За кадром (сборник)

JK et Светлая: 05.11.18 11:14

...

Lady Victoria: 05.11.18 17:30

...

JK et Светлая: 24.12.18 22:16

 » Четыре Рождества мистера Стоуна

- Надо признать, миссис Кларк, - прошептала почтенная дама с лорнетом в руке, внимательно разглядывая поющую и играющую на пианино девушку, - у мисс Маккензи превосходное образование. Да и внешне она весьма мила. Еще нераспустившийся бутон. Но обещает стать красавицей. 
- Да-да, вы совершенно правы, мисс Огилви, - раздалось в ответ менее приглушенно. Природа наделила миссис Кларк высоким ростом, крупными чертами лица и зычным голосом, которому нередко завидовал капитан Кларк, раздавая приказы в казарме. – Повезет тому, кто завладеет этим сокровищем. 
- Полагаю, девчонка сама думает, как бы завладеть кое-кем, - тихонько рассмеялась мисс Огилви. – Поглядите только. Ведь совсем на него не смотрит. Будто и не замечает. Первейшая уловка. 
- Да-да, - усмехнулась ее подруга, - помнится, мой дражайший капитан, в то время еще лейтенант, в такую же ловушку и угодил, - она повернула голову в сторону инженера Стоуна и мечтательно пробасила, едва не перебивая тонкий голосок мисс Маккензи, выводивший Angels We Have Heard on High: – Впрочем, ее можно понять. 
- Ооо! Ее понимают все женщины, живущие в округе! Но с его стороны этак медлить – тоже не разумно. Иначе к следующему Сочельнику она вполне может оказаться замужем за кем-нибудь порасторопнее. 
- И совершит, конечно же, невероятную глупость! Но что-то мне подсказывает, - миссис Кларк безуспешно приложила все силы, чтобы произнести свои догадки как можно тише, - что старый Дуглас поумнее будет. На зятя-аристократа ему рассчитывать не приходится. А из прочих холостяков этот – лучшая партия. 
Мисс Огилви взглянула на мистера Стоуна. Молодой мужчина сидел на одном из стульев на два ряда впереди и делал вид, что не слышит шепота миссис Кларк, но вслушивается в голос мисс Маккензи, распевавшей в твердом намерении приглушить разговор болтавших дам. Он был довольно высок, хотя и не выше некоторых мужчин в этой гостиной, включая предполагаемого будущего тестя и собственного работодателя. Плечи его были расправлены, будто бы он привык носить форму, хотя солдатом никогда не был. Каштановые волосы, отросшие чуть ниже линии скул, были зачесаны назад, но ему это так же мало шло, как иным растрепанность и неряшливость. Когда эту шевелюру подхватывал ветер, налетавший с моря, он выглядел куда как живописнее. Лицо было повернуто к певшей девушке и не видно с места мисс Огилви. Но его она себе очень хорошо представляла. Глаза, несомненно, самые зеленые в Честере, под почти черными густыми бровями, едва ли не смыкавшимися на переносице, были ярким пятном на смуглой коже. Вторым ярким пятном были губы. Красивой формы, четкие, будто обведенные карандашом для большей резкости. Они часто улыбались, но и часто кривились. Помимо этого, всякому была известна его дурацкая привычка обсасывать кончик карандаша. Потому, если в губах не было сигареты, в них был карандаш. Острые скулы и крупный подбородок довершали образ, но едва ли что-то могли рассказать о его характере. Одет он был просто, гораздо проще, чем мог себе позволить. Среди наряженных гостей мистера Маккензи он один явился в том же костюме, в каком бывал в конторе и в котором же частенько ездил верхом. Впрочем, тому было свое объяснение. Мистер Маккензи забрал его на ужин прямо с верфи, не дав и минуты на размышления. 
- В его голове имеются кое-какие мозги, - наконец, проговорила мисс Огилви. – В карманах – немного денег, хотя и меньше, чем он заслуживает. А еще он, несомненно, джентльмен и очень хорош собой. Лучше иметь его в друзьях, покуда он не стал другом кому-то другому. 
- Вы, как всегда, правы, - закивала головой миссис Кларк, так же глядя на темный затылок инженера. – Скажу капитану, чтобы пригласил его к нам на обед в следующую субботу. Дружеский совет еще никому не мешал в таком важном деле, как выбор будущей жены… 
В эту минуту она вынуждена была замолчать, заметив возникшего рядом хозяина дома. Глаза его сверкали праведным гневом. 
- Музицирование предпочтительно слушать в тишине, - сухо обратился он к милейшим дамам. 
Те смущенно улыбнулись, кивнули и проводили его взглядом. Мистер Маккензи подошел к инженеру в тот самый момент, когда последняя нота была допета, и гости живо зааплодировали юной Полли. 
- У меня есть к вам дело, Стоун, - сказал он. 
Мистер Стоун, в этот момент поймавший взгляд дочери хозяина, легко ей улыбнулся. И с той же легкостью обернулся к ее отцу. 
- Дело в Сочельник? Заинтригован. 
- Я шотландец. И Сочельник для меня ничем не хуже для дел, чем любой другой день. Но если вам от этого станет легче, можете счесть это рождественским подарком. 
- Что именно? 
- Я предлагаю вам стать одним из акционеров моей компании. Джордж Харрис решил оставить предприятие и продает свою долю. 
Темная бровь молодого человека едва заметно приподнялась, но тут же вернулась на место. 
- Что же сами не выкупите? Теперь вы можете себе это позволить. «Принц Альберт» еще долго будет нас кормить. Думаю, после него заказы пойдут еще лучше. 
- Предлагая вам эти акции, я преследую две цели, - принялся разъяснять мистер Маккензи. – Во-первых, так будет справедливо. Каждый из нас вкладывает то, чем владеет. У меня есть средства, у вас – ум, знания и талант. Четыре с половиной процента для меня не большое приобретение, но если они будут принадлежать вам, ваш интерес будет не только в жаловании, но и иных доходах от прибыли всего предприятия в целом. И я тоже надеюсь, что нас ждет хорошее будущее. 
Мистер Стоун усмехнулся и снова перевел взгляд на Полли. Она премило шептала что-то на ухо своей ближайшей подруге. Золотистые, как карамель, локоны при этом очаровательно подрагивали. Четыре с половиной процента и обещание чего-то большего. О, он хорошо воображал, на что подписывается, связывая свою жизнь с семейством Маккензи. Четыре с половиной процента, которые, как якорь, удержат его на месте. 
- Вы знаете, я имею некоторые сбережения, - наконец, разлепил он губы. – Давно подыскивал, во что бы их вложить. Но они настолько незначительны, что едва ли хватило бы на что-то серьезное. Харрис, полагаю, в курсе ваших намерений? 
- Разумеется, в курсе. Он просил найти покупателя – я нашел, - рассмеялся Маккензи. – Вашего принципиального согласия мне достаточно. Детали обсудим в конторе. Полли прекрасно поет, - перевел он разговор на другое и подмигнул. – Сегодня, по-моему, особенно. 
- Все, что делает мисс Маккензи, прекрасно. Не знаю ничего, что бы ей не удавалось. 
- Это у нее от меня, - горделиво заявил довольный собой отец и похлопал Стоуна по плечу. – Учтите, что ни задумает – обязательно получит. 
Это было свойственно всем Маккензи. Желаемым они рано или поздно владели. Дед Дугласа Маккензи прибыл на побережье Новой Шотландии мальчишкой без гроша в кармане. Отец смолил рыбацкие лодки. Сам Дуглас Маккензи основал верфь в Честере, и семья его, хоть и никогда не была знатной, определенно занимала видное положение и имела немалое влияние. 
Впрочем, Грегори Стоуна тоже нельзя было назвать неудачником. В двадцать восемь лет он имел превосходное образование, любимую работу и самые радужные перспективы на жизнь. Хотя едва ли когда-то был удовлетворен этим. Своей худшей чертой он полагал непомерные амбиции. Это слово было наиболее удобно для него. Как иначе можно назвать глупое, почти детское желание признания? Чего бы ни имел, желал большего. В противном случае не чувствовал себя счастливым. Любые заслуги складывал в копилку недооцененных свершений. И вместе с тем более всего на свете ценил собственную свободу. Немыслимое противоречие: быть привязанным к людям, желать их любви и одобрения – и одновременно бояться привязаться. 
Игра, которую они вели с мистером Маккензи, длилась уже не один год. Пожалуй, с тех самых пор, как он впервые появился на верфи «Маккензи шипбилдинг». Они оба зависели от этой игры, правила которой так никто и не установил. Старый Дуглас всеми силами привязывал его к Честеру и своему делу, одновременно опасаясь уступить хоть полшага собственной территории – инженер на предприятии всегда должен помнить, кто его кормит. Грег напротив – упорно лез на его территорию, отвоевывая свою. Ограничившись лишь собственными обязанностями и интересами, он упорно не пускал Маккензи дальше границ, которые определял балансом желаемого и действительного. В конце концов, Дуглас дураком никогда не был. Он прекрасно понимал, что лучшего инженера ему не найти. И заказы последних лет – лишь следствие работы Грегори Стоуна. Хотя ни за что не признал бы этого. А ведь именно признания по-прежнему жаждал Грег. Помимо прочего, единственным недостатком Стоуна по мнению старика Дугласа было то, что родился он англичанином. Но сам Маккензи встречал Рождество, хотя подобное и в голову не пришло бы его деду. 
В чем-то они были схожи. Оба начинали, имея самые стесненные средства. Маккензи – незначительную сумму, полученную им в наследство от отца-кустарщика. Стоун приехал из Бристоля с небольшим наследством, которое в скором времени было вложено под крошечный процент в Банк Новой Шотландии. Постепенно вклад увеличивался – имея лишь одного слугу, в прошлом моряка, по кличке Лейтенант, самое спартанское хозяйство и при отсутствии пагубных привычек, Стоун не находил, на что тратить заработанное. 
Он любил лошадей, корабли и море. И, пожалуй, без этого не мыслил своей жизни. Но вместе с тем, он никогда не признал бы того, что, не имея всего прочего, составлявшего его жизнь, был бы несчастен. Хотя надежды на внутреннюю удовлетворенность у него не было бы – одиночество не предполагает движения. А Грегори Стоун временами был слишком подвижен. Иначе ни за что не оставил бы родной страны в поисках неизвестно какого будущего. 
Он не выносил честолюбия в других. Но был честолюбив. Не переносил тщеславия. Но тщеславие в нем самом было неискоренимо. И все же Стоун был мечтателем. Не единственным, но одним из немногих, кто в действительности меняют лицо мира… или того кусочка земли, на котором живут. 
От Маккензи он возвращался уже за полночь. Воздух, несмотря на легкий мороз, пробираясь под полы пальто, казался сырым и колючим. Конь под ним подрагивал, но бежал резво. 
Дуглас жил в восточной части города. Стоун – недалеко от верфи, на окраине, в маленьком, но вполне приличном доме, который с охотой сдал ему его собственный работодатель. Речи о том, чтобы в это место привести женщину, жену, не шло. А ему, холостяку с единственным слугой, вполне подходило. 
Временами он заглядывался на гавань – порт, корабельные доки, бесконечные склады, эллинги на воде – их собственной верфи. Здесь бурлила жизнь, заставляя замирать от предвкушения чего-то важного и большого. Как и море бесконечно волновало его. 
Несколько мгновений Грег смотрел на воду и чувствовал, что губы расплываются в улыбке. Прилив начался. Метра два будет, не меньше. Глаза скользнули по песчаному пляжу, казавшемуся теперь почти светлым – от тысяч искр отражавшейся в волнах луны. Снова втянул носом воздух – знать бы, как пахнет она, эта луна на воде. И вдруг вздрогнул – в ту самую секунду море выплюнуло на пляж нечто темное и тяжелое. Больше, чем рыба, подвижнее, чем портовый мусор или кусок дерева. Волна, накатившая снова, подтолкнула темное пятно и потащила чуть дальше по песку, ракушкам и камням. И, наконец, оставила в покое. В это мгновение Грегори Стоун точно знал, что сейчас на берег выбросило утопленника. 
Он припустил лошадь вниз, по пляжу. Слушал фырканье животного и понимал, что слышит только море. Потом спешился и уже сам побежал к телу несчастного. 
К своему удивлению под светом луны Стоун разглядел юбку, торчавшую вокруг тела грубыми складками, под которыми была заметна босая ступня. Мокрая ткань блузки облепила тонкие, как у ребенка, руки. Концы простого крестьянского платка, покрывавшего узкие плечи, были перекрещены на груди и наверняка сходились узлом на спине. Темные пряди волос словно перечеркивали бледное пятно лица и змеями обвивали худую шею. 
Девочка, совсем ребенок. Стоун резким движением стянул перчатки и приставил пальцы к ее тощей, как у цыпленка, шее – туда, где должна была биться жилка. И к собственному ужасу ничего не почувствовал. Сипло выдохнул. Вместе с воздухом из его рта вырвался клуб пара. Если не захлебнулась, то замерзла. Он порывисто наклонился к ней, не убирая пальцев от кожи. И опустил голову на ее грудь, надеясь почувствовать в ней дыхание. 
- Ну что же ты? – прошептал он еле слышно, теряя надежду. А потом ощутил легкое подрагивание мышц ее живота. И услышал что-то похожее на всхлип. Тело ее вздрогнуло судорогой, голова запрокинулась, а из горла вырвались рваные звуки. Один, другой… И снова стало тихо. 
Больше он не медлил. Умелым движением надавил на ее грудь. Сердце едва слышно трепыхалось, но все же работало. Это обнадеживало. Стащил с себя пальто, быстро, как мог, укутал и поднял с песка. Головка ее запрокинулась. И она совсем не казалась живой. Кое-как взгромоздившись с девочкой на лошадь, он что есть мочи погнал домой, чувствуя, что и сам замерзает – слишком разгоряченный для холодного декабрьского воздуха. Господи, сколько она пробыла в воде? И бог знает, чем это закончится. 
В собственную дверь он колотил, прижимая ее к себе одной рукой – она совсем не стояла, но повисла на нем, так и не приходя в сознание. Мысленно молился о том, чтобы Лейтенант был дома. И желательно в трезвом виде. 
Прошла целая вечность прежде, чем дверь открылась. На пороге со свечой в руке замер слуга, разглядывая хозяина и бессознательное тело, придерживаемое им, чтобы оно не упало. 
- Вы же собирались к мистеру Маккензи? – удивленно спросил он. 
Стоун ничего не ответил, только подхватил свою ношу и быстро вошел в дом. Не оглядываясь на Лейтенанта, он прошел в свою комнату. И уже оттуда до слуги донесся его голос: 
- Живо к доктору Твиди! Скажи, утопленница. Жива пока, вероятно сильное обморожение. 
- Утопленница… еще не хватало… - ворчал Лейтенант, а потом крикнул: - Виски ей дайте, чтоб она у нас не померла. Я мигом, если доктор дома. 
Дверь за слугой хлопнула. И Грег еще некоторое время прислушивался к дыханию девочки. Может быть, дыхание ему только мерещилось? Этого он не знал. 
Потом будто пришел в себя. Лейтенант прав, еще не хватало, чтобы бедняжка умерла в его доме! Он живо склонился к ней. Мокрая одежда, юбка местами обледенела. Пальто тоже насквозь пропиталось водой. Он стащил его и стал освобождать ее от тряпок. Нижней юбки не было. Имеющаяся была надета прямо на сорочку. Чулок не было тоже. Пуговицы блузки поддавались плохо. В конце концов, он попросту рванул ткань. Та, ветхая от стирок, легко поддалась. В тишине раздался треск. Потом он стащил и сорочку – через голову. Бледное худое костлявое тело подростка с невыраженной грудью, узким тазом и ледяными конечностями. Только ребра торчали. Да темнели соски, острые и твердые от холода. Ему отчего-то казалось, что он чувствует, как это тело покидает жизнь. Стоун быстро пробежал пальцами по ее лодыжкам и щиколоткам, пытаясь их растереть и понимая, что это бесполезно. 
И, наконец, замер, только теперь увидев: от бедра куда-то за спину поднималось жуткое багровое пятно, выглядевшее еще ужаснее от контраста с почти голубоватой кожей. Нервно сглотнул. Как куклу перевернул ее на живот. Да так и оставил. Спина была исполосована то ли ремнем, то ли кнутом. Раны казались еще свежими. И это не могло сотворить с ней море или мороз. 
Грег откинул с лица волосы. Решительно укрыл девушку одеялом и бросился в кухню. Благо в очаге был разведен огонь. Поставил воду. Устроил греться все полотенца, что нашел поблизости. Что еще? Виски! 
Первый глоток из бутылки сделал сам. Опалил горло. Потом плеснул в кружку и вернулся в комнату. Сел на кровать, чувствуя, как та прогнулась под его тяжестью. Лучше всего было бы согреть ее собственным телом, но, Господи, должен прийти доктор! 
- Эй! – позвал он ее, надеясь, что она отзовется. 
В тишине было слышно лишь громкое сопение Стоуна. Потом веки ее чуть дрогнули, а губы разлепились и прошелестели что-то неразборчивое. Тогда он снова повернул ее набок и приблизил к губам кружку. 
- Ну-ка, моя хорошая, - проговорил он, надеясь, что она слышит его, - давай-ка, пей… 
