В тебе моя жизнь... (исторический ЛР)

 » Глава 30

Глава 30

Где-то в доме опять что-то упало с шумом, затем раздался визгливый пронзительный голос, звук удара и чье-то сдавленное рыдание. Марина оторвалась от своего рукоделия и покачала головой. С тех пор, как в Завидово приехала на каникулы Катиш, дом стоял просто верх дном. Юной барышне все было не так и не этак, она гоняла бедных комнатных девок почем зря по любому поводу и смело таскала их за волосы да раздавала пощечины и шлепки. Марину подобное поведение выводило из себя, и она прямо говорила Анатолю, что оно вовсе не подобает благовоспитанной барышне. Слуг надобно, разумеется, наказывать, но только за провинности, причем настоящие провинности, а не придуманные. Анатоль вызывал сестру к себе в кабинет и отчитывал, но через пару часов в доме опять раздавались ее возмущенные визги. Поскорей бы уж настала Масленичная неделя, и Катиш уехала бы в пансион в Москву! Марина уже более не могла выносить этой напряженной атмосферы в доме.

Она вспомнила, с каким нетерпением ждала приезда Анатоля из Москвы, куда он поехал за сестрой, чтобы привезти ту на каникулы в Завидово.
- Я совсем запамятовал, что должен был забрать ее после Крещения, как обычно, за всеми этими хлопотами, - качал он удрученно головой, когда они ехали из Петербурга в Завидово. Прошло уже три дня с той ночи, когда Марина раскрыла перед ним душу, и ей теперь казалось, что Анатоль выглядит немного потерянным, слегка смущенным. Но тем менее, между ними явно наметилось некоторое потепление, ведь весь путь в имение они проговорили, а ее рука покоилась на сгибе его локтя. Пусть они обсуждали всякие пустяки, но даже этот разговор уже не мог не радовать Марину.

После того, как Воронин уехал в Москву, пробыв в Завидово только полдня, Марина окунулась с головой в усадебные хлопоты, чтобы хоть как-то отвлечь себя от мыслей о будущем их брака и о сестре Анатоля, которую она до этого ни разу не встречала. Интересно, похожа ли она на брата? Внешне или нравом? Что меж ними общего, а в чем они различны?
Внешне – очень многое схоже, признала Марина, когда спустя несколько дней к крыльцу главного дома усадьбы подъехал возок, и Анатоль, быстро спустившись из него, помогал выйти юной девочке-подростку. По возрасту она была ближе к средней сестре Марины Софи, которой недавно исполнилось тринадцать лет. Лицом она была очень схожа с братом, что немного уменьшало ее шансы войти в круг красавиц сезона, когда придет ее время ступить в свет. Не красива, но и не дурна собой. Что ж брюнетки были нынче в моде, а у той, судя по тому, что успела заметить Марина, роскошные темные волосы. Может, это и сыграет той на руку.

Пока Марина размышляла о возможной судьбе первого сезона Катиш, Анатоль и его сестра уже успели войти в дом и, передав верхние одежды слугам, ступили в малую гостиную, где их ждала Марина, нервно потирая ладони. Катиш прошла впереди брата, гордо распрямив спину, ступая словно маленькая королева. Она прошла прямо к Марине, но не сделала реверанса, как следовало согласно правилам хорошего тона, а подала той руку да так высоко подняла, словно хотела, чтобы Марина ее поцеловала. Та сначала немного растерялась, взглянула на нее, а потом стиснула зубы и пожала Катиш ладонь на английский манер, чувствуя, как закипает ее кровь. Чему Катиш учили в этом пансионе, если она даже поздороваться не может по правилам? Или… она сделала это осознанно, стремясь унизить свою невестку?
Да, именно так и есть, отметила про себя Марина, заметив, как ее золовка скривила губы, видя, как Анатоль приветствует свою супругу поцелуем в обе щеки, а затем в лоб. Похоже, ей вовсе не по душе жена ее брата, а может, и не она сама лично, а сам факт его женитьбы на ком-либо. А может, это из-за того, что ей пришлось провести две лишние недели каникул в пансионе, а не в Завидове, как обычно?

Но вскоре Марина убедилась, что неприязненное отношение направлено именно на ее персону. Спустя несколько дней за обедом Катиш вдруг принялась расспрашивать ее об Ольховке, фамильном имении ее семьи. Марина скупо отвечала, постоянно ожидая подвоха с ее стороны. И он последовал через несколько минут разговора. Узнав о размерах имения и количестве душ, Катиш презрительно скривила губы:
- Так вы из мелкотравчатых•?
Анатоль было открыл рот, чтобы осадить сестру, но Марина уже успела ответить первой:
- Тем не менее, я окончила Смольный институт, где мне привили манеры, достойные юной дворянки. В вашем же пансионе, судя по всему, не уделяют урокам этикета должного внимания.
- Не сердитесь на меня, - проговорила Катиш притворно мягким голоском. – Я просто хотела узнать, было ли хоть что-то, что вы привнесли в нашу семью, кроме ваших манер и воспитанности.

Марина заметила краем глаза, как резко выпрямился Анатоль и положила ладонь на его руку, лежащую на столе рядом с ней. Потом повернулась к нему и так же мягко сказала, обращаясь к супругу:
- Mon cher, я думаю, вашей сестре следует обратиться к доктору для осмотра. Вероятнее всего, ей нужно кровь пустить, ибо слишком уж часто она бьет ей в голову. Прошу извинить меня.
С этими словами Марина поднялась с места и, провожаемая взглядами - убийственным Катиш и смеющимся Анатоля, ушла в свой маленький кабинет. Она понимала, что это грешно, но в глубине души была довольна своим поступком – кто-то должен был поставить эту нахалку на место. И если ее брат спускал с рук многое из-за своей неограниченной любви к сестре, то Марина была не намерена потакать ее капризам и пропускать мимо ушей все ее колкости.

С того дня меж Мариной и Катиш установилась довольно воинственные отношения. И если Марина предпочитала не обращать внимания на юную золовку, зная, что это выводит ее из себя более, чем любые ответные колкости, то Катиш, похоже, старалась как можно больнее ударить словом невестку.
Один раз она пришла в кабинет Марины, где та и несколько комнатных девок шили и вязали детское приданое. Посидев пару минут для приличия, прогулявшись по кабинету, разглядывая пристально все, что там находилось, Катиш вдруг повернулась к невестке и проговорила, слишком уж невинным голоском:
- Вы такая храбрая, моя дорогая невестка, я восхищаюсь вами беспредельно.

Марина стразу же насторожилась, ожидая последующей реплики. Ее нянечка, почувствовав неладное, будто ощетинилась, готовая растерзать любого, кто посмеет обидеть ее касатку. Девки же просто замерли в страхе оттого, что должно было последовать за этими приторно мягкими словами. Они-то по опыту знали, что этот тон совсем не к добру у сестры их барина.
- Вы такая спокойная, а ведь прекрасно знаете, как и я, сколько рожениц не донашивают дитя до срока, а то и вовсе погибают в родах. Знаете, мне даже дурно становится при мысли об этом – что мне тоже когда-нибудь предстоит выносить и родить дитя, - она вдруг подошла поближе к двери и, не давая Марине и рта раскрыть, быстро проговорила. – Я на вашем месте и приданое для ребенка готовила бы уже после разрешения от бремени, а то сами знаете, бывают и мертворожденные…

С этими словами Катиш стремительно вышла за дверь, опасаясь реакции своей невестки. Девки дружно ахнули и посмотрели на свою барыню, которая сидела ни жива ни мертва, уронив работу на колени. Агнешка же тут же подскочила к двери, и лишь резкий окрик Марины остановил ее.
- Дзитятко мое, пришибить трэба гадзюку, чтобы яд ее больш не жалил.
- Вернись на место, я сказала! – резко ответила ей Марина. – На конюшню захотела?
Нянька, недовольно поджав губы, отошла к ней. Потом она склонилась к Марине и погладила ее ладони.
- Расскажи барину, касаточка моя, распавядзи• яму все о яго сестрице. Ты ж ее приняла со усим сердцем, а она…
- Нет, Гнеша, - покачала головой и так же шепотом, чтобы не услышали девки, ответила ей Марина. – Не буду я привлекать в наш конфликт супруга своего. Во-первых, девочка делает все это, потому как ревнует его ко мне, видя во мне соперницу или что хуже – ту, что отняла любовь брата у нее. Глупая, совсем не понимает, что Анатоль никогда не перестанет любить ее. А во-вторых… во-вторых, я сама пока не на хорошем счету у супруга. Неизвестно, чью сторону он примет в этом споре меж нами, а так унизиться в ее глазах я вовсе не желаю.
- Ох, ты моя горемычная! – покачала головой нянька. – Кали же счастье опять к нам зазирне•?

Но тем же вечером Марина поняла, что Гнеша все же не спустила с рук оскорбление Катиш. Когда уже хозяева собирались ложиться, в доме раздался гневный вопль из спальни сестры Анатоля. Марина вздрогнула и по довольному лицу няньки, аккуратно достающей горячие кирпичи из постели, поняла, что та имеет первостепенное отношение к этому воплю злости.
- Что ты сделала, Гнеша? – как можно строже спросила Марина. Та подняла глаза на барыню и пожала плечами.
- Ты не захотела размешчаць ее в мезонине, где ей и трэба было жиць, паводле• возрасту, гэто зробила я.
- И каким же образом, позволь спросить?
- А подклала у ложак• леду з речки. Зараз усе ложки у гаспадарской палове• сырые да холодные. Просушиць их можно будзе тольки праз нескольки дзен, - Агнешка кивнула своим мыслям. - Хай живе в мезонине. Непаслухмянные• дзяучынки павинны быть тольки там, от греха далей.
- Но ведь это глупо, - возразила ей Марина. – Глупо и нерационально, просушить же перину теперь неделю не меньше потребуется.
- Не ведаю, что таки рахцинально, но то, что дуже прыемно•, то так, - улыбнулась Агнешка. Марина невольно улыбнулась в ответ и погрозила той пальцем.
- Ой, за такое розги плачут в конюшне…

Как в воду глядела – спустя несколько дней к Марине, молящейся в церкви, прибежала одна из комнатных девок, перепуганная да взъерошенная. Она быстро перекрестилась на икону, потом бросилась барыне в ноги.
- Ох, беда, барыня, беда-то какая! Пока вы туточки, барышня молодая няньку вашу, Агнешку, пороть на конюшнях велела. Мол, та работу ее распустила со зла, за вас, вестимо.
- А барин где? – спросила Марина, на ходу крестясь по выходе из церкви.
- Барин-то уехал к соседям. С Василием Терентьичем уехал, как вы на службу ушли. Ах, барыня что будет-то? Агнешка-то в старости уже, как порку-то перенесет… Игнат Федосьич-то ужо увещевал барышню, увещевал. А она только улыбается…

Марина изо всех сил торопилась в усадьбу, но это было затруднительно для нее – на последних месяцах беременности, по скользкой дороге. Она кляла себя последними словами, что не взяла коляску, как на том настаивал Анатоль в виду ее положения. Любила ходить пешком да и недалече тут до церкви. А теперь только и оставалось, что цепляться за лакея, сопровождающего ее, да торопиться за почти бегущей комнатной девушкой.

Они вошли в конюшню, еле пробившись через столпившихся дворовых и комнатных слуг, что собрались тут, словно у них не было никакой работы на этот час. Агнешка полулежала на козлах для наказания с обнаженной спиной, на которой уже были видны следы нескольких ударов. Игнат стоял чуть в отдалении, задумчиво теребя свою бородку. За всем этим наблюдала Катиш с довольным выражением лица. Заметив эту ухмылку и следы ударов на теле няньки, Марина мгновенно потеряла самообладание.
- Что здесь происходит? – ледяным тоном громко спросила она, жестом приказывая стремянному, который обычно наказывал слуг в имении, остановиться. – У вас всех нет более никакого дела, кроме как толпиться тут, глазея?
- Барышня приказала всем явиться сюда, - ступил вперед Игнат. В его глазах читалось облегчение, равно как и по лицам остальных (особенно стременного). – Хотела показать наказание, что ждет каждого за порчу ее личных вещей.
- Игнат Федосьич, пусть слуги возвращаются к своим делам, - распорядилась Марина. Потом подошла к стременному и взяла из его рук розгу. Она видела по следам ударов, что тот старался бить в полсилы, и теперь взглядом выразила тому свою благодарность. Он лишь поклонился ей в ответ и вышел вслед остальных.

Затем Марина приказала дворецкому, чтобы Агнешку увели в людскую да промыли ее спину, и только после того, как все слуги покинули конюшню, ступила к Катиш, которая испуганно глядела на розгу в ее руке.
- Вы не посмеете! – взвизгнула та, но Марина не обратила на ее вопль никакого внимания. Она хлестнула розгой воздух рядом с Катиш, делая вид, что проверяет, насколько та гибка.
- Поведайте мне, моя дорогая золовка, как могла моя нянюшка испортить что-либо из ваших вещей, если она почти все утро было со мной? У нее было время лишь по возвращении из церкви, куда она проводила меня на службу, но его было очень мало на то, чтобы подняться к вам в комнату наверх. Ведь она уже в том возрасте, когда пешие прогулки довольно тяжелы для человека. Кроме того, у нее больная спина, она давно не девочка, чтобы так споро забраться в мезонин, распустить вашу работу да сойти вниз. Поэтому меня удивляет, как все, о чем мне поведали, включая наказание, могло случиться за час. Не расскажете ли мне?

Девочка побледнела еще пуще при ее словах. Она и не предполагала, что Марина прервет свое ежеутреннее посещение церкви ради того, чтобы спасти от розог свою крепостную. Катиш предполагала, что она вернется лишь через после окончания службы, но, как видно человек предполагает…
- Не подходите ко мне! – снова взвизгнула она. – Вы не имеете ни малейшего права! Вы не хозяйка тут вовсе!
- Да? – притворно удивилась Марина. – А кто же я, по-вашему? Я – супруга вашего брата, хозяина этого имения? Кто я? Скажите мне! По какому праву вы так смело ведете себя со мной?
- Вы тут никто, моя дорогая! – вдруг крикнула ей в лицо, торжествующе, Катиш, и Марина даже отшатнулась, пораженная той ненавистью и злорадством, что пылали на ее лице. – Вы никто здесь! Я своими ушами слышала, как мой брат сказал комердину, что лишь раздельное проживание с вами вернет его к спокойной жизни. Раздельное проживание, дорогая. Вам ведь известно значение этого выражения?

Маринино сердце сжалось от боли при этих словах, но сама она даже бровью не повела при этом, всем своим видом показывая, насколько ей безразличны слова Катиш. Она лишь пожала плечами и коротко сказала:
- О, теперь я вижу, чему вы выучились в пансионе – азам подслушивания чужих разговоров да подглядывания в замочную скважину. Нечего сказать – весьма уместно для юной барышни. Или это просто врожденное свойство вашей натуры?

Катиш буквально взвилась при этих словах. Она вдруг резко вскинула руки вперед и изо всех сил (а она была уже в свои тринадцать выше и сильнее Марины) толкнула невестку в плечи. От этого неожиданного нападения та не устояла на ногах и отлетела к яслям, больно ударившись о них спиной. Тут же к ней протянулись сильные мужские руки и помогли выправиться.
- Как вы? – нежно спросил Анатоль, легко поддерживая ее за талию. – Вы не ушиблись? Может, стоит послать за доктором?
Марина не смогла ничего ответить ему. От шока и от облегчения, что она не упала и не расшиблась о каменный пол конюшни, она еле сдерживала слезы. Видя ее состояние, Анатоль свирепо взглянул на свою белую, как мел, сестру.
- Я сыт по горло твоими выходками, Катерина Михайловна, - процедил он сквозь зубы. – Ты ведешь себя недостойно не только по отношению к слугам, ты посмела поднять руку на мою супругу. А знаешь ли ты, что именно она уговорила меня поселить тебя не в мезонине, где ты и должна была жить, а в просторной спальне в хозяйской половине? Что идея обновить твой гардероб принадлежит исключительно ей? Что именно моя супруга молчала обо всех колкостях и гадостях, что ты говорила ей в лицо? Да если б мне ранее поведали обо всем, что творится у меня под самым носом, ты бы таких розог получила! Но я был ослеплен в своей любви к тебе, слаб в своей снисходительности к тебе… Игнат! – из угла конюшни к нему шагнул дворецкий. – Прикажи вымочить розги в соляном растворе.

- Нет! Прошу вас! Анатоль! – воскликнули в один голос потрясенные Марина и Катиш. Теперь сестра Анатоля смотрела на невестку совсем с другим выражением лица, в нем явственно читалась мольба о помощи. Марина же, думая только о том, какую боль причинят соляные розги, вцепилась в рукава фрака мужа с удивительной для нее силой. В это мгновение она уже не думала обо всем, что произошло меж ними с Катиш, обо всем, что могло случиться. Она лишь представляла себе степень боли и унижения, что ожидают ту при этом наказании.
- Послушайте меня, Анатоль, прошу вас, - быстро затараторила она. – Она бедный несчастный ребенок, вы правы в своем снисходительном отношении к ней. Она просто чувствовала себя покинутой, одинокой… она просто ревновала вас ко мне.

Анатоль отцепил ее пальцы и кивнул стоявшему за ее спиной лакею. Тот обхватил аккуратно барыню за талию своими крепкими руками и повел к выходу из конюшни. Марина, видя, как Анатоль снимает фрак, пришла в отчаяние. Она схватила за рукав, стоявшего у двери Игната, затем взглянула на управляющего, наблюдавшего за всем происходящим с хмурым выражением лица.
- Игнат Федосьич, Василий Терентьевич, прошу вас, образумьте моего супруга. Умоляю вас! – и, видя их непреклонные лица, снова взмолилась к Анатолю. – Анатоль, умоляю, она всего лишь ребенок! Умоляю вас, пусть будут розги, но не соляные. Прошу вас!
- Да уведите же графиню!!! – взревел Анатоль, и лакей поспешил выволочь Марину прочь из конюшни, шепча ей при этом в ухо: «Прощения просим, барыня, но так надобно».

Марину отвели в свои половины и, не взирая на ее мольбы, заперли на ключ на все время экзекуции. Она сначала билась в дверь, совсем забыв о своем состоянии, пока ребенок не начал также биться внутри нее, взбудораженный ее нервным состоянием. Это вынудило ее перестать колотить в дверь, а опуститься на кушетку у окна и постараться успокоиться, нежно поглаживая живот. Но ей это никак не удавалось. Марина смотрела на часы на каминной полке, и каждое движение минутной стрелки казалось ей таким медленным. Она чуть не воочию слышала свист розог и плач Катиш, словно это ее саму наказывали в конюшне.
Марина прекрасно знала, каково это быть наказанной розгами. Но вымоченные в соляном растворе, они причиняли наказываемому двойную, если не тройную боль, и она искренне переживала за Катиш сейчас. Она не оправдывала ее, но понимала, почему все случилось так. Смогла бы она сама вести себя по-иному с персоной, которая заставлял страдать ее близкого и родного человека? Навряд ли.

В голове вдруг всплыли слова Катиш, сказанные той в пылу ссоры. «Лишь раздельное проживание с вами вернет его к спокойной жизни». Страшные слова для любой женщины, состоящей в браке. А она-то полагала, что у них с Анатолем налаживается семейная жизнь, ведь после той ночи откровений они стали намного ближе друг к другу, почти как раньше. А выходит, что он задумывается о разъезде с ней.

За дверью ее кабинета вдруг кто-то пробежал, шумно ступая по половицам, затем прошли сразу несколько человек. Судя по направлению и по громким всхлипываниям, это пронесли в мезонин Катиш. Тут же кто-то невидимый повернул ключ в замке Марининого кабинета, отпуская ту на волю. Она сразу вскочила на ноги и бросилась вон из комнаты в половину своего супруга. Тот был в спальне и с помощью верного Федора менял рубашку. Та, в которой он был прежде, была немного испачкана кровью. Марине при виде нее стало дурно, и, чтобы не упасть, она изо всех сил вцепилась в дверной косяк.
- Зачем? – едва слышно прошептала она, но Анатоль услышал ее. Он жестом отпустил Федора и неспешно подошел поближе к Марине, заглянул той в глаза.
- А вы как думаете? – она ничего не ответила, и он продолжил. – Оскорбление, нанесенное кому-либо из моих близких, а уж тем паче – супруге, - оскорбление мне. А оно непременно должно быть наказано.
- Даже собственную сестру? Соляными розгами? – с горечью прошептала Марина.
- Даже так, - кивнул он.
- Даже если была оскорблена нежеланная вам супруга? Та, с которой вы планируете разъехаться? – не могла удержаться Марина. Анатоль внимательно посмотрел ей в глаза, а затем отошел от нее к окну, повернулся к ней спиной, заложив руки.
- Я не буду спрашивать, какая птица вам напела это в ушко. Сегодня же эта птица поедет в деревню!

Марина отпрянула, удивленная, а затем резко ответила:
- Нет, вы ошибаетесь, в этот раз мне пела совсем другая птичка!
Анатоль повернулся к ней лицом. Сначала он смотрел на нее недоуменно, но постепенно его лицо прояснилось.
- Подозреваю, что эта птичка уже понесла заслуженное наказание, в том числе и за этот проступок.
- Ах, прошу вас, к чему сейчас это? Ответьте мне прямо, намерены ли вы действительно разъехаться со мной? – вдруг вскинула голову Марина. - Не мучьте меня, нет более сил! Я устала каяться в своем проступке перед вами, устала искать пути, как исправить мою ошибку, как загладить вину перед вами. Но надобно ли это вам? Не думаю. Вы отослали меня сюда, в деревню, а сами в это время ездите к артисткам! Конечно, при этом положении дел лучший выход – разъехаться! К чему мне, чтобы мое имя так унижали, путаясь непонятно с кем!

Она осеклась, взглянув на лицо Анатоля: оно одновременно выражало недоумение и смех.
- О чем вы толкуете, Марина Александровна, смею вас спросить? – спросил он вкрадчиво, склоняя голову немного набок, словно стремясь рассмотреть ее получше.
- Я говорю о ваших увлечениях.
- А, вот оно что. Так скажите мне, пожалуйста, мой домашний ангел, на чем основана ваша убежденность, что у меня есть… хм… увлечения? Не на пении птичек ли?

