Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

- Я люблю тебя, родная, - шепот в губы мягкие и сильнее нажим, подчиняя, раскрывая и скользя языком глубже, чуть ли не задыхаться Арли вынуждая. И на выдохе, глядя в ее блестящие от счастья глаза: - С Новым годом, любимая.

- Любимая, - широкая улыбка мимовольно расплывается на лице, - спасибо, родная, - осторожно приподнимается, чтоб притянуть Арли к себе ближе и обнять крепче. Тепло ее кожи ощущать кожей, а биение сердца - сердцем. - С Рождеством тебя, и пусть солнышко греет тебя своими лучами и дарит тепло, каждый день и каждую минуту, а звезды и луна следуют за тобой, освещая твой путь даже темной ночью. Я люблю тебя.

- Спасибо всем за заботу. Сейчас я активно набираюсь сил. Счастливого Рождества, Между.

Боль в груди. Удушающая. И каждый следующий вдох дается с трудом. Мне кажется, что лишь раз, лишь еще один раз я смогу вдохнуть и больше не буду ощущать разрезающее лезвие боли изнутри. Но это обман. Становится жарко. Лицо пылает, а все тело покрывает тонкая пленка холодного пота - контраст: жар внутри и лед снаружи. Мои руки неподконтрольно разуму тянутся к горлу, чтоб оттянуть, убрать удушающий захват, но удается только расстегнуть молнию горнолыжки. Морозный воздух тут же заползает за шиворот, обжигая и укутывая своими смертельными объятиями. Но мне все-равно. Перед глазами мелькают разноцветные пятна. Как в калейдоскопе, раз за разом сменяют они свой причудливый узор. Увлекая и соблазняя. Но с каждым глухим ударом сердца они обесцвечиваются и бледнеют, постепенно превращаясь в грязные серые разводы света на черном фоне. А потом я перестаю видеть даже их. Погружаясь в темноту. Туда, где нет ни боли, ни сомнений, ни разрывающей душу пустоты.

Др-р-р… др-р-р… др-р-р…
Раздражающая трель телефонного звонка вгрызается в сознание, резко разрывая хрупкую связь сна и воспоминаний.
- Слушаю, - мой голос хриплый, и я пытаюсь откашляться, чтоб убрать першение в горле, но только лишь слышу заискивающий голос мистера Хартманна, на языке расплывается противный вкус горечи.
- Мистер Фостер, я очень рад слышать вас. Надеюсь, вы в добром здравии, - слащавость так и льется из динамика телефона. Не замолкая ни на секунду, поверенный старого Фостера продолжает: - Мы ожидаем вас на подписании договора купли-продажи. Очень удачно нашелся джентльмен, который готов купить дом без осмотра и дополнительных экспертиз. Потому завтрашние торги можно отменить уже сейчас. Но мне необходимо ваше согласие, как единственного наследника мистера Армана Фостера. Когда мы сможем встретиться? Вам будет удобно завтра в десять в моем офисе?
Хартманн прет напролом и ждет любого звука, который можно было бы принять за согласие, но я молчу, обдумывая его слова.
Пятьсот квадратных метров пустоты - вот как я воспринимал дом, в котором рос и откуда так жаждал сбежать. Длинный коридор от входной двери и темная ниша под лестницей, но даже там было не спрятаться от его хватки. Нежеланный. Упертый. Кость в горле обдолбанного отца. Я.
Прикрыв глаза, мысленно открываю тяжелую деревянную дверь и заглядываю внутрь. Темнота, разрываемая тонким лучом света от входа. Шаг вперед, и под ногами слегка скрипит паркет из эбенового дерева, но я двигаюсь вперед, целенаправленно, к его кабинету. К толстой корке пыли, что белыми хлопьями покрывает все вокруг. К паутине, что растягивается между резными стульями. К пожелтевшим фотографиям трехлетнего мальчика со слишком серьезным для его возраста взглядом.
Столько лет прошло, как я покинул это затхлое место. Казалось, что хватит сменить жилье, окружение, но даже другой город не дает выкинуть воспоминания из головы. А, главное, полученную боль.
- Мистер Фостер, мистер Фостер, - раздается надсадный голос из динамика. - Вы меня слышите?
Выдох дается мне нелегко, но решение молнией рассекает сознание.
Хватит быть слабым!
- Я не продаю дом.
- Что? - на том конце слышится звон, и начинается суета. - Прерывается связь, и я не услышал вас. Мистер Фостер?
Я точно знаю, что старый проныра врет, но, четко выговаривая каждое слово, повторяю:
- Я не продаю дом.
- Но все бумаги уже подготовлены и осталось лишь… - Хартманн продолжает говорить, но я уже не слушаю, смотря на быстро мелькающие тени за окном, сливающиеся в единую серо-черную полосу разводов от развиваемой “Евростаром” скорости. Меня не интересует имя покупателя и то, сколько он готов отвалить. Как и проблемы с репутацией поверенного почившего отца. Меня интересует только то, когда я решусь снова переступить порог “родного” дома.
Через какое-то время в динамике телефона раздается тяжелый вздох:
- Мистер Фостер, документы на право собственности я передам вашему помощнику уже сегодня, - видно, что Хартманн делает над собой усилие, но продолжает совсем другим тоном. Тоном, который слишком легко принять за искреннюю доброжелательность, если ты еще молод и полон надежд. - Адам, если тебе понадобится какая-либо помощь, ты должен знать, что…
- Я все знаю и все помню, дядя Фрэд, - перебиваю, не дослушав. Не вижу смысла продолжать этот фарс. Дважды на те же грабли я наступать не намерен.
Долгие гудки в ответ вызывают у меня улыбку.

В раздумьях о прошлом быстро пробегает время, а лишь только стрелка часов останавливается на отметке десять, снова раздается трель телефонного звонка, а за ней еще одна и еще, пока я не принимаю вызов.
- С началом рабочего дня, Урсула. Что у тебя? - сразу перехожу к делу. Времени на формальную вежливость нет. Поезд замедляет свой ход, подъезжая к Брюссельскому южному ж/д вокзалу, и высокие ограждения с колючей проволокой на фоне бледно-зеленых степей сменяются на разношерстную толпу людей, снующих по перрону.
- Доброго дня, мистер Фостер, - быстрое предисловие, и бесцветный безэмоциональный голос миссис Шульц выдает отчет. - Презентация готова, как вы и просили. Курьер от мистера Хартманна привез конверт с документами - они у вас на столе. Мистер Охман настаивает на собрании акционеров сегодня после полудня. Что я могу ему ответить? На сколько созывать совет?
Поднимаю левую руку и смотрю на часы. Пять минут одиннадцатого. По крайней мере, два с половиной часа на машине до Дортмунда. Переодеться и принять душ могу не успеть, но...
- На два. К часу буду. Отправь Стефана ко мне за темно-синим костюмом и свежей рубашкой - переоденусь в офисе. Ямамото ответил?
- Да, мистер Ямамото поддержал проект открытия филиала “Kaspar Ohman AG” в Японии, но у него есть несколько предложений, которые он хотел бы обсудить при личной встрече.
- Где? Когда? - держа телефон плечом, одеваю пальто и пробираюсь к выходу из поезда. Гул людских голосов начинает давить, стоит лишь сойти с подножки.
- Он будет в Марселе где-то через три недели. Более точно сообщит позже.
- Хорошо, - рассеянно киваю, оглядываясь в поисках парковки. Где-то там должен быть прокат авто. - Спасибо, Урсула. До встречи, - быстро завершаю разговор и кладу телефон в карман, теперь обращаясь к коротышке, который возится с бумагами под вывеской “Sixt”. - Машинку по-шустрее и прямо сейчас.

430 евро и пятнадцать минут спустя резвый Jaguar XF Sedan мчит меня по трассе в сторону Лювена.
Сев за руль, я в который раз осознаю, что не люблю поезда и самолеты по одной простой причине: контролировать каждый шаг, каждое действие и принимать решения должен я сам. И сейчас, немного подруливая левой рукой, я наслаждаюсь управляемостью автомобиля, его чутким откликом на нажатие педали газа и с легкостью развиваемой скоростью до 250 км/час.
Огорченно смотрю на стрелку спидометра: слишком быстро “ягуар” достигает разрешенной на этом участке дороги скорости. Правительства Бельгии и Нидерландов накладывают слишком строгие ограничения для автолюбителей, а возиться с патрульной службой мне сейчас некогда. Но полторы сотни километров спустя об этом задумываться мне не приходится: на автобанах Германии ограничивающих скорость автомобиля знаков нет. Давлю “газ” в пол и слышу ответный рев двигателя, которому дали долгожданную свободу. Смех рождается где-то внутри, заставляя забыть обо всем и лишь наслаждаться скоростью.
- Добро пожаловать домой, Адам, - шепчу сам себе.


- Ты не можешь так просто исчезать на неделю!
Слышится звук удара кулака по столу, но я даже не оборачиваюсь, смотря в окно на разноцветные переливы закатного солнца. И ни на секунду не отвожу взгляда, чтоб не пропустить момент, когда ярко оранжевый диск закатится за небосвод, погрузив землю в мрачные сумерки. Переход ото дня к ночи. Лишь мгновение, которое меняет все.
- …ты слышишь меня, Адам? Я повторяю… - рычащий баритон сливается в единый фоновый звук, но вскоре и он становится раздражающим.
- Хватит, - делаю медленный вдох носом и разворачиваюсь, чтоб взглянуть на единственного оставшегося в живых человека, с кем я связан кровными узами.
Высокий мужчина среднего телосложения упирается двумя руками в дубовый стол, нависая и прожигая стальным взглядом. Несмотря на преклонный возраст, он все еще полон сил. Зачесанные назад седые волосы открывают высокий лоб, а низко посаженные густые брови делают взгляд еще более жестким. Несгибаемая воля и незыблемый авторитет Каспара Охмана держат мертвой хваткой страха с доброй примесью уважения сотни рабочих, менеджеров, управленцев, соучредителей и конкурентов. Но не меня. То время, когда я готов был следовать любому слову своего кумира, лишь бы заработать пару минут его внимания, кануло в лету и не вернуть.
- Мистер Охман, - вижу, как его перекашивает, когда я снова не называю его дедом, но уже не поправляет меня, - все вопросы мы уже обсудили не далее, как час назад в конференц-зале. Рост продаж оборудования Ohman за последние два года стабильный. Мы открыли пять новых представительств в странах постсоветского пространства, выиграли крупные тендеры на снабжение двигателями, насосами и трубопроводной арматурой, в том числе заложили оборудование в проекты строительств, планируемых на 2020-2025 года. Дела вашего детища идут, как нельзя лучше, и только это должно вас волновать.
Я подхожу к шкафу, раскрываю створки и, достав пальто, одеваю его, совершенно не обращая внимание на “посетителя”. Трансатлантический перелет и вторые сутки без сна - мне положен заслуженный отдых. Кто бы и что себе не думал.
- Я, - слышу скрип ножек отодвигаемого кресла и пару чеканных шагов, но продолжаю одеваться, накидывая на шею шарф, - я переживал за тебя, Адам.
Мне с трудом удается сдержать горький смех, но показывать деду, что меня задели его слова, не хочется. Подхожу к столу и забираю чемодан, бросив лишь один взгляд в сторону напряженно застывшей фигуры посреди кабинета.
- Я тебе не верю, - тихий шепот, поворот дверной ручки, и тут же улыбка трогает мои губы, такая же лживая, как и его слова. - Урсула, - беглый взгляд на всегда безупречный светло-серый костюм помощницы и стянутые в тугой пучок русые волосы, - предложи мистеру Охману чай, кофе, быть может, виски, а я - домой. До завтра.

- Любимая... - рассматривает подарок с удивлением и внутренним трепетом, - мы такие счастливые там. Ты так улыбаешься... - Прямо, как на коллаже, прижимает любимую к себе, затягивая на колени, и, обняв крепко-крепко, целует губы ее нежные. - Спасибо, - поцелуй, - спасибо, девочка, - снова поцелуй протяжнее. - С Новым годом тебя, родная. Я люблю тебя. Я безумно тебя люблю. - Смотрит в ее глаза прямо и повторяет: - Я люблю тебя, - а после обхватывает ее губы и пленяет, не давая и воздуха вдохнуть. Лишь им дышать.

