Ятаган:
07.10.15 02:52
» Гуси-лебеди № 1
Девчата, привет. "Знойная" бронза. Представляете? Первый раз пошла (руки-ноги тряслись) и в трех номинациях третье место отхватила.
- Привет.
Негромкий мужской голос из-за спины будто вползает в мое сознание, разбившееся на осколки два дня назад. Я вцепляюсь в парапет так, что белеют костяшки пальцев. Морской ветер, обещающий перерасти в шторм, высушивает слезы, которые я не могу остановить.
Потому и прихожу сюда второй день подряд. Соль к соли, вода к воде. Мои слезы к морским брызгам. Хочу утопить горе, вот только плохо получается.
- Почему вы плачете?
Странный человек. Ну, плачет девушка, так пройди мимо. Что тебе до ее слез? Что тебе вообще до того, что ее самый родной человек сейчас лежит в холодной земле и черви грызут когда-то сильное тело? Но ответить надо, матушка всегда учила меня быть вежливой.
- Вы ошибаетесь. Я вовсе не плачу.
Он подходит тенью, едва различимой в сумраке набережной. Только рядом с моей рукой опускается мужская.
- Я редко ошибаюсь, милая девушка. И сейчас вижу, что вам очень плохо. У меня есть время, и я готов вас выслушать.
Очередной порыв ветра, и мои волосы едва ли не поднимаются над головой. Море гудит все громче; темно-серые волны будто сердятся то ли на меня, то ли на моего назойливого спутника. Откуда-то издали, от маяка, доносится тоскливый пароходный гудок.
- Вы психолог?
Чтобы задать этот вопрос, мне приходится повернуть голову. И сразу вспоминается лекция по истории религий:
«Основание первое – яспис; второе – сапфир; третье – рубин; четвертое – смарагд…»
Именно его – устаревшее название изумруда – я вспоминаю, когда в отблесках фонаря вижу глаза собеседника.
И кажется мне, что драгоценные камни, из которых были сделаны стены Иерусалима, рассыпались, и только зеленый изумруд остался здесь. Он поселился в глазах напротив и ярче света я никогда не видела.
Может - воображение. Или неестественный свет ртутного фонаря, играет в такую странную цветовую игру. Или мне просто хочется, чтобы у этого мужчины были такие зеленые глаза.
- Я не психолог,- отвечает он.- Я – архитектор. Но неужели для того, чтобы помочь человеку, надо быть психологом?
А я все смотрю на него. Да что там, просто неприлично глазею. Каштановые волосы, стянутые в хвост; тонкое лицо, чем-то напоминающее ястреба. И конечно, глаза. Два ярких изумруда, которые глядят, не моргая, в мое заплаканное лицо.
Холодные пальцы едва ощутимым касанием проходятся по моей щеке.
- В ваших зрачках поселилась смерть. У вас кто-то умер?
- Отец. Неделю назад.
- Сочувствую. Это – серьезная потеря.
Мне хочется крикнуть : «Я знаю». Мне давно хочется закричать, но при матушке я этого сделать не могла. Они сильно сдала после похорон, и почти все легло на мои плечи. Надо было быть сильной ради мамы.
Мужчина отворачивается к морю. Смотрит пристально на перекатывающиеся волны. Сейчас, в опускающейся темноте, не видны пятна нефти в заливе. Сейчас море прекрасно.
- Знаете,- продолжает его голос,- Мураками однажды сказал: когда долго смотришь на море, начинаешь скучать по людям. А когда долго смотришь на людей, начинаешь скучать по морю. Мой вам совет – смотрите на людей. Хотите, я отвезу вас домой?
Не дождавшись согласия, разворачивается и направляется к припаркованной машине. И только сейчас понимаю, как же я замерзла. Влажный осенний ветер добрался, кажется, до самых костей. Выморозил мысли и осел в голове холодной соленой росой. Но… странное дело – на щеках почти нет слез.
- Меня зовут Ольга,- говорю в обтянутую черной кожей куртки спину.
И не надеялась даже, что услышит, но мужчина неожиданно поворачивается:
- Забавно. Потому что меня зовут Олег.
***
Когда он впервые называет меня этим странным именем «Оле», я не могу сдержать глупого, почти детского, смеха. Меня никто никогда так не называл.
- Почему Оле?
- Потому что Лукойе,- отвечает Олег.- Это была моя любимая сказка в детстве.
