Это была небывалая удача, что я все-таки успел на рейс. Случай, в общем-то, не уникальный. Куда-либо на памяти своей я опаздывал редко, но этим вечером все складывалось самым неожиданным образом. Да что там вечер! Неразбериха в моей упорядоченной жизни как началась с отставшего на час будильника, так и продолжилась, окружив странными людьми, странными звонками и не менее странными событиями. 

Я терял ключи, документы и деньги, обливался кофе, соусом и чернилами, застревал в лифте и во вращающихся дверях. В моих руках прекращали работать телефоны и компьютеры, а в приемной моего офиса поочередно случились локальный пожар, небольшое наводнение и одни грандиозные родовые схватки. К девяти часам я был сыт всем этим по горло. В половине одиннадцатого, сидя в заглохшей машине перед знаком "объезд" на пустынной мокрой трассе в каких-то трех километрах от аэропорта, я уже ничему не удивлялся, воспринимая бытие на редкость философски и где-то даже с позитивом. В международный терминал посреди недели не идет ни одной попутки, а такси заламывают такую цену, будто водителю предлагается не везти, а нести меня на высоко вытянутых руках. Что ж, легкая пробежка трудовой мозоли живота не повредит, да и меньше мариноваться придется в зоне ожидания. Выход на посадку оказался в такой Тмутаракани, что можно снимать Голливудский триллер с натуры. Зато девушка, которую я наконец-то осчастливил своим билетом, просияла столь обаятельной улыбкой, что я почувствовал себя Дедом Морозом и сказочным принцем в одном лошадином флаконе. Автобус гнал к трапу так извилисто и шустро, что единственный пассажир мечтал о ремнях безопасности как в кабине болида "формулы один" – крест на крест. Зато птичка, на которой мне предстояло почти два часа лететь до Хельсинки, на фоне пасмурного ночного неба радовала глаз яркой иллюминацией и незапятнанной белоснежностью фюзеляжа. А приветливая стюардесса неожиданно азиатской наружности, встретившая меня у входа так, будто я был ее родным братом? А простор салона бизнес-класса в приложении на одну московскую утомленную морду лица? Любой житель мегаполиса знает, какое это блаженство – иметь кусок только своего, никем и ничем не тревожимого пространства. Несбыточная мечта!

Закинув ручную кладь на багажную полку, я устало развалился в кресле, постаравшись выдворить из головы навязчивое суеверие, что столько катаклизмов на одну голову – это явно не к добру. Суеверие за место в извилинах не боролось и, маякнув напоследок о том, что до полного апофеоза не хватает красочного крушения авиалайнера, чтоб было чем заполнить разворот утренних газет, оставило меня наедине с дремой, сквозь которую с трудом запоминался порядок аварийно-спасательных действий, демонстрируемых стюардессой. Наконец приветствие командира корабля осталось позади, за занавеской, разграничивающей салоны чартерного рейса, стихла возня, свет погас и самолет приступил к рулению. Я прикрыл глаза и приготовился к взлету....

Уснул, без сомнения, сразу, на зависть всем аэрофобам. И спал сладко и безмятежно ровно до момента пробуждения от внезапно накатившей жажды. В салоне бизнесс-класса было темно и как-то... пусто. Сложно передать это самое первое впечатление: казалось, что все давным-давно покинули самолет, а спящего меня забыли, и сейчас я лечу на запасной аэродром, как на автобусе – в депо.

Бред какой-то, – решительно отмахнулся я и украдкой перекрестился. Помогло. Полусонная впечатлительность отступила на задний план, опять выпихнув на передний жажду. Нажав на кнопку вызова стюарда, я принялся решать, чего хочу больше: воды, кофе или какого-нибудь кисленького сока. Вода и кофе жестко рубились за победу в списке предпочтений. Стюардесса не шла.

Я повторил вызов и попытался разглядеть впотьмах время: может, мы приступили к снижению и проще перетерпеть до посадки, чем заставлять милую девушку нарушать любимые ею инструкции? Настоящие швейцарские часы, точные, как совесть чекиста, бестрепетно показывали 3.40, то есть на полчаса больше положенного.

Самолет захватили террористы? Тихие и деликатные? И теперь я лечу в какое-нибудь Абу-Даби?

Приступ легкой паники подавили воздушная яма и белая вспышка молнии, ударившая, казалось, прямо в мое окно: гроза. Промаргиваясь от выступивших слез, я вспомнил, каким был прошедший день, и совершенно успокоился – опоздание по погодным условиям меньшее, что могло бы случиться.

Самолет тряхнуло еще раз и больше не отпускало, уподобив посудину шейкеру. Так прошло еще полчаса. Жажда сделалась нестерпимой. Вдобавок, парадоксально объявилось ровно противоположное желание и я не уверен, которое из них причиняло мне больше неудобств. Промучившись еще немного и дождавшись относительного затишья в ралли по воздушному бездорожью, я решил все-таки рискнуть и найти стюардессу самостоятельно. Ну не убьет же она меня, в конце концов, за самовольство. И не высадит, хотя хотелось бы.