Марина на мгновение помедлила. Она не знала, какой довод привести ему в ответ на его реплику, но потом одно воспоминание вдруг всплыло в ее голове.
- А письмо? – сказала и вдруг застыла, заметив, как резко сошла краска с лица Анатоля, как он напряженно замер.
- Какое письмо? – спросил он хрипло.
- То, что вы получили в день похорон моей тетушки. То, что так отчаянно скрывали от меня.
Анатоль на несколько секунд задумался, а потом резко шагнул к ней.
- Вы заблуждаетесь в своей убежденности о том, что у меня роман, Марина Александровна. Видит Бог, я чист перед вами и телесно, и даже в помыслах моих. Да и как может быть иначе, коль свет убежден, что наше скорое венчание вызвано искренними горячими чувствами друг к другу, а не…, - он немного замялся и лишь кивнул головой в ее сторону, словно не в силах даже произнести это слово. – Заведи я сейчас интрижку, и ваше имя не будет склонять в свете только ленивый. Я же этого вовсе не хочу. Вы не верите мне? Я готов подтвердить свои слова перед образами, если вы захотите.

Марина качнула головой, давая понять, что не требует каких-либо клятв от него. Да и в праве ли она на это? Анатоль меж тем продолжал, подойдя к ней еще ближе. Теперь меж ними было расстояние в один шаг.
- Вы говорите, что я не даю вам шансов исправить вашу ошибку. Я готов его дать вам сейчас. Никакое раздельное проживание не способно заставить меня забыть вас, я уже знаю это по собственному опыту. Вы дорога мне, как никто другой, сегодня я даже поднял руку на сестру, хотя еще несколько недель назад даже помыслить не мог об этом. Если вы откроете мне свое сердце, свою душу, если готовы стать мне женой в полном смысле этого слова, не оглядываясь назад… в прошлое, то идите сюда, ко мне, - с этими словами он протянул руки к ней. – Меж нами шаг, но сделав этот шаг, вы должны отринуть от себя то, что так тщательно лелеете в своих воспоминаниях. Я хочу вас всю, целиком. Вы должна быть только моя, моя и ничья более… ничья. Пора оставить прошлое мертвецам, нам же, живым, необходимо жить дальше.

В памяти Марины тотчас возникли собственные слова, сказанные в день Сергия Радонежского: «Прости меня. Мне нужно жить дальше…». Быть может, Господь сейчас дает ей знак, какая дорога уготована для нее в будущем – рядом с ним, с этим человеком, протягивающим ей навстречу руки, готовый принять ее в свои объятия? Она должна принять сей путь, не оглядываясь назад, в то время, что ей никогда уже не вернуть.

Марина несмело шагнула навстречу Анатолю, вложив ладони в его протянутые руки. Он тотчас притянул к себе, прижимая к своему крепкому телу, легко касаясь губами ее волос.
- Ты себе даже не представляешь, каким счастливым ты сделала меня в сей миг, - прошептал он ей в локоны. Сердце же Марины колотилось, словно молот по наковальне, отдаваясь в своем ритме в ушах. Ей было одновременно и боязно, и покойно, что наконец-то их противоречия остались позади. Все ли только?

В этот момент дитя в ее животе пошевелилось, и Анатоль почувствовал это движение. Он перевел свой взгляд на ее тело, и столько муки отразилось в его глазах, что Марине захотелось плакать. Нет, он не готов принять ее всю, целиком, как говорил давеча.
- Прости меня, - прошептал Анатоль, прислонившись лбом к ее лбу. – Я не могу. Быть может, позднее. Но не сейчас. Но я постараюсь, обещаю тебе… я постараюсь…
Он взял ее за подбородок и поднял ее лицо вверх, заставляя смотреть себе в глаза. Потом погладил большим пальцем ее губы, и Марина поняла, что сейчас последует за этим. И вправду – он склонил голову и мягко коснулся губами ее губ.

Все ее существо сначала воспротивилось этому поцелую. Казалось, каждая ее клеточка возопила о том, что это чужие губы ласкают ее, чужие руки нежно касаются тела, ведь последний и единственный, кто целовал ее был Сергей. Марина мысленно приказала себе расслабиться и не сопротивляться, с трудом заставляя свое тело скинуть напряжение, сковавшее ее. Но того огня, что возникал, когда ее целовал Загорский, не было в помине – она явственно ощущала, что происходит в комнате: как тикают часы да трескает огонь в камине. Сейчас она была словно институтка в миг своего первого поцелуя, не знавшая, что ей следует делать, и куда при этом деть свои руки.

Анатоль, почувствовав ее неловкость, прервал поцелуй и немного отстранился, но из своих объятий ее не выпустил. Он заглянул в ее смущенные глаза и прошептал:
- Не смущайтесь, это пройдет со временем.
Марина неловко кивнула, и он легко коснулся губами ее лба, словно ставя печать, что отныне она принадлежит ему, Анатолю. В этот миг раздался тихий стук в дверь, и он с явным сожалением выпустил ее из рук. Марина тотчас отошла от него к окну, словно и не стояла рядом.
В комнату после разрешения ступил Игнат с подносом в руке, на котором лежал белый конверт с большой императорской печатью на нем. Анатоль сразу же помрачнел, будто зная, что ждет его при прочтении послания, и метнул на Марину взгляд полный сожаления и тоски.
- Письмо-с вашему сиятельству, - произнес Игнат, протягивая поднос в сторону Анатоля. Тот взял конверт и прошел в кабинет, где разрезал его ножом и быстро поднес к окну, чтобы удобнее было читать. Со своего места в спальне Марина ясно видела сквозь распахнутую дверь, как все больше мрачнеет его лицо. Потом он поднял голову и взглянул на нее, глазами показывая, что хочет видеть ее рядом с собой, а не кричать ей в спальню. Марина подчинилась его безмолвному приказу и вошла в кабинет.

- Я вынужден оставить вас, - отрывисто сказал Анатоль. – Случилась трагедия – камер-юнкер Пушкин был давеча смертельно ранен на дуэли. Его Императорское Величество требует моего возвращения.
Марина вспомнила того небольшого роста человека с вечно недовольным взглядом, которого всегда немного побаивалась.
- Боже мой, его жена же недавно разрешилась от бремени, кажется.
Анатоль кивнул задумчиво, потом позвонил в колокольчик, что стоял тут же в кабинете, на столе.
- Полагаю, государь очень расстроен случившимся. Он ведь своего рода благоволил к господину Пушкину, - он повернулся к Марине и погладил ту по щеке. – Я вынужден оставить вас, моя дорогая. К сожалению, не могу сказать, когда смогу вернуться обратно. Все это дело довольно неприятное. Убежден, что за этим последует тщательнейшее расследование.
- А кто тот человек? – вдруг неожиданно для самой себя спросила Марина уже на пороге, оставляя супруга наедине с комердином, чтобы тот закончил свой туалет. – Тот, с кем господин Пушкин стрелялся?
- Приемный сын барона Геккерна, - последовал ответ.

Марина удалилась в диванную, чтобы там дождаться, когда Анатоль придет проститься с ней перед дорогой в столицу и, заняв там место на кушетке у окна, задумалась. Два человека, влюбленных в одну женщину, сошлись, чтобы с помощью крови выяснить, кто прав, кто виноват, и вот один из них умирает. Что было бы, не случись этой ужасной смерти Загорского? Если бы Анатоль узнал, как жестоко обманут ими? Вдруг тоже была бы дуэль…?
Марина вздрогнула. Упаси Господи! Она бы просто не пережила бы этого – знать, что возможно в этот миг решается вся будущая судьба, вся жизнь кого-либо из дуэлянтов, она бы не хотела.

Скрипнула слегка дверь, и в диванную ступил Анатоль. Он был уже в шинели, и она поняла, что сразу же после выхода из комнаты он пустится в путь. Марина хотела было приподняться, но он знаком показал, что не надо этого делать, а взял небольшую скамеечку и плед и подошел к ней.
- Нынче очень сквозит, - он поставил ей скамеечку под ноги и накрыл колени пледом. Марину смутила подобная забота. Может потому, что ей она пока была непривычна?
- Вы ведь зайдете к Катиш прежде, чем уехать, - полуутвердительно-полувопросительно проговорила Марина. Он отрицательно покачал головой.
- Я пока слишком зол на нее. Я напишу к ней после, из столицы, - он взял ее ладони в свои и ласково коснулся губами сначала одной руки, потом другой. – Вы ведь позаботитесь о ней, пока она не выправится? А впрочем, к чему я – разве мой ангел может иначе? Вы ведь уже там, в конюшне, простили ее.
- А разве можно иначе? – ответила его же словами Марина. Он ничего не ответил, и она в который раз почувствовала себя неуютно. Он мог – она знала это сердцем. Если уж Анатоль был чем-то обижен или оскорблен, требовалось немало времени, чтобы он забыл свои обиды.

Анатоль в последний раз поцеловал ее щеки и легко коснулся губами ее губ, мимолетно и нежно. Потом шепнул еле слышно: «Я напишу к вам всенепременно» и вышел вон. Марина же, немного посидев в наступившей тишине, в задумчивости гладя себя по животу, позвонила и, справившись о своей золовке, приказала Игнату, чтобы приготовили корпии, бинтов и ее корзину с мазями, а после, аккуратно ступая вверх по лестнице, переваливаясь словно утка, поднялась в мезонин, в детские комнаты, где недавно разместили Катиш.
Ее золовка лежала на животе и горько плакала в подушку. Она была по-прежнему одета в полурастегнутое на спине платье, ее сорочка была в крови. Марина знала уже от слуг, что Катиш выгнала всех вон и не позволила ни раздеть себя, ни обработать раны.

Марина подошла к золовке и легко тронула ее за плечо.
- Позвольте горничным помочь вам раздеться, а после я взгляну на вашу спину, - мягко сказала она сестре Анатоля. Та лишь раздраженно повела плечом, скидывая ладонь невестки, даже не повернув к той лицо.
- Я не буду ничего делать, пока не придет мой брат и не принесет свои извинения за то, что так обошелся со мной, - буркнула Катиш.
- Вы виноваты друг перед другом в равной степени, но ваша вина первостепенна, да и по возрасту вам следует первой просить о прощении, а не вашему брату, - напомнила Марина. – Но это возможно отныне лишь в письме, ибо Анатоль отбыл недавно в столицу по приказу государя.
Катиш резко повернулась к ней.
- Этого не может быть! Вы лжете!
- Сожалею, но это так, - с сочувствием в голосе произнесла Марина. – А теперь, когда мы это выяснили, не будете ли вы столь любезны все-таки позволить нам снять с вас одежду и осмотреть ваши раны? Вы ведь не хотите сгореть от Антонова огня•, ведь так?

И Катиш смирилась. Горничные помогли ей раздеться, а Марина промыла ее раны и забинтовала, нанеся предварительно на спину лечебную мазь.
- Ну, вот и все, - сказала она после всех процедур, убирая склянку с мазью в свою корзину. – Правда, несколько ночей вам придется спать на животе, но я думаю, это будет терпимо. Уверена, даже малейшего шрамика не останется после этого.
Катиш отошла от нее подальше и скрестила руки на груди, вздернув вверх подбородок, всем своим видом показывая невестке, что ее помощь ничуть не изменила отношения к ней.
- Это только ваша вина, что все так случилось: и порка, и все остальное, - прошипела Катиш. Марина же пожала плечами и передала корзину стоявшей рядом Дуняше, помогавшей ей недавно. Ее золовка же не унималась. – Вы, вы и только вы. Я ненавижу вас!
- Ваше право, - согласилась Марина, поднимаясь с постели. – Доброй вам ночи.

С того дня между ними установилось холодная вежливая отстраненность. Они общались только по необходимости, вызванной проживанием в одном доме. Даже слуги, чувствуя возникшую в усадьбе напряженность, старались как можно тише выполнять свои обязанности.

Меж тем подходила Масленичная неделя. Из Петербурга пришло письмо от Анатоля, в котором он просил прислать сестру на праздники перед Великим постом. Видимо, несколько недель, проведенные вдали от Катиш и ее слезные письма сделали свое дело, и его сердце смягчилось. Марине же лично он написал всего несколько строк, мол, скучаю, но приехать не могу – человек своего рода подневольный. Остальное занимали указания по хозяйским делам. Словно, и не было меж ними того примирения, подумалось Марине, словно, они по-прежнему чужие друг другу.

Наступил Великий пост. Приближалось пора для Марины разрешиться от тягости. Ее живот, бывший до последнего времени, небольшим и аккуратным, вдруг начал увеличиваться, как на дрожжах. Нянечка только головой качала: «Ишь, как в рост-то пошел». Марина, замечая такие изменения в своем теле, стала чувствовать себя грузной и неуклюжей, ей казалось, что она навсегда останется такой большой. От этого у нее портилось настроение и появилось то, что она никогда ранее не замечала в себе – какая-то странная плаксивость. Она уже как можно скорее хотела наконец-то разрешиться, чтобы стать как раньше стройной и грациозной, чтобы обрести прежнюю легкость походки. Но Господь, видимо, рассудил иначе, и уж миновали сроки, что вывела Агнешка, а Марина все носила.
- Ну, когда же уже? Когда?! – почти кричала Марина няньке, а та только гладила ее по плечам и волосам и приговаривала:
- Знать не срок еще дитю на свет появляться, не срок. Да и на руку на это только – дольше проносишь, меньше языков болтать будут.

Марина плохо спала ночами из-за того, что дитя почему-то бодрствовало именно в это время суток и устраивало просто марши в ее животе. Она гладила свой живот, надеясь утихомирить его, но у того на этот счет были свои планы, и успокаивался ребенок только с первыми лучами солнца, когда просыпался весь дом. Поэтому для нее ночной сон стал такой недосягаемой роскошью, что она считала за праздник ту ночь, когда ей удавалось поспать хотя бы несколько часов.

В ту ночь Марина заснула. Ребенок был на удивление тихим и спокойным, а предыдущие несколько ночей бессонными, что она почти сразу же, как только ее голова коснулась подушки, провалилась в объятия Морфея.
Ей снилось, что она идет по зеленому лугу, причем в той же ночной сорочке, что уснула, но не на сносях. Она тронула свой плоский живот и улыбнулась, ощутив какое-то странное облегчение при этом. Марина огляделась и заметила, что луг-то тот самый, что находился в имении Арсеньевых. Те же одинокие березки с одной стороны да лес с другой, все те же ромашки россыпью среди высокой травы. Ее сердце вдруг подскочило куда-то вверх, она поняла, кто ее ждет там, лежа в траве, чей покачивающийся в воздухе сапог она видит издалека.

Сергей. Он был там и ждал ее. И она побежала ему навстречу.
Марина была босая, и некоторые травинки больно кололи ей ступни, но не она не обращала на это внимание. Она бежала к тому месту, где сапог вдруг исчез, а его обладатель сел и стал наблюдать за ее приближением. Потом поднялся и распахнул объятия, в которые она сходу просто влетела, едва не сбив его с ног.

- Здравствуй, - прошептал он, и она счастливо улыбнулась, утыкаясь носом в ложбинку у него под горлом. Сергей гладил ее по волосам, по лицу, а она, как кошка, млела от его нежных прикосновений. Потом он поцеловал ее, и Маринино сердце пустилось вскачь, разгоняя кровь, полную огня страсти, по ее венам. Она отвечала ему с таким напором, что несколько раз их зубы стукнулись друг о друга, но они даже не обратили на это внимания. Сергей стянул сорочку с ее плеч и стал целовать ее шею, плечи, грудь. Марина закрыла глаза, отдаваясь полностью нахлынувшим чувствам, и только ерошила его мягкие волосы.

Вдруг Сергей замер на месте, спустившись дорожкой поцелуев тем временем вниз, к ее животу. Марина взглянула туда же, чтобы узнать причину, остановившей его.
Она была в тягости. У нее снова был большой живот, как и в то время, что она носила наяву.
- Дитя, - тихо сказал Сергей, кладя ладонь на округлость ее живота, ощущая рукой каждое шевеление ребенка внутри. Его глаза при этом были полны такой нежности и такой муки одновременно, что у Марины перехватило дыхание. Она слегка потянула его за волосы, заставляя посмотреть в свои глаза.
- Я не могу без тебя, - прошептала она. – Мне без тебя все не мило. Каждый вздох – боль. Ты когда-то сказал, что я – твоя жизнь. А я тебе говорю сейчас – в тебе моя жизнь. Не стало тебя, и жизни нет более. Забери меня.
Сергей покачал головой, не отрывая своей руки от ее живота, ласково поглаживая его.
- Я не могу, я не в праве…
- Ты скучаешь по мне? Тоскуешь ли, как я тоскую по твоим рукам, по твоим губам? Плачешь ли ночами оттого, что рядом меня нет и более никогда не будет? – с надрывом спросила Марина, уже не сдерживая слез.
- Ты думаешь, мне лучше? Мне?! – вдруг вскинулся Сергей. – Не я, а другой будет ласкать тебя ночами отныне. Не я, а другой примет этого ребенка, станет ему отцом. Не я! Не говори мне более о боли, ибо ты даже не знаешь, что за муки мне суждены.

Он легонько вдруг толкнул ее от себя, и Марина проснулась. Ее лицо было мокрое от слез. Видимо, она плакала немало потому, как подушка под ее щекой была противно мокрой.
Марина перекатилась аккуратно на другой бок, придерживая рукой живот. Скрипнула кровать, и тут же в комнату влетела Агнешка, кутаясь в шаль:
- Что? Ужо?
- Нет, - покачала головой Марина. – Просто сон глядела да проснулась. Он ко мне приходил.
- Ох, ты Езус Христус, - перекрестилась нянечка. – Что ен робил? Что казау?
- Ничего, я просила его забрать меня с собой. Он отказался.
- Дурня ты! Дурня!! – крикнула нянька. – Куды забраць-то? Ты зусим ополоумела? У нябожчыка• просиць забраць на тот свет! А дзитятко твое? Что з ним-то буде тады?
- Не кричи, Гнеша, - поморщилась Марина. Потом зябко повела плечами. – Холодно тут что-то. Дров подкинь, а то камин совсем погас.

Пока Агнешка возилась с огнем, Марина откинулась на подушки и прикрыла глаза рукой. Этот сон заставил ее четко понять одну вещь. Как бы она ни старалась привыкнуть к своему супругу и в постели, и вне ее, тот все равно не сможет стать тем, чем был для нее Сергей. Никогда не сможет заставить ее сердце петь от счастья, а кровь бешено струиться по венам от одного только простого прикосновения или взгляда. Никогда…

Марина ворочалась в постели до самого рассвета. Когда лучи солнца окрасили ее комнату в нежно-розовый цвет, скрывая остальные оттенки в наступающем утре, она поднялась с постели и решила ехать к утренней службе. Ей как никогда ранее хотелось в тиши церкви молитвами успокоить свое мечущееся в груди сердце.
Когда Марина вышла на крыльцо церкви после службы, солнце уже вовсю дарило земле свои яркие лучи, по-отечески ее пригревая. Стоял легкий морозец, но в щедро разлитом солнечном тепле его совсем не чувствовалось. Стояла прямо-таки весенняя погода, показывая, что совсем не за горами красавица-весна, что скоро снег полностью растает, уступая место первой нежной травке.

Ехать несколько десятков саженей в тесном и душном возке Марине не хотелось, видя такое великолепие природы вокруг, и она отпустила кучера, решив пройтись пешком до дома, вызвав тем самым бурное неодобрение Агнешки:
- Куды гэто ты на сносях-то? Ну, зусим розума пазбавилася•!
Марине же это ворчание не могло испортить такого приподнятого настроения, что вдруг она обнаружила в себе, выйдя из церкви. Она полной грудью вдыхала воздух, наполненный ароматами близкой весны, и шагала по обочине, аккуратно обходя небольшие проталины, наполненные талой водой. Юбки ее почти сразу же намокли да испачкались, но она не обращала на это никакого внимания, наслаждаясь красотой этого волшебного утра.

Дорога пошла немного в гору по мере приближения к дому, и Марине стало немного тяжелее идти, неся свой большой живот. Но признаться в своей недальновидности ей было неловко перед слугами, что шли позади нее, и она продолжила свой путь, стиснув зубы. В одном месте она заметила, что на дороге образовалась довольно большая лужа. Обойти ее можно было лишь с одной стороны, прямо по краю холма, по тоненькой дорожке, протоптанной крестьянами да дворовыми, ходившими в село и обратно в усадьбу. С другой стороны от нее, противоположно дороге, Марина заметила ледяную дорожку вниз по холму. Видимо, дети раскатали ее в своих забавах.

Здесь следовало проявить аккуратность, подумала Марина, но не успела ступить на обочину, как оступилась и, завалившись на бок, упала на лед. Ее не успели подхватить сразу же метнувшиеся к ней слуги, и она с небольшой, но ощутимой скоростью съехала вниз по ледяной дорожке. Марина не стала подниматься сразу же, как остановилась в конце горки, а запрокинула голову и с улыбкой наблюдала, как спускаются с холма ее лакеи, а за ними переваливаясь, следует аккуратно Агнешка, что-то причитая себе под нос.

Увиденная картина насмешила Марину, но ее едва начавшийся смех прервала резкая и острая боль внизу живота. Она испуганно взглянула на приближающихся людей, и те поняли по ее взгляду, что случилось что-то из ряда вон.
- Супакойся, касаточка моя, - прошептала ей в ухо Агнешка, помогая вместе с лакеями приподняться Марине со снега. Ее тело тут же пронзил очередной приступ такой дикой боли, что она не смогла сдержать слез.
- Что это? Что происходит? – спросила она, хватаясь за Агнешку, как за спасительное бревно при потопе.
- Час пришел, дзите на свет Божы идзе, - ответила та, нахмурясь. Ей вовсе не нравилась эта боль, вызванная судя по всему Марининым падением. Она быстро повернулась к лакеям и приказала им поднять барыню на руки и отнести в дом, уже видневшийся недалече. Одну из девок отправили бегом в усадьбу, чтобы Игнат послал кого-нибудь из стремянных за доктором в уезд. Игнат, верный своему слову, данному барину давеча, снарядил другого стремянного в Петербург, наказав тому, как можно быстрее привезти графа.

Далее Марина почти не помнила происходящего. Приступы боли, следовавшие один за другим, накатывали ее волной и вырывали из реальности. Сначала она решила для себя, что ни единого стона не сорвется с ее губ и стойко переносила боль, но когда прошло несколько часов, а она все еще мучилась, тут ей было не до своей манерности. Она кричала во весь голос, а после лишь тихо подвывала во время очередной схватки.
Вернулся стремянной, посланный за доктором, и сообщил, что его в городе нет, а проехавшись по указанным ключницей доктора адресам, он эскулапа не нашел. Тогда Игнат разослал уже нескольких человек искать врача по всему уезду, а одного из конюхов направил в губернию, чтобы хотя бы оттуда привезти доктора к своей барыне, что мучилась родами уже около двенадцати часов.