Девушка открыла глаза, мутным бессмысленным взглядом обвела комнату и сделала глоток, резко выдохнув от огненного напитка. 
- Умница, - прошептал Грегори, снова устраивая ее на подушке. – Руки-ноги чувствуешь? 
Она утвердительно замычала в ответ. 
- Уже легче… и понесло же тебя купаться в такую погоду… 
Через мгновение он складывал вокруг нее теплые полотенца. Еще через несколько минут вернулся Лейтенант вместе с доктором. 
Осмотр девушки продолжался недолго. Конечности оказались целыми и уже не были такими ледяными. Слабым голосом она ответила на несколько незначительных вопросов и почти беззвучно перенесла обработку своих ран на спине. Слезы ее оставались незаметными под опущенными веками. 
- Покой, тепло, хорошее питание, - говорил доктор Твиди, собирая свои инструменты в саквояж. Потом протянул Грегу небольшой бумажный пакет. – Этот порошок дайте ей, когда проснется. После обеда загляну еще. Посмотрим, как пройдет ночь. И я снова обработаю ее спину. Шрамы, вероятно, останутся, - он бросил взгляд на девушку и добавил: - Но вы сохранили ей жизнь, Стоун. 
- К утру она, верно, околела бы… - пробормотал Грег, потирая лоб и глядя на кровать. – Еще бы знать, кто такая, кому сообщить… 
Сказал и тут же осекся – сообщить тому, кто сотворил с ней такое? 
Доктор промолчал и кивнул на прощание. Лейтенант поплелся запирать за ним дверь. 
- Завтра проснется – спросим, - проворчал слуга, снова вваливаясь в комнату. – Вам где стелить? 
В доме было всего-то две спальни, гостиная служила и столовой, оставалась комната под крышей. Из нее Стоун собирался приспособить кабинет, когда наведут там порядок. Но вот уже несколько лет до этого не доходило. 
- В гостиной, на диване, - буркнул Грег. – Утром сходишь на рынок, купишь молока… Сделаешь ей чаю. 
Когда утром следующего дня Грегори Стоун вошел в собственную комнату, его давешняя находка уже не спала. Она лежала, натянув одеяло до самого подбородка, и рассматривала потолок. Но услыхав шаги, перевела взгляд на него. Глаза ее были грустными и лихорадочно блестели. 
Несколько секунд Грег рассматривал ее с выражением беспокойства на лице. Алые пятна на щеках немного пугали – едва ли они говорили о том, что ей лучше. Здоровый румянец выглядит иначе. 
- Как вы спали? – спросил он, кивнув, и взял стул, устроившись возле кровати. 
Она долго глядела в его лицо, задержавшись на глазах, а потом тихо ответила: 
- Хорошо. Спасибо. 
- Как вы себя чувствуете? – в сущности, глупый вопрос, не задать который было бы странно – как она может себя чувствовать с исполосованной спиной, едва не утонувшая и перемерзшая? 
- Хорошо. А где я? 
- Не волнуйтесь, - он подбадривающе улыбнулся. – Вы в безопасности. Я – Грегори Стоун, инженер с верфи «Маккензи шипбилдинг». Я вчера нашел вас… А вы? Вы откуда? Как вас зовут, мисс? 
- Меня? – она нахмурила лоб, задумавшись. – Я… я не помню, мистер Стоун. 
- Не помните… - медленно повторил Грег. – Совсем ничего? Как вы очутились в море? 
Девушка отвела глаза, снова нахмурилась. 
- Не помню. Вы нашли меня в море? 
- На берегу. Вас на моих глазах волнами вынесло на песок. 
- Спасибо за вашу заботу. 
Он кивнул, принимая благодарность, и тут же мотнул головой. 
- Ваша спина… как вы… Очень болит? 
- Нет, - быстро ответила она. – У меня ничего не болит. 
- Лейтенант принесет вам поесть, - заговорил он, чтобы не молчать. – После вам надо будет выпить лекарство, которое оставил доктор. И будьте покуда в постели. Я принесу вам свой халат – ваша одежда еще не готова. Что-нибудь еще? Мне следует к кому-нибудь обратиться? Может быть, вы вспомните? 
- Если я вспомню – я тут же скажу, - пробормотала она и уже громче спросила: - У вас живет настоящий лейтенант? 
Грег улыбнулся, невольно гадая, сколько ей может быть лет. Четырнадцать? Пятнадцать? Явно не больше. Ей бы в куклы играть, а у нее спина в клочья и руки в мозолях – это он видел сейчас, когда она прижимала одеяло к подбородку. Нет, он не был настолько оторван от мира, чтобы не знать, как живут люди ее класса. Ничего такого, что не было бы в порядке вещей. Но жалости никто не отменял. 
- Лейтенант настоящий, - доверительно сообщил он. – И ходил на самом настоящем броненосце с моим отцом, когда я был еще мальчишкой. Его разжаловали за какую-то оплошность, и он пошел к нам в дом, работать. А прозвище Лейтенант осталось. 
- А кто еще у вас есть? – с любопытством спросила девушка. 
Грег легко пожал плечами: 
- Никого. Ну, разве только лошадь. Будете отдыхать? 
Она кивнула и закрыла глаза. 
Завтракать она не смогла. Выпила только немного чаю. Хотя и казалось, что ей немного лучше. Доктор, пришедший, как и обещал, после обеда, остался удовлетворен. 
К ночи у безымянной находки начался сильнейший жар. Ее лихорадило так, что Грег всерьез опасался, увидит ли девочка следующий рассвет. Она металась в бреду по кровати и тихо плакала, когда задевала раны на спине. Лейтенант был послан за врачом. Твиди заставил ее выпить еще какого-то порошка. А после сказал: «Кризис! Если до утра не сгорит, то можно надеяться». 
Так они и сидели, Стоун и Лейтенант, у ее постели всю ночь, меняя компрессы на лбу и чувствуя смертельную усталость. И только к утру она начала потеть – жар спадал. В комнате стоял стойкий запах пота и уксуса. Лицо девочки было бледным, на щеках все еще алели пятна лихорадки. Но она спала. Настоящим крепким сном. И тихое ее дыхание вырывалось из приоткрытого рта спокойно и размеренно. 
- Отоспись и ты пока, Лейтенант, - скупо сказал Грег, надевая пальто вскоре после того, как они со слугой поели за одним столом. 
- Сначала проверю, как она там, - тон слуги был озабоченным, - а после посмотрю. 
- Как знаешь. Но пока время есть, пользуйся. Когда приду – не знаю. 
- Ну и вы там зря времени не теряйте, - брякнул Лейтенант. 
Стоун времени зря терять намерен не был. Дела было два. И оба одинаково важные. 
Сперва он заехал к шефу полиции, сообщить о найденной девушке. Тот лишь одобряюще похлопал его по плечу: доктор Твиди уже повсюду разболтал о геройстве инженера с «Маккензи шипбилдинг». Добавив заодно, что девчонка была бы мертва, если бы не вовремя принятые мистером Стоуном меры по ее спасению. Свой лекарский вклад в это дело он тоже не оставил неосвещенным. 
Заявку о «находке» шеф принял, но честно предупредил, что покуда ее не станут искать родные, надежды установить личность нет. 
- Может быть, она что-нибудь еще вспомнит? – вежливо, для проформы спросил он. 
- Вчера даже имени своего не помнила. 
- В любом случае, когда она пойдет на поправку, дайте знать. Обязательно зайду переговорить с ней. Вдруг что разъяснится. Вы же никуда не выставите ее, пока она болеет. 
- Господи, нет, конечно! 
- Ну вот и славно, мистер Стоун. 
На том и порешили. 
Сразу после этого Грег отправился к Дугласу Маккензи. Следовало еще обсудить вопросы о покупке акций Джорджа Харриса. Сколько тот запросит, Грег не представлял. 
- В крайнем случае, обращусь в банк за займом, - проговорил он за чашкой кофе у своего работодателя и будущего партнера. – Либо поищу, у кого ссудить сумму, которой будет недоставать. 
- Харрис готов получить причитающуюся сумму в несколько платежей под долговое обязательство. У вас будет время подумать, Грегори. 
- Когда вы намерены устроить встречу с нотариусом? 
- После Нового года. Харрис уехал куда-то в Глостер на праздники. Кстати, Полли готовит что-то грандиозное. Вы же будете у нас? 
Слово «непременно» замерло на его губах вместе с улыбкой. Он не знал, что будет сегодня вечером. Как он может ручаться за Новый год? Но упорство, с которым Дуглас тащил его в семью, иногда восхищало. 
- Если тому не будет препятствий, - ответил Стоун и отпил кофе из чашки. – В грандиозности затей мисс Маккензи сомневаться не приходится, жаль пропустить. Потому я постараюсь не пропускать. 
- Да уж постарайтесь, - в тоне Маккензи прорезались поучительные нотки. – Я намного старше вас, Грегори, и имею право вам советовать. Спасать заблудшие жизни и души – весьма похвально. Но… 
- О чем вы? – живо отозвался Стоун, но тут же откинулся на спинку кресла. – Уже и до вас дошло? 
- Что инженер Стоун с верфи Маккензи приволок в дом утопленницу? Еще бы! – расхохотался Дуглас. – Мы получили эту новость вчера к обеду. И все же… Отправьте девчонку в приют – и дело с концом. 
- Я еще не решил, что с ней делать, - уклончиво ответил Грег. – Возможно, отыщется ее семья. В любом случае, она слишком больна для того, чтобы куда-то ее перевозить сейчас. Но за совет спасибо. Так и поступлю, если других возможностей разрешить эту проблему ко всеобщему удовольствию не представится. 
- Твиди быстро поставит ее на ноги. 
- Даже не сомневаюсь в этом. К слову, вы слыхали про эту компанию из Галифакса, которая скупает верфи по побережью? Думаю, нам имеет смысл задуматься о том же. Иначе мы не сможем конкурировать.
В вопросах бизнеса мистер Стоун разбирался крайне мало. Но прекратить вторжение Дугласа Маккензи в круг личных интересов был обязан. 
- Слышал, слышал, - сердито отмахнулся судостроитель. – Об этом действительно стоит подумать, - Маккензи вскочил на ноги и принялся мерить шагами кабинет. – У них есть деньги, они дают хорошую цену за каждый мало-мальски пригодный к производству док. 
Севший на излюбленного своего конька старик Дуглас был на редкость красноречив. Еще некоторое время послушав его, Грег поспешил ретироваться. Но лишь для того, чтобы столкнуться на крыльце с мисс Полли Маккензи, шествовавшей в сопровождении своей служанки в дом. Совершенно очаровательная, с ямочками, отразившимися от улыбки на нежных щечках, румяных с мороза, в изумительной меховой шапочке и пальто с лисьим воротничком, она не походила ни на свою мать, ни, тем более, на своего отца. Слишком хороша была для обоих. Общество Честера единогласно называло ее «это сокровище мисс Маккензи». И она действительно была сокровищем – все знали, какое приданое даст за ней старый Дуглас. 
- Мистер Стоун, - прощебетала Полли, - вы уходите? 
- К сожалению, мисс Маккензи. Дела не ждут. 
- Наслышана я о ваших делах, - надула губки девушка. 
- Боже! Неужели же нет человека в этом городе, который еще не знает? – рассмеялся Грег. – Девочке не больше четырнадцати лет, она не помнит своего имени, и у нее лихорадка. Будьте немного снисходительны, вы же самое доброе и милосердное создание, что я знаю, мисс Маккензи. 
Она снова разулыбалась Стоуну и проговорила своим ангельским голоском: 
- Эти крестьянки в любом возрасте бывают страшными притворщицами – только бы побездельничать. Пусть бы пастор Грант ею занимался. Бухта относится к его приходу. 
- Обязательно подумаю над вашими словами, мисс Маккензи. Нынче у меня немало тем для размышлений. К слову, чудесно выглядите. Хорошеете с каждым днем. 
Щечки ее еще сильнее зарумянились, и Полли смущенно опустила глаза. 
- На новогоднем обеде у вас будет самое лучшее место. Я вас буду ждать. 
- И танцы будут? 
- Обязательно. 
- В таком случае два вальса – мои. А лучше три. Теперь, с вашего позволения, я пойду, хоть мне и не хочется. 
- До встречи, мистер Стоун, - попрощалась довольная Полли и впорхнула в дверь. 
А Грегори с облегчением выдохнул. Нет, она, и в самом деле, была очень хороша собой, эта мисс Маккензи. И мужчина, если он в своем уме, не мог не увлечься ею. Увлечен был и Стоун. Но лишь до того момента, когда Полли открывала свой аккуратный пухленький ротик. Смешно. Ведь года два назад считал себя всерьез влюбленным в нее. Но тогда она была слишком молода для замужества. Теперь же, когда достаточно для него оформилась и вознамерилась заполучить в мужья мистера Стоуна, сам инженер предпочитал получать эстетическое удовольствие от созерцания ее красоты со стороны. Хотя нет-нет, а мужское играло в нем. И никакая эстетика не шла в сравнение с округлостью и изяществом отдельных ее линий, которые манили, но за прикосновение к которым пришлось бы отвечать по всей строгости. А Грегори Стоун не выносил строгости ни в одном из ее проявлений. Иначе не уехал бы из родного Бристоля, когда его едва не женили на одном из соблазнов. 
На пути к дому заехал все же к пастору Гранту. Была и некая доля истины в словах семейства Маккензи. Пастор тоже посоветовал поступить по совести и отдать бедняжку в приют. У пастора в доме было шесть ртов, которые приходилось кормить. «Но лучше бы нашлась ее семья – совесть была бы успокоена», - ответил ему Грегори и распрощался. 
Дом встречал его потрескиванием огня в очаге и голосом Лейтенанта из комнаты, где расположили больную. 
- И вот поспорили мы, кто больше выпьет эля. Я честно выпил два галлона. А этот прохвост Чемберс, можешь себе представить, сливал под ноги. Пол-то земляной, впитывал все легко. Да я заметил. Ну, подхватил феркин да и опустил ему на голову. Голова его слабой оказалась, хрустнула малость. 
Из-под одеяла сверкнули удивленным восхищением глаза. 
- Вот меня и разжаловали. 
- Ты еще расскажи, как тебя под суд отдали, и как мой отец тебя выручал, - хохотнул Грег, оказавшись на пороге комнаты. 
- Это уже не так весело. Но вашему отцу я до конца дней своих благодарным буду, - торжественно заявил Лейтенант. 
- Как наша маленькая мисс? – теперь голос инженера прозвучал мягко, обращаясь скорее к девочке, чем к слуге. 
- Лучше, - ответил ему Лейтенант. 
А глаза из-под одеяла согласно моргнули. 
- Жар спал? 
- Днем совсем не было, - продолжал рапортовать слуга. – Ночью поглядим… 
- Ела? 
Лейтенант помрачнел и вздохнул: 
- Удалось… почти силой… заставить съесть ее кусок хлеба с молоком. 
- А что с голосом? – прищурившись, спросил Грег и уперся зеленым взглядом в глаза девочки. – Пропал? 
- Нет, - пискнула она. 
- Уже хорошо. 
- Вспомнили что-нибудь? 
- Нет, - снова встрял Лейтенант. – Я уж ее расспрашивал-расспрашивал. 
Улыбка с лица Стоуна стерлась, сменившись выражением тревоги. 
- Тогда у меня не остается выхода, - проговорил он. – Завтра пойду в приют, которым заведует мисс Огилви. Возможно, они временно возьмут вас к себе, пока не найдется ваша семья. Разумеется, вы отправитесь туда не раньше, чем поправитесь. 
- Нет, - вскрикнула девушка и приподнялась на локте. – Нет, пожалуйста, сэр. Не отдавайте меня в приют. Оставьте меня служанкой. Я все-все буду делать, что скажете. Только не отдавайте! 
- И правда, мистер Стоун, - вторил ей Лейтенант. – Пусть остается. Будет мне на кухне помогать, а? 
Грег переводил взгляд с одного на другую. Одеяло соскользнуло с плеча девочки, обнажив костлявую ключицу и кончик багровой полоски на коже. Как это он накануне не сразу заметил, когда раздевал ее? Конечно, он был занят мыслями о том, насколько она замерзла, но все же… Взгляд его вернулся к ее худому изможденному лицу. Тусклые волосы неопределенного цвета превратились в гнездо – Лейтенант не догадался дать ей расческу. И она не попросила. Впрочем, все еще оставалась слаба. 
- Но вы же понимаете, что неприлично девушке жить в доме с двумя свободными мужчинами, - предпринял он еще одну попытку самому себе доказать, почему отвезти ее в приют будет правильно. 
- Я буду работать, - настаивала она. – Всего лишь служанка в доме. Что такого… 
Действительно, как объяснить «что такого» подобному созданию, выловленному, как русалка, из моря? Что удивительного, что ей не ведомы никакие правила? Морские создания, даже с исполосованной кожей, все воспринимают просто. Всего лишь служанка в доме. 
- Но это вам в спину будут болтать, а не мне. Завтра же поговорю с мисс Огилви. 
- Нет, сэр, пожалуйста, - со слезами в голосе проголосила девушка и просительно посмотрела на слугу. – Мистер Лейтенант… 
- Мистер Стоун, - хмуро отозвался тот. 
Грегори хмыкнул и направился вон из комнаты. Однако на пороге остановился, и что-то заставило его обернуться. Пристальный взгляд его изумрудных глаз сделался почти обиженным, но если присмотреться, в них появилось странное облегчение, будто бы он, наконец, делает то, что ему по душе. 
- Если она в состоянии поджарить бекон, не спалив его, пусть остается при кухне, - строго сказал он. 
- Вот видишь, Эйда, – радостно ухмыльнулся Лейтенант, – ты остаешься! 
- Эйда? – переспросил Грег и глянул на девочку под одеялом. 
- Эйда, - подтвердил слуга и мечтательно добавил: – Была у меня когда-то девчонка в Ливерпуле. Эйда… Аделаида, значит… Хорошая была девчонка, веселая и с характером. Я решил, вашей находке подойдет. 
- Ну, значит, Эйда, - пожал плечами Грег и, едва сдерживая улыбку, вышел из комнаты. 

