные упреки внезапно прорвались вскрывшимся нарывом. В итоге особняк разделился на два противоборствующих лагеря. Сперва все было более-менее мирно, но, как говорится, от любви до ненависти один шаг. С подачи бывшего прапора, которого к тому времени отмыли, одели в гражданское и успели откормить, разразилась настоящая война. Вначале обходилось без жертв. И так бы продолжалось бесконечно, если б на Москву внезапно не упали бомбы...

В три часа ночи небо озарила гигантская вспышка, донося отголоски ударной волны до погрузившегося в сон Подмосковья. Военные на танках и БТРах, даже не думающие защищать местных жителей. Мародерство, грабежи и убийства прокатились по округе, наводя ужас. Военные от мародеров отличались мало. Единственное отличие первых от вторых – наличие униформы. Набеги на особняки жители отбивали как могли. Выжили не многие, но кто выжил – успел обзавестись оружием. Не был исключением и особняк Дмитрия. И если у выживших соседей это событие было со знаком «плюс», то здесь наличие в доме пистолетов и винтовок обернулось знаком «минус». Война вспыхнула с новой силой. Появились первые убитые и раненные. Магазины были разорены, кругом террор и разруха, сравнимая с «лихими» 90-ми. Поэтому убитые быстро пошли в пищу.

Былые разногласия постепенно стали забываться. Прапор расчленял трупы в подвале, а остальные уходили на охоту в поисках заплутавших путников. Всех, кто был не согласен с новой политикой импровизированной партии, Тимур убил ночью спящими. После хладнокровной расправы над «врагами партии», единственный оставшийся в живых противник массовых бессмысленных убийств – бывший продюсер – бежал. По его следу отправился Тимур. Своих отморозков он брать не стал, рассчитывая быстро расправиться с грузным неповоротливым беглецом. Но ошибся. Рано утром Тимур появился на пороге, зажимая глубокую рану на животе. Рана оказалась довольно-таки тяжелой. Пошел сепсис. Заражение крови не самое приятное, что могло с ним произойти. Аптечка давно была пуста. Все антисептики, включая водку, также давно были выпиты. Дурная слава уже ходила об этом месте, поэтому случайных прохожих было мало. А те, что встречались, были хорошо экипированы и сражались до конца. Помощи ждать было не откуда. Состояние Тимура с каждым днем ухудшалось. А дальше мучительная агония, длившаяся больше суток, и смерть. На этом мучения прапора не закончились – его тело, подобно всем остальным трупам, оказавшимся в особняке, расчленили и съели. При этом никто больше не заморачивался готовкой – ели сырое мясо так. Юрий Дмитриевич, сидя за столом, жадно поедал своего бывшего любовника, а по лицу его катились жаркие слезы. Он жаждал мести и каждую ночь с оставшимися тремя отморозками из «литературных негров» выходил на вылазки, убивая и грабя выживших. Но Вована нигде не было.

Прошло полгода. Вылазки стали реже. В борьбе за куски подгнившего мяса приходилось драться не на жизнь, а на смерть. Былой союз пал. Теперь каждый был сам за себя. Наступившая ядерная зима лишь усугубляла положение. Черный снег валил днем и ночью. Невыносимый холод и отсутствие еды заметно ослабили бывших компаньонов Юрия Дмитриевича. Лишь хозяин дома чудесным образом оставался полон сил. Между тем его внешность за время войны успела сильно измениться. Юрий изрядно исхудал и растерял остатки волос. Ребра обтянула сухая, изошедшая синими пятнами кожа. Скулы жутко выпирали. Остатки зубов пожелтели, ороговев. Для того чтобы быть более пугающим, Юрий Дмитриевич заточил клыки. В одной из схваток он лишился глаза, отчего его вид был куда ужаснее, чем он себе представлял. У выживших подельников он получил кличку «Гоблин».