К сумеркам нашли наконец уездного доктора. Его, конечно, доставили в Завидово, но немец был пьян (страдал таким грехом) и, не добившись от него ничего путного, уложили спать в лакейской. Там-то его и нашел прискакавший из Петербурга ночью Анатоль. Он был весь мокрый от напряжения и от бешеной и опасной скачки по талому снегу, зол на весь мир, поэтому едва выйдя из спальни Марины, которая к этому времени уже не раз теряла сознание и в очередной раз была без чувств по его приходу, изрядно отлупил пьяного доктора хлыстом.

Вид Марины бледной, измученной, бесчувственной поразил Анатоля в самое сердце. Весь путь до Завидова он гнал от себя воспоминания от последних родах матери, которые подарили ему сестру, но отняли мать. Но тут, в имении комната, еле освященная огнем от камина, наполненная стонами, а иногда и криками Марины, перепуганные бледные слуги – все это словно вернуло его в прошлое. Он встретил губернского доктора, как избавителя от его страхов, но вскоре понял, что радость его преждевременна.
- Плод расположен не так, как следует, - сказал доктор, вернувшись после осмотра роженицы в кабинет Анатоля, протирая пенсне платком.
- И что? Что сие означает? – спросил его взбудораженный Анатоль.
- Это означает, что все в руках Божьих, - пожал плечами тот. – Поймите, современная медицина не раз сталкивалась с подобными случаями, но, как правило, - увы – бессильна в них. Молитесь Господу, ваше сиятельство, быть может, дитя все же переменит положение.
И Анатоль молился. Молился неистово, кладя поклоны перед образами. Тут, рядом с ним в его кабинете опустились на колени не только он, но и почти вся его дворня пришла разделить с ним мольбы Господа о благополучном разрешении графини от тягости.

Через пару часов плеча Анатоля коснулась рука доктора. Он повернулся в надежде услышать хорошие вести, но сочувствующий взгляд того, наполнил его душу леденящим ужасом.
- Графине стало хуже. Боюсь, что время пришло. Призовите священника, ваше сиятельство.

• так называли ранее мелкопоместных дворян
• поведай (бел.)
• заглянет (бел.)
• согласно (бел.)
• кровать (бел.)
• хозяйская половина (бел.)
• Непослушные (бел.)
• очень приятно (бел.)
• гангрены
• покойника (бел.)
• лишилась (бел.)
_________________

Блин!!!! Кто же останавливается на таком месте?????? Я ж теперь вся изведусь, пока не узнаю, что все хорошо!!!!!!!!!!
_________________

вот с каждым моментом этот роман мне нравится все больше и больше.Автору большое спасибо и просьба не забывать нас

Marian, столько переживаний, что просто слов нет. Спасибо тебе за твой талант.
Очень жду продолжение.

 » Глава 31

Приветствую вас в моей теме. Я всегда рада нвым читателям . Спасибо и вам за приятные слова.




Ой, девы, простите за задержки, но то ли на меня накатила осенняя хандра (это ближе-то к зиме ), то ли Муз улетел в теплые края, но как-то мне тяжело пишется сейчас... Чуть ли не по абзацу в день. Да и чего-то предыдущее перестало нравиться... и настоящее кажется таким выдуманным... Это ведь хандра, да?

В общем, с трудом за неделю почти написалась

Глава 31

Он отказывается в это верить. Нет, это просто невозможно.
Доктор же тем временем продолжал их приватный разговор, после того, как слуги, причитая да перешептываясь, удалились вон из кабинета:
- Быть может, в селе есть опытная акушерка, ваше сиятельство? Если она сталкивалась с подобным случаем, то возможно…
- Нет, - хрипло сказал Анатоль, несмотря на удивление Игната, который стоял рядом и слышал каждое слово из их разговора. – В селе нет такой женщины.
Доктор пожал плечами:
- В таком случае вам действительно следует послать за священником. Я тут абсолютно бессилен.

С этими словами он вышел прочь, а Анатоль остался наедине с Игнатом. Тот вдруг тронул своего барина за рукав.
- Ее сиятельство совсем плоха, барин, - тихо сказал он. – Уже и не стонет вовсе. Негоже сейчас угождать своим давним обидам, барин. Ведь даже Господь велит нам прощать.
- Что ты говоришь, Федосьич? Ты ведь знаешь, как я ненавижу эту женщину. Я давно решил, что она никогда более не переступит порог этого дома, - процедил Анатоль сквозь зубы.
- Тут может помочь только Зорчиха, - упрямо повторил Игнат, мотнув головой. – Только она одна. Но если вам ваша старая обида намного дороже жизни вашей жены, то сидите и ждите ее здесь в одиночестве!

Анатоль со всей силой вцепился в волосы. Позвать Зорчиху в этот дом означало для него предать память матери, но не попросить ее о помощи означало потерять Марину. Разве его честь превыше жизни его любимой?
- Будь по-твоему, Игнат, кликни Зорчиху, - прошептал он едва слышно. Старый дворецкий аж подпрыгнул от радости.
- Да тут она уже! Узнала от крестьян, что барыне совсем дурно, и сама пришла. У ворот усадьбы дожидается, - Игнат тут же открыл дверь и вышел вон столь быстро, словно боялся, что Анатоль переменит свое решение. Вернулся же он через несколько минут да не один. В комнату ступила вслед за ним женщина, на ходу разматывающая платок с головы. Анатоль невольно встретился с ней глазами и обомлел – столько лет прошло, а та по-прежнему молода лицом да ни единого седого волоска в роскошной гриве смоляных волос, сейчас стянутых в узел на затылке. Она была слишком красива для крестьянки, и теперь Анатоль смог понять, почему его отец был так влюблен в эту статную женщину. Ее красота, а не умения привлекли к ней сердце барина. Зря шептались местные кумушки, что предыдущего графа она приворожила к себе – ее красота не требовала какой-либо ворожбы.

Зорчиха поклонилась барину в пояс и после, отвернувшись от него, перекрестилась на образа в углу кабинета.
- Пошто сюда привел, Игнат Федосьич? – раздался ее мелодичный голос. – Мне сюда не надо. Мне бы к барыне молодой. Тут я вовсе не нужна.
С этими словами она отодвинула в сторону Игната, стоявшего в дверях, и вышла вон, оставив позади ошеломленного Анатоля.
- Побежал я, барин, помочь надо. С вашего позволения, барин.
Но Анатоль не желал оставаться в одиночестве. Он хотел быть в курсе того, что происходит сейчас в половине его супруги, и последовал прямиком туда, правда, остался дожидаться в Маринином кабинете. Там через полуоткрытую дверь он мог слышать все, что происходило сейчас в спальне, а через щель даже иногда и видеть.

Едва войдя в спальню графини, Зорчиха приказала подать ей горячей воды руки ополоснуть да принести водки.
- Ты что, пить будзешь? – настороженно спросила ее Агнешка, не выпускавшая до сих пор Марининой руки. Зорчиха окинула ее внимательным взглядом, потом кивнула своим неведомым остальным мыслям.
- Руки ополосну. Надо так.
Ополоснув руки, она подошла к Марине и, задрав той рубашку, обнажая ее до пояса, ощупала аккуратно ее живот. Потом опять кивнула сама себе и обернулась к Дуняше.
- Принесите мне подогретого масла льняного или подсолнечника, что есть, в общем. Подогретого, но теплого. Варваре скажи, она знает, как надо. Воды горячей принеси да полотна. И еще мне нужна длинная спица. И мигом все, мигом!

Дуняша унеслась прочь выполнять поручения, а Зорчиха опять прощупала живот Марины, что-то при этом шепча. После она отодвинула от постели Агнешку и, склонившись к Марине, начала шептать ей что-то ухо. Потом выпрямилась и проговорила:
- Нить мне алую надо. Шерстяную.
Агнешка, видевшая в Ольховке не единожды, как шептуньи помогают больным, бросилась к корзине с рукоделием и принесла Зорчихе красную толстую нить. Та взяла Маринино тонкое запястье и обмотала его этой нитью, шепча при этом никому неслышные слова. Тем временем, принесли подогретое масло, воду, полотно и длинную спицу для вязания. Зорчиха потрогала кончик спицы, убедилась, что она достаточно подходит для ее целей, потом накалила ее докрасна в огне камина спальни. После она остудила ее и подошла со спицей к Марине.
- Что ты будзешь робить? – с подозрением спросила Агнешка, наблюдая за действиями Зорчихи. Та даже не обернулась к ней.
- Воды-то еще не отошли до сих пор, надо их спустить. Подложите под барыню несколько простыней, а то воды, думаю, будет достаточно.

Когда ее приказы были выполнены, она подошла к Марине и аккуратно ввела спицу в ее чрево. Из той прямо волной хлынула жидкость на подложенные простыни, которые тут же убрали, чтобы роженица не лежала на мокром. Меж тем Зорчиха обмакнула руки в подогретой масло и щедро смазала кисти.
- Сядь за спиной барыни, - сказала она Дуняше. Но та в испуге отшатнулась от нее, мотая головой. Зорчиха повернулась к Агнешке, но тоже отказалась.
- Слаба я стала, не здержу боюся.
- Я смогу, - шагнул из-за спины Зорчихи Анатоль. Он перевел взгляд на Марину, лежащую на постели, совсем обессиленную, потом посмотрел шептунье в глаза. – Я сделаю это.
- Только потом уйдешь, - кивнула та. – Не мужское это дело при родах быть.
Анатоль сел позади Марины, слегка приподняв ее, и по знаку Зорчихи крепко схватил за хрупкие плечи.

- Отвернись, барин, негоже тебе смотреть, - приказала Зорчиха, и он послушно отвел взгляд в сторону, уткнувшись носом в спутанные волосы жены. Шептунья тем временем подошла к Марине и приступила к действию, аккуратно помогая младенцу внутри чрева занять необходимое для выхода положение. Марина же при этом вдруг так дернулась из рук Анатоля, что он еле удержал ее, при этом издав такой вопль, что присутствовавшие в комнате почувствовали ее боль, как собственную. Все, кроме Зорчихи - как акушерка она уже стала привычна к крикам и стонам рожениц. Она деловито завершила процедуру и знаком показала Анатолю, что тот может отпустить жену и выйти прочь из спальни.
- Дайте ей нашатыря, - приказала она Агнешке и, едва Марина более-менее пришла в себя, проговорила роженице. – Ну, же, барыня, теперь твоя помощь мне нужна. Тужься, как скажу, только тогда, а не иначе. Теперь только ты нам помочь можешь, только ты. Да не отлынивай – нам в три-четыре потуги надо выйти, а то дите совсем притомилось уже. Давай, милая, немного осталось-то.

Марина из последних сил приподнялась с помощью Агнешки, придерживающей ее за плечи, и согнув ноги, принялась по команде Зорчихи тужится. Один раз та даже прикрикнула на нее: «Нет, там сильно! Порвешься!». Но Марине было уже все равно, ей хотелось поскорее вытолкнуть из себя ребенка и прекратить муки последних часов. Наконец Зорчиха подняла голову среди ее раздвинутых ног и улыбнулась:
- Молодец, графиня. Уже головка показалась. Еще немного, и целиком выйдет дитя.
Марина стиснула зубы и опять напрягла свое тело, из последних сил толкая из себя ребенка на руки Зорчихи. Ее губы, искусанные в кровь, нещадно болели, и она не могла сдержать стонов боли из-за сомкнутых плотно губ. Наконец она почувствовала, как из нее выскользнуло что-то большое, и услышала голос Зорчихи.
- Умница ты моя, умница… а тут у нас красавица…, - Марина в изнеможении, в какой-то эйфории, что наконец-то этот кошмар закончился, откинулась на подушки. Последнее, что она слышала, был тихий шепот Зорчихи. – Сейчас мы ее вымоем, прочистим ушки, носик… Красавица у нас какая…

Агнешка обеспокоенно склонилась над Мариной, заметив, что она резко упала на перину и закрыла глаза.
- Что с ней? Она живе?
Зорчиха, в это время смывшая с ребенка кровь и слизь, передала его Дуняше, чтобы дитя завернули в пеленки. Потом повернулась и осмотрела новоявленную мать.
- Все с ней в порядке. Ни единого разрыва, умничка твоя графиня, нянька. Ты лучше пошли за кормилицей, если подобрали уже. Если нет, то у Елисея Чернобровового недавно жена родила. Она девка здоровая, молодая. Молока у нее хватит на двух детей.
Она повернулась к Дуняше, которая держала на руках перепеленатого ребенка, и взяла у той младенца и направилась в комнату рядом, бросив на ходу горничной:
- Барыню вымойте, переоденьте да белье здесь смените.

Анатоль же в соседнем кабинете слышал все это время все происходящее в спальне, как Марина несколько раз громко, но слегка приглушенно стонала, видимо, сквозь стиснутые зубы. Затем вдруг установилась какая-то странная тишина, давящая на напряженные нервы Анатоля с двойной силой. Неужели случилось то, что предрекал доктор? Неужели Марина, как и его мать не перенесла тягот родов?
Вдруг в этой тишине раздалось звонкое мяуканье, и Анатоль нахмурился, не сразу поняв природу этого звука – что там делает кошка? Затем на него вдруг словно озарение сошло – это же не мяуканье, а тихий плач ребенка. Он вздрогнул и стал вслушиваться в другие звуки из соседней комнаты, надеясь услышать голос Марины, но до него доносились лишь своеобразный говор Агнешки, плеск воды и неспешный певучий голос Зорчихи. Потом и это смолкло.
Неужели..? Нет, он не будет об этом думать. Это не может быть так. Но ледяная рука страха крепко сжала его сердце. Неужели и в это раз она уйдет туда, к Загорскому? Неужели снова оставит его?

Анатоль развернулся было, чтобы шагнуть в спальню жены, но тут же замер, увидев, как в кабинет, отодвигая плечом портьеру, входит Зорчиха. На ее руках он заметил сверток, из складок искусного шитья виднелась крохотная ручка. Прежде чем он успел сделать что-либо, она подошла к нему и резко протянула ему младенца. Анатолю ничего другого не оставалось, как протянуть руки и принять ребенка.
- Вот твоя дочь, барин, - сказала тихо, но отчетливо Зорчиха, делая особенное ударение на слове «твоя». Ее глаза пристально смотрели на Анатоля. – Смотри, твое сиятельство, какая она красавица!
Она отогнула краешек одеяльца, немного закрывавшее лицо ребенка, и Анатоль невольно, сам того не желая, взглянул на девочку.

Кроха была действительно мила, взяв от обоих родителей только лучшие черты. Как же она схожа с Сержем, отметил про себя Анатоль, на удивление без особого раздражения или злобы, с которыми он ранее думал об этом ребенке. Но вдруг девочка открыла глазки и, обведя взглядом окружающее ее пространство, остановила свой взгляд на Анатоле, сморщила недовольно носик, а потом посмотрела на него удивленным взглядом, словно недоумевая, кто это перед ней, и где она вообще находится. Ее глаза были так похожи на глаза ее матери, а то, как она сморщилась, напомнило Анатолю, как выражала иногда свое недовольство Марина. Его вдруг захлестнула волна какой-то странной нежности к этому хрупкому существу, моргающему сейчас словно совенок, выпавший из гнезда на свет Божий днем, что он неожиданно для самого себя вдруг коснулся пальцем маленькой пухленькой щечки младенца, легко поглаживая нежную кожицу.
- Она действительно красавица, - прошептал Анатоль, и Зорчиха кивнула, соглашаясь. Затем она вздохнула устало и сказала:
- Пойду я, барин, устала. Прощевай. Береги своих красавиц.

У самого порога Зорчиха вдруг обернулась:
- Не вини меня, барин, в смерти матери. Нет моей вины тут, только ее упрямство. Не захотела она принять от меня помощи, и, видишь, как сложилось-то.
- А ты помогла бы? – глухо спросил Анатоль. – Разве не желала ты ее смерти, чтобы отец стал свободным?
- Для чего мне это? Разве может барин крестьянку женой взять? – раздраженно спросила Зорчиха, как можно тише, стараясь не потревожить младенца на руках Воронина. – Мне нельзя зла в себе носить – мой дар такого не может принять. Да и не испытывала я к ней ничего, кроме жалости и сострадания. Тяжело, когда тебя не любят. Еще тяжче, когда знаешь, что любят другого, правда ведь? Вот и твоя мать пыталась любой ценой удержать при себе мужа своего. Даже такой ценой. Шесть мертворожденных. Нельзя ей было после тебя детишек-то, нельзя. Но она думала, что вернет себе мужа дитем, удержит рядом. А разве можно удержать ребенком любовь? Нельзя, барин. Равно как и ложью.

Глаза Зорчихи, казалось, проникали прямо в душу Анатоля, заглядывая в самые укромные уголки, и ему стало не по себе под его взглядом. Она кивнула ему на прощание и вышла вон. Анатоль же неловко вытер предплечьем пот со лба, в который его бросило при пристальном взоре шептуньи, при этом стараясь не уронить из рук ребенка. Потом он несколько раз вздохнул, успокаивая напряженные нервы, посмотрел на младенца, который по-прежнему пристально смотрел на него, не отводя своих больших глаз.
- А я попытаюсь, - прошептал Анатоль решительно и направился в спальню к постели жены.

Марину уже привели в порядок. Теперь она лежала в полудреме в подушках, сложив руки поверх одеяла. Анатоль, по-прежнему не выпуская из рук свой драгоценный сверток, опустился на колени рядом с постелью. Младенец зашевелился, и он отвел глаза, чтобы проверить его, а когда вновь перевел взор на Марину, заметил, что глаза ее открыты, и она напряженно смотрит на него.
- У нас дочь, - улыбнулся Анатоль жене и наклонился поближе к жене, чтобы та посмотрела на ребенка. – Смотри, какая красивая…

Марина протянула руку и аккуратно коснулась щечки младенца, как и он ранее, девочка перевела свой внимательный взгляд на мать. Анатоль вдруг заметил, как слезы полились из глаз жены, капая на постель, на одеяльце ребенка, на его руки. Они словно обжигали его кожу, такими горячими показались они ему. Он не знал, почему она плачет – от умиления ли при виде младенца, от облегчения, что роды позади или…
- Прошу тебя, не надо, - прошептал Анатоль. – У нас такой радостный день нынче, а ты слезу пустила.
- Дай мне ее, - попросила Марина, усаживаясь поудобнее в постели и протягивая руки к его ноше. Анатоль с явным сожалением расстался с маленьким свертком, передавая ей дочь.
- Надо сказать дворне да приказать торжество готовить, - сказал он, поднимаясь на ноги. – Не каждый же день у меня дочь рождается! Да пойти посмотреть, не пришла ли кормилица.

Марина вдруг освободила одну руку и поймала его ладонь. Потом поднесла ее к губам, смущая его до невозможного.
- Спасибо, - коротко сказала она, а он вдруг почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза от ее благодарственного жеста, и быстро коснувшись губами ее лба, поспешил выйти вон. Задержался в дверях лишь на мгновение – услышал, как Анешка спрашивает Марину:
- Як назовем-то яе, касатка моя? Трэба будзет глянуць, что па Святцам ныне.
- Нет, - отозвалась Марина. – Не по Святцам. Елена. Она будет Еленой.

Елена. Имя сестры Сержа Загорского. Что ж, нельзя сказать, что он не ожидал подобного, но этот маленький факт слегка кольнул в его сердце. Пусть будет Элен, раз Марина так желает. Вдруг, поддавшись какому-то странному порыву в его душе, он переменил свой путь, подошел к образам в углу и взял в руки икону Богоматери. Потом шагнул с ней к постели, где его встретила удивленным взглядом Марина.
- Побожись на образе, Марина, - жестко сказал Анатоль. – Побожись, что ни одна живая душа не узнает, что Елена не дочь мне. Побожись!
Марина взглянула на него несколько отстраненно, но подчинилась его желанию и произнесла требуемую клятву. Затем Анатоль повернулся к Агнешке.
- Ты тоже, няня. Я уверен, ты знаешь все, что творится в жизни Марины, и это тоже. Так что божись и ты, Агнешка.
Получив клятву и со старой няньки, Анатоль вернул образ на место и вышел вон из спальни, женщины же только переглянулись.
- Пошто барину гэта? – удивленно спросила Агнешка.
- Пусть будет, раз ему так нужно. Может, так его душа перестанет наконец-то томиться, - прошептала Марина. – Самое главное, он признал мою дочь. Остальное все - пустое!

Как мечтала Марина, Анатоль принял появившегося на свет младенца, как собственного ребенка, мало того - он настолько проникся к крохе возникшими в его душе отцовскими чувствами, что Марина даже иногда ревновала свое дитя к нему.
- Дай же мне Леночку, - просила она Анатоля, расхаживающего по комнате с младенцем на руках. Кормилица только передала ребенка после очередного кормления, и тот сладко спал в ворохе кружев и искусного шитья.
- Тише, разбудишь ее, - ответил ей муж, качая головой. – Ты еще успеешь ее понянькать. Скоро оправишься, встанешь с постели, вот и будешь носить ее. Кроме того, мой отпуск заканчивается через неделю, мне надо будет уезжать. Дай же мне вволю налюбоваться на нее.
И Марина уступала, в глубине души радуясь такой привязанности к ребенку, такой нежданно возникшей любви. Она-то не ждала ее вовсе, в лучшем случае – вежливого отстраненного отношения. Но Анатоль в который раз удивил ее, приняв этого ребенка как собственного, теперь, видя подобные чувства к крохе, никто даже и усомниться не мог в обратном.

Анатоль не желал, чтобы детская была в мезонине. По его мнению, там было слишком душно и тесно для ребенка. Он настоял, что детскую комнату перенесли вниз в хозяйскую половину дома, в просторную комнату с большими окнами. Кроме того, Анатоль намеревался заказать в Петербурге новую колыбель. Он считал, что прежняя, в которой спал когда-то он сам, недостаточно удобна и красива для «его деточки». Он наблюдал пристально, как часто ест и спит ребенок, отмечая каждую деталь в его поведении или внешности. Выступившая на личике крохе как-то сыпь однажды привела его в ужас, заразив при этом своей нервозностью и страхом Марину, доведя ту до слез.

