А когда-то давно....

      Все жители были в полнейшем шоке и искренне недоумевали от произошедших в этом заведении перемен. Раньше «Сим-Сим» у всех ассоциировался с порядком, спокойствием, если это слово можно отнести к подобному заведению, и с толикой волшебства. Сейчас же в пабе пестрели лишь металлические цвета, от волшебства ни осталось и капельки, а про порядок можно промолчать. Каждый второй думал, что смена хозяина явно не пошла на пользу. И, может быть, зря они голосовали за смену владельца этого заведения? Но кто из них мог знать, что приезжий окажется сущим наказанием?..

Объявление о продаже висело уже довольно долгое время, что невероятно печалило жителей города. Все в той или иной степени чувствовали свою вину в случившемся, но никто не хотел брать на себя ответственность целиком. Но все же в одно прекрасное утро свершилось настоящее чудо: «Сим-Сим» захотели купить.

Начав свое утро с привычного ритуала, мэр города был искренне удивлен встревоженным, и в то же самое время веселым голосом своей помощницы. Она сообщала, что нашелся покупатель. Это была определенно хорошая новость, поднимающая настроение. В довершение хорошего утра на небе обосновалось Солнце, так редко греющее жителей своими теплыми лучами.

Уже подходя дверям, мэр уловил кивок головой, явно говоривший, что гость уже ждет его. Открыв двери, градоначальник застыл на месте: на стуле для гостей восседал лепрекон. Буквально каждый знал, что уж кому-кому, а лепреконам доверять не стоит: каждое их действие рассчитано на много ходов вперед, а по их венам течет алчность.

Лепрекон, сидящий перед ним, приподнял свою шляпу и начал долгожданную для себя беседу:

– Доброго вам утра, мэр! Меня зовут Лукас Бойл-МакХитер, и мне хотелось бы приобрести паб, который выставлен на продажу, – на последнем слове он протянул руку в знак приветствия.

Фыркнув мысленно на столь подходящее имя, мэр пожал протянутую руку и начал вести переговоры. Взгляд голубых глаз Лукаса был словно рентген, заставляя ерзать на стуле. Каждое слово словно было специально подобрано, чтобы запутать собеседника и создать видимость того, что все хорошо. Прорываясь сквозь ложь и недоговорки со стороны Лукаса и явную подозрительность градоначальника, спустя пару часов они все же заключили договор. Каждый оставил у себя копию, и вроде бы оба разошлись, довольные собой: мэр расслабился от пылких речей лепрекона и усомнился в правдивости слов об алчности, а Лукас был просто доволен собой: перед его глазами уже билась очередная золотая жилка.

По договору Лукасу отводилась неделя на новое устройство заведения, но при всем при этом никто не должен был совать туда нос. И понятное дело, что в день открытия любопытство большую часть людей толкнуло к входу . Оказавшись внутри, каждый шептал «Что за?..» и не единожды. Стены, некогда имевшие темные цвета с редкими проблесками света, теперь словно были покрыты золотой пылью, лишь изредка блистая своей зеленью. Потолок, на который раньше никто не обращал внимания из-за темноты, теперь просто не мог не приковывать к себе внимание: По всему периметру вилось кружево вперемежку с лозами цветов, отлитых их серебра, но в тоже время выглядящими, как настоящие. Но не это было главным: вместо потолка теперь висело огромное зеркало, отражавшее не один десяток удивленных лиц. Пол тоже перетерпел некоторые изменения: сейчас он был покрыт плиткой, углы которой иногда становились причинами спотыканий: каждая плитка была словно вырезана из камня и просто брошена на пол. О танцах можно было забыть на какое-то время. Как, видимо, и об удобном сидении. Если раньше в заведении были удобные кожаные кресла, диваны и под стать им металлические столы, которые иногда прятались в нишах, то теперь же стулья были деревянными, неудобными, а столы – непростительно маленького размера.

Итоги первого дня оказались плачевными для лепрекона: под конец вечера в пабе оставались лишь человек двадцать, остальных либо не устроило оформление, либо «вопиюще-несправедливые цены», как они выражались.

– Много ли они понимают! – сокрушался Лукас.

Его глаза блестели от злости, а сам он весь трясся. Выгнав последних посетителей, он заперся и начал крушить все вокруг. Остановившись, когда последние остатки новой мебели были разнесены, он дал волю своим чувствам: поднявшись к себе в кабинет, достал маленький котелок с золотыми монетами и стал медленно их пересыпать. Полностью расслабившись, пошел спать, обещая себе, что завтрашний день будет намного лучше.

