Началось все как всегда в таких случаях – обыденно и глупо. Опять поругалась с парнем. Ревность просто допекла. Вот что можно сказать и объяснить человеку, для которого даже фонарный столб входит в графу "потенциальный соперник"? Правильно, ни черта. 

              Наверное, мы и дальше продолжали бить посуду и орать друг на друга, а потом, как всегда, разошлись пестовать обиду по углам, если бы он меня не ударил. Можно простить, когда тебя трясут, как грушу, выкручивают руки, но вот хлесткую пощечину наотмашь прощать не хочется уже никогда.

Я заткнулась почти сразу. Бывает такой гнев, который криком не выплеснуть: та самая глухая ярость, царапающая когтями горло изнутри. Просто сказала ему, чтоб выметался, и ушла, надеясь, что свои шмотки он собрать сумеет и без моей помощи. У всякого терпения наступает предел, оно только у Христа безграничное.

Все, чего мне хотелось – это прогуляться где-нибудь в одиночестве. Уже наступал вечер, встречные фонари нахально подмигивали оранжевыми глазами, отражаясь в мокром асфальте грязных сырых улиц. Дождь прятал текущие по щекам слезы. Шла бездумно, наугад, ибо какая, на фиг, разница? Вот так, пиная ни в чем не повинную банку из-под дрянной колы, и оказалась у входа в метро. Полученная пощечина до сих пор клеймом горела на лице, и в подземку я спустилась, щедро размазывая слезы обиды по щекам. Капли воды сползали по замызганной плитке стен перехода и тяжело шлепались на растрескавшийся асфальт. В наушниках жестким речитативом надрывался Eminem – You don't know. Как раз под паршивый настрой.

В чувство же пришла из-за лысого коротышки, который задел меня плечом и вякнул что-то о недотепах, которые не дают людям пройти. Обожаю таких вот хамов, им мало ширины четырехметрового коридора, чтобы разминуться с одним-единственным человеком. Всегда хочется зарядить такому сморчку ногой между лопаток – ответная любезность, так сказать.

Мелкоян оказался не только груб, но и шустр. Пока придумывала, как нахамить ему в ответ, он уже маячил далеко впереди. Дробный стук коротышечьих ботинок гулко отдавался под сводами перехода. Хотелось досадливо сплюнуть и продолжить мотать сопли на кулак, упиваясь жалостью к себе.

Меланхолично размышляя, как много в мире разных тварей, услышала отдаленный крик впереди. А орали прилично, надо признать. Хриплый, надрывный, то ли визг, то ли вой. Холодные иглы страха впились в ноги, моментом сделав их ватными и непослушными, глаза широко раскрылись, а сердце рвануло куда-то в пятки. Кажется, я застыла на добрых пять минут. Наверное, для того, чтобы в полной мере насладиться разнесшимся хрустом ломаемых костей и треском рвущейся одежды.

Все, что осталось от самообладания, испарилось в тот момент, когда, одна за другой, в подземке начали гаснуть лампочки. Воображения хватило лишь на то, чтобы беспомощным кульком сползти на асфальт и прижаться к загаженной плитке. Не было видно ни зги, только одна лампочка редкими вспышками освещала часть стены, тусклой кляксой растекаясь по полу. Ее света было недостаточно, чтобы встать и шустро рвануть назад.

Пугала не темнота. Пугало то, что пряталось в ней.

Идея воспользоваться мобильником вместо фонарика была благополучно запихнута подальше. Светящаяся точка в непроглядно черном переходе – лучшую мишень придумать трудно. Пришлось напряженно прислушиваться к тишине еще несколько минут, нервно сжимая-разжимая руки. Ничего. Только слышно, как, падая, ударяются о плитку капли. Рассудив, что сидеть вот так можно сколько влезет, ровно до тех пор, пока и мне не начнет ломать кости нечто из темноты, я подумала, что нужно попытаться выбраться наверх. Вдруг звук глухого мягкого удара неподалеку (как будто какой-то огромный зверь приземлился на лапы) едва не отправил меня в несознанку, адреналин рванул вены.

Холодными пальцами вцепившись в отвороты куртки, я старательно сканировала темноту. Да бестолку, хоть глаза сломай от усердия, ничего рассмотреть невозможно. До обострившегося слуха доносились лишь шорохи, и сильно казалось, что кто-то там, во мраке, двигался в мою сторону. От ужаса не получилось умереть только по одной причине – не знаю, по какой. Даже не завопив, а просто пружиной вскочив из положения сидя,  я понеслась, очертя голову, туда, где по моим расчетам должна была быть лестница наружу.