Мелькающие огни ночного города, тени фонарных столбов, падающие на дорожное полотно, и яркие вывески уже закрытых до утра магазинов - Дортмунд погружается в ночь. Лишь редкий гул автомобилей раздается под окнами порядочных немцев, и снова тишина. Люблю это время суток, когда весь мир словно замирает, и только я живу.
Свернув на Хауптштрассе, притормаживаю, чтоб взглянуть на водную гладь реки Эмшер, и арендованный “ягуар” послушно останавливается. Мне даже не верится, что несколько десятилетий назад ее использовали для промышленных стоков. Сегодня ее берега ухожены, а кристально чистая вода, кое-где покрытая тонкой корочкой льда, переливается серебром в лунном свете. Но я видел проект по восстановлению, видел, сколько миллионов евро дед ежегодно инвестирует в него. Зачем жаждущему наживы и стремящемуся обогатиться любыми путями человеку делать это? Престиж? Работа на публику? Но не тридцать же с лишним лет подряд! Я не понимаю этого. И вряд ли захочу даже пытаться.
Снова жму сильнее на “газ” и выезжаю за пределы города, избегая узких пешеходных улочек и стремясь побыстрее вырваться из заточения каменного лабиринта жилых домов и офисных строений. Сбежать прочь от зацикленных мыслей в голове и изматывающих душу сомнений. Подальше от самого себя. Оставив лишь инстинкты выживания и угольно-черный асфальт, сжираемый колесами автомобиля.
Еще один круг по безлюдным дорогам пригорода Дортмунда, и я, кажется, готов уснуть. Не отдохнуть, а просто отключиться до утра, не думая не о чем. В глазах слегка мутнеет, а все мышцы тела ноют, как после изнурительной тренировки. Глушу двигатель и какое-то время еще смотрю на погасшую приборную панель, почти уговаривая себя разжать пальцы и отпустить руль.
Полупустая квартира, которую я привык величать домом, встречает меня тишиной. Хлопок входной двери, щелчок выключателя и тихий скрежет отодвигаемой створки шкафа-купе - единственные звуки, что легким эхом отражаются от окрашенных стен. Пространство, не ограниченное разделяющими перегородками, заполнено ровным бледно-желтым светом от светодиодных ламп, но я знаю, что с восходом оно сменится на теплые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь деревянные жалюзи панорамного окна у двухспальной кровати.
Прежде, чем снять пальто, выкладываю из карманов на низкий стеклянный столик визитки, бумажник, телефон, ключи, паспорт. И на свернутой вчетверо брошюре с расписанием поездов “Евростар” останавливается мой взгляд.
- Ар-р-рли-и-и, - протяжный выдох ее именем, и улыбка поднимает уголки моих губ вверх. На душе становится теплее, и вот так, от одного лишь воспоминания, жизнь приобретает краски.
Быстро бросаю пиджак на спинку дивана, раздумывая о том, как она, где она, добралась ли, а, может, еще в пути, и, главное, вспоминала ли обо мне. Ее взгляд с застывшими слезами на глазах при расставании показывал, что оно для нее было мучительно также, как и для меня. Но сейчас мой внутренний циник начинает нашептывать, что для того, чтоб стать центром ее вселенной, прошло слишком мало времени, и причина ее слез могла быть совсем в другом. Сознание тут же подкидывает картинку признаний девушки о больной матери, и все становится на свои места.
Галстук шелковой змеей опускается к пиджаку на спинке дивана, и я беру в руки телефон, чтоб набрать заветные цифры и сообщение, чтоб, ни много, ни мало, быть к Арли ближе.
“Здравствуй, сладкая. Как ты добралась? С мамой всё хорошо?” - читаю свое сообщение в который раз в ожидании ответа. Но его нет.
Секундная стрелка на часах движется слишком медленно, вынуждая меня нервничать и строить предположения: от самых банальных - она просто занята и ей не до телефона, до самых тревожных - что-то случилось, и она не может взять трубку. Вариант, что она не хочет отвечать именно мне, я не рассматриваю, иначе не было смысла оставлять номер.
Левой рукой дергаю ворот рубашки, что стягивает, словно тугим кольцом, шею, и наконец удается расстегнуть мелкие пуговицы, не выпуская телефон из пальцев правой руки. Удар сердца, выдох, и подношу телефон к уху, слушая, как производится набор номера и раздаются гудки. Снова и снова. Но без ответа.
В который раз нажимаю кнопку повторного вызова и жду, горя настойчивым желанием услышать звучание ее голоса сквозь сотни километров разделяющего пространства. И как можно быстрее.
- Алло?
Толика веселья, капля любопытства и добрая часть довольства в теплом бархате ее чувственного голоса заставляют меня с облегчением выдохнуть:
- Арли… это ты. Твой голос я запомнил навсегда. - Сажусь на диван и расслабленно откидываю голову на спинку, прикрывая глаза и прислушиваясь, чтоб ничего не пропустить. Но последующие слова девушки заставляют меня недоуменно нахмуриться:
- А я ваш не запомнила, месье.
Сами слова, напускной акцент и неожиданно вернувшееся “вы” на некоторое время выбивают почву из-под ног. Пытаюсь отринуть плохие предчувствия и, заполнив образовавшуюся тишину, пошутить в ответ, но в моих словах проявляется горечь разочарования, как бы я не хотел ее скрыть.
- Провела ночь с мужчиной и так быстро забыла? Наверное, я был совсем плох. Но, может, вкус земляники о чем-то напомнит?
Несколько секунд ожидания, которую отмеряет слишком громкий стук моего сердца, и тепло возвращается в звучание ее голоса.
- Вкус земляники помню плохо, а вот мужчин, с которыми я провожу свои ночи, не так уж много было в моей жизни, мистер Фостер, - слышу смех на том конце телефонной связи, но мое имя, скользнувшее с ее губ, лучше всего прочего успокаивает задетое самолюбие.
- Хм… даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. - Когда отпускает наваждение от мысли, что ночь, проведенная совместно в Сент-Панкрас, была для нее лишь не стоящим внимания эпизодом, проявляется ревность к тем немногим, которым посчастливилось провести с ней время от заката и до рассвета. И в этот момент мне совсем не думается о том, что это может быть только общение. Сознание подкидывает все более откровенные картинки тех “ночей”, и мне с трудом удается произнести короткое, но предельно честное: - Хотелось бы, чтоб ты, сладкая, помнила только меня.
- А если я буду помнить только тебя, что мне за это будет? - игривый вопрос, но ответ на него, что всплывает в сознании, весьма прозаичен: “Ничего, я буду просто любить тебя.” Но прежде, чем я успеваю и рот раскрыть, Арли продолжает уже без тени улыбки в голосе: - Я рада, что ты не выбросил брошюрку.
Совершенство в искренности, и мне безумно приятно ее признание, без изысков и ненужных прикрас. Тихий смех рождается вибрацией в глубине грудной клетки и срывается с моих губ, смывая остатки напряжения. Сложенная вчетверо листовка объединила нас, и мне хочется продолжить эту связующую нас нить разговора.
- Мне пришлось за нее побороться. Вырывали прямо из рук. - Сейчас, когда уже ничего не может помешать мне, воспоминание о разбросанных по перрону учебниках и исписанных с двух сторон листах веселит. И, если быть честным с самим собой, мне очень интересна ее реакция на мои слова-недосказанности. Какие предположения у нее возникнут? Но, так и не получив ответа в смс-сообщении, тут же делаю вторую, более ненавязчивую, попытку узнать, может, и слишком личное, но очень важное для меня. - Как ты, Арли?
- Ну я же звезда, - слышится тихий смешок из динамика, - и мой автограф дорого стоит.
Какое-то время я жду ответа на свой вопрос, но, так и не получив его, подавляю вздох. Мне не приятно осознавать, что Арли не хочет впускать меня в свою жизнь, но решаю не акцентировать на этом внимание и не настаивать. Мне важно, чтоб она сама захотела поделиться со мной переживаниями, а не отвечала, как на допросе. Потому сейчас я убеждаю себя, что мне достаточно слышать ее голос и тихий смех, чтоб понять, что у нее все хорошо. Пока достаточно.
- Но этот автограф мой, - все же прерываю тишину, собственнические инстинкты взыграли во мне, как никогда. - А я свое из рук не выпускаю, - добавляю категорично, подразумевая совсем не автограф, а саму девушку, которую, несмотря ни на что, считаю своей.
- И очень грозные у тебя были противники? - Арли с легкостью поддерживает ненавязчивый разговор. И, будто бы в курсе происшествия на вокзале, шутя спрашивает про “грозность” противника, вынуждая меня, тем самым, задуматься о том, как бы не упасть лицом в грязь.
- Ну, - делаю долгую паузу, но все же говорю, как есть, - растерянного паренька с кипой бумаг и учебников за “грозного противника” никак не посчитать.
- И у этого паренька ты еле отобрал рекламную брошюру? Он, наверное, яростный поклонник, раз тебе пришлось приложить усилия, - девушка смеется, но ее смех теплый и согревает, даже несмотря на то, что я и мои преувеличенные подвиги являются его причиной. Но после бархатные переливы сменяются заботой в голосе: - Ты дома уже, Адам? Выспался хоть?
Довольно щурясь, радуюсь даже таким личным вопросам. Быть может, это чистая вежливость, но мне хочется думать, что за ними стоит нечто большее.
- Наглости ему не занимать, это верно, - хмыкаю, а затем открываю глаза, рассматривая почти пустую квартиру с минимумом мебели. Белые стены, светло-серый паркет и в тон диван с парой кресел. Приоткрытые двери цвета беленого дуба в гардеробную и ванную. У окна - кровать с тумбочками по бокам, в углу - единственный горшок с зеленой растительностью с неизвестным мне названием, что выживает в мои долгие командировки только благодаря встроенной системе “умного” полива. Что говорить, если даже встроенной кухонной техникой я, кажется, и не пользовался ни разу, предпочитая заказывать готовую еду или же ужинать вне дома. - Если эту холостяцкую берлогу можно назвать домом, то да. Но полноценный отдых мне только предстоит, - говорю, надеясь, что завтра мне дадут, хотя бы, просто выспаться.
- А я за двое суток наконец добралась до горячей воды и мягкой постели, - ответное признание, и я слышу неясный шорох, словно Арли ворочается. В этот момент так хочется прорваться через километры, чтоб увидеть ее своими глазами, но вместо этого остается только спрашивать.
- М-м-м… ты вспоминала обо мне? Когда теплые ручейки воды стекали по твоему телу? - прислушиваюсь, в ожидании ответа. В ожидании ее тихого “да”. Расслабленность слетает с меня в один миг, а воображение уже рисует ее обнаженное тело, силуэтно выделяющееся сквозь запотевшее стекло душевой кабины. Лишь протяни руку и… Сжимая пальцы левой руки в кулак, я пытаюсь сморгнуть наваждение, но следующие слова слетают с губ прежде, чем сам осознаю их: - Ты лежишь сейчас? Я хочу представить тебя. Расскажи.
Тишина вынуждает меня напряженно податься вперед и опереться предплечьем в колено, но Арли все же начинает описывать окружающую ее обстановку:
- Огромная мягкая кровать, зеленое покрывало, а на мне только полотенце, - “Да, продолжай. Расскажи еще. Ну же, Арли!” - так и рвутся слова-одобрения с губ, но я молчу, боясь спугнуть девушку настойчивостью. - А нет, полотенца два, второе - на голове, - слышу смешок и снова неясный шорох.
Желание растянуть, на как можно дольше, это чувственное удовольствие “видеть” ее в своем воображении посредством льющихся из динамика смущенных признаний. Пусть и где-то на краю сознания я понимаю, что Арли мне не позволит далеко зайти, но сглатываю и, тщательно подбирая слова - искренность, только она, и вкрадчивая мягкость, - шепчу:
- Я хочу, - пауза, мне много чего хочется сказать, но выбираю наиболее скромное, - к тебе прикоснуться. Собрать кончиками пальцев оставшуюся влагу с твоего тела и ощутить вкус твоих мягких губ. - Да, в моих словах ни капли лжи. Все правильно. Я хочу.
Кровь все быстрее приливает к чреслам, заставляя их наливаться силой. Поправляю ширинку, пытаясь уменьшить давление молнии на эрегированный член.
- А-а-адам, - протяжный выдох моим именем, и словно физически касается меня ее теплое дыхание, принося сумашедшее удовольствие. - Но на моем теле не осталось влаги, - ее легкий протест вызывает предвкушающую улыбку.
- А если я опущу ладонь ниже, слегка разматывая полотенце и прикасаясь к твоему животу, Арли? - Не к животу я хочу прикоснуться, но действую по чуть-чуть, уже не желая, а жаждая ее чувственного отклика. Воздух, выдыхаемый моими легкими, кажется сейчас просто обжигающим. - Лишь легкие касания... - Соблазн на грани приличий. Или уже за гранью. Не понимаю, как еще держу себя в руках, слушая ее сладкие стоны.
- Ты невозможный мужчина, - слова ее льются шелком. - Ты хочешь только до живота моего дотронуться, Адам? Или ниже? Там, где горячо сейчас.
Контролирую вдохи, словно сцеживая воздух по чуть-чуть, и хрипло шепчу, представляя, как женские пальцы скользят по бархатистой коже слегка подрагивающего живота и ныряют меж бедер во влажные складки:
- Или, сладкая, и глубже, - расставляю шире колени, но боль от перекаченной кровью эрекции этим не унять. - Чтоб ощутить шелк твоей влаги и легкое биение пульса в такт сердца под пальцами.
Тяжелое дыхание в динамике телефона сменяется протяжными стонами. И я понимаю, что готов душу отдать, чтоб своими глазами увидеть, как она касается себя, как обводит пальцами пульсирующую горошину клитора, чтоб после я мог заменить их своими и, пропустив тугой комочек меж пальцев, стиснуть, срывая, тем самым, больше жарких стонов с ее губ.
- Ты… - вдох резкий не приносит облегчения, а словно еще больше кружит голову, разжигая безумную жажду. Видеть, слышать, ощущать. Глазами, ушами, каждой клеткой тела. Ее. Пальцы дрожат, но держу телефон крепко, впитывая ее стоны и хрипло подбадривая: - самая… нежная, горячая и до сумашествия желанная. Я хочу тебя, Арли, - простая фраза, наполненная откровенностью от первого и до последнего слова.
Стук сердца в ушах оглушает, но, затаив дыхание, вслушиваюсь в ее приглушенные стоны, частые хрипы, заменившие дыхание, и ритмичный шорох ткани. Представляю изогнутое дугой и стремящееся к наслаждению женское тело с широко расставленными ногами, согнутыми в коленях, и мои напряженные до боли мышцы рук мелко подрагивают в жадном желании обхватить, прижать, почти соединяясь бедрами, и толкнуть себя, заполняя до отказа. Рывком дергаю пряжку ремня, что давит на прижатый к животу член, но это дает только секундное облегчение. Мне нужно иное. Мне нужна она.
На некоторое время, крепко зажмурившись, погружаюсь в звуки, едва слышные, но они еще больше будоражат, пока не остается только пульсация крови от моего заходящегося, словно в приступе, сердца.
- Мистер Фостер, это был мой первый секс по телефону, - раздается тихий и расслабленный голос, слегка прерываемый неровным дыханием.
- Первый… - слово-выдох и пауза. Я не могу прийти в себя от ее признания, ощущая удовлетворение и неуместное сейчас, да и нереализуемое, желание быть первым для нее во всем. Пусть я и возбужден сверх меры, однако мозги мои еще на месте, чтобы верить в невинность Арли. Ее сексуальность, горячая страсть и самозабвенность погружения в чувственные удовольствия манят к себе, как магнит. “И не одного меня”, - шепчет внутренний голос. - Арли, я не отпущу тебя, понимаешь? Ты. Моя. - Что бы ни было до меня, сейчас и впредь лишь я, и мне важно, чтоб она осознала это. “Не отпущу,” - сжимаю руки в кулаки, пока не раздается легкий хруст корпуса телефона, что вынуждает меня опомниться, но легкие мои так продолжают работать, как кузнечные мехи.
- Ты ведь позвонишь мне завтра, Адам? - слышу медленный вдох в динамике, больше похожий на зевок, и понимаю, что девушку после полученного наслаждения клонит в сон. - Иначе, я сама тебе позвоню, - с наигранной угрозой произносит Арли, вынуждая улыбку расплываться по моим губам:
- И завтра. - “И каждый последующий день,” - мысли неозвученные. - Доброй ночи, сладкая. Думай обо мне. - “И только обо мне.”
- А ты обо мне, Адам, - слышу тихий шепот, и связь прерывается. Но я сижу, не шевелясь, и прокручиваю в голове весь разговор, разбивая его на фразы: от ее любопытного “Алло?”, соблазнительного “Ты хочешь только до живота моего дотронуться?” до сонного “А ты обо мне, Адам.”
Какое-то время спустя я выпускаю телефон из оцепеневших пальцев, встаю, медленно снимая полурасстегнутую рубашку с плеч, за ней - брюки с трусами, носки и направляюсь в ванную. Почти наощупь, как оглушенный.
Теплые струи воды ударяют в лицо, начиная расползаться ручейками по шее, плечам. Не расслабляя, нет. Но теплом обволакивая. И уже не понять, где воспоминания о недавнем разговоре, а где моя развратная фантазия о ней.
- Арли-и… - выдох и удар ладонями в кафельную стену душевой.
Стоит только лишь прикрыть глаза, сознание подкидывает картинки, где она на расстоянии вытянутой руки, умышленно медленно смывает пену со своего шикарного тела. Скользит ладонями от шеи, слегка задержавшись на ключицах, к мягким полушариям груди с торчащими сосками, и вниз, по плоскому животу к развилке бедер. Мне кажется, я даже слышу ее игривый смех и шепот: “Хочешь дотронуться? Хочешь?”
- Черт возьми, да! - рычу, разворачиваясь, и, спиной оперевшись о стену, ударяюсь затылком, пытаясь прийти в себя. Но моя ладонь уже накрыла пульсирующий от долго сдерживаемого возбуждения член и скользит раз за разом по нему, лишь слегка задерживаясь на чувствительной головке. Сжатие у основания, почти до боли, и движение вверх. Большим и указательным пальцем обхватив головку, веду вниз, едва касаясь и чуть оттягивая крайнюю плоть, и снова вверх, не сдерживая тяжелые выдохи.
Тем временем, на картинках перед внутренним взором резко притягиваю девушку к себе, заставляя ее вскрикнуть, но совсем не испугаться. Напротив, Арли смеется и окутывает жаром чувственного стона, соскользнувшего с ее губ: “А-а-ада-а-ам…” Я сминаю ее губы в беспощадном поцелуе, толкаясь языком меж них и трахая ее рот, пока всем телом вжимаю ее в стенку душевой, приподняв за ягодицы. И она обхватывает меня ногами, раскрываясь и выгибаясь навстречу моей жадной страсти.
- Р-р-рли-и… - рычание вперемешку с хрипами, и крепче сжимаю пальцами член, представляя ее. Стонущую под моим телом и по самые яйца принимающую меня. Я снова и снова вкалачиваюсь в своих фантазиях в податливое женское тело, слушая стоны, перемежанные с громкими выкриками моего имени. Вбиваю себя в ее мягкую плоть, ускоряясь и почти забывая дышать. Нет стопов и нет ограничений, лишь первобытный инстинкт отметить своей.
Ощущаю огненную тяжесть в мошонке, подбираясь к краю. Дерганные движения. Как стальные канаты, натягиваются все мышцы тела. И я, зажав основание члена в кулак, кончаю, орошая мощной струей семени низ живота.
- Ты моя, Арли, - хрип, отрывистый кашель в попытке прочистить горло и шепот: - Моя.

