– Капитан, «подвеска»! – радостно оскаблился в дверях лейтенант Самохин.

«Твою ж мать», – пробормотал капитан Павликов, имея в виду – в данный конкретный момент – приехавшую в гости тещу, и потянулся за табельным пистолетом.

– Адрес?

– Октябрьский парк! – бодро отрапортовал Самохин.

Павликов поморщился. Октябрьский парк сидел у него в печенках – именно там орудовал в последние годы на «износ» сексуальный маньяк. Капитан отхлебнул остывшего чая и поторопился на выход.

Висящий на ветке карагача труп обнаружил крепко подвыпивший гражданин, который возвращался домой через парк после гулянки. Теперь, слегка протрезвевший, он по третьему кругу рассказывал про то, как наткнулся на тело. В третий раз выходило уже так, что он чуть не из петли пытался достать самоубийцу – да не успел. Капитан Павликов устало махнул рукой:

 – Срезайте.

В кармане плаща повесившегося обнаружился запечатанный конверт, на котором в свете фонарика капитан прочел: «Тому, кто обнаружит мое тело».

«Какой дисциплинированный самоубийца», – подумал капитан Павликов. Пожав руку криминалисту Седьмицкому, капитан зашагал обратно к «бобику». Дело было, судя по всему, ясное.

В кружке дымился свежий чай, в пепельнице – сигарета. Капитан развернул несколько сложенных листков, исписанных круглым крупным почерком. Павликов удовлетворенно крякнул, отхлебнул чая, затянулся сигаретой. Не самоубийца, а подарок – и записку оставил, и почерк разборчивый. Еще раз приложившись к кружке и сигарете, капитан Павликов принялся за чтение.

Меня зовут Герман Моцартов, и я – потомственный сексуальный маньяк.

Павликов от неожиданности поперхнулся чаем. Отставил кружку, забычковал сигарету и сел ровнее. Потомственный? Как же вы размножаетесь-то, сексуальные?

Мой отец, Вольдемар Моцартов, в течение последних лет работал в Октябрьском парке.

И тут капитан Павликов резко вспотел. Да что там – его в жар бросило так, что чай в кружке холодным показался. Перед глазами как настоящие стояли майорские погоны. Да что там майорские... За раскрытие Октябрьского маньяка могут сразу и... Павликов зажмурился, помотал головой и снова вцепился в листы, исписанные круглым ровным почерком. Так, где он остановился?

После похорон отца я решил продолжить его дело. Первый раз я вышел на промысел шестнадцатого июня. Я шел за ней долго и никак не мог решиться. Но потом понял, что должен. В память об отце.

Я догнал ее, накинул на шею шарф и потянул в кусты, а там... Изо рта у нее пахло чесноком, на ней были гнусного розового цвета дешевые трусы с китайского рынка. А еще у нее было не выбрито... там! Я не смог. Меня долго тошнило в кустах по соседству, а она ругалась неприличными словами и грозилась пожаловаться сожителю. Я убежал.

Второй раз я решился пойти на дело в июле. Я учел свои ошибки. Я выбрал себе жертву на остановке – молодую ухоженную девушку с длинными волосами, явно студентку. Она жевала жвачку и громко обсуждала с подругой по телефону нюансы эпиляции зоны бикини. Все, как по заказу! И трусики, у нее, наверное, симпатичные.

Трусики я не смог оценить. Помимо свежего дыхания и эпилированного бикини моя «избранница» оказалась еще и обладательницей хорошо поставленного удара с ноги. В обмен на попытку придушить я получил пяткой в пах и упал в обморок. Пришел в себя уже глубокой ночью и без кошелька. Неделю отпивался отваром ромашки и мяты. Через десять дней перестал дергаться правый глаз. Еще через две недели я решил повторить попытку.

Я учел свои ошибки. Я решил выбрать женщину постарше, но очень холеную. И я нашел ее. Я с первого взгляда понял – это она. Та, что сделает меня достойным продолжателем дела моего отца. У нее были светлые волосы и голубые глаза. Макияж, костюм, туфли – все было так идеально. А еще она казалась очень женственной и беззащитной.

Она так отбивалась и шептала жалобно: «Не надо, не надо!». Я почувствовал небывалое воодушевление. Я раздвинул ей ноги. У нее наверняка кружевные белые трусики – так подумал я.

На ней вообще не оказалось белья. А на месте белых кружевных трусиков обнаружился огромный эрегированный член. Это последнее, что я помнил – перед ударом в висок.

Очнулся я снова глубокой ночью. В этот раз – с кошельком. И сильной болью в заднем проходе. Я сразу понял, что случилось.

Жить после этого не вижу смысла. Маньяков никто не боится. Жертвы уже не те. Да еще и надо мною самим грубо надругались.

Ухожу из жизни с легким сердцем, потому что в этом страшном мире мне места нет.

Потомственный сексуальный маньяк Герман Моцартов.

– Слабак! – в сердцах сплюнул капитан Павликов. Майорские погоны растаяли вместе с сигаретным дымом в предрассветном сумраке.

Совсем никудышный маньяк пошел. «И не очень-то сексуальный» – подумал капитан Павликов, вспоминая впалую грудь и залысины на найденном трупе.