Сражаясь со ступеньками, захлебываясь паникой, падая, поднимаясь, решив, что уже почти спасена, я была сбита с ног одним точным ударом. Бетонные грани одуряюще больно вгрызлись в спину, заставив взвыть. Здесь было чуть светлее, но это абсолютно не радовало, потому что надо мной, ощерив белоснежные клыки, стоял огромный черный волк. Я заорала.

Орала так, как только могли выдержать легкие. Мне было чертовски страшно. Горло сжал спазм. Тварь ухватила меня за воротник куртки, еще раз треснула об бетон, тело обмякло, и я улетела в черноту.

Очнулась оттого, что кто-то тряс меня за плечо.

Уличный патруль, как мило.

Теперь меня, словно бездомную, приводят в чувство копы. Хотелось зарычать от ярости. Сдержалась. Молоденький сержант, почти мой ровесник, осведомился о самочувствии. Я поморщилась, натыкаясь на холодный равнодушный взгляд, и осмотрела себя. Джинсы разодраны, колено в крови, куртка вымазана и глаза, надо думать, с каждой минутой все более шальные.

Вот кто сочувствие не экономил, так это их овчарка. Пес лизнул меня в грязную щеку и тонко заскулил. Слезы удалось спрятать, покрепче закусив губу и зарывшись пальцами в густую шерсть. Вечер упивания жалостью к себе явно набирал обороты. Пояснив двум сухарям в форме, с большим интересом поглядывающим по сторонам, чем на жертву внезапного падения, что я просто подвернула ногу и свалилась с лестницы, кряхтя поднялась, упорно отмазываясь от всех предложений вызвать неотложку, и направилась домой. Удерживать меня не стали, не захотели возиться.

Вытерев ладони о куртку, я полезла проверить свой плеер и почувствовала едва ощутимую боль в запястье – похоже, ему тоже досталось. Отвернув манжету, с изумлением уставилась на руку, вернее на четкий ровный шрам, глубоко пропечатавший плоть. Что за?!..  Ладно, займусь им дома. Сейчас беспокоил совершенно другой вопрос – почему зверь меня не убил?

Шрам все-таки остался.

Чудной такой, полумесяцем.

Позорная метка паршивого дня.

Он не болел вообще, но ощущения были странные.

Словно что-то менялось внутри.

Что-то отзывалось кому-то, словно этот кто-то теперь всегда был во мне или стал частью меня.

Да, дзен-буддист во мне умер: я обожаю ругаться и не могу не хамить соседям. Пинаю от ярости двери и бью кулаком стены... частенько эмоции фонят через край, темперамент зашкаливает, но раньше, хоть и с трудом, мне удавалось держать себя в руках.

Теперь же все реже и реже я могла перекрыть рвущееся наружу бешенство. Как будто та хренова тварь передала мне часть своей агрессии. И Тень... Эта чертова тень зверя всегда за спиной. Она не нападала, просто ходила за мной по пятам. Стоило лишь на город опуститься темноте, как всюду мерещилась она – громадная, поджарая, лохматая и до ужаса голодная.

Мило было сидеть в кафе в компании друзей, спиной чувствовать голодный ждущий взгляд, пытаться делать вид, что все в порядке. Не переворачивать стол в ответ на шутку, что у меня взгляд социопата. Не ломать стулья, не биться в конвульсиях, не вопить, выплескивая наружу свой ужас. Я просто тихо сходила с ума. Что ему надо?! Почему он преследует меня?!

Секунды растягивались в вечность, минуты в тысячелетия, дни в бесконечный неотвязный кошмар из страха и бреда, а ночи... Каждая становилась пыткой, каждая казалась последней... Я знала, кожей чувствовала, что мне нельзя выходить на улицу после наступления темноты, ведь тогда волк загонит меня до смерти. Прерывистое дыхание будет обжигать работающие на пределе легкие, ноги – гореть от гонки по черным улицам, а взгляд – метаться по сторонам, ища Тень. Злобную, ухмыляющуюся, голодную, готовую напасть и сожрать, но в то же время продолжающую играть со мной в кошки-мышки, как будто ее забавляет все это, как будто она питается моим страхом.

