Так, по ритуалу, первую ночь женщина дарует мужчине сама, а вторую он должен отвоевать в бою. И только за победу он может лечь с ней снова, и снова испытать жар объятий Дочери Санвы.

Сказания о Детях Солнца. Дочери Санвы.

На его груди татуировки красным.

Глубокими яркими мазками, словно незаживающие царапины, полные крови.

И ей хочется провести по ним.

Сначала пальцем, потом - языком, чтобы почувствовать солоноватый вкус кожи.

Или крови, если это все же то самое.

Наполнить собственные рецепторы его вкусом.

Задержать на языке.

Распробовать.

Хочется запомнить этот оттенок, который она еще не знает, но так жаждет познать.

Вокруг - залитая светом площадка, каменная кладка густого апельсинового цвета и буйство зелени в цвету. И он, выделяющийся белым, сахарным пятном с густотой сливок.

Мурашки по спине.

Восемнадцать.

Ему всего восемнадцать.

Нельзя забывать.

Она старше на семь лет и целую жизнь в придачу.

Так почему он мужчина больше, чем все те, кто встречался ей до этого?

Грубая и очень подлая насмешка судьбы. А еще - чудовищная несправедливость.

Выдох.

Солнечный свет целует террасу, и их двоих. Зябко снаружи, внутри огненно. Ей понятно, от чего.

- Ты слушаешь, Диана? Я сказал, что готов попробовать.

- Не так. Так ты никогда не одержишь верх. Ты должен говорить "я готов победить тебя, Диана".

- Но я... не хочу побеждать тебя.

В его голосе мнимая робость и ожидание.

Она знает.

Знает какой он яркий и терпкий. Не хватает только этого ощущения на языке - на самом кончике.

И от этого желание только сильнее.

- Ты должен. Или я - плохой учитель? Или ты не хочешь меня?

Он качает головой.

Хороший.

Очень хороший.

Она и сама понимает это.

- Я просто... - он сбивается на шепот, - не хочу, чтобы ты уходила... Ты же уйдешь, когда обучение будет закончено?

Мальчик.

Такой мальчик, с этими его по-мужски широкими плечами, с красной радужкой глаз, с собранными в тугие жгуты волосами. И красной вязью татуировок, уходящей по белоснежной безволосой груди вниз, к паху.

Альбинос.

Ей хочется стянуть с него одежду и посмотреть, прячутся ли тату еще ниже?

Ему всего восемнадцать. Но здесь взрослеют по-другому. Останавливает не возраст. Другое.

Александр Алигьери Сенза-Вольто.

Сын господина и рабыни. Побочная ветвь. Вечный слуга своих господ и безжалостных селекционеров. Дитя своих отцов и часть Семьи, пусть невольно. Тот, кто несет свои обязательства с честью.

Но это не умаляет ее давнего желания узнать, обвивает ли его татуировка там, в паху.

- Чтобы я не уходила, ты должен стремиться за мной, Александр. Ты должен стремиться стать впереди меня. Ты понимаешь?

Он кивает.

Она улыбается ему в ответ.

Нежно, как хочет улыбаться совсем в другом месте и совсем в другое время.

От ее улыбки он закусывает губу и заливается красным.

С такой кожей ничего не скроешь.

То ли дело сама Диана - почти черная, словно угли из жаровни, как и ее мать, и бабка. Даже волосы, свитые косами, как дань предкам - темнее чернильной ночи. Лишь глаза медовыми точками выделяются на ее лице, узком, полногубом. Подведенные золотом и лазурью глаза.

Амирская полубогиня.

Она знает, как тонут мужчины, когда смотрят в глубины ее взгляда. И где-то в душе желает той же судьбы для Александра.

Он же понимает.

Подсознательно, странным чутьем, доставшимся от матери - Дочери Санвы, или отца - одного из Безликих, он знает.

Он знает.

- Бери ножи, Александр. Сегодня мы не будем драться.