- Ну, чумные, - улыбалась Агнешка, осмотрев Елену. – То ж жировички. Бывае такое у дитей, бывае. Зусим не страшна.
- Ты уверена? – спрашивал Анатоль, ероша волосы. – Уверена? Может, доктора позвать?
- Навошта• доктора? Не трэба гэту пьянь сюды! Упэуненая ли я? Я, барин, уже трецье колено Ольховских тетешкаю. Уж про немаулятау• я ведаю поболее любога немцу!
- Ну, першы раз такого варята• батьку бачу на своем веку, - говорила Агнешка Марине, когда они остались после наедине. – Так к дзитю-то прикипел! Ох, а ты, моя гаротная•, зусим празрыстая стала. Як жа табе с постели-то подняцца, ведь и есць-то не ешь.
- Так Великий Пост же нынче, Гнеша. Грешно же, - отвечала Марина, пригубливая питье из трав, приготовленное для нее нянечкой по рецепту Зорчихи. Оно было горьким, и Марина не смогла удержаться и скривилась.
- Господи, какая гадость!
- А сколько еще предстоит вам принимать, моя дорогая, - сказал с улыбкой на губах Анатоль, входя в комнату. – Еще два года, не меньше. Надеюсь, свое другое зелье Зорчиха сварит вам повкуснее.
Он присел на краешек кровати и переплел свои пальцы с Мариниными, этим невинным жестом подтверждая ту близость, что отныне установилась меж ними.
- Вас не страшит подобная отсрочка с наследником? – тихо спросила его жена. Зорчиха приходила через два дня после родов, принесла травы, необходимые для приготовления восстанавливающего питья для Марины, а также сообщила обоим супругам, что им предстоит еще два года воздержаться от повторной тягости.
- Тело твоей жены, барин, еще не может выносить и родить дитя. Ему нужен отдых. Не хочешь потерять ее, выжди время. Разумеется, ты можешь посещать ее спальню. Я буду давать барыне особое лекарство, чтобы не затяготеть. Иначе пока нельзя.

Анатоль даже задумываться не стал над этим – он готов был пойти на многое, лишь бы Марина была в полном здравии. О чем и не преминул сообщить сейчас супруге.
- О, мой ангел, у нас впереди целая жизнь! Два года – это словно капля в океан, - проговорил Анатоль, целуя Маринины пальцы. – Самое главное для вас сейчас – поправиться. Только это. Когда пребывает ваша семья?
- После того, как установятся дороги не раньше, - ответила ему жена. – Думаю, не раньше Вознесения. Да и Леночка станет уже постарше, попокойнее к гостям.

Марина была наслышана от Дуняши, что Анатоль вначале противился присутствию в доме местной шептуньи, и только угроза потери жены вынудила его пустить ту на порог. Но как Дуняша не старалась узнать о причинах подобного, так и не смогла выяснить их – дворня молчала, словно воды в рот набрала. Марина восхищалась подобной верностью хозяевам, но чисто женская черта – любопытство так и снедало ее. Разумеется, спросить саму Зорчиху она не могла - в глубине души она немного побаивалась эту женщину, перед которой отступил ход времени и оставил ее вечно молодой и красивой. Поэтому после недолгих колебаний решилась нынче спросить своего супруга напрямую, тем паче, судя по всему, у того было довольно приподнятое настроение.

Сначала Анатоль молчал, и Марина решила, что тот не расскажет ей, но он все-таки начал говорить:
- Я всегда считал ее разрушительницей своей семьи, ведь мой отец любил ее, а не мать до самого своего конца. Разумеется, когда я был помладше, я ничего этого не понимал – частых отлучек отца из дома, их постоянные скандалы с матерью, ее истерики. А потом, когда мне десять, я узнал правду – мать мне рассказала ее в запале, после очередной ссоры с отцом. Что мой отец еще до женитьбы на моей матери был влюблен в одну крепостную, что брак с матерью был вынужденным с его стороны. Что сначала он пытался делать вид, что у них с матерью нормальный брак, но вскоре все тайное вышло наружу. Что у отца есть в селе любовница, которую он и посещает, уже не таясь матери. Я помню, тогда дождался отца на лестнице, чтобы спросить его, правда это или нет. Ведь я и подумать не мог, что родители так далеки друг от друга, что мать так страдает.
Он приехал ночью. Я уже почти спал на ступеньках, но проснулся, едва он ступил в переднюю. Я спросил его, где он был. Он промолчал, только взгляд отвел в сторону. И я все понял. Понял, что это правда. Помню, что закричал на него, что он не имеет права уходить к этой своей сельской шлюхе (прости, моя дорогая, но такова сея история), что не имеет права обижать мать, эту святую любящую его женщину. Он ударил меня тогда по лицу. Первый раз за всю мою жизнь. Я заплакал, отец ранее не бил меня по лицу. А потом сквозь слезы заметил, что и он плачет. Понял, что и ему несладко в этой ситуации. Отец сказал мне тогда: «Любовь чертовски странная штука. Она не выбирает, когда и к кому ей прийти, кого осчастливить, а кого принизить, заставить страдать. Дай Бог, чтобы, когда ты подрос, мой сын, ты был в числе тех редких персонажей, кого она возносит на небеса, а не тех, кого низвергает в ад».

Марина вздрогнула при этих словах, почти пророческих для Анатоля. Ведь его любовь не вознесла на небеса, она до сей поры причиняла тому лишь боль и страдания. Как его матери, вдруг подумалось Марине. Бедная женщина – любить и знать, что она никогда не сможет быть любима тем самым, единственным для ее сердца!
- Мать до последнего пыталась удержать отца в доме, - продолжал меж тем Анатоль. - Теперь я понимаю, что все эти тягости, подорвавшие ее и без того слабое здоровье, были вынужденными, просто попытками привязать к себе отца. И он на время прекращал свои визиты в село, когда мать была в тягости, чтобы не травмировать ее психику, но вот очередная тягость либо прерывалась в середине срока, либо заканчивалась мертворожденным, и спустя несколько месяцев отец опять начинал пропадать у Зорчихи. А потом… потом мать не смогла разрешиться от бремени.
- А Зорчиха? Неужели она не смогла ей помочь? – спросила Марина.
- Я всегда думал, что не захотела. Думал, что она желала смерти матери, ибо тогда отец станет свободным от уз брака. Но только сейчас понял, как заблуждался. Зачем Зорчихе было это нужно, ведь она свободно любила и была любима? Отец никогда не смог бы ввести ее в дом, значит, ей ни к чему была смерть матери. А тогда, в день, когда на свет появилась Елена, Зорчиха сказала мне, что мать сама не пожелала принять ее помощи. Предпочла смерть, чем помощь от рук ненавистной ей соперницы.
Как это глупо, подумала Марина, но промолчала. Оставить своих детей сиротами из-за собственного упрямства. Теперь, когда Марина сама стала матерью, она понимала, что никакие страсти в мире не стоят того, чтобы сделать свое дитя несчастным.

- А что было дальше? – спросила она.
- Дальше? Мать схоронили. Зорчиха не могла помочь матери из-за нежелания той, но, слава Богу, спасти Катиш она все-таки сумела. Отец по-прежнему ходил в село в небольшой домик Зорчихи на окраине. Он уговорил-таки ее перестроить ее жилище, хотя она всегда была против его милостей. Она не крепостная, а живет только собственным даром – тут врачует, там роды примет. Крестьяне на нее молиться готовы, как бы это грешно не звучало. Так и жили они с отцом: вроде бы и вместе, но в то же время врозь. А потом отец уехал в ту поездку, отвозил борзых (ты знаешь, Завидово славится ими, у нас что-то типа завода). Приехал совсем больным. Позвали Зорчиху тут же. А она только взглянула на него и всех погнала вон из комнаты, строго-настрого запретив заходить кому-либо, кроме нее. По ее приказу дом окурили травами, а всю одежду отца, все бумаги, все, что было при нем в поездке, сожгли.
Болотная лихорадка. Откуда она взялась у отца и почему болели только он да управляющий тогдашний? Бог весть… Отец сгорел за несколько дней. Зорчиха не смогла его спасти. Я до сих пор помню ее неестественную прямую спину, когда сидела у постели, в которой лежало тело отца. Ни слез, ни стонов. Только гладила его по лицу своими худыми пальцами.
Я был молод и горяч тогда. Я ненавидел ее всей душой. Считал ее виновницей всех бед в своей семье. Я приказал вывести ее из дома и запретил под страхом батогов показываться на отпевании и погребении. И она не пришла ни в церковь, ни на кладбище. Крестьяне говорили, что видели ее силуэт издалека, когда отца из дома несли, но я не знаю, верно ли это или нет. Вот так жестоко я поступил тогда… Верни меня в то время сегодняшнего, я бы многое сказал моему отцу, многое бы простил. Да по-другому вел бы себя несомненно. Ведь он был прав… во многом прав…

Некоторое время супруги молчали, словно обдумывая каждый в своем русле то, что сейчас было произнесено в этой комнате, а потом Анатоль тихо сказал, меняя тему разговора:
- Скоро мне уезжать. А воротиться смогу тоже только к Вознесению, не раньше. Постараюсь, конечно, раньше, но кто знает, как Бог распорядится.
- Езжайте с покойным сердцем, Анатоль, - ответила Марина. – Дороги нынче совсем худые станут из-за паводков, не приведи Господи, случится еще что в пути. Вот установятся дороги, и приезжайте к нам. Мы будем ждать вашего возвращения, вы же знаете, будем молиться за вас.

Анатоль помолчал, словно не решаясь что-то поведать ей, а потом все же сказал:
- Я думаю, вы должны знать, Марина. За несколько дней до вашего разрешения от тягости к государю поступило прошение от графа Ланского, - Марина недоуменно взглянула на него, и он продолжил, запинаясь чуть ли не на каждом слове. – Его супруга… вы же знаете, они жили раздельно в последние месяцы. В общем, она уехала из столицы и жила уединенно в имении, блюдя траурные традиции, - Марина не смогла сдержать свои эмоции при этих словах и невольно поморщилась. Анатоль же, расценив это, как знак на то, что он слишком сжимает ее руку, отпустил ее ладонь, лишь легко поглаживал теперь ее пальцы. – Так вот… на имя государя пришло прошение, чтобы тот вынес его на рассмотрение в Синод.
- Они разводятся? – удивилась Марина. К чему же развод был нужен Натали теперь, когда Сергея нет в живых?
- Нет, - покачал головой Анатоль. – Она умерла. Говорят, что она выпила уксуса да много. Какая страшная смерть! Приходской иерей отказывается хоронить ее на кладбище Ланских. Считает ее самоубийцей, а таким не место в освященной земле. Граф же настаивает на том, что это было всего лишь ошибка, ведь графиня частенько пила уксус для бледности лица. Вот и подал прошение, просит признать смерть графини, как несчастный случай.

Это сообщение разбередило всю душу Марины. При Анатоле она старалась ничем не выдать своего волнения, а когда она удалился на свою половину, не смогла сдержать своих эмоций.
- Ты слышала, Гнеша? Слышала? Она и там не оставит его!
- Грэх казаць так, Марина, грэх. Хиба ж так можно о нябожчыце?•
Марина откинулась на подушки и задумалась. Конечно, Агнешка права, негоже так отзываться о Натали. Но как же больно было осознавать, что у той нашлось достаточно смелости, чтобы пойти туда, во мрак, за своим любимым. Она не испугалась адовых мук, ведь в том, что Натали ушла по собственной воле, у Марины не было сомнений – тот, кто пьет уксус постоянно для красоты, никогда не перепутает дозу, никогда. Вот как вышло – Сергей и раньше принадлежал Натали, а теперь и вовсе будет рядом с ней там, куда ей, Марине, нельзя. Ей же суждено прожить свою жизнь рядом с другим человеком…

В Страстную пятницу Марина смогла наконец-то подняться с постели, а в сам великий праздник уже поехала в церковь на службу. Она особенно любила эту церемонию и ни за что не пропустила бы ее. Под сводами этого небольшого храма, под звуки голоса отца Иоанна она мысленно перенеслась на год назад, в Петербург, в другую церковь, где она с родителями встречала Пасху. Первое прикосновение губ Сергея к ее коже, первое нежное касание… Ей никогда не забыть этого. Да и разве хотела она? Марина вспомнила, как долго и упорно горела тогда свечка в ее руке, несмотря на шквальный ветер и холод. Вот так и ее любовь будет гореть маленьким пламенем…

На празднике в церкви Марина заметила Зорчиху впервые за все время, что она ходила на службы к отцу Иоанну. Уже после Варвара, белая кухарка усадьбы и близкая подруга Зорчихи, поведала ей, что шептунья перестала ходить в церковь после смерти барина, только на Пасху и появляется.
- Но ведь это грешно же, - возмутилась Марина.
- Ах, барыня, негоже судить людей вот так легко! Она в Бога верит, ей легче молиться ему у себя в светелке, а не на глазах любопытных. Ведь все тогда будут на нее глядеть, кто вспомнит, зачем пришел в церковь-то? Да и дар у нее особый есть. Многое она видит то, что нам не дано. Может, ей было велено так, кто скажет теперь? Но то, что она не от лукавого, как могут подумать, так то неправда все! Божья она, Божья душа! – Варвара помолчала, а потом сказала Марине. – Она для вас слова оставила. Когда, говорит, барыне что потребуется или душа ее опять болеть будет, пусть ко мне, говорит, придет. Вот как, значитца.

Услышанное немного напугало Марину. Она словно вернулась опять в тот вечер в Киреевку, когда ей старая цыганка пророчества свои рассказывала. Нет, хватит с нее всей этой мистики. Еще не хватало узнать что-нибудь нехорошее. Например, что смерть, которую предрекла в спутницы Марине та предсказательница, еще не оставила ее, а только караулит для своего следующего удара.

Марина весь день ходила сама не своя. Подобные мысли не покидали ее головы, упорно возвращаясь назад, как бы она их не гнала. Она ходила по комнатам с дочерью на руках, наслаждаясь ароматом ее младенческого тела, радуясь ее улыбкам (с недавних пор Леночка стала радоваться каждому из окружающих ее, что несказанно умиляло ее мать и Агнешку). Но радость и покой, что приходили к Марине ранее, едва она брала на руки дочь, сейчас не наступали в ее душе. Что-то тяготило ее. Нежданно в голову полезли мысли о том, как часто младенчики умирают в раннем возрасте от каких-то невиданных болезней, что пьяница-доктор едва не угробил ее, что уж говорить о маленькой Леночке…

Марина прижала дитя к себе и горько разрыдалась, сама не понимая отчего. Она так громко завывала, что ее плач был услышан аж в глубине дома, и с обеда прибежали перепуганные комнатные слуги.
- Что адбылося?• – испуганная Агнешка пыталась осмотреть плачущего ребенка, который тоже присоединился к матери в громком надрывном плаче. – Что-то з дзитем?
Эта реплика заставила Марину еще пуще залиться слезами. Нянька отобрала у нее дитя и, убедившись, что с девочкой все в порядке, передала ее одной из девок, толпившимся в комнате, знаком показывая всем уйти прочь.
- Ты чаго слезы льешь? У цебя болит что? – пытала она Марину, когда все покинули кабинет барыни. Марина же покачала головой, давая понять, что ничего ее не беспокоит. Старая нянька тогда кивнула сама себе и прижала к себе плачущую женщину.
- То душа болиць. У усих парадзих• так бывае, - сказала она, поглаживая Марину по голове. – Зараз чая с мятай ды мелисай попьешь, и душа кидацца перестанет. Ну-ну, дуже ужо слезы лиць-то.

В дверь кабинета еле слышно постучали – судя по всему, лакей боялся помешать барыне, слыша ее плач. Агнешка сначала не обратила на это никакого внимания, затем встряхнула Марину.
- Лёкай грукае. Прыбыл, ци што, хто? Чуешь, касатка мая, спыни плакаць-то. Дзитя выдатна, руки-ноги у яе на месцы. Пан цябе любиць, даравал цябе, што яшчэ табе трэба?•
Марина вдруг смолкла и вытерла лицо от слез тем, что было у нее под рукой – передником Агнешки, благо та не возражала против подобного. Она жестом показала, что в порядке, но не хочет пока говорить с няней. Подошла к окну и прислонилась лбом к холодному стеклу, успокаивая себя и выравнивая дыхание. Лакей меж тем все не прекращал тихо постукивать в дверь, напоминая о своем присутствии, что вывело Марину из себя, и она громко рявкнула, перепугав Агнешку:
- Войди!
Лакей приоткрыл дверь и едва показался на пороге, словно он был готов в любую минуту убежать прочь.
- Прощения прошу, ваше сиятельство… тут до вас барин приехал… князь Загорский. Просить прикажете?

• Зачем (бел.)
• младенцев (бел.)
• сумасшедшего (бел.)
• горемычная (бел.)
• Разве можно так о покойнице? (бел.)
• Что случилось? (бел.)
• рожениц (бел.)
• Лакей стучится. Прибыл, что ли, кто? Слышь, касатка моя, прекрати плакать-то. Дите здорово, руки-ноги у нее на месте. Барин тебя любит, простил тебя, что еще тебе надобно? (бел.)
_________________

Marian, все по-прежнему читается на одном дыхании. Акушерка мне, кстати, очень понравилась, даже несмотря на свои пыточные инструменты (спица - это просто жесть ). Анатоль, едва ли не готовый женой пожертвовать ради гордыни - очень по-мужски. В общем, никаких оснований нет думать, что что-то не так, - великолепный роман, один из лучших, что я прочла за последние годы. Не выдуманности, не надуманности не вижу, все в меру реалистично, в меру романтично и психология на должном уровне. Кстати сказать, графоманы в себе не сомневаются, слышала, да?
Мне кажется, ты просто устала. Еще бы, написать такого объема текст, да и матчасть тоже требует значительного мозгового штурма)) Немудрено выдохнуться, со мной, к примеру, это после каждой написанной главы происходит)). Ты молодец, труженица, талантище.
Так что, выбрось из головы дурацкие мысли, немножко отдохни и снова за работу. Ждем новую главу. Мы ж должны узнать, кто это к Марине пожаловал - дедушка или сам покойник...

Думаю, что дедуля объявился! Будь это Сергей - слуги бы выли от ужаса, что мертвец явился

Marian, прода супер!!!! И как обычно - интрига в конце, чтоб читатель не расслаблялся Жду, когда твой Муз опять начнет творить!!!!
_________________

 » Глава 32

Уря!!! Вчера мой Муз вернулся с отдыха, и вот я снова тут с вами и с продой. Наконец-то мысли свзязались между собой и вылились в главу...


Да, видимо, все так и было. Я решила, пока сама не захочу писать, заставлять себя не буду сидеть перед монитором и мучать себя . И все само пришло вчера вечером...

Глава 32

Марина окаменела, услышав это имя, казалось возникшее тут, в Завидово, из дальнего прошлого, которое она так безуспешно пыталась забыть. Ее глупое сердце встрепенулось, словно с визитом к ней прибыл тот, кого она так отчаянно хотела видеть, не взирая ни на что. Она с трудом склонила голову, давая понять лакею, что гость будет принят, и отослала его прочь.

- Быстрее, Гнеша, мне нужно привести себя в достойный вид, - Марина прямо-таки помчалась в спальню, на ходу срывая с себя капот. Агнешка метнулась следом, звучным голосом призывая в половину барыни Дуньку. Все делалось как можно быстрее: ополоснуть барыне лицо ледяной водой, чтобы снять припухлость после продолжительного плача, затем надеть на барыню домашнее платье (благо, что не требовалось никаких многочисленных юбок под него), затянуть волосы в простой, но элегантный узел. Они едва успели проделать всю работу, как возле кабинета послышались голоса и звук шагов. При этом они перемежались с каким-то глухим стуком, и Марина только после поняла его природу, когда в кабинет, куда она еле успела зайти вперед гостя, ступил старый князь Загорский.

Разумеется, Марина прекрасно понимала, что это невозможно никоим образом, а услышав стук трости, что всегда была верной спутницей старого князя, осознала свое заблуждение, но она не могла сдержать своего разочарования, когда увидела Матвея Сергеевича. Тот не мог не заметить его, и она испугалась, что невольно оскорбила его. Ее всегда пугал старый князь. Может, это было потому, что его высокомерный вид не располагал к нему, давая понять, что к князю лучше не стоить даже не подходить, пока он не даст своего соизволения на это. Или его густые седые брови, придававшие его лицу выражение недовольства всеми и всем, что его окружает.

Поэтому-то Марина поспешила объясниться после приличествующих случаю приветствий:
- Прошу простить меня, я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью…, - но тут же осеклась, осознав, что выдает себя с головой. Старый князь лишь слегка фамильярно (что прощалось его возрасту), похлопал ее по руке.
- Не тушуйтесь, моя дорогая (позвольте старику вас так называть), не стоит. Не передо мной. Я даже рад видеть разочарование в ваших глазах при моем появлении, ибо это на руку мне. Очередное доказательство правоты моих подозрений.

Старый князь по приглашающему жесту Марины прошел к креслам у камина, у которого было так приятно посидеть в такую слякотную погоду, о чем не преминула заметить хозяйка.
- Может быть, вы желаете чаю? – добавила она при этом.
- Да, не откажусь, - кивнул князь Загорский, с трудом опускаясь в кресло, с явным напряжением опираясь на трость в руке. – Я немного продрог по дороге. Казалось бы, дивная солнечная погода, но эта сырость… пробирает прямо до костей.

Он замолчал, переведя взгляд в огонь, ярко пылавший в камине. Молчала и Марина. Ее приучили, что старший по возрасту всегда сам предложит тему для разговора, вот она и ждала, мучаясь любопытством, что же все-таки привело князя в Завидово по еще толком не подсохшим дорогам.
Наконец после того, как принесли чай, и лакей, быстро сервировавший небольшой столик, удалился, князь перевел свои глаза на Марину. Они были так схожи по цвету с серебристо-стальными глазами его внука, что Марину стала бить небольшая дрожь. И если дед был схож со своим внуком не только этим, то она должна была быть готовой к длинному разговору – подобное выражение появлялось у Сергея, когда тот был решительно настроен узнать что-либо.

