Аннотация:

Глаза – это зеркало души.

И лишь глаза способны рассказать о том, чего не выразишь словами...

ГЛАЗА (MacKayla)

– Мы были любовниками.

– Были? А теперь нет?

Жадная затяжка. Прерывистый вздох. Только учащенное дыхание выдает ее волнение. В вырезе белой рубашки виден край кружевного бюстгальтера и скромный золотой крестик между полными грудями. Взгляд то и дело опускается в вырез, но он старается все же смотреть ей в глаза. Трудно. И дышать ему тоже трудно. И дело вовсе не в запахе сигаретного дыма. А в ней.

Что в ней такого?

– Нет, – коротко бросает она и тушит сигарету в хрустальной пепельнице.

– Почему? – Следит за ее движениями, резкими и точными. Она вся состоит из точности и резкости. Хочет отпугнуть. Защищает себя.

– Тебе не кажется, что ты задаешь слишком много вопросов?

Ей снова хочется курить. Создать иллюзию заполненности сигаретным дымом, а не им. Ей больно смотреть на него. Смотреть в его глаза и видеть другого. Опустить взгляд – значит сдаться. Она к этому еще не готова.

– Ты сама сказала, что я могу задавать любые вопросы.

– Да, – нехотя соглашается и все же достает из пачки сигарету. Последняя.

– Почему вы... расстались? – вновь задает он интересующий его вопрос.

Сказать ему правду? И не мучить никого?

А что потом?

– Ты когда-нибудь любил? – задумчиво спрашивает она. Сигарета медленно тлеет, позабытая своей владелицей. Пальцы вырисовывают на столе замысловатые круги, оставляя за собой некрасивый след.

Она казалась задумчивой – и тут ее лицо преобразилось. Ушли резкость и точность. Оно стало плавное, нежное, насколько это слово можно употребить в отношении нее. В глазах появилась вуаль грусти.

Она в другом месте – далеком и необитаемом. Кроме нее и фантома ее прошлого там нет никого. Там прекрасно. И там грустно.

Мгновение...

... и вуаль грусти скинута, как ненужное покрывало.

Жадная затяжка, и пальцы больше не рисуют узоры. Снова она совсем другая, но не менее прекрасная.

– Нет, – признается он наконец, опуская взгляд.

Он не верил в любовь. Даже это слово для него было труднопроизносимым.

– Тогда ты не поймешь. – Слабая улыбка рождается на ее губах, как некое извинение.

Легкие плавно заполняются дымом, вытесняя все ненужное. Уверенность теплым плащом укутала ее душу от холодного ветра прошлого.

– Может, попробуешь объяснить? – в тон ей просит он и возвращает ей ответную улыбку.

Улыбка распространяется по всему лицу, начиная с серых глаз – словно там кто-то зажег персональное солнце, вокруг появляются заметные морщинки-улыбки. Пухлые губы...

Черт!

Руки мгновенно холодеют, сигарета обжигает кожу. Хочется с силой сжать виски и избавиться от этого наваждения. Убежать отсюда далеко, чтобы никогда больше не видеть этих глаз. Нет!

Нет.

Сердце в груди колотится, пытается выпрыгнуть, покинуть это тело. Избавиться от давящей боли, волнами накатывающей на него. Просто биться – это уже сложная для него – сердца – задача.

– Или показать. – Слова, словно выстрел в самую суть, рикошетом распространяется в каждую клеточку тела, как инфекция, от которой с таким трудом избавлялась долгие годы.

Показать?

Она не выдерживает этого давления. Просто сидеть и вести этот странный разговор становится уже слишком.

К чему он ведет? К чему все эти вопросы? А если он знает? Тогда что он тут делает?

Она металась по комнате, спотыкалась о мебель, но продолжала упорно ходить, двигаться. Если остановится — то упадет. К его ногам. Этого она старается не допустить.

Душно. Резко распахивает окно. Воздух.

Воздух.

Он нужен ей, как и он, сидящий в нескольких шагах от нее.

Оборачивается. Смотрит прямо в серые глаза.

Кажется, глаза — это зеркало души?

Отворачивается. Нет, нельзя смотреть туда. Это же омут. Очередной, из которого так сложно потом выбраться.

С силой сжимает подоконник, старается хоть так заглушить крик, поднимающийся с самого дна души. Из тех закоулков, которые создавались долго и упорно, чтобы хранить в себе всё это.

Он сам, не сознавая, открыл ее тайный ящик Пандоры, выпуская ее беды и ее боль.

Воздух с трудом проникает сквозь стиснутые зубы. Легкие жжет от нехватки воздуха.

