Разве он многого просил? Любви, понимания, домашнего очага и немного денег, чтобы не слишком заботиться о грядущих днях. И ведь казалось, что все складывается! Берта улыбалась и благоволила, батюшка недавно обронил, что не таким уж и разочарованием обернулся старший сын, к домашнему очагу он надеялся весной привести Берту и оживить тем самым угрюмые вечера с престарелым отцом, а деньги скопились еще в юности, в те времена, когда он ходил под черным флагом. А ведь именно поэтому отец его и бранил на чем свет стоит, когда он вернулся в родной поселок. Младшие братья после смерти матери разъехались подальше из портового городка, даже помогать ворчливому папаше не приезжали, так что застал он отчий дом в разрухе и упадке. Положа руку на сердце – уехал бы тоже, да только дочь кузнеца уж больно порадовала глаз. Десяток зим тому взглянуть было не на что, а тут... расцвела, похорошела... – Добрый вечер, пэр Эмин! – звонко поприветствовали его с берега. – Что вы делаете в воде? Озябнете ведь! Эмин внимательно оглядел проделанную работу, кивнул сам себе, обошел рыбацкую лодку – единственное оставшееся на руках имущество – и медленно вышел из ледяной воды, отмечая, какими судорогами отзываются прежде крепкие ноги. – Никак, на ночную рыбалку собрались? – с пониманием протянула Бьянка, младшая сестра его бывшей невесты. – Отец сказывает, ночью шторм будет. Куда в такую погоду? Эмин выбрался наконец на берег, неторопливо вытер мокрые ноги грязным полотенцем, надел сапоги и посмотрел на гостью. Сюда, к утесу, редко выбирались городские: в городе имелась своя пристань, откуда и отправлялись рыбацкие и торговые суда. Если от города ехали к утесу – значит, к нему. – Тебе что за дело? – ровно спросил он, обтирая мокрые руки. – Вот, – смутилась девица, – ужин принесла. У вас же, небось ни припасов, ни... ничего не сохранилось, – и Бьянка выразительно глянула на дотла сгоревший дом. Эмин посмотрел на зияющий черными провалами остов, вспомнил, что не поставил на свежей могиле у холма памятный камень, и задумчиво почесал щеку. Отец не обидится. Если уж совсем начистоту, то это ему, Эмину, следовало обижаться на старого пьяницу: мало того, что напился и спалил дом к праотцам, так еще и прихватил с собой все сбережения и ценности. Все, что он, Эмин, столько лет добывал в морях нечестным пиратским трудом! А вдобавок городской судья поведал на днях, что отец отписал дом, имущество и рыбацкую лодку младшему сыну. Который ни разу-то и не показался в отчем доме! Такой плевок в сторону первенца в городе незамеченным не остался, так что над Эмином за глаза посмеивались. В лицо, правда, ничего не говорили: боялись пудовых кулаков, стеклянного взгляда и жутких шрамов бывшего пирата. Но и это Эмин бы пережил. И не такие труды пропадали втуне. И не так по его уже не слишком честному имени проходились городские глашатаи. Добило предательство – той, которая улыбалась и благоволила. Берта мигом сменила милость на гнев, узнав, что у жениха теперь за душой ни гроша, и так же скоро приняла более выгодное предложение местного лавочника. Эмин впадать в гнев не стал, но и тянуть не стал тоже. Что теперь? Почти четыре десятка лет псу под хвост. Богатством в морях не разжился – а что нажил, сгорело в огне – нечестным трудом прославился так, что портреты его по всем дальним городам висят, в отчем доме оказались не рады, а единственная надежда огрубевшего сердца заявила, что с эдакой рожей ему и надеяться-то было не на что. Только вот дом да земля спасали, а теперь что? И за пару лет не отстроиться, а ей ждать некогда, и так не первоцвет... – Домой ступай, – коротко велел он, глянув на Бьянку. – Вечереет уже. – Покушайте, – попросила она, поставив корзинку со снедью на камень. – Хотите, поутру завтрак принесу? Мне несложно! Эмин усмехнулся против воли, подтолкнул девчонку в плечо. – Ступай, ступай, – велел, нахмурившись. – Не дело девке в такую пору вне дома бродить. Всякие встретиться могут. – Но вы же рядом, – возразила Бьянка. – Вы сильный. А лихих людей у нас нет, так батенька говорит. Ну вот разве что братья Зенон и Зерб куролесят... – Вот и беги домой, пока до тебя не докуролесили, – буркнул Эмин. Сел на камень рядом с корзинкой, боком