В темных стенах небольшой кухни раздавался негромкий голосок Эйды, распевавшей веселую портовую песенку, которую любил горланить Лейтенант в особенных случаях – когда возвращался от своей бакалейщицы. 
Эйда всегда вставала раньше всех. Разводила огонь, грела воду, готовила завтрак. Теперь, спустя год, она умела не только поджарить бекон. Бакалейщица мистера Лейтенанта научила ее многому. Эйда же оказалась смышленой, и меню мистера Стоуна стало отличаться большим разнообразием, исходящим из вкусов хозяина, которые девушка неплохо изучила. 
Он любил паштеты и терпеть не мог каши. Она посмеивалась и готовила очередное жаркое с йоркширским пудингом. 
Время пролетало незаметно, дни ее были заполнены различными заботами, которые отвлекали от мечтаний и оставляли немного времени для еще одного занятия, которое Эйде нравилось. Лейтенант учил ее читать. И в этом она тоже делала заметные успехи. 
Несмотря на опасения мистера Стоуна, Эйде почти не приходилось сталкиваться со злыми языками среди тех, с кем она часто общалась. Благодаря ее дружбе с Лейтенантом и его бакалейщицей, девушку не обижали. В скором времени она завела немало знакомых среди семей рыбаков и рабочих с городских верфей. Покладистый характер и умение делиться с теми, кому было нужнее, немало помогли ей в этом. Но при необходимости Эйда успешно умела защитить свое. На рынке торговки успели узнать ее деловитость и с усмешкой говорили, что через несколько лет ее «зубастой хватке» сможет позавидовать не одна хозяйка. Мнение же господ Эйду совсем не беспокоило. Впрочем – она это знала – господа, если и шептались, то осуждали ее больше, чем его. Он был мужчиной. А она – безродной потаскушкой. Весьма удобно. 
Услыхав наверху шаги, она встрепенулась. Хозяин проснулся – пора накрывать на стол. Она засуетилась между кухней и гостиной, и когда мистер Стоун спустился, его ждали завтрак и горячий чай. 
- Доброе утро, - бросил Грегори, проходя к столу. 
Он успел побриться, зачесать назад волосы, зная, что через час-другой они снова в беспорядке будут виться вокруг лица. Пиджака не надевал, но поверх свежей рубашки был жилет. На губах играла улыбка, будто это не он накануне ночью едва ли не до третьего часа сидел над чертежами в своей комнате, из которой через щель под дверью в коридор лился свет. 
- Газета сегодня есть? 
- Еще не приносили, - отозвалась Эйда, заглянув в гостиную. 
- И где носит нашего Лейтенанта? 
- Зато узнаете больше, чем напишут в вашей газете! – фыркнула кухарка. 
- И то верно, - рассмеялся мистер Стоун и взялся за еду. Ел он быстро и с аппетитом, ловко орудуя приборами и никогда ничего не оставляя в тарелке. 
Застыв за портьерой и затаив дыхание, Эйда следила за его движениями и любовалась его лицом. Мистер Стоун был самым лучшим из всех, кого она знала. Он был добрым, умным и красивым. А ей нравилось заботиться о нем. Она почувствовала, что щеки ее вспыхнули, как обязательно случалось по утрам, когда она тайком наблюдала за своим хозяином. 
Расправившись с едой, он встал из-за стола, сдернув салфетку, и крикнул, зная, что она услышит его громкий голос в любом конце дома: 
- Спасибо, Эйда! 
А после покинул гостиную, вернувшись в свою комнату. Спустя еще полчаса, полностью одетый, он уехал на верфь. Можно было и остаться дома в такой день, но у него вечно находились какие-то дела. 
- Как думаете, мистер Лейтенант, что больше понравится хозяину в Сочельник – ростбиф с запеканкой или треска с картофелем? – спрашивала Эйда позднее уплетающего свой завтрак слугу, в то время как сама мыла посуду. 
- Готовь треску, - подмигнул он ей – все прекрасно знали, что он сам большой поклонник этого блюда. – И не особенно рассчитывай, что хоть что-нибудь останется мистеру Стоуну. 
- Еще чего! Пусть ваша бакалейщица готовит вам треску, - рассмеялась Эйда. 
- Миссис Финдохти готовит гуся своему мужу, - нахмурившись, буркнул Лейтенант, вгрызаясь в хлебную горбушку. – И слишком занята, чтобы уделить мне вечерок. А мистера Стоуна, как всегда, пригласил на ужин Дуглас Маккензи. И чтоб в меня угодило пушечное ядро, если он откажется от приглашения. 
Тарелка выскользнула из рук Эйды и загрохотала в мойке. Девушка вздохнула. Конечно же, мистер Стоун будет в Сочельник ужинать с мисс Маккензи. И, может быть, даже танцевать. А еще мисс Маккензи будет петь. Весь город знает, что мисс Маккензи – прекрасная певица, и лучше всего ей удаются рождественские гимны. 
- Ну и пусть! – сердито сказала Эйда. – А я все равно приготовлю. И ростбиф, и треску. Еще сделаю пирог с персиковым джемом и апельсиновый мармелад. 
Лейтенант тряхнул головой, будто бы отгоняя грустные мысли, которые и без того редко задерживались, и широко улыбнулся: 
- Вот это правильно, девочка! Это верно! Лучшего мармелада я не едал с ливерпульских времен. 
- А у этих Маккензи, наверное, еще вкуснее, - грустно улыбнулась Эйда. – Вы сходите на рынок? Мне много чего успеть нужно. 
- Конечно, это ведь мне нечем заняться, - пробурчал Лейтенант. 
Она удивленно посмотрела на него, кивнула и домыла посуду. И до самого вечера сердито сопела и обиженно молчала. Пока уходила за продуктами, готовила, прибиралась на кухне, совсем потеряла счет времени. Когда Эйда перестала хлопотать по дому, стало ясно – мистер Стоун не вернется к ужину. И не имело больше никакого значения ни новое платье, которое она справила себе к празднику, ни десерт, который обязательно должен был понравиться ему. Помимо прочего, инженер был невероятным сластеной, а она приготовила для него трайфл с хересом и ягодным желе. 
- Ну и пусть! – заявила Эйда остывшей плите и села у стола, склонив голову на руки. 
Так она и задремала в тишине пустого дома. И лишь поздней ночью, когда и соседские собаки спали, уверенные в исполнении своего долга на сегодня, до нее донесся голос хозяина. 
- Лейтенант! – звал этот голос. – Лейтенант, черт подери, где тебя носит? 
- Псалмы поет в каком-нибудь пабе, - сказала Эйда, появляясь на пороге и кутаясь в платок, который был на ней год назад, когда мистер Стоун нашел ее на берегу. Одна из немногих вещей в доме, принадлежащих ей. 
Стоун поднял на нее неясный зеленый взгляд. Он был нетрезв. Но и не слишком пьян, чтобы самостоятельно не подняться в свою комнату. От него пахло хорошим бренди, лошадью и чужим домом, откуда он пришел. Улыбнулся, глядя на нее, и подмигнул. 
- У Лейтенанта хороший голос! А уж когда примет на душу пинту-другую пива, так его вообще не заткнуть. 
Она кивнула и осталась стоять в ожидании распоряжений. Он повозился, разуваясь. Потом разогнулся и поморщился. По всей видимости, кружилась голова. 
- Воды принесешь? – спросил Грег. 
Эйда сбегала на кухню и, вернувшись, сунула в руки хозяина настолько полный стакан, что вода немного расплескалась на его рукав. Мистер Стоун ничего не сказал. Шумно выпил. И медленно, слегка покачиваясь, направился к лестнице. Потом обернулся у перил и проговорил: 
- Что ты скажешь на то, что предок человека – обезьяна? Недостающее звено нашли в Пилтдауне, Сассекс. Старушка Англия все так же удивляет. 
- А я должна что-то говорить? – удивленно спросила Эйда. 
- Слава богу, нет! – расхохотался мистер Стоун, снова поморщился, и ладонь его дернулась к голове. – Но отчего-то мисс Маккензи решила, что по этому поводу есть что сказать мне. Антропология – ее новое увлечение. Я весь вечер это слушал, Эйда. 
- Вам, должно быть, было очень интересно, сэр. 
- Очень! – нахмурился он и поплелся наверх, в свою комнату. 
Эйда проводила его взглядом и отправилась на кухню. Там она долго громыхала котлами и тарахтела половниками, перекладывая их с места на место и прислушиваясь, не позовет ли ее мистер Стоун. И, наконец, не выдержав, отправилась сама в его спальню. Она громко постучала и застыла перед дверью. Кровать скрипнула. Но никто не отозвался. 
- Сэр! – крикнула Эйда и снова постучала. – Мистер Стоун, вы не голодны? 
Дверь жалобно заскрипела и распахнулась. Грегори Стоун в распахнутой рубашке, обнажавшей густую темную поросль на его груди, из воротника которой выступала мощная даже и теперь еще загорелая шея, и расстегнутых брюках стоял перед ней и держался за голову. 
- Аделаида, тебя когда-нибудь учили не шуметь, если хозяин ушел спать после непростого дня? – рявкнул он. 
- И непростой ночи, - добавила Эйда. – Меня вообще ничему не учили, сэр. Так есть будете? А то у меня шкаф битком едой забит. 
- А у меня голова забита! Костями из Пилтдауна! 
- Тогда выброшу все соседским собакам! – выкрикнула Эйда и, громко топая, бросилась по лестнице вверх, к себе на чердак, в комнату, которая так и не стала кабинетом инженера Стоуна. 
Она упала на постель, уткнувшись лицом в подушку, и больше не сдерживала слезы, которые еще вечером подступали к глазам. 
- Ненавижу его! – зло выдыхала она и рыдала еще сильнее, потому что знала – она совсем ему не нужна. 
Он оставил ее у себя из жалости и терпел, как лишнюю обузу. Они справлялись с Лейтенантом в доме и без нее. Он даже не заметит, если она уйдет. Глупая неграмотная девчонка, которую он считает ребенком. Знал бы он, как ошибается! Эйда резко села на кровати и шумно всхлипнула. Она понятия не имела, что такое антропология, и не представляла, где находится Пилтдаун, в отличие от образованной мисс Маккензи. Но она любила Грегори Стоуна с первой минуты, когда увидела его зеленые глаза и услышала его голос. 
Девушка вздохнула, смахнула с ресниц слезы и, снова откинувшись на подушку, натянула на себя одеяло. Скоро она заснула, но сон ее был неспокойным. Ей снились празднично убранная церковь и мистер Стоун в костюме для торжественных случаев. Он улыбался. Улыбался той, которую ждал у алтаря. 
Утром он улыбался почти точно так же, как в ее сне. Только в улыбке появилось что-то похожее на чувство вины. Он спустился очень поздно, гораздо позже, чем обыкновенно. И, судя по всему, малейший шум доставлял ему страдания. Но все-таки на лице его была улыбка, когда он смотрел на нее, хлопотавшую у стола. 
- Лейтенанта все еще нет? – спросил он неловко. 
- Не знаю, сэр, - ответила Эйда, увлеченно заливая кипятком чай. – На кухне еще не появлялся. 
- Увидишь, явится еще в худшем состоянии, чем я. 
- К счастью, это не мое дело, сэр, - она накрыла чайник салфеткой и взглянула на него. 
Он в ту же минуту опустил взгляд. Привалился плечом к деревянной лудке двери. Руки были заведены за спину. 
- Я не хотел кричать на тебя, - пробормотал Грегори Стоун, уткнувшись в носки домашних туфель. 
- Иногда хозяева кричат на нерадивых слуг. 
- Эйда, ты не… - он поднял голову и отлепился от двери. – Черт! Не будешь грохотать по ночам – не буду злиться. Договорились? 
Она кивнула. Он снова вздохнул и подошел ближе. Руки из-за спины убрал, в них оказался бумажный пакет, перевязанный лентой. 
- С Рождеством, - буркнул мистер Стоун, протягивая его ей. И тут же неловко добавил: - Я понимаю, что правильно было вчера еще отдать, и приношу свои извинения. 
Робко взяв из его рук подарок, Эйда удивленно взглянула на хозяина. 
- Это мне? – спросила она шепотом. 
- Тебе, - кивнул он. – На Рождество. Открой. 
Она развязала ленту, неловко развернула бумагу и охнула. В ее руках оказалась шаль из тонкой шерсти с красивым затейливым орнаментом и короткой бахромой. Эйда долго гладила ее руками, приложила к лицу, втянув носом ее запах, накинула себе на плечи. 
- Спасибо, сэр, - смущенно проговорила она, снова охнула и неожиданно выбежала из кухни. 
Он только и успел, что различить красноватый завиток ее волос, выхваченный солнечным светом, мелькнувший в воздухе, когда она скрылась за дверью. На свету ее темные волосы всегда отливали красным, как листья клена осенью. Грегори подошел к чайнику. Коснулся его ладонью. И подумал, что Лейтенанта ему все-таки не хватает – тот всегда знал, чем снять головную боль при похмелье. И угораздило же так напиться накануне. Впрочем, он был готов на что угодно, лишь бы заглушить болтовню мисс Маккензи – мужское терпение не безгранично. И как это можно – желать женщину и одновременно желать, чтобы она замолчала? 
Додумать он не успел. В кухню стремительно вбежала Эйда – она все и всегда делала быстро и проворно, как маленькая белка – и протянула ему небольшой сверток, так же перевязанный лентой. 
- А это вам. С Рождеством, сэр. 
Грегори с удивлением воззрился на нее. Взял из ее рук сверток и пробормотал: 
- Право, не стоило… 
Но все-таки нетерпеливо развязал ленту и развернул белоснежный носовой платок из тонкого батиста с кружевом по краю. В голове его что-то щелкнуло. За год работы на него Эйда справила всего два платья. Ботинки и пальто он покупал ей сам, вопреки ее возражениям. И вот… такая безделица… 
- Это было совсем не обязательно… - медленно сказал Грегори и улыбнулся. 
Она поежилась в шали, смущенно улыбнулась в ответ и стала наматывать на палец локон волос. 
- А чай совсем остыл, наверное, - сказала она. 
- Нет. Еще горячий. Я надеюсь, ты не всю еду отдала вчера соседским собакам? Что-нибудь осталось? 
- Я мигом. 
Мистеру Стоуну было ни к чему знать, что кормить его вчерашней едой она не собирается. И пока готовился завтрак, продолжала гладить пальцами шаль. 
- Он хороший… Он самый лучший, - шептала Эйда и терлась щекой о мягкую ткань на плече. 
Это был не единственный подарок, полученный прошлогодним найденышем в то удивительное утро. Стоило мистеру Стоуну позавтракать и отправиться в очередной раз по делам (господи, ну какие дела могут быть у человека в Рождество?), как явился Лейтенант, распевавший одну из грустных своих песен, вспоминаемых им тогда, когда в отношениях с бакалейщицей наблюдались похолодания. А это случалось всякий раз, когда она явно предпочитала его компании компанию престарелого мужа. Как бы ни были рациональны ее доводы, в Лейтенанта это не вселяло никакого спокойствия. И все равно, что в Рождество бедной женщине было никак не вырваться. 
- Держи! – буркнул Лейтенант, всучив Эйде небольшую книжонку в плотном черном переплете. – Тебе понравится, тут про еду. И пятнадцать рецептов блюд из трески, я проверял. 
- А десерты? – живо спросила Эйда и принялась листать книгу. 
- Сама прочитаешь, - хмыкнул слуга. – Ты же можешь теперь прочитать? 
- Могу, - радостно подтвердила Эйда. – Спасибо вам, мистер Лейтенант. А у меня для вас тоже подарок есть. 
Отложив книгу, она достала с полки кисет с небольшим количеством табака и протянула его Лейтенанту.
- С Рождеством, - сказала она и быстро поцеловала его в колючую щеку. 
Щека тут же дернулась – Лейтенант растроганно улыбался. И вся его помятая и недобрая с утра физиономия сделалась умилительно добродушной. 
С тех пор, как в их доме поселилась маленькая Эйда, у которой не было ничего, даже собственного имени, он обнаружил в сердце изрядную долю нежности. А душа его оказалась мягкой и податливой, отзываясь на всякую доброту. 
- И тебя с Рождеством, Эйда, - сказал Лейтенант. – Пойду я… вздремну, вот что… псалмы всю ночь петь – это не самое простое дело. 
- Треска и мармелад придадут вам сил, - рассмеялась она. 
- Сама-то хоть ела? Или все носишься, угождая нам, бездельникам? 
- Ела, - отмахнулась Эйда. 
Она уткнулась в книгу, водила пальцем по строчкам и шевелила губами, проговаривая слова, которые читала. Лейтенант коротко хмыкнул и оставил ее одну. 
А Эйда после того, как он ушел, поднялась к себе и около часа старательно переписывала в тетрадку буквы. Они выходили кривыми и не всегда похожими, но она упрямо продолжала их выводить. Когда ногти стали синими от чернил, а пальцы разболелись от напряжения, Эйда осмотрела свои труды и, оставшись довольной, спрятала тетрадку подальше в ящик стола. 
Но ее хорошему настроению суждено было быть недолгим. Выглянув в окно, девушка увидела Полли Маккензи. В сопровождении своей служанки она направлялась в сторону верфи отца или моря, или бог знает чего еще. Эта особа могла себе позволить все, что угодно, вызывая лишь всеобщее восхищение и одобрение. Что ж удивительного, что и мистер Стоун заглядывается на красивое лицо и заслушивается ее умными речами? 
Губы Эйды разочарованно скривились. У нее не было ничего из того, чем обладала мисс Маккензи. Мисс Полли была статной и высокой, в то время, как Эйда была такой мелкой, что все вокруг считали ее подростком. И разве можно остаться равнодушным при виде весьма заметных форм, которыми Эйда не сможет похвастаться никогда. 
- Твое место на кухне, глупая Эйда, - уныло проговорила девушка. – И нечего мечтать о том, кто никогда не посмотрит в твою сторону. 
Между тем, в ее сторону поглядела Полли Маккензи. Вернее, в сторону дома мистера Стоуна, но кухарка была совершенно уверена в том, что та смотрит именно в слуховое окошко на чердаке, а значит – на нее. На Полли было «русское» пальто от Поля Пуаре с меховой оторочкой, расшитое цветами из бисера, и пушистая высокая шапка, из-под которой вились по плечам светлые локоны. Но особой гордостью Полли, несомненно, была муфточка, в которую она прятала руки, хотя на улице не было и вполовину так холодно, как должно было, если судить по ее одежде. Она что-то шепнула служанке, а после обе весело рассмеялись и отправились дальше. 
Еще несколькими часами позднее по той же улице, как всегда верхом, домой следовал сам главный инженер верфи «Маккензи шипбилдинг» мистер Грегори Стоун. Побывав в этот день в пустой конторе, где лежали чертежи нового судна, его собственный проект, который он мечтал представить заказчикам, когда завершит текущий, а позднее и у нескольких друзей, он не был расположен к тому, чтобы и эту ночь бодрствовать. Нет, он надеялся на вкусный ужин, болтовню Лейтенанта, незримое присутствие Эйды… и на то, чтобы завалиться спать пораньше. 
В воздухе кружили снежинки, а он сам пребывал в приподнятом настроении, когда увидал нечто поистине «сказочное». 
Дом по соседству, будучи спорным вопросом в наследстве, давно пустовал. И дети, живущие на этой улице, облюбовали просторную террасу с большими старыми качелями. На них сидела Эйда, а вокруг расположились несколько ребятишек, которые еще не убежали ужинать. Один из малышей удобно устроился у нее на коленях. И все они, едва ли не открыв рты, слушали рассказ кухарки. 
- В этом саду росло много-много красивых цветов, - неторопливо говорила Эйда, - и решил рыбак, что нарвет он огромный букет для своей невесты, потому что она очень любила цветы. Он представлял себе, как подарит невесте цветы, и она обрадуется. А если она обрадуется, то и ему радость. Сорвал он первый цветок, необыкновенно красивый, с желтыми и красными лепестками. И набежали на небо черные тучи, как перед грозой, скрылось за ними солнце. И стало темно, как ночью. Прорезались тучи яркими блестящими молниями, и появилась перед рыбаком Ведьма. Старая, лохматая, в черном плаще с заплатами, и опиралась она на корявую клюку. 
«За то, что посмел сорвать без спроса цветок в моем саду, - проговорила она жутким голосом, - я накажу тебя! Никогда больше ты не вернешься домой. Навсегда останешься у меня. Никогда не увидишь своей невесты. Никогда не увидишь больше моря. Будешь ты отныне садовником и станешь охранять мой сад от таких воров, как ты сам!» 
Стукнула палкой о землю и… 
Эйда подняла глаза и увидела мистера Стоуна. 
- И стал рыбак таким же старым и страшным, как Ведьма, - быстро закончила она свой рассказ. – А теперь бегите по домам, пока вас не хватились. 
Сама она вскочила вслед за детворой, разбредавшейся нехотя, и бросилась к дому. 
Уже в кухне, вынимая из духовки жаркое, она услышала, как хлопнула входная дверь. А когда мистер Стоун, умывшись к ужину, спустился в гостиную, все было приготовлено согласно его вкусам. Впрочем, он был неприхотлив. И мучил его единственный вопрос: разве так положено заканчиваться сказкам? 