И тут же без всякого перехода:
- Смотри…
Я вглядываюсь в направлении вытянутой руки; прикладываю ладонь козырьком ко лбу; прищуриваюсь от яркого весеннего солнца и вижу его: косяк гусей, возвращающихся с зимовки. И пусть птицы высоко. Так высоко, что разглядеть почти невозможно, зрелище все равно завораживает.
- Впереди летит самый умный, крупный и сильный самец,- негромко рассказывает Олег.- Он настолько силен, что крылом может сломать человеку руку. Широкой грудью он разбивает воздушные потоки, чтобы стая могла следовать за ним.
- А гусыня?- спрашиваю, не отрывая взгляда от неба.- Должна же быть гусыня.
- Она, конечно, есть и всегда летит позади.
Мужская рука обвивает меня за талию, и это оказывается так неожиданно, что я вздрагиваю. Мы встречаемся почти полгода, но обнимает он меня впервые. С той первой нашей встречи на набережной, с первого нашего свидания после. С первого ужина в кафе.
Мой отец был грузином, хотя всю жизнь прожил в России. И воспитывали меня в соответствии с традициями древнего грузинского рода. Потому даже это невинное прикосновение почти вгоняет меня в краску. Мне неудобно, щеки вспыхивают, я пытаюсь отстраниться. Но странное чувство поднимается изнутри. Никогда не испытывала раньше ничего подобного: как будто в самой глубине моего тела разгорается маленький уголек.
Из едва тлеющего огонька он превращается в небольшой костерок. Освещает собой темные углы и согревает душу. Хочется подуть на него, чтобы… Чтобы что? Если дунуть слишком сильно он может погаснуть, а я совсем этого не хочу. Мне нравится это странное ощущение чужой руки на моем бедре – там, где сильные пальцы касаются кожи. И пусть между моим горячим телом и его рукой слой нейлона и ткани, мне кажется, будто я обнажена.
- Тебе неприятно? – спрашивает Олег.
- Н-нет,- мотаю я головой,- просто… замерзла.
Вру. Мне не холодно, мне жарко. И еще жарче от того, что кажется, будто он понял мою невинную ложь.
- Я отвезу тебя домой,- предлагает Олег.
Чувствую себя глупой курицей, когда иду за ним к машине. Непроизвольно касаюсь того места, где только что чувствовала его прикосновение. Как странно… С самой моей юности матушка рассказывала мне страшные истории о коварных мужчинах, что только и норовили обмануть невинных девушек. Об ужасах секса и тех болезнях, которые он приносит с собой. О грубости и мужской жестокости я наслушалась прилично. И все это обязательно должно было случиться со мной, если я не буду осторожна.
Но, почему же я сейчас не боюсь? Почему, как привязанная, готова идти за двумя изумрудами, что светят мне, словно звезды?
- До завтра, Оле.
Галантно целует мои пальцы на прощание, едва прикасаясь губами, и… все. Бросаю взгляд на ястребиный профиль и выхожу из машины.
- Я позвоню,- говорит Олег в открытое окно.
И я остаюсь у подъезда провожать взглядом черный бампер внедорожника. Неясная грусть окутывает мои мысли. Непонятно откуда взявшаяся печаль ложится на сердце легким покрывалом. Я поднимаю взгляд в небо, в глупой надежде увидеть там гусиный косяк, в котором за самым сильным гусаком верно следует его гусыня.
- Я люблю тебя, Олег,- шепот срывается с дрожащих губ и уходит в пустоту.
В белые облака, величаво проплывающие надо мной. В пронзительную голубизну весеннего неба, в бездонной глубине которого летят косяки перелетных птиц.
И снова, как прошлой осенью, ветер смахивает с моих щек слезинки. Только ветер не холодный почти зимний, а ласковый весенний. Он касается лица теплым поцелуем, и я будто слышу тихое обещание донести мои слова до того, чьи глаза я вижу каждую ночь во сне.
Но ни завтра, ни через три дня мой сотовый не высвечивает на экране заветных цифр. А возле института не стоит припаркованный внедорожник. И наше кафе, в котором мы впервые ужинали, закрыто на ремонт. И даже в синем небе не слышно птичьих криков.
Мир прекратил существовать в один миг. Я вроде хожу по улицам, вроде дышу. Иногда даже ем, но не помню - что и зачем я это делаю. А мама… мама искренне уверена, что я еще не отошла после смерти отца. И все старается меня утешить. Но мне не нужно утешения.
Улыбаюсь, как кукла. Да и чувствую себя заводной куклой, у которой вот-вот сломается чертов мотор. И она застынет посреди улицы грудой пластика и железа.