Приручение дикого зверя требует настойчивости, силы и терпения. Сызмальства, как только окрепли лапы и он еще не понял вкус своеволия, сделать это проще, а потому, чем раньше начнется процесс воспитания, тем лучше. Ласковые прикосновения, спокойствие и твердость в голосе, несмотря ни на что, а также вкусная еда - основы успешной дрессировки для правильного и комфортного взаимодействия хозяина со своим зверем. Но метод “пряника” не единственный и подходит далеко не всем, в том числе уже окрепшим, выросшим при щедром потакании и отсутствии какого-либо контроля, особям. Тогда лишь цепочка даст понять зарвавшемуся зверю, кто вожак стаи. Всегда нужно помнить, непослушание может приобрести агрессивный характер и нанести вред не только хозяину, но и окружающим. А потому, чтоб в тандеме человека и зверя именно человек был управляющим звеном, следует последовательно и методично идти к своей цели, прикармливая, приручая и подчиняя.
Я всегда знал основы поведения с дикой сворой псов, так как провел не одну ночь на улице, прижимаясь к теплому боку животного. Но не доверял ни единой секунды. Только тот, кто в данный момент времени сильнее, побеждает, оставляя побежденному обслуживающую роль. Потому четкое правило выбилось красными буквами на подкорке: “Не показывать свою слабость никому”.
Но сейчас, когда мне в качестве подарка двумя руками протягивают корзинку с кем-то живым и жалобно скулящим, я не могу понять, что делать и как реагировать. А потому делаю очередную попытку вежливо отказаться:
- Мистер Ямамото, это большая честь для меня, но, право слово, не стоит, - улыбаюсь так доброжелательно, как только могу, и слегка наклоняю корпус вперед, ожидая, пока нанятая миссис Шульц переводчица сбивчиво переводит мои слова.
Невысокого роста и крепкого телосложения японец наклоняет голову вбок, слушая мой ответ, а после снова бормочет с улыбкой на своем языке что-то для меня непонятное и также настойчиво держит пищащую корзинку передо мной.
- Мистер Ямамото польщен вашим отказом и знанием японских традиций, - вещает Оки, словно заражаясь небывалым подъемом энергии, что излучают хитрые глаза представителя якудзы. - И с огромной радостью и надеждой на взаимовыгодное сотрудничество на протяжении долгих лет просит принять щенка акита ину, как символ верности и преданности подкрепленных вашими подписями обещаний. - Ямамото часто кивает головой, словно подтверждая слова переводчицы, снова наклоняет туловище в поклоне и, вытянув вперед руки с корзинкой, замирает.
Я понимаю, что последующий отказ будет воспринят сильнейшим оскорблением вплоть до разрыва контракта, и, также склонившись, беру двумя руками подарок со словами:
- Благодарю вас, мистер Ямамото. Бесконечно счастлив, - держу улыбку на губах, делая Урсуле незаметный знак рукой, чтоб забрала и вынесла из конференц-зала источник пищащего звука.
Помощница быстро подходит ко мне, с ответным подарком в руках и самодовольно улыбаясь - именно она настаивала на его приобретении, хоть я в таком обмене не видел никакого смысла. Но сейчас признаю, что ошибался, и рад такой дотошности миссис Шульц в ведении переговоров с представителем одной из самых обидчивых наций в мире. А если, к тому же, вспомнить к какой организации он принадлежит, то дополнительной прибавкой к зарплате отметить отличного работника придется.
- В знак долгого и плодотворного сотрудничества, - повторяю тот же ритуал с протягиваем двумя руками и поклоном теперь уже моего подарка японцу, - примите от меня этот презент. Он лишь крупица по сравнению с ценностью наших деловых отношений, - говорю, а сам пытаюсь вспомнить, что же внутри этой коробки и на что я все-таки согласился после настойчивых пояснений проницательной миссис Шульц о необходимости мало-мальского сувенира. “Пивная кружка? Литровая бутылка “Jägermeister”? “Воздух Берлина”? Осколок стены?” - раздумываю, уже в третий раз протягивая коробку и слушая устами Оки слова Ямамото:
- Мистер Фостер, ваше дружеское расположение, готовность четко следовать намеченному курсу и исключительная внимательность к деталям, как ничто иное, радует сердце старика. Благодарю вас.
Начинаю злится, но держу уголки губ вверху, улыбаясь через силу, но тут японец-таки отвисает с режима “отказа” и, как священную реликвию, принимает подарок, еще больше кланяясь. Не знаю, что под подарочную обертку запихнула Урсула и обрадуется ли японец, когда развернет, но я искренне счастлив, что сбыл тяжесть с рук.
Серия улыбок, поклонов, обмен любезностями и даже рукопожатием, что вызывает небывалый восторг Ямамото от погружения в европейские традиции, но наконец эта изнурительная встреча подходит к концу, оставляя на фоне усталости глухое ощущение довольства от еще одного успешного проекта.
Иду к гардеробной на первом этаже, собираясь, как можно быстрее свалить отсюда, но меня останавливает окрик:
- Мистер Фостер, мистер Фостер, - сзади слышится частый перестук каблуков, и я останавливаюсь, прикрыв глаза и даже не обернувшись. - Мистер Фостер, что мне делать с этим… - Урсула пытается подобрать слова, но мохнатая мордочка акита-ину высовывается из той самой корзинки и издает писклявое “тяф”.
Медленно втягиваю воздух носом, отчаянно думая, куда бы это животное деть.
- В качестве прибавки к твоей зарплате? - делаю попытку пристроить щенка, но миссис Шульц даже бровью не ведет на мои слова, оставаясь неизменно собранной, строгой и отстраненной.
- Мистер Фостер, я не могу забрать его себе. У меня аллергия на шерсть животных.
- Давай сюда, - хмуро беру под мышку корзинку со слишком довольной мордой собаки. - Что-то еще?
- Да, - кивает и достает мой телефон из своего портфеля. - Вы забыли на столе.
- Спасибо, Урсула, - забираю свое, разворачиваюсь и устремляюсь к выходу, снова раздражаясь, вспомнив, как накануне встречи Арли сбрасывала мои звонки, один за другим.
- И, мистер Фостер, - снова тормозит меня помощница, - вам звонили. Женщина. Но она не представилась и передать ничего не просила.
- Когда? - одно слово с губ, и я уже набираю номер, чтоб услышать на том конце “Абонент находится вне зоны действия сети…” Сбрасываю и набираю снова, но все та же фраза повторяется вновь.
- Что ты ей сказала, Урсула? - разворачиваюсь и почти рычу, нависая над недоуменно отступавшей женщиной. И, как на зло, щенок в этот же момент начинает громко скулить.
- Я взяла трубку, сообщила, что вы заняты, и спросила, не нужно ли вам что-нибудь передать, но услышала короткие гудки в ответ, - миссис Шульц изо всех сил старается не показывать эмоций, но крепко поджатые губы демонстрируют обиду лучше всяких слов.
- Представиться, - цежу тихо, чтоб окончательно не сорваться. - Ты должна была представиться. - Нажав кнопку повторного набора номера, подношу телефон к уху и, проклиная все вокруг, выхожу на улицу, только чудом не стукнув проходящего мимо работника дверью.
Сажусь в машину, почти не глядя спихнув на соседнее сидение корзинку, и завожу мотор, прикидывая, к каким выводам пришла Арли, когда вместо меня на телефонный вызов ответила женщина. Что у меня есть жена? Так я говорил, что не женат. Любовница? Но, черт возьми, миссис Шульц всего лишь мой личный секретарь!
Резко торможу у обочины, не проехав и двух кварталов, и, раз за разом обхватывая крепче и отпуская руль, пытаюсь успокоиться и уговорить себя, что Арли вот-вот появится в сети и ответит. Стоит лишь подождать.
Тут же тянусь к телефону с надеждой увидеть смс с заветного номера, но панель уведомлений пуста. Хочется разбить это хреновое средство связи на мелкие кусочки, но прикрываю глаза и считаю вдохи и следующие за ними медленные выдохи. До десяти. Через некоторое время откладываю ни в чем не повинный телефон в сторону, нажимаю кнопку старта и срываюсь с места, не давая себе времени на раздумья.
- Мистер Фостер, в нашем отеле пребывание с животными запрещено!
Несколько бесцельных часов за рулем, когда энергия изнутри разрывает, а выход находит только в нажатии педали “газа” в пол, помогли бы снять напряжение, но постоянный писклявый скулеж под ухом выведет из себя даже мертвого. Не говоря уже обо мне, в конец разозленном на себя, на Урсулу, на Арли, на всех на свете. Даже на эту перепуганную девушку, что пытается преградить мне путь.
- Мистер Фостер, в нашем отеле пребывание с животными запрещено!
Смотрю в ее расширенные от испуга зрачки и четко выговариваю:
- Пеленку, стакан теплого молока и грамм пятьсот сырого говяжьего фарша в двести тринадцатый номер. Чем быстрее, тем лучше. Будьте так добры, - взгляд на бейдж, - Карина.
Писк, тихий щелчок открываемого электронного замка, и я толкаю дверь внутрь, заходя в комнату. Меня встречает идеально застеленная постель без единой складки и тщательно выглаженная одежда в шкафу, хотя утром я собирался в спешке и номер напоминал помещение после тщательного обыска полиции. Не долго думая, ставлю корзинку на пол и со вздохом говорю щенку:
- Ну вылазь, обустраивайся, - снимаю верхнюю одежду и подхожу к тумбочке у кровати, чтоб положить туда часы. - Пока мы живем здесь, и на лучшие условия надеяться, - стук в дверь перебивает мои слова, но я все равно заканчиваю фразу, - не приходится. Вот и твоя еда. - Единственное слово всплывает в памяти после сегодняшнего разговора с японцем, и я решаю так щенка и называть, - Хикари.
“Свет.”
В комнату на подносе вносят все, что я просил, ни единым словом не заикаясь больше о запрете проживания с животными, но я знаю, что это будет в полном размере включено в счет.
Стелю в углу пеленку и ставлю рядом миску молока и тарелочку с фаршем, показав щенку, но убрав большую часть на столик.
- Кушать, Хикари, - голос мой звучит излишне резко, но мелкое чудовище на своих коротких лапах переваливается в мою сторону. - Ну, может, мы и поладим, - едва слышно шепчу и подхожу к окну. Смотря и не видя.
Вдруг раздается тихий сигнал сообщения, и я резко разворачиваюсь на звук, ища телефон, который оказывается в кармане брошенного на кровать пиджака. Быстрое движение пальцев, чтобы мгновением спустя понять, что Арли в сети. Задерживаю дыхание в ожидании звонка, сообщения, хоть чего-нибудь. Но и спустя полчаса телефон молчит, хотя не увидеть то, что я звонил, она не могла. “Значит, не хочет,” - делаю вывод я и набираю ее номер сам.
Гудки раздаются один за другим, сливаясь в единый гул без ответа. Я набираю снова и снова, злясь и начиная мерять шагами комнату, пока не замечаю, как мелкий щенок пытается поспевать за моими шагами, что получается у него еще откровенно плохо.
- Лежать, Хикари! - смотрю в упор на пса, и он под моим взглядом ложится, а после еще и переворачивается кверху пузом, показывая свою безобидность.
Возношу глаза к потолку, выдыхая носом, и все же наклоняюсь, чтоб погладить и похвалить неразумное существо за послушание, а после пишу смс: “Арли, возьми трубку.” И прежде, чем отправить, добавляю слово “пожалуйста”.
Я не помню, когда использовал его в последний раз, отказываясь что-либо у кого-либо просить. Но сейчас мне нужно достучаться. Нужно услышать ее голос. Нужна она. И я прошу, надеясь, что Арли ответит. Хотя бы для того, чтоб высказать лично все, что она обо мне думает.