...

JK et Светлая: 24.12.18 22:19

 » Четыре Рождества мистера Стоуна (продолжение)

В машинном отделении с утра работали сварщики. Могли бы и не выходить – хозяин оставлял это на совести рабочих. Но кто откажется от заработка пусть даже и в Сочельник, когда по домам рты, которые надо кормить? Да и работу закончить надо было в положенный срок. Теперь все больше торопились. Отток людей на верфи Ирвингов из Галифакса, где платили больше, оставлял зазоры на предприятии Дугласа Маккензи. 
С закатанными до локтей рукавами рабочей куртки, взъерошенный чуть больше, чем обычно, Грег в компании механика находился здесь же. 
- Говорю вам, сэр, - бубнил старик, - не нравится мне крепеж этой турбины. При вас собирали? 
- При мне, - кивнул Стоун. 
- На болты внимание обратите. Не удивлюсь, если резьбу сорвали. Это же варварство. 
- Как можно сорвать такую резьбу, Мюррей? 
- И не такую можно, - отмахнулся механик. 
- Сэр, мы тут маленько пошумим! – донесся до них веселый голос одного из сварщиков. – Время не ждет!
- Да, да, конечно, - улыбнулся Грегори. 
- Можно подумать, Джош, ты домой торопишься, - расхохотался другой рабочий. – Не терпится сожрать рождественский ужин? 
- В любом случае, - сдерживая улыбку, продолжал Грег, обращаясь к Мюррею, - испытания покажут. Ребята закончат здесь, и займемся. 
- Мистер Стоун, сэр! – теперь уже, перебивая шум сварки, послышался другой голос, молодой, совсем мальчишеский. – Вас вызывают в контору. Хозяин приехал! 
- Иду, - отозвался Грегори. – Мюррей, проследите тут за всем? 
- Как скажете, сэр. 
Грег усмехнулся, глядя на хмурого механика и, легко пожав плечами, направился прочь. На улице было слишком сыро для декабря. И даже вместо положенного снега шел дождь. Стоун поежился и запахнул куртку на груди. Не спасало. Порывы ветра проникали под ткань и кусали кожу. Контраст с машинным отделением был разителен. Грегори покинул док и спешно прошел по пирсу к берегу. В кабинет Маккензи он зашел уже по-настоящему промокшим. 
Тот стоял у большого стола, склонив свою голову с большими залысинами на лбу над разложенными чертежами, и внимательно разглядывал их. 
- Это потрясающе, Стоун, - сказал он, подняв глаза на инженера, когда скрипнула дверь. – Я всегда знал, что вы на многое способны. Но вы по-настоящему талантливы. 
Несколько секунд Грегори молчал, пытаясь сообразить, что все это значит. Маккензи был скуп на похвалы. Но, между тем, какая-то мальчишеская радость, как если бы он плюнул дальше всех или доплыл до другого берега широкой реки при сильном течении, вспыхнула в нем остро и ярко. 
- Благодарю вас, - проговорил он, всерьез рассчитывая, что голос его спокоен. - Возможно, еще придется немного доработать, но в целом все перед вами. 
- У вас еще будет время. Доработаете, усовершенствуете. Куда торопиться? 
- В другой раз. Этот вполне пригоден для того, чтобы показать его заказчикам. Когда у вас назначена встреча? Мне хотелось бы присутствовать, чтобы… ведь возникнут вопросы… я быстрее соображу, что ответить – проект же мой. 
Маккензи снова долго перебирал чертежи, всматриваясь в тонкие линии, за которыми видел различные части корабля. Они приобретали в его голове реальные объемы и формы, которые не могли оставить равнодушными. И все же… 
- Не стоит показывать это заказчику, - проговорил Маккензи задумчиво. – Не ко времени теперь рисковать. 
Бровь Грега дернулась, но вернулась на место. Он подошел ближе и спросил: 
- И в чем же, по-вашему, риск? 
- Старое надежно, проверено годами и своей отлаженностью внушает уверенность. Новое – это всегда риск. Не многие любят рисковать. Кроме того, нельзя забывать о компании Ирвингов. Они с удовольствием переманят любого недовольного. Вы же не предлагаете нам работать ради их выгоды? – усмехнулся Дуглас. 
- Но и вы прекрасно понимаете, что для того, чтобы конкурировать с ними сейчас, нужны новые идеи. Они строят корабли не хуже нашего «Принца Альберта». Значит, мы должны строить лучше. И вы знаете, что я могу строить лучше. Едва ли кто в этом краю даст вам подобные гарантии! 
- Ты можешь строить, безусловно. Но продать это умею я. И продать так, чтобы это всех устраивало! – голос Маккензи стал холодным. – Поэтому твое дело строить то, что я смогу продать. Остальное обсудим позже, при более подходящем случае. 
- И какой же случай вы будете считать более подходящим, мистер Маккензи? И когда он настанет? Мне снова начинать сначала? Ловить вас, просить пересмотреть свою точку зрения, убеждать? Даже когда вы сами сознаете разумность моих доводов? 
- Я многое понимаю, но и ты должен понять. Благодаря мне ты имеешь бо́льшую свободу действий, чем любой другой на твоем месте. 
- Благодарю за то, что вы напомнили про мое место, - усмехнулся Грег. – Я имел смелость полагать, что мы друзья и партнеры. 
- Мы и есть друзья, - сдержанно ответил Маккензи. – Иначе я не стал бы тратить время, чтобы объяснять причины своих намерений. 
- Как знать, быть может, и впрямь, лучше было бы не объяснять. Все сразу стало бы просто – и вам, и мне. Вы же знаете, это лучшее, что мы могли бы построить за последние несколько лет! 
- Я привык действовать аккуратно! – отрезал Дуглас, но после голос его смягчился. – Мы ждем тебя к ужину. Не опаздывай. 
- Вероятно, сегодня я предпочту встречать Рождество у себя. 
- Мальчишка! – рявкнул Маккензи. – Сколько еще ты собираешься морочить Полли голову? Ты вообще думаешь объявить о помолвке? 
На мгновение Грегори замер. На мгновение… Когда придется решить, готов ли он платить за мечту. И не высока ли цена этой мечты. Либо послать все к черту, либо дальше надеяться. Когда он приехал в Честер и оказался на верфи мистера Маккензи, он даже помыслить не мог о том, чем обернется его работа. Он был молод и сам не знал, на что способен. Ему позволили отрастить себе не самые мелкие в размахе крылья. Теперь их же и подрезали. Не оставляя за ним права перечить. Но, в конце концов, он всегда мог развернуться и уйти, пока он свободен. Четыре с половиной процента… единственное, что держит. 
Стоун чуть подался вперед, чтобы ответить. И в этот момент стены конторы «Маккензи шипбилдинг» дрогнули. Дрогнула и земля под ними с устрашающим грохотом. Загудела и застыла. 
- Черт! – выдохнул Грег, вскакивая с места. – Сварщики в машинном отделении! 
Обыкновенная рождественская тоска Лейтенанта в этом году вновь была лишена всякого проблеска надежды. Перспектива в эту ночь отправиться на традиционное распевание гимнов и псалмов и распивание пива в какой-то забегаловке его не прельщала. Но и дома сидеть он был не намерен, покуда миссис Финдохти, возлюбленная бакалейщица, встречает Рождество с собственным супругом. 
Однако утренние события заставили его выбраться из конуры и отправиться бродить по городу. К обеду он вошел на кухню еще более мрачный, чем обычно. 
- Четверо погибли, - проговорил он, глядя в упор на Эйду, хлопотавшую на кухне. 
Она застыла между буфетом и плитой и с ужасом посмотрела на Лейтенанта, сжав в пальцах передник. 
- Искра в котел угодила, и все, кто там были… 
- Все, кто там были, - повторила Эйда и опустилась на стул. – А… а мистер Стоун? 
- Живой, - выдохнул Лейтенант и потер лоб. – Он потом тушить помогал и тела вытаскивал… Не удивлюсь, если придет ободранный и больной. 
- Это ерунда, - отмахнулась Эйда и улыбнулась. – Живой. Остальное ерунда. 
Она подхватилась и снова принялась суетиться. Некоторое время слуга молчал и смотрел на нее. А потом буркнул: 
- Сильно-то не старайся. Вряд ли он захочет сегодня праздновать. А если и захочет, то явно не здесь. 
- Значит, у вас будет рождественский обед, - скрывая обиду, легко отозвалась Эйда. – Вы же не откажетесь от трески, мистер Лейтенант? 
- От трески я никогда не откажусь, девочка, - усмехнулся он. – Можно и без ничего. 
Она взглянула на него и улыбнулась. 
- Без ничего не получится. Будет еще картофельная запеканка. И пудинг, - Эйда помолчала и негромко сказала: - А праздники быстро закончатся. 
- Быстро закончатся… - пробурчал Лейтенант. – Очень быстро. Для кого-то возможно. 
- Не ворчите. Пара дней и ваша миссис Финдохти снова будет с вами. 
Лейтенанту было, чего ждать, и было, на что надеяться. В то время как все богатство Эйды состояло в коротких минутах, когда она украдкой подглядывала за мистером Стоуном. 
- Будет, будет… на улице вежливо здороваться, в магазине своего мужа кофе из-под полы выносить за полцены. И бегать тайком на свидания, будто ей шестнадцать лет. 
Эйда присела к столу, подперла рукой голову и вздохнула. 
- Когда не везет бегать на свидания в шестнадцать, остается надеяться, что понравишься кому-то в сорок. 
- Кому не везет, тот сам виноват. Не в ту сторону смотрит. Хоть в шестнадцать, хоть в сорок. 
- Тогда вы тоже смотрите не туда! – вспыхнула Эйда и выскочила из кухни. 
- Будто бы я сказал, что туда смотрю, - тяжело проговорил Лейтенант и покачал головой. 
Поздним вечером, когда Лейтенант все же собрался петь псалмы, Эйда выглянула из кухни. 
- Счастливого Рождества, мистер Лейтенант! 
- И тебе, - хмуро ответил он и хлопнул дверью. 
А мистера Стоуна все не было. Он не пришел даже переодеться, хотя Эйда знала, что уходил он в простой рабочей одежде, совсем не пригодной для визита к одной из самых влиятельных семей Честера. 
Это было странно. И все же у Эйды не было оснований думать, что он где-то в другом месте. Он не пропускал рождественские ужины у Маккензи. Разве можно? Он служит у них, владеет акциями, скоро женится на Полли. Впрочем, почему-то до сих пор не женился, когда все согласны, и весь город знает, что дело решенное. И ждут этой свадьбы, как самого громкого события за последние несколько лет. Так отчего же он тянет? 
Когда часы в гостиной показали двенадцать, Эйда выпила бокал вина из крыжовника, которое делала еще прошлым летом, поздравила себя с Рождеством и съела большой кусок пирога. Но когда уже намеревалась отправиться на чердак, услышала, как в двери поворачивается ключ. Она с удивлением взглянула на часы и выбежала в коридор. 
Грег стоял, держась рукой за стену. Другой стаскивал с ноги сапог и негромко сопел носом, как человек, которому не хватает воздуха. С волос стекала вода. И в полутьме коридора, казалось, было все заполнено его злостью. 
- Сэр? – Эйда подошла к нему и склонилась, протягивая к сапогу руки. – Давайте помогу вам, сэр. Вы мокрый насквозь, сэр. 
Он вздрогнул и шарахнулся в сторону. 
- Что ты вечно подкрадываешься? По-твоему, я не в состоянии разуться? 
- Я хотела помочь, - она отступила на шаг. – Ужинать будете? 
- У нас есть выпить чего покрепче? 
- Лейтенант строго за этим следит, - кивнула Эйда. 
- Неужели? – рявкнул Грег и нетвердой походкой направился в кухню. И только по его походке было видно, насколько он пьян. 
Эйда поторопилась за ним. 
- Сэр! Может быть… Вы и так уж… 
- Что и так уж? – он резко обернулся к ней. 
- Вы и сами знаете. Негоже так. Сегодня праздник большой, мистер Стоун. 
- Праздник? У тебя язык поворачивается называть это праздником? 
- Но ведь сегодня Рождество, - упрямо проговорила девушка. 
- Ах, ну да, конечно! И потому ты считаешь своим долгом совать нос в дела, которые тебя не касаются. 
- Вам плохо, сэр? – Эйда жалобно взглянула на него. 
Он вдохнул сквозь зубы и навис над ней. И тут же потерялся в ее глазах. В полутьме они ярко блестели и казались влажными, как у лани. 
- И что ты сделаешь, если плохо? – спросил Грег. 
Эйда медленно пожала плечами и поежилась от его взгляда. 
- Но если я что-то могу… 
- Ооо, - хохотнул мужчина. – Ты многое можешь. Только и думаешь, чем бы угодить. Бродишь по дому, мелькаешь перед глазами, следишь из-за портьеры, когда я ем. Думаешь, я не вижу? Думаешь, я железный? 
- Нет, сэр, ничего такого я не думаю. Я лишь стараюсь… 
- Я вижу, что ты стараешься, - перебил он ее и схватил за локоть. – Твои старания не остались незамеченными. 
- Я не понимаю, о чем вы, - Эйда стала пятиться к двери, но он не пускал, дернул на себя, будто разозлившись еще больше. 
- Не понимаешь? Не может быть, чтобы не понимала. Сколько тебе лет? 
Она вздрогнула. 
- Я не помню, сэр! 
- Шестнадцать? Семнадцать? – продолжал он, не слушая ее. – В любом случае достаточно, чтобы понимать, что твои улыбки, твои вечные взгляды украдкой, твое желание угодить – похуже любого кокетства. Нет мужчины, который выдержал бы такое изо дня в день. А я совсем не терпелив! 
- Я не вертихвостка какая-нибудь! – возмутилась она и стала вырываться из его рук. Но теперь это было бесполезно. Он вцепился в ее плечи и, кажется, только еще сильнее распалялся, глядя на ее бесплотные попытки сбежать. Что-то черное трепыхалось в нем самом. И это черное было слишком сильно, чтобы с этим бороться. Грег знал одно: он не позволит ей уйти. Не сейчас, не в эту ночь, когда так отчаянно страшно остаться в одиночестве. И оставить ее возле себя можно было одним-единственным способом. Жарко выдохнув и чуть пошатнувшись, он наклонился и нашел ее губы своими – уверенно, властно, подавляя всякое ее сопротивление. Но Эйда продолжала вырываться, колотила кулачками по его плечам и чувствовала, как, распрямляясь, он отрывает ее от пола. 
Потом все пришло в движение. Кружились вокруг стены, пол, его лицо, плечи, перила лестницы, какие-то отдельные предметы, выхватываемые зрением среди борьбы и странного полета, в котором оказалась ее душа. И пришла темнота. Нет, она не теряла сознания. Сознание было обострено. Они были вдвоем в темноте его комнаты. Той самой комнаты, в которой она провела первые дни своей жизни в этом доме. И она чувствовала его запах, шероховатость его губ, касавшихся ее губ. Потом он заставил ее откинуть голову назад и стал целовать ее шею. Его руки были горячими. Они пылали. И ее кожа пылала под ними, пока он цеплялся за ее платье, пытаясь его расстегнуть. 
Она не позволяла. Отталкивала его руки, стягивала ткань на груди, чтобы не чувствовать его губ. 
- Так неправильно, сэр, - твердила она негромко. 
