Шлейф, повисающий в воздухе, к которому она прикоснулась, мистический, не от мира сего. Есть в нем красота, но красота непривычная человеку, а какая-то инфернальная, холодная, немного отталкивающая. Так мог бы пахнуть пруд, в котором обитают русалки, трясина, скрытая от глаз незадачливых путников под восковыми лепестками кувшинок и берегом, поросшим густой, сочной сон-травой. Но тошнотворный и в тоже время непередаваемо сладкий запах тлена, отзвук полусгнивших стеблей лилий в забытой вазе в старом склепе на мраморном столе, покрытом слоем пыли вековой, настойчиво стучит в висках напоминанием о сестрах-вампирах из одного готического романа. Это мушка на известково-белой щеке. Это тонкие, ледяные пальцы, прожигающие насквозь. Это запах пудры на парике и свернувшейся крови, вкус которой уже не забыть.
Ее запах манит своей красотой, но одновременно в любом сознании просыпается мысль, что это не добрая красота, что где-то рядом смерть и боль, но ты уже все равно идёшь на этот тонкий, изящный вампирский зов.
Нет, Маргарита Николаевна не ведьма. Всего лишь парфюмер.