 Но ни следующий, ни последующие дни не приносили ему счастья: никто не ходил в его заведение, а от него самого шарахались как от прокаженного. Положение спасло лишь появление на прежних местах старой мебели. Люди постепенно стали к нему заходить, но снова не задерживались надолго. Его золотая жилка на проверку оказалась лишь миражом, а все его чувства просто кричали о том, чтобы он сбежал из этого совершенно бесполезного для него места. Какой толк тут находиться, если в его жизни нет золота?

В очередной момент истерии его застал мэр, который своим удивленным свистом заставил Лукаса подлететь на месте.

– Тут взорвался мешок с драгоценностями? Что произошло с пабом?

– Это все лучше, чем в темной-темной комнате взорвался единорог! – закричал на него лепрекон.

Спустя полчаса разговора они все же пришли к некоему согласию. Проклиная всех и вся, бормоча проклятия на каждую голову, которую он видел, лепрекон все же придал заведению «менее драгоценный вид», вернув прежнюю пустоту.

– В чем прелесть простоты? Почему нельзя любить роскошь, тем более, если она доступна? – сокрушался Лукас. Конечно, разве он мог понять это, если по его венам текло золото, а с самого рождения он слушал сказки, так или иначе связанные с прибылью. Он ничего не мог с собой поделать, да и поздновато меняться, в его-то возрасте. Разумеется, он был не стар, но у большинства лепреконов к этому времени была не только семья, но и не один ребенок. И словно решив окончательно его добить, в голове всплыли слова матери: «Помни, кто ты, и лишь тогда ты будешь счастлив». Именно поэтому каждое последующее утро начиналось с прочтения перед зеркалом торжественной речи, перечислявшей преимущества быть лепреконом.

Шел март месяц, и дела Лукаса постепенно налаживались: появлялось все больше завсегдатаев, прибыль понемногу увеличивалась. Правда, его по-прежнему обходили стороной. Мало кто хотел общаться с ним, и это ставило его в тупик. На какое-то время, ибо потом он начинал плевать на это: ему не обязательно быть милым, раз прибыль идет. Каждый день город постепенно оттаивал вместе с улицей, и все больше посетителей бывало в его заведении. Каждый, кто видел лепрекона, лишь качали головой, не понимая как можно быть счастливым, имея в жизни лишь любовь к деньгам. А он в свою очередь не понимал, как можно быть счастливыми, находясь в обществе другого человека, если он не приносил тебе пользы или богатства. А о любви как о чувстве он и вовсе не задумывался. Но все чаще в его голосе звучали слова не матери, а отца: «Сынок, ты должен быть счастливым». Никто не мог усомниться в его счастьи: он словно светился изнутри, а направления всех налево и направо слегка поиссякли. К нему даже стали тянуться с разговорами, правда, быстро отставали, посланные в бессчетный раз.

Вроде бы все были довольны и счастливы: каждого устраивало такое положение вещей, какое было. Заведение набирало все большую популярность, богатства Лукаса становились обширнее, а люди нашли место для неплохого время препровождения. Теперь уже и пол со своими неровностями не казался таким страшным, золотые стены вызывали улыбку, а зеркало на потолке все чаще отражало довольные лица.

Прошло полгода с момента открытия, и Лукас, поддавшись неведомому порыву, решил устроить вечеринку, дабы отметить столь важное в его жизни событие. Посоветовавшись с единственным, кто мог наедине с ним вынести больше пяти минут – мэром, он пошел в магазин подарков.

Проблуждав лишь несколько минут по магазину, он едва не стал рвать на себе волосы. А подошедшая девушка и вовсе выбила его из колеи.

– Я могу вам помочь?

– Да. Мне нужны воздушные паразиты, которые все считают красивыми, и несколько гирлянд, – ответил он в привычной манере, введя своей грубостью продавщицу в легкое недоумение. Вздохнув так, словно на его плечах были проблемы всего мира, он пояснил, – шарики, мне нужны бумажные шарики. Много шариков. Я хочу утонуть в них.

Все с таким же недоуменным взглядом она пообещала доставку трех сотен шаров в его заведение, а гирлянды он взял с собой.

Наступил долгожданный вечер, и в пабе уже появлялись первые посетители. Лепрекон, стоя в своем кабинете и наблюдая, едва не поперхнулся напитком. Моргнув несколько раз, он не мог поверить своим глазам: здесь была лепреконша. Да до чего прекрасная! Он мог понять, что его занесло в этот город, но не понимал, что она здесь делает. Но сейчас было не время для выяснения причин, ведь наступал его выход, обозначавший начало вечера.