Грег не отвечал. Он злился. Он хотел ее так сильно, что сходил с ума при мысли, что она не дает ему себя. Она снова оказалась подхвачена им, и через мгновение почувствовала, как он опускает ее на собственную кровать. Он навис сверху. И его ладони и пальцы снова заскользили по ее телу. А потом рванули воротник платья, отчего ткань треснула. От этого звука Эйда словно пришла в себя. Теперь она отталкивала его не только руками, но и ногами, и шумно дышала, не прекращая своей борьбы ни на минуту. Когда вдруг поняла, что бороться больше не надо. Он навалился на нее всей тяжестью своего длинного крепкого тела и не двигался. 
Она замерла, прислушиваясь к его хриплому дыханию, и поняв, что он заснул, прикоснулась губами к его лбу и вискам, осторожно перебирая пальцами пряди его волос. Дышать стало трудно, и она медленно, чтобы не разбудить, выбралась из-под него, но осталась лежать рядом до первых рассветных лучей. Те скользнули по стеклу и медленно поползли по полу, приближаясь к кровати. Потом вскарабкались по одеялу и, наконец, оказались на лице и волосах мистера Стоуна. 
Вид его был ужасен. И теперь, спящим, он производил впечатление не менее сильное, чем накануне ночью, когда был мокрым, пьяным и злым. Утреннее солнце открывало то, что скрывал свет лампы. Одежда на нем была грязной, местами пропаленной. И все еще влажной после дождя. Лицо выглядело так, будто его касались искры огня – мелкими брызгами на щеке казалась россыпь крошечных пятен от ожогов. Малейшее движение должно было причинять ему боль. Но еще хуже была шевелюра, основательно опаленная и напоминавшая теперь паклю. Никогда в жизни Грегори Стоун не был менее похож на себя, чем в эту минуту. 
В сердце Эйды разливалась бесконечная жалость. Она представляла его на пожаре, то, как он вытаскивал тела, как потом пил, пытаясь забыться. О том, что было после, она не думала. Как и не думала о том, удалось ли ему… Но среди его боли, которую она сейчас остро чувствовала, словно сама побывала в объятом огнем доке, ей следовало вспомнить о собственном месте в доме мистера Стоуна. Она поднялась с кровати и босиком, бесшумно вышла из хозяйской спальни. А едва за ней скрипнула дверь, как Грег открыл глаза. И с трудом перевел дыхание, пытаясь выдохнуть из себя липкий ужас, сковывавший движения – теперь он еще и насильник… 
Да, он желал ее. Уже столько мучительных сладких месяцев он желал ее, в ужасе понимая, что эта девочка, уж верно, и противиться не станет, сделай он ее своей. Куда ей идти? Что ей делать? Нет неволи большей, чем зависимость от ожиданий дающего. Он слишком много знал об этом сам, чтобы желать такого другому человеку. Тем более, ей. Она была слишком добра и как-то обворожительно беспомощна. Каким он никогда не был. И понимала так мало, как если бы была ребенком. Но, Господи, не бывает у детей таких глаз, от взгляда которых чувствуешь, как кожа и кости плавятся, будто железо от огня. Глаза у нее были удивительными. Янтарного цвета со светлыми золотистыми прожилками. Большие, вечно удивленно распахнутые, с закрученными темными ресницами под дугами красновато-коричневых бровей. В ней всего было через край. Высокий лоб, тонкие скулы, слишком крупный для этого лица рот с розовыми мягкими губами. Сейчас он отчетливо помнил вкус этого рта. Так же, как мелкие мурашки, которыми покрылась ее шея. Тонкая, как у цыпленка, едва ли эта шея стала хоть немного крепче, чем два года назад, когда он нашел ее. 
И как это тогда он не предвидел того, что теперь для него одна мысль об этом худом костлявом теле станет пыткой? Острые ключицы всегда угрожающе выпирали вперед. Иногда ему казалось, что совсем немного усилий, и он сможет переломить ее в любом месте, как птичку или котенка. Талия была такой тонкой, что он мог бы обхватить ее одними ладонями. И слишком длинные ноги, которые все же не делали ее выше. 
Так сколько ей было лет? Теперь, определенно, на два года больше, чем когда он ее нашел. Но это не давало ему права… это не давало ему ничего! А он посмел взять. Как наяву, он слышал теперь ее отчаянное «так неправильно, сэр». Будто бы он не знал! 
Впрочем, он и не знал. Он не думал. Он не был собой. Он был безумным мужчиной, который хотел получить эту женщину. 
Сколько же времени он мучился желанием? Тихое, почти неузнанное, оно прокралось в его жизнь, когда он и не думал об этом. В его доме жила кухарка-найденыш, подглядывавшая за ним из-за портьеры. И это нисколько не занимало его. Но два года достаточно большой срок, чтобы многое изменилось. И слишком маленький, чтобы не заметить того самого мгновения, когда милосердие сменяется похотью. 
Это было за завтраком. Она наливала чай из заварника. А он, убирая в сторону газету, краем глаз выхватил ее тонкие запястья, выступавшие из узких рукавов платья. Тогда он впервые ее захотел. Это было вскоре после Пасхи. С тех пор день за днем он все сильнее терзался мыслью, что было бы, если бы он допустил это… И отвечал себе раз за разом: он погубил бы то хорошее, что теперь было между ними. 
И вот… действительно погубил. 
Он спустился в гостиную, когда было уже достаточно поздно. Переодевшийся, неловко зачесавший волосы назад. С перекошенным от боли лицом – умывание доставило немало страданий. И прислушался к звукам в доме. 
Слабый шум доносился из кухни. 
Эйда старалась избегать любых лишних звуков. Все, что можно было расслышать, если хорошенько прислушаться, - ворчание масла на сковородке, в которой румянились блины. А девушка, пристально следя, чтобы они не пригорели, пыталась представить, что будет дальше. 
Только бы он не выгнал ее! Впрочем, в это верилось меньше всего. Даже если бы свершилось то, от чего ей лишь случайно удалось спастись, мистер Стоун оставил бы ее в доме. Так думала Эйда. Разве не знает она, что происходит между мужчиной и женщиной? Разве не об этом она мечтала долгое время, когда завидовала Полли Маккензи? И как ей остаться без того, чтобы видеть его каждый день. Пусть из-за портьеры, но может ли служанка мечтать о большем? И если бы сейчас эту служанку спросили, чего она хочет больше всего на свете, она бы, не раздумывая, ответила: быть рядом с ним, обработать его раны на лице, расчесать его волосы и отзываться на каждое его желание. 
Но она готова совсем не попадаться ему на глаза, только бы он не выгнал ее… 
Грегори тихо вошел на кухню и замер за ее спиной, наблюдая, как она стоит возле плиты. На ее шее курчавились темные завитки. Он хотел бы подойти и зарыться в них носом. Вместо этого медленно прошел к столу, взял в руки кувшин с водой, налил в стакан и быстро осушил его. 
Прислушиваясь к его шагам, плеску воды и наступившей потом тишине, Эйда улыбнулась. Повернулась к мистеру Стоуну и, взглянув прямо на него, спросила: 
- Вам блинчики с медом или с джемом? 
- Мне?.. – растерянно переспросил Грегори и дернулся к ней, тут же остановившись. – Нет, спасибо, ничего не нужно. Сегодня надо… навестить семьи погибших. Ты ведь слышала, про… 
Эйда кивнула и отвернулась. Последние блинчики подгорели, поздравление с Рождеством застыло на ее губах, а подарок для хозяина лежал в комнате на чердаке. И она чувствовала себя неловко со своим джемом, не зная, что сказать. И нужно ли что-то говорить. Он же понимал, что говорить надо. И лучше начать с извинений. Но вместе с тем что-то подсказывало ему, что начни он извиняться, сделает только хуже. Произошедшее ночью, ставшее сейчас между ними незримой стеной, окажется еще страшнее. И он ни о чем думать не мог, кроме того, что запомнил вкус ее крупного мягкого рта. И как жаль, что не помнит вкуса ее кожи… Безумная мысль! 
- Эйда, мы можем считать, что все хорошо? – выдавил он из себя. 
- Да, сэр, - ответила девушка и привычно спросила: - Вы будете к ужину? 
- Не знаю… Не думаю. Во всяком случае, ничего особенного не готовь. Обойдусь имеющимся. 
- Да, сэр, - раздалось от плиты. 
Грегори кивнул. И вышел, прекрасно понимая, что его уход скорее походит на побег. Знать бы только, от чего он бежит. От самого себя далеко не сбежишь, но как продолжать жить с ней под одной крышей после случившегося? 
К ужину он не вернулся. 
День был занят тем, что он бродил из дома в дом, навещая семьи всех четырех погибших рабочих. Это было еще хуже, но здесь не надо было прятаться. Это он готов был встретить лицом к лицу. 
«Если бы я был там, - сказал он Дугласу Маккензи в тот же день, - я мог бы предотвратить. Я знаю, что мог бы. Я бы что-то заметил. Надежда была бы…» 
«Не травите себе душу, Стоун, - похлопал его по плечу хозяин и деловито добавил: - Будете говорить с их семьями, скажите, что «Маккензи шипбилдинг» выплатит им компенсацию». 
Но разве можно компенсировать женам – мужей, родителям – детей, а сыновьям и дочерям – отцов? 
«Похороны, конечно, тоже оплатим мы, это им скажите тоже. Еще бы найти того, кто заплатит за восстановительные работы», - вздохнул Дуглас. И уехал из конторы домой. 
А Грегори устроил поход по домам погибших. И к вечеру совершенно выбился из сил. Где он только ни побывал! В похоронном бюро, на кладбище, у управляющего делами мистера Маккензи, утрясая финансовые вопросы. Но идти домой ужинать он так и не решился. 
Ужинал в одной из забегаловок, нежно любимых Лейтенантом. И там же снова напился, как накануне. Но домой не шел. Полулежал за столом едва ли не до рассвета. И не ушел бы, если бы не необходимость переодеться и вымыться. В этот день хоронили сварщиков и механика Мюррея. 
В доме было тихо, как никогда до этого. И, как никогда до этого, он крался по лестнице, надеясь, что никто не услышит, и он останется незамеченным. Пока не споткнулся на ступеньках и едва не свалился вниз. Это могло быть лучшим выходом – сломать шею. Но даже не вполне протрезвевший, он мертвой хваткой вцепился в перила. 
Последующие дни проходили так, будто он спал и не мог проснуться. Сбросить с себя наползающий и просачивающийся под кожу кошмар было нельзя. После похорон он ходил на верфь. Целые сутки проводил на стройке и пытался хоть немного возместить потерянное. И лишь краем сознания понимал – потерянного не возместишь. Ни здесь, ни в его доме, где жила девушка, которую он обидел. Но самое страшное было в том, что он все еще хотел ее слишком сильно, чтобы приближаться к ней. 
Если бы он только знал, что она ждала его каждый вечер. И каждую ночь находила ему оправдания в том, почему он опять не пришел. Почему почти перестал бывать дома, почему ничего не говорил ей. Она бродила по комнатам, не находя себе занятия и молча улыбаясь Лейтенанту, который ворчал по любому поводу. И думала совсем не то, что должна бы думать девушка на ее месте. 
Все эти дни Эйда пыталась осознать, что мистер Стоун все же заметил ее, заметил, что она женщина, пусть и не такая красивая и образованная, как мисс Маккензи. Он не остался совсем равнодушным. Теперь в ее сердце жила не только любовь к Грегори, но и надежда, что между ними возможно что-то большее, чем доброе отношение хозяина к служанке, что теперь и от нее зависит, как сложится их будущее. 
В радужном настроении Эйда мечтательно строила планы, не забывая ни на минуту про новогоднюю ночь, и гнала мысли о том, что и в этом году мистер Стоун может отправиться на праздничный ужин в другом доме. 
Но он не отправился. Эта безумная неделя изнуряющей работы и изнуряющего пьянства закончилась. Приглашение на праздничный ужин к Маккензи было вежливо отклонено. Тот и не настаивал. Он был не слепым и прекрасно видел, что творится с инженером после взрыва. 
«Смотри, не утони в своем бренди!» - таково было его напутствие. 
Однако Стоун знал, что в данный момент это был единственный способ забыться. Но было еще кое-что, что он должен был постараться исправить. Днем тридцать первого декабря прямиком из конторы «Маккензи шипбилдинг» он отправился к себе. Эйда, как всегда, шумела на кухне. Грег ринулся в свою комнату. Вынул коробку, в которой уже несколько недель хранилось два черепаховых гребня изумительной работы, купленных им задолго до Рождества в подарок Эйде. В тот глупый день он искал, что бы подарить Полли. А нашел гребни собственной кухарке. И, как совершенный идиот, радовался мысли, что ему попалось нечто, достойное ее… и ее волос. 
Грегори сбежал вниз по лестнице. Вошел на кухню, поставил коробку на стол. И мысленно молился о том, чтобы она верно истолковала смысл этого подарка. Поскольку сам он едва сдерживался, чтобы не потребовать здесь и сейчас от нее объяснений, как она может быть так спокойна, видя его каждое утро после той отвратительной ночи. 
- Это тебе, - не поздоровавшись, сказал он ее спине. – Я намерен сегодня выспаться, потому ничего особенного можешь не готовить. 
Эйда замерла, не веря своим ушам – он остается дома. Спать, делать, что угодно… но дома! Она тихонько вздохнула, улыбнулась и повернулась к нему. 
- Если вы все же захотите поужинать, то я приготовила очень особенный десерт. Праздничный. 
- Вряд ли, - растерянно сказал Грегори, испытывая странное чувство. Ему казалось, она радуется. Радуется, когда должна была бы сбежать из его дома еще неделю назад – после всего, что он натворил. 
- Лейтенант снова поблагодарит вас, - пробормотала она, распаковывая подарок. Добралась до гребней, восхищенно повертела в руках, незаметным движением вставила один из них в свою прическу и спросила: – Красиво? 
- Да… - ответил Грег, на мгновение застыв на месте и внимательно глядя на то, как поблескивает поверхность украшения в ее волосах. И одновременно пытаясь не смотреть на запястья ее рук, поправлявших гребень. Чуть выпиравшие косточки на них заставляли его сходить с ума. – Я пойду. Хорошего вечера, Эйда. 
- Хорошего вечера, - ответила она, сделала шаг, потянулась к лицу Грегори и поцеловала в губы. 
Его сердце пропустило удар прежде, чем он смог выдавить: 
- Что это значит? 
- Старинная традиция, сэр, - сказала Эйда, глядя в его зеленые глаза. Теперь не смущаясь, что не может оторваться от них, не может не смотреть. – В Новый год девушка вправе поцеловать того, кто ей нравится. И никто ее не осудит. 
- Какая странная традиция, - прошептал Грегори и судорожно вздохнул. Взгляд его вспыхнул. И, находясь в опасной близости от ее губ, он не имел сил противиться в эту минуту желанию целовать ее. Так и не разрывая поцелуя, он подхватил ее на руки и, не помня себя, понес в свою комнату. 

