Прогулка

Вы думаете, что Всадники Апокалипсиса - это такие милые ребята, которые постоянно тусуются на вечеринках, играют в футбол и гоняют на спорткарах?  Вы наивны! Всадники Апокалипсиса - это бездушные убийцы. Они идут сквозь реальность с огнем и мечом, попирая на своем пути судьбы, страны, планеты... Вы считаете, что их это волнует? Нет. Они вас не замечают. Вы - прах под копытами их коней. Вы - ничто. Пусть боги смилостивятся над вами, если ваша земля окажется на их пути. Ибо после них остается лишь скорбь, паника, безысходность и разруха. Но Война, Смерть, Мор и Голод идут дальше. К следующим мирам... И хорошенько подумайте, а зло ли они? Может, они всего лишь лекари мирозданья, хирурги, которые одним выверенным ударом отсекают злокачественную опухоль?

Волшебник Ринсвид бывает во многих мирах. Он невидимкой скользит сквозь пространство и время, он у вас за спиной, он слушает вас, записывает ваши мысли, а потом рассказывает нам о том, что услышал в мирах, сквозь которые прошли Всадники Апокалипсиса.

Элви, супруга Всадника Апокалипсиса Смерть

Резкий порыв ветра с шумом распахнул форточку. Ночная сонная идиллия разбилась на куски, как ваза, которая только что находилась перед форточкой на подоконнике. Теперь это груда плавающих в воде черепков. Желтые лилии, подрагивая, беспомощно распластались на полу. Разлившаяся по полу вода в темноте была похожа на большое нефтяное пятно, оставшееся от ушедшего на дно танкера в бездонном океане.

В углу зашуршала большая жирная крыса. Ее красные глаза-бусинки внимательно уставились на дрожащие от сквозняка желтые лепестки. Крыса осторожно вынырнула из своего убежища, чтобы повнимательнее ознакомиться с интересной находкой. Резво перебирая лапками, крыса подбежала к разбитой вазе. Мохнатая длиннохвостая тушка привстала на задние лапки и принялась с энтузиазмом изучать цветок: рассматривать его, нюхать, трогать когтистой сморщенной лапкой. Горьковатый приторный запах растревожил обоняние и одурманил. Желтый цветок расплылся в кошачьей улыбке. Вода под лапками крысы незаметно загустела и стала липкой. Цветок начал покрываться радужной оболочкой, пока узкая щель зрачка зловеще не уставилась на крысу.

Еле слышно хрустнули позвонки. Сквозняк подхватил сдавленный писк и унес в темноту. Пушистое тело пару раз дернулось и обмякло. Крыса выпустила изо рта струйку крови и печально уставилась в пустоту красными глазами-бусинками.

Старый кот с любопытством посмотрел на маленькую лужицу крови своим единственным глазом. (Второй глаз чернел пыльной пустотой, а пушистую морду пересекал уродливый шрам, с гордостью пронесенный котом почти через всю сознательную жизнь.) Повел изодранным ухом и еще крепче сжал в клыках пушистый беспомощный труп.

За окном раздались шаркающие шаги.

Затрещала усталая трещотка в руках. Заскрипел песок на подошве: «Хрусть, шарк, хрусть», – миллионы песчинок взвизгнули хором, а потом еще и еще. Стыдливо прикрыв малосимпатичную обвисшую грудь материей, женщина прошла мимо окна одного из покосившихся дачных домиков. Следом за ней влачился грязный истрепанный шлейф разноцветной ткани.

Вдоль дачных домиков тянулся длинный железный забор, аккуратно покрашенный жителями в темно-зеленый цвет. То тут, то там, в кустах рядом с забором, раздавались шорохи. Умиротворяюще стрекотали сверчки. Хрипло каркали вороны откуда-то с вышины. Мимо проплыла щербатая луна, озаряя желтым светом себе дорогу. Звездное варево над ее головой старательно перемешивал ногами щуплый старик, облаченный в белую простыню. На ногах старика зияли багровые язвы – из них сочился гной. От каждого его удара ступней о черную поверхность небосвода звезды брызгами летели на землю.

Вот и сейчас одна из звезд, блеснув монетой, направилась к земле. С каждой минутой она становилась все больше и больше. И вот, это уже не монета, а огненный шар. Еще немного, и слышно как она потрескивает жарким угольком. А потом звезда начинает гудеть, и гул с каждой секундой все сильнее и сильнее. Вот уже кровля домов содрогнулась от оглушающей вибрации.

