Корабль, плывущий сквозь облака. И пара незнакомцев, решивших разделить это небольшое приключение на двоих. Без лишних слов и ненужных обещаний. Вот только незнание всех секретов друг друга может дорого обойтись.

__________________

Они называют это «занебесным приключением».

Я слышала множество разговоров – тихих таинственных перешептываний, перемешанных с хихиканьем и обмахиванием веерами, – но даже помыслить не могла, что когда-нибудь нечто подобное произойдет со мной. И причина вовсе не в ложной скромности или излишней чопорности, нет. Просто мой мир и их мир никогда не пересекались, а все эти «приключения» – как раз чужая реальность, не моя.

Однако этот взгляд все изменил. Жаркий, пронизывающий, голодный. Я прекрасно осознаю, что моя внешность соответствует нынешним канонам красоты, и все же... Так на меня прежде не смотрели. Наверное, чувствовали некий изъян или пугались пустоты в глазах.

Незнакомец же, взглядом прожигающий мне спину, явно ничего не боится. Он заметил меня еще в порту, и, возможно, я делаю поспешные выводы, но, кажется, на этот дирижабль последовал тоже именно за мной.

Пока корабль неуклюже и словно нехотя поднимается в воздух, я крепко сжимаю поручни и зачарованно смотрю вниз, на медленно удаляющуюся землю. А незнакомец смотрит на меня – знаю, даже не оборачиваясь. И гадаю, рискнет ли он подойти сейчас, когда вокруг толпа путешественников, еще не успевших разбрестись по каютам, или же найдет меня позже? И что скажет? Как вообще начинаются эти «занебесные приключения»? Как люди сходятся? Представляются по всей форме, ужинают, а потом в темном безлюдном коридоре срывают друг с друга одежду? Или, как я, понимают все с первого взгляда и не желают тратить время на пустые слова и намеки?

Как все сложно. Мой мир проще, предсказуемей и спокойней. Я всегда знаю, что сказать или сделать, когда промолчать, куда идти и чего следует избегать. Я появилась на свет с этим знанием, но сейчас оно меня не спасет.

Потому что впервые в жизни в груди все сжимается, в висках стучит, а между ног... О, сестры меня засмеют. Или убьют.

Да, я уверена, что от этого мужчины стоит держаться подальше.

И да, с нетерпением жду своего «занебесного приключения».

* * *

Сорок семь... Сорок девять... Пятьдесят один... Тринадцать.

Двери на этом дирижабле явно нумеровал один из пациентов доктора Штерна, иначе чем еще объяснить нахождение моей тринадцатой каюты едва ли не в самом конце коридора, между комнатами «51» и «53»? Чудо, что я вообще исхитрилась ее найти.

Поворачиваю толстый медный ключ и вхожу внутрь. На полу мягкий ворсистый ковер, а из мебели только широкая кровать и шкаф. Идеально. Интересно, тут все каюты такие?

Ставлю саквояж на стеганое покрывало и усаживаюсь рядом. Нервно сжимаю и разжимаю кулаки и с удивлением смотрю на дрожащие пальцы.

И что теперь? А может... самой его поискать?

Глупость какая!

Вскочив с кровати, минут пять нервно вышагиваю по комнате, выглядываю в иллюминатор, но там ничего, кроме пушистых белых облаков, на которые я в свое время уже насмотрелась. Затем раздраженно всплескиваю руками – еще большая глупость, кто увидит этот нелепый жест? – и все-таки направляюсь к двери. А когда распахиваю створку, упираюсь носом в идеально белую рубашку с длинным рядом мелких пуговиц, обтягивающую широкую мужскую грудь.

Поднимаю глаза выше и тону в черных омутах, на дне которых плещется невиданный огонь.

Незнакомец улыбается. Просто и открыто, и от этой открытости внутри что-то обрывается и с оглушительным ревом падает вниз.

Он все молчит, и через несколько мгновений я не выдерживаю и чужим севшим голосом спрашиваю:

– За... зайдете?