- Вы, видимо, гадаете, зачем я явился к вам по таким мерзким дорогам, n'est-ce pas? Я сам всегда говариваю, что по таким дорогам ездят только дураки. Но, тем не менее, я тут. Я прибыл бы к вам ранее, но проклятый радикулит не всегда позволяет мне делать то, что хочу, - он помолчал, а потом добавил. – Я к вам с разговором, Марина Александровна, и смею вас уверить, что этот разговор останется меж нами. Посему прошу вас быть откровенной со мной, как был откровенен мой внук. Я получил письмо от него, в котором он признался мне во всем содеянном.
Марина, услышав эти слова, похолодела на мгновение, а затем вспыхнула от стыда, что о ее позоре стало известно и старому князю. Зачем Сергей писал ему об этом мнимом венчании? Хвалился своим поступком? Злорадствовал, что сумел-таки причинить ennui• своему деду?
- Да, я не одобряю его поступка, и прямо говорю вам об этом, - чуть повысив голос, произнес князь Загорский. – Вот так… аки вор… Но сделанного не воротишь вспять. Да и не за тем я прибыл к вам нынче. Почему вы не обратились ко мне сразу же, как узнали о кончине моего внука, Марина Александровна? Почему предпочли так спешно выйти за Воронина? Мне, право слово, сие непонятно. Тем паче, я вижу тоску в ваших глазах, значит, вы любили моего внука, и этот спешный брак был осуществлен не по той страстной любви, о которой судачил весь Петербург. А значит…, - старый князь замолчал, пристально гладя Марине в глаза, и та поспешила отвести свой взгляд, ведь если Сергей умудрялся читать ее мысли, словно открытую книгу, то этот умудренный опытом человек и подавно сумеет сделать это. Движение ее головы было явным доказательством для старого князя. Его глаза вспыхнули тотчас каким-то странным светом, и он продолжил. – Значит, для этого спешного брака была иная причина, est-ce vrai?•

Марина вдруг резко встала, почувствовав, что не в силах более, сидеть на месте, рядом со старым князем, под его пытливым взглядом. Она отошла к окну, словно надеясь вдали от кресла гостя найти себе убежище от того, что горькая правда вдруг сейчас всплывет в их разговоре. Клятва, данная Анатолю, заставляла ее бежать прочь от этой опасной темы.

Но князь не унимался. Он вдруг поднялся на ноги и, тяжело опираясь на трость, двинулся к Марине, намереваясь и дальше продолжать этот разговор.
- Dites-moi, de grâce, est-ce vrai?• - наступал он на нее. Марина мельком взглянула на князя и поразилась тому, какой надеждой горели его глаза. Мысль о том, что у его рода может быть продолжение, что он не зачах вместе с Сергеем, казалось, питала его изнутри.

Но Марина отвела взгляд от его лица и неловко, с трудом качнула головой, опровергая его слова. Она была связана по рукам и ногам своим обещанием молчать об отцовстве Елены, и даже сейчас, как бы ей не хотелось его нарушить, она не могла даже рта раскрыть.
Старый князь тут же поник. Он словно резко постарел на десяток лет, так подкосило его услышанное.
- Pardonnez-moi, je vous prie•. Я оскорбил вас своими нелепыми подозрениями, мне нет оправдания. Простите подобную глупость, не свойственную моим сединам, - князь Загорский словно на ощупь двинулся к креслу и тяжело опустился в него. Марина едва сдерживала слезы, видя его разочарование. Почему она вечно была обречена лгать, лгать и еще раз лгать, причиняя боль? Как разорвать ей этот замкнутый круг?

Внезапно она поняла, что не может держать правду о Елене от этого человека. Он вполне заслужил знать, что Сергей не ушел совсем от них, что он оставил маленькую частичку себя. Да, она обещала молчать, это правда. Но разве в этом случае нужны только слова?

Матвей Сергеевич не слышал, как Марина открыла дверь и что-то проговорила, стоявшему поодаль лакею. Он переживал крах своих надежд, которые он так тщательно лелеял в глубине души все то время, что он лежал без движения в своей спальне. Он обманул Марину – вовсе не радикулит мучил его тело. Воспаление легких вдруг прихватило старого князя в тот же вечер, когда он прочитал письмо внука. Если бы не болезнь, то он тут же бы помчался в Петербург в дом Ольховских. Но его скрутила горячка, а потом и вовсе стало худо так, как никогда в жизни. Он надеялся на то, что смерть приберет его и воссоединит с его близкими, но спустя несколько дней спала горячка, а чрез некоторое время пришла весть о браке Марины и Анатоля.

Матвей Сергеевич не был дураком. Он прекрасно помнил, как горят глаза Марины при виде его внука, помнил, как они смотрели друг на друга, кружась в вальсе по бальной зале, как ищут друг друга взглядами на балах и раутах. Столь спешный брак, по мнению Матвея Сергеевича, в виду всех изложенных обстоятельств в письме, был вызван лишь тем, чтобы прикрыть кое-что, что вкорости прикрыть было бы нельзя. А значит, ему было ради чего жить дальше – узнать, правда ли, что на земле будет продолжать жить кровь рода Загорских.
С того дня он всеми силами цеплялся за жизнь и все-таки сумел выкарабкаться на удивление всем докторам, ведь воспаление легких в его возрасте должно было прикончить его. А окончательно оправившись от болезни и ее последствий, поехал сюда, в Завидово. И вот он, результат…

- Pardonnez-moi, - легко коснулась плеча старого князя Загорского рука Марины. Он обернулся и увидел, что она держит на руках младенца. Марина немного отогнула кружево одеяльца, и Матвей Сергеевич увидел большие голубо-серые глазенки, недовольно глядевшие на него.
- Bon Dieu! Ce n'est que trop vrai!• - губы у старика задрожали от еле сдерживаемых эмоций. – Это просто копия моих внуков в младенчестве. Il n'y a pas à dire•, кровь Загорских.

Он протянул руку и коснулся щечки младенца. Тот скривился и издал громкий вопль, что заставило князя быстро отдернуть руку.
- Видимо, пальцы холодные, - виновато улыбаясь, проговорил Матвей Сергеевич, глядя, как Марина присаживается в кресло напротив и успокаивает дитя. – А это…?
- Девочка, - коротко ответила Марина, предвидя его вопрос. – Ее имя Елена.

Глаза старика повлажнели при упоминании знакомого имени. Он достал из кармана фрака платок и быстрым движением вытер невольно выступившую влагу. Потом он резко взял Марину за руку, немного напугав ее своим неожиданным движением, и крепко поцеловал ее ладонь.
- Благодарю вас, вы вернули меня к жизни, - проговорил Матвей Сергеевич. – Такой дар небес после всех моих потерь!

Они еще долго сидели у камина, наблюдая вдвоем за маленьким продолжением рода Загорских. Отмечая каждый знакомый жест, каждую знакомую мимику лица девочки. Умиляясь ее красотой и невинностью.
- Воронин знает? – коротко спросил Матвей Сергеевич, когда ребенка унесли к кормилице спустя какое-то время. Марина кивнула, а затем проговорила:
- Он принял Елену, как свою дочь, и всеми силами пытается забыть о том, что она не его. Даже заставил меня принести ему клятву на образах, что никто и никогда не узнает об обратном.
- А вы открылись мне… - старый князь помолчал, а потом вдруг полез рукой за ворот рубашки и с трудом достал небольшое распятие на черном шнурке. – Я клянусь на этом кресте, Марина Александровна, что никто и никогда не узнает от меня правды об отцовстве Елены, раз уж так рассудила судьба.
Он поднес распятие к губам, а потом снова спрятал его за полотном рубашки. Руки снова сжали серебрянный набалдашник трости.
- Я прошу вас только об одном – не вычеркивайте меня из жизни моей внучки. Она единственная отрада для меня нынче. Позвольте мне быть рядом с ней иногда, стать свидетелем того, как она подрастает.
- Я не вправе давать вам таких обещаний, - покачала головой Марина. – Будь моя воля, я бы даже и речи не заводила об этом. Леночка – ваша плоть и кровь, и я никогда бы не мешала вашим свиданиям. Но мой супруг… только он имеет право дать вам ответ на вашу просьбу.
- Я поговорю с ним, - кивнул князь. Затем он перевел разговор на те дни, что Марина и Сергей провели перед его отъездом, но о самом венчании он не спросил, словно оно было под запретом для обсуждения. Марина была благодарна ему, что он всячески обходит эту неловкую тему для них обоих, и рассказала ему о том, что Сергей открылся ей в своих мыслях и переживаниях, что поведал о том страшном скандале, что случился в их семье и привел к расколу.

- Он ненавидел меня! – воскликнул Матвей Сергеевич, и Марина, почувствовав боль в его голосе, положила свою руку на его ладонь, приободряя его.
- Нет же, нет. Он был обижен, это правда, но ненавидеть…, - она покачала головой. – Будь у вас побольше времени, вы бы выяснили все ваши разногласия, и я уверена, былая близость была бы не за горами. Как он мог ненавидеть вас, когда ваши характеры так схожи? Он понимал всю природу ваших поступков, но слепая гордыня мешала ему увидеть, что многие из них были продиктованы лишь любовью к нему.
- Вы – дивный ангел, моя дорогая! – растроганно прошептал Матвей Сергеевич, и Марина вздрогнула, вспомнив почти те же самые слова, слетевшие с губ Сергея после своей исповеди. Это воспоминание отдалось легкой болью в сердце, и князь не мог не уловить перемену в ней при своих словах.
- Вы очень любили моего внука? – спросил он, и Марина кивнула.
- Всем сердцем и всей душой. Я не думаю, что смогу полюбить так снова.

Неожиданно для самих себя Матвей Сергеевич и Марина потянулись друг к другу и обнялись, словно обмениваясь своими эмоциями, своими силами. Ей стало так покойно в его столь крепких для его возраста объятиях, что она невольно расплакалась. Князь лишь гладил ее по голове, успокаивая и приговаривая:
- Ну, почему вы не написали ко мне тогда? Почему не попросили о помощи?
- Мне было стыдно, - едва слышно прошептала Марина.
- Вы мать моей внучки, что тут стыдиться? – шептал ей в ответ старый князь, и Марине стало вдруг так горько от осознания его правоты. Почему она не попыталась обратиться к нему прежде, чем пойти под венец с нелюбимым человеком? Ну, даже если бы князь Загорский отказал ей, разве честь дворянина позволила бы ему опозорить ее? Она бы ничего не потеряла бы в этом случае, и кто знает, что бы приобрела…

- Я переговорю о своем деле с Анатолем Михайловичем, когда приеду в Петербург, - сказал на прощание Матвей Сергеевич, когда пришло время покидать Завидово спустя несколько дней. Марина не могла отпустить в дорогу уставшего пожилого человека и упросила его остаться, а князь не мог так скоро расстаться с внучкой, которая почти сразу же привыкла к нему и улыбалась, когда он с ней тетешкался на удивление слугам. – Пусть у него будет время обдумать все прежде, чем он примет решение.
Но Марина поняла его без слов. Он не хотел говорить с Анатолем в Завидово, чтобы она, Марина, была рядом, ведь Воронин не сумеет сразу понять, почему она открылась старому князю, и возможно, будет скор на расправу. Марина вздрогнула, вспомнив свою первую брачную ночь и те удары, поплотнее закуталась в шаль.
- Я буду молиться о том, чтобы милосердие не оставило его душу, чтобы он склонился к вашей просьбе, - сказала она князю. Тот в последний раз поднес руку Марины к своим губам, потом поцеловал в лоб и вышел из гостиной вон, где по его настоянию («Никаких прощаний на крыльце! Не хватало горячки!») они попрощались. Старый князь так напоминал Марине своего внука – движениями, мимикой, интонациями голоса, что в ее душе опять всколыхнулась былая тоска. Даже его слова о горячке были так схожи с теми словами, что говорил тогда, прощаясь, Сергей.
- Господи, - прошептала Марина. – Пусть будет раб твой Анатоль справедлив. Пусть не разлучит плоть от плоти, прадеда от правнучки…

Ей казалось, что Анатоль не будет против свиданий этих близких по крови людей, но она и подумать не могла, что это приведет его в столь необузданную ярость.
- Как ты могла рассказать ему? – кричал он, приехав в Завидово прямо перед Вознесением, как и обещал. – Как ты могла нарушить свою клятву? Ведь ты давала ее на образе!
- Я не нарушала клятвы, я ни слова не сказала о том, что она его правнучка, - тихо сказала Марина. Она не имела ни малейшего намерения оправдываться перед ним потому, как вовсе не чувствовала свою вину. Она должна была сделать то, что сделала. Это был ее долг перед Сергеем. – Я лишь показала его сиятельству Елену. Он все понял сам.

С глухим рыком Анатоль запустил в Марину бокал вина, что в тот момент держал в своей руке. Он пролетел мимо ее головы, не задев даже волоска на ее голове, и разбился о противоположную стену гостиной, забрызгивая пятнами мебель и штофные обои. Марина даже не успела испугаться, как Анатоль подскочил к ней и крепко сжал ее плечи своими большими ладонями.
- Я позволю князю видеться с правнучкой. Но при условии, что вы, мадам, станете той женой, что клялись быть у алтаря – покорной своему супругу во всем, - он обхватил ее затылок ладонью и приблизил лицо к своему, заставляя неотрывно смотреть в свои глаза. – Я более не намерен терпеть вашу непокорность. Отныне вы будете делать то, что я вам скажу, говорить то, что я вам разрешу, принимать только тех, кто мне угоден. И никак иначе! Зорчиха уже передала вам свое зелье?
Марина коротко кивнула, понимая, что тот миг, которого она так страшилась в глубине души, настал.
- Très bien•. Ждите меня нынче у себя.

Той же ночью Марина принадлежала ему полностью, как он давно мечтал. Анатоль пришел к ней, когда в доме погасили все огни, и только слуги, отвечающие за топку, остались бодрствовать в лакейской. Она ждала его, лежа в постели, натянув одеяло почти до самого подбородка, что позабавило его. Он легко стянул одеяло и отбросил его в сторону, потом туда же бросил и халат. Под халатом у Анатоля ничего не было, и осознание этого заставило Марину слегка покраснеть, словно институтку, и отвести взгляд.
- Très bien, - сказал Анатоль сам себе и, обхватив своими длинными пальцами ее подбородок, все же заставил посмотреть на себя, глаза в глаза. Марина поняла, что он желает, чтобы она смотрела на него, и не стала отводить свой взгляд, как бы ей того не хотелось.
Анатоль снял с нее сорочку, а она по-прежнему смотрела в его глаза. Он провел ладонями по ее обнаженному телу, словно не веря, что наконец-то касается ее нежной кожи, а Марина не отводила глаз от его пристального взгляда. Он стал целовать ее шею, грудь, плечи, прервав их зрительный контакт, она же по-прежнему держала свои глаза открытыми, запрещая себе смежить веки. Ведь если она закроет их, то унесется мысленно в другую спальню, к другому мужчине…

Марина изо всех сил старалась запретить себе думать о том, что ее тела касается чужой ей человек, чужой ее сердцу, пыталась вызвать в себе отклик на его ласки и поцелуи. Она знала по словам Сергея, что некоторые мужчины чувствительны к тому, как отзывается на их действия их партнерши, а ей вовсе не хотелось оскорбить своей холодностью своего супруга. Ведь этого, по ее мнению, тот не заслуживал.
Наконец ее тело расслабилось, а разум словно отключился, запрещая себе даже думать о том, что сейчас происходит в этой комнате. Но той потери в пространстве и времени, что ощущала Марина с Сергеем, не случилось, не было той истомы, той ослепительной вспышки удовольствия от любви.

Может, потому, что и не любовь была вовсе, устало подумала Марина после того, как Анатоль заснул, повернувшись к ней спиной. Она чувствовала сейчас, словно она предала Сергея, хотя по сути то, что произошло не могло быть неверностью как таковой. Ей дико хотелось сейчас принять сейчас ванну с теплой водой и смыть с себя все, что напоминало бы ей о происшедшем. Но она не могла сделать этого, не разбудив Анатоля, а будить ей его вовсе не хотелось. Сергей, бывало, тянул ее в постель повторно, а сейчас Марина не была уверена, что выдержит еще раз.

Поэтому она тихонько поднялась с кровати и аккуратно пошла к умывальным принадлежностям на комоде. Стараясь не шуметь, налила воды, опустила в нее тряпочку и принялась протирать свое тело. Низ живота слегка тянуло, но Марина сочла это естественным в данный момент. И лишь когда заметила кровь на тряпочке, сначала испугалась, а потом облегченно рассмеялась.
Крови. Никогда она еще не радовалась им, как сейчас.

Марина взяла со спинки стула капот и надела его, как можно плотнее запахивая полы. Потом взглянула на спящего мужа. Он лежал на животе, раскинув ноги, занимая большую часть кровати. Почему он не ушел на свою половину? Почему остался? Марина почувствовала легкое раздражение. Анатоль столько места занял в ее жизни, что даже сейчас она не может лечь в свою постель, потому как большая часть ее была занята им же. Даже в своей половине ей нет теперь покоя. Видимо, он не лукавил, когда говорил, что отныне вся ее жизнь будет только его…

Марина прошла в кабинет и опустилась там перед образами, надеясь, что молитва принесет покой в ее истерзанную душу. Но покой все не приходил, хоть и стояла она на коленях почти до рассвета, не замечая, как слезы текут по ее щекам.

«Надо лишь привыкнуть. Потом пойдет как по накатанной», - говорила Марине ее мать, Анна Степановна, перед днем венчания.
Надо лишь привыкнуть…

Внезапно ей захотелось взглянуть на дочь, и она поднялась с колен, прошла в детскую. Леночка спала, улыбаясь во сне. «Анелау бачыць•», - говорила о таких улыбках Агнешка, и Марина, вспомнив об этом, вдруг подумала, приходит ли к ее дочери Сергей во снах. Ей бы очень хотелось, чтобы дочь хотя бы так увидела своего настоящего отца, пусть даже не зная о том, кем он ей приходится.
Марина не могла удержаться и коснулась пухленькой щечки указательным пальцем, нежно поглаживая мягкую кожу. Леночка сморщила лобик недовольно, и сердце Марины кольнуло иглой. Так морщился во сне Сергей, когда она гладила его по лицу. Как ей забыть его, коли перед глазами всегда будет его маленькая копия? Разве это возможно?

********

За день до Воскресения, как и обещались, прибыла семья Марины в полном составе, на двух каретах покойной тетушки. Теперь уже и вовсе собственных – по завещанию Софьи Александровны Ольховским отошел дом со всей дворней и землей, а также денежные средства в виде содержания, которое будет выдаваться поверенным в начале каждого года. Девочки и приемный сын, господин Заболотнев, получили по определенной денежной сумме, а Марине лично тетушка отписала кроме того небольшое имение под Рязанью, переданное в дар ее деду, генералу Голышеву, еще государыней Екатериной Алексеевной. Осознание того, что она не бедствовала бы, не выйдя замуж Воронина, приносило Марине лишь горечь, ведь она могла бы и не вступать брак, а уехать в это имение и жить там, растя своего ребенка одна. Ах, если бы знать об том ранее…
Грешные мысли, одергивала себя тут же Марина. Да и как бы я судилась с господином Заболотневым? Ведь он подал иск о признании завещания «нечестным», как и полагала справедливо Анна Степановна. Но теперь, с покровительством его сиятельства графа Воронина, флигель-адъютанта Его Императорского Величества, этот судебный процесс был нестрашен ее семье.

Именно поэтому Анна Степановна так радостно смеялась, расцеловывая своего gendre•, встречавшего их на крыльце усадебного дома вместе с супругой.
- Ах, mon cher ami, как же я обожаю этот сельский воздух! – восклицала она, улыбаясь Анатолю, а Марине лишь только оставалось дивиться ее улыбкам, ведь в Ольховке маменька только и делала, что повторяла, как она ненавидит деревню. Но разве можно сравнить их старенький бревенчатый дом в Ольховке и этот громадный особняк?

К удивлению Марины, ее родные даже не внесли какого-либо изменения в ее привычную жизнь. Папенька, мельком взглянув на внучку, покинул женское общество вместе с Анатолем ради завода борзых и гончих, что был в усадьбе, где и пропадал там почти время визита, ведь охотничьи собаки всегда были его страстью. Сестры же удалились кто куда – Ольга читать в беседку у пруда, остальные сестры незаметно попрятались, видимо, по своии комнатам. Лишь Анна Степановна сначала долго была в детской вместе с Мариной, напряженно вглядываясь в девочку у нее на руках. Потом, видя, что дочь не расположена к разговорам, прекратила попытки завязать беседу и ушла к себе, ссылаясь на мигрень.

Марина же, понянчив дочь до времени ее кормления, передала Леночку кормилице и вышла в парк, где ее уже ждал немец Одлерберг, привезенный Анатолем садовник. Весь день, даже пропустив обед, она занималась садом и парком, что намеревалась обновить с помощью иностранного специалиста. Они вместе обошли всю землю под парковым комплексом, планируя, споря или соглашаясь. Одлерберг предложил графине построить оранжерею, чтобы иметь и зимой свежие фрукты, а не привозить их из Петербурга. Еще было намечено расширить немного зимний сад – Марине показалось, что будет очень красиво устраивать там небольшие балы или рауты.
Лишь за ужином вся семья собралась за столом. Не было только Лизоньки, средней сестры Марины, что удивило хозяйку, а Анну Степановну заставило напряженно замереть.
- У сестры приступ мигрени, - извинилась за ту, краснея, Софи.

После ужина прошли в диванную, где стояло фортепьяно, и Софи, обладавшая дивным сопрано, спела несколько романсов. Марина всегда в глубине души немного завидовала голосу сестры. Станет она постарше, отбою не будет на вечерах от просьб «уважить и усладить слух». Лиза и Ольга прекрасно рисовали акварели. А вот саму Марину Господь не наделил никаким талантом, кроме ума и способности к языкам. Хотя лучше б первого было поменьше, как у Лизы, может, в этом случае Марину меньше мучили бы сомнения и размышления.

Около одиннадцати, когда за окном стали сгущаться сумерки, вся компания разошлась по своим комнатам – завтра нужно было рано вставать на праздничную службу в церкви. Анатоль безмерно удивил Марину, проследовав за ней в ее половины.
- Я не намерен сегодня делить с вами ложе, - проговорил он, заметив ее недоумение. – Вернее, намерен, но не в библейском смысле. Я хочу лишь разделить с вами сон, только и всего. Так вы быстрее привыкнете ко мне.

