|
Дорога, дорожка, нет, узкая тропинка в заснеженном лесу вела Жан-Пьера Деланю куда-то вдаль. Куда-то, где он надеялся найти тепло и хоть какую-то еду. Он совершенно окоченел и даже теплый плед, в который мужчина пытался закутаться, не помогал нисколько. Ноги в сапогах тонкой кожи (а ведь когда-то они были его гордостью) совсем заледенели, он давно уже не чувствовал пальцев ни на ногах, ни на руках. Хоть и пытался ими шевелить. Мушкет Жан-Пьер выбросил уже давно – не было сил держать его окоченевшими и одеревеневшими ладонями. Вместо кивера на его голове красовалась какая-то странная шапка, сильно пахнущая овчиной, но зато очень теплая, ноги почти не слушались некогда бравого сержанта, а дороги не было видно ни конца, ни края. «Наверное, я никогда отсюда не выберусь, хоть цыганка и нагадала мне женитьбу и богатство, – подумал он, с трудом продираясь сквозь кусты. – Зачем только занесло меня в эту треклятую Россию». Пройдя еще немного, француз вышел на укатанную санями колею и остановился. Куда идти дальше, он не имел ни малейшего представления – весь их отряд затерялся где-то в лесу. Сначала их оставалось пятеро, потом трое, теперь он и вовсе один – каждое утро кто-то оставался лежать на снегу, не в силах подняться и идти дальше – от голода, холода, усталости. Он сам не знал, почему еще жив и идет куда-то, отчаянно сопротивляясь старухе с косой, которая, Жан-Пьер это чувствовал, наступает ему на пятки. Сколько дорог он прошел и проехал во время этой военной кампании, и все они приносили победу, почести и славу. Лишь одна, начавшаяся у речки Березины, принесет позор и гибель, и его мать в далеком Провансе никогда не узнает, где бесславно сгинул ее сын. Постояв немного, сержант опустился в снег у ближайшего дерева и, поплотнее закутавшись в плед, закрыл глаза. «Его силы иссякли, сейчас он тоже замерзнет и умрет, как и остальные. Значит, такова судьба...», – так думал француз, только вот судьба, видно, распорядилась иначе. То ли матушка в далеком Провансе сильно молилась за своего непутевого отпрыска, то ли еще по какой причине, но ехавшая мимо на разваленных дровнях солдатская вдова Алена подобрала замерзающего сержанта и привезла его в деревню. – Да какой он ворог – больной да замерзший? – Алена заволокла француза в хату и, раздев бедолагу, принялась растирать его первачом. Потом попарила в баньке и еще недели две лечила от хвори разными травами и припарками. – Тебя как звать-то, мил человек, – спросила крестьянка спасенного парня, когда он понемногу пришел в себя и начал разговаривать. – Я Алена, – она показала рукой себе в грудь. – Ты? – женский палец ткнулся в грудь француза. – Жан, – тихо проговорил сержант, – Жан-Пьер. – Жан, – повторила Алена, – это Иван по-нашему. Барина нашего так звали. Иван Дормидонтович. А баре его все Жаном кликали. Пьер, – она слегка задумалась, – так это Петра. У барчука нашего хранцуз-учитель мосье Пьер, а по отчеству Петр Францевич. – Солдатка посмотрела на мужчину. – Будешь ты Иваном Петровичем и никаких Жан-Пьеров, чай не баре мы, да и война.
Изба Аленина стояла на отшибе, дружбы она особо ни с кем после смерти мужа не водила, да и к ней мало кто захаживал из односельчан. Так и получилось, что прижился Жан-Пьер Деланю в русской деревушке, куда вывела его лесная дорога, которой, казалось, нет ни конца, ни края. И предсказание цыганки сбылось – повенчались Алена с Иваном через годик, дети у них родились. Только матушка в далеком Провансе так и не узнала, что сталось с ее сыном-сержантом в далекой снежной России.
|
Мне понравилось!