– Спасибо, – хмыкает мужчина и, отступив назад, протягивает мне ладонь, – но для начала мы все-таки поужинаем. Ни к чему нарушать заведенные порядки.

* * *

Его зовут Риакс.

Никогда прежде не встречала такого странного имени. Ему мое тоже нравится, и он несколько раз повторяет нараспев «Айра... Ай-ра-а», отчего я досадливо морщусь.

Глотаю заказанное мясо с гарниром, не ощущая вкуса, и на все вопросы сотрапезника отвечаю сбивчиво и несколько односложно.

– А ты не из болтливых, да? – наконец замечает Риакс и подливает мне еще вина. – А я порой люблю поговорить... поделиться своими мыслями и опасениями.

Он сдувает со лба буйную челку, и я заворожено слежу за движением смоляных волос.

– К примеру, эта посудина. Она же гигантская! Тебе не жутко? Как она вообще держится в воздухе...

– Опасаться нечего, – отвечаю, оторвавшись от созерцания шевелящихся губ и заглянув Риаксу в глаза. – Если хочешь, могу подробно начертить схему дирижабля и рассказать, как тут все устроено.

Он радостно улыбается:

– Ошеломительно красивая, молчаливая и умная. Где ты была всю мою жизнь? – И вдруг, подавшись вперед и перегнувшись через стол, легко прикасается своими губами к моим.

Жест настолько мальчишеский, что никак не вяжется с этой дьявольской внешностью заядлого соблазнителя. Я подношу пальцы к губам, но тут же, опомнившись, отдергиваю руку. Риакс заразительно смеется.

Нежность. Да.

Книжное, непонятное прежде слово наконец приобрело очертания.

Нежность – это его поцелуй.

Постепенно я расслабляюсь и начинаю говорить все более длинными предложениями. Рассказываю о строении дирижабля, о последних оружейных разработках, возмущаюсь царящим в лондонском научном сообществе снобизмом. Риакс, конечно, удивляется моим знаниям, и приходится сообщить, что я служу у доктора Уайтмена.

Едва произнеся эту фамилию, застываю и с ужасом жду реакции, но собеседник ответом удовлетворен и не выказывает никаких отрицательных эмоций. Кажется, ему действительно интересно все, что я говорю.

Я не спрашиваю, зачем Риакс летит на Дальние Острова. Не хочу смущать ни его, ни себя. Ведь либо я права, и он ступил на борт нарочно, вслед за мной, либо я слишком много о себе думаю.

Мы проводим в ресторане целых два часа, и дальше оттягивать момент уже невозможно. Я одним долгим глотком осушаю бокал и с излишним энтузиазмом ставлю его на стол. Раздается хруст, ножка ломается, и я ошарашено гляжу на оставшийся в руке хрусталь.

– Красивая, умная, решительная, – протягивает Риакс с плохо скрываемым весельем в голосе. Я уже собираюсь возмутиться или обидеться, но тут он резко встает, с грохотом отодвинув стул, и второй раз за день протягивает мне ладонь: – Предложение заглянуть в твою каюту еще в силе?

* * *

Весь путь до комнаты – размытым пятном. Я пару раз оступаюсь, и меня подхватывают сильные мужские руки.

Затем трясущийся перед глазами ключ – приходится наклониться, чтобы попасть в замочную скважину, – неловкий шаг в номер и... Дверь захлопывается, стены начинают вращаться, и я оказываюсь в стальных объятиях Риакса, а мои губы – во власти его губ.

Это прикосновение вмиг сносит все преграды, все ненужные мысли и глупые отговорки. И высвобождает пламя, о котором я и не ведала. Пламя, притаившееся в моей груди – желание, смешанное с неуверенностью и непонятной тоской.