Как бы ни старались подельники спастись от Гоблина, изнуренные голодом и погодой, они в итоге были убиты. С этого момента началась совсем другая жизнь. Время летело незаметно. Все это время Гоблин только и делал, что грабил, убивал и поедал трупы. Однажды к нему прибился бродяга со странным именем Бронислав. Его Гоблин не стал убивать, превратив в своего раба. Ночами они выходили на охоту в поисках жертв, а днем спали, в промежутках предаваясь страстной любви.

Время шло, а вместе с ним менялись и жертвы Гоблина. Сперва это были безоружные напуганные войной люди. Но с годами жертвы разучились бояться. У них было оружие и каждый сопротивлялся до последнего. Убивать и грабить становилось сложнее. Появлялись новые банды, отбивая жизненное пространство. Однажды Гоблин с Брониславом обнаружили, что их жизненное пространство сузилось до размера особняка. Начались нападения на дом. Толпы бродяг раз в месяц устраивали набеги в поисках наживы. Завязывался бой, бомжи отступали, оставляя напоследок пару трупов, и можно было хоть как-то жить. Но потом они перестали их оставлять.

Проследив за отступающими, Гоблин с удивлением узнал, что поедает мертвечину не только он, но и его враги. Это открытие шокировало Гоблина. Это уже не законы военного времени. Никаких законов вообще не было. Но страшнее было другое – в одном из бродяг он узнал своего бывшего продюсера Вована. Он за эти годы тоже успел измениться: похудел, осунулся и оброс бородой. Его глаза хищно поблескивали в ночи, пугая Гоблина до оцепенения.

Вован в свою очередь узнал в потерявшем всякий человеческий облик монстре Юрца. Он повидал немало жертв радиации. Много его друзей за эти годы превратились в хищные плотоядные куски плоти. Каждый раз нажимая на спусковой крючок любимой двустволки, отправляя в мир иной очередного бывшего знакомого, Вован испытывал чудовищную душевную боль. Он старался не подавать вида, тем более что никакого другого выхода не было. Но сейчас им овладела навязчивая идея отправить как можно скорее на тот свет этого мерзкого психа-каннибала. Он и сам был не прочь полакомиться человечиной. Не потому, что это ему нравилось... когда-то он был против таких методов выживания, но судьба распорядилась иначе.

Нацепив хоккейную маску и вооружившись огромным тесаком, он повел свою банду громить ненавистный особняк.

Первые атаки Гоблин со сторожем успешно отбивали. Вован изо дня в день терял людей. Многих приходилось бросать на поле боя. Тяжело раненых приходилось добивать, либо они сами пускали себе пулю в лоб, чтобы не достаться кровавому монстру.

Незаметно прошел месяц. Атаки стали реже, но куда масштабнее. Больные израненные бродяги с небывалым остервенением атаковали особняк, сметая все на своем пути. Прошлой ночью им удалось прорваться в дом и разодрать сторожа. Васян откуда-то пригнал покрытый ржавчиной бульдозер. С ревом и грохотом он ворвался во двор, да там и полег. Остальные ломанулись следом. Но все усилия были тщетны. Пришлось отступить, бросив растерзанное тело сторожа около бульдозера.

Сегодня к особняку начали подтягиваться бродяги со всего Подмосковья. Банды, забыв былые разногласия, решили объединиться, чтобы, наконец, убить ненавистного им зверя. Уже никто не помнил, откуда он взялся и кем это существо было до войны. Вован и сам уже не помнил причину своего бегства из этого мрачного дома. Когда-то украденный у него Юрцом миллион потерял свою ценность, как и деньги в целом. Нынче одна пивная крышка стоила дороже любого миллиона. Чувства и эмоции также потеряли всякий смысл, растворившись в радиоактивном фоне. Все, что продолжало им двигать, – необъяснимое чувство мести. Оно худо-бедно заставляло жизнь теплиться в пропоротой ножом груди.

К вечеру набралось войско из человек трехсот. Возможно, в постапокалиптическом мире триста спартанцев выглядели именно так. И сегодня для большинства из них грядет последний бой.

