– Какая? – глупо переспросила я, сосредоточившись на том, чтобы донести до рта полную ложку с вишневым вареньем. – М-о-л-ч-а-л-и-в-а-я, – медленно замогильным голосов по буквам повторила Танька, странно выкатив глаза и кривляясь. Может, она изображала зомби? Или пыталась меня напугать? Не знаю. Страшно не было. Облизав губы и жмурясь от приторно сладкого, но такого ароматного лакомства, я все же решила еще раз уточнить: – «Молчаливая вода»? А такая бывает? – уточнила я, все еще сомневаясь. – А «говорливая» бывает? – захихикала я, потянувшись за следующей ложкой варенья. – Ба, ну скажи ей! – обиженно заорала Танька, призывая свою бабушку на помощь. – Бывает, деточка. Все бывает, – она вышла к нам из кухни, неся тарелку с высокой горой румяных оладушек, – Кушайте, пока горячие. Мы с Танькой наперегонки начали выхватывать обжигающие оладушки. С вишневым вареньем это было просто невероятно. Танина бабушка какое-то время молча наблюдала за тем, как мы, дурачась как маленькие, поедали оладьи. И потом вдруг заговорила тихо: – «Молчаливая вода» – это обряд такой на Ивана Купалу. Девушки незамужние так гадали на суженного. Мы с Танькой, не сговариваясь, притихли. Я даже блинчик отложила, так и не откусив. Уж очень тема актуальная. Особенно, когда тебе скоро восемнадцать, а с нормальными парнями, прямо скажем, не густо. А тут сразу «суженый»! –Вот! – победно воскликнула Танька, разрушая волшебство момента. – Я тебе об этом и говорю. Пойдем завтра гадать. Главное, венки правильно сплести. Я тебе сейчас все расскажу...
Шестнадцать видов трав. Ровно столько должно было быть в правильном венке для гадания. Танька просто горела энтузиазмом, ловко сплетая длинные стебли трав. – Красный мак защищает от сглаза и зла. Ромашка – символ нежности, доверия, и ... невинности, – чуть тише добавила подружка, хихикая. – Хотя, сейчас это как-то уже не актуально. Василек – это здоровье и сила. Барвинок, – Танька ловко обкрутила свой уже практически готовый венок гибкими стеблями с лаковыми жесткими листьями упомянутого растения. – Барвинок – это признание в любви. Бессмертник – здоровье, а тысячелистник – символ свободной воли. Вот. Ну как тебе? – с этими словами она примерила получившийся широченный венок из разнотравья. – Как клумба, – вынесла я свой «модный приговор», сосредоточившись на том, чтобы мой венок не разваливался, хотя это было и сложно. –Фу на тебя, – обиженно надула красивые губки Танька. – Ты просто завидуешь. У меня-то с Колей все серьезно. А у тебя парня нет. – Ну и что? – обиженно засопела я, вплетая еще одно растение. – Вот как нагадаю себе красивого и богатого – сама завидовать будешь. – Это еще кто кому завидовать будет? – воинственно воскликнула подруга. – Ой, еще ленты нужны. Я на свой три красные повяжу, потому что у меня парень есть. А тебе зеленая, – опять уколола меня она, но я не обращала внимания на ее шпильки. Меня больше всего волновало, что венок развалится еще до того, как я донесу его до воды. Или как только спущу на воду. А это, если верить Таниной бабушке, очень-очень плохой знак. Плохих знаков мне совсем не хотелось.
Гулянье было в самом разгаре. Я даже и не думала, что будет так весело. Мне, городскому жителю, все это казалось глупостью и надуманным весельем, но тут, посреди настоящего поля, вечером, среди таких же разгоряченных весельем и спиртным людей, мне было тоже здорово. Никогда бы не поверила. Если бы мне кто раньше сказал, что я буду так веселиться в деревне. – Пора, – Танька заговорщическим шепотом отвлекла меня, для надежности дернув за рукав. – Что? – пожалуй, не стоило налегать так на местные наливки, но как тут откажешься, когда тебе предлагают такие классные ребята. – Гадание. Помнишь? – еще тише прошипела Танька, оттягивая в сторону от компании парней, с которыми я веселилась. – А? Да, – я с тоской посмотрела на ребят. Сейчас мне точно не хотелось никуда идти. Да и зачем? Тут и так классно. –Эй, ты куда? – окликнули меня. – Скоро буду, – с энтузиазмом заверила я своих новых знакомых, все так же идя за целеустремлённой Танькой. Только сейчас я заметила, что за нами увязалась еще одна девушка. Кажется, ее зовут Оля.
Река была близко. От нее тянуло прохладой. Я искренне думала, что мы опустим свои венки в реку и все. Короче, что это быстро закончится, и можно будет опять вернуться к костру и гулянью на поле, но мы все шли и шли вдоль берега. Голоса и музыка становились все дальше. Ночь, вступившая в свои права, окутывала и немного оглушала после всего этого шума и веселья. Мы втроем молча аккуратно пробирались вдоль берега. Я сняла с головы свой венок и теперь нервно на ощупь подтягивала в нем травы, чтобы венок стал туже. Как-то за всем этим весельем я совершенно забыла, что венок еще мне пригодится, а теперь вот быстро на ходу старалась исправить ситуацию и при этом не споткнуться в темноте. Я помнила о том, что этот обряд называется «Молчаливая вода», потому что все делается в полном молчании. Почему? Не знаю. Но так надо. Поэтому я молча шла за девочками, стараясь не отставать, не спотыкаться о траву и корни, и боясь спросить: зачем мы так далеко идем?