В окно дачного домика ударил яркий свет.

Кот поднял голову и увидел в ослепляющем ярком потоке вереницы мышей, лис, хомяков, песцов и одинокую ондатру. Оконное стекло треснуло, и в морду коту ударила едкая звездная пыль. Стена над окном пошла паутиной и затрещала. На кота посыпались осколки стекла, вперемешку с щепками и штукатуркой. Тело пронзила боль. Боль была невыносимой, и хотелось выть, но крик, вырвавшийся из пасти, натолкнулся на не успевшее остыть маленькое пушистое тельце и рассыпался какофонией. А потом стало все безразлично и тепло. А затем холод неожиданно прошелся по телу мягкой расческой. И прохладой пахнуло в лицо. Лапы в какой-то момент ухватились за звездную кашу, и их обжег нестерпимый жар. Грудную клетку сдавило...

...кости захрустели, сердце взорвалось радужными брызгами и потекло к желудку, который к тому времени уже успел разделить надвое жесткий ремень безопасности. Кабину наполнил металлический запах крови. И горячие брызги дождем полились на приборную панель. Штурвал проломил грудь. Рвотные массы хлынули из ноздрей пилота. Потом резкий толчок откинул его назад, и позвонки разлетелись в разные стороны.

Кот грустно посмотрел единственным глазом на пилота, сквозь мутное стекло кабины. Крыса все еще была зажата крепко в клыках.

Пилот посмотрел на кота... и замер.

По стеклу стекала бурая жижа, и кот становился все длиннее, и длиннее, пока не коснулся горячей обшивки, чтобы в последний раз зашипеть...

Ольга открыла глаза. Неровная побелка волнами размазалась по потолку как крем-брюле, а люстра повисла виноградной гроздью в центре. Хрустальные виноградины разбросали добрую сотню солнечных зайчиков по стенам и полу. И каждый из солнечных созданий решил затеять друг с другом игру в лапту.

Ольга повернулась на правый бок и уставилась на книжный шкаф, что мрачно стоял в противоположном конце комнаты, у стены. Шкаф вальяжно облокотился на обшарпанные стены, оклеенные отвратительными советскими обоями в цветочек. Из его нутра выглядывали корешки зачитанных книг. Русская классика подобно снобам-англичанам смотрела на мир свысока, и только Чехов смотрел на мир, улыбаясь самопальным корешком синего цвета. Остальные были мрачны — особенно Лев Николаевич Толстой, в обнимку с располосованным телом Анны Карениной. Его густая борода порозовела, а взгляд сделался каменным. В ногах Толстого лежал князь Болконский, любовно обнявший изъеденный молью красный флаг. На его мундире зияли черные дыры, а на погонах рубинами горели пятиугольные звезды. Поодаль сидел Пьер Безухов в кругу масонов и жадно ел шашлык. Масоны поочередно затягивались трубкой мира, и запах трав ласково разносился по округе.

Неподалеку, в луже, лежал изуродованный труп Раскольникова – его черепную коробку раскроил топор. А над ним возвышалась дама печального образа, в крепдешиновом платье – в левой руке она держала подсвечник с четырьмя оплывшими воском свечами из свиного сала, а в правой – грубый окровавленный топор. Мимо проезжали экипажи с людьми. В одном из экипажей, съежившись, сидел Достоевский. В его руке был зажат граненый стакан, в который его попутчик, доктор Борменталь, лил из железной фляги чистый спирт.

Ольга на мгновение прикрыла глаза, а потом откинула теплое одеяло и встала с кровати. Постояв с минуту в раздумье, она направилась к окну.

За окном лил дождь. Тускло светили лампы на высоких фонарных столбах. Угрюмые черные авто по лужам мчались в даль. Автобусы, набитые людьми, не хуже, чем консервные банки килькой, – проделывали свой привычным маршрут. По тротуару, журча, лилась вода. Канализационные люки, забитые мусором и оптоволокном, вырисовывались силуэтом на всем протяжении водного потока.

Ольга нашарила на подоконнике пачку сигарет. Обычную пачку, с незамысловатой надписью и не хитрой этикеткой. Достав из пачки сигарету, Ольга немного покрутила ее в руке и направилась на кухню за спичками.

На кухне привычно тарахтел шестидесятилетний холодильник. В раковине укоризненно поглядывала груда немытой посуды. По кухонному столу ползали пруссаки-тараканы. Рассохшаяся тумбочка раззявила свой беззубый перекошенный рот. На полуистлевшем диване спал кот. А возле дивана на полу валялся коробок спичек.