...

JK et Светлая: 25.12.18 06:28

 » Четыре Рождества мистера Стоуна (окончание)

Лейтенант стоял посреди хозяйской спальни и тяжелым взглядом смотрел на мистера Стоуна. Тот лежал поперек кровати в сапогах, брюках и мятой рубашке. От его мощного храпа едва не содрогались оконные стекла. 
Слуга хмуро фыркнул, взял ведро, стоявшее у его ног, и с силой выплеснул из него воду на спящего. Тот захлебнулся храпом и с протяжным стоном подорвался с места. Его помятая физиономия казалась на редкость опухшей и густо заросла бородой. С нее теперь по шее сбегали струи. Он выпучил глаза и тяжело дышал. Выглядел Грегори Стоун ужасно, и никто ни за что в эту минуту не узнал бы его из тех, кто знали инженера последние несколько лет. 
- Ты с ума сошел? – хрипло заорал Грег, выругался и зашелся кашлем. 
- Это вы рехнулись! – проворчал Лейтенант. 
- Что? Какого черта я должен просыпаться в мокрой постели? 
- Высушим! А когда вы пьяный – вам все равно, где и как спать, - продолжал ворчать слуга. – Сколько ж можно! На кого похожи стали, черт вас подери! И как только вас ноги носят? Хоть бы памяти отца постыдились! Ваш отец – прекрасный человек, а вы? 
- А я? Ну же, продолжай! Кто я? Какой я? Подлец? Неудачник? Слабак? 
- Болван! – рявкнул Лейтенант. – Подумаешь, работу потеряли. Другую найдете! 
- Другую найду, - повторил Грег и мрачно рассмеялся. Лицо его перекосилось, отчего черты сделались резкими, почти уродливыми. – У меня, кроме этого, ничего уже не осталось. И это забрали тоже. Ирония – все остальное я терял сам, по собственной глупости… 
- Вы мне тут умных слов не говорите, - Лейтенант отбросил, наконец, ведро и упер огромные руки в не менее крупные бока. – Надо было разные умные слова раньше говорить, и не мне, и не здесь. 
Он помолчал, посмотрел на мистера Стоуна исподлобья и выпалил: 
- В церковь ее надо было вести, вот что! 
Грег вздрогнул. Быстро опустил глаза. И медленно проговорил: 
- Я не… я не знал тогда… Надо было. Сейчас говорить не о чем. 
- Ах, не знааали, - противно протянул слуга. – Где уж вам было знать! И про то, каково бедной девочке в любовницах ходить, не знали. И о том, как мне было смотреть на то, что происходит под нашей крышей, не знали. И о том, что девчонку в церковь тащить надо, чтобы она от вас никуда не сбежала, тоже не знали. А теперь что уж? – развел он руками. – Теперь вы ей никто. А были бы мужем – никуда бы не делась. 
И Лейтенант тяжело вздохнул, вспомнив о красивых глазах миссис Финдохти. 
- Ты думаешь, я не кляну себя каждый день за то, что тянул столько времени? Ты думаешь, я не понимаю, что мне нечем самому себе объяснить, отчего так произошло? Ты думаешь, я не чувствую себя подлецом из-за того, что… использовал ее? 
- А что теперь себя клясть? – сказал Лейтенант и зло пробурчал: - Лучше помолитесь, чтобы ей кто посообразительней попался! 
- Майлз! – рявкнул Грег. Он называл слугу по имени только в те моменты, когда бывал особенно зол. Потом спрятал лицо в ладонях и горько проговорил: – Разве мало того, что я молюсь, чтобы она была жива и счастлива? 
- Ну вам, может, в самый раз. Пойди разбери, что в вашей голове творится, - сердито проговорил Лейтенант и, подхватив ведро, вознамерился уходить. – Самый настоящий болван! 
Хуже. Грегори Стоун прекрасно знал, что он хуже самого настоящего болвана. Потому что чувствовал себя мерзавцем. И самое страшное – в то время, когда еще можно было что-то изменить, он не испытывал гадливости от самого себя. Тогда все казалось должным. 
Он отчетливо помнил последнее счастливое утро в своей жизни. В конце июля, когда Эйда была Эйдой, а не Китти Кинселлой, которую он потерял. 
Лето было теплым, но не жарким. Ночами и вовсе кутались в одеяло и прижимались друг к другу. Он проснулся очень рано от того, что услышал, как скрипнула кровать. Приоткрыл один глаз и наткнулся на обворожительно обнаженную спину Эйды – молочно-белую, с торчащими позвонками и острыми лопатками. И причудливым рисунком шрамов, самый крупный и широкий из которых уходил по плечу к ключице. Мгновение, и спину закрыла сорочка. Эйда стеснялась обнажаться при свете. Будто бы он не ощущал неровность кожи ладонями, когда ласкал ее. И удивлялся себе – не находя в этом ничего уродливого. Лишь следствие жестокости, а жестокости Грег не выносил. И это тоже неуловимо привязывало его к ней. 
- Еще очень рано, - лениво протянул он. – Спала бы. 
Эйда оглянулась, с улыбкой посмотрела на него и упрямо мотнула головой. 
- Надо завтрак приготовить, - поднявшись с кровати, она надевала юбку. – И Лейтенант скоро встанет. 
- Лейтенант явился под утро. Теперь до обеда будет отсыпаться. Бакалейщица – дама требовательная, - хохотнул он, наслаждаясь созерцанием ее вспыхнувших щечек. 
- Пусть. Вас кормить нужно, - она сунула ноги в домашние башмаки и вышмыгнула из хозяйской спальни. 
Проводив ее взглядом, Грег откинулся назад на подушку и закрыл глаза. Через несколько минут он снова спал. И правда, было очень рано. 
Все эти месяцы с памятной новогодней ночи, когда Эйда впервые разделила с ним постель, он пребывал в странном состоянии совершенного удовлетворения и довольства собой, находясь в согласии с миром вокруг себя и, главное, с Эйдой. Днями он был мистером Стоуном, инженером на верфи «Маккензи шипбилдинг», не последним и очень уважаемым человеком в Честере. Ночами он становился Грегом, спавшим с собственной кухаркой. Собственно, такое разграничение в их отношениях его устраивало, но предложено оно было самой Эйдой в их первое же утро, когда он, проснувшись в одиночестве, спустился вниз и нашел ее у большого кухонного стола, разделывавшую кролика. Она обращалась к нему «сэр» и вела себя, как обычно. Но с того дня за редким исключением неизменно приходила в его комнату, едва все разбредались спать. Ночами они становились просто влюбленными друг в друга мужчину и женщину, которых связывала не только страсть, но и странная дружба, возможная лишь между самыми близкими людьми. 
Слухи о том, что он состоит с кухаркой в связи, давно уже перестали кого-то интересовать. Забавно, когда они шумели по Честеру, Стоун держал ее из жалости, испытывая нежность и чувство ответственности за ее судьбу. Когда шум утих, и снова заговорили о том, когда же он женится на мисс Полли Маккензи, раз уж кухарка за столько времени не понесла, и начался его роман с Эйдой. Как это часто бывает, все это было несвоевременным. Ночами с этой девочкой он забывал о том, что мучит его днем. 
Когда Грегори снова распахнул глаза, часы показывали уже восемь утра. А по дому разливался восхитительный запах выпечки. Он встал, неторопливо оделся и умылся. Сбрил заметно отросшую щетину. И спустился вниз. 
Лейтенант сидел в коридоре и сосредоточенно читал газету. Грегори отправился в гостиную, где Эйда накрывала на стол. 
- Доброе утро, Эйда, - громко произнес Грег и, не удержавшись, ущипнул ее за зад – пока Лейтенант занят. 
Она беззвучно охнула и озорно сверкнула глазами. 
- Доброе, мистер Стоун. Если еще что-то понадобиться – зовите. 
И скрылась за портьерой. От привычки смотреть, как он ест, Эйда так и не избавилась, испытывая в эти минуты нежность и счастье, отдававшиеся в сердце и кончиках пальцев. Странное волнение испытывал и он, прекрасно зная, что она смотрит. И невольно посмеиваясь про себя. Он читал газету, хмурился от тревожных новостей из Старого света, и все-таки внутри себя он смеялся. 
Окончив завтракать, крикнул: «Эйда, ты совершенствуешься!» Прекрасно при этом зная, что она сейчас должна прыснуть в кулачок. Она всегда так смеялась, чтобы ее не услышали. 
После вышел в коридор, где все еще сидел Лейтенант, и спросил: 
- А ты-то что такой хмурый? 
- На верфи неспокойно, - ответил слуга озабоченно. – Жалование задерживают, подстрекатели о трейд-юнионах твердят. И вообще, слухи разные ходят. 
Это было именно тем, о чем Грегори слышать не хотел бы. Но приходилось. Жалования на верфи никто не видел больше месяца. Дуглас ходил мрачнее тучи. Стоун продолжал работать с чертежами. 
- Они не посмеют, - сказал Грег. 
- Отчего бы им не посметь? – уныло пробормотал Лейтенант и почесал всей пятерней небритый подбородок. – У многих семьи. Они доведены до отчаяния. 
Грегори кивнул, прекрасно понимая, что слуга прав, и сказал: 
- Думаю, мистер Маккензи обо всем осведомлен. И найдет решение. 
С этими словами он надел шляпу и отправился на верфь, мимолетно подумав, что именно сейчас совершенно никуда не хочет идти. В его голове медленно ворочались мысли о том, что, ему осточертело слышать «сэр», когда он хочет, чтобы она звала его Грегом не только в спальне. Полгода – большой срок для случайной связи. А то, что Эйда – не случайна в его жизни, он понимал отчетливо. Но нужно быть сумасшедшим, чтобы жениться на полуграмотной кухарке. А жить с ней так, как живет он, унизительно для них обоих. 
Разумеется, можно жениться на ней тайно, в другом городе. Так, чтобы для окружающих все оставалось, как есть. Но в этом тоже не было никакого смысла. Для Эйды, вероятно, не было. Но, во всяком случае, так он мог бы обеспечить ее будущее, если бы с ним что-то произошло. И все-таки… это было нечестно. И не решило бы главного. Она по-прежнему называла бы его этим невыносимым словом «сэр». 
Из глубокой задумчивости его вывел незнакомый мужской голос, обращавшийся явно к нему – из экипажа, следовавшего за ним уже некоторое время, который он бы непременно заметил, если бы не был столь озадачен. 
- Мистер Стоун, полагаю? 
Грег обернулся. Мужчина средних лет, сидевший в экипаже, носил усы и дорогой костюм. Он коснулся рукой поля шляпы, чуть приподнимая ее, и небрежно кивнул. 
- Он самый, - ответил Грег. – Мы не представлены… С кем имею честь?.. 
- Майкл Ирвинг, - он открыл дверцу своего экипажа. – Полагаю, вы понимаете… Нам нужно поговорить. 
Некоторое время Грег молчал, снова рассматривая незнакомца, о котором столько слышал в последние годы. Потом подошел ближе к экипажу, медленно сказал: 
- Вам нужно поговорить, мистер Ирвинг. 
Но все же сел. 
Ирвинг усмехнулся. 
- У меня к вам предложение, выгодное для нас двоих. Потому этот разговор нужен нам, - он стукнул тростью в стенку экипажа. – Я подвезу вас на верфь, не возражаете? Вы же туда направлялись? 
- Туда, - согласился Грег. – В чем же состоит ваше предложение? 
- Я предлагаю вам работу у нас, - без обиняков заявил мистер Ирвинг. 
- Но у меня есть работа. 
- Возьмите расчет. 
- Может быть, я недостаточно догадлив, но искренно не понимаю зачем. 
- У нас вы будете иметь больше возможностей. 
- Вы полагаете допустимым оставить людей, которым нужен и которые возлагали на тебя большие надежды, которые считают тебя другом, ради бо́льших возможностей? 
- Как знаете, мистер Стоун, - голос мистера Ирвинга стал сдержанным. В глазах его появилась насмешка. – Сохраняя преданность чему-либо можно остаться и вовсе без всего. А в вашем случае – без работы. 
- С чего бы вдруг? Люди ценят преданность. 
- У вас еще будет шанс убедиться в обратном, мистер Стоун. И помните, я никогда не предлагаю дважды, - Ирвинг помолчал, глядя на доки, проплывающие за окном. – Вы не можете не понимать, что у «Маккензи шипбилдинг» нет будущего. У верфи уже проблемы. Покупателей у вас нет. Рабочие бедствуют. 
- Вы же знаете, почему так происходит, мистер Ирвинг. Сложно конкурировать с тем, кто обложил тебя со всех сторон. Но мы что-нибудь придумаем. 
- Скоро вы убедитесь и в тщетности своих надежд тоже, - мистер Ирвинг снова ударил тростью в стенку экипажа, и он остановился. – Хорошего дня, мистер Стоун. 
- И вам тоже хорошего дня. 
Выйдя из экипажа, Грег опять кивнул в знак прощания и негромко выдохнул, когда экипаж уехал. 
После этого он отправился к докам. Они были пусты. Рабочие сидели на пирсе, свесив ноги, и хмуро приветствовали Стоуна кивками головы. Они щурились от яркого солнца и выглядели суровыми. «Эмма», новый корабль, на который в «Маккензи шипбилдинг» возлагали надежды, одиноко возвышалась впереди, но никто не спешил к ней. Что это означало, Грег и сам слишком хорошо понимал. Потому, ни слова не говоря, отправился в контору, к Маккензи. 
- Вы видите, что происходит? – рявкнул он с порога вместо приветствия. 
Тот мрачно посмотрел на него и ответил: 
- Вижу, но мне нечем платить. Заказов у нас нет. 
- Есть «Эмма»! – горячо воскликнул Грегори. – Есть мои чертежи, которые, вы сами это знаете, превосходят все, что мы строили до этого. И превосходят все, построенное Ирвингом. И заказчиков мы сможем найти. Все лучше, чем ждать, когда пойдем ко дну. 
- Нет покупателей, - развел руками Маккензи. – «Эмму» отказались выкупать. Старый Лиланд скончался в мае. Лиланд-младший продает компанию и уезжает из страны. 
- Найдем другого покупателя. Перебьемся мелкими заказами. Возьмем судна на ремонт. Иначе верфь станет. И станет навсегда, Дуглас. 
- Верфь станет… - повторил Маккензи. – Черт побери, Стоун, я пытаюсь… 
- Пока вы пытаетесь, люди голодают! Вы знаете, что происходит в ваших же доках? Они молчат. Это забастовка, вы же видите. За забастовкой неизменно следуют беспорядки. И мы должны найти, как это предотвратить. Не сегодня, так завтра начнется война. А война – это новые заказы и возможности, вы же это понимаете. 
Маккензи горько рассмеялся. 
- Королевский флот обратится к таким, как Ирвинги. У нас всего один стапель, в то время как у них… - он махнул рукой. 
Грегори тяжело выдохнул и подошел ближе, к самому столу, за которым сидел Дуглас, уперся руками в столешницу и, глядя в глаза хозяину, проговорил: 
- У вас есть стапель, куча голодных рабочих, я с моим, смею надеяться, талантом и личные средства – ваши так же, как и мои. С этим можно что-нибудь придумать. И я не приму поражения тогда, когда есть хоть малейшая надежда. Потому что мне дорого то, что я делаю. И потому что мне дороги вы. Нам никогда не соперничать с Ирвингами, но мы останемся на плаву. 
- Я должен думать еще и о своей семье, - сказал Маккензи. – Ты не знаешь, что это такое, а я не имею права неразумно разбрасываться средствами. 
- Но вы в ответе и за тех людей, что на вас работают! Теперь особенно! 
- Не смей меня упрекать! – Маккензи ударил по столу кулаком и вскочил на ноги. – Я все знаю. И делаю все, что в моих силах. 
- Но этого мало! А значит, не все! Мы должны изыскать средства и достроить «Эмму». Найти на нее покупателя и искать дальше. Иначе все теряет смысл. Мы уже упустили момент, когда нужно было расширяться и действовать наверняка. Теперь придется рисковать. Но у нас нет другого выхода. Иначе мы потеряем верфь. Я готов рискнуть, Дуглас. 
- Мне надо подумать, - ответил Маккензи, снова располагаясь в своем кресле. 
- И желательно быстро. Потому что у нас нет времени, - заявил Грег и вышел прочь из кабинета. 
День был не очень теплый. Ветер трепал полы пиджака. Стоун поморщился и снова направился к пирсу. Там теперь уже никого не было. Доки тоже по-прежнему пустовали. Эта тишина казалась зловещей. И она медленно убивала в нем веру в то, что все это не навсегда. Видит бог, он любил это место. И любил людей, которые здесь работали. Верфь Дугласа Маккензи значила для него слишком много, чтобы спокойно уйти. Это была и его верфь тоже. Четыре с половиной процента и его собственная душа – не самый плохой обмен в данном случае. Работа здесь открыла ему его самого, каким он не знал себя. Дала ему ощущение значимости и предназначения. И видеть теперь, как все рушится, было выше его сил. Повлиять на это Грегори Стоун не мог. Он мог мало. Это он знал. Но никогда до этого дня не догадывался, что настолько мало. 
Домой он тоже возвращался пешком в надежде отвлечься, но выходило плохо. Помимо прочих черт его характера, в нем была еще непреодолимая потребность в самобичевании. Если бы хоть полгода назад он приложил все силы к тому, чтобы убедить Маккензи строить новое судно по последним чертежам, то теперь все могло быть иначе. Но Грег оставил попытки после гибели сварщиков и механика Мюррея. Стало недосуг. Что ж… зато теперь досуг, похоже, станет постоянным. 
Грег невесело усмехнулся, но усмешка стерлась с его губ, когда в толпе людей на улице он заметил шагающую деловитой походкой Эйду в темном платье и шляпке, в каких она обычно ходила на занятия – теперь кухарка стала брать уроки, оплачивая их из собственного жалования. Грегори приостановился, наблюдая за ней – она явно спешила, мчась по улице без оглядки. И, что самое странное, вместе с ней в том же направлении шли несколько рабочих с верфи Маккензи. Собственно, если присмотреться, очень многие по улице направлялись… к зданию школы, скрываясь за ее дверью. Это казалось тем более странным, что время было рабочее. Грег, прищурившись, смотрел, как Эйда кивает некоторым из прохожих, будто знакомым, поднимается на крыльцо и так же входит в здание, как и другие. Сжав зубы так, что заходили желваки, Стоун решительно направился следом, догадываясь, в чем может быть здесь дело. 