В его руках лезвия как металлические  бабочки. Ковка расцвечивает смертоносные тела радугой, а пальцы мальчика-мужчины словно держат цветок.

Нежно.

Аккуратно.

Как бы он держал ее?

Так же?

Внутри все трепещет.

- Ты думаешь, я ребенок, Диана? - в голосе Александра нечто неясное. Или же она просто не может... не хочет понять.

- Покажи мне, кто ты, - просит в ответ.

Он прикрывает глаза.

Лишь красные, кровавые блики между белой густотой ресниц.

Вдыхает.

И кажется - воздух из ее собственных легких. Ее выдоха.

Снова ласкает лезвие ножа кончиками пальцев.

Как было бы, если бы это была... ее грудь?

- Диана... - произносит он гортанно, - моя Диана... Смотри...

Надо бы оборвать его.

Надо бы сказать, что нет. Она не его.

Надо бы отказаться учить его и бежать, бежать что есть сил.

Она не может.

Не может.

Лишь прикусывает губу, как делал бы он в поцелуе.

Лишь смотрит пристально.

Покажи мне.

Покажи.

Нож свистит, рассекая воздух, и вонзается в дерево, по пути пробивая слои шелка, нагретые женским телом.

Дрожит, грубо напевая торжествующую песнь силы.

Касается острой кромкой нежной кожи, вызывая возбужденный "ах!".

- Не двигайся, - велит мужской голос, и она, словно завороженная, остается на месте.

Не смогла бы поступить иначе, даже если бы хотела.

Но она и не хочет.

- Подними руки над головой.

Большие кольца золотых браслетов со звоном ударяются друг о друга, а Диана закрывает глаза.

Ты сделаешь это, Александр?

Не ошибешься?

Будешь... нежен?

Ее язык мелькает между полных, темно-розовых губ.

Женщина пропускает момент, когда металл со звяканьем ударяет сталь, входя ровно в просвет между кромкой браслета и кожей. И лишь когда приходит миг понимания, по телу ее мелькает сладкая дрожь.

Второй нож она уже ожидает, встречая подкашивающимися ногами и тихим стоном.

Почему с ним - не как с другими?

Почему с ним - так?

Последний нож вонзается между ее бедер, заставляя раздвинуть ноги шире.

Неприлично широко.

И только тогда она решается открыть глаза и посмотреть.

Он стоит над ней, возвышаясь словно гибкий молодой дуб. Еще не набравший массу, что обещает тело, подросток, но уже оформившийся мужчина.

Красная татуировка, тянущаяся от брови, по виску, к щеке - скрывающая шрам - притягивает будто магнитом.

Потому что зверю не смотрят в глаза.

А она - добыча.

Хотела ей стать.

Диана переводит взгляд и тонет в красном.

- Что ты хочешь сделать со мной, Александр?

- Ты мне скажи, - ударяется в ее ухо, вперемешку с теплым дыханием.

От него пахнет так нежно.

И терпко.

Самым простым мылом и собственным, Александра, мужским запахом.

Она хочет сделать шаг вперед.

Один маленький шаг, чтобы упереться в него, в широкую грудь ладонями, носом в ключицу, чтобы жадно вдыхать. Но платье уже натянуто до предела, ткань трещит в местах, где ее касается металл.

- Ты... освободишь меня? - шепотом.

Она говорит и не хочет этого.

И он знает.

Знает.

Не может не знать.

- Нет, Диана... - гортанно.

Он наклоняется, утыкаясь носом в ее шею и вдыхает.

Глубоко.

Жадно.

Как животное.

Она подается вперед.

К нему.

Ближе.

Еще ближе.

Если бы могла - слилась бы воедино, как стекаются реки. Обвила бы, как змея. Но может только стоять и тянуться вперед, жадно вдыхая вперед.

Ближе, - хочется сказать, - ближе. Глубже. Сильнее.

Но она молчит.

