Шерри Томас "Гибельное море"

Кузен))

Чем же бедняга так провинился?

Эм... вот сейчас перебираю в памяти события и что-то не припомню никаких проявлений его нестабильности) Обычный мальчишка, заботливый сын, слабенький и несколько безалаберный маг, верный друг.

Круг запирает человек. Как клетка/капкан. Заходишь в него и - хлоп! - выйти живым уже не можешь.

Ну да, версия "Люк Тит, я твой отец" пока не опровергнута
_________________

Девочки, Спасибо за продолжение !
_________________

Наблюдая за этим страшными событиями в пустыне Сахаре, все больше задаешься вопросом - как же они там оказались? И если заранее был проведен этот круг, (скорее всего, конечно, Лиходеем), значит, их целенаправленно в эту клетку загоняли? И если Тит запросто может пройти через этот круг, то именно на Иолу эта ловушка была рассчитана? В общем, опять пока одни вопросы.
Но все же, когда они вместе, мне не так волнительно, верю, что выкарабкаются с любой западни. А вот появление нового мага стихий что-то не дает мне покоя. Было уже все определенно, все предельно ясно, а тут Уинтервейл со своими проснувшимся способностями смуту наводит.

Девочки, спасибо за прекрасный перевод и красивое оформление!

Спасибо! Пока одни вопросы, кто, зачем и как?) очень жду продолжения, хотя и понимаю, что ответов-то не получу))

Еще есть "индийская" версия: "Смотри, у меня такая же родинка, как у тебя, на левой ягодице! Брат/Сестра!"


Дааа, до ответов пока далеко...
_________________

Спасибо за новую главу ...все ногти сгрызла от переживания...
_________________

Спасибо огромное за продолжение! Теперь судорожно перебираю всех известных родственников Тита. Кто же из них поставил этот круг? Так хочется узнать, как герои попали в такую ситуацию, и что же будет дальше!
___________________________________

Скорее бы продолжение, так не терпится узнать что же дальше и кто во всем виноват
_________________

С нетерпением жду
_________________

Тина, буду ждать .
_________________

 » Глава 10

Перевод: Lorik
Редактирование: gloomy glory

Что-то не так, Иоланта в этом не сомневалась. Сердце сжималось от дурного предчувствия.
Но что именно не так?
Уинтервейл тихо храпел на массивной кровати с балдахином в комнате Кашкари. Сам индиец сидел в кресле у кровати, поедая канапе-сэндвич с чайного подноса, который попросила принести Иоланта, и читая роман под названием «Франкенштейн, или Современный Прометей». Он и ей давал книгу «Двадцать тысяч лье под водой», но Иола ее отложила, прочитав лишь несколько строк о «загадочном и приводящем в замешательство» феномене в море.

Расхаживая по комнате, она изучила узор на пестрых серебряно-голубых обоях, выстроила в линию безделушки на камине, потом тщательно подоткнула одеяло вокруг ног Уинтервейла. Лоб его был покрыт испариной, но оставался прохладным. И хоть при ее прикосновении веки Уинтервейла затрепетали, он не проснулся.
Иоланту всегда удивляло, что он, оказывается, не выше принца – создавалось впечатление, что Уинтервейл занимает гораздо больше места: стоя в дверях, он всегда двумя руками держался за притолоку, речь его постоянно сопровождалась оживленной жестикуляцией, и неважно, как сильно выражала свое недовольство миссис Долиш, он продолжал съезжать вниз по перилам, приземляясь с таким грохотом, что содрогался весь дом.

В некотором роде Уинтервейл был одним из самых крепких и мужественных парней во всей школе. Однако в то же самое время поведение его оставалось более незрелым, чем поведение принца, Кашкари или даже кого-нибудь вроде Сазерленда. Хотя чему удивляться: бедняга наслаждался детством, пока на него не легло тяжкое бремя ответственности единственного сына барона Уинтервейла.
В Ли всегда жил этот страх оказаться слишком обыкновенным, оказаться ничем и никем по сравнению с отцом. Но теперь ему не о чем было волноваться. Теперь он открыл в себе такое умение управлять силами стихий, которому Иоланта могла лишь поражаться.
Если бы только его успех не заставил Тита – наверное, самого хладнокровного человека из всех, кого она знала – вести себя так странно и нервозно.