Время. Иногда оно течет слишком медленно. Так, что в каждой секунде помещается вечность. А иногда его очень хочется остановить. Но оно все-равно словно ускользает сквозь пальцы. Ожидание же растягивает время в ленту переживаний, которая постепенно истончается, чтоб после оборваться и оставить после себя гнетущую пустоту.
Я не могу заставить, уговорить, упросить Арли дать мне шанс хоть что-то объяснить. Длинные сообщения и регулярные звонки без ответа перерастают в некоторую традицию, когда телефон всегда в моей руке или зоне видимости. Единственное средство связи, что соединяет меня с ней.
- Хикари, гулять! - отрывистый приказ, и меховой боченок поднимается на лапы, готовый в прогулке.
Каждое утро мы выходим в одно и то же время из отеля. Он - обнюхивает всех прохожих людей и весело виляет хвостом, радуясь солнышку, я же - почти не обращая внимания на погоду и окружающих, смотрю в экран телефона. Просматриваю входящую почту, отвечаю на телефонные звонки и ищу во всемирной паутине любую информацию о ней. Читаю статьи о громких скандалах, грязных сплетнях и флере неизвестности о местонахождении певицы. Смотрю ее клипы, записи выступлений и невольно обманываю себя тем, что она улыбается и посылает поцелуи мне.
Натягивается поводок, и я останавливаюсь, поднимая взгляд и чуть щуря глаза от солнца. Щенок возится у магазинчика с продуктами и выпрашивает еду у молоденькой девчушки, что сидит за прилавком, словно и не сожрал с утра полную миску фарша, и не лежал после того на боку от чувства пересыщения.
- Хикари, рядом! - говорю, но даже не пытаюсь дернуть за поводок, давая мелкому псу возможность обдумать мои слова, принять верное решение и послушаться. Есть с чужих рук нельзя, чтобы не позволяли своим питомцам другие владельцы собак.
Эта наглая морда задирает нос вверх и медленно отступает от прилавка, словно делая мне одолжение. Дышу, контролируя каждый вдох, и наблюдаю за неспешными передвижениями щенка, но, когда акита-ину подходит ко мне и, сев на попу, поднимает на меня взгляд, все же опускаю руку на его мохнатую голову.
- Хикари, вредный ты, - чешу его за ухом, и щенок прикрывает глаза от удовольствия, - но вот есть в тебе что-то, - пытаюсь подобрать слова, но, вспомнив его кличку, говорю совершенно банальное: - Свет есть в тебе, плюшевая морда.
- У вас очень милый песик, - раздается сзади неуверенный детский голос.
- Спасибо, - лишь слово, бросив быстрый взгляд на расплывшееся в улыбке от умиления создание в сарафане в крупный горох, и уже щенку: - Пошли, разлегся тут, - ворчу, скрывая за придиркой нахлынувшие чувства, а после направляюсь дальше по улице, снова потянувшись проверить телефон.
Арли уже должна была проснуться. Каких-то несколько дней назад в такое время она бы уже прислала смс-сообщение с пожеланиями доброго утра, радуя меня улыбающимися смайликами, но не сегодня. Сегодня я, как и вчера, как и за день до того, набираю ее номер и слушаю гудки.
Не замечаю сам, как начинаю хмуриться, сведя брови к переносице. Беспокойно становится на душе и, не понимая источника тревоги, оглядываюсь по сторонам, вглядываясь в лица прохожих. Но вокруг лишь прибрежный город, пробуждающийся ото сна в лучах поднимающегося над горизонтом солнца, и спешащие по своим делам незнакомые люди.
Вдруг телефон замолкает, и из динамика перестают раздаваться даже гудки. Недоуменно пялюсь на экран, но повторный набор номера не проходит.
- Абонент находится вне… - сухо вещает оператор заготовленный текст, и с каждым словом я все больше злюсь. То ли от пульсирующего комка переживаний, что нарастает внутри, то ли от горького осознания, что мало меня пинали ногами в детстве. Мало. Из меня так и не выбили всю дурь.
Я все еще подсознательно ищу душевного тепла и отклика в людях. Я все еще впускаю в свое сердце надежду и позволяю глубже врастать симпатии. И ощущаю боль. От разочарования.
Наматываю на руку поводок, вынуждая щенка, который с трудом поспевает за моим быстрым шагом, жаться к моей ноге и вытягивать шею. Горло сдавливает мощный спазм. Мелькает мысль, что легче совсем отказаться от воздуха, чем ощущать боль. Но я дышу. Чтоб прочувствовать. Чтоб, наконец, запомнить - всем наплевать на твои настоящие чувства.
Надрывный скулеж проходит по краю моего восприятия, но я бессознательно поворачиваю голову в сторону звука и вижу из всех лап сопротивляющегося щенка, который, несмотря на боль в шее, пытается ухватиться зубами за поводок.
- Хикари, фу! - смотрю в слезящиеся глаза щенка с непокорным взглядом и… вижу себя: загнанного, но до последнего борющегося против несправедливости, ребенка. - Хикари, фу! - не отвожу взгляда, но в голосе исчезает сталь.
Щенок глядит недоверчиво, и спустя время медленно отпускает поводок. Но не взгляд. Смотря прямо в душу.
- Прости, - пес прижимает уши, но жмется теснее к моей ладони. - Мы найдем тебе лучшего хозяина, - говорю, не прекращая гладить, и четкая уверенность появляется в голосе: - Найдем. Но сначала я найду ее и узнаю правду.
Принятое решение очищает сознание от красного тумана злости, пусть и не стихает ее сила. Я всегда смотрел в глаза страху. Всегда. Но в этот момент погряз в болоте под названием “жалость к себе”, лелея свои “драгоценные” чувства. И в коротком бое взглядов несмышленый щенок акита-ину оказался сильнее меня и напомнил, кто я есть. Я тот, кто смотрит в глаза правде, распознавая под широкими улыбками и лживой дружбой желание обогатиться за мой счет. Под рьяной заботой, выставленной напоказ - желание управлять. Под словами любви, сказанными без единой капли симпатии за душой, и чувственными поддразниваниями - жажду подчинить, обеспечив себе безбедную жизнь на долгие годы. И сейчас я хочу знать истинные причины отказа Арлин Меррик. Без экивоков и моих ненужных домыслов. Как есть.
Беру акита-ину на руки и направляюсь в отель. Времени на промедление нет: на двенадцать встреча с японцем - он хочет попрощаться перед отъездом на родину. Мистеру Ямамото настолько понравилась совместная работа его проектантов с моими специалистами, что он не против дальнейшего расширения дочерней компании “Kaspar Ohman AG” в Японии и открытия представительств не только в столице, но и в отдаленных районах страны. Терять расположение такого хорошего партнера не хочется. Я должен успеть.
- Урсула, - и, не дожидаясь сонного “Доброго утра, мистер Фостер”, продолжаю, - мне нужно, чтоб ты узнала все, что только можно откопать, за, - взгляд на часы, - пять часов на восходящую звезду эстрады Арлин Меррик. Расписание выступлений, родственные, и не только, связи, контакты и имена людей, которые находятся рядом. И, главное, ее местонахождение. Ты записала все, что я сказал?
Слышится шорох, затем звон от падения чего-то явно хрупкого, а уже после этого неровный голос только что проснувшейся женщины, которая пытается всеми силами вникнуть в суть заданного вопроса:
- Да, да, мистер Фостер. Арлин Меррик, график концертов, связи, местонахождение. - Снова шорох в динамике телефона, и наконец голос моего секретаря перестает напоминать невнятное блеяние. - Договориться о ее выступлении на грядущем праздновании годовщины со дня основания?
- Нет, но можешь использовать этот повод для того, чтобы узнать больше. - Минута раздумий, и сообщаю то, что известно именно мне: - Она летела месяц назад к больной матери в частную клинику в Ницце. Возможно, она еще там. Мне нужен точный адрес.
- Мистер Фостер, - заминка в голосе миссис Шульц, словно она собирается что-то спросить, и, действительно, следом звучит: - Требуется мое присутствие на встрече с мистером Ямамото?
- Нет, там ты мне не нужна. Это неформальная встреча, - пауза и выдох.- Достань мне информацию, Урсула, - и кладу трубку.