Олег звонит через десять дней. Это только на календаре прошло десять дней, но кажется, что я постарела на целый век. Мне даже по утрам вставать все тяжелее. Как будто давит сам воздух, а стены комнаты сближаются каждый день, грозя растереть меня в порошок.
- Оле…
И от голоса в темном пластике телефона хочется плакать. И пусть за окнами комнаты, в которой не горит свет, сиреневым бархатом расцветает майская ночь, мне кажется, что становится светлее.
- Приезжай в наше кафе. Пожалуйста.
- Оно закрыто на ремонт.
- Нет, уже открыто. Приедешь?
Он меня спрашивает? К чему лишние слова? Чувствую, как за спиной вырастают гусиные крылья. Полетела бы. За самым сильным: тем, кто крылом может сломать мне руку. Но я всего лишь человек, и поэтому отвечаю.
- Через полчаса.
- Жду.
Я подъезжаю к стеклянным дверям обновленного кафе через двадцать минут. Передумала краситься, вызвала такси и рванула в ночь не думая. Пока ехала на заднем сидении, ломая пальцы в бессильном ожидании, начался дождь. А зонт я, конечно, не взяла. И сейчас буду похожа на мокрую курицу, или еще что похуже. Но не на гордую гусыню точно.
Расплатившись с водителем, влетаю в автоматически открывшиеся двери и вижу знакомые плечи, обтянутые черной кожей. Он сидит спиной ко мне, а я медлю подойти, потому что не могу понять, что случилось за эти проклятые десять дней. То ли ростом он стал ниже. То ли похудел сильно. Но что-то в нем изменилось, и это «что-то» мне сильно не нравится. То ли… Не может быть! Каштановые волосы, стянутые в хвост, отливают серебром.
Достаю платок из сумки и нервно вытираю мокрые пальцы. Стараюсь подойти неслышно. Вокруг нас никого нет, мы одни в полутемном зале, где тихо играет музыка. Где за тонированными стеклами не слышно мокрой песни дождя, а за стойкой бара нет бармена.
- Привет,- шепчу в поседевший затылок и закрываю ладонями его глаза.
Что за черт? Я же вытерла руки, чтобы не испугать Олега. Почему у меня опять мокрые пальцы?
Я вижу ответ, когда он оборачивается ко мне и прижимается лицом к животу. Он… плачет. Сидит за пустой стойкой бара над стаканом с виски и плачет. Потухшие смарагды уже не светят, они мертвы.
- Оле…
Он поднимает лицо, выдыхая жарким воздухом прямо в живот. Ресницы упали на глаза и темный свет изумрудов не виден. Я понимаю, что только что видела самое страшное в своей жизни: плачущего мужчину. Не знаю, что ему сказать. Поэтому просто снимаю резинку с его хвоста и зарываюсь пальцами в густые волосы на затылке.
Какую же чушь я несу?! Что-то вроде того, что сам Бог послал нам этот дурацкий дождь. И мы должны выйти на улицу без зонтов. Промокнуть там и заболеть. Пить чай с медом и смотреть идиотские сериалы по телевизору. Олег расчихается, а я закашляю, и мы будем таскаться по квартире, как два больных старика. Нам надо обязательно это сделать, потому что…
- Выходи за меня замуж,- прерывает он мой отчаянный монолог.
- Да!- выкрикиваю ответ, по-моему, даже не успев закончить последнюю фразу.
- Спасибо.
Не успеваю удивиться такой реакции, как Олег встает. Одним резким движением привлекает меня к себе. Обдает смесью парфюма и виски, поднимает мое лицо за подбородок и приникает к губам.
Чувство нереальности погружает в сказку; ощущение сильных рук на теле вызывает озноб; соленый от слез поцелуй хочется продлить до конца своих дней.
Пью пахнущее алкоголем дыхание, задерживая свое. Не сразу понимаю, что внутрь меня настойчиво просится чужой язык. Осторожно приоткрываю губы, и острый кончик пробует мою влагу на вкус.
***
Вы когда-нибудь бывали на грузинской свадьбе? Это что-то запоминающееся, поверьте. Бесконечные тосты и вино, льющееся рекой.
- Как говорят у нас в Грузии,- мой дядька поднимает бокал,- тот, у кого больше двух коз – уже князь. Желаю молодым иметь сто коз. Нет, двести коз. А еще лучше – триста коз и двадцать козлят.
Я так боялась, что Олег не поймет нашей разгульности, но зря… Он улыбался открыто и искренне. Мама моя приняла его сразу, едва увидела. Постаревшая после смерти отца; разучившаяся смеяться, она только всхлипнула, едва взглянула на того, кого я привела к ней на благословление.