Иола подошла к окну и применила заклинание дальнозоркости, чтобы изучить серые воды Северного моря. Около того места, где Уинтервейл сотворил водоворот, на мерных волнах покачивались обломки корабля. К счастью, тел – или частей тел – не было видно. Как и кружащих над головой бронированных колесниц, готовых обратить свое внимание на побережье Норфолка.
«Морской волк». Именно это выведенное по-гречески – ΛΑΒΡΑΞ – белыми буквами имя красовалось на стальном корпусе судна Атлантиды.[8] Корабль так быстро пошел ко дну; команда, вероятно, даже не успела передать сигнал бедствия.

В дверь тихо постучали. Иоланта обернулась к проскользнувшему в комнату Титу.
– Как он? – спросил принц.
– Не знаю, – ответил Кашкари, отложив книгу. – Он ведь сказал, что съел что-то не то? Но насколько я могу судить, живот его, похоже, не беспокоит. С другой стороны, его бросает в пот и пульс неритмичный.
Тит быстро глянул на Иоланту, и она почувствовала прилив тревоги. Кашкари мог не заметить, но Тита трясло. Нет, он был разбит. Она припомнила момент, когда инквизитор намекнула, будто страдающая манией величия мать принца лишь использовала его для удовлетворения своих нужд.

Тит пощупал пульс Уинтервейла.
– Ребята, не хотите подышать свежим воздухом? Мы можем вызвать горничную, чтобы она немного с ним посидела.
– Я в полном порядке, – отказался Кашкари. – Если захочу свежего воздуха, всегда могу открыть окно.
– Я схожу с тобой, – решила Иоланта.
Тит повел ее на улицу. Обогнув мыс, они направились к выступу под козырьком, образованным скалами, который не было видно из дома. Внизу бушевало море – грозовые облака наползали на берег, гонимые непрекращающимся холодным ветром, в воздухе пахло солью. Тит выставил двойной непроницаемый барьер.

Он сам, без всяких понуканий, перечислил все, что произошло с Уинтервейлом в Гренобле: ловушка, устроенная Атлантидой, побег с площади, сухой док, из которого судно спустили прямиком в Северное море, появившийся почти сразу же вслед за этим атлантийский фрегат.
И все это время голос Тита оставался абсолютно безжизненным. Историю триумфа рассказывают не так. Уинтервейл был заклятым врагом Атлантиды. Мальчиком, за восторженностью и добродушием которого скрывался глубинный страх перед провалом. Сегодня, в самый опасный момент в своей жизни, преследуемый тем самым врагом, который отправил его семью в изгнание, он оказался на высоте, как мало кто другой смог бы.

Титу бы радоваться, что заполучил столь могущественного нового союзника, и все же он выглядел словно приговоренный к смертной казни.
Неясный страх скрутил внутренности Иоланты.
– Леди Уинтервейл пришлось оглушить сына, чтобы отправить его в безопасное место, – продолжил Тит. – Но Атлантида нашла его… а остальное ты видела.
– На месте леди Уинтервейл, я бы вывела из строя сигнал бедствия на спасательной шлюпке. – Иоланта пыталась говорить спокойно. – Вероятно, это и позволило Атлантиде выследить Уинтервейла.
Кадык Тита дернулся.
– Если бы она об этом вспомнила.

Он говорил тихо, но горячность его слов пробирала до костей. Иола больше не могла сдерживаться.
– Ты что-то недоговариваешь. В чем дело?
Внезапно Тит осунулся, словно провел в пешем путешествии долгие месяцы и уже едва стоял на ногах. Она протянула руку в попытке поддержать его, прежде чем осознала, что именно делает.
– Просто скажи. Хуже, чем от того, что ты держишь меня в неведении, точно не будет.
Несколько мгновений Тит смотрел на Иоланту, как смотрят на дорогих сердцу усопших. Она задохнулась от ужаса.
– Помнишь, когда мы читали дневник матери после моей инквизиции, там упоминалось, как я буду стоять на балконе и окажусь свидетелем явления, которое потрясет меня до глубины души?