- …а здесь график гастролей. Но сейчас он неактуален и, судя по нервному голосу агента мисс Меррик, будет значительно пересмотрен. Меня не стали даже слушать, когда я заикнулась о выступлении певицы вне запланированных концертов.
Стол в ресторане “Toinou” завален распечатками статей, всевозможными анкетами и фотографиями, на которых она улыбается, прижимается щекой к мужской груди, словно тая в объятиях, дерзко строит глазки фанатам или же отстраненно смотрит вдаль. На какое-то время я подвисаю, разглядывая снимки, ревнуя и осознавая, что мне ее не хватает. Ее внутреннего огня, ее улыбки, внимательного взгляда бездонно синих глаз, направленных на меня, и чувственной страсти в каждом движении женственного тела. Но я, пусть и с трудом, словно вырываю себя из ямы самоанализа, концентрируясь на главном. Мне необходимо знать ее настоящую, а не россыпь предположений из уст завистливой толпы.
- Кто это с ней? - мой голос резок, но я даже не замечаю этого, смотря, как Арли целует в щеку неизвестный мне хмырь.
- Доминик Меррик, двоюродный брат мисс Меррик. Они нечасто появляются вместе на публике, - голос Урсулы раздается будто бы фоном, пока я вспоминаю рассказы о неком “Доме”-юмористе, с которым Арли выросла, и их шуточных перепалках.
“Значит, брат,” - мысленно фиксирую соответствие.
- Есть еще среди них, - бросаю взгляд на разбросанные по столу снимки совершенно без опаски, что их кто-то увидит - днем в этом заведении посетителей с огнем не сыщешь, оттого оно так хорошо подходит для деловых встреч, - родственники?
Миссис Шульц, невольно демонстрируя идеальный французский маникюр, вытаскивает из стопки фотографию, где Арли кутается в объятия уже немолодого мужчины.
- Майкл Меррик, отец, крупный финансист. Работал долгое время в Нью-йорке на Уолл-стрит, но уже давно обосновался в Лондоне. Вот его контактные данные.
- У нас есть совместные проекты?
- Нет, - категоричный ответ, но затем менее уверенно, - точнее электронных записей этого нет, но, чтоб добраться в архив,…
- Нужно больше времени, знаю, - заканчиваю фразу вместо помощницы, тем временем просматривая газетные вырезки в поисках данных о больнице, в которой лечится мама Арли. - Урсула, ты ничего не сказала о ее матери.
- Ее имя Шарлотта дю Вилль, но это все, что мне удалось узнать. В Ницце семь клиник высокого уровня, но ни одна из них не дает данных о своих клиентах без согласия самих клиентов.
Меня охватывает противное чувство, что я что-то упускаю, что-то, что лежит на поверхности, но я в упор его не вижу. Раз за разом прокручиваю в голове телефонные разговоры с Арли, отрешаясь от эмоций, отбрасывая поддразнивания на грани приличий и ее мягкий смех, пытаясь вспомнить имена, описания местности - хоть какие-то зацепки, чтобы понять, где она находится сейчас. Циничный внутренний голос шепчет, что за эти дни молчания она давно могла не то, что перебраться на другую сторону земного шара, а даже обогнуть его не раз, но я затыкаю этот голос, напрягая память. Кажется, что подсказка так близка...
Вдруг имя лечащего врача всплывает в сознании и словно загорается красными буквами среди вязи слов о том, что маме Арли лучше, и целительный воздух Лазурного побережья действует гораздо лучше лекарств доктора Филиппе Кастемона.
- В какой из них работает Филиппе Кастемон? Мне нужен его номер телефона, - сжимаю руки в кулаки до хруста в пальцах и, подняв взгляд на миссис Шульц, вижу смесь беспокойства и недоумения на ее лице. Но спустя мгновение Урсула берет себя в руки и начинает отрешенно собирать все бумаги в папку, после чего оставляет ее на столе.
- Я перешлю вам необходимую информацию по электронной почте, как только смогу. - И с некой заминкой и словно оправдываясь: - Через три часа наш самолет. Нужно успеть собрать вещи и добраться в аэропорт.
Лишь мысль, одна лишь мысль оказаться дальше от Ниццы, от предполагаемого местонахождения Арли, и я начинаю закипать. Неосознанно и, казалось бы, беспричинно. Но все в душе противится этому, и хочется просто свернуть шею тому, кто озвучил эту мысль вслух.
- Я. Не. Лечу. - Каждое слово, как плевок, с моих губ, и я подвигаю папку к себе, снова начиная пересматривать и раскладывать фотографии, всматриваясь в лица, что окружают ее. - А ты лети, - ненадолго поднимаю взгляд на Урсулу и смотрю, как она согласно кивает мне, а после направляется к выходу из ресторана, так и не сказав больше ни слова.
Я же опускаю взгляд и внимательно рассматриваю улыбку и блестящий взгляд Арли на каждом из снимков, слегка касаясь кончиками пальцев ее кожи в попытке ощутить тепло. Перечитываю короткие сведения о составе ее семьи, запоминая имена близких. Узнаю о месте ее рождения, интересах, образовании, творческом пути и полученных наградах, пытаясь представить за этими сухими данными ее характер. Увидеть ее.
- Мистер, вы будете что-то заказывать?
- Что? - тру глаза пальцами, чтоб убрать колющее ощущение песка под веками, но помогает не особо.
- Вы будете что-то заказывать? - учтивый администратор наклоняется ко мне, стараясь пробиться сквозь шум голосов. И тут я понимаю, что просидел за этим столом до самого вечера, и теперь пустующий ресторан заполнился посетителями, которые захотели вкусно поужинать неизменно свежими здесь морепродуктами.
- Нет, благодарю, - сгребаю свои вещи со стола в кучу и, запихнув в портфель, встаю. В номере отеля - в том месте, что я уже привык отождествлять с домом, - меня ждут.

- Хикари, гулять! - в который раз раздается мой приказ, но пушистый комок шерсти не выкатывается из-под кровати, сколько его не зови.
Быстрый взгляд на экран телефона и разочарованный выдох носом. Миссис Шульц до сих пор не выяснила контакты врача, что лечит мать Арли, хотя прошло уже более двенадцати часов и Урсула должна бы сидеть на своем рабочем месте в Дортмунде. Смотрю на часы и осознаю, что я слишком тороплю события: до начала рабочего дня еще полчаса.
- Хикари! - снова переключаю внимание на щенка. - Да, вчера ты провел целый день взаперти, - “И голодный,” - добавляю мысленно, ощущая ростки вины в глубине души. - Но я же пришел и прикормил. Даже погладил и разрешил спать в кресле! - пытаюсь воззвать к чувству справедливости наглого существа и сам себе удивляюсь от того, на какие ухищрения я иду.
- Хикари, ко… - очередной приказ прерывается звуком входящего сообщения, - мне, - договариваю автоматически, но реакция пса становится уже не важна.
Я быстро просматриваю длинный текст, чтоб среди информации о квалификации доктора Филиппе Кастемона найти его номер телефона. Мобильный, городской, какой-нибудь. Мои нервы на пределе, и кажется, что я просто теряю драгоценное время. Не могу понять сам, что ощущаю, но с каждой минутой гул в грудной клетке нарастает, заставляя легкие гореть огнем.
Копирую нужные цифры в окошко набора номера и нажимаю “вызов”, тут же поднеся телефон к уху. Пару длинных гудков спустя на том конце раздается мужской голос:
- Слушаю.
- Доктор Филиппе Кастемон? Меня зовут Адам Фостер…
Наверное, никогда в жизни я так быстро не проговаривал слова, пытаясь на едином вдохе выдать все, что мне от него требуется. Короткие сухие фразы сменяются запутанными и нелогичными, даже для меня, пояснениями о причине звонка. Но я не замолкаю ни на секунду, пока недоуменный голос доктора не прерывает меня:
- Шарлотту дю Вилль забрал из клиники ее супруг, но... - мистер Кастемон замолкает на какое-то время, словно сомневаясь в правильности или тактичности говорить мне, по-сути постороннему человеку, что-либо о своей пациентке.
- Но? - повторяю за ним последнее слово, пытаясь подтолкнуть к ответу. Сердце бьется о грудную клетку, словно сумасшедшее. - С миссис дю Вилль все в порядке? - вопрос срывается с губ помимо воли. Молчание доктора вместо ответа вынуждает меня сделать глубокий вдох.
- Она скончалась несколько дней назад, мистер…
- Фостер, - автоматически добавляю свое имя, заполняя паузу, но никак не могу сопоставить слова Арлин о том, что маме лучше, с услышанным сейчас.
- Я больше ничем не могу вам помочь, мистер Фостер.
Тишина в динамике становится гнетущей. Я медленно отнимаю телефон от уха и смотрю на экранную заставку, пытаясь сложить два и два.
- Несколько дней назад… - мой голос звучит растерянно, а перед глазами возникает воспоминание. Яркое и красочное, словно я вернулся в прошлое на вокзал Сент-Панкрас и снова вижу блестящие от сдерживаемых слез голубые глаза Арли и ее подрагивающие губы.
- Где ты? Арли, где ты? - хрипло шепчу, горло сдавливает словно обручем, и слова даются с трудом. - Где ты?
Я снова набираю ее номер и звоню, слышу слова оператора и набираю снова, с твердой решимостью звонить до тех пор, пока она не появится в сети. Пока не возьмет трубку, и я не услышу ее голос. Пока не узнаю, где она. Чтобы быть рядом.
В голове прокручиваются слова Урсулы про сбитый график выступлений и нервозность ее агента. Вспоминаются безуспешные поиски любой информации о местонахождении Арлин в сети: интервью, фотографии, заметки в интернет-изданиях. И слова доктора о смерти самого близкого для нее человека вынуждают снова и снова слушать уже заученные мной фразы про абонента вне сети, но набирать снова.
- Черт возьми! - телефон летит на кровать, подпрыгивает и теряется где-то в скомканной постели, пока я пытаюсь успокоиться и не разбить на мелкие кусочки всю мебель. От безысходности.
Крепко сжимаю и разжимаю кулаки, смотря, как костяшки пальцев белеют и натягиваются сухожилия на запястьях. Затем, сделав глубокий вдох, встаю и ищу в россыпи фотографий и всевозможных распечаток контакты ее родственников. Мне все-равно кто, лишь бы узнать, где она. Скан визитки Майкла Меррика попадает в поле зрения почти сразу, и я, вытянув лист бумаги формата А4 из папки, бросаюсь к кровати за телефоном.
Спустя пару минут подушки и одеяло валяются кучей на полу, а я слушаю звонки без ответа. Перезваниваю, но вызов сбрасывают, а мгновение спустя приходит сообщение с шаблонным текстом “К сожалению, сейчас я не могу ответить. Перезвоните позже.”
Рычу от злости, меряя шагами комнату вдоль и поперек. Мозг быстро обрабатывает возможные варианты, но бездействие словно сковывает изнутри. Круг второй, третий, и я останавливаюсь посреди номера. Оглядываюсь, взвешивая решение, а после достаю дорожную сумку и начинаю быстро скидывать в нее вещи. Я не знаю, куда нужно ехать, но сидеть на одном месте не могу.
- Двести тринадцатый номер. Мне нужна машина, настолько быстрая, насколько сможете достать в течении получаса, - даю указание девушке на ресепшн.
- Вы съезжаете, мистер Фостер?
- Да, - не оставляю себе пути к отступлению и кладу трубку внутреннего телефона.
Небольшая сумка в руке, портфель и полнейший бардак в номере, и я рывком открываю дверь. Но шорох и скулеж заставляет меня обернуться.
- Твою… - ругательство слетает с языка мгновенно, как только я осознаю, что чуть не оставил подаренную псину в отеле.
Выпутываю щенка из одеяла, еще раз оглядываюсь, но, не заметив больше ничего подозрительного, покидаю номер с пушистым существом под мышкой.