Рано или поздно, но нужно было решиться. Надоело, словно крысе, прятаться в щели. Надоела мешанина реальности и снов: вскакивать с кровати и, путаясь в простыне, хвататься зубами за пригрезившееся волчье горло, слыша затухающий где-то вдалеке издевательский хохот. Тварь меня допекла. Возможно глупо бросать вызов тому, о ком не имеешь даже ясного представления. Безнадежная затея, но выбора у меня не было. Страх убивал.

Шрам на руке давно не саднил, но в дни полнолуния он наливался огнем, жег и плавил кожу, заставлял меня скрипеть зубами от ярости и безысходной тоски, крутиться волчком на постели и желать неизвестно чего. И тогда я не спала сутками, пила горький кофе в темноте кухни и смотрела налитыми серебром глазами на полную луну в окне. Вместо крови по венам текла чистейшая злость, принуждая шептать, словно в бреду: "Я тебя убью, я убью тебя..." Дни были похожи на жаркое вязкое марево, реальность сливалась со сном. Кто знает, что истинно, а что ложно в мире кривых зеркал? Кто поручится собой за то, что знает, где правда?

Пугала реальность.

Пугало то, что происходило в ней.

Я менялась.

Боги!

Я чувствовала, как менялась.

Синтетическая ткань раздражала кожу, от запаха парфюма хотелось выть в голос, полуфабрикаты выворачивали наизнанку. Несколько дней пришлось перебиваться на хлебе и воде.

Страннее всего то, что слабее от этого я не становилась.

Ощущала, как мышцы наливаются дикой мощью, как до самых пяток простреливает вены энергия.

Казалось, будто кровь изнутри прорвет кожу.

Менялись жесты, походка, даже взгляд стал иным.

Больше не узнавала себя в зеркале. Больше не могла притворяться, что не понимаю происходящего.

Верила я в это или нет, действительность упрямо убеждала меня в том, что чихать ей десять раз на мою веру.

Первое полнолуние как-то пережила, второго ожидала со страхом. Не зря. Уснуть не представлялось возможным. Луна звала наружу, на волю, из давящих стен квартиры в свежую полночь – смять босыми ногами ковер из листьев, визжа от радости, барахтаться и купаться в лунном свете. Простыни прилипали к мокрому от пота телу, связывали, душили. Кровь стучала по венам, наращивая темп, отдавая молотом в голове. Уже не хотелось кофе, хотелось просто сдохнуть, чувствуя, как скручиваются внутри жилы, как трещат от напряжения кости, как болезненно растягиваются мышцы. Слезы текли безостановочно. Кожу на правом запястье жгло, словно раскаленным металлом. Свернувшись в клубок на кровати, до крови искусала губу, тратя последние силы на то, чтобы не скулить. Тело дернулось, изогнулось дугой. Ухватившись рукой за штору, пыталась удержаться, чтобы не упасть, но вместо этого сдернула плотную ткань с окна. Лунный свет упал на больную руку, заставив онеметь от увиденного. Под кожей будто вилась туманная дымка, поднимаясь из глубины плоти вверх, оставляя четкий след – оскаленную волчью морду.

***

Кто-то говорит, что наши сны – это выверты подсознания, избавление от ненужной информации, накопленной за день, психологическая разгрузка. Для меня это верно лишь наполовину. Действительно, иную чушь иначе, как переработкой информации, не назовешь, но как назвать мои повторяющиеся сны о волке? Тень, преследующая меня в реальности, в мире грез становится зверем. Поджидающим в засаде, рычащим за спиной, но всегда рядом, всегда где-то около. В реальности Тень пугает, во снах волк бесит. Я чувствую себя равной ему. Но стоит мне проснуться, как сердце снова выпрыгивает из горла. В реальности меня убивает не Тень, меня убивает страх.

Иду привычным маршрутом к метро. Тем самым. Десятки раз истоптанным за эти три месяца, словно мне доставляет странное удовольствие растравлять свои раны. В рукаве куртки спрятан нож, прикосновение стали к коже успокаивает.

Спускаюсь в подземку по выщербленным ступенькам, по тем самым, об которые меня с остервенением лупили. Все тот же треснувший асфальт, все та же загаженная плитка, и тем не менее... Звук шагов гулко отдается в переходе. Тонкий, душераздирающий, похожий на плач, хохоток проносится под сводами перехода и обрывается на самой надрывной ноте. Он ждет меня, я точно знаю. И разом гаснущие лампочки лишь укрепляют мою уверенность.