- Ты хотела видеть, Диана, хотела знать? - в горле его клокочет. Словно рык, который не может вырваться наружу. - Смотри, моя Диана. Смотри.

В ее бедро упирается плотное.

Она знает, что.

Знает.

Между ног тянет.

Дергает руками, ранит запястья, шипит.

Облизывает губы.

Жадно.

Куда делись все уговоры?

Где все "нельзя"?

Он трется о нее пахом. Дышит рывками. Нетерпеливый.

- Руки, Александр!

Ей хочется коснуться.

Ей хочется.

Ей нужно.

- Нет, - гортанно.

Она с силой тянется вперед. Платье трещит и расползается в клочья, уступая жадному нетерпению.

Ближе.

Еще ближе.

Пожалуйста...

Держат только оковы браслетов.

Диана словно бабочка, пришпиленная к стене жадным коллекционером. Который нежно и любовно целует ее шею сейчас.

- Александр... - выдохом.

Белое на черном слепит.

Она слепая.

Она видит только его.

Ниже.

Он целует грудь в вырезе платья.

Темную кожу в объятьях тонкого шелка.

Оставляет влажные, горящие следы.

Превращая ее саму в совершенно иное существо.

Задыхается.

Она задыхается.

Воздуха не хватает.

- Александр... - моляще.

Диана пропускает момент, когда он выдергивает ножи, освобождая ее запястья. Просто понимает в момент, что может обнять его за шею.

Притянуть к себе, оставляя на белом кровавые полосы.

Впиться в губы поцелуем.

Жадно, очень жадно.

Не хватает дыхания, даже легкий ветерок ощущаемый кожей, не помогает.

Она задыхается, но не может отпустить его губы.

Ладони на коже огненными печатями. Кажется, пылает каждый отдельный отпечаток пальца.

Он отстраняет ее, смотрит так же нечитаемо и снова тянет к себе. 

Звякают ножи, ударяясь о дворовую брусчатку.

Раз.

Два.

Три.

Четыре.

Звонко, четко.

Словно он отпускает их по одному, с хрустом выдирая из деревянного щита.

Его пальцы в красном. В ее крови.

Соленой, пахнущей металлом крови.

Александр облизывает кончики, смотря прямо в глаза Дианы, заставляя ее... Она не знает, что это за чувство отдается между ног влагой.

- Александр... - выходит низко, густо, сливочно. Будто не ее собственный голос, не она произносит.

А потом он целует еще раз. В этот раз - по-другому.

В этот раз нежнее, пусть так же жадно.

Мягко, с привкусом соли.

Ей нравится. Как от нетерпения дрожат его пальцы, когда он касается ее груди. Как в покалывает, когда тугие жгуты его волос ласкаются о ее тело. Как он легко прикусывает ее нижнюю губу. Как все превращается в томную густоту.

Она знает, как сделать ему приятно в ответ. Пробежаться пальцами по плечам. Собрать его волосы в ладонь, дернув назад, чтобы облизать соленое от пота горло - от ложбинки между ключицами до выпирающего кадыка. Прикусить выступ. Поцеловать в бешено дрожащую жилку пульса, такого сильного, что отдается в кончиках ее собственных пальцев.

- Диана... моя Диана...

Ну почему он - такой?

Провести пальцами вниз.

Медленно.

Обрисовать каждую выпуклость и ложбинку.

Любоваться своим обсидианово-черным на его лилейно-белом.

Облизаться - неосознанно - желая почувствовать его вкус на языке.

Стянуть с него штаны, чтобы проверить наконец эту татуировку.

Задохнуться от предвкушения и замурчать - беззвучно, внутри.

И она делает все это, наблюдая, как его глаза вспыхивают красным там, в самой глубине.

Когда она целует синюю пульсирующую венку в паху он подается вперед, закрывая глаза.

Когда она проводит по узору тату, его член, красный, пульсирующий, горячий, касается ее запястья яркой головкой.