Его голос доносился до нее, будто Тит где-то далеко-далеко, каждое слово было нечетким и еле различимым. Иоланта кивнула, ее шея одеревенела.
Тит не отводил глаз от штормовых облаков, делающих все на своем пути серым и унылым.
– Я всегда предполагал, что она имела в виду балкон моей спальни в замке. Оказываясь там, после ленча я всегда ложился подремать и использовал Горнило… потому что именно это мама видела в своем видении – как я просыпаюсь, держа руку на старинной книге, которая могла быть Горнилом. И я неизменно приказывал Далберту будить меня в четырнадцать минут третьего – четкое время из видения. Так же все происходило и в тот день, когда мы встретились. Меня разбудили в четырнадцать минут третьего. Я вышел на балкон. И буквально минуту спустя вспыхнула твоя молния.

По какой-то причине то, что у него все было просчитано до минуты, наполнило душу Иоланты ужасом. Или, возможно, дело в том, как именно Тит все это рассказывал – словно заведенный, будто говорить мог, лишь притворяясь, что эти слова не имеют с ним ничего общего.
С ними.
– Сегодня днем, – продолжил Тит, – я проснулся ровно в четырнадцать минут третьего и вышел на балкон.
Иоланта смотрела на него во все глаза. Она что, каким-то образом перепила вчера коньяка, как и Кашкари? Ноги подгибались, а в рот словно насыпали песка вперемешку с пеплом.

– Ты хочешь сказать, что предсказание твоей матери на самом деле относится к Уинтервейлу, а не ко мне?
Иола с трудом осознала, что этот тоненький неуверенный голосок принадлежит ей самой.
Тит медленно кивнул, по-прежнему на нее не глядя.
– Ты уверен? – дрожащим голосом уточнила она.
Он стоял не шевелясь, с непроницаемым выражением, но в следующий миг упал на колени, закрыв лицо ладонями. Иола потрясенно замерла. Этот мальчик держал себя в руках даже посреди инквизиции. Однако сейчас его уверенность рассыпалась от одного ее вопроса.

Иоланта оцепенела. Как Уинтервейл мог оказаться Избранным, если именно она должна была бросить вызов опасности, одержать победу над Лиходеем и вопреки всему сохранить жизнь Тита?
– Мне жаль, – донеслись до нее еле слышные слова. – Мне так жаль.
Иола лишь покачала головой… и снова, и снова покачала головой. Это ее судьба. Ее судьба, а не старая куртка, которую можно передать кому-нибудь другому.
Он ошибался. Он просто обязан был ошибиться.
– Покажи мне дневник матери, – попросила она. – Я хочу сама прочитать об этих видениях.

Через минуту Иоланта держала в руках дневник. Слова слегка расплывались перед глазами, но она сосредоточенно изучала предсказание с решимостью, которая казалась почти легкомысленно оптимистичной на фоне гнетущего отчаяния Тита.
Когда Иоланта перешла к последней части, он заговорил:
– Именно тут я все понял. Проснувшись сегодня, я улыбался, потому что мне снилась ты.
Виски сдавило, словно тисками, боль билась в черепе и не собиралась уходить. Иола продолжала читать.

«Внезапно все обрело смысл. Это не какое-то случайное видение, это момент, когда Тит впервые встретится со своей судьбой. Все, что я на данный момент узнала о магии стихий и стихийниках, указывает на какой-то разоблачительный трюк, который даст знать о появлении на сцене выдающегося мага.
Говорят, мальчик, который должен был стать великим стихийником моего поколения, пробудил к жизни спящий вулкан, извержение было видно за сотни миль. (А еще говорят, он умер молодым от какой-то болезни, но Калиста под большим секретом поделилась со мной рассказом тогдашнего инквизитора Гиаса, что это не так – собственная семья мальчика предпочла убить его, лишь бы не допустить его попадания в Инквизиторий.)
Значит, вероятнее всего, именно это мой сын и наблюдает – проявление великого мага стихий, который станет, как сказал Тит в другом видении, партнером в его миссии».