ощутив тепло домашней стряпни. – А вы тут как же... – Бьянка оглядела безлюдный причал, у которого тяжело покачивалась единственная лодка, неспокойное море и затем самого Эмина, которому порывы резкого ветра, казалось, были совсем нипочем. Вон, даже рубашку на могучей груди расстегнул. – Я еще сказать хотела, – решившись, выдохнула девушка. – Не согласна я... ну, с Бертой. Сестра дурно поступила. Вот... Эмин не ответил, и неуверенное топтание за спиной наконец сменилось быстрыми л егкими шажками в сторону городской дороги. Затем и те стихли, заглушенные шумом моря. Эмин смотрел на темные воды, перебирая в голове пролетевшие годы. А ведь надеялся на что-то, мечтал же... когда уходил из отчего дома – мечтал... и там, в море – мечтал тоже. И мир казался по колено, и волосы были гуще и чернее, и шрамы не портили молодое лицо... В животе заурчало, и бывший пират со вздохом потянулся к корзине. Открыть не успел: в голову прилетело твердое и болезненное, и мир перевернулся. – А говорил – с одного удара завалишь, – пьяно икнул смутно знакомый голос. – Слышь, Зерб? Или пращу выкидывай, или руки из задницы в плечи вкрути! Глянь, шевелится же! – Мор с ним, пускай шевелится, – развязно откликнулся второй голос. – Мы ж по его лодку пришли, вот и давай, покуда не встал. Отгоним в дальнюю гавань, оттуда и продадим. Бросай его, Зенон. Лодку берем, и вперед, пока шторм совсем не разыгрался... Эмин попытался встать, окликнуть братьев – но проиграл. В голове зашумело, мир завертелся еще беспорядочнее и погас окончательно. А вот пробуждение оказалось на удивление приятным. Теплый бриз ласкал кожу, пригревало полуденное солнце, не скупясь на позднюю ласку, и гладили лицо тонкие пальчики. – Вы очнулись, пэр Эмин! – встревоженно говорила Бьянка, пока он, кривясь и морщась, усаживался на камнях. – Ох, я сразу заподозрила неладное, как только отец сказал про беду в море! У кого еще эти бандиты могли бы лодку украсть?! – Какие бандиты? – потирая набрякшую шишку на затылке, сипло выдохнул Эмин. – Братья Зенон и Зерб, из городской стражи, – охотно пояснила девица. – А что за беда? – Так ведь померли оба, – вздохнула Бьянка. – Вышли в море, а лодка течь дала – ну, так рыбаки говорят, которые их потом выловили – ну и перевернулась, так и потопли оба, вода-то ледяная, и волны ночью поднялись – ух! Бывший пират глянул на обманчиво-спокойное море и крепко задумался. А говорят, невезение – вздор. Ну как же, когда он, Эмин, тому живое свидетельство?! За одну только седмицу лишился имущества, дома, семьи и надежды на личное счастье. А когда решился покончить с этим безумием да выйти в море в последний раз – так лодку с заранее пробитым днищем выкрали два лоботряса! Даже помереть честной смертью, как подобает пирату, не дали. – Пэр Эмин, – потрясла его за плечо Бьянка. – А там корабль такой в гавань зашел – большой, торговый! От нас к Дальним Островам следует. За малую плату всех желающих отвозит... Я тут подумала, пэр Эмин... Бывший пират покосился на девицу и вздохнул. – Батенька меня за кожемяку выдать хочет, – тихо завершила Бьянка. – А он... ну... старый, да и вообще... У вас вот... глаза добрые. И синие, как море. Плечи широкие, голос ласковый... И вы, сказывают, многое на свете повидали. Возьмете взамуж? – решилась девчонка. – Только так, чтобы уплыть отсюда. Далеко-далеко, пэр Эмин! Где можно все по своему укладу устроить... Эмин еще не до конца осознал про добрые глаза и ласковый голос, а Бьянка уже расплылась в мечтательной улыбке, прислонилась к крепкому плечу. – Построим дом, – утвердительно шепнула девица. – Только чтобы с садом! И сыновья будут. А? Что?.. – Дочери, – сурово поправил Эмин. Вспомнил про ласковый голос и добавил уже мягче, – с девками-то попроще. Уж женихов я спроважу, а в остальном – смышленее они. Девки-то... Бьянка подумала и кивнула, ныряя под руку бывшему пирату. Эмин замер, нащупал под пальцами мягкое женское плечо и медленно выдохнул, глядя на спокойные воды. И ведь не забрали же раньше срока... Знает мудрое море, когда звать к себе. Знает – и не зовет. Сам, дурак, полез, а море такого не терпит. А говорят, мол, у моря души нет. Еще как есть!.. И он, Эмин, тому живое свидетельство.
|