Когда она восхищенно выдыхает, он издает жалобный стон того, кто не привык ждать.

Да.

Да-да-да.

Одним сплошным заклинанием на выдохе - да.

Только так.

И воздух будто гуще, будто становится маслянистым и не дает дышать.

Даже он говорит "да" и "быстрее".

Она облизывает жаркую пульсацию.

Обводит языком по упругой кромке.

По жаркой, гибкой, почти дышащей кромке.

Его глаза пожирают каждое ее действие, дрожь мелко пробегает по губам, держа на привязи стон.

Она знает.

- Руки, Александр. Обопрись о стену, - говорит она тихо, выдохом касаясь рубиновой головки.

В ответ его ладони с глухим звуком словно впечатываются в поверхность по обеим сторонам от нее.

- Хороший мальчик.

Диана целует в головку, в самый центр, в тот самый момент, когда его плоть дергается от напряжения.

Такая живая.

Упоительно живая.

В небе отдаленно грохочет.

Мысль о том, что только что сияло солнце мелькает в сознании и снова тонет в настоящем, как пчела в меду.

Все идеально.

Так, как должно быть.

Капелька смазки безвкусная. Просто горячая, выделяющаяся жемчужиной на ярко-красном. Диана снимает ее кончиком языка и раскатывает по горлу, чтобы иметь его в себе. Его частицу.

Этого мало.

Больше.

Нужно больше.

Проводит языком снизу вверх.

Обрисовывает каждую венку влагой из собственного рта. И погружает его в себя, медленно, скользя головкой о небо.

Его стон касается ушей словно сквозь вату. И толчки, мягкие, упругие, неосознанные, которые она контролирует, взяв член у основания.

Небо грохочет уже ближе, погружая двор в блеклость цветов и оттенков.

Все равно.

Им обоим все равно.

Она проводит языком вниз и вверх.

Трогает губами набухшие вены.

Захлебывается своей же слюной и потребляет его вкус, как безумный гурман - желанное блюдо.

Он... вкусный.

Такой, что хочется откусить и сожрать по кусочку. Такой, что хочется облизать его всего с ног до головы. Такой, что она вся мокрая там, внизу.

Диана стонала бы от удовольствия сейчас, если бы могла.

- Я сейчас... - хрипит Александр в недостижимой сейчас высоте его рта.

И тогда она погружает его член глубоко в горло, жадно ощущая всю пульсирующую длину. Ощущает гибкую, пряную струю и, задыхаясь, глотает.

С некой одержимостью, с удовольствием что он в ней, внутри, ее в эту минуту. С мурашками по коже и таким странным и непривычным вкусом на самом корне языка, который заставляет закашляться.

- Диана? - он кажется ошеломленным и даже испуганным, - прости, я... я не хотел так глубоко. Прости...

Поднимает ее вверх, как маленькую.

Да она и есть маленькая, миниатюрная рядом с ним, почти девочка. Почему-то это так явно сейчас.

- Прости, прости меня, - несмело целует ее в рот, в мокрые вспухшие губы, в этот ЕГО вкус.

По каменной кладке клацают первые капли. Они красят двор в темное, заполоняют все вокруг этим свежим радостным запахом. Диана любит этот аромат, хоть и не может привыкнуть к тому, что здесь дожди идут так часто.

Она гладит татуировку там, в паху.

Смотрит, как капли разбиваются о белую кожу мужских плеч.

Обхватывает ладонью так настойчиво просящийся в руку, снова вставший член, вырывая у Александра нервный вдох.

- Я не прощу тебя только в одном случае - если ты мне проиграешь. Потому что ты понимаешь, тогда второго раза не будет, - она смотрит, как он кивает в ответ и улыбается. Он все понял. Александр все понял. Он не проиграет. И, если так уж будет нужно, она сможет ему в этом помочь. - Теперь, моя очередь получать удовольствие. А завтра...

- Завтра, - шепчет он ей на ухо, - мы будем играть в шахматы.