Иола была совершенно сбита с толка.
– И все? Как ты сказал в другом видении? Она пишет о нашем разговоре в день моего прибытия в Итон, когда ты впервые объяснил мне, что собираешься сделать?
Убийственная ирония.
– Я никогда не встречал описание видения, о котором она упоминает.
Она всегда едва ли не с благоговением относилась к предсказаниям принцессы Ариадны. Их точность и почти сверхъестественная важность помогали верить в то, что Иола может быть предназначена для чего-то большего, чем должность профессора, и обязана не только заботиться о себе и учителе Хейвуде, но и о мире в целом.

Поэтому, впервые осознав, насколько исполнение видений принцессы зависит от действий Тита, Иоланта почувствовала себя дезориентированной. Много лет назад она где-то читала о парадоксе с пророчеством, которое сбылось потому – и только потому, – что люди трудились не покладая рук, лишь бы оно исполнилось.
Как же этот парадокс назывался?
– Сотворенная реальность, – произнесла она.
– Что?
– Ты в точности придерживаешься ее видений, чтобы они сбывались.
Титу явно было неуютно в роли обороняющегося:
– Человек не может изменить того, что уже предопределено.

В детстве она слышала об этом сотни раз. Все слышали.
– Не мешать пророчеству не то же самое, что посвятить всю жизнь тому, чтобы все до единой детали реальности соответствовали записанному десятилетия назад.
– Я не знаю другого способа сделать так, чтобы все сработало.
От его расстроенного вида в горле встал ком.
И остаток записи в дневнике не помогал, поскольку продолжал рассказывать об Избранном.
– Нет никаких оснований для моей обязательной замены на Уинтервейла. Мы можем работать все вместе, втроем.

– Но моя мать всегда оговаривала одного партнера и только одного.
– Но разве она запрещала тебе иметь в помощниках еще кого-то?
– Мы не можем с такой легкостью интерпретировать мамины видения. Провидец ее калибра рождается раз в пятьсот лет, и мы бы вообще ничего не сделали без ее руководства.
Он мог вести себя так цинично, ее принц, и все же его вера в собственную мать была настолько абсолютной, что сердце Иоланты просто разрывалось.
– Но это означает, что ты отправишься в Атлантиду с Уинтервейлом. – От этой мысли кровь холодела в жилах. – И тогда можешь считать себя покойником.

– Я и так считаю себя покойником – это предопределено. Я думал… думал, что у меня будешь ты. – Глаза Тита затуманились. – Но я не могу спорить с силой судьбы.
Иоланта схватила его за руку:
– А разве на моей стороне не такая же сила судьбы? Ведь это твоя мать написала те самые слова, которые позволили мне вызвать первую молнию. Ты мог бы быть уже мертв, если бы я не убила Лиходея в Горниле. Не говоря уже о том, что я родилась в ночь метеоритного ливня – ты же не собираешься сообщить мне, будто дата рождения Уинтервейла тоже подделана.

– Но моя мать никогда не входила в число тех, кто предсказывал рождение великого мага стихий в ту ночь.
– Отлично, то есть даты рождения не имеют значения. Но не забывай, Хельгира в Горниле выглядит в точности как я. Это же должно что-то значить, так?
– Конечно. Но ты же читала, что написала моя мать…
– Ты следуешь всему буквально в каждой мелкой детали. Твоя мать не упоминала никаких имен. Ты видел, как я вызвала молнию, стоя на балконе в четырнадцать минут третьего. Неужели этого недостаточно? Неужели наше партнерство не достойно того, чтобы его сохранить?

– Если бы выбор был лишь за мной, ты знаешь, что я бы тысячу раз каждый день выбирал тебя. Но все иначе. Я ничего здесь не решаю. Я могу лишь идти по пути, который был проложен.
Иоланта отпустила Тита. Наконец ей открылась истина: для него дневник не просто слова матери. Нет, для него это она сама, сам голос судьбы. И Тит никогда не восстанет против воли принцессы Ариадны, ни в этом мире, ни в ином.
– То есть ты даешь мне отставку?
– Нет! – Он обхватил ладонями лицо Иолы. – Я никогда не смогу отпустить тебя из моей жизни. Я…

«Не говори этого! – крикнула она про себя. – Не говори…»
– Я люблю тебя, – произнес Тит.
В одну секунду отчаяние превратилось в гнев. Иоланта швырнула ему дневник.
– Ты любишь не меня. Ты любил благоприятную возможность – ты любил то, что я так удачно вписывалась в твои планы.
В глазах Тита застыли обида и замешательство.
– Как ты можешь так говорить?