- Слушаю.
- Мистер Фостер, добрый день. Вы видели письмо по электронной почте? - голос помощницы звучит несколько испуганно, что ей совсем не свойственно.
- Информацию на доктора Кастемона я получил. Спасибо, - кладу дорожную сумку в багажник и закрываю с глухим хлопком.
- Нет, я нашла новую информацию о мисс Меррик… - Урсула продолжает что-то говорить, но я уже отнимаю телефон от уха и проверяю почту, чтоб не со слов, а своими глазами увидеть. И тут же натыкаюсь на фотографию, которая словно выбивает из меня весь дух.
Арли потухшая, бледная. Ее кожа словно истончилась так, что начали проглядываться голубые нити вен. Глаза опущены и ни тени улыбки на неизменно прекрасном лице, лишь глубокая скорбь. Мне так хочется ее обнять, прижать к груди и укутать, спрятав от всего мира. Это желание бурлит во мне и, не находя выхода, горячит кровь.
Мой взгляд опускается ниже, останавливаясь на сегодняшней дате и подписи под снимком. Читаю текст по диагонали, сразу выцепляя слова “восходящая звезда”, “больная мать”, “похороны”, “кладбище Шато”.
- Ницца… она в Ницце, - выдыхаю резко, не замечая, что говорю вслух. И, поднеся телефон к уху, бросаю два слова: - Спасибо, Урсула. - А потом сажусь за руль и срываюсь с места, не обращая внимание на щенка, что подтянул под себя лапы и вжался в сидение, едва слышно скуля.
Цепь светофоров на пути, туннель, что ненадолго перекрывает солнца свет, и медленно движущиеся впереди машины. Настолько медленно, что возникает желание их, если не столкнуть с дороги, то выйти из салона и перенести на обочину, тем самым освободив себе путь. Резко дергаю руль вправо, вклиниваясь меж двух авто, а после снова возвращаюсь в левую полосу, подрезая машину сзади. Слышу длинный сигнал клаксона вслед, но мне все-равно. Напротив, я сильнее жму на “газ”, чтоб вырваться из заточения города на трассу. И как можно быстрее.
Я то и дело поглядываю на часы, и быстрый бег секундной стрелки заставляет нервничать меня еще сильнее и разгонять Mercedes-Benz Е-класса по трассе до 180 км/час, наплевав на все правила и запреты. Потом, со стопкой штрафов я разберусь потом.
Не сбавляя скорости, снова набираю номер Майкла Меррика и чуть не выпускаю телефон из рук, услышав сквозь шум за окном спокойный мужской голос:
- Ваш звонок совсем не вовремя, но вы звоните не первый раз. Чем могу быть вам полезен?
Слова застревают в горле от переживаний, но шанс узнать местонахождение Арли я не упущу.
- Меня зовут Адам Фостер. Мы с вами не знакомы, но я знаком в вашей дочерью. - Перестраиваюсь в крайний левый ряд, опережая красную “ауди”, но продолжаю говорить правду. На меньшее я и сам не согласился бы. - Я не могу дозвониться до нее последние несколько дней. Сначала она просто не брала трубку, теперь - вне сети больше суток. Я не знаю, ни где она, ни что с ней. А после случившегося...
Тишина в трубке вынуждает меня говорить дальше, крепче сжимая руль левой рукой.
- Я сейчас на трассе А8 недалеко от Канн, еду к ней, - пауза. - Я знаю, что Арлин была в Ницце, но… - “Черт, что же я должен сказать еще?” - я даже не знаю адреса.
- Молодой человек - я не запомнил вашего имени, уж простите - я, действительно, вас не знаю, - пауза, и на том конце телефонной связи слышится вздох. - И в то, что вы говорите, сложно поверить.
Я уже набрал в легкие побольше воздуха, собираясь уговаривать, упрашивать сказать мне, где найти Арли, но тут раздается короткое:
- Коломар, улица Бао, 33. И я очень надеюсь, что вы сказали мне правду.
- Адам Фостер. Меня зовут Адам Фостер. Спасибо, - говорю, но вскоре меня уже никто не слушает. Майкл Меррик положил трубку.
Мои пальцы сильнее обхватывают рулевое колесо, удерживая машину на дороге, несмотря на высокую скорость и боковой ветер. Мне так хочется мгновенно перемахнуть разделяющие нас километры, но выжать много из этого куска железа не получается. В который раз смотрю на приборную панель и замечаю заканчивающееся топливо.
- Твою… - сворачиваю на ближайшую заправку и выскакиваю из машины до того, как ко мне успевает подбежать заправщик. - До полного, - рычание вырывается вместо слов, и приходится повторять медленней: - Полный. Мне. Побыстрее.
Минуты ожидания и нервный взгляд на машину, словно это поможет бензину переливаться из цистерны в бак быстрее. Присматриваюсь и вижу, как из бокового окна выглядывает щенок, уперевшись передними лапами в дверь, и периодически бьет когтями по стеклу.
“Как все не вовремя-то!” - ударяю кулаком о стойку, пытаясь хоть немного сбросить накопившееся напряжение, и думаю о том, что нужно было оставить щенка в любом ближайшем приюте для животных, а не брать с собой.
- И воду посчитайте. Негазированную, - бросаю кассиру, а после, расплатившись и схватив бутылку, иду к машине и, открыв пассажирскую дверь, вызверяюсь на пса: - Хикари, у тебя три секунды на личные нужды. Я не шучу.
Акита-ину осторожно спрыгивает с сидения и, отойдя к газону, поднимает заднюю лапу, а спустя некоторое время снова бодро запрыгивает в салон, словно опасаясь, что я опять могу о нем забыть. Качаю головой и, вылив на асфальт поллитра воды и смыв, тем самым, “отметину”, захлопываю за щенком дверь, а после сажусь на водительское место.
- Больше остановок не будет, - завожу двигатель и возвращаюсь на трассу, радуясь тому, что расстояние между мной и Арли быстро сокращается.