Разве может она противиться, усмехнулась про себя Марина, но ничего не ответила, лишь коротко кивнула, принимая его решение. Так они и провели ночь вместе в одной постели. Марина сначала долго не могла заснуть. Ей казалось, что рука Анатоля на ее талии слишком тяжела, а его тело, прижимающееся к ней, чересчур горячо. Но затем она все же провалилась в глубины сна и, вынырнув обратно, едва не произнесла запретное имя – ей показалось, что она пробудилась в Киреевке, а рука, обнимающая ее, и губы, нежно касающиеся ее губ, принадлежат совсем другому человеку, а не ее мужу.
Надо лишь привыкнуть. Словно мантру Марина повторяла про себя эти слова снова и снова, пока ее одевали к утренней службе. Надо лишь привыкнуть…

В гостиной, где собиралась постепенно вся семья, чтобы ехать в церковь, со временем обнаружилось отсутствие Лизы, заставившее маменьку смертельно побледнеть. Что-то происходит, решила Марина, заметив это.
- Где же Лизонька? Она скоро будет готова? – спрашивал Александр Васильевич у краснеющей Софи, делившей комнату с Лизой. Ольга же была размещена в мезонине по ее собственной просьбе – подальше от шума дома.
- Надо бы приказать подать коляски, - сказал Анатоль, доставая из кармана фрака брегет. – Пешком, как мы планировали, уже не успеем.

Софи, не привыкшая к зятю, к его резкому голосу, когда он бывал раздражен, отнесла его холодность и повышение тона голоса на свой счет и вдруг разрыдалась. Марина кинулась к ней, успокаивая. Анна Степановна же коршуном вдруг метнулась прочь из комнаты в половины гостей, провожаемая недоуменными и растерянными взглядами оставшихся в гостиной. Спустя некоторое время из глубины дома раздался ее вопль, и Марина поняла, что волнение матери в последнее время, видимо, было совсем неспроста.
- Александр Васильевич! – вопила ее маменька, буквально влетая в гостиную с листком бумаги в руке. – Полюбуйтесь! Полюбуйтесь на это!

Она передала записку отцу, и тот, прочитав ее, полез за своей трубкой в карман, растерянно глядя на дочерей, неотрывно смотрящих на него во все глаза.
- Что вы собираетесь делать? Курить? – взвизгнула Анна Степановна и выхватила из рук мужа трубку. – Надобно срочно найти Лизу, пока … пока… Надо же что-то делать!
- Боюсь, что дело уже сделано, - растерянно ответил ей Александр Васильевич и посмотрел на собравшихся в гостиной. – На нашу семью нежданно свалилась беда, девочки мои. Ваша сестра нынче ночью бежала из дому с каким-то Дегранэ.
- Дегарнэ, - поправила его маменька, сама не сознавая этого, и разрыдалась. Анатоль прошел к тестю и взял из его рук листок бумаги, быстро пробежал глазами.
- Успокойтесь, тут написано, что они обвенчаются в первой же церквушке, где им позволят сделать это без родительского благословения. Еще не все потеряно, мы просто найдем этих новоявленных молодоженов и сделаем вид, что были в курсе их поспешной свадьбы. О разрешении из полка на брак я похлопочу.
- Боюсь, что никакого венчания и не будет, - горько проговорила Анна Степановна, резко прервав свои рыдания. – Это все расплата мне. За мои грехи! – она взглянула на Марину, и та поняла, что речь сейчас была о ней самой. – Дегарнэ не женится на моей дочери. Она лгала ему, что получила богатое наследство от тетушки, стремясь привлечь его внимание к своей особе. Ведь она влюбилась в него еще год назад на одном из балов. А этого француза привлекают в моей дочери не она сама, а лишь мифическое богатство. Но приданое Лизы не столь велико, и, дай Бог, чтобы он узнав об этом, не… не… Моя дочь пропала! Она погублена! Погублена!
- Зачем вы позволяли тогда ее флирт с этим офицером? – спросила Марина. – Зачем? Ведь знали, что ни к чему хорошему это не приведет.
- Она была так влюблена, так счастлива в своей увлеченности, - краснея, проговорила Анна Степановна. И Марина поняла ее. В стремлении сделать свою любимую дочь хоть немного счастливой, дать ей почувствовать любовь прежде, чем та будет заперта в клетку брака по настоянию родителей, маменька сама невольно позволила дочери подойти к краю обрыва.

Что будет теперь с Лизой? Что будет с ней, если француз откажется жениться на ней? Ее репутация безвозвратно погублена – провести ночь вне дома с посторонним мужчиной. Двери приличных домов навсегда закроются для нее, и той не останется ничего иного, как покинуть столицу и вернуться в Ольховку, жить там абсолютной затворницей.

Марина вдруг отвлеклась от своих мыслей, заметив, как пошатнулся отец и схватился правой рукой за сердце. Потом он сделал глубокий вдох и опустился на пол, словно ноги не держали его. В комнате сразу же начался переполох: крики, приказы принести сердечные капли и воды, рыдания маменьки и младших сестер.
После, когда отца перенесли в гостевую спальню и послали за доктором, Марина подошла к Анатолю, который задумчиво стоял на крыльце, похлопывая перчатками о свое бедро.
- Что теперь будет? – спросила она, едва сдерживая слезы.
- Не знаю, - ответил ей муж. К крыльцу подвели оседланного коня, за ним подъехали два стремянных, крупных широкоплечих детин.
- Вы куда-то едете? – удивилась Марина. Анатоль ничего не ответил ей, лишь легко вскочил в седло. Только затем повернулся к ней.
- Видимо, спасать сестер Ольховских из беды – мое предназначение.
С этими словами Анатоль и его маленькая свита покинули усадьбу, оставив Марину стоять на крыльце одной.

На службу в церковь никто так и не пошел. Весь дом погрузился в тягостную тишину, которая изредка нарушалась рыданиями Анны Степановны. Приехал доктор и нашел, что Александру Васильевичу ничего не угрожает, но в дальнейшем тому понадобится отдых и покой, никакого излишнего волнения. Доктор оставил опиумной настойки, приняв которую обеспокоенные родители смогли наконец забыть о случившемся и погрузиться в глубокий сон, после чего Марина вздохнула с облегчением.

Она прождала до обеда вестей от мужа, но получила не весточку от него, а собственную сестру. Счастливо улыбающаяся, та приехала в наемном экипаже вместе с щеголеватым темноволосым офицером, который то и дело подкручивал свои тонкие усики. Марине он напоминал кота, дорвавшегося-таки до сливок. Еще ее поразило, как непринужденно вела себя сестра с родителями и родными. Словно и не было этого побега из дома и тайного венчания, а она уже давно замужем и приехала навестить своих родных.
После, когда все, дружно сделав вид, что все они снова счастливая и дружная семья, разошлись по свои комнатам, чтобы переодеться к обеду, за которым было решено чествовать молодых, Марина прошла в половину Анатоля. Ей хотелось узнать, где и при каких обстоятельствах он нашел эту парочку, как смог сделать, чтобы они приехали на поклон к родителям.

Анатоль был разозлен. Страшно разозлен. Она видела это по тем резким движениям, что он завязывал галстук, по тому, как он дергал головой. Марина подошла к нему и положила руку на его ладонь, затем аккуратно расправила складки шелкового галстука, не поднимая глаз.
- Как вы их нашли? Где?
- На постоялом дворе почтовой станции. Дегарнэ собирался уезжать в полк в столицу. А ваша сестра рыдала, умоляя не оставлять ее там одну.
- Что? – возмутилась Марина.
- Да, все именно так. Он увез ее из дома, провел с ней ночь на постоялом дворе, чтобы у родителей уже не возникло желания опротестовать их брак. А утром ваша сестра, не дожидаясь венчания, вдруг открыла ему правду о мифическом огромном наследстве. И все. Finita la comedia.
- О Боже, - прошептала потрясенная Марина. Она вовсе не ожидала подобного, наивно заблуждаясь в своих предположениях. – Но сейчас они…?
- Венчаны, не переживайте. Дегарнэ, получив определенные обещания, все же решился породниться с графом Ворониным. За большую сумму и намечающееся продвижение по службе он и не такое готов был бы пойти.

Анатоль помолчал, а потом скосил на нее глаза и резко отрывисто спросил:
- Я вот все думаю, это у вас в крови, у Ольховских? Подобная страсть к побегам? Что мне ожидать в будущем от Елены?
Марина, ни секунды не раздумывая, подняла руку и ударила его по щеке ладонью. У нее во рту стало так горько, словно она наелась редьки. Как он мог так оскорбить ее и ее дочь? Как мог? Она развернулась и быстро пошла прочь из его половины, более не в силах оставаться там.

За обедом почти все сидели так, словно это было не празднество по случаю венчания, а поминки, - тихо, с холодными или печальными лицами. Лишь Лиза счастливо смеялась да ее супруг отпускал шуточки, рассказывал анекдоты и последние горячие сплетни, стремясь хоть как-то поднять градус атмосферы в комнате. Вконец все испортила сама новобрачная. Она обвела взглядом расписной потолок парадной столовой, затем позолоту стен и проговорила:
- У вас роскошный дом, Марина. Да и имение, как я поняла, немаленькое.

Марина ничего не ответила, как и до этого ингорировала почти все реплики сестры, все еще злясь на ту за страдания родителей, за бледность отца, который еле улыбался сейчас на том конце стола, за старания ее собственного мужа и за то, что меж ними снова ссоры, причем по вине Лизы. Ее сестру это разозлило, и она поспешила произнести, ошеломив сидящх за столом своей репликой:
- Если бы я пошла на поводу у маменьки, у меня тоже был бы большой дом и имение. Но разве все это сравнится любовью? Я решила предпочесть любовь, - она с нежностью посмотрела на своего супруга, расправляющегося с содержимым тарелки.

Марина окаменела при этих словах, чувствуя, как от ее лица отхлынула кровь. Второе оскорбление за день. Что еще ее ждет нынче вечером? Очередной скандал?
Она с трудом глотнула вина из бокала, напряженно размышляя над достойным ответом, но не успела она ничего придумать, как подал голос Анатоль:
- Если бы ваша сестра, ma chere belle-sœur•, не вышла замуж в свое время, то ваш брак не состоялся бы тоже, позвольте вам напомнить. Ведь ваша любовь была куплена именно на деньги от союза Марины Александровны, - он поболтал вино в бокале, наблюдая, как оно разливается по стеклу, не обращая внимания на то, как побледнела его родственница. Затем проговорил. – А впредь прошу вас научиться следить за своими словами в моем доме, иначе вы более никогда не переступите его порог.

Эта поддержка разлила в груди Марины какое-то странное тепло. Она внезапно поняла, что как бы они с Анатолем не ссорились меж собой, он никогда не даст обидеть ее или оскорбить. Она была не одна отныне, теперь у нее был защитник.

Марина ждала его вечером на своей половине, чтобы выразить свою благодарность, когда он придет, чтобы как обычно устроиться на сон. Но вот уже пробило полночь, и все домашние разошлись по свои комнатам, а Анатоль все не шел к ней. Когда удалились слуги, завершив все дела в доме и погасив свечи, а в доме установилась ночная тишина, Марина внезапно поняла, что ее муж вовсе не собирается приходить к ней. Снова меж ними установились те холодные вежливые отношения, что были до рождения Леночки.

Нет, у нее будет не такой брак, она решила это давным-давно. Марина взяла с комода свечу и пошла в половину своего супруга. Пусть у них того единения, что было у нее с Загорским, пусть нет тех чувств и эмоций. Но и Анатоль, и она заслуживают достойного брака, и она сделает все, чтобы так и произошло в дальнейшем. Надо лишь привыкнуть, снова повторила она про себя, уже стоя перед дверью спальни супруга.

Анатоль читал, лежа в постели. Казалось, он даже не удивился ее приходу, словно это было в порядке вещей. Марина прошла прямо к нему и, опустившись на колени, рядом с кроватью, взглянула на обложку.
- Вам нравится Декарт? – удивилась она. Ее муж усмехнулся.
- Не совсем. Это единственное, что может меня заставить не думать о вас. Проверенное средство.
Марина вспыхнула, поняв что именно он имеет в виду. Потом протянула руку и коснулась его щеки. Он не отстранился, и она сама удивилась, как обрадовалась этому факту.
- Простите меня за то, что ударила вас, - прошептала она.
- Нет, - покачал головой Анатоль. – Это вы простите меня за мои слова. Я был ужасно зол, вот и сорвался на вас. Постараюсь впредь не делать подобного, но обещать не могу. Ненавижу просить таких людей, как Дегарнэ, ненавижу зависеть от их решения.
- Спасибо за то, что спасли репутацию моей сестры, - поблагодарила Марина. – Не уверена, что все сложилось бы по-другому, если бы не вы.
- Боюсь, сама она вскорости пожалеет об этом браке, - ответил ей Анатоль, и жена кивнула, соглашаясь. – Но Бог с ней. Если она будет держать за зубами свой змеиный язык, я согласен помогать ей и впредь. Лишь бы ты не печалилась…
Их губы соприкоснулись, и Марина удивилась, как легко она приняла его. Прикосновения Анатоля сейчас не тяготили ее, как в прошлую ночь. Чем это было вызвано, какими чувствами – благодарностью, признательностью ли, ей не хотелось думать в эту минуту.

Краем глаза Марина вдруг заметила большой сверток, перевязанный бечевкой, стоявший в углу комнаты. Анатоль проследил за ее взглядом и пояснил, слегка краснея (или Марине это привиделось в неровном свете свечи?):
- Прибыли из столицы заказанные мной игрушки для Леночки. За всеми этими хлопотами не было даже минуты распаковать их, а после я совсем забыл про них.
- Можно я взгляну? – спросила Марина и, получив утвердительный кивок, подбежала к свертку. Как же она обожала подарки! Даже предназначенные не ей вовсе. Это удивительное чувство предвкушения, когда ты не знаешь, что находится внутри под оберткой…

Распаковав коробку, Марина рассмеялась, глядя на мужа:
- О Боже, Анатоль! Куда ей сейчас деревянная лошадка и фарфоровые куклы? Признаюсь, они удивительно красивы, но пройдет столько времени, пока она сможет играть в них! Ах, какая прелестная посуда! Я мечтала о таких игрушках, когда была маленькой.
- Вот и играй в них пока сама, - шутливо сказал Анатоль, развалясь в постели и наблюдая за ней. С распущенными длинными волосами в длинной белоснежной сорочке и в окружении всех этих игрушечных богатств, она сама была до боли похожа на маленькую девочку, и такая огромная волна любви к ней накатила на него при виде этого, что едва смог удержать эмоции, рвущие его душу.

Марина счастливо рассмеялась и, вызволив из недр свертка, серебряные погремушки, показала супругу:
- Пока нам подходит лишь это. Думаю, Леночка будет счастлива получить их.
- Вот завтра и отдай ей.
Марина покачала головой и направилась к нему, оставив игрушки на полу комнаты. Она аккуратно опустилась рядом с ним на кровать и протянула погремушки ему.
- Отдайте ей их сами. Я хочу, чтобы вы сделали это. Ведь это подарок ее отца, он и должен дарить их.

Анатоль почувствовал, как комок эмоций подступил к его горлу, затрудняя дыхание.
- Как ты думаешь, я буду хорошим отцом? – тихо спросил он у Марины. Та, даже не задумываясь, кивнула в ответ.
- Самым лучшим.
Анатоль положил свою ладонь ей на затылок и приблизил свое лицо к своему. Когда меж их губами было совсем небольшое расстояние, он остановил ее и прошептал:
- А мужем?
- Самым лучшим…
Их губы соприкоснулись, и Анатоль потянул супругу на себя, в свою постель. Отныне ее место было здесь, рядом с ним, и что бы меж ними не происходило, какие разногласия не посещали их дом, все напасти и ссоры должны были оставаться там, за пределами их маленького мирка – спальни. Особую радость Анатолю доставил тот факт, что тело Марины наконец-то откликнулось на его поцелуи и прикосновения. Значит, потом спустя время, и в этой части их жизни наступит лад.

- Я люблю тебя, - прошептал он позднее, когда они лежали рядом, полусонные. – Я буду любить тебя всегда.
Марина ничего не ответила ему. Она из всех сил сомкнула веки, старательно делая вид, что ничего не слышит и уже давно находится в стране Морфея. Ей было нечего сказать ему, а лгать она более не желала.

• досада, неприятность (фр.)
• правда? (фр.)
• Скажите же, ради Бога, это правда? (фр.)
• Простите меня, умоляю вас (фр.)
• Мой Бог! Это сущая правда! (фр.)
• Тут ничего не скажешь (фр.)
• Прекрасно (фр).
• Ангелов видит (бел.)
• зятя (фр.)
• моя дорогая свояченица (фр.)
_________________

Какая прода!!!! Ситуация с сестрой Марины напомнила книгу "Гордость и предубеждение", но это не важно! Мне очень понравилось поведение Анатоля, то, что он защищает свою жену.
А тот момент, что он иногда срывается... что ж, понять его можно.

Рада, что дедушка дедушка Сержа признал правнучку. Сдается мне, в письме он узнал много интересного для Марины. Жаль, что об этом они не говорили. Хотя... Может, это и к лучшему - у девушки будет возможность, не отвлекаясь на прошлое, строить свое настоящее.

Marian, мне твоя книга так нравится, что я с большим нетерпением ожидаю каждый новый кусочек, а потом расстраиваюсь, что очень мало!!! Так хочется прочитать все сразу - от начала и до конца (Обязательно надо будет отправить рукопись в какое-нибудь издательство! Книги такого уровня не всегда можно даже в наших магазинах встретить!!!)
_________________

Ага, мне тоже. Вследствие этого сходства я буксовала целый час - не будь бегства, не будет: помощи Анатоля, ссоры (его слов про наследственность) и реплик Лизы за столом, а они мне были страсть, как необходимы. Да бегство для нее я запланировала еще тогда, когда сестры гадали по книге Бернса, помните?



Я потом сама планирую прочитать тоже от начала и до конца. Пока был перерыв в работе, так и сделала - дико расстроилась, найдя у себя ляп. Даже не ляп, а ляпище!!! У себя исправила, конечно, а тут не смогу... Так ляпануть... прямо-таки надо .


Спасибо , может, и правда, попробую, когда будет готова вся книга.
_________________

Я такая же!!! Читатели здесь так увлекаются, что ничего не замечают


Хуже не будет - это точно! А может же и все получится!!!!! И все узнают... (блин, под каким именем то книгу будешь выпускать? )
_________________

 » Глава 33

Глава 33

Спустя неделю после Вознесения Марина снова осталась в Завидово одна, остальные вернулись в столицу: родители с младшими сестрами намеревались уехать на все лето и осень в Ольховку, а молодожены хотели присмотреть себе неплохую квартиру в Петербурге. Лиза наотрез отказалась жить в доме с родителями, настаивая на том, что она вполне уже созрела для взрослой самостоятельной жизни. Марина же подозревала, что той просто не терпится поскорее упорхнуть из-под опеки маменькиного крыла и начать наконец ту бурную светскую жизнь, о которой ее сестра всегда мечтала.

- Я прошу вас присмотреть за моей сестрой в столице, - попросила Марина своего супруга, когда они лежали в постели в последний перед отъездом вечер в спальне Анатоля. – Боюсь, как бы жизнь без материнского присмотра не вскружила бы ей голову окончательно. Не сомневаюсь, первым же делом по приезде в Петербург она помчится к модисткам заказывать новые платья, совсем не думая о том, что на ведение хозяйства тоже нужны средства и довольно немалые в наше время.
- Не стоит так беспокоиться о ней, моя дорогая, - отвечал ей Анатоль, целуя каждый пальчик ее руки. – Излишняя опека только будет раздражать ее. Позвольте ей своим умом дойти до тех простых истин, что должны быть в голове у каждой здравомыслящей женщины. Жизнь обязательно научит вашу сестру этому, вот увидите.
- Но если вы заметите, что дела совсем из рук вон плохо, вы поможете ей?
- Обещаю вам, моя дорогая, - ответил Марине супруг, и она поняла, что может успокоиться – Лиза не останется совсем одна в таком большом равнодушном городе, как столица.

Несмотря на свое вынужденное одиночество после отъезда родных, Марина вовсе не чувствовала себя покинутой в сельской тиши. Вместе с немцем-садовником чертились планы паркового комплекса, размещались на бумаге клумбы, фонтан, беседки. Приступили к постройке оранжереи, расчистили пруд и запустили в него специально привезенных зеркальных карпов – Марине Игнат сказал под большим секретом, что в детстве барин весьма был увлечен рыболовством, даже соревновались, бывало, с Федором, кто больше рыбы поймает. Марина стремилась изо всех сил к тому, чтобы о Завидово говорили с полной уверенностью, что это одно из самых лучших имений в губернии, а лучше - и в целой империи.

К Марине опять зачастила Долли с матерью. Теперь, говорили они, после того, как хозяйка Завидова уже не в тягости, можно было подумать и о балах в огромной зале усадебного дома.
- Раньше, когда Ираида Степановна, матушка Анатоля Михайловича, была еще жива, упокой Господи ее душу, в Завидово часто давали балы да музыкальные вечера, - сказала Авдотья Михайловна. – Может, вы продолжите сию превосходную традицию? Ведь в Завидово столь давно не было радушной хозяйки.
- Я обсужу этот вопрос с моим мужем, - уклончиво отвечала ей польщенная Марина. Она до сих пор, даже спустя несколько недель после их примирения с Анатолем, чувствовала свои позиции не особенно крепкими. Но мысль о собственном бале, данном здесь, в Завидово, охватила ее полностью, и теперь, как только выдавалась свободная минута, Марина планировала в записках, что могло бы быть сделано, реши они с Анатолем устроить его в усадьбе.

Но поговорить на эту тему с мужем Марина, бывало, забывала. Его визиты в Завидово были редки и непродолжительны, что огорчало его супругу, ведь совсем не так Марина представляла свой брак. Да и маленькой Леночке было непросто привыкнуть к Анатолю, что неудивительно для маленького ребенка. Она каждый раз плакала, когда он брал ее на руки в день своего приезда, пугаясь непривычного ей лица в ее маленьком мирке. Это так сильно огорчало Анатоля, на удивление Марине, что она спешила ободрить его:
- Скоро Леночка подрастет, и сможет уже наконец-то привыкнуть к вам, как к родителю. Пока же это затруднительно для нее – ваши приезды так редки и так быстротечны. Для нее слишком мало времени, чтобы привязаться к вам и начать различать ваше лицо.