Произнося торжественную речь, он то и дело ловил на себе ее взгляды, а ее лицо было ему смутно знакомым. Закончив речь, он в сопровождении редких аплодисментов спустился с небольшой сцены, уступая место приглашенному в честь праздника барду. Зазвучала музыка, люди расслабились и стали танцевать, а Лукас же не находил себе места. Он пытался найти ее, но куда ему с его-то ростом: он едва доставал всем до пояса. Злясь на свою природу и так не вовремя проснувшееся любопытство, он вздрогнул, когда чья-то рука выдернула его из толпы. А все последующее и вовсе заставило его стоять на месте с открытым ртом.

– Луукааас, проказник, это ты!

За этим последовали крепкие объятия и дальнейшая речь о том, что хорошо, что она его встретила, она просто невероятно счастлива, и что он сильно изменился. Поймав на себе его недоуменный взгляд, собеседница возмутилась, и, притопнув ногой, воскликнула:

– Да как ты смеешь? Мы не один год с тобой провели под одной крышей, пока ты не соблаговолил исчезнуть в неизвестном направлении десять лет назад! Он еще посмел меня забыть, вы посмотрите на него! Лукас Бойл-МакХитер, вы просто невероятный негодяй, и прав был ваш отец: нечего искать тебя!

– М-Марта? – только и смог выдавить из себя Лукас, удивленный не столько ее появлением, сколько ее изменениями: если раньше на нее ни один парень и не посмотрел бы, то теперь она просто притягивала взгляды. Притягивала бы, будь поблизости еще лепреконы.

– О, так ты все же помнишь меня!

– Что ты здесь делаешь?

– Я приехала к тебе!

– Зачем?

– Что значит, зачем? Я не один год искала тебя! Неужели ты забыл все, что было между нами? – в ее глазах и голосе появились слезы, и впервые в жизни они что-то задели в нем. Он явно не мог ей сказать, что был раньше с ней только ради выгоды для своей семьи, и исчез, как только эта выгода стала исчезать. Это определенно бы добило ее, а он, вопреки своей природе, не хотел этого.

– Так получилось, – смог выдавить из себя Лукас.

– Так получилось?! – воскликнула Марта, привлекая к себе внимание. – Ты бросил меня, самым бесчестным образом: перед алтарем!

Что он мог на это сказать: что не собирался связывать с ней свою судьбу?

Пожав плечами, он схватил ее за руку и потащил в свой кабинет. Закрывшись, он с минуту смотрел на нее, а потом начал плести очередную ложь. Видимо, это все же сработало, ибо она перестала плакать и успокоилась.

Остаток вечера прошел спокойно, если не считать постоянного крика «Марта!» Лукаса и его полнейшей рассеянности. Он не знал, что делать. А когда пришло время закрываться и произносить еще одну речь, он напрочь забыл заранее заготовленные слова. Его неловкость была заметна, а слова были лишены всякого смысла. Повернув голову, Лукас увидел, что Марта отвязывает все это безобразие шаров, скопившееся под потолком. Его крик, разнесшийся по всему пабу с эхо, был почти сразу же заглушен ревом и аплодисментами толпы: на всех с потолка посыпались легкие бумажные шары. Толпа ликовала, а вместе с ней ликовала и Марта, улыбавшаяся Лукасу счастливой улыбкой. Он тоже улыбнулся ей, но это вышло несколько робко и криво, ведь он не так уж и часто улыбался. И это был единственный вечер, когда каждый присутствовавший в помещении был безгранично счастлив.

Прошел год. Никто и подумать не мог, что лепрекон может измениться, но результат был очевиден: теперь все реже лицо Лукаса светилось при виде денег, и чаще при упоминании Марты. На том же празднике она публично, при всех, сделала ему предложение, на которое он уже не мог не ответить отказом или бегством. Согласившись перед ликующей толпой, он и не знал, насколько сильно изменится его жизнь: мало того, что он отошел от ведения дел в пабе, поручив их заместителю, так теперь он был счастливым отцом тройняшек. И он понимал, что вот оно – счастье. Каждый при виде счастливого лепрекона, везущего впереди себя тройню не менее счастливых карапузов, понимал, что он нашел себя. И это не могло не радовать. И никто не знал, что Лукас все чаще думал о своем богатстве, но несколько в ином ключе: дети. Теперь они стали его жизнью, его воздухом. А Марта, беременная во второй раз, была его сердцем. И уже ничто не могло изменить его, да и надо ли?