Ольга подняла коробок, достала спичку, и пару раз чиркнув спичку о красноватый шершавый чиркаш, высекла крохотный язычок пламени. Тонкий брусок дерева начал быстро чернеть, съедаемый пламенем. Ольга прикурила сигарету и отправила огарок спички покоиться на дно раковины.

Горький сигаретный дым поплыл по кухне.

Чашка кофе на завтрак. Ванна с ржавым душем и оббитым голубым кафелем. Объятия махрового полотенца. Платяной шкаф. Запах нафталина. Черные сапоги, брюки, блузка, плащ. Очки куда-то затерялись. Терпкий аромат одеколона. Входная дверь, обитая дерматином. Заблеванная лестничная клетка, облупившаяся желтая краска на стенах. Обитая железом дверь напротив. Лестничные проемы, уходящие вниз. Под ногами хрустят использованные шприцы с кровоподтеками. Ступени усеяны окурками. На стенах неуверенной рукой школьников нацарапана базарная брань, свастики и анархии. Кто-то высокохудожественно вывел поверх утверждения, что Цой, конечно же, жив, печать Бафомета.

Воздух пропитан подвальной сыростью.

Там в подвале, среди извилистых труб, покрытых зеленой краской, осколков бутылок, смятых пивных банок, плавающих в мутной зловонной жиже мертвых крыс и мышей, кошачьих экскрементов и трупа собаки со вспоротым брюхом, одиноко забившимся в темный угол, – больной промозглый воздух несет по этажам этот адский коктейль, оседая на грязных перилах и дверных ручках.

Ольга быстрыми шагами спускается по лестнице, отворяет массивную железную парадную дверь и выходит на улицу.

Дождь стих. Кругом лужи. В самой большой луже посередине двора, распластав крылья, лежит мертвая ворона. В луже неподалеку плескаются воробьи. По двору вереща, бегают неухоженные многоконфессиональные дети. Некрасивые прыщавые женщины с лицами грызунов толкают перед собой коляски, полные наивных пухлых грудничков. У женщин помоложе – в руках пиво и пресловутый Jaguar, с привкусом жженого полиэтилена, у женщин постарше – книга или журнал-глянец.

Аллея. Проезжая часть. Лотки с подгнившими арбузами и дынями под присмотром смуглого потного толстяка в засаленном спортивном костюме. По его небритой щеке стекают капли пота. В черных очах отражается холодное высокомерие и злость. На руке поблескивает китайский Rolex. Неподалеку стоит сгнивший Mercedes грязно-желтого цвета. Серые торговые лотки, крытые железом торговые помещения, с неприветливыми смуглыми торговцами в полосатых свитерах, таких же брюках и с нечищеными лакированными ботинками. Кругом антисанитария и слякоть под ногами. Запах овощной гнили бьет в ноздри. Заспанный краснолицый старик без определенного места жительства пьяно лыбится. От него смердит алкоголем и мочой. По одежде тошнотворно ползают паразиты.

Ближе к торговому центру автомобилей становится больше. Тайные знаки нумерологии на белых железных полосках повествуют нам о профессии их обладателей: ФСО, ФСБ, УРБ, МЧС, мент, бандит, священник, актер, многонациональный гость, ФСО, УРБ, МЧС. На встречу идут люди разной степени смуглости, с кривыми носами, изъеденными оспой лицами и гнилыми зубами. Между ними протискиваются широкоплечие русоволосые бородачи – в их руках зажаты секиры, а на головах рогатые шлемы. Кожаные доспехи покрыты болотной тиной, а на ногах изодранные noname-кроссовки. Огрубевшие от просоленного морского ветра лица испещрены шрамами. В глазах пустота.

Автомобиль на высокой скорости пронесся мимо, чуть не сбив Ольгу. Из тонированного салона, эхом сгинувших в Лете веков донеслась первобытная нотная энтропия. Следом промчался закутанный в черно-лиловый плащ всадник. Его лошадь – ночной кошмар. На асфальте от мощных ударов высекаются искры. Его приветствует трелью красный трамвай. Высокий долговязый кондуктор с лихо закрученными усами приветливо машет ему рукой. Всадник останавливается и машет рукой в ответ.