- Детка моя,- сказала она мне в тот же вечер,- сейчас и умереть не страшно. Чувствую, что отдаю тебя в хорошие руки.
Два свадебных дня, проведенных в одном из самых дорогих ресторанов города, отгремели. Мы уставали с Олегом настолько, что ни о какой брачной ночи и речи не было. Возвращались в его квартиру едва ли не под утро и просто падали на не разобранную постель.
Я только успевала снять платье, а он костюм. Его взгляд скользил по моему телу. Спокойный взгляд спокойных глаз. Мне бы задуматься об этом еще тогда, но не задумалась.
Потому что после всей свадебной суеты, когда платье и костюм навечно устроились в дальнем углу шкафа, мы наконец-то остаемся одни.
***
- Оле…
Теплые руки снимают блузку и лифчик; мягкий влажный язык проводит дорожку от уха до впадинки между ключицами; тихий шепот в плечо:
- Не бойся, девочка. Тебе понравится.
Я не боюсь.
Дрожь зарождается в кончиках пальцев, проходит огнем по венам, толкается в сердце диким коктейлем. Дыхание сбивается, я взлетаю. Время останавливает бег и все прочие измерения тают, когда я отпускаю себя за грань.
Трясущимися руками шарю по его груди, стараясь нащупать эти дурацкие пуговицы. Жесткие складки джинсовой ткани неимоверно раздражают.
Еще немного, чуть-чуть, полшага. Я месяц жила воспоминанием о том поцелуе. Самый долгий месяц в моей жизни, когда сны, спокойные прежде, превратились в изматывающий душу сладкий кошмар. Некто без лица исследовал мое тело миллиметр за миллиметром. Методично, с упорством, граничащим с наглостью, он с самого вечера до самого утра заставлял меня взлетать в небеса и падать вниз, когда звонил будильник.
Олег останавливает мои движения, подхватывает на руки и несет на постель. А я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать:
- Что же ты медлишь?
И снова, как тогда, в кафе, чувствую тонкие упругие губы. Жадно глотаю теплое дыхание из влажной глубины его рта. Настойчивый язык проходит мягким касанием по нижней губе, и мое тело благодарно отзывается на эту незатейливую нежность.
Он проходится лентой поцелуев от шеи вниз: между грудей с закаменевшими насмерть сосками, по животу, отозвавшемуся на незнакомую ласку почти болезненными спазмами. Расстегивает замок юбки, выматывающе медленно снимает с меня остатки одежды и застывает на несколько секунд, странно глядя на меня.
А я лежу, сжав ноги, разметав по подушке волосы, и мне кажется, что вот-вот взорвусь, если он прикоснется ко мне снова. И так хочется взорваться, что сил просто нет.
Олег кладет ладони мне на колени, мягко разводит их в стороны, наклоняется вниз и сгусток нервов между ног вспыхивает от одного его дыхания.
Хорошо, что муж не видит моего лица. Потому что я глупо раскрыла рот и выпучила глаза. Это даже не наслаждение. Это что-то за гранью реальности. Сознание меркнет, когда короткие мягкие удары языка заставляют меня выгибаться. Теряю всякие остатки стыдливости, и из груди рвется даже не крик, а вой. На пределе чувствительности переживаю каждое его движение, кровь бьет в виски с угрожающей силой, а между ударами пульса – бесконечная пауза.
Одной рукой Олег мягко надавливает мне на живот, заставляя слегка успокоиться бьющееся в наслаждение тело, и продолжает дальше с садистским умением. Мне кажется, что мой дерзкий запах пропитал всю простынь и матрас. Но даже этого мужу кажется мало, и я чувствую, как его палец прижимается к влагалищу и мягко массирует кожу.
- Ну, давай, Оле,- шепчет Олег,- еще разок. Для меня.
Это выше моих сил и очередная волна животного наслаждения заставляет меня выкрикивать его имя.
Теперь я понимаю, что такое наркоманский «приход». Это когда каждый нерв тает от удовольствия, каждая клетка получила свою дозу и сейчас млеет от небывалых ощущений.
Олег стоит передо мной на коленях между моих раскинутых ног и загадочно улыбается. Он полностью одет, но я заметила это только что. Мне кажется это странным, но не более того. Я очень хочу раздеть этого мужчину.
Приподнимаюсь, подаюсь к нему ближе и протягиваю руки, чтобы расстегнуть ремень джинсов. Что за черт? Опять он меня останавливает.