Я углубляю поцелуй, глажу язык Риакса своим, чуть сжимаю зубы, покусывая. Он зарывается пальцами в мои волосы и притягивает меня к себе так близко, что кажется, будто мы вот-вот сольемся воедино. В нашем поцелуе нет нежности, как в том, первом легком касании в ресторане. Нет, сейчас Риакс меня уничтожает, поглощает, а я... я сдаюсь.

Цепляюсь за его рубашку, тянусь к вороту и пытаюсь нащупать пуговицы, но в итоге просто хватаюсь за края и резко дергаю. Риакс вздрагивает от треска ткани и тут же тянет меня к гигантской кровати, не отрываясь от моего рта. Опрокидывает на спину и приподнимается на локтях, чтобы не раздавить. Глупый. Я бы сейчас даже вес всего дирижабля не почувствовала!

В бедро упирается что-то твердое, я замираю, и Риакс наконец оставляет мои губы в покое и внимательно смотрит в глаза. А затем мучительно медленно стаскивает платье с одного моего плеча... с другого... проводит пальцами по ключице, и кожа под его рукой покрывается мурашками.

Несколько расстегнутых пуговиц – и платье спускается еще ниже, обнажая еще больше плоти. Мне хочется кричать, чтобы он поскорее избавился от глупой тряпки, коснулся груди, коснулся каждого миллиметра моего тела, проник внутрь, поглотил меня без остатка, но я даже дышу с трудом и ужасно боюсь пошевелиться.

Вдруг Риакс встает на колени, нависнув надо мной, одним движением разрывает корсаж вместе со скрытой под ним сорочкой и припадает губами к моей освобожденной груди. По очереди слегка касается языком ноющих сосков, я рычу и выгибаюсь, пытаясь стать к нему еще ближе, моля о новых поцелуях и прикосновениях.

Между ног пульсирует, тело сотрясает дрожь, и я понимаю, что долго не выдержу. Тянусь к застежке его брюк, но не успеваю дернуть ее вниз, как Риакс перехватывает мои запястья и укоризненно цокает.

– Рано, – шепчет чуть слышно, заводит руки мне за голову и вновь припадает к моим губам. 

Я беспомощно дергаюсь, кажется, даже всхлипываю и чувствую, как Риакс улыбается.

В отместку кусаю его за нижнюю губу и слышу хриплый смешок и невнятное, между поцелуев:

– Дикарка.

Он скользит ладонями по моим рукам, поглаживает плечи, сжимает грудь. Я цепляюсь пальцами за волосы на его затылке, густые, мягкие, слегка оттягиваю голову Риакса назад и выгибаюсь. Он все понимает без слов. Покрывая поцелуями мои щеки, подбородок, шею, грудь, спускается все ниже, продолжая разрывать платье. Вскоре от шедевра портновской мысли остаются одни воспоминания, а обрывки ткани летят в угол комнаты. Следом отправляются моя сорочка и рубашка Риакса. Стоя на коленях между моих раздвинутых ног, он застывает и медленно, словно смакуя каждый сантиметр, обводит меня пылающими черными глазами. Полностью обнаженная, я неловко ерзаю на кровати и отворачиваюсь, чувствуя, как внизу становится влажно, а лицо заливает румянец.

– Айра.

Я смотрю на Риакса и от того, что читаю в его взгляде, краснею еще сильнее.

– Ты совершенна.

Не хочу этого слышать.

Приподнявшись, кладу ладонь на его горячую твердую грудь, а затем опускаю к темной дорожке волос, уходящей под пояс брюк, которые в паху уже так натянуты, что того и гляди треснут по швам. Наконец мне позволяют разделаться с застежкой. Бегунок скользит вниз, и напряженная твердая плоть вырывается на свободу. Чувствуя себя ребенком в кондитерской, облизываю губы и провожу пальцем по всей длине члена, касаюсь пульсирующей головки.

Риакс издает какой-то животный рык, и неожиданно я оказываюсь прижата к кровати, колени широко раздвинуты, а мужская плоть прижимается к влажному лону.