Ноги не слушаются, становятся ватными, по позвоночнику липкой холодной волной ползет леденящий страх. Только теплая рукоять в руке удерживает от того, чтобы, завизжав, броситься обратно. Тишина разрывает уши. Куда ты приперлась, дура ненормальная? Неужели действительно думала его убить? Перехватываю поудобнее нож, продолжая напряженно вглядываться в темноту и мелкими шажками продвигаться вперед. Странные фосфоресцирующие огоньки вспыхивают в темноте, в двух метрах впереди на уровне моего лица и медленно приближаются ко мне. Ужас сковывает тело, потому что вдруг я отчетливо понимаю, это не огоньки – это глаза.

Захлебываясь криком, падаю на пол с кровати. Сон... Это был всего лишь сон.

Очередное новолуние я встречала на крыше собственного дома, сидя на корточках, опираясь руками о парапет.

Время за полночь, и райончик, в котором живу, спит.

Сил сопротивляться луне больше нет, она манит, зовет прогуляться.

Тело дрожит от курсирующей по венам энергии. Туда-сюда, тысячи и тысячи кровяных телец в бешеном темпе несутся от сердца к конечностям и обратно. Разумное рациональное человеческое начало задавлено чем-то диким, неуправляемым, хищным. Инстинкты возведены в абсолют, и они сейчас у руля. Жадно вдыхаю ночной воздух, смакуя тончайшие нюансы запахов обострившимся чутьем. Опасности нет. Тело послушно исполняет команду, когда я решаю перепрыгнуть на крышу соседнего дома. Гибко, текуче, словно сама являюсь лишь ночной тенью. Прыжок, еще прыжок.

Луна сегодня яростная: дрожит и искрится в брызгах собственного света. И я приветствую ее заливистым протяжным воем, выгнув до хруста спину, задрав лицо к луне. Бооожеее... как хорошо... Утро настигает меня в старом парке, почти бездыханную, до предела вымотанную ночной пробежкой и невероятно счастливую. Прогулка удалась. Необыкновенно четко осознаю главное – пришло время найти волка.

Патрулирование улиц следующей же ночью не приносит никаких результатов. Тень исчезла, растворилась, сгинула. В четвертом часу утра, когда край неба начинает еле заметно светлеть, понимаю, что шарахаться по улицам можно хоть до рассвета, зверя мне сегодня не найти.

Неделя, другая проходят в ожидании. Вечером в тысячный раз точу нож на кухне.

- Чирк... чирк... – скользит по бруску лезвие. Монотонное занятие успокаивает, а оружие теперь ни к чему. Я сама – оружие. Тишина нервирует до предела. Чертово затишье перед бурей. Мышцы, нервы, как сжатые пружины, готовы в любой момент шибануть отдачей, сметая все на своем пути. За несколько дней до очередного полнолуния начисто пропадает сон.

Я затаилась.

Я жду.

Редко, кто заходит в старый парк ночью. Древние деревья тянутся голыми узловатыми ветвями к небу, графитными пятнами выделяясь в лунном свете. Редкими тусклыми точками полусонно мигают уцелевшие фонари. Кругом запустение, окостенение, дряхлость. И поэтому раз за разом сворачиваю именно сюда. Здесь меня никто не увидит и не осудит.

Эта ночь ощущается совершенно иначе. В расползающихся обрывках теней ясно чувствуется чужое присутствие, чужая жизнь. Чья-то энергия жаркой тяжелой волной льнет к ногам, напирает, давит. И не нужно объяснять, кого я встречу в глубине парка.

– Выходи!!! – ору в пульсирующий жизнью сгусток тьмы и в ответном рыке слышу издевательские нотки.

Лунный свет лепит тень, обрисовывая выступающий навстречу силуэт волка. Удушающе бьет по нервам адреналин, отдаваясь слабостью в теле, когда замечаю, что он крупнее, чем помнилось, и на несколько секунд застываю, едва не пропустив его смертельный бросок.

Зверь дергается в последний раз и замирает. Наклонившись, тяжело дыша, внимательно всматриваюсь в темную, покрытую мехом массу, ожидая подвоха. Вытираю ладонью испачканный кровью рот. Прямо на моих глазах тело начинает трансформироваться. Мощные лапы переходят в ноги и руки, морда – в лицо с резкими диковатыми чертами, даже в смерти сохранившими отпечаток зверя. На шее простой кожаный шнурок с лунным камнем – как символично.