Возле кабины пилотов, где обыкновенно бытует координатор привилегированного салона, оказалось стерильно – ни людей, ни следа их присутствия. Особенно обидным показался факт на ключ закрытого туалета. Допустим, нынче я единственный пассажир этого класса, мне не нужна постоянная нянька в летной униформе, но лишать меня удобств... Мы, россияне, слово сервис всегда понимаем своеобразно, такова национальная особенность. И щепетильность в нас тоже просыпается не вовремя.

Вцепившись в спинку пустого кресла – пережидал очередную порцию ухабов – я стеснительно топтался возле занавески, разделяющей салоны и, честно говоря, сам себя накручивал: проситься в другую уборную казалось не солидным, тем более в нарушение инструкций безопасности, но хотелось так, что думалось, будто мочевой пузырь вот-вот разорвется. Собственно говоря, выбора у меня не было и, тихо обрадовавшись наступившей после очередной вспышки молнии темноте, упитанной мышью просочился сквозь ширму.

Скажу сразу – туалет мне не понадобился.

Салон эконом-класса если и не отличался от покинутого мной, то в сторону безупречной аккуратности. Посадочные места выглядели не просто, как будто с них все встали и ушли, а так, будто никто и никогда на них вовсе не садился. Клянусь, я даже чувствовал запах пропитки кожи кресел.

Но люди же были? Были. Устраиваясь на взлете, я слышал их, слышал, как хлопают дверцы багажных полок, слышал, как кто-то спрашивает у стюардессы плед, как капризничает уставший ребенок. Помню, еще порадовался, что не поскупился на билет – когда за тобой сидит чье-то шебутное чадо, чаще всего в этом мало радости, а вот спина будет истоптана.

Так где же они? Где же все?

Неужели, я все еще сплю?

Серия щипков не принесла положительного результата, лишь разозлила. Пошире ставя ноги, наклонив корпус вперед я упрямо прошелся по самолету из конца в конец, даже постучал в дверь кабины пилотов, даже, припадая на четвереньки, заглянул под кресла, распахнул с десяток багажных полок. Никого.

Если это сон, то на редкость, на редкость дурной.

Если это розыгрыш, то упаси Боже шутников от новых волнующих встреч...

Я как раз доставал из кармана сотовый телефон, когда лайнер снова сильно тряхнуло, и он резко клюнул носом вниз. Не удержавшись на ногах, я как черепаха по гладкому кафелю, проскользнул по ковролину на пузе, хорошенько ободрав ладони, но боль почувствовал не сразу. Потому что в яркой вспышке молнии увидел их: тупоносые, рыжие, с завязанными на бант короткими шнурками. Из них начинались тощие ноги в черно-белых клетчатых носках и уходили в широкие брючины с остро отутюженными стрелками.

– Ага! – злорадно, но с изрядной долей облегчения, воскликнул я и рывком поднял себя на колени, намереваясь обсудить творящийся в самолете беспредел с этим модником. Но вспышка молнии прошла, салон опять погрузился во тьму, расцвеченную лишь пунктиром направления к аварийным выходам, и кресло вновь оказалось пустым.

– Ага, – повторился я и как был в коленно-локтевой позе, так и пополз к себе обратно. Почему-то собственное, билетом прописанное место, показалось мне самым уютным, самым желанным убежищем на земле. Я вполз в него, зафиксировался ремнем и крепко-крепко зажмурился. Никогда не был особо набожным человеком, и знания молитвенника не простирались глубже "Отче наш", но вряд ли когда-либо прежде я обращался к Богу с большей душевной страстью, чем в этот момент. "Спаси и сохрани!" – выбивали зубы дробь, – "Смилуйся! Спаси и сохрани!"

По векам плеснуло белым: молния! Слаб духом, не удержался, приоткрыл один глаз узкой щелью. В болезненно ярком свете через эту щель я увидел соседку, бестрепетно читающую толстый журнальный глянец. Увидел пропавшую азиаточку, с кофейником наперевес, стучавшую в дверь кабины пилотов, увидел самого пилота...

Молния отгорела, небо сквозь мокрый дождем иллюминатор свинцовой тяжестью туч давило на крылья. Пустота в салоне уже не пугала – умиротворяла. Почему-то она была мне родней, вот только... Дверь в кабину пилота так и осталась открытой. С моего места она была хорошо видна, как и помещение за ней, вплоть до штурвалов.

Там тоже никого не было...

Боинг 757-100, вмещающий 150 человек на борту, был спроектирован как замена устаревшему Боингу 727, но в реальности предложение не оказалось популярным, и ни одного самолета этого варианта не было произведено. Вот только кто-то в конструкторском бюро, работавший над чертежами этой модели, очень хотел, чтобы его творение все же поднялось в небо. Хотя бы раз. Хотя бы на один рейс.

Иногда мечты бывают сильнее действительности.

Этот не построенный самолет так и не получил бортового номера и аэродрома приписки. Но все же несколько раз в год под его крыло подавали трап и по нему всходили те счастливчики, которым повезло стать первыми. Первыми пассажирами, первыми членами экипажа. Этот самолет появлялся по всему миру, маскируясь под другие, более коммерчески успешные модели, и собирал свой рейс.

Я, Дивов Олег Михайлович, 1972 года рождения, вылетел из аэропорта Шереметьево города Москва по направлению в аэропорт Вантаа в городе Хельсинки Nсентября 2014 года. Я стал восемьдесят шестым пассажиром.

А каким будешь ты?

– Добро пожаловать на борт!