– Как я могу так говорить? А как ты можешь говорить то, что только что сказал? Кто клялся и божился, что у меня особая судьба, что она всегда у меня была, даже если я об этом не знала? Разве не прошло меньше двух недель с тех пор, как ты уверял меня, мол, ты так счастлив, что это оказалась именно я, что не смог бы разделить все это ни с кем другим? Но теперь ты все же можешь. Теперь ты говоришь мне: «Спасибо, но не надо, спасибо», – словно я была какой-то посудомойкой, которую можно заменить, когда заблагорассудится!
– Иоланта…
Тит редко обращался к ней настоящим именем. Большую часть времени, даже когда они оставались наедине, он называл ее Фэрфакс, чтобы не отвыкнуть.

– Нет. Если только ты не собираешься заверить меня, будто ошибался, ты не сможешь сказать ничего, что мне хотелось бы услышать.
Тит прижал дневник к груди, на лице его расплывалась мертвенная бледность.
– Мне жаль. Прости меня.
После всего, через что они вместе прошли, всего, чем они были друг для друга, ему больше нечего сказать?
Иоланта развернулась и ушла.

– Вот ты где! – прокричал Купер, когда Иоланта шагнула в дом. – Уинтервейл плохо себя чувствует, Кашкари за ним ухаживает, а Сазерленд наносит визит соседям. Мне одному скучно. Как насчет партии бильярда?
Столь мирное времяпрепровождение ее не прельщало. Вот если бы Купер предложил немного побоксировать… Будучи стихийным магом, Иола училась выплескивать гнев с помощью физической силы и сейчас отчаянно нуждалась в том, чтобы врезать кулаком по чьему-нибудь лицу.
– Я не умею играть в бильярд, – ответила она Куперу.
– Я тебя научу.

Он смотрел на Иоланту с такой надеждой, что у нее язык не повернулся отказать. Тит своими отказами мог вызывать у Купера трепет, но лишь потому, что был для него полубогом, могущественным и капризным, с которым не поспоришь. Иоланту же Купер считал другом, а плохое отношение друзей он принимал гораздо ближе к сердцу.
– Ну что ж, в таком случае показывай дорогу, – согласилась она.
Страдать в одиночестве или играть в странную немагическую игру – какая, в сущности, разница?
Первые капли дождя застучали по окнам, когда они вошли в бильярдную, провонявшую сигарным дымом. Запах въелся в кармазинные шторы и синевато-серые обои.

Когда приходил черед Иоланты, Купер выступал ее консультантом, объясняя выбор угла для удара. Когда она забила свой первый шар, он захлопал в ладоши.
– Так держать, Фэрфакс! Скоро ты достигнешь за столом таких же отличных результатов, как на поле для крикета.
«И пользы мне с этого как с козла молока».
Иола промолчала.
Снова пришел черед Купера, он начал обходить стол по кругу, вырабатывая стратегию, и вдруг спросил:
– Ты всерьез сказал вчера, что можешь уехать от нас в западные штаты Америки?

Иоланта стиснула кий в руке. Она совершенно не задумывалась над тем, что делать ей самой теперь, когда она больше не нужна для Великого Покушения.
– Мои родители не особо хорошо умеют планировать. Завтра все может оказаться совсем по-другому.
– Если не хочешь уезжать в Вайоминг, можешь устроиться на работу в фирму моего отца, – предложил Купер с искренней надеждой. – Вдруг адвокатская практика окажется не такой ужасной, если рядом со мной будет друг. А из тебя выйдет хороший солиситор – готов побиться об заклад.
Иоланта не понимала, почему у нее на глазах внезапно выступили слезы – возможно, ей просто было приятно почувствовать себя нужной.