Голоса уже давно стихли, а мы все шли. Разгоряченная после прыжков через костер, я начала ощущать сырость и прохладу от воды. По третьему разу подтянув и проверив свой венок, я решала, что сделала все что могла, и хватит. Глаза постепенно привыкли к темноте, и, аккуратно ступая в тишине, я начала проникаться моментом. Река ночью выглядела очень загадочно, а рябь на воде в свете убывающей луны завораживала и настраивала на мистику. И еще это молчание. В такой тишине любой звук или шорох казался слишком громким. Чем дальше, тем мы все медленней и медленней шли, аккуратно выбирая, куда ступать, чтобы не шуметь. Почему-то казалось, что чем меньше лишних звуков, тем правильней. Да. Именно правильней. В какой-то момент, Татьяна, которая возглавляла нашу молчаливую процессию, остановилась. Среди высокой осоки был небольшой деревянный пирс, чье отполированное дерево влажно блестело в лунном свете. Практически черная вода тихо накатывала на гладкие бревна, будто облизывая их. Осока покачивалась в такт набегающей воде. Я невольно сглотнула и отступила на шаг назад. Танька тем временем вытащила откуда-то три щепки и протянула по одной нам. Да. Теперь я вспомнила про лучины. Лучины обязательно нужны. Мы все трое сосредоточенно и молча закрепили свои лучины в венки. Моя подружка чиркнула спичкой о коробок, и я вздрогнула от этого звука. Маленькое яркое пламя спички слишком громко потрескивало, буквально разрывая тишину вокруг. Где-то рядом что-то небольшое плюхнулось в воду и пошли круги по черной воде. Поднеся к разгоревшейся спичке три лучины одновременно, мы зажгли их. Танька ловко двумя пальцами затушила спичку, убедившись, что лучины горят. Дальше она молча скинула свои балетки и первой, все в том же молчании, пошла босиком по деревянному настилу узкого пирса, который практически лежал на воде. Ее подруга так же босая пошла следом за ней. А я замешкалась, стараясь, не создавая лишнего шума и не роняя венок, снять обувь. Девчонки уже аккуратно спустили свои венки на воду, когда я догнала их. Мерно покачиваясь, два венка с маленькими горящими огоньками отплыли. Я же , проводив их взглядом, начала сомневаться. А вдруг я плохо сплела? И вдруг он сразу утонет? И что тогда? Это же означает несчастье или даже смерть! Может, не надо? Два венка поплыли по течению, и их хозяйки все в том же молчании ушли с пирса и вдоль реки пошли за своими венками. Я осталась одна и почувствовала себя глупо. Глубоко вдохнув и выдохнув, я опустила руки с венком в воду и, затаив дыхание, отпустила венок. И он поплыл. Я, не отрываясь, следила за ним. Казалось, если отвлекусь, то он утонет. А пока я на него смотрю, то все хорошо. Венок чуть отплыл от пирса, и видимо, подхваченный течением, поплыл по реке, как и у девочек. Не отрывая взгляд ни на миг, я пошла за ним вдоль берега, не глядя под ноги. Венок был сейчас важнее всего. В какой-то момент впереди на реке послышались хлопки о воду. Я даже не сразу обратила на это внимание, сосредоточившись на своем венке и огоньке все еще горящей лучины. Если лучина так долго горит, то значит, жизнь будет долгая. Еще бы жениха! Но шум приближался. И я поняла, что это лодка. Мы с девчонками как раз вышли к небольшой песчаной отмели. Тут не было осоки, и наши венки хорошо были видны. И лодка шла прямо на них. На ней было двое парней. Один сидел на веслах, а второй с каким-то мощным фонарем шарил лучом по воде. – Правее. Вижу. Давай весло. Я нервно моргнула и застыла, не понимая, что происходит. Парень с фонарем, взял весло и ... попытался подтащить к себе один из венков. При этом лодка как-то неудачно развернулась, и ее нос буквально потопил первый венок. Я пораженно замерла. Нечеловеческий визг отчаянья заставил меня вздрогнуть и обернуться. Танька выла в голос и заламывала руки. – Идиот! Ты утопил его! – орала она. – Чего? А это разве не твой? – парень на лодке продемонстрировал венок, который он выловил из реки. Но это был не ее венок. Танька разревелась и убежала куда-то, оставив нас одних. Ее подруга ошеломленно застыла и смотрела на свой венок в руках парня, а тот что-то недовольно и нецензурно выговаривал своему подельнику. В этом всем абсурде я позабыла про свой венок. И когда вспомнила, начала его истерично высматривать. Он был еще на воде. Но видимо, волна от лодки отбросили его чуть в сторону и теперь он крутился на месте, словно угодил в водоворот. Вздохнув, я взгрустнула. Если венок крутится на месте, то значит, замуж до следующего Ивана Купалы я не выйду. Ну, хоть лучина еще горит – жить буду долго.
С Танькой мы не были закадычными подругами и встречались только летом, когда я приезжала к родственникам в деревню. Поэтому, когда я в следующем году вновь появилась в деревне новость о том, что Танька утонула, меня, мягко говоря, напугала. Ее подруга все-таки вышла замуж за ее парня, и они ожидали первенца. А я же решила, что больше с водой шутить не буду и гадать тоже. Никогда.
|