Холодной руки коснулась горячая, даже обжигающая рука, кольцом обвила запястье, мягко потянула на себя, заставляя повернуться, отпустить спасательный подоконник и оказаться лицом к лицу с ним.

Нет. Это не он стоит рядом. Другой Он. Другой.

В серых глазах отражается тревога. Неподдельная. Искренняя. Ей можно верить. Или это сердце хочет этого?

– Что?

Он смотрит на нее, внимательно, старается разглядеть что-то, что укажет на причину ее метаний, не догадываясь, что он сам и является этой причиной.

– Ничего, – шепчут непослушные губы

Она мягко вырывает свою руку и делает несколько шагов от него. Расстояние.

Ей нужно расстояние.

Руки дрожат. Она сцепляет их в замок.

– Любви нет, – бросает она и выходит из комнаты, оставляя его одного — растерянного и ничего не понимающего.

Включает воду в ванной и подставляет под воду руки. Эта терапия всегда помогала — шум и ощущение прохлады уносящей все тревоги и переживания в сток.

Боже! Проводит мокрой ладонью по лицу, пылающим щекам и дрожащим губам. Бледное отражение в зеркале в точности повторяет ее движения.

Глаза в глаза. Растерянность и страх. Непонимание и ожидание. Как когда-то, давным-давно: ванная комната, прохладная вода и ...страх, растерянность, непонимание и ожидание.

Стук в дверь заставил дернуться. Разорвать контакт.

– У тебя все хорошо?

– Да, – хриплый ответ. Нет, так нельзя. – Да, – уже более уверенно отвечает она и выключает воду. Промакивает влажное лицо полотенцем и щелкает замком, открывая дверь.

Он стоит, облокотившись о косяк. Заполняет весь проем.

Снова этот изучающий взгляд в самую душу сквозь карие врата глаз. Он спокоен. Его мысли не мечутся в панике, как ее. Ему нечего скрывать. Он как открытая книга — искренний в своих действиях, переживаниях.

– Врешь. – Слово как вдох – тихое, важное, твердое.

Ей нечего ответить.

Врет! Она уже несколько дней врет и ему, и сама себе, и всем окружающим людям.

– Посмотри на меня, – шепотом. Просит, а не приказывает. Вот оно, то отличие, за которое она хватается, как за спасительную соломинку. Просьба, а не приказ.

Смотрит ему в глаза. Прямо, смело, ведь в руке надежда на спасение. Теперь там другой омут. Не такой как раньше. Совсем другой.

Он наклоняется и нежно целует ее в щеку, как проверка реакции. Жадный прерывистый вдох, секунда, удар сердца.

Горячее дыхание опаляет его кожу, перед тем как он поцелует ее. Коснется своими губами ее губ.

Его сердце уже давно потеряло свой нормальный ритм. Оно стучит быстро, в предвкушении, ожидании, надежде. У него тоже есть надежда — маленькая, призрачная с каждым ударом приобретающая устойчивую оболочку.

Горячие губы нежно касаются ее, таких же горячих, с привкусом сигарет и крепкого кофе.

Медленное, тягучее движение — как узнавание, проба, вердикт.

Она впускает его язык, позволяет коснуться ее и сама отвечает, не перехватывая инициативу. Для этого все еще впереди. Сейчас она позволяет ему все.

Его руки крепче прижимают ее, мягко фиксируют тело, одновременно узнавая, проникая под одежду к теплу.

Ее взгляд затуманен, когда разрывается поцелуй. Она облизывает губу, не осознает, как это выглядит в его глазах — так невинно и в то же время эротично, без пошлости и вульгарности.

Теперь уже она является инициатором поцелуя: тянется к нему, привстав на носочки. Теснее прижимается к его телу, руками скользит по широким плечам и забирается под ворот футболки к теплу его тела, гладкости кожи.

Поцелуй совсем другой — теперь в нем больше страсти. Нет сдержанности. Нет робости. Руки блуждают по телам – узнают, запоминают.

Одежда лишняя. Она мешает, сковывает движения. Не дает простора для творчества рук.

Маленькие пуговицы рубашки каскадом прыгают по полу, треск нитей его футболки кажется слишком громким звуком в этой тишине, нарушаемой только их дыханием. Произнести слово – разбить все, нарушить негласный пакт, заключенный их телами.

Он прижимает ее к стене, скользит губами по тонкой шее, языком считывая бешеный пульс. Ее тело горит. Она лихорадочно шарит руками по застежке ремня, потом – пуговица, молния, жар тела под мягким трикотажем белья и его стон – неконтролируемый, несдержанный, когда ее рука касается напряженной плоти – нежно, бережно.