Она не достаточно ценила это ощущение: как бы ни ошеломляла весть, мол, она – ключ к гибели Лиходея, в то же время это оказалось огромным комплиментом. Раз тебя выбрали для подобной миссии, значит ты особенная, значит живешь не напрасно.
Теперь же все перевернулось с ног на голову: Иоланта ничего не стоила, не была особенной, а все иллюзии величия так и остались лишь иллюзиями.
И услышать такое от юноши, ради которого она не единожды рисковала жизнью, обогнула половину земного шара и с которым собиралась… Иоланта даже думать не могла о летней вилле Королевы Времен Года, теперь очищенной от цветочных лепестков.

– Спасибо за предложение, – поблагодарила Иола Купера и на короткий миг сжала его плечо. – Я тебе крайне признателен.
Он казался одновременно довольным и смущенным.
– Ну хорошо, подумай над этим.
Она не могла. Любая попытка ответственно и реалистично посмотреть в будущее была подобна потугам дышать под водой – острая неописуемая боль, пульсирующая где-то глубоко внутри черепной коробки.
Иоланта едва сдерживалась, чтобы случайно не сжечь дом дяди Сазерленда.

С каждым вздохом Тит все глубже погружался в пучину отчаяния.
Часть его не сомневалась: это наказание за то, что он был слишком счастлив, за то, что забыл – жизнь всегда готова проявить свою жестокость. Другая же часть безумным узником вопила в темнице, но мир оставался глух к ее крикам.
Когда дождь зарядил не на шутку, Тит перескочил в лабораторию, чтобы спрятать дневник матери в безопасном месте, а потом покинул ее в страшной спешке, лишь бы не поддаться искушению схватить дневник и швырнуть его через комнату.
Почему он должен отказаться от Фэрфакс? Если он пленник судьбы, то почему не может иметь маленькую отдушину, маленький квадратик голубого неба над головой?

В Бейкрест-хаус Тит долго стоял под дверью бильярдной, слушая резкие звуки соприкосновения кия со слоновой костью и запутанные объяснения Купера, куда Фэрфакс следует направить следующий удар.
Как заставить ее понять, что она нужна ему, как и прежде? А может, и больше: от одной мысли о том, чтобы привести Уинтервейла во дворец главнокомандующего в горах Атлантиды, хотелось заползти в глубокое темное место и никогда не показываться обратно.
Купер начал обсуждать планы на следующий семестр – еще один теннисный турнир, прежде чем станет слишком сыро для игр на лужайке, турнир по шахматам для темных дождливых вечеров, – а потом поинтересовался, что Фэрфакс думает о его желании завести морскую свинку и держать ту в комнате.

Тит почти физически ощущал ее печаль, в то время как Купер болтал и болтал. Прежде, когда Итон был ее убежищем и связующим звеном с нормальной жизнью, Фэрфакс наслаждалась бы всем этим, включая морскую свинку. Но без ее предназначения школа становилась лишь местом с туалетами, которыми Фэрфакс не могла воспользоваться.
Тит пошел прочь, не в состоянии больше выносить боль, раздирающую сердце. Проведывать Уинтервейла не хотелось, но он заставил себя направиться в комнату Кашкари. Кузен ни в чем не виноват, он такая же игрушка Фортуны, как и все они.
Из спальни выскочил напуганный Кашкари.
– В чем дело? – спросил Тит.

– Я ходил в туалет. А когда вернулся, Уинтервейл лежал на полу, без сознания. Он говорит, мол, не помнит, что случилось, и не позволил послать за врачом. Я уложил его в кровать и как раз собирался спуститься и спросить тебя, не следует ли мне пренебречь его желаниями и все же отправить за доктором.
– Лучше не надо. Его мать не доверяет врачам, с которыми не знакома. Уитервейл в этом похож на нее.
– Но что, если у него сотрясение мозга?
– И что сможет сделать доктор, если у него действительно сотрясение? – Тит мало знал о немагической медицине и лишь надеялся, что окажется прав.
– Согласен, – признал Кашкари. – Но как быть с вероятностью внутричерепного кровотечения?
– Дай мне его осмотреть.