Анатоль молчал, и Марина вдруг решилась продолжить в надежде на то, что возможно, сможет подтолкнуть его чаще проводить время с ними, своей семьей:
- Быть может, вы смогли бы приезжать не так редко? И оставаться подольше? Или вообще взять отпуск, ведь летом светская жизнь затихает в столице.
- А быть может, и вовсе выйти в отставку и стать местным барином? – едко проговорил Анатоль, но, видя взгляд жены, поспешил сказать. – Я никогда не выйду в отставку, пока мне позволит здоровье. Вы даже себе представить не можете, сколь высоко мое положение, и терять его я не намерен. В моем возрасте быть приближенным к царскому двору настолько, - это мечта любого офицера. Я безмерно благодарен судьбе за тот шанс, что мне выпал, и не имею ни малейшего желания потерять свой чин, постоянно отпрашиваясь в отпуска, а уж тем паче – выйти в отставку. Я полагал, что это вы прибудете ко мне в Петербург на Казанскую•, но, я смотрю, вам здешняя жизнь больше по вкусу. Всегда думал, что вы любите столичную светскую жизнь, а не уездные балы.
- А что плохого в уездных балах? В деревенской жизни? – еле сдерживая себя, спросила Марина своего мужа.
- Невыносимо скучны и нелепы, - последовал ответ.

О, как же Марина презирала этот тон столичного света! Как он ей резал слух сейчас! Она вовсе не ожидала услышать эту реплику из уст Анатоля, ей казалось, что он человек другого склада, но как выяснилось сейчас, она ошибалась.
- Да и потом, - уже совсем другим тоном, более мягче и нежнее, продолжил Анатоль. – Я бы очень желал видеть вас с дочерью при себе постоянно, ведь, поверьте, мне столь сильно не хватает вас обеих там. А это возможно только при вашем переезде в Петербург.
За эту реплику Марина была готова простить ему и его презрительный тон, и пренебрежение сельской тихой жизнью. Ведь она прекрасно понимала, насколько она была должна быть благодарна своему мужу за его любовь и заботу о ребенке, который вовсе не является его по крови. Она изо всех сил старалась стать Анатолю именно той женой, которую он хотел бы видеть рядом с собой. И если он хотел видеть рядом светскую львицу, что ж, Марина станет ею без малейших раздумий, как бы она не предпочитала тихие просторы Завидова шумному и полному блеска Петербургу.

Наступил июнь, и незаметно приблизилась та дата, которая напрочь перевернула жизнь Марины - день, когда она давала свои клятвы у алтаря Загорскому, даже не предполагая, как жестко обманется в итоге. Весь день она не находила себе покоя. Какое-то чувство странной тоски, даже сожаления о былом гнало Марину прочь из дома, и она приказала седлать себе кобылу. Уже за пределами усадьбы, пустив лошадь галопом так, что словно парус, развевались юбки на ветру, и еле поспевал следом стремянной, она гнала и гнала вперед, будто пытаясь ускакать от своих мыслей, будоражащих разум. Внезапно скорость ее скачки напомнила Марине тот день на охоте в Киреевке, когда она ударила Сергея хлыстом, а затем умчалась прочь, к тому самому оврагу.

«…Вы вымотали меня до самых кончиков моей души. Я не знаю, каким образом, но вы надежно взяли в плен мое сердце, и я не уверен, что хочу получить его назад...»
«…- Ты – моя любимая. Ты – моя любовь, моя душа, мое сердце. Ты – мой воздух, которым я дышу. В тебе – моя жизнь, и только от тебя зависит, какой она будет…»
Как можно было так говорить? Так страстно целовать? Так жестоко предать после?

Марина так резко остановила лошадь, что едва не вылетела из седла и, уткнувшись лицом в гриву, горько разрыдалась, не в силах сдерживаться, ни в малейшей степени не заботясь о том, что находится на виду у стремянного, который теперь сдерживал своего коня чуть поодаль, смущенно отводя взгляд от плачущей барыни. Сердце ее буквально разрывалось на части от обиды за свою судьбу, от осознания того, что даже спустя время она не забыла ни минуты из того, что было у нее с Загорским, несмотря на то, что постепенно его черты начали стираться из памяти. Марина не могла четко вспомнить линию его губ, но по-прежнему помнила сладость поцелуя, нежную тяжесть его руки в ласках.

- О Господи, за что мне это? – прошептала она, с трудом переводя дыхание в попытке успокоиться и прекратить свою невольную истерику. «Когда душа болеть будет, пусть барыня придет к Зорчихе», всплыли вдруг в голове Марины слова Варвары, и она поняла, что только шептунья может помочь ей. Возможно, она в силах сделать остуду? Ибо только вмешательство высших сил способно навсегда устранить эту тяготящую ее любовь к Загорскому из души Марины.

Казалось, Зорчиха знала, что графиня Воронина посетит ее скромный домик в этот день, так как ждала ту чуть ли не на пороге. Она напряженно вгляделась в лицо Марины и, заметив следы недавних слез, покачала головой. Потом отступила в сторону и пригласила Марину жестом зайти внутрь. Та последовала за шептуньей, с некоторой опаской огладывая жилище, в которое ступала, оставив стремянного с лошадьми за воротами.
В домике Зорчихи было чисто и уютно, и ни малейшего намека на то, что та занимается каким-либо бесовским делом. В красном углу тускло горела лампадка, освещая несколько икон, и, заметив их, Марина поневоле успокоилась и немного расслабилась, по знаку шептуньи присела на лавку у окна.
- Выпей это, - протянула ей вдруг Зорчиха деревянную кружку. Увидев, что Марина смотрит на нее с подозрением, усмехнулась. – Чего испугалась? Уже, почитай, с весны пьешь мои настои, а тут забоялась. Тут травы для покоя душе твоей, пей смело.

Марина приняла из рук шептуньи кружку и выпила до последней капли весь ароматный теплый настой. Затем откинулась к стенке, опершись спиной о бревна, чувствуя, как какая-то блаженная истома разливается по членам. Резко вдруг нахлынула дрема, и Марина еле сдержалась, чтобы не закрыть глаза.
- Все мучаешь себя, барыня? – резко спросила шептунья, усаживаясь за противоположный от Марины конец стола. Она разминала травы в ступке, равномерно постукивая пестиком, и этот звук убаюкивал Марину. – Все нет покоя в душе?
- Нет, - тихо ответила Марина, изо всех сил борясь со сном. Зорчиха отставила в строну ступку и, резко протянув руку, взяла ладонь графини в свою. Она закрыла глаза, и Марина невольно сделала то же самое. Перед ее мысленным взором вдруг стали мелькать сцены из прошлой жизни: институт, ее первая встреча с Загорским, первый бал, затем ее встреча на балконе с Сергеем. Потом мелькнул эпизод их невольного утреннего «рандеву», ее отъезд в Ольховку. Затем возвращение в Петербург и знакомство с Анатолем…

Когда перед глазами вдруг встал тот самый вальс, обманом полученный от нее Загорским, Марине вдруг стало так трудно дышать, схватило где-то в груди. Она снова почувствовала все те эмоции, что вызывало в ней простое касание его руки, его взгляд.
Марина поспешила открыть глаза, прерывая мысленную картинку, но руки своей не отняла.
- Зачем ты делаешь это? – с болью в голосе спросила она Зорчиху, которая теперь смотрела на нее в упор. – Зачем заставила вернуться?
- Не я это сделала, - покачала головой та. – Ты сама возвращаешь себя в прошлое, которого уже нет и более не будет.
- Сделай мне остуду, - вдруг резко сказала Марина. – Я хочу забыть его, но не могу сделать этого сама. Сил нет. Только ты можешь помочь мне в этом.
Зорчиха лишь хрипло рассмеялась в ответ.
- То, что дал Господь, не под силу мне забрать. Не могу я судьбы изменить, нет у меня такого дара, да и никто им не обладает. Если бы я могла, думаешь, смотрела бы спокойно на смерть того, кто мое сердце держал в залоге? Могу лишь помочь тебе успокоить свою страждущую душу, привнести в нее долгожданный покой. Не стоит лить сейчас слезы, их еще будет достаточно в твоей жизни.

Услышав эти слова, Марина испугалась так, что ей показалось, она лишится сейчас сознания. Неужели ей предстоит еще раз пережить потери в своей, казалось бы, устоявшейся жизни? Неужели…?
- Леночка…? – хрипло произнесла она, поднося руку к горлу. Но Зорчиха тут же покачала головой, отрицая ее преположение.
- Твоя дочь, барыня, будет жить долго на удивление окружающим. Много чего ей предстоит, но и счастья ей Господь уготовил немало.

Марина перевела дух, замедляя свое бешено колотящееся сердце, а потом вскинула голову и посмотрела шептунье прямо в глаза.
- Коли будущее видишь, открой мне его, - потребовала она у Зорчихи, но та опять покачала головой.
- К чему тебе это, барыня? Много ли тебе помогло то, что поведали тебе год назад? Нет, не помогло вовсе. Да и не могу я тебе открыть судьбу твою. К чему? Итак, твоя душа мечется, словно погорелец на пепелище. Одно скажу тебе – будет в твоей жизни любовь, будет твое сердце петь, а тело таять от ласк. Но долго еще до этого момента, ой как долго. Не страдай отныне, не ропщи на судьбу. Смиренно прими то, что Господь тебе уготовил.
- Будет ли в моей жизни потеря? Будет ли еще смерть? Боюсь я этого более всего на свете, - прошептала Марина.
- В жизни любого человека она непременно есть и будет. От этого не уйти, не скрыться, - ответила Зорчиха. – Но можешь быть покойна – лишь покой и отрада в ближайшем твоем будущем. Езжай домой со спокойной душой, расти ребенка себе на радость. Если что желаешь спросить, то говори. Но помни, что не все могу тебе сказать. Хотя я знаю, что тебя мучает лишь вопрос – любима ли ты была, - Марина при этих словах вскинула голову с явной надеждой во взоре. – Правду тебе открою, не умолчу. Тот, по ком душа твоя до сих пор страдает, закрыл свое сердце за много лет до вашей встречи. Холодна была его душа, словно мерзлое озеро. Ни сострадания, ни жалости, ничего. Только лед. Но и его настигло то, от чего он так бежал. От судьбы ведь не убежать. О тебе его мысли, о тебе… Одна ты в голове. Не солгал он тебе.

Уже провожая, Зорчиха вдруг развернула Марину к себе лицом и провела ладонями по ее лицу, легко касаясь кожи лишь кончиками пальцев, что-то шепча при этом себе под нос.
- Ты забудешь его лицо, - прошептала потом она. – Уйдет из памяти то, что так тщательно лелеешь в душе своей. Но только на время, барыня, более не могу…
- Спасибо, - повернулась к шептунье, прощаясь, Марина. Она приняла из рук стремянного повод, легко вскочила в седло. Вдруг Зорчиха метнулась к ней и схватила за лодыжку.
- Послушай то, что скажу сейчас, и запомни. Помоги барину унять свою гордыню и злобную память. Только его нрав – виновник всех его бед. Смягчи его сердце, ты сможешь, я знаю, и быть может, сможешь переменить судьбу. Хотя пожелаешь ли? Но все едино - не хочу я, чтобы сбылось, что видела. А теперь езжай, ты и так уже заставила ждать своих гостей.
С этими словами шептунья легко похлопала лошадь Марины по крупу, и та неспешным шагом, понукаемая хозяйкой двинулась прочь со двора. Гости, думала графиня над последними словами Зорчихи. Какие еще гости? Она никого не ждала, записок о визите не получала. Анатоль же только пару дней назад уехал в Петербург. Быть может, Зорчиха ошиблась в этот раз.

Но шептунья не ошиблась, Марину действительно кто-то ждал в доме. Подъезжая к дому, она заметила, что во дворе стоит чья-то коляска, чей кучер сейчас сидел на подножке и что-то рассказывал собравшимся вкруг него конюшенным. Но заметив барыню, дворовые тотчас разбежались кто куда, а кучер поднялся со своего места, комкая в руке картуз, отвешивая ей поклон. Марина даже не обратила внимания на подбежавшего мальчика, который ждал от нее поводья, такая внезапная радость охватила ее. Ведь кучер, что ей кланялся сейчас, был человеком Арсеньевых, она сразу же узнала его – именно он возил их на прогулки в Павловск прошлым летом. Это могло означать только одно…

Марина быстро спрыгнула с лошади, не дожидаясь помощи стремянного, и направилась в дом. Уже на крыльце ее встретил Игнат с докладом о прибывших.
- Приехали-с точно, как вы выехали на прогулку, - делал ей доклад дворецкий в то время, как она шла уже по передней, на ходу сдергивая перчатки. – Я взял на себя смелость проводить их сиятельства в голубую гостиную-с. Оттуда отличный вид на реку-с. Я уже распорядился по поводу закусок и прохладительных-с.
Марина рассеянно кивала головой, уже не слушая его. По всем правилам ей следовало бы уйти к себе и переменить платье, но переполнявшие ее чувства гнали ее прямо в гостиную, где она наконец-то сможет увидеть свою близкую подругу после столь долгой разлуки. Марина даже дверь распахнула сама, опередив не успевшего подойти вперед нее лакея.

Арсеньевы были там. Юленька в маленькой аккуратненькой шляпке, украшенной цветами, сидела в кресле у распахнутого окна, а ее супруг, склонившись к ее ушку, что-то говорил ей вполголоса, заставляя радостно улыбаться. Они разом обернулись к вошедшей Марине, и та замерла в момент, заметив, как мигом холодеют глаза Арсеньева, обращенные к ней, а лицо Юленьки вдруг грустнеет. Поэтому Марина погасила в себе свой бурный порыв броситься навстречу к подруге, приблизилась к ним и степенно присела в реверансе. Затем она приняла холодное прикосновение губ к своей руке от Арсеньева и неловкий, но ласковый троекратный поцелуй в щеки от подруги. Значит, он ненавидит ее теперь, а Юленька пока решила повременить с выводами и все же выслушать ее.

Марина вздернула подбородок, показывая своим видом, что ее ничуть не задело прохладное отношение к своей особе, и принялась расспрашивать их о путешествии, их возвращении и об их впечатлениях о поездке. Арсеньев предпочел молчать, отойдя от них подальше, к камину, где стал рассеянно перебирать в руках фарфоровые безделушки, стоявшие на каминной полке. Юленька же принялась за рассказ: сначала неловко и тихо, потом, уже забыв о своей обиде на подругу, все более эмоционально, буквально захлебываясь словами от восторга, словно малый ребенок.
- Извини, ma cherie, вынуждена оставить вас на время, - Марина положила ладонь на руку Жюли и с радостью ощутила ее нежное ответное пожатие. – Я только с верховой прогулки, еще даже не успела сходить к себе. Так соскучилась по тебе, спешила увидеть. Сейчас в диванной подадут чай, ах, нет, наверное, лучше в террасе. У нас такой замечательный вид на реку!

Юленька восторженно согласилась с подругой – она уже мельком видела, насколько хороша округа усадьбы, а вот Арсеньев прищурил глаза при этих словах. Его слух резануло «у нас», так легко слетевшее с губ той, что буквально год назад клялась одному его другу, а сейчас сидит хозяйкой поместья другого.
- Надолго ли к нам? – перед уходом спросила подругу Марина. – Быть может, погостите несколько дней?
- С удовольствием, дорогая, ведь нам надо столько всего обсудить, - ответила той Юленька, не успев даже рта открыть своему супругу, который не преминул выразить свое недовольство, едва Марина переступила порог.
- Остаться погостить? Ты совсем не то говорила, когда мы ехали сюда!
- Ах, милый, я даже и не предполагала, что все совсем не так, как ты доказывал все эти дни. Я не вижу довольства в ее глазах. Да, Марина выглядит очень неплохо, но в ее глазах на мгновение отразилась такая тоска, что я поняла – ей просто необходимо, чтобы я была рядом.
- Ты просто слишком великодушна. Готова простить любой обман и предательство, - возразил Жюли супруг уже мягче. - Я же не таков.
- Прежде чем судить человека, всегда надо дать ему шанс оправдаться в том, в чем ты его обвиняешь, - заметила мужу Юленька. – И потом – разве Господь не велел нам прощать?

Спустя некоторое время вернулась Марина, сменившая платье для верховой езды на более легкое с цветочным рисунком, и хозяйка с гостями прошли на террасу, где уже ждали закуски и прохладительные напитки. Юленьку восхитил вид, раскинувшийся перед их взорами, о чем она не преминула сообщить Марине.
- Понимаю тебя, - улыбнулась та. – Когда я впервые увидела это великолепие, тоже была поражена этой красотой.
- Представляю, как вы были обрадованы получить такое имение в свое полное распоряжение, - заметил прохладно Арсеньев, отпивая из бокала прохладный варенец. Марина повернула к нему голову и, глядя прямо в глаза, проговорила:
- Рада ли я была? Отнюдь. В первое время я вообще с трудом управлялась со всем этим обширным хозяйством.
- Вы знаете, что я имею в виду, - уже более резко сказал Арсеньев, ставя бокал на стол с громким стуком. Юленька взглянула на него укоризненно, но он не обратил на ее взгляд внимания. – Потеряв возможность стать княгиней, вы быстро сменили свой статус, чтобы приобрести титул графини.
- Ах, вот как! – воскликнула пораженная Марина. И тон его голоса, и слова были вне всяких приличий, что явственно судило о том, насколько он зол на нее. Она прекрасно понимала, как случившееся выглядит в глазах тех, кто был в курсе всей истории, и поспешила объясниться даже не ради него самого, а подруги, что сидела рядом. – Я вышла замуж за Анатоля Михайловича вследствие своего положения и положение своей семьи. Софья Александровна была тяжело больна, как вы знаете, а мы не имели малейших средств ни на то, чтобы жить в столице, ни на то, чтобы быть в состоянии вести судебную тяжбу. В случае, если завещание тетушки не включало бы нас, как наследников ее имущества, или было бы опротестовано, мы могли бы вконец разориться. Мне не оставалось ничего иного…
- Ах, как это благородно – положить себя на жертвенный алтарь! – буркнул Арсеньев.
- Вы ничего не понимаете! – вдруг неожиданно для себя самой вспылила Марина. – Ровным счетом ничего! Вы думаете, что я дурная особа, предавшая вашего покойного друга, а на деле все наоборот! - и она рассказала в который раз об обмане, который раскрылся спустя некоторое время после смерти Загорского, умолчав о своей тягости, толкнувшей ее на брак с Анатолем.

Арсеньев долго молчал, выслушав ее рассказ. Юленька же смотрела с участием, сжимая ладонь Марины в ободряющем пожатии.
- О, милая, я тебе так сочувствую… я даже подумать не могла, - прошептала она.
- Вот и не думай! – резко бросил ее супруг, поднимаясь и бросая салфетку на стол. – Это все наглая ложь! Глупое и нелепое оправдание!
- Вы думаете, я смогла бы придумать такое? – возмутилась Марина.
- Не знаю, - честно ответил Арсеньев. – Но зато я знаю Сержа. Пусть он был тот еще гуляка и бретер, но он никогда не поступил бы так бесчеловечно. Не смейте говорить так о нем, слышите? Я запрещаю вам это!
- Вы говорите ровным счетом, как Анатоль, - сказала Марина.- Тот тоже поначалу возмущался моим словам, но в итоге признал, что подобное могло иметь место. Спросите у него самого о том, какие причины толкнули Загорского на сей обман. Анатоль знает обо всем и знал почти с самого начала.
- Что? – Арсеньев побледнел, словно полотно, и женщины на мгновение испугались, что того может хватить удар. Затем он резко выпрямился и попросил у Марины соизволения взять лошадь из конюшни усадьбы.
- Я хочу проехаться, голова как в тумане, - сказал он, выходя с террасы, получив разрешение. – Прошу прощения, дамы.
- Пусть успокоится, - проговорила Юленька, глядя вслед удаляющемуся супругу. – Для него огромное потрясение услышать подобное. Наверное, равнозначное тому, когда он получил известие о смерти Сергея Кирилловича, - она повернулась к Марине и снова сжала ее руки. – Как ты пережила это? Я даже не представляю, что было бы со мной, случись подобное с моим мужем. А уж тем паче этот обман… Скажу тебе честно, мне верится с трудом в подобное. Быть может, есть какое-то другое объяснение?
- Какое? – с горечью спросила Марина. – Я тоже обдумывала все это сотни раз долгими ночами без сна, но так и не смогла ничего придумать. Но что толку говорить об том нынче? Прошлое не воротится.
- Ты уже забыла его? – тихо спросила Юленька и, когда Марина грустно покачала головой, поспешила переменить тему. – Я слыхала, Господь даровал вам с Анатолем Михайловичем дочь.
- Да, это правда, - кивнула, улыбаясь сквозь невольные слезы, Марина. – Наш ангелочек, Еленочка… Хочешь взглянуть?
Спросила и лишь потом спохватилась, осознав, что так до сих пор подруга и не сообщила ей, принесло ли лечение на водах свои результаты. Она вопросительно взглянула на Юленьку, не смея задать вопроса, но та покачала головой, угадывая его мысленно.
- Нет, милая, пока Господь не дает нам ребеночка, - грустно сказала та, отводя в сторону взгляд. – Я уже почти смирилась с тем, что мое чрево бесплодно, хотя это причиняет нестерпимую боль моей душе. Что думает по этому поводу мой муж, остается только гадать – он предпочитает обходить эту тему стороной последние полгода.
- Мне очень жаль, - обняла ее крепко Марина. – Никто не заслужил право стать матерью в большей мере, чем ты, моя дорогая Жюли.

Позднее, когда Юленька ходила по детской комнате, качая на руках маленькую дочь Марины, что-то тихо напевая ей, Марина в который раз подумала о том, насколько несправедлив этот мир. Такая любовь, какая была у четы Арсеньевых, заслуживала достойного продолжения, но почему-то его так и не было. Разве Юленька не достойна была стать матерью? Разве Господь не видит, как желанен этот дивный дар для нее?
- Мы должны кое к кому сходить завтра, - прошептала Марина подруге, принимая из ее рук убаюканного ребенка. Та отдала его с явным сожалением. – Я уверена, что знаю человека, который может тебе помочь.

Юленька отогнула край детского покрывальца и посмотрела на блаженно улыбающуюся во сне Еленочку. Марину же при этом вновь захлестнула волна страха, что сейчас та сейчас попристальнее вглядится в черты лица ее дочери и признает в них Загорского. Но Юленька лишь вздохнула и прошептала:
- Она немного похожа на тебя, и ни единой черты Анатоля. Так странно…
- Ее черты сменятся со временем несколько раз, так сказала Агнешка, - быстро сказала Марина, передавая дочь подошедшей помощнице няньки. – Так что еще пока рано судить, с кем она схожа лицом.