– Я хотела... – умудряюсь выдавить, но Риакс качает головой:

– Я тоже хочу попробовать тебя на вкус, сладкая. И обязательно попробую. Но... – Он чуть подает бедрами вперед, войдя в меня совсем немножко, но и этого хватает, чтобы дыхание перехватило, а из самого нутра вырвался стон. – Я не могу... – Еще немного вперед, и я судорожно впиваюсь в его мускулистые плечи, чувствуя, как огромный горячий член растягивает меня изнутри, наполняет, переполняет. – Ждать...

Я собираюсь смотреть на Риакса, когда он войдет в меня до конца. Мне обязательно нужно видеть его лицо, знать, поймет ли он... почувствует ли... заподозрит... Но при следующем его движении все мои мысли и страхи отходят на задний план, и я, не сдержавшись, закрываю глаза, запрокидываю голову и выгибаюсь навстречу пламени.

Он входит в меня до упора, касается чего-то сокровенного в самой глубине и отступает. В эту секунду мне хочется выть, и я сама, вильнув бедрами, вновь вбираю его в себя, туда, где ему и положено быть. Трусь сосками о грудь Риакса, царапаю его спину, то ли кусаю, то ли целую губы. Он вновь покидает меня, почти полностью, чтобы тут же с силой, с хлопком ворваться обратно, до предела, и опять отступить. И так раз за разом.

Обхватываю его ногами, удерживая, впиваюсь зубами в плечо. Мы двигаемся в едином ритме и, кажется, даже стонем в унисон. Я чувствую и слышу, как бешено стучит сердце Риакса... Интересно, а что слышит он?

В какой-то момент он начинает лихорадочно вдыхать запах моих волос, покусывать мочку уха и двигаться все быстрее, а я понимаю, что хочу большего.

– Сильнее, – рычу ему в губы во время очередного поцелуя. – Сильнее!

Риакс отстраняется, встает на колени и, схватив меня за талию, резко подается вперед, одновременно буквально насаживая меня на себя. Я вскрикиваю и запрокидываю голову. Одной рукой хватаюсь за прут в изголовье кровати, вторая – сама тянется к груди, сминает ее, до боли сжимает сосок. Риакс поощрительно хрипло смеется и все сильнее, все яростней двигается во мне. Затем чуть смещает правую ладонь вниз, по животу, большим пальцем зарывается в треугольник волос и касается того самого, ноющего и не дающего покоя бугорка.

Звук, который я издаю, нельзя назвать человеческим.

Движения Риакса становятся все быстрее, жестче; мое тело начинает мелко дрожать, жар ползет от лона вверх, скручивает внутренности, окончательно затуманивает разум. Чувствуя, как мир разрушается и воскресает, и как то, что все это время скапливалось и пульсировало в груди, готово вот-вот взорваться и разнести меня на мелкие кусочки, цепляюсь за изголовье уже обеими руками. Мои ноги сжимаются вокруг Риакса стальным кольцом, он с яростным рыком последний раз врывается в меня до предела, и...

Кажется, я опять кричу. И дрожу. Или этот корабль все-таки не так уж несокрушим и сейчас мертвым грузом стремительно летит вниз, к земле.

Впившись пальцами в мою кожу и запрокинув голову, Риакс изливается в меня и тут же обессилено падает на кровать рядом.

Какое-то время я не могу ни говорить, ни дышать. Просто лежу, смотрю на этого незнакомого, в сущности, мужчину и думаю, что же он со мной сделал. И почему именно он.

Я знакома с сексом. По книгам, учебным материалам, научным статьям... и по тем ночам, когда доктор Уайтмен выбирал меня для своих утех. Случалось это всего пару раз, и я не то что не чувствовала чего-то подобного сегодняшнему – я вообще ничего не чувствовала. А доктор поутру удовлетворенно кивал, делал несколько заметок в своей толстой коричневой тетради и отсылал меня прочь.