Гигантская толпа выстроилась в ряд у полыхавшего неподалеку особняка. Яркое пламя освещало мрачные перекошенные лица бродяг. Все как один в рваных телогрейках, таких же ватных штанах и валенках на босу ногу. У кого в руке нож, у кого обломок бейсбольной биты. На всю ораву десяток охотничьих обрезов, три пистолета и граната. Кому не хватило оружия, вооружились тем, что попало первым под руку.

Когда сборы были закончены, небольшая армия двинулась в наступление. Сперва шагом, потом плавно перейдя на бег спустя пару сотен метров. Первое препятствие – забор – было сметено орущей что-то нечленораздельное толпой за какие-то мгновения. Потом бульдозер, остатки бани, гараж с проржавевшими скелетами автомобилей. Бродяги подобно саранче сметали все на своем пути.

Дверь в особняк была выбита. Огромная людская масса медленно потекла внутрь. А внутри – грязь и смрад. То тут, то там разбросаны обглоданные останки. Рои мух бороздят пространство. Мебель разломана и по большей части сожжена. Вся электроника уничтожена. В центре зала валяется расколотый унитаз. Все стены измазаны засохшими испражнениями. От них не спаслись даже многомиллионные оригиналы картин известных художников, превратившиеся в какие-то карикатуры. Даже массивная люстра растеряла всю позолоту. От былого великолепия не осталось ничего.

Пышущие злобой бродяги рассредоточились по дому, круша последние остатки былой роскоши. Остальные, кто не смог вместиться внутри, остались заниматься вандализмом снаружи.

Перевернув верх дном два этажа, бродяги так и не смогли найти ненавистного Гоблина. Они уничтожили все, что являлось хотя бы отдаленно целым. После в ход пошел лом и монтировка. Сгнившие деревянные полы быстро дали трещину. И вот, когда от полов не осталось практически ничего, наконец, обнаружился тайный вход в погреб. Стальная толстая дверь надежно скрывала Гоблина от разъяренных бродяг. Ни лом, ни монтировка ее не брали. Зато хорошо поддавалась бетонная плита, окаймлявшая вход в бункер. Следом в ход пошли ножи, тесаки, обломки лезвий. Иные вгрызались в крепкий, но успевший растрескаться бетон зубами. Ярость оказалась сильнее боли. Окропленный багровой кровью бетон крошился подобно просроченному печенью. Они не грызли – пожирали бетон, давясь кровавой жесткой кашей.

В это время остальные принялись разламывать фасад дома. К рассвету крышу и второй этаж уничтожили полностью. Все дерево пустили на гигантские кострища, на которых многие мечтали зажарить труп пойманного монстра. Но пока все попытки достать потерявшую всяческое человеческое лицо нежить не увенчались успехом.

Вован стоял в самом дальнем углу двора и с ужасом наблюдал за происходящим безумием. Пока бродяги разламывали и жгли особняк, то и дело вспыхивали драки и поножовщины, не редко заканчивавшиеся убийством. Причем, некоторые драки заканчивались, не успев начаться. Жертву просто разрывали на куски и поедали на месте, совершенно не стесняясь. К горлу подступала тошнота. Едкий «Беломор» уже не помогал. Повидавший многое в своей жизни Вован впервые в жизни видел такую адскую кровавую баню, плавно переходящую в непотребную оргию. Казалось, все давным-давно позабыли, для чего явились сюда, предавшись тому, чем обычно привыкли заниматься на просторах подмосковной пустоши, – каннибализмом и некрофилией.

Внезапно откуда-то из глубин полуразрушенного дома раздался радостный вопль. Стальная толстая дверь была вырвана с мясом. Бетон, ставший к тому моменту черно-бордовым от крови, сдался. Из зияющей дыры пахнуло невыносимым зловонием. Бродяги отпрянули в ужасе, но тут же опомнились. Схватили первого попавшегося «смельчака» и кинули вопящее тело в нее. А сами остались наблюдать.

В бункере было душно. От запаха гнили резало глаза. Прежде чем начать исследовать убежище Гоблина, смельчаку пришлось опорожнить желудок. Помогло это мало. Смельчака мутило, но не так сильно, как раньше.