- Не так, малышка,- шепчет мне,- не так. Послушай меня…
Держа меня за запястья, смотря прямо в глаза гипнотическим взглядом, он объясняет мне КАК это надо сделать. И вновь я испытываю лишь слабое удивление. Он стал для меня Богом, ему позволено все.
Он садится на постели спиной ко мне. Снимает резинку с волос, и я зарываюсь лицом в пушистые пряди поседевшего каштана с терпким запахом соленого океанского ветра.
Прижимаюсь к джинсе рубашки горячей грудью и стараюсь унять неуспокоенное дыхание. Одной рукой обнимаю его за живот, а второй медленно исследую мышцы груди, опускаясь все ниже. Дойдя до границы, обозначенной пряжкой ремня, мои пальцы вздрагивают, Олег направляет их сам. Туда, где живет его страсть.
Осторожно расстегиваю ремень и ширинку, пытаюсь проникнуть внутрь и боюсь сделать ему нечаянно больно. Оттягиваю резинку трусов, чтобы наконец-то взять в руки то, что мне полагается по праву, и…
Обнаруживаю, что он абсолютно не возбужден. Это становится шоком. Настолько, что я пытаюсь отстраниться, но Олег удерживает меня, опять схватив за запястья.
- Не останавливайся, пожалуйста,- выдыхает хриплым шепотом.- Только молчи. Ради Бога, молчи.
Я ласкаю его долго, осторожно стискиваю пальцами, подушечками касаюсь головки. Учащающееся дыхание мужа показывает, что моя работа не проходит даром. Возбуждение приходит к нему медленно. Я чувствую, как кожа отходит, обнажая гладкую плоть, и под моей рукой выделяется смазка.
Олег дышит все резче, выпуская воздух из легких сквозь сжатые зубы короткими стонами.
Через несколько секунд моя ладонь наполняется его влагой, и муж негромко вскрикивает. Вздрагивает, отстраняется от меня, встает с постели и застегивается, так и не повернувшись.
- Полотенце под подушкой,- говорит спокойно.
- Олег…
- Молчи, пожалуйста.
Все. Он выходит из комнаты, и я слышу, как в ванной максимальным напором льется вода.
***
На родительской кухне уютно, как в детстве. Мама заваривает чай и смешно суетится. Она осталась совсем одна, бедняжка.
Мне становится стыдно. Я пришла впервые после свадьбы.
- Как у вас дела? – спрашивает мама.- Надеюсь, доживу до внуков?
Она тихо смеется, но я вздрагиваю. Сказать о том, что я до сих пор девственница? Боюсь, ее милое доброе сердце не выдержит.
В тот первый вечер после нашей странной близости Олег вышел из ванной в одних трусах. И я впервые увидела его без одежды. Он был прекрасен.
- Я могу только так,- ответил он на все невысказанные вопросы.- Извини, Оле, знаю, что должен был предупредить, но слишком люблю тебя. Боялся, что это оттолкнет тебя навсегда. Если уйдешь, я пойму.
Я не ушла тогда, не собираюсь сейчас и вряд ли уйду после. Я тоже слишком люблю его.
Через неделю я узнала, что он играет в футбол. Полузащитником. Приходила на каждый матч и любовалась.
А все продолжалось. И я так же оставалось нетронутой. Девственно чистой и умирающей от наслаждения каждую ночь.
- Все хорошо,- отвечаю я.- Мы пока хотим пожить для себя, а потом подумаем о детях.
- Ваше право,- легко соглашается матушка.
И только в автобусе у меня на глазах выступают слезы. Что не так? С кем из нас не так? С ним? Но он возбуждается, хоть и тяжело, и доходит до развязки, как положено. Значит, может. Тогда почему? Почему я ни разу не чувствовала его желания к себе? Неужели я так дурна собой, что не способна вызвать у мужчины страсть?
Дома включаю свет в прихожей. Странно, Олег уже должен был вернуться. Но на вешалке нет куртки, а на полочке – кроссовок. Неужели сегодняшняя игра так затянулась? Я впервые не пошла на матч, потому что мама очень просила приехать.
Удивленно пожимаю плечами: на улице уже темнеет, кто же гоняет по полю в темноте? Решаю все-таки пойти к стадиону и захлопываю за собой дверь.
В фиолетовом сумраке июльской улицы слегка успокаиваюсь. Имеет право мужчина на бутылку пива с друзьями? Конечно, имеет.
Может мужчина отметить в баре победу в игре? Само собой, может.