Еще было несколько поцелуев. Во время деловых поездок в Лондон мне иногда хотелось найти нечто отличное от неуклюжих движений Уайтмена, и я позволяла малознакомым джентльменам некоторые вольности. Но все эти господа казались одинаковыми на вкус и цвет, и уж точно ни один из них не вызывал во мне такой бури эмоций, как Риакс. С первого взгляда. С первого прикосновения. С первого проникновения.

Я и не знала, что способна на подобное и внутри меня есть такие... такое...

Ох, что же я наделала!

Резко высвобождаю свои руку и ногу из-под мужского тела и собираюсь уже скатиться с кровати и ринуться... Куда? Голышом сбежать из собственной каюты? Но все равно не успеваю. Жесткие пальцы сжимаются вокруг моего запястья, с силой дергают назад, и через секунду я уже вновь прижата к влажным от нашего пота простыням, а сверху с коварной усмешкой нависает Риакс:

– Далеко собралась?

– Я...

– Забыла? Настала пора дегустации...

* * *

Просыпаюсь я одна. Не знаю, хорошо это или плохо. С одной стороны, так мы избегаем ненужных разговоров и взаимной неловкости. С другой... как же хочется увидеть его еще раз!

Эта ночь была... это...

Кажется, еще несколько безликих эпитетов в моем словаре приобрели новый смысл.

Страстная. Дикая. Смущающе откровенная. Жаркая. Незабываемая. Наша.

Когда легкий перезвон над дверью сообщает о прибытии в порт Южного Острова, я едва ли успеваю прийти в себя и справиться с обрушившейся на меня лавиной эмоций. Но все равно оправляю идеальное зеленое платье – почти точную копию того, разорванного, что так и лежит в углу комнаты, – беру саквояж и иду на выход.

Пассажиры поразительно спокойно и цивилизованно спускаются по трапу и исчезают в здании порта, чтобы тут же выйти с противоположной стороны и кинуться в объятия встречающих. Я плыву вместе с толпой, стараясь ни о чем не думать, но то и дело мысленно возвращаюсь на несколько часов назад и чувствую, как пылают щеки.

Вероятно, выгляжу я действительно странно, потому что через какое-то время вокруг меня образуется некая зона отчуждения – пустое пространство, которое тем не менее не добавляет воздуха и не облегчает дыхания.

– Айра.

Сначала я думаю, что ослышалась, замираю на секунду и иду дальше, даже не оглянувшись.

– Айра! – снова звучит за спиной, на сей раз громче, почти криком.

Я останавливаюсь, обеими руками вцепившись в ручку саквояжа, поворачиваюсь и жду. Наверное, он бежал. Лицо раскраснелось, глаза сверкают, голос чуть задыхающийся:

– Я же просил дождаться, не уходить без меня...

– Ты... просил? – спрашиваю удивленно.

– Да. – Риакс растягивает губы в веселой улыбке и вновь становится похож на озорного мальчишку. – Видимо, ты уже спала, хотя и ответила, мол, не волнуйся, дождусь.

– Да, видимо, спала, – повторяю эхом, не глядя на него.

– Эй... что-то случилось? – Он и правда волнуется.

Ответить не успеваю. Сзади вновь раздается это проклятое «Айра», но теперь переливчатым женским голосом, так похожим на мой собственный. Боюсь обернуться и вместо этого отваживаюсь взглянуть на Риакса.

Зря.

Он смотрит мне за спину. Рот приоткрыт, глаза округляются, и в них читается такое потрясение, что мне становится больно. Риакс переводит взгляд на меня, затем снова на тех, кто стоит сзади.

Не в силах больше это выдержать разворачиваюсь и встречаюсь с тремя абсолютно одинаковыми парами зеленых глаз.

– С возвращением, Айра Семь, – говорит одна из встречающих, остальные кивают, и я вздрагиваю.

– Спасибо, сестры.