И оказался прав. 
В небольшом холле было шумно, душно и накурено. Рабочие стояли отдельными группами, но все внимательно слушали коренастого молодого мужчину со светлыми волосами и блестящими глазами. Одет он был неопрятно – мятые брюки, сомнительной чистоты рубашка и видавшая виды рабочая куртка. Но, кажется, никто не обращал на это внимания, вслушиваясь в его слова. 
- Вы должны потребовать свое, честно заработанное, - говорил он, и голос его громко отражался от высокого потолка. – Все вместе вы представляете огромную силу, надо лишь правильно ею воспользоваться. Ради своих матерей и жен, ради своих детей вы должны заявить права и заговорить так, чтобы вас услышали. 
Он обвел взглядом присутствующих и вдруг выбросил вперед руку, указывая прямо на Грегори. 
- Спросите у него! Спросите у него обо всем, что вас волнует. 
Стоуна чуть качнуло, будто бы его ткнули в грудь. Но он остался стоять на месте, медленно оглядываясь по сторонам, разыскивая глазами Эйду. 
- Спрашивайте, - разрешил он, невольно усмехаясь мысли, за какие такие права собралась здесь бороться его собственная кухарка. 
- Мистер Стоун, - услышал он из толпы, - так как? Акционеры, собираются нам платить или нет? Уже месяц мы работаем без жалованья. 
- Ситуация сложная, - сдержанно ответил Грег. – Ирвинги отбили почти все заказы. 
- Нашим семьям тоже нелегко, - послышалось с другой стороны. 
- Мы делаем все возможное, чтобы возобновить выплаты. А с вашей стороны было бы любезно возобновить работу. Если ныне строящееся судно достроено не будет, то нам нечего будет продавать. А значит, и денег не будет. Вы лишитесь работы на долгосрочную перспективу. 
Эйда сидела рядом с миссис Финдохти, присутствовавшей здесь же, на скамье у окна и отводила взгляд, чувствуя себя так, словно Грегори застал ее за чем-то неприличным. 
- Если вы не выплатите нам то, что причитается, - снова заговорил кто-то из рабочих, - мы не выйдем на работу. 
Толпа согласно загудела. 
- Я не обещаю вам, что станет легче сию минуту! – перекрывая гул рабочих, закричал Грег. – Как и не обещаю, что вообще станет легче! Я лишь прошу поверить мне в том, что мы делаем все возможное, для нашего общего благополучия. И прошу выйти на работу тех, кто мне верит. И кто готов в это сложное время оставаться с нами, потому что иначе не будет ни нас, ни вас. Вы видите, что происходит с верфями по всему побережью? Ирвинги вытесняют всех нас, лишают возможности конкурировать с ними, подводят к банкротству и выкупают за бесценок. А потом увольняют половину рабочих и оставшимся платят гроши. Мы пока еще держимся. Рабочие «Маккензи шипбилдинг» - наша плоть и кровь. Если вы предадите нас, то вскоре многие из вас останутся вообще без работы и без надежды! 
- А теперь мы без еды и денег! 
- Чем нам платить за жилье? 
- Мой кузен работает у Ирвингов на верфи в Малгрейве – и не жалуется! 
Выкрики раздавались теперь со всех сторон. Эйда металась взглядом по рассерженной толпе рабочих, пока не остановила его на мистере Стоуне. В это мгновение и он увидел ее. Взгляд его вспыхнул. И тут же погас – он явно удерживал себя от того, чтобы ринуться немедленно к ней. 
- А скольких в том же Малгрейве уволили? – рявкнул Грег. – Ему повезло, он оказался тем счастливчиком, который удержал свое место. И спросите его на досуге, сколько платили прежние хозяева, до Ирвингов. – Грег замолчал и снова посмотрел на Эйду. – Прошу прощения, но я вынужден покинуть вас. Я пришел забрать свою кухарку, а вовсе не участвовать в вашем собрании. Что я имел сказать, я сказал. А решать – это каждый должен делать сам. Аделаида! 
Эйда вздрогнула от его окрика и поднялась со скамьи, но осталась стоять на месте, взволнованно переминая в руках ткань юбки. Грег вздохнул и устремился сквозь толпу к ней, взял ее ладонь и на глазах присутствовавших, а их было немало, повел ее к выходу. Эйда не сопротивлялась и покорно шла рядом по ступенькам, а потом и по улице. Так они и молчали до самого дома. Но едва оказавшись за порогом, Грегори отпустил ее руку для того, чтобы тут же схватить за плечи и слегка встряхнуть. 
- Ну и что все это было, позволь узнать? Какого черта? 
Впрочем, эта встряска лишь рассердила девушку. 
- А что, я не имею права? – недовольно спросила она. 
- Не имеешь! На это – не имеешь! Я не хочу говорить о том, что все это собрание направлено против меня и против тех, кого я люблю. Но это, в конце концов, еще и опасно. Или ты не знаешь, чем иногда заканчиваются такие сборища, когда эти люди, взбесившись, идут крушить, что под руку попадется? 
- Крушить я бы ничего не пошла, - огрызнулась Эйда. – А знать, что происходит в городе, я имею право, потому что я здесь живу! 
- Тебе мало болтовни Лейтенанта, торговок с рынка и твоей учительницы? Обязательно посещать места, где ненароком могут шею свернуть, как цыпленку? Или расценить твое присутствие там как удар по мне? 
- Я не стану перед вами оправдываться, - упрямо заявила девушка и скрестила на груди руки. Глаза ее сверкали из-под шляпки зло и обиженно. 
- А мне не нужны твои оправдания! – возмутился Грег. – Я рассчитывал, что в твоей голове имеется хоть немного ума! 
- Распотрошить курицу – много ума не надо. 
- Я запрещаю тебе бывать на этих собраниях, ясно? 
- Вы не можете мне ничего запретить, - фыркнула Эйда. 
- Еще как могу! Ты живешь в моем доме и получаешь у меня жалование! 
Она на мгновение осеклась, раздумывая, что ответить. 
- Да, сэр, - послушно кивнула девушка и спросила: - Ужинать будете? 
- Не смей разговаривать со мной так, будто это я тебя обидел! 
- Да, сэр. 
Не взглянув больше на хозяина, Эйда скрылась на кухне. Грег расслышал, как хлопнула дверь, и прижал руку ко лбу. Голова раскалывалась. День, и впрямь, выдался безумным. И Грег самолично увенчал его ссорой с кухаркой. 
- Эйда! – крикнул Грег, но, не дождавшись ответа, добавил: - Я не буду ужинать! 
После чего отправился в свою комнату. 
Читать не получалось. Мысли то и дело возвращались ко всему сделанному и сказанному. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что его уход с собрания рабочих больше всего напоминал бегство. А убегать Грегори ненавидел. Но что ему оставалось? Конечно, они не бросились бы на него с кулаками. Какими-то остатками их уважения он все еще пользовался. Но что он должен им обещать, если от него ничего не зависело? Если бы он мог хоть что-нибудь, то немедленно сказал бы: «Ребята! Завтра вы все будете с деньгами и с работой!» 
Но он даже мыслей Дугласа Маккензи по этому поводу не знал. 
Присутствие же Эйды на этом собрании совершенно выбило у него из-под ног почву. Это было похоже на что-то вроде предательства, хотя Грег и отдавал себе отчет в том, что она и в мыслях не имела его предавать. Ее чертова любознательность! А ему оставалось сходить с ума, гадая, что случилось бы, начни эти парни беспорядки теперь же. Ведь и она могла пострадать. Даже если не от рук рабочих, то наверняка прислали бы отряд конной полиции, чтобы всех разогнать. И все это могло окончиться для нее не самым лучшим образом. 
Грег лег спать рано, куда раньше обычного. И ворочался в постели, размышляя о том, что сказал ей, вернувшись домой. Отвратительно. Никогда он не проронил бы подобных слов, не будь так взбешен. Никогда и ни за что. И то, что Эйда не на шутку обиделась, стало ясно довольно скоро. Она так и не пришла в ту ночь в его комнату. Засыпал он с мыслью, что все это никуда не годится. И ему давно стоило изменить ее положение в доме. В конце концов, они, по сути, уже теперь муж и жена. Нужно лишь это оформить документально. Или в церкви – как ей больше нравится. 
Утром следующего дня они поговорить не успели. Лейтенант сообщил, что Эйда отправилась на рынок за овощами. Когда же вечером Грег вернулся с верфи, которая по-прежнему стояла, хотя несколько рабочих, поверивших ему, явились все же в доки, Эйды уже не было. Потому что для нее этот день сложился еще хуже предыдущего. 
И девушка искренно полагала этот день в конце июля 1914 года самым ужасным в своей жизни, даже хуже того декабрьского вечера, когда мистер Стоун нашел ее полумертвой на берегу Мельничной бухты. 
Ночь она провела в своей комнатке на чердаке. Она безудержно плакала, когда вспоминала, как он указал кухарке на место в доме инженера с верфи. И прятала лицо в подушке, чтобы рыданий ее не было слышно в доме. Когда же Эйда немного успокаивалась, то ей тут же становилось стыдно, что она была на собрании в городской школе. Она попала туда по просьбе миссис Финдохти пойти вместе с ней. 
«Почему вы не попросите Лейтенанта?» - улыбнулась Эйда просьбе бакалейщицы. 
«И как это будет выглядеть, если он придет на собрание в защите прав моего старшего сына?» – резко спросила женщина. 
Фрэнки Финдохти вот уже несколько месяцев трудился на верфи Маккензи. 
«Что, по-твоему, скажут на это в городе?» 
Эйда лишь пожала плечами. Ей ли не знать, как болтают. Но какое это имело значение, если дома ты ждешь самого лучшего на свете человека. И ночь проводишь с ним под одним одеялом, прижавшись к его горячему телу. 
«О чем ты думаешь, девочка? – не раз ворчала бакалейщица. – А если понесешь, что делать станешь? Кому ты будешь нужна? Кто о тебе позаботится?» 
На бесчисленные вопросы миссис Финдохти у Эйды не было ответов. Она отмалчивалась, не зная мыслей Грегори по этому поводу, но верила, что он относится ко всему так же как она. И была еще Полли Маккензи, о которой Эйда никогда не решалась спросить. 
А сегодня вечером он подумал, что она может пойти против него. Сегодня вечером оказалось, что мистеру Стоуну лишь холодно в одинокой постели, а глупая кухарка удачно подвернулась под руку, чтобы скоротать время до свадьбы с мисс Маккензи. И слезы снова начинали течь из покрасневших глаз по щекам Эйды. 
Под утро она забылась беспокойным сном, но на рассвете мысли ее были не такими мрачными, как накануне. На всякий случай решив не попадаться поутру на глаза Грегори, она быстро умылась, приготовила скорый завтрак и ушла из дома. 
День обещал быть теплым и солнечным. Эйда, стремясь унять свои чувства, долго гуляла в гавани, прежде чем отправиться на рынок. Там она обстоятельно общалась с каждой знакомой торговкой. О чем – придумывать не приходилось, событий в городе было предостаточно. Это позволило бы вернуться домой попозже, чтобы мистер Стоун уже ушел на работу. А к вечеру все могло бы выглядеть совсем иначе, чем вчера. 
Когда же она, распрощавшись со всеми, отправилась домой, случилось то, что она надеялась, никогда не случиться, и что перевернуло всю ее уверенность в своих дальнейших намерениях. 
На рыночной площади Эйда увидела отца. 
Ферма Гринсборо мистера Кинселлы располагалась на пологих берегах одной из многочисленных бухт Махони-бэй. Китти никогда не была любимицей в своей большой семье. И отец, вдовевший много лет, не скрываясь, мечтал о дне, когда сможет продать дочку кому-нибудь из соседей, и неплохо бы подороже. Он поколачивал ее по делу и без, полагая в том воспитание послушной дочери в настоящем и жены в будущем. 
Ей было шестнадцать, когда отец сторговался с мистером Смитом, который был втрое старше девушки и владел огромной фермой в соседнем графстве. В доме разразился жуткий скандал. Китти наотрез отказалась, за что была бита отцом до полусмерти. 
Эйда слабо помнила, как добралась до берега, как заходила в воду, не сопротивляясь ледяным волнам, норовящим сбить ее с ног… А потом ее выбросило на песок Мельничной бухты… но этого она уже, и правда, не помнила. 
Отец, расспрашивающий прохожих, заставил Эйду броситься прочь с площади. Решение явилось само собой. Единственное, какое могло быть. Отец не должен ее найти, а мистер Стоун сэкономит на жаловании. Просто. Проще, чем жарить бекон, чтобы не сжечь его. 
Собираться ей было недолго. Все необходимое и скромная сумма накопленных денег легко уместились в небольшой сумке, хранящейся в чулане. Но самым сложным оказалось сделать последний шаг через порог дома, в котором она провела столько дней, каждый из которых ей был дорог. Ей так долго казалось, что она была счастлива и нужна в этом месте. Прозрение наступило неожиданно, быстро и больно. 
Она отчаянным движением поправила на голове шляпку и захлопнула за собой дверь. 
Грегори вернулся вечером, через несколько часов после ее ухода. И уже больше ее не нашел. Ни в тот день, ни на следующий. Ни через неделю, ни через месяц. Он метался по городу в поисках Эйды. Обращался к шефу полиции, чтобы объявить ее в розыск. Объездил ближайшие деревни в надежде, что где-нибудь появилась молоденькая кухарка по имени Аделаида Джонс – ее записали на эту фамилию в те первые дни, когда нашли. Лейтенант сбился с ног, обивая чужие пороги. Но Эйда пропала без следа. 
Лишь через три дня после ее пропажи в дом инженера Стоуна явился незнакомец, представившийся Питером Кинселлой, отцом Китти Кинселлы. И потребовал у Стоуна либо вернуть дочь, украденную с фермы два с половиной года назад и, наконец, найденную здесь, под чужим именем в доме растлителя, либо уплатить пять сотен долларов – за девственницу годная цена. Тогда Грег думал, что не остановится и убьет его. Убьет человека, оставившего шрамы на белой спине единственной женщины, которую он в своей жизни любил… Потом ворвался Лейтенант, вырвал Кинселлу из рук мистера Стоуна, сжимавшего его шею. И выгнал того прочь. Больше их не беспокоили. И они продолжали повсюду искать Эйду, будто бы это могло хоть что-нибудь изменить на свете. 
Начало войны и вступление в нее Британской империи прошло мимо Грега. 
Он доводил себя до изнеможения каторжной работой, лишь бы не думать о том, что произошло, и как жить дальше. Они все-таки достроили «Эмму». И смогли ее продать. Это позволило им продержаться до зимы. 
А перед Рождеством он потерял даже это. 
Однажды вечером, когда за окном порхал снег, а в домах готовились забивать скотину на праздники, Дуглас Маккензи пригласил его в свой кабинет, плеснул виски и, протягивая инженеру бокал, сказал: 
- «Маккензи шипбилдинг» больше не нуждается в ваших услугах, мистер Стоун. 
Грег механически взял бокал из рук Дугласа и замер, не донеся его до рта. 
- Что это значит? 
- Полагаю, ты единственный во всем Честере не знаешь, что Полли вышла замуж за младшего Ирвинга, - усмехнулся Маккензи. 
Усмехнулся и Грег. О свадьбе он действительно не слышал. Последние месяцы они совсем не общались. И бо́льшую часть времени он проводил либо на верфи, либо пил в одиночестве в своем доме. Превратился в отшельника. С той минуты, как он понял, что Эйду никогда больше не увидит, все в мире перестало иметь смысл. Хотя о поездках Маккензи в Галифакс он все-таки знал. Но не интересовался целью этих поездок. В конечном счете, они стали чужими людьми. 
- Значит, вы все-таки нашли выход, который вас устроил и обезопасил… - медленно произнес Грег. 
Маккензи кивнул. 
- Теперь есть общее семейное дело. Моя верфь стала частью империи Ирвингов. Но тебя они видеть не желают, - он отпил виски и продолжил: - Я выкуплю твои акции, Грег. Дам за них хорошую цену. 
- И, в конечном счете, все было зря… Вы знаете, что летом он хотел переманить меня к себе, но я остался? 
- И чего ты теперь ждешь от меня? 
- Я давно уже ничего не жду от вас. Четыре с половиной процента акций – тот максимум, с которым вы готовы были расстаться. Я не ропщу. Я уступлю вам их по той цене, какую вы предложите. Но лучше бы вы купили их с самого начала, три года назад. 
- Но и ты мог отказаться. 
- Каждый из нас питал свои надежды, Дуглас. И мое, и ваше решение оказалось ошибочным, - он быстро осушил бокал с бренди и встал на ноги. – Это все, что вы имели мне сообщить? 
- Да. Мой адвокат свяжется с тобой, Грегори, - мистер Маккензи протянул ему руку на прощание. – Ты хороший парень и всегда мне нравился. Но порой слишком витаешь в облаках, не замечая жизни вокруг себя. 
- Как скажете, - улыбнулся Грег, пожимая руку теперь уже точно бывшего хозяина и друга. – После оформления сделки я уеду из города и освобожу ваш дом. 
Маккензи лишь махнул рукой. 
Чего стоило Стоуну сдержаться, чтобы не выплеснуть бушевавшую в нем ярость прямо там, в конторе, одному богу известно. Но едва дойдя до дома, он с потрясающим воображение упорством бросился превращать себя в животное. 
Он пил. Пил днями напролет и почти ничего не ел. Это продолжалось до самого Сочельника, когда Лейтенант окатил его водой из ведра. Никогда прежде Грегори Стоун не чувствовал себя настолько беспомощным. 
Он потерял все, что у него было, все, ради чего жил. Но то, что случилось с «Маккензи шипбилдинг» оставалось на совести ее хозяина. То, что случилось с Эйдой – на его и только на его совести. И теперь это, жившее в нем каждую минуту, навалилось с новой силой, не оставляя возможности даже вздохнуть. 