Тогда почему мне так неспокойно? Почему на душе будто собаки воют? Почему в голову лезут всякие глупые мысли?
Останавливаюсь под фонарем и достаю из сумочки зеркальце. Нет, решаю через несколько секунд, я все-таки не уродина. Пусть и не выдающаяся красавица, но…
Запускаю пальцы в копну черных волос, что водопадом заволокли спину. Провожу пальцем по бровям над голубыми глазами. Не уродина, черт побери!
Стадион, конечно же, пуст. Сомнений в этом у меня не было еще у подъезда. Но идиотское желание найти мужа перевесило логику, с которой я и так не особо дружу.
Однако у обочины стоит припаркованный внедорожник и лицо мое расплывается в улыбке. Ну, конечно же… Или спит в машине, или слушает музыку. А я уже нагородила себе в голове черти что. Вплоть до давней любовницы.
Ускоряю шаг, подхожу ближе и уже хочу распахнуть дверцу машины, чтобы весело сказать:
- Привет. Не ожидал?
Однако странные звуки изнутри заставляют меня замереть. Не может быть? Все-таки я права, у него другая женщина. То, что доносится до моего слуха, ни с чем не перепутаешь. Это вскрики мужского наслаждения. Знакомые короткие стоны, с которыми мой муж приближается к экстазу. Сначала хочу убежать, чтобы залезть дома под горячий душ и смыть с себя эту мерзость. Но мазохистка внутри требует подойти и увидеть все своими глазами. Я хочу посмотреть, как мой муж ТРАХАЕТСЯ. Пусть не со мной, пусть с другой, но я хочу это видеть.
Подхожу к машине осторожно, как кошка на охоте за мышью. Летний вечер становится моим защитником. Он скрывает меня в ласковой темноте и позволяет приблизиться почти вплотную. Прижать лицо к стеклу машины и жадно заглянуть в ее нутро. Я впервые жалею, что у меня хорошее ночное зрение.
Мужа я вижу сразу. Он только в красных спортивных шортах, в которых играет в футбол. Мой цепкий взгляд отмечает каждую деталь: от его покрытой потом груди до дикого возбуждения, которое вот-вот разорвет собою ткань.
И я знаю, кто сейчас на разложенных задних сидениях покусывает соски моего мужа, заставляя того постанывать и мотать головой из стороны в сторону. Я знаю, в чьи волосы вплел пальцы Олег и ласково управляет процессом, приносящим ему неведомое мне удовольствие. Я знаю, кто запустил руку в шорты МОЕГО мужчины и медленными верными движениями доводит его до пика, куда мне приходится идти долгой тропой. Это вратарь их команды – Сергей.
Он поднимает голову, и они с мужем целуются. Олег снимает с него шорты, наклоняется и захватывает ртом блестящую от смазки головку чужого члена. Ласкает сам себя через ткань и мне видно, какое это приносит ему наслаждение.
Я отшатываюсь в сторону и прижимаю к груди ладонь, стараясь успокоить колотящееся сердце. Господи, Боже мой! Я знала, что ОНИ есть, но никогда не видела.
Не помню, как добежала домой.
Мечусь по квартире в бессильной ярости и бросаю в сумку первые попавшиеся вещи. В голове бродят самые обидные слова, которые хочу сказать мужу. От «подонок» до «пидор».
Но потом успокаиваюсь, сажусь на кровать, обхватываю голову руками и тихо вою от злости. Слезы прорываются наружу, и я не стираю их с лица. Пусть текут, может, я ослепну от них, чтобы больше никогда не видеть того, что увидела.
Но самое страшное не это. Самое ужасное в том, что я понимаю: даже такого, даже так, даже с этим, я люблю Олега.
- Мама,- говорю в трубку, немного успокоившись,- можно переночевать у тебя?
- Конечно,- слегка удивленно отвечает матушка.- Вы поругались? Надеюсь, не очень серьезно.
- Я буду через полчаса.
Выхожу без вещей. Слегка остывшей головой понимаю, что не хочу расстраивать мать. Пусть думает, что мы просто повздорили. С кем не бывает в начале семейной жизни?
После третьей чашки чая она садится напротив и накрывает мою руку ладонью.
- Рассказывай,- требует матушка.- Я же вижу, как все серьезно. Что случилось? Он тебя обидел?
Набираюсь смелости и поднимаю глаза.
- Мама, почему ты никогда не рассказывала мне о сексе? Почему не подготовила меня ко взрослой жизни?
- В нашей семье такие разговоры не были приняты,- удивляется матушка.- Почему ты спрашиваешь? Неужели у вас какие-то проблемы? Олег такой… сильный мужчина.