Уинтервейл был в сознании.
– Слышал, ты упал с кровати, – сказал Тит.
Ли робко посмотрел на вошедших:
– Я проснулся, и никого не было, так что я решил встать и присоединиться ко всем. Возможно, это просто слабость от голода.
Тит в этом сомневался. Уинтервейл упоминал о магах, упавших без сознания в Гренобле. Он находился рядом и вполне мог что-нибудь вдохнуть.
– Немного раньше Фэрфакс попросил принести тебе поднос с чаем, – влез Кашкари. – И там еще остались сэндвичи с жареным лососем и два куска бисквита «мадера».

Тит покачал головой:
– Нет, ничего такого нельзя, самое большее – простые тосты.
Кашкари уже направлялся к двери:
– Я могу принести что-нибудь из кухни.
– Правда? – Уинтервейл благодарно улыбнулся, а когда индиец ушел, попросил Тита помочь ему добраться до туалета. – Помнится, в прошлом семестре ты рассказывал мне, что Атлантида охотится на мага, который вызвал молнию… – Уинтервейл медленно поднялся с кровати, словно старик, страдающий артритом.
– Последнее, что я слышал, – они по-прежнему ищут.

Тит отвел кузена в туалет, подождал снаружи, а затем помог вернуться.
– А зачем конкретно Атлантиде нужен могущественный маг стихий?
– Мне никогда не рассказывали, и надеюсь, ты никогда об этом не узнаешь.
– Ну и… что же мне делать? – испуганно пробормотал Уинтервейл.
«Вернись назад в прошлое. Оставь ту площадь, как велела тебе мать. Никогда не сталкивайся с бронированной колесницей. Никогда не топи атлантийских кораблей. И никогда не разрушай того, что для меня бесценно».
– А что ты хочешь делать? – осторожно поинтересовался Тит. Он был почти уверен, что в голосе не слышно горечи.

– Не знаю. Не хочу сидеть дома и бояться. Я не посмею просить кого-то из изгнанников помочь мне в поисках матери – она всегда говорила, что среди них есть информаторы. Я не в курсе, где хранятся наши деньги, и не знаком ни с кем, кроме изгнанников и учеников Итона.
– Атлантида следит за мной в школе, – сказал Тит, помогая Уинтервейлу лечь в кровать. – Так что, если пытаешься от них спрятаться, Итон для тебя не лучшее место. Я могу дать денег в долг, чтобы ты где-нибудь залег на дно.
Да сохранит его Фортуна, Тит умышленно старался оттолкнуть Уинтервейла.
– Дай мне подумать, – попросил тот, кусая губы. – На мгновение я был по-настоящему счастлив. Мы собирались присоединиться к восстанию, и у меня наконец-то появилась цель. Но теперь… я не знаю, что теперь делать.

Сердце Тита сжалось: Фэрфакс могла сказать то же самое.
В комнату, неся поднос с чаем и несколькими кусочками поджаренного хлеба, вошел Кашкари.
– Ты в порядке? Хуже не стало?
– Нет, – отозвался Уинтервейл. – Пока нет.
Покормить больного оказалось ужасной идеей. Его начало тошнить, едва он доел тосты и допил чай. Уинтервейл извергнул содержимое желудка в ночной горшок.
И только они подумали, что все закончилось, несчастного снова начало рвать. Тит был почти уверен, что кузен вытошнил селезенку, а возможно, и аппендикс.
В перерыве между сотрясавшими его приступами, Кашкари оттащил Тита в сторону.
– Его следует показать врачу. Если все так и продолжится, произойдет обезвоживание организма, это может быть опасно.

– У меня должно найтись что-нибудь, чтобы ему помочь, – заверил Тит. – Я посмотрю в багаже.
Затем вышел из комнаты и перескочил в лабораторию, где находились тысячи лекарств. Проблема состояла лишь в том, что он не учился на врача и не мог сказать, от чего именно стало плохо Уинтервейлу, а область применения каждого из имеющихся здесь противорвотных была очень ограниченной. Тит исключил те, которые использовались при беременности, пищевом отравлении, укачивании и похмелье, но выбирать все равно предстояло между десятками средств.
Он сгреб пузырьки, казавшиеся наиболее подходящими, и вернулся к постели Уинтервейла.