Убежище представляло из себя небольшую комнату с холодильными камерами. Из всего освещения – тусклая лампочка. По полу разбросаны кишащие белесыми опарышами куски тел. Холодильники были распахнуты настежь и, судя по состоянию содержимого в них, давно вышли из строя. Босые ноги хлюпали в густой неприятной холодной жиже, напоминавшей какую-то мерзкую слизь. Из всех удобств – небольшой письменный стол. Над столом висел портрет какого-то хмурого усатого мужика в военной форме. А на столе стояла банка с заспиртованной головой.

Гоблина нигде не было.

Бродяга кинулся к ближайшему холодильнику и принялся двигать огромную махину. Тяжелый громоздкий агрегат поддавался неохотно. Да и в обычных условиях, для того чтобы сдвинуть подобный холодильник, требовалось два, а то и три человека. Но разгоревшаяся в груди бродяги ярость творила чудеса. Второй агрегат поддавался куда тяжелее, а третий приходилось двигать, собрав в кулак последние силы.

За холодильной камерой оказался замаскированный проход, ведущий в еще одну небольшую комнатку. Она была чуть меньше предыдущей. Пахло в ней получше, и она была куда уютнее.

Слабо мерцала лампочка. Глаза уже привыкли к мрачной полутьме, поэтому тусклое освещение не вызывало проблем. В отличие от предыдущей комнаты, тут не было слизи. Грязные босые ноги наступали на совсем другое. Под ногами шелестели орды насекомых, обильно перемешанных с обрывками книг. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами, а на стенах висели пожелтевшие портреты каких-то мужиков в военной форме.

Оглядевшись по сторонам, бродяга сделал еще шаг и оцепенел от ужаса. Устремив свой взор вперед, он увидел висящее тело Гоблина. Он не стал дожидаться расправы и предпочел достаться своим палачам мертвым. В темноте его тело приобрело иссиня-черный цвет, разбавленный отвратительными лиловыми пятнами. Истощенное анорексией, оно беспомощно болталось от дуновений свистящего сквозняка. А из заднего прохода торчало непропорционально огромное сорокасантиметровое дилдо.

Чтобы вытащить труп из петли, бродяге пришлось соорудить из книг высокую стопку. Веревка оказалась крепче, чем выглядела. Потребовалось какое-то время, чтобы ее перерезать. После того как окоченевшее тело освободилось от петли, бродяга грустно потащил его к выходу.

У входа в убежище к тому времени разразилось настоящее побоище. Кругом валялись истекающие кровью бродяги. Сильные пожирали слабых под вой и стон. Кто-то то и дело заходился в предсмертном хрипе, заглушаемом истеричными воплями безжалостных убийц.

Завидев выбирающегося из дыры бродягу, перепачканные кровью и кишками подельники кинулись к нему. Но не чтобы помочь, а чтобы разорвать живьем и съесть дымящуюся на холоде теплую плоть. До трупа Гоблина им уже не было никакого дела. Тело так и осталось валяться в погребе возле лестницы. А на верху творился кровавый ад...

Первые солнечные лучи озарили землю. Истерзанный ядерной войной лес отчаянно пытался подать признаки угасающей с каждым днем жизни. Оставшиеся в живых птицы не пели – хрипели, силясь доказать себе и мирозданию, что они еще существуют. Откуда-то издалека эхо разносило нечеловеческие вопли, будоража сонную окрестность. Но как ни старались неизвестные, мнимая сонная безмятежность поглощала эти страшные звуки подобно губке. Хищников не было. Никого не было. Лес был мрачен и одинок. Он уже успел смириться с нахлынувшим на него одиночеством, грозя всякому вошедшему в непроглядную чащу смертью. Обитали леса и так не отличались гостеприимством. А с повышением радиационного фона и вовсе потеряли покой и сон. Но сегодня в чаще никого не было видно. Весь хищный зверь куда-то делся. Природа замерла в ожидании нового дня. Недоверчиво и капризно, и очень неохотно природа принимала новые дни. Будто какую горькую микстуру. Изо дня в день мироздание насильно вливало в глотку живительный бальзам, заставляя выживать и эволюционировать всех и вся, убивая всё никчемное и ненужное. Уничтожая и перекраивая лес, будто безумный художник.