Я выкладываю ей все. От нашей странной связи до моей затянувшейся девственности. Сухо, как на допросе, стараясь не удариться снова в истерику.
- Господи,- ошарашено протягивает мама.- Как такое может быть? Здесь я вряд ли помогу, но, знаешь ли… Давай позвоним моей ученице – Марии. Она – гинеколог, у нее опыта побольше.
Мария на удивление быстро соглашается приехать. Мама работала учительницей в школе, ее любили.
Девушка влетает в прихожую, обнимает матушку и сует ей в руки какой-то сверток.
- Анастасия Павловна,- говорит приятным голосом,- это подарок. От всей души. Простите, что скромный, но ваш звонок застал меня врасплох. У вас что-то случилось?
- Да, Маша. Но не у меня. Проходи в кухню, я заварила свежий чай.
Мария старше меня на пару лет и сногсшибательно красива. По крайней мере, мне всегда так казалось. И сейчас, когда она заходит к нам, я уверяюсь в этом в очередной раз.
- Ольга,- расплывается она в улыбке,- какой сюрприз. Поздравляю с замужеством. Слышала, ты отхватила себе совершенно потрясающий экземпляр. Альфа-самец в чистом виде.
Мы с мамой коротко переглядываемся. Она машет рукой к столу, приглашая гостью присесть, и наливает ей кружку свежего ароматного чая.
Мария врач. Даже если сейчас просто сидит на кухне, прихлебывая горячий напиток, она все равно врач. Это придает мне смелости и, опустив взгляд в стол, я начинаю говорить.
Через несколько минут, когда моя отчаянная короткая исповедь подошла к концу, я слышу ее спокойный голос:
- Мерзавец.
Вскидываю голову, чтобы ответить, и натыкаюсь на холодный взгляд серых глаз.
- Подонок,- продолжает Мария хлестать словами.
- Мария,- матушка осуждающе качает головой,- ты где таких слов набралась?
Гостья сужает глаза.
- Да бросьте, Анастасия Павловна, сейчас сантиментам не место. Вот за что я ненавижу мужиков, так это именно за такие фортеля. Ну, сам долбись с кем хочешь, но зачем молодой девчонке судьбу ломать? Ублюдок одним словом.
- Что мне делать?- спрашиваю я.
Мария отодвигает чашку с чаем, ставит локти на стол и смотрит на меня, подперев руками подбородок. Томительный изучающий взгляд врача-профессионала вытаскивает из меня душу. Кажется, что женщина вскрывает меня без скальпеля и безжалостно выворачивает наружу внутренности.
- Добро пожаловать во взрослый мир, детка,- наконец, отвечает она.- Ну, то, что твой мужик – «голубой», ты уже поняла. А на тебе женился ради прикрытия. Вопрос в том, чего ты хочешь сама? Можно продолжать жить в таком же режиме, как сейчас, но… Первое: тебя надолго не хватит. Когда-нибудь тебе захочется настоящего секса с настоящим самцом. Второе: среди врачей бытует мнение, что гомосексуализм передается по наследству. Поэтому, если вдруг у вас чего там и получится (такие случаи бывают, хоть и редки), и ты понесешь, вполне возможно, что ребенок наследует наклонности отца. Оно тебе надо? Я бы советовала развестись. У тебя огромное богатство сейчас: опыт сексуальной жизни и… девственность. Ты можешь выйти замуж очень удачно.
В ответ отрицательно мотаю головой. Я хочу попробовать побороться за мужа. Хочу понять, что ему нужно. Возможно, я смогу ему это дать. Шанс один на миллион, но он есть. И я схвачусь за него зубами и ногтями, и попытаюсь. Потому что не хочу, чтобы меня касался другой мужчина.
Звонок сотового заставляет меня вздрогнуть.
- Оле,- слышу в трубку веселый голос Олега.- Ты почему так поздно у матери? Я пришел, а тебя нет. И ужина тоже.
Матушка с Марией внимательно смотрят на меня. Все зависит от моего ответа сейчас.
- Извини, Олег,- отвечаю я,- немного задержалась. Забери меня, пожалуйста, не хочу возвращаться одна.
- Сейчас буду, малыш.
Мария вздыхает и откидывается спиной к стене.
- Ну, как знаешь. Возьми мой телефон на всякий случай. И держи меня в курсе. Интересная история. Может, за диссертацию когда-нибудь возьмусь.