– Ты возишь все эти препараты с собой на случай проблем с желудком? – одновременно пораженно и озадаченно спросил Кашкари.
– Что тут скажешь, нежный организм.
Тит отмерил ложку антидота. Он начинал подозревать, что атланты с фрегата, возможно, добавили отраву в воду, а Уинтервейла, вероятно, накрыло волнами, когда он уплывал на шлюпке.
Он глотнул лекарство и тихо лежал несколько минут. Тит облегченно вздохнул.
Уинтервейл подскочил, и его снова стошнило.

Тит выругался и дал ему средство, предназначенное для лечения магических недугов – возможно, проклятие было направлено непосредственно на Уинтервейла. Того вырвало кровью.
– Что ты ему даешь?! – крикнул Кашкари. – Нет ли там случайно пчелиного яда? У него аллергия на пчелиный яд.
– Я даю ему самые передовые немецкие лекарства, – резко ответил Тит, схватив носовой платок и вытерев кровь с подбородка кузена. – И они не содержат пчелиного яда ни в каком виде.
– Ради бога, не давай ему больше ничего.
– У тебя, несомненно, найдется что-нибудь, что поможет, – скрипучим голосом простонал Уинтервейл.

Тит просмотрел оставшиеся баночки. Головокружение. Аппендицит. Недомогания желчного пузыря. Рвота, вызванная инфекцией. Воспаление слизистой желудка. Избавление от инородного тела.
Он схватил последний пузырек – эликсир, который должен заставить организм осадить любую губительную субстанцию и избавиться от нее.
– Попробуем это и помолимся поусерднее.
Должно быть, они молились недостаточно усердно, потому что Уинтервейл немедленно забился в конвульсиях.

[8] В разные моменты истории Новой Атлантиды ее правители пытались сделать официальным языком государства классический греческий, бывший, предположительно, языком мифической Древней Атлантиды. Последний король Атлантиды издал указ о том, что все внутреннее общение, устное и письменное, должно осуществляться на греческом. Неэффективность и непонимание, вызванные подобной политикой, сыграли не самую последнюю роль в падении этого дома.
Одним из наследий сих приступов эллинизации оказалась тенденция нарекать атлантийские судна – как военного, так и торгового флота – греческими именами. Во время Январского восстания имена на кораблях настоящих древнегреческих государств, как известно, стали переписываться буквами латинского алфавита, чтобы их не приняли за атлантийские и не устроили на них диверсию.
Из «Хронологии Последнего Великого Восстания»

_________________

Девочки, Спасибо за новую главу !
_________________

Спасибо!
Так жалко Иоланту, да и Тита тоже. У него в жизни нет никакой точки опоры кроме дневника матери.

Фу таким быть. Носится с этим дневником как с писаной торбой. А тренировки Иолы, а ее целеустремленность, а характер?! Героем человека делают не только врожденные способности, но и куча мелких "но", коими Уинтервейл не обладает. А время? Учить с нуля мага стихий, которому и удалось то одно единственное заклинание? И почему бы не принять во внимание, что это происки Атлантиды. Где жертвы крушения? Отличный план разлучить Тита и мага стихий и победить их по одному. Эх, Тит.

Теперь понятна природа их амнезии, они сами наложили на себя заклинания, чтобы забыть друг друга.

Спасибо за продолжение!
_________________

Вот согласна я с Иолой насчёт сотворения реальности. Если бы его не будили в одно и то же время, и не было привычки в это время вставать, то и неизвестно ещё что бы он увидел и когда! А теперь все запуталось, поди разбери их, этих стихийных магов, вдруг завтра ещё один нарисуется? Или пять? Кого тогда выбирать?
Так что лучше было, чтобы изначально этот эпизод он не подстраивал! Теперь сам страдает, и Иоланта ещё больше. Вот так возьми и цель жизни потеряй. Что теперь ей делать? Дома нет, учитель пропал, Титу не нужна. Печально её состояние, жаль было её, особенно когда она его уговаривала, что тоже может помогать. Прямо жесть!
Тит прямо другой жизни не знает, как перечитывать без конца дневник. Конечно он скучает по маме, но кажется пора выбирать между наследием мамы- древником, и настоящими отношениями - с Иолой.
Всё. Я все сказал!
Уинтервейла по-прежнему не воспринимаю, вот.

Сто пудов!!!
Девочки, спасибо!
_________________