Позднее ребенка показали вернувшемуся с прогулки Арсеньеву. Этим Марина словно испытывала судьбу, ведь если близкие друзья Сергея не признают сходства с ее дочерью, то ей можно будет не волноваться по поводу других, кто увидит Еленочку.
Павел взглянул на ребенка словно мимоходом – чужие дети никогда не интересуют мужчин, а уж тем паче младенцы, только собственные в лучшем случае. Он ничего, кроме полагающихся по случаю слов, не сказал, и Марина перевела дух. Значит, уже никто не признает в ребенке Загорского. А когда девочка подрастет, и ее сходство станет более явным, все равно это будет довольно затруднительно связать ее с человеком, ушедшим от них столь давно. Время делает все дело, стирая из памяти лица.

К ужину неожиданно прибыл Анатоль, отпросившись в отпуск на несколько дней. Его появление весьма удивило Марину, ведь тот судя по всему выехал из Петербурга чуть ли не сразу, получив ее записку о приезде Арсеньевых в Завидово. Неужели он так хотел увидеться со своим другом, что оставил свою службу, когда только недавно брал трехдневный отпуск?

Друзья неловко обнялись при встрече. Их соединение так мало походило на нежность и эмоциональность встречи их жен. Каждый в душе имел на другого обиду и злость, к которым присоединялось чувство вины перед друг другом.

За ужином обсуждали путешествие Арсеньевых за границу, нравы и быт Европы. Анатоль же в свою очередь рассказывал о том, что происходит в свете Петербурга.
- Вы встречали госпожу Ливен? – переспросил он у Арсеньева в ходе неспешной беседы за столом.
- Да, в Баден-Бадене прошлым летом, - ответил ему тот, пригубливая вина. – Она затем, кажется, уехала в Париж, n'est-ce pas, ma cherie ami?
- Да, именно. Не могу понять, что ее туда влечет, - пожала Юленька плечами. – Такой грязный город!
- Может быть, ее тоска, - предположила Марина. – Потерять сразу двоих детей! C'est terrible!•
- Ее туда влечет Лондон, - сказал Анатоль. – Что весьма печально, ибо император желает, чтобы она воротилась в Петербург. Чувствую долгую переписку с графиней, потому что это желание идет вразрез с ее чувствами. Но ей придется поступиться ими, другого выхода нет.

Марина же более не особо прислушивалась в разговор. Ей были вовсе неинтересны обсуждаемые темы и персонажи, она словно отключилась от беседы и очнулась лишь тогда, когда Арсеньев вдруг заметил сегодняшнюю дату.
- Сегодня шестое, - проговорил он и вдруг поднял на нее глаза, словно укоряя за то, что она забыла об этом. Я вовсе не забыла, хотелось сказать Марине, но она промолчала, лишь глотнула очередной глоток вина. Анатоль же в догадке прищурил глаза. По его виду она поняла, что ей предстоит нынче ночью длинный разговор наедине в тиши спальни.
- Я думаю, предпочтительно умолчать о том, что вовсе не следует обсуждать, - медленно проговорил он, глядя на Арсеньева.
- Ne doute pas•, - ответил ему не менее холодным взглядом тот. В комнате явно почувствовалось, как накалилась обстановка. Анатоль резко отодвинул стул и поднялся.
- Я думаю, нам с Paul’ем лучше выпить коньяка в моем кабинете, дамы. Мы присоединимся к вам за десертом. Прошу простить нас.

Уже в кабинете он повернулся к Арсеньеву и резко, чуть ли не зло спросил:
- Зачем ты делаешь это?
- А ты? – переадресовал ему вопрос тот, опускаясь в кресло. – Я ушам своим не поверил, когда мне рассказала Марина о том, что ты полностью подтвердил, что Серж был способен на такое… такой обман. Зачем? Ты ведь прекрасно знаешь, равно как и я, что это невозможно.
- Знаю, - подтвердил Анатоль. – Знаю, но никогда не скажу ей этого.

Арсеньев вздрогнул – столько огня было в этих словах, столько запальчивости. Он в удивлении смотрел на своего собеседника, словно не узнавая его. Сейчас перед ним был вовсе не тот Анатоль, что клялся на крови всегда быть рядом с другом и никогда не предавать его.
Чужой холодный человек.
- Зачем ты так? Ведь мы когда-то были так близки друг к другу…
- Да, до тех пор, пока Серж не предал меня. Ведь Марина была моя с самого начала. Он не имел ни малейшего права так поступить со мной!
- У любви свои законы, неведомые нам, - ответил Арсеньев. – Так уж сложилось…
- Сложилось?! А я, значит, пожелай тогда любви и долголетия и уйди в сторонку? Ну уж нет! Как видишь, Бог распорядился иначе, и теперь я с ней, а не он! И я не забыл, что ты тоже был в курсе всей этой истории. Знал и ничего не сообщил мне.
- Как ты себе это представляешь? – разозлился Арсеньев. – Я меж двух огней был. И потом – если бы ты попросил меня о подобном, я бы сделал то же самое для тебя. Тут не вы выбирали с Загорским. Это был ее выбор меж вами.
- Нет, - покачал головой Анатоль, сжимая кулаки. – Она выбрала меня с самого начала и не имела права распоряжаться своим словом. Ведь оно уже не принадлежало ей. И я не уверен, что ты помог бы мне, окажись я на месте Сержа. Ты всегда был за него. Он был первый во всем у нас. Только он!

Арсеньев отшатнулся, пораженный словами Анатоля в самое сердце. О Боже, сколько в них прозвучало злости и яда! Как же все повернулось теперь. А ведь когда-то они были готовы отдать друг за друга жизнь.

Он опустил лицо в ладони, не в силах более смотреть на Анатоля. Их юношеской дружбе пришел конец, вдруг пришло болезненное осознание. Больше нет тех юношей, что проводили вместе все свободное время, что готовы были всегда подставить плечо в случае беды, делили совместно и радости, и горести. Серж был тем самым звеном, что соединяло их всех в единую цепь. Всегда основной задира и шалопай. Прав Анатоль – Серж всегда был первым в их троице, и если Арсеньев никогда не стремился на роль лидера и никогда не завидовал своему более яркому другу, то, видимо, у Анатоля было другое видение их единения.
Как мог измениться Воронин за столь недолгое время при дворе? Всего несколько лет, и тот человек, что провел рядом с ними десяток лет, словно испарился, оставив взамен этого, холодного и расчетливого.

- Я все же проведу свое расследование, как могло случиться так, что в приходской книге нет записи о венчании, - решительно сказал Арсеньев, поднимая глаза на Анатоля. – Я не верю и никогда не поверю, что Серж так жестоко и подло поступил по отношению к ней. Ведь, как бы ты не отрицал этого, он любил ее. Действительно любил. Я убежден, что они были венчаны. Иначе и быть не может.
Анатоль замер на мгновение, а потом подошел к бару и налил себе и Павлу коньяка в пузатые бокалы. Затем он вернулся к своему собеседнику и протянул ему один.
- Для чего тебе эта правда? Для того, чтобы успокоить свою совесть? В память о Серже? – отрывисто спросил он. – Что изменит это сейчас? Она моя жена. У нас растет ребенок. Серж мертв. Вот и все. Что здесь обсуждать?
- Но правда…
- Да кому она нужна эта правда? – вдруг вспылил Анатоль. – Кому?
- Не тебе, я это вижу, - спокойно сказал Арсеньев. – Ты сделал многое, чтобы опорочить Сергея, забыв, что de mortuis aut bene, aut nihil•. Я даже не знаю сейчас, следует ли мне благодарить Марину Александровну или проклинать за то, что она словно клин встала меж всеми нами, и узы, связывавшие нас столько времени, порвались так легко, словно тонкие нити. Как такое возможно, ведь были кровными побратимами?
- Не знаю, - резко ответил Анатоль. – Ты мне скажи, ведь вы первые с Сержем нарушили свои обещания.

Они помолчали некоторое время. Каждый из них думал о своем, у каждого было тяжело на душе.
- Не надо искать доказательств этого венчания, - попросил тихо Анатоль. Арсеньев покачал головой.
- Это низко и подло скрывать правду и обманывать ее, пойми же.
Анатоль ничего не ответил на эту реплику, лишь молча допил ароматную жидкость в своем бокале одним глотком и поставил его на каминную полку.
- Уже пора возвращаться к женам. Они, верно, думают, что мы уже поубивали друг друга, - постарался пошутить он, но ничего не вышло – голос дрогнул, и его реплика вышла жалкой. Потом он выправил тон голоса и уже твердо сказал. – Низко и подло обманывать друга, Paul. Так что не тебе говорить мне о морали. Я лишь хочу попросить тебя оставить сейчас все, как есть. Ради себя, ради нашей дружбы, пойди мне навстречу. Она только стала привыкать ко мне, только раскрылась. Прошу тебя, не надо знать ей ничего. Прошу тебя.

Арсеньев поднялся с кресла и теперь стоял напротив друга, глядя тому в глаза. Именно в них он прочитал ответы на все свои вопросы и ужаснулся в глубине души тому, что ему открылось.
- Ты все знаешь, - Анатоль ничем не подтвердил его утверждения, но Арсеньев продолжил. - Осторожно, ты ступаешь по тонкому льду, Анатоль. Настанет день, когда Марина Александровна узнает, что ты обманул ее, и сможет ли она простить тебе твой обман? Я ничего не скажу ей более об этом. Но не могу обещать, что если она спросит напрямую, промолчу.
- Спасибо, - Анатоль сжал его предплечье в знак благодарности. На большее он и не рассчитывал – принцип «умолчать не значит солгать» был хорошо ему знаком еще по дворцовым интригам. А уж что Марина не спросит, так это была только его забота, ее мужа.
Она не узнает. Никогда.

• имеется ввиду осенний праздник иконы Казанской Богоматери – 22 октября ст. стиля (4 ноября)
• Это ужасно! (фр.)
• Не сомневаюсь (фр.)
_________________

Анатоль мне все равно с самого начала не нравится. надеюсь,ты специально так делаешь . не хочу ,чтобы Марина с ним осталась.

А мне Анатоль нравится!!! Именно этой силой своей любви. Кто из нас не шел на многое, чтобы быть рядом я любимым человеком???

Любовь Анатоля настолько сильна, что он смог принять чужого ребенка!!!!

Marian, как всегда превосходное продолжение!!!!!! Спасибо огромное!!!!!
_________________

 » Глава 34

Глава 34

Марина в последний раз перепроверила все приглашения, а затем, убедившись, что все так, как она и планировала, без единой помарки, передала увесистую стопку стоявшему рядом Игнату. Тот положил их на поднос, чтобы после позаботиться о том, чтобы приглашения нашли своим адресатов.
- Все ли готово к приему? Приготовили ли залу? Проветрили ли спальни? Просушили перины? – спросила Марина у дворецкого.
- Так точно-с, барыня. Все стекла в зале вымыли-с, паркет начищен и наполирован до блеска, - склонил голову Игнат.
- Ну уж, не слишком стараться-то при том нужно было, - нахмурилась Марина. Она помнила, сколько конфузов, бывало, случалось, когда паркет уж чересчур был отполирован. Надо будет сказать лакеям проверить его, да и самой пройтись попробовать – не будут ли чересчур скользить атласные туфельки по полу.
- Спальни проветрили, барыня. Все убрано, перины выбили и хорошенько просушили, - продолжил тем временем Игнат. – Варвара интересуется, будут ли изменения в меню ужина или это уже окончательный список блюд?
- После просмотрю, голова уже кругом идет, - Марина откинула в сторону перо и выпрямила затекшую от долгого сидения за бюро спину. – Ступай, Игнат Федосьич, больше нет никаких указаний. После призову.

Оставшись одна, Марина поднялась со стула, аккуратно расправив складки на батистовом платье, затем прошла к окну и посмотрела, как слаженно идет работа в парке. Там помощники, набранные Одлербергом из числа дворовых, занимались посадкой цветов, рассада которых была выписана из оранжерей Петербурга. Скоро приедет подвода с розовыми кустами. Часть из них будет рассажена в парке, а часть пойдет в кадки да в бальную залу. Марина очень надеялась, что они не засохнут в дороге в эту жаркую июльскую пору.

В Завидово давался первый после смерти матери Арсеньева бал. Он был приурочен к празднованию Марининых именин. Так решил сам Анатоль, приехав как-то после Иванова дня.
- Нам просто необходимо дать бал, мой ангел. Я хочу всем показать, какова у меня жена – красавица, умница и превосходная хозяйка.
- Ах, вы мне льстите, Анатоль! – улыбалась Марина в ответ. – В свете много женщин красивее меня.
- Нет, - качал он головой. – Другой такой нет и не будет. Никто не может сравниться с тобой, мой ангел.
И Марина послушалась желанию супруга, тем паче это полностью отвечало ее мечтам – устроить праздник в Завидово, показать обновленный за последние два месяца парк. Пусть он и немного пока поменялся, ведь растения так быстро не могут прорастать, но некоторые перемены были уже заметны.

Подготовился список приглашенных гостей, который был чуть ли не вдвое увеличен Анатолем после прочтения. Слуги намывали стекла окон и зеркал да хрусталь люстр до исключительной прозрачности. Чистилось столовое серебро к большому званому ужину, что будет дан после бала.
По велению Анатоля из Петербурга приехала на несколько дней m-m Monique со своими помощницами. Граф приказал супруге не обращать внимания на траты и заказать себе несколько платьев, в том числе и бальное к предстоящему празднику. В письме к Марине он выразил желание, чтобы модистка превзошла саму себя и создала очередной свой шедевр, как тогда год назад, к их венчанию. Он еще помнил, как долго обсуждали красоту его жены в свете после их свадьбы, и он желал, чтобы и после этого праздника люди шептались, каков бриллиант он держит в своей руке.

Чем ближе приближался день бала, тем нервознее становилась Марина. Ей то и дело казалось, что что-нибудь пойдет не так, например, у Варвары что-нибудь пригорит, или завянут розы, предназначенные для украшения бальной залы. Только приезд Арсеньевых, что прибыли в числе самых первых гостей, немного успокоили ее.
- Ну-ну, моя милая, не стоит так переживать, - успокаивала ее Юленька, обнимая при приветствии. – Зная тебя, я уверена, что ты уже сотни раз перепроверила все, что только можно. Все будет хорошо, иначе и быть не может.
- Твои слова да Богу в уши, - улыбнулась нервно Марина, троекратно расцеловываясь с Арсеньевым. – Не зайдешь ли ко мне, Жюли, после, как устроишься? Я переживаю из-за платья. Давно не выходила в свет, не знаю, что сейчас носят. Пошла по совету модистки, но боюсь, не прогадала ли.
- Ну, разумеется, зайду, ma bonne, - пообещала Юленька. – Тем паче, у меня для тебя есть новости.

И как выяснилось позднее, новости и впрямь были совсем отрадные. Марина еще в самый первый приезд Арсеньвых в Завидово отвела Юленьку к Зорчихе. Она была уверена, раз уж та знает травы, как предотвратить тягость, должна и ведать другие, способствующие зачатию дитя. И угадала – Юленька получила от шептуньи небольшой узелок с травами, что ей предстояло пить в настоях. И вот, спустя меньше двух месяцев Юленька, мило краснея, прошептала Марине, что она, похоже, в тягости.
- Ах, Боже мой, это же просто превосходно! – рассмеялась Марина радостно. – Твой супруг уже знает об этом?
- Нет пока, - покачала головой Юленька. – Я боюсь признаться ему, давать ему надежду. Да и сама опасаюсь – мало ли что…
- Не бойся, моя милая. Я уверена, что будет хорошо, и у вас наконец-таки появится маленький Арсеньев. Аккуратной следует быть уже, когда почти на сносях. Я вот не слушала знающих, и, видишь, как вышло. Хорошо хоть что все закончилось благополучно.
Обе женщины помолчали, одна вспоминая сами роды, что пережила, другая – рассказ о нем.
- Ну, будет нам с тобой, - улыбнулась вдруг Марина. – Я спрашивала у Зорчихи, она сказала, у тебя все иначе будет. Легко и быстро, вдруг даже не почувствуешь ничего.

За Арсеньевыми прибыл Анатоль верхом, опередив своего комердина с багажом. Он так быстро вбежал в хозяйские половины, что слуги даже не успели предупредить хозяйку о приезде барина.
Милая его сердцу картина – жена и кроха-дочь у нее на руках, подумал Анатоль. Как же ему иногда не хватало их там, в столице, когда он приезжал из Царского Села в свой особняк недалеко от Фонтанки!

- Ну, здравствуй, мой ангел, - проговорил Анатоль, целуя Марину сначала в обе щеки, а затем в губы долгим нежным поцелуем. Потом он легко коснулся губами пухленькой щечки Леночки, лежащей на руках у матери и медленно сосала сцеженное кормилицей молоко из рожка. Марина предпочитала каждую свободную минуту проводить со своим ребенком, даже настаивала на таком вот способе кормления, что вызывало легкое недоумение окружающих – среди людей ее круга не было принято столько времени отдавать детям.
- Я привез вам подарки, - улыбнулся Анатоль крохе, заметив, что она скосила на него глаза, тем не менее, не отрывая губ от рожка. – Мамочка твоя получит после свой дар, а ты совсем скоро, как приедет мой экипаж.
- Что вы привезли ей на это раз? – засмеялась Марина. – У нас и так детская уже завалена игрушками, которых Елене хватит чуть ли не на десяток лет вперед.
- Интересное изобретение, скажу я вам. Привезли из самой Англии. Творение некоего Кента – колыбель с колесами. Теперь Леночку можно будет не только выносить в сад, но и вывозить.
- Это не опасно? – нахмурилась Марина. Анатоль покачал головой и погладил по голове, наслаждаясь шелком волос своей супруги.
- Это приспособление уже несколько десятков лет используется заграницей, - проговорил он. – После покажу. Скажи лучше, готова ли ты?
- Уверена, что готово все. Ведь уже скоро прибудут гости, а в девять начнем, - ответила ему Марина. – Правда, я еще не проверяла, прибыл ли оркестр из городского дома.
- Приедет вместе с моим экипажем, - улыбнулся Анатоль, видя, как она волнуется. – Я спрашивал о тебе, мой ангел. Готова ли ты? Осталось несколько часов. Быть может, тебе лучше прилечь отдохнуть перед балом? Я сам встречу гостей, а Федосьич превосходно их разместит, он ведь знает твои указания на сей счет. Я хочу, чтобы ты была свежа на бале, а не клевала носом, словно девяностолетняя старуха.
- Хорошо, я последую вашему совету, - согласилась Марина, аккуратно приподнимая ребенка вверх после кормления, отложив рожок в сторону. Анатоль протянул руку и погладил легкий светлый пушок на головке девочки, затем улыбнулся жене, встретившись с ней глазами над головой дочери, чувствуя, как его сердце охватывает волна нежности к ним обеим. Они обе настолько глубоко вошли в его жизнь, что он уже не мыслил себя без них. Анатоль понимал, что пойдет на все, что угодно, чтобы сохранить этот лад в собственной семье, чтобы удержать их любовь и расположение. На все, без малейшего преувеличения!

Постепенно в Завидово начали съезжаться приглашенные на праздничный вечер. Первыми прибыли гости из Петербурга, которые намеревались остаться здесь на несколько дней, пользуясь гостеприимством хозяев. Их размещали либо в основном доме, либо в спальнях гостевого флигеля. Анатоль только и успевал приветствовать многочисленных гостей, ведь вслед за теми, кто прибывал издалека, потянулись вереницей экипажей те, которые жили в Нижегородской губернии. Скоро прибудут те, кто жил и вовсе рядом и не собирался оставаться на ночлег, планируя отбыть сразу же после ужина. Он едва успел сменить свой немного запыленный дорожный фрак на парадный мундир и причесать волосы, так мало времени у него оставалось за всеми этими хлопотами к приезду этих, последних гостей.

Так как приглашенные на бал гости уже были в доме к назначенному часу, то постепенно парадная гостиная стала наполняться мундирами, парадными фраками, дамскими платьями разнообразных расцветок. Смех и легкий говор наполнили комнату, шуршали юбки, взлетали вверх веера, звенели бокалы, подчас даже заглушая музыку, доносившуюся из распахнутых дверей в бальную залу, украшенную чудесной росписью, зеркалами и позолотой.
Анатоль обожал эти звуки светского раута, он наслаждался ими сейчас, едва различимыми в хозяйской половине, но все же слышными сквозь распахнутые настежь окна из-за летней духоты. Он быстро натянул пару таких белоснежных перчаток, что сами облака не могли бы соперничать с ними в белизне и, напомнив Федору о нескольких парах запасных (они должны быть всегда наготове), толкнул дверь в половину своей жены.

Она стояла в спальне перед зеркалом. Его богиня, властительница его души… Ее волосы были уложены в высокую прическу, открывая взору длинную статную шею, лишь по бокам были выпущены несколько локонов, закрывая ее уши, в которых поблескивал жемчуг маленьких серег. Тонкий, будто девичий, стан облегал небесно-голубой шелк платья, широкий вырез которого обнажал плечи и часть груди. Судя по тому, как Марина хмурила лоб, она была недовольна своим отражением в зеркале, что, по мнению Анатоля, было вовсе необоснованно.
- Вы так красивы, - проговорил он, невольно переходя на «Вы», не смея использовать в этот момент интимное «Ты», и она вздрогнула испуганно, не ожидая увидеть позади себя чужое отражение. – Вы так красивы…

Он подошел к ней сзади и немного привлек к себе, окидывая взором ее отражение, нежно поглаживая обнаженные плечи.
- Ma délicieuse!•- Анатоль легко коснулся губами левого плеча Марины, та же покраснела, оглядывая себя в который раз в зеркале. Ей казалось, что узкая полоска кружева по вороту платья ничуть не прикрывает грудь, что платье вообще чересчур открыто, о чем она и сообщила супругу.
- Да еще и прическа не совсем по нраву, - призналась она. – Я хотела побольше буклей вверху, а получилось вот что. Может быть, плерез добавить?
- Забудь про вырез – сейчас так носят, - ответил Анатоль, отводя ее руки от тонкого белого кружева, которое она расправляла то так, то эдак в попытке прикрыть себя. – А что касается прически…

Он отошел от нее к комоду, на который он при входе в комнату положил несколько футляров. Взял в руки один из них, обитый алым бархатом, и подошел ближе.
- Я сказал, чтобы тебе сделали такой куфур•, потому что у меня кое-что есть для тебя, - он открыл футляр, и Марина заметила в гнезде из черного бархата изумительной красоты диадему из жемчуга с небольшими вкраплениями бриллиантов.
- Фамильная диадема Ворониных, - проговорил Анатоль