В машине уже сложены сидения. И все так, как должно быть, но мой чуткий нос улавливает животный запах страсти. А может, просто кажется.
Бросаю взгляд назад и придирчиво осматриваю салон.
- В чем дело?- удивляется Олег.- Грязно, что ли? Вроде бы мыл недавно.
- Нет,- успокаиваю его.- Показалось, что сзади кто-то есть.
И пока мы едем домой, я смотрю на тонкий профиль мужа. Все те же волосы, стянутые в хвост, все тот же изумрудный блеск глаз, все та же полуулыбка на губах. Но теперь я знаю его тайну, его мрачный секрет. 1:0 пока в мою пользу. В голове моментально созревает совершенно безумный план.
***
Решительность и злость придают силы. Я закусываю губы и принимаюсь за работу.
Строжайшая диета и фитнес приводят к тому, что к сентябрю мои формы сменяются крайней худобой. Я теряю за два месяца почти восемнадцать килограмм.
Аккуратная грудь второго размера, которой я так гордилась, подвергается безжалостному бинтованию.
Косметика, платья, туфли на шпильках и кружевное белье отправляются в мусорку. Их место занимают мужские трусы с майками, джинсы и бесформенные футболки.
Что еще? Что еще может помочь мне? Чем я хуже, чем тот, другой? Ах, да… Футбол…
И я обратилась к вратарю – да-да, тому самому Сергею – с просьбой научить меня играть в футбол.
- Хочу сделать мужу сюрприз,- мурлыкнула в ответ на его удивление.- Пусть порадуется, как его жена лихо подает пасы на поле. Не выдавай меня ему, пожалуйста.
Вратарь ухмыльнулся и взял в ученицы. Самое интересное то, что у него обнаружилась настоящая любовница. Это я узнала чуть позже, когда по вечерам гоняла с ним мяч на стадионе.
Сложнее всего было с волосами. Парикмахер Денис отказался напрочь, заявив:
- И не подумаю! Иди, проспись, Оля. Не заставляй меня совершать преступление.
Я фыркнула в ответ и отправилась на рынок, где в стальных контейнерах работали парикмахеры-эмигранты. Улыбчивая азиатка щелкнула ножницами, и черные смоляные волосы каскадом свалились на грязный пол.
Это оказалось слишком даже для новой меня. Я бросилась их собирать. Шелковистые пряди показались мне живыми. Они словно укоряли свою хозяйку за предательство.
Азиаточка удивленно приподняла брови и помогла собрать волосы. Аккуратно сложила их в пакет и протянула мне.
Это моя жертва любви, черт бы ее побрал!
Я смотрю на себя в круглое зеркало парикмахерской и вижу его: мальчика по имени Оле Лукойе. Надеюсь, Олег, ты оценишь это.
Через неделю игра. Я собираюсь впервые выйти на поле в составе запасных команды противника. Это и будет моим подарком тебе, любимый. Больше у меня ничего нет.
Олег смотрит на меня все чаще. В зелени глаз мелькает невиданное раньше выражение. Он задерживает взгляд на моей мальчишеской фигуре.
- Красивая стрижка,- отмечает изменившийся образ.- Тебе очень идет.
Проводит рукой по плечу, спускается ниже по груди, которой почти незаметно, по талии к пояснице и нежно сжимает ягодицу.
- Отменная попка, малыш,- бормочет, как в трансе.
Но все равно разворачивается, а ночью, как обычно, опускается лицом между моих раскинутых ног. И я почти отчаиваюсь, понимая, что все напрасно. Все то, что я сделала с собой, не помогает. Мне никогда не стать мальчиком в его глазах.
Но что-то идет не так. Его ласки более настойчивы, чем обычно. Его язык ведет себя непривычно, все чаще спускаясь ниже, чем всегда. Большой палец плотно прижимается к кольцу ануса, нежно массирует мышцы и кажется, что Олег раздумывает: не попытаться ли проникнуть внутрь.
Странное чувство охватывает меня: и приятно, и боязно. Пытаюсь отвлечься от волны удовольствия, которое дарят его губы и язык, и сосредоточиться на чувствах мужа. Я понимаю, что ему хочется попасть туда, где его плоти привычно. Где он сможет представить на моем месте своего любовника, с которым ему хорошо.
В своей сумасшедшей жажде любви я и так зашла слишком далеко, чтобы сейчас останавливаться. Поэтому решительно переворачиваюсь спиной к нему и бесстыже предлагаю то, к чему рвется его тело.
- Я не смогу, малыш,- шепчет муж.- ТАК не смогу.
Завтра игра.
...