Улица Бао находится на окраине Коломара. Крутой склон, последний ряд домов и горы, что гигантскими великанами нависают вокруг. Я готов был прочесывать улицу за улицей в Ницце, но именно в Ницце. И потому еще раз мысленно благодарю отца Арли за помощь, понимая, что сам бы в эту глушь не смог быстро добраться.
Мое сердце заходится от неясной тревоги, болью отдаваясь в висках. Поначалу кажется, это опасение, что я пропустил поворот и подъехал не туда. Но, даже увидев табличку с нужным номером дома, тревога не утихает, становясь с каждым мгновением только сильнее.
Паркуюсь, не заезжая во внутренний двор, хоть и замечаю, что ворота не закрыты. Мне кажется это странным, как и звенящая тишина, что давит на уши. Не теряя ни минуты, я быстрым шагом вхожу на территорию, и темнота разрывается белым светом луны, укрывая все вокруг словно серебристым покрывалом. На душе становится еще более беспокойно.
Взбегаю по ступенькам, собираясь постучать, но, против всех правил приличия, не делаю этого. Спускаюсь вниз и обхожу дом, даже не поднимая взгляд вверх, на окна. Прислушиваюсь.
- Арлин? - спрашиваю, различая вдалеке неясный всплеск воды.
Не понимаю, что со мной, но ноги несут меня за дом, и я перехожу на бег, повышая голос:
- Арли! - выкрикиваю ее имя, ненавидя тишину в ответ. - Арли!
Широкая веранда освещена аккуратными фонарями под навесом, но на ней никого. Смотрю по сторонам, почти не замечая красоты открывающегося вида на горы, и мой взгляд останавливается на темном пятне на колышущейся водной глади бассейна. Удар сердца, и пока мозг еще не осознает происходящее, тело действует на одних инстинктах.
Я не ощущаю холодной воды. Я не ощущаю тяжести намокнувшей одежды. Я не дышу и не слышу ни единого звука. Время словно замирает, и до того, как оно ускорит свой бег, нужно успеть.
- Черт возьми!
Ее тело такое легкое, а длинные волосы шелком расплываются по воде, но я крепко держу девушку в объятиях, вытаскивая из воды.
- Арли, ты не смеешь!
Я почти не слышу себя, хотя понимаю, что кричу, снова и снова нажимая двумя руками на ее грудную клетку и затем вдыхая в ее легкие свой кислород. Ритмично. Вынуждая ее тело выгибаться, сопротивляясь моим действиям. Но моя воля сильнее.
Раз. Два. Три. Вдох.
- Дыши!
Раз. Два. Три. И снова.
- Ну же, Арли!
Я не отрываю взгляда от ее бледного лица, решительно заставляя мышцы ее сердца сокращаться. Касаюсь ее мягких холодных губ, обжигая своим дыханием, но отдавая ей себя до последней капли.
- Дыши! - зло рычу, снова положив ладони на ее грудную клетку. - Дыши!
Вижу, как задрожали ее ресницы, а после тело, словно сжимаясь пружиной, выталкивает из легких воду. Девушка отпихивает меня, подтянув ноги, и отползает, судорожно кашляя и пытаясь прийти в себя.
Выдох облегчения срывается с моих губ, и я привлекаю Арли к себе, обнимая за талию, чтоб ощущать движения ее грудной клетки и стук сердца. Чтоб каждой клеткой тела прочувствовать, что опасность позади. Я прижимаюсь губами к ее виску и радуюсь легкой пульсации крови.
Девушка отклоняется, смотрит на меня снизу вверх, словно узнавая и не узнавая одновременно, а затем замахивается и обжигает мою щеку пощечиной.
- Двуличный мерзавец! Как посмел явится сюда, после того, как соврал мне?! - выкрикивает она, пытаясь вырваться из кольца моих рук. - Отпусти меня!
Смотрю в ее полыхающие возмущением глаза, но взгляд невольно соскальзывает на каплю крови, что спускается по щеке:
- Я никогда тебе не врал, - отвечаю, но подвигаю ее ближе, чтоб рассмотреть, откуда кровь. Зажимаю девушку коленями и, крепко держа ее голову, распутываю непослушные пряди волос, пытаясь понять, где кровь, а где просто вода. - Я звонил тебе, звонил пожелать доброго утра, но у тебя даже на смс не хватило времени, не то, что ответить. Ты слышала по телефону моего личного секретаря.
- Так теперь называют любовниц? Удобно, ничего не скажешь, - каждое ее слово сочится ядом. - Пусти меня, Адам!
Я не понимаю, откуда у нее столько сил на борьбу со мной. Промокшая до нитки, с кровоточащей раной на голове, но продолжает брыкаться. Черт возьми, ее сердце не билось каких пять минут назад!
- О каких любовницах ты говоришь? Миссис Шульц замужем, - еще одна попытка объяснить, и я хмурюсь, заметив, что кровь не останавливается, впитываясь в мокрые волосы, а женское тело начинает бить мелкая дрожь.
- Так ещё удобнее, правда? Никаких обязательств, никаких обещаний, - тяжелый вздох срывается с ее губ, и Арли на пару мгновений прислоняется лбом к моему плечу, но тут же отстраняется. - Ты отпустишь меня или нет?
- Нет. На все вопросы.
Мне хочется побыстрее закончить этот разговор и, затащив девушку куда-нибудь, где тепло и есть аптечка, спрятать. Я не понимаю, как Арли оказалась в воде, и это заставляет все мышцы моего тела напрягаться, чтоб быть готовым в любой момент защитить. Но от чего? Ее ударили? Кто? Зачем? И почему первые ее слова были сказаны обо мне? Так, словно именно я самая большая угроза в ее жизни.
- Зачем ты приехал, Адам? Возвращайся к своему “личному секретарю миссис Шульц”, а меня оставь в покое.
Безысходность в ее голосе пугает, и я приподнимаю ее подбородок, чтоб, заглянув в глаза, сказать:
- Я приехал к тебе, - правда в четырех словах, но и эта искренность не находит в ней отклика. - Если тебе не нужна правда, то она нужна мне.
- О какой правде ты говоришь? - ее губы изгибаются в горькой усмешке. - О правде, что ты позволяешь своим любовницам отвечать на свои телефонные звонки, когда сам занят? Интересно, чем ты был так занят? Душ принимал после жаркого секса? Или вышел покурить? А теперь вешаешь мне лапшу на уши, рассказывая байки про личных помощников.
- Я позволяю отвечать только своему секретарю, - смотрю в ее глаза не отрываясь, - и не во время душа, а деловых встреч. Я не всегда могу взять трубку, - поясняю, как пояснял бы ребенку малому, - иногда выйти посреди совещания не получается. - Замолкаю, но спустя пару мгновений все же отвечаю на выпад про курение после “жаркого секса”. - И я не курю, и тебе не советую.
- Нужны мне твои советы, большой босс, - Арли отворачивается, разрывая зрительный контакт, и снова пытается отстраниться. - Пусти, у меня ноги занемели.
- Нужны, раз делаешь такие выводы, - быстро оглядываюсь и поднимаюсь на ноги, не выпуская девушку из объятий. Да, нужна чистая сухая одежда для нее и тепло. Надеюсь, что в доме это все есть, и там безопасно. Хотя - признаюсь сам себе - неясная тревога где-то глубоко внутри не утихает. - Где твоя комната?
- Не твое дело, Адам, - она отпихивает меня, пытаясь самостоятельно встать на ноги, но качается, словно на ветру. - Ни мои нужды, ни моя комната.
- Это я решу сам, - твердо обхватываю ее локоть, придерживая, несмотря на сопротивление и явное нежелание принимать какую-либо помощь от меня.
- Решай, что хочешь и как хочешь, - Арли отталкивает мою руку и тут же начинает оседать на землю.
С моих губ уже готовы соскользнуть ругательства, но я сдерживаю их, беззвучно проклиная все вокруг, и, заключив в объятия, подхватываю сомлевшую девушку на руки. Ее обморок меня пугает не на шутку. Я прижимаю Арли к себе теснее и быстро поднимаюсь по ступеням, надеясь, что дверь с веранды открыта. Дергаю ручку на себя, придерживая голову Арлин, чтоб лишний раз не травмировать, и сам не замечаю, как проговариваю:
- Арли, тебе нельзя спать. Нельзя. Давай расскажи, какой я козел или куда там, ты говорила, мне направиться, но не отключайся, черт тебя дери! - в конце фразы рычу, ударившись ногой о кресло, что стоит прямо перед лестницей.
Весь первый этаж напоминает место гуляний: открытые бутылки спиртного, бокалы с недопитым вином, почти нетронутые закуски на небольших столиках у стены. С одним лишь различием - людей нет, словно они просто испарились.
Слегка подкинув на руках, перехватываю девушку чуть выше и тянусь к бутылке виски - в том, что наверху будет полноценная аптечка я уже сомневаюсь. Но мои действия срывают с женских губ протяжный стон, хоть глаз Арли так и не открывает.
- Умница, - продолжаю нести бред, - и теперь открой глаза. Ты же хочешь быть в сознании, когда я буду снимать с тебя одежду? А я буду, - медленно поднимаюсь по лестнице, прислушиваясь к неровному дыханию девушки и малейшим шорохам вокруг.
Мои ли слова тому причиной, но Арли на пару мгновений приоткрывает глаза и шевелит губами:
- Даже не мечтай… наглец...
- Да, но сначала мы найдем твою комнату, - толкаю одну дверь за другой, высматривая ту, что хоть чуть-чуть подходит под описание, что я слышал по телефону. - И не эта…
Голос мой мягкий и вкрадчивый, но пинаю я очередную дверь совсем не мягко и тихо - громкие хлопки эхом разносятся по дому. Я закипаю внутри от всеобщей безалаберности и никак не могу понять, почему Арлин осталась одна. Как оказалась на улице после захода солнца? И в воде? Что вообще здесь происходит? Еще эта тишина. Давит. Дышу носом, с трудом сдерживаясь.
Открываю ногой дверь в следующую комнату и вижу широкую кровать с зеленым покрывалом, что в свете луны отдает серебром. Улыбка поднимает уголки моих губ, хотя мне совсем не до смеха.
- А я предупреждал, - нарочно говорю, как можно более зловеще, и опускаю Арли постель, не забыв плотно притворить дверь.
Меня в первую очередь волнует рана на голове. В блеклом лунном свете рассмотреть что-либо не представлялось возможным. А потому, оставляя на полу мокрые разводы, иду в ванную и вытряхиваю из шкафчика вату, бинты и даже дурно пахнущую жидкость, которую, исходя из прилагающейся инструкции, используют для обеззараживания ран. Возвращаюсь в комнату с добытым “джентльменским набором” и, скинув с себя мокрую тряпку, в которую превратился пиджак, нависаю над кроватью.
- Арли, - тихо произношу ее имя, но девушка отворачивает голову, даже в этом мне переча. - Ты не спрячешься от меня.
Беру огромный кусок ваты, смачиваю в антисептике и прикладываю к ране, промывая ее от краев к центру. Девушка втягивает воздух ртом, и ее лицо искажает гримаса боли, а я не нахожу ничего лучше, чем овевать ссадину дыханием и приговаривать:
- Чуть-чуть потерпи, - меня так и подмывает устроить допрос и узнать, что, как и почему произошло это все, но, видя ее страдальческое выражение лица, решаю расспросить чуть позже. - Нечего было лезть в холодную воду.
- Фостер, оставь свои нравоучения при себе. И я не лезла в холодную воду.
Отрываю еще кусок ваты, молча обдумывая ее слова, и снова убираю кровь: со лба, с щеки и частично с волос. После, сделав повязку из бинта, накладываю ее, радуясь, что Арли ушиблась не так сильно, как мне показалось сразу. Кожа рассечена, но самым страшным исходом будет шишка.
Замечаю, что вода с мокрой одежды девушки уже пропитала покрывало, оставив мокрые разводы, и женскую кожу покрывают мурашки. Вдыхаю побольше воздуха в легкие и поднимаю подол ее платья, собирая складками на талии. После осторожно приподнимаю за плечи и стаскиваю мокрое одеяние с ее тела.
Замерзшая, но прекрасная.
Пусть мельком, можно сказать, воруя минуты наслаждения ее красотой и прикрываясь заботой, но я не могу отвести от нее взгляд. И запоминаю, оставляя ее женственные формы в памяти.
Не долго думая, завожу руки за спину девушки и расстегиваю лифчик, чтоб затем бросить к платью. Он не только сковывает грудную клетку, но и может привести к осложнениям от переохлаждения, а мне этого нисколько не хочется. По крайней мере, именно так я оправдываю свои действия.
Мне хочется взглянуть Арли в лицо, ведь я знаю, что она в сознании. То, что я знаю это, знает и она. Но девушка молчит, а потому я провожу ладонями по ее бокам к трусикам и снимаю их, оставляя ее полностью обнаженной, чтоб спустя удар сердца укутать в теплое полотенце, а после и переложить под толстое одеяло.
Поднимаю взгляд и смотрю в широко распахнутые голубые глаза:
- Быть в моих руках не страшно, Арли?
- Мне и не было страшно ни в твоих руках, ни в руках других. Я вообще мало чего боюсь.
Ее слова про “других” горчат на языке, и я начинаю ощущать холод намокшей одежды. А, быть может, холод идет изнутри.
- А я боюсь, - пожимаю плечами, словно говорю о чем-то обыденном вроде фразы “да, я куплю хлеб”. - Я боюсь потерять тебя. Отдыхай, - наклоняюсь, чтоб коснуться ее губ своими, а после отстраняюсь и выхожу из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
Какое-то время стою, привалившись к стене и прикрыв глаза. Я раздумываю о том, почему в который раз на ее “уйди” реагирую крепкими объятиями. Почему мне важно пояснить, что она ошибается в своих домыслах. И почему мне важно, когда ей все-равно. Дрожь пробегает по телу, а после глубокий вдох заканчивается кашлем. Трясу головой, и мокрые брызги летят в разные стороны, что, почему-то, заставляет улыбнуться и закончить копание в своей душе. Все-равно ничего путного из этого не выходит.
Быстро спускаюсь по лестнице и оглядываюсь в поисках основной двери на улицу, но глазами натыкаюсь на фотографию с черной шелковой лентой на углу. Подхожу ближе и понимаю, что черты лица женщины очень сильно напоминают уже выбитые в памяти черты лица Арли. Снова оглядываюсь, осознавая, что здесь был отнюдь не праздник, а поминальный вечер. Мне кажется, что утро, как и звонок доктору Кастемону были очень давно, но в памяти возникает другое фото - Арлин у кладбища.
“Похороны. Поминки. Как это все привело к тому, что она чуть не умерла?” - звучит в моих мыслях вопрос. И тут я понимаю, что впервые поставил слово “смерть” рядом с именем Арли. Осознание шаткости человеческой жизни ударяет похлеще пощечины, вынуждая подавиться глотком воздуха. Смерть и жизнь. Их извечный танец красив, но не тогда, когда прах близкого человека оседает ковром у их ног.
Выхожу на улицу, растирая руки, подхожу к машине и вижу, что я даже водительскую дверь плотно не закрыл. Первым делом проверяю наличие документов в бардачке, а после открываю багажник и вытаскиваю из впопыхах забитой вещами сумки сухую сменную одежду. Открываю заднюю пассажирскую дверь и, усевшись на сидение, стаскиваю с себя мокрое одеяние. Футболка занимает место некогда светлой рубашки, которая сейчас больше похожа на половую тряпку. Плотные джинсы на голое тело, свежие носки, другие туфли, и ощущение льда вместо кожи больше не кажется таким явным.
Откидываю голову на подголовник и на мгновение прикрываю глаза, но прикосновение чего-то шершавого и мокрого к коже заставляет тут же распахнуть их.
- Что за… - замолкаю, и вопрос так и остается неозвученным. Акита-ину, бессовестно забытый мной в машине, вытянув морду, лижет мою руку, словно выпрашивая внимание и ласку.
Притягиваю щенка к себе и, почесывая его за ухом, согреваюсь от живого тепла.
- Голодный совсем, наверное, - ныряю пальцами в его плотную шерсть, как в меховое одеяльце, и поглаживаю по мохнатой голове. - Пошли со мной. Найдем для тебя что-нибудь.
Закрываю машину и, пока бочонок шерсти справляет свои естественные надобности, останавливаюсь у ворот. Мне неспокойно. Пустующий дом. Открытые ворота, будто кто-то убегал в спешке.
“Нужно утром убираться отсюда и как можно дальше, - решение камнем падает в душу, - как бы Арли не сопротивлялась.”
Но меня гложат сомнения, заставляя снова и снова прокручивать в мозгу слова девушки. Я не пойму ее реакции на происходящее. Никакого удивления или страха, словно… она хотела этого. Хотела умереть.
Мелькнувшая мысль заставляет меня быстрее подниматься по лестнице, захватив наверх только минимум для щенка: воду и тарелку. Отворяю дверь и выдыхаю с облегчением, увидев девушку на кровати. Быстро наливаю воду в тарелку и ставлю на пол в углу, не забыв и закрыть дверь - время тратить на поиски мелкого по дому мне не хочется.
Подхожу к кровати. Глаза Арлин закрыты, но она бледна. Наклоняюсь ближе, приобнимая женское тело, укутанное слоями ткани с ног до головы, и замечаю, как дрожит подбородок девушки от холода. Прижимаюсь губами к ее губам, пытаясь согреть дыханием, и начинаю растирать ладонями ее плечи, но толстое одеяло не пропускает тепло моего тела.
- Сейчас, милая, - шепчу, стаскивая через голову футболку, затем снимаю и джинсы, а после распутываю защитный кокон девушки, собираясь согревать довольно примитивным способом - собой. Крепко прижимаю обнаженное женское тело к себе, руками и ногами опутав, и дышу, задержав губы на ее виске. - Сейчас станет теплее, потерпи чуть-чуть.

- А вот теперь, когда голенькая любимая в моих загребущих руках, можно и поговорить, - легонько проводит кончиками пальцев по животу Арли - под одеялом же не видно, а по выражению его лица особо не понять. - И про шельмеца неверного, который сам виноват, и про дедулю ему в помощники, и про запал. Про все поговорим, любимая, под мои теплые объятия.


- Я очень рад очень. Собака, наверное, и мне все-таки нравится. Где-то в глубине души, - усмехается.

- Спасибо всем, кто читает нашу историю.

- Софи, благодарю за музыкальные композиции.

- Челси, с днем рождения, пусть и с прошедшим.


Мой маленький мир оказался поделен на двоих той ночью. (с) Арлин Меррик

Разочарование всегда горькое на вкус. (с) Арлин Меррик

Неужели возможно разлюбить свою собственную мать? (с) Арлин Меррик

У меня уже нет горечи, нет обиды, нет ничего, кроме ощущения гонки за временем. (с) Арлин Меррик

- ... Выйди вон и закрой дверь!
- Да брось, Арли, я видел тебя и без лифчика, помнишь, когда мы купались в Сене?
- Мне тогда было двенадцать лет, хренов ты извращенец. (с) Арлин Меррик

Сколько всего мне хотелось сейчас рассказать ей, сколько всего хотелось спросить, но чувство, что это конец уже не казалось эфемерным. Оно стало реальностью. Грубой и беспощадной реальностью, которая не считается ни с чувствами, ни с желаниями. (с) Арлин Меррик

Мой лед никакое солнце не растопит. (с) Арлин Меррик

Я пытаюсь плакать, но не могу. Глаза остаются сухими, лишь внутри всё кричит от горя. (с) Арлин Меррик

Её дни, отмеренные солнцем, оборвались так резко. (с) Арлин Меррик

Видеть истинное отношение людей намного легче, чем лицемерные улыбки и пожелания с сочувствием. (с) Арлин Меррик

- С днем Валентина, Между.