Рождественским утром 1914 года он вошел на кухню, где застал Лейтенанта, и объявил: 
- Завтра мы отправимся в Галифакс – я намерен записаться в армию. 
Слуга вперился в него ошалевшим взглядом и сказал: 
- Совсем с ума сошел! Что это вы удумали? 
- Ничего, - равнодушно пожал плечами Грег. – Дома который месяц идет война. Мой отец был морским офицером. Он счел бы это правильным. 
- Черта с два он бы так думал. Но… хотите быть подстреленным, как заяц, поезжайте в свой Галифакс. Без меня, потому что я намереваюсь жениться! 
- О Господи! – брови мистера Стоуна взмыли к мыску непослушных волос на лбу, а сам он почти рухнул на ни в чем не повинный стул. – Когда? На ком? 
- На миссис Финдохти, разумеется, - рявкнул Лейтенант. – Как только закончится положенный срок траура. 
- Она овдовела? 
- Овдовела. И уже дала согласие выйти за меня замуж. Мне осталось лишь еще немного подождать. 
- Зачем же ждать? – негромко засмеялся Стоун, и это был первый его смех за долгие месяцы. На худом изможденном, хоть, наконец, и гладковыбритом лице он казался в эту минуту страданием. – И так весь Честер про вас знает. Физиономия ее младшего сына места фантазиям не оставляет. 
- Нет уж, сэр. Теперь все будет по правилам, - проговорил Лейтенант торжественным тоном, будто уже стоял в Сити-холле. – Так хочет миссис Финдохти. И я с ней согласен. 
- По правилам… Может, и верно… Значит, я один еду в Галифакс? 
- Вы справитесь, мистер Стоун. 
- Ты знаешь, что справлюсь. Все лучше, чем сидеть здесь… Мы больше не увидимся, Лейтенант. Из Галифакса я сразу отплываю в Англию. Передать чего-нибудь твоим девчонкам из Ливерпуля или Бристоля? 
- Не советую вам к ним ходить, - проворчал слуга. – Это может плохо закончиться. 
- Как скажешь! – снова рассмеялся Грег. 
И на следующий день после Рождества он, собрав свои вещи, которых оказалось не так уж и много (домашний скарб был отдан в хозяйство Лейтенанту и его невесте в качестве подарка к свадьбе), прихватив с собой черепаховые гребни Эйды, забытые ею в комнате на чердаке, сел в экипаж, следовавший в Галифакс. Прощание вышло недолгим. Как оказалось, здесь и не с кем ему прощаться, кроме Майлза и пока еще миссис Финдохти. 
Грегори Стоун искренно считал этот день – первым днем своей новой жизни. В некотором роде так оно и вышло. Но совсем не так, как он предполагал, покачиваясь в экипаже и глядя из окна на заснеженную дорогу. 
На пересечении Дьюк-стрит и Аргайл-стрит, возле Сити-холла, было чрезвычайно оживленно – кругом сновали автомобили, экипажи и огромные толпы людей. Поселившись в гостинице недалеко от моря, он немедленно отправился пешком в цитадель – этак, как оказалось, было быстрее. Он намеревался не откладывать дело в долгий ящик и наведаться в Форт-Джордж записываться добровольцем. Все, что теперь в нем было – чувство усталости и робкой надежды. Найти покой на войне – какая ирония! 
Когда-то давно, несколько лет назад, он увидел берега Новой Шотландии с корабля. И закрытая бухта Галифакса, сделавшаяся базой формирования военно-транспортных конвоев, была первым, что открылось ему здесь. Теперь все было иначе. И она должна была стать последним, на что он бросит взгляд уезжая. Предприятие, обреченное на провал – так сказала его мать в их последнюю встречу. Но это тоже его жизнь. 
Грег некоторое время смотрел прямо перед собой, продолжая вышагивать по мощеной брусчаткой дороге. Он ничего не видел и одновременно видел все сразу: лица людей, дома, заснеженные деревья, девушку в шляпке не по сезону, слишком легкой для зимы и слишком сложной для лета, из-под которой на черное пальто выбились у затылка красновато-коричневые непослушные прядки. А потом Грег тяжело выдохнул, будто его ударили в грудь. 
В темном пальто из недорогого сукна и грубых, прочных ботинках, она походила на служанку из дома средней руки, но шла не торопясь, как если бы у нее был выходной. Разглядывала витрины магазинов, мимо которых проходила, не задерживаясь. А у одной остановилась и, повернувшись к стеклу лицом, заинтересовалась выставленным в ней товаром. 
- Эйда… - сдавленно прошептал Грег. И тут же громко, на всю улицу прокричал: - Эйда! 
Она вздрогнула и обернулась на голос. Застыла на мгновение и, осознав произошедшее, бросилась вдоль по улице прочь от Грегори, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. Несколько бесконечных мгновений он смотрел, как она убегает. И едва дышал. А потом резко заглотил воздух и помчался следом, зная только одно – он должен ее догнать. И спросить, почему она убегает. 
- Эйда, стой! – закричал Грег. 
Но девушка продолжала бежать от него. 
- Китти! Мисс Кинселла! – срывая голос, продолжал кричать он и не обращал внимания на оглядывающихся на них прохожих. Но она побежала еще быстрее, насколько было в ее силах. 
- Аделаида! 
Этот его возглас неожиданно заставил ее остановиться, и она медленно повернулась к нему навстречу. Он добежал до нее в несколько мгновений и на глазах невольных зрителей из людей на улице резко остановился, не сделав последние полшага, чтобы оказаться перед ней вплотную. Они так и смотрели друг на друга неизвестно сколько времени. Слушали громкое дыхание и шум улицы, пытались унять сердца, но взглядов друг от друга не отрывали. Пока, наконец, Грег не проговорил: 
- Пожалуйста, не убегай 
- Зачем вы бежали за мной? – спросила Эйда и отступила в сторону, чтобы не мешать прохожим. Некоторые из них улыбались, другие хмуро ворчали, проходя мимо. 
- Я всегда буду бежать за тобой. Я тебя люблю. 
Она недоверчиво взглянула ему в лицо. Глаза ее заблестели, и Эйда шмыгнула носом. 
- Что вы здесь делаете? 
- Приехал записаться в армию… неважно… - пробормотал Грег, вглядываясь в нее, и тут же выпалил: - Выходи за меня. 
Опешив, Эйда смотрела на него в растерянности, с приоткрытым от удивления ртом. 
- А… а мисс Маккензи? 
- При чем тут мисс Маккензи? Я знаю, я ужасно обходился с тобой, но этого больше никогда не будет. Ты не пожалеешь, если согласишься. У меня было время подумать… понять… Эйда, я столько времени искал тебя… Я виноват, но жить без тебя невыносимо, - он хотел сказать что-то еще, но замолчал, не в силах продолжать, чувствуя – что бы ни было сказано, всего будет мало, если он опоздал. 
Она наклонила голову и задумчиво щелкала замком сумочки. 
- Вы знаете мое настоящее имя, - сказала она негромко и вздохнула. – Встречались с моим отцом? 
- Он приходил… через несколько дней… Искал тебя. Эйда? 
Она подняла на него глаза. 
- Я ни за что не приму отказа. Ты же знаешь. 
- И уедете на войну? – грустно спросила Эйда. – Если вы думаете, что должны это сделать… 
- Разве я не сказал, что никуда от тебя не уеду? Что буду идти за тобой, куда бы ты ни сбежала? Господи, Эйда! Ты отвыкла от меня? Пять месяцев долгий срок, но неужели ты… 
Ответом ему стали ее слезы. Грег протянул руку, чтобы коснуться ее лица, но ладонь замерла на полпути. Он никогда не знал, что делать с плачущими женщинами. Он не умел утешать их. Он не знал, что говорить им. Не понимал, можно ли дотрагиваться до них, чтобы не вызвать еще больших слез. Но здесь и теперь, когда эта женщина плакала – и плакала из-за него – в это мгновение, он мог только подчиниться порыву. И вместо того, чтобы вытереть ее щеку, он взял ее за плечи и привлек к себе, прижимая головку к своей груди. 
- Мне казалось, прошло пять лет, - донесся до него глухой хриплый голос, прерываемый всхлипами. 
- Мне тоже, - выдохнул он, начиная верить, что отпусти он ее теперь, она и сама начнет возмущаться, - мне тоже, любовь моя. Если мы немного поторопимся, то успеем опередить Лейтенанта с его женитьбой. 
- Он женится? На миссис Финдохти? – Эйда чуть отстранилась, подняла голову, чтобы посмотреть на Грега, и улыбнулась. – Ох, как же я за него рада! 
- А мы? Мы женимся? 
Она быстро закивала в ответ и снова уткнулась лицом ему в пальто. Он подхватил ее ладошку – она была без перчаток, и кожа на руках оказалась холодной и шероховатой – и прижал к губам. И лишь потом недовольно заявил: 
- Мне опять придется тебя откармливать. Ты что? Совсем ничего не ела пять месяцев? 
- А на вас раньше оглядывалась каждая девушка! – рассмеялась Эйда. – А теперь, кроме меня, никто и не смотрит. 
- С Рождеством, Эйда, - засмеялся он в ответ. 

...

llana: 25.12.18 13:19

...

ma ri na: 25.12.18 14:54

...

Lady Victoria: 25.12.18 16:25

...

Ефросинья: 25.12.18 22:04

...

Alenychka: 26.12.18 11:11

...

JK et Светлая: 26.12.18 19:08

...

Fairy: 02.01.19 13:05

...

JK et Светлая: 02.01.19 18:28

...