Сомневаюсь, что Риакс решит, будто это «сестры» имеет буквальное значение и мы четверо просто связаны кровными узами. Живорожденные близнецы не бывают настолько похожи. Всегда есть мелкие, незаметные сходу различия, которые однако помогают окружающим воспринимать такую похожесть как нечто естественное. Родинка, морщинка, цвет кожи, чуть другой оттенок радужки. Мы же... мы не похожи. Мы идентичны. От светловолосой макушки и до кончиков пальцев на ногах. До недавнего времени я полагала, что наши мысли и чувства тоже неотличимы, но теперь...

Сглотнув ком в горле, я с трудом вновь оборачиваюсь к Риаксу, но он отступает.

– Девочки доктора Уайтмена, – шепчет потрясенно.

Да. О нас многие слышали. Странно, что он не вспомнил сразу, как узнал, кому я служу. Для одних мы – величайшее научное достижение современности, для других – мерзкие отродья, недостойные топтать одну с людьми землю. Кто-то нас боится, кто-то презирает, кто-то не прочь с нами поразвлечься. Но в этом вопросе доктор дает нам полный карт-бланш, а я, как уже говорила, не встречала мужчину, с которым хотела бы...

До сих пор.

Я существую уже четыре года. Ем, сплю, выполняю поручения Уайтмена. Разве что не старею. Мой организм в целом не очень-то отличается от человеческого, просто все это создано искусственно. Не всегда из тех же материалов, что у вас, но... винтики, поршни и шестеренки многое способны заменить.

К примеру, создать живое бьющееся сердце доктор так и не сумел, но тогда что же сейчас так болит? Механическая железяка? Душа?

Если б я верила в ее существование у кого-то подобного мне...

– Айра Семь, идем. – Айра Четыре дергает меня за руку и указывает на кэб, в который уже забрались Девять и Одиннадцать,  а я все не могу отвести взгляда от Риакса.

Он бледен, губы сжаты в тонкую линию, глаза застывшие и словно... мертвые.

– Айра Семь.

– Иду. – И уже к Риаксу: – Прости, я...

– Нет! – резко обрывает он и даже вскидывает руку, будто одного его жуткого тона недостаточно. – Нет, – повторяет спокойнее, разворачивается и уходит обратно в здание порта.

Я не остаюсь, чтобы посмотреть, как он скроется за огромными металлическими дверями и оглянется ли хоть разок. Я покорно следую за сестрой к экипажу, усаживаюсь на скамью и зажмуриваюсь.

Слышу, как всхрапывает и бьет копытом механический тяжеловес, и кэб трогается. На плечо ложится холодная рука – Четыре.

– Все в порядке?

– Да, – отвечаю сипло, не открывая глаз. 

Что со мной может быть не так?

Я искусственно созданное существо, наполовину человек, наполовину робот. У меня нет сердца, нет души и наверняка вместо мозгов пара шестеренок. Я не раз задавалась вопросом, как я дышу, размышляю, произношу слова, краснею, удовлетворяю свои физиологические потребности... Как все это работает? Но до сегодняшнего дня мне и в голову не приходило спросить... а как я чувствую?

Наверное, я сломалась.

Оборвался какой-нибудь проводок, винтик там отвалился, и все.

А Риакс просто появился рядом в неподходящий момент.

Открыв глаза, отворачиваюсь к окну и отодвигаю штору. Мимо проплывают зеленые пригородные улочки, с аккуратными будто кукольными домиками и разноцветными фонарями; откуда-то доносится щебетанье птиц и детский смех.

Вдруг по щеке стекает что-то горячее и мокрое. Провожу по коже рукой и с ужасом смотрю на влажные пальцы. Даже на вкус пробую. Соленое. Откуда?..

Я точно неисправна.

Как вернусь домой, попрошу доктора разобраться. Пусть чинит. Режет, потрошит, выворачивает наизнанку.

Пусть удалит этот чертов дефект и вернет прежнюю меня.

Чтобы от невозможности вновь почувствовать его прикосновения мертвое механическое сердце не разрывалось от боли.

Автор готов как к положительным, так и к отрицательным отзывам