На горизонте застыло зарево пожарища. Едкий дым несся по воздуху, напоминая о шашлыках и бане. Но ни того, ни другого в этих местах давно не было. Как и людей в целом. Хотя совсем недавно сквозь чащу проходила огромная толпа. Ее чаща буквально изрыгнула. Обратно вернулись не многие. Лесная чаща их заглотила обратно и переварила, тут же забыв о содеянном. Лишь чьи-то нечеловеческие вопли нарушали сонную идиллию изъеденного химикатами подмосковного леса.

Откуда-то издалека шел человек. Это был грузный мужчина. Борода его была всклокочена, телогрейка изодрана, а штаны представляли из себя рваные лохмотья. На голове была надета сдвинутая набекрень шапка-ушанка без левого уха. В левой руке путник сжимал охотничий обрез. Рука правая же была наспех забинтована и кровоточила, с каждым шагом все сильнее окрашивая белоснежные бинты багровым. Путник шел в сторону чащи и улыбался.

Солнце выглянуло из-за грозовых туч, расплескивая яркий свет по куцым полумертвым сгорбленным елям и березам, облепленным странными несъедобными синими грибами. Озаренный солнечным светом лес уже не казался таким мрачным. Хотя, пугал по-прежнему. После всего увиденного, Вована он совершенно не страшил. Лес казался карикатурной детской страшилкой. Страшилкой, стоившей десяткам путешественников жизни. Но что есть жизнь? Для него она утратила всякий смысл. Враг был повержен. Столько лет он жил чувством мести и вот оно исчезло, не оставив после себя ничего, кроме пустоты. Дремавшие до этого душевные раны разом вдруг обнажились. Некогда стершиеся воспоминания о сытой мирной жизни стали всплывать в памяти, причиняя невыносимую боль. Но он шел вперед, то и дело утирая текущие по лицу слезы. При этом рыдать не хотелось. Все происходило рефлекторно. Что-то сломалось внутри. Не понятно, что именно, но сломалось окончательно и бесповоротно. Навсегда. Вован понимал это и шел дальше, навстречу неизвестности. Поводов для остановки не было. Жизнь продолжалась. И стоило продолжать путь дальше, хотя бы ради того, чтобы посмотреть, чем все-таки закончится этот кровавый дешевый спектакль.

Лес манил. Он звал в надежде поглотить еще одну заблудившуюся душу. Но Вован не боялся ее потерять. Нельзя потерять то, чего больше нет. Все сгорело в пламени ядерной войны, одним махом стеревшего человеческие судьбы и мена, будто их и не было никогда. Все, что оставалось, – идти вдаль, навстречу рассвету. Будто герой какой-нибудь сопливой мелодрамы. Не хватало титров и заунывной музыки, способной довести до зубного скрежета даже покойника.

Затянувшаяся история с Гоблином была завершена. Или ему так казалось? Он не стал досматривать разворачивавшуюся трагедию и ушел из зрительно зала раньше. Но чувствовал сердцем, что все уже было кончено. И теперь он шел куда глаза глядят в поисках новой лучшей жизни. По сути больше не было ни Вована, ни Юрца, ни Тимура... никого не было. Было лишь разрушенное снарядами Подмосковье, казавшееся сейчас бескрайним. И жизнь, снова начавшаяся с чистого листа. Оставалось надеяться, что последняя страница еще не скоро будет написана, оставив место новым, не таким кровавым, историям. Ну а пока путник шел вперед, бодро потрясая охотничьим обрезом и радостно крича.

Узкая тропа вела в самую чащу. Еще немного, и она резко свернет. Ну а что там ждет за поворотом уставшего путника – совсем другая история...