- Новый выпуск "Пульса" великолепен. Спасибо создателям за ваш труд и в оформлении, и в написании обзоров.


- Да, я снова и снова смотрю на эту страницу "Пульса" - мы очень гармонично смотримся вместе.


- О-о-о.... Ты талантливая девочка моя, не устану это повторять. Самая-самая. Так летом повеяло и захотелось быть там уже сейчас, - протяжно целует губы любимые. - И совсем не набила оскомину песня, у меня очень приятные ассоциации, когда слушаю ее. Тепло, набегающие волны... и ты голенькая подо мной.

- Джеймс, - крепко пожимает руку, - благодарю за подарок.

- Пока писал ответ, прорываясь сквозь работу, прошел световой день и появилась страничка валентинок. Очень красочная.

- Любимая, ты меня целуешь на валентинке, - улыбается широко и довольно. - Как же мне нравится это. М-м-м... и мы на на берегу моря. Обожаю тебя, родная. Спасибо за эти теплые эмоции, за валентинки, подарок. Это очень важно для меня. Безумно люблю.

Меня изрядно утомил этот трансатлантический перелет в “Хосе Марти”, но яркое кубинское солнце, что светит даже через шторку иллюминатора, вынуждает улыбку расплываться на моих губах. Для грусти и раздраженности здесь нет места. Скоро я увижу свою сладкую девочку. Ее частые разъезды для съемки нового клипа и концертные гастроли, мои командировки и работа изо дня в день не давали нам видеться уже пару недель, и потому я наплевал на все и сорвался на выходные к ней.
Киваю бортпроводницам, что провожают пассажиров у выхода из самолета и желают хорошего отдыха или работы в сердце республики Куба, и раздумываю: “Интересно, Арли уже проснулась?” Я так хочу услышать ее томный ото сна голос, что, только лишь ступив на трап, набираю выбитые в памяти цифры. А пока слушаю гудки, легкие заполняются горячим влажным воздухом, все больше и больше погружая меня в атмосферу расслабленности и предвкушения встречи.
- Привет, Адам, - она так проникновенно произносит мое имя, что мне безумно хочется услышать это не через динамик телефона.
- Я уже совсем близко к тебе, милая. - Легкий ветер теребит полы моего пиджака, принося небольшую прохладу, но я почти не обращаю на это внимание, а прислушиваюсь к едва слышному дыханию девушки на том конце телефонной связи. - Ты меня ждешь? - Задаю вопрос, хоть и зная, что ответит, но подтверждение этому жаждаю слышать снова и снова.
- Очень, но я совершенно не представляю, где в этом городе можно нам встретиться так, чтобы дама ничего не перепутала, придя не на ту набережную, - Арли шутит, и я кожей ощущаю ее улыбку.
- Усталого путника домой не приглашаем, как же так? - смеюсь в ответ. Не знаю, что со мной делает эта страна, но ощущение счастья прочно поселилось в моей груди.
- В этом городе не принято сидеть дома, Адам, поэтому гулять и гулять.
- Я хочу тебя увидеть и мне неважно где. - Прохожу мимо стоек с россыпью рекламок и всевозможных путеводителей для туристов и останавливаюсь, замечая на обложке главную местную достопримечательность. Негромко проговариваю, размышляя вслух: - Символ города и, кажется, место известное… Давай, на площади у Кафедрального собора? Величественное здание особо не спутать ни с чем, во всяком случае так говорит путеводитель, - добавляю несколько неуверенно, тем временем засовывая в протянутую руку продавщицы пару баксов - бесплатно забрать книжицу она мне не позволяет.
- Надеюсь, местные знают дорогу туда, - в голосе Арлин тоже слышится неуверенность, но я фиксирую лишь слово “местные” в ее словах. - Когда ты прилетаешь?
- Поосторожнее с местными там. Я ревную, - ворчу, хмуря брови. Мысль о том, что девушка будет что-то спрашивать или общаться с местными без меня, тревожит. Мне хочется побыстрее оказаться рядом с ней. - И я уже на Кубе, потому через час буду ждать тебя с цветами.
- Как и кубинки, Фостер, так что не засматривайся сильно на голые попки мимо проходящих девок, - ее ревность возвращает мне позитивный настрой и некую игривость. - Значит, мне пора собираться, Адам, чтобы ты не сильно долго ждал.
- На одну попку округлую я-таки и не против засмотреться, - широко улыбаюсь, умышленно поддразнивая девушку, - а потому буду ждать и пока довольствоваться своей фантазией.
- Наглец ты, Адам. Скоро увидимся.
- До встречи, сладкая, - понижаю голос и добавляю легкую хрипотцу, соблазняя.
- Целую, - одно ее слово, и я ускоряю шаг, чтоб не тратить время даром и побыстрее оказаться рядом с ней.
В динамике уже тишина, но я все же шепчу:
- Люблю.
“Кафедральный собор, значит, - улыбаюсь своим мыслям, невольно представляя, в чем Арли придет на свидание в такую жару и после моих слов о ее округлой попке, - я буду там задолго до твоего прихода, милая.”
Тем временем подхожу к парковке и киваю таксисту, пытаясь, чуть ли не на пальцах, объяснить, куда мне нужно добраться. Темнокожий мужчина в серого цвета полурасстегнутой рубахе рьяно жестикулирует, раз за разом показывая в сторону своей ярко зеленой раритетной красавицы, видимо, думая, что я его так лучше пойму. И комизм этой ситуации вынуждает меня рассмеяться.
- Гавана. Мне нужно попасть в Гавану, - говорю по буквам, словно это может помочь побороть языковой барьер. Но, как ни странно, это помогает.
- Vamos, te llevaré, - таксист продолжает вещать мне что-то непонятное, но весьма четко указывает на дверь, а после и открывает ее, делая вид, что садится.
- Сколько? Десять баксов? - вытаскиваю бумажник и показываю ту самую купюру.
- Eso vale 30 dólares, - обиженный взгляд мужичка, что резко сменяется счастливой улыбкой, когда я протягиваю ему три купюры по десять. Что-что, а доллар звучит на всех языках одинаково. Затем заталкиваю небольшую дорожную сумку в багажник, и таксист захлопывает его с усилием, продолжая показывать свои зубы в довольной улыбке.
Высокие пальмы у дороги, сочная зелень вокруг, маленькие домики, которые, чем ближе мы подъезжаем к городу, становятся выше. Но мне недолго удается наслаждаться пряным и противоречивым колоритом Кубы. Движок некоторое время надсадно ревет, а после “кашляет” и затихает, останавливая автомобиль.
- Что случилось? Почему мы не едем?
Но меня уже никто не слушает. Таксист громко причитает на своем языке, выпрыгивая из авто, а когда поднимает крышку капота, оттуда валит дым.
- Твою… - ругаюсь, ударяя кулаком о переднее сидение, но, вдруг слышу вдалеке шум. Быстро оглядываюсь и вижу автобус.
“Мне нужно попасть на площадь у собора! Во что бы то ни стало!”
Я быстро выбираюсь из салона сломанной машины, достаю свои вещи из багажника и, наплевав на всякие правила, выпрыгиваю на дорогу, а потом начинаю размахивать руками, весьма категорично прося меня подбросить.

Автобус уверенно приближается, и мне начинает казаться, что он просто пролетит мимо, а я останусь непонятно где на непонятно какое время. Но тут перед махины словно приседает, и автобус останавливается, раскачиваясь на убитых наглухо рессорах. Подхожу к двери, мгновение промедления и двери раскрываются, выплескивая на меня поток жарких латиноамериканских ритмов. Качаю головой, усмехаясь. Я явно ожидал не этого в общественном транспорте. Но делать нечего, и поднимаюсь в салон. Время не терпит. Я должен быть на площади собора, как и обещал Арли, через час. Хотя... уже значительно меньше.
Делаю пару шагов вперед, и дальше мне мешает пройти темноволосая девица. Бросаю взгляд над ее головой в сторону молодого водителя и киваю:
- Спасибо, что остановился, друг. До Кафедрального собора подбросишь? - пытаюсь перекричать музыку, ведь подойти ближе я не имею возможности - девушка так и стоит передо мной. Я вежливо, но уверенно отодвигаю ее в сторону и, потянувшись к бумажнику, продолжаю: - За деньгами дело не станет.

Водитель автобуса сухо кивает в сторону салона и, закрыв дверь, бросает фразу:
- Десять песо, деньги вперед.
Пожимаю плечами, не акцентируя внимание на отсутствия радушия у водилы. Он остановился, подбросит, куда нужно, и за мной не заржавеет. Достаю из бумажника деньги и протягиваю ему:
- Сдачи не нужно. Спасибо, - разворачиваюсь и делаю шаг вглубь салона, но тут автобус резко приходит в движение, и мне приходится чуть ли не пробежать по проходу несколько шагов, чтоб позорно не упасть между рядов сидений. Хватаюсь за поручень, подтягивая тело в вертикальное положение, а после сажусь на свободное место. Никогда не любил общественный транспорт, предпочитая управлять своей жизнью сам, и сейчас утвердился в этом мнении еще раз.
Автобус кружит по городу, и я надеюсь, что с каждой минутой все ближе и ближе к месту встречи в Арлин. Смотрю в окно, обращая внимание на чередование бедных домов и лоска богатеньких соседей, и понимаю, что несправедливость это не удел страны, а самой человеческой сущности. Боковым зрением замечаю, как та самая девушка прохаживается по салону, а, когда автобус заходит на поворот, останавливается возле меня, схватившись за поручень. Мужской голос из динамика, заглушающий громкую музыку, становится для меня сюрпризом:
- Видишь ли, мы не делаем остановки по требованию, - я поднимаю взгляд и замечаю, как водитель смотрит прямо на меня. - Но ты можешь убедить мою подругу. Хотя... Она еще упрямее меня. В общем, пока ты ее не перепоешь и не перетанцуешь, не видать тебе Собора. - Мужчина за рулем громко смеется и добавляет: - А Камиллу в этом еще никто не превзошел.
Я не понимаю совсем, куда я попал и что вообще здесь происходит, и это неплохо так напрягает. Перевожу взгляд на остальных пассажиров, которых здесь не много, но они словно не слышат разговора, просто качая головой в такт ритмичной музыки.
- Водички? - видимо, для водителя начинается его любимое реалити-шоу, в котором я в качестве главного героя, - чтобы горло промочить?
- А можно и водички, - киваю, отставляя сумку на соседнее сидение, и перевожу взгляд на девушку, но говорю громко, перекрикивая музыку, чтоб услышал и водитель. - И что же я должен спеть и под что станцевать? Местной музыки я не знаю точно.
Мне претит даже мысль ввязываться в этот фарс, но понимаю, что пока мы не доехали, я должен делать вид, что принимаю их правила игры.
- Хочу спеть, - крепко задумываюсь, фокусируя взгляд на телевизоре, на котором бежит строка с текстом, - Metallica "The Unforgiven". Прошу включить музыку, - делаю пас рукой в духе рок-звезд и начинаю: - New blood joins this earth... And quickly he's subdued... Through constant pain disgrace... The young boy learns their rules...
Мой зычный голос перекрывает ритмы латины, пока я проникновенно завываю, отбивая ритм щелчками пальцев.

Девушка приносит мне воду, и я, кивнув в качестве благодарности, беру бутылку, а после продолжаю петь "The Unforgiven", ритмично хлопая ладонью уже по ней. Мгновение перерыва, прохладной воды глоток на охрипшее горло, но меня так просто не возьмешь, и я громко подвываю, находя в этом сюре какой-то позитив.
"Видела бы меня Арли, продление жизни на десяток лет от смеха я бы ей своим пением обеспечил," - качаю головой своим мыслям, но тут раздается голос водителя из динамика:
- Кажется, ты забыл, где ты? Это Гавана, Амиго! Помоги ему выбрать песню, Кэм? - мужчина оборачивается и дает знак помощнице поставить песню.
Когда раздаются первые аккорды, мой энтузиазм несколько спадает, но упрямства мне не занимать и я широко улыбаюсь, представляя, что пою той единственной девушке, которая уже, наверное, ждет меня на площади у Кафедрального собора.
- Súbeme la radio, - взгляд бегает по нижней части экрана, и мой неуверенный голос гулко раздается в салоне за счет микрофона, что оказывается в моих руках. - Trá-tráeme el alcohol...