Глаза в глаза, смешанное дыхание, гулкое биение сердца. Они равны. Теперь нет победителей и проигравших.

Она берет его за руку, переплетает пальцы и тянет в сторону спальни... а дальше...

Дальше прикосновения, поцелуи, ласки. Тело требует. Тело подчиняется. Тело спрашивает. Тело отвечает. И непонятно, где чье. Это не важно. В этом танце нет борьбы за право вести. Этот танец не требует обучения. Он рождается с первых прикосновений рук, губ. Языки сплетаются, показывая путь, тела продолжают его. Рисуют свой узор страсти.

Она обвивается вокруг него, заполняя его легкие своими стонами. Проникает под кожу. Дыхание срывается, его не хватает.

Руки скользят по влажной коже, срываются, впиваются сильнее, оставляя синяки как печати.

Она принимает его легко, плавно, со стоном одобрения. Движения становятся быстрее, агрессивнее.

Финал не менее бурный, громкий, опустошающий.

– Эва... – С его губ срывается ее имя и больше нет сил даже пошевелиться.

Оба дышат часто, жадно хватая воздух.

Он смотрит на нее. По виску стекает капелька пота, теряясь в волосах. Она улыбается. Это видно по образовавшимся морщинкам вокруг глаз. Светящихся глаз, когда она в ответ смотрит на него. В них больше нет тех тревог и той боли. Смех внутри. Он озаряет ее, делает моложе. Теперь она не кажется такой отчужденной.

Проводит рукой по его лицу, очерчивая ровный нос, высокие скулы, обводит маленькую родинку, старательно избегает так интригующих ее частей – глаз и губ.

Он слегка опускает голову, и ее палец оказывается в плену его губ – жарко, влажно. Мурашки поднимают волну возбуждения.

Она придвигается ближе и целует его, унося в новый водоворот огня и танца.

Месяц спустя

– Женевьева!

Она оборачивается на оклик. Странно, раньше ей казалось, что она будет помнить этот голос всю жизнь. Его тембр голоса, манеру четко произносить гласные.

Но она ошиблась.

Кофе обжег губы, но удивление застопорило все органы чувств.

Она смотрела, как он медленной, слегка ленивой походкой подходит к ней. Ветер тут же окунает ее в аромат его туалетной воды. Кориандр, мускус, цветы апельсина. Все такой же статный с легкой сединой на висках и все такими же яркими серыми глазами.

Сжала стаканчик в руках, пролив горячий кофе на кожу. Стряхнула горячие капли. Движения нервные, слегка заторможенные.

– Давно не виделись, – улыбается он и делает попытку обнять. Просто так, дружеское объятие, ничего более. Но она против. Ее воля всегда слабела рядом с ним.

– Здравствуй, Маркус, – отвечает ему и выкидывает стаканчик. Кофе, которого так хотелось ранее, расхотелось. Его запах показался отталкивающим, таким же, как и его парфюм.

Рассматривает аккуратный узел его галстука, начищенные до блеска ботинки. Цепляется взглядом за витрины магазинов, прохожих. Лишь бы куда, но не в глаза.

Эти совсем другие. Их тепло обманчиво. Их блеск – фальшивка. В них кроме холода и боли ничего не почувствуешь.

Но ошибка была совершена. Просто захотелось посмотреть на него. Но тут же попала под гипнотическое действие серого омута.

Тут же оглушающая волна прошлого поглотила ее. Затопила каждую клеточку, нет возможности вынырнуть, глотнуть необходимого воздуха.

Сквозь эту толщу далеким эхом вторглось настоящее – электронный звонок мобильного телефона.

Непослушными руками достала телефон.

– Может, пообедаем сегодня? У меня столик как раз заказан!

– Привет. Выдалась свободная минутка. Пообедаем? Я в твоем районе.

Голоса сливаются воедино и непонятно, где говорит один и заканчивает другой.

– Я не могу. Я занята. Перезвоню позже, – на автомате отвечает она и скидывает звонок.

Маркус мягко подхватывает ее руку и в своей обычной манере ведет по направлению к ресторану.

Смотрит на него. Что она делает? Куда она идет с ним?

– Я не могу. Я занята.

Вырывает свою руку и делает несколько шагов назад.

– Я не могу. – Она качает головой и уходит, оставляя Маркуса растерянным.

Достает телефон и набирает номер, выученный наизусть. Джон отвечает быстро.

– Да.

– Ты где? – Сразу переходит к делу.

– В Старбаксе, возле метро, а...

– Я сейчас приду.

Она не идет. Она бежит, увеличивая расстояние, оставляя прошлое в прошлом.