На асфальте раздавленная черепаховая кошка смотрит на них удивленным остекленевшим взглядом. Из лопнувшего шерстяного брюха на дорогу вывалились кишки. Селезенка обветрена. А желудочный сок смешался с кровью. Котенок испуганно мечется рядом. Ему страшно и он зовет маму. Рядом с ним опускается массивное лошадиное копыто. Крохотный пушистый комочек сжался, став еще меньше. Копыто размером с него, и от этого тело парализовал ужас. Всадник спускается с лошади и подходит к котенку. Наклоняется над ним, осторожно берет его в руки, подносит к лицу и согревает своим дыханием. От всадника пахнет мятой и луговыми травами. Тепло. Всадник осторожно залезает на лошадь. Его скрывает бессмысленный людской поток из торгового центра. Они сжимают в руках пакеты с разным тряпьем. Худосочная женщина средних лет, с выцветшими рыжими волосами, обернулась в дорогую разноцветную ткань. Ей не идет. Обвисшая некрасивая грудь вульгарно просвечивает наружу.

Компания подростков, облаченная в белые балахоны, шумно галдя, прошла мимо. На их головах бейсболки с аббревиатурой, состоящей из латинских букв «N» и «Y». Лица скрыты под однотипными фарфоровыми масками, а в руках они сжимают четки.

Ольга оглянулась им вслед – на спинах их балахонов нарисован странный арабский иероглиф. Его трудно разглядеть. Их спины изранены, поэтому балахоны на их спинах напоминают тягучий клубничный пудинг.

К горлу Ольги неумолимо подступили рвотные позывы.

Она отвернулась и пошла дальше: мимо мусорных баков и заборов, маленьких покосившихся домиков и высоких многоэтажных зданий, мимо парков и аллей, мимо железной изгороди, мимо лающих собак, мимо удушливых заводов и зудящих ТЭЦ, мимо дымящихся капищ, мимо некрополей, мимо забавных скульптур, мимо причудливых статуй, мимо постамента, на котором установлен бюст Адольфа Гитлера, выполненный из мясного фарша, мимо фонтана, мимо башни, мимо звезд, мимо захоронений, мощеных красным кирпичом, мимо озер, мимо рек, мимо луж.

Покрытый инеем асфальт хрустит под ногами.

Мимо проносятся электрички. За железнодорожными путями тихая заводь. За заводью – дачный поселок, сплошь из приземистых деревянных домов, с крышами, крытыми черепицей. Старики и старухи в лохмотьях, с факелами в руках идут по улице по направлению к пожарищу – полыхает разрушенный дом. Окровавленная разноцветная материя выстлала тропинку к дому. Из дома неразорвавшимся снарядом торчит закоптившийся Су-27. На него неподвижно уставился желтый кошачий зрачок.

По одной из главных улиц мчится кавалерия. Бегают люди с ведрами, полными воды. У колодца столпотворение и давка. Дерутся мужики, кричат бабы. За колодцем уже начинается лес – там только дом на отшибе и ничего интересного. Из-за дома показались четыре всадника. За ними едет машина ДПС, надрываясь сиреной и мигая, что есть мочи. За машиной ДПС пять пожарных расчетов и черный BMW седьмой серии с синей мигалкой на крыше.

На земле тихо дотлевали окурки, как бы пародируя звездное небо.

Ольга остановилась и закурила сигарету. С каждой затяжкой солнце становилось ближе.

На землю занавесом опускалось утро. Откуда-то из чащи донеслась песня Tequilajazzz. Как Ольга не прислушивалась – слов было не разобрать, но это было и не важно. Прогулка подошла к концу.

Ольга сделала последнюю затяжку и легким щелчком отправила тлеющий окурок в в полет.

- Земля, я твоих провожаю питомцев, – невольно сорвалось с ее губ, – долетай до самого солнца...

Проводив маленький оранжевый огонек взглядом, Ольга поймала извозчика. В экипаже было жестко и неприятно. От кучера пахло водкой.

- В острог Илимский, голубчик, – ласково обратилась Ольга к извозчику.

Извозчик недовольно крякнул. Время уже позднее, да и домой хочется успеть, пока метрополитен не закрыли. Но, делать нечего. Запросив в три раза больше обычной таксы, извозчик согласился. Щелкнув пегую кобылу кнутом, он крикнул хриплым басом: «Но, пошла, залетная!». Экипаж резко тронулся с места и помчался. Ольга закрыла глаза и откинулась на жестком кресле. Через пять минут она уже мирно дремала, но через сорок пять минут она проснется...

Аверин А. А.

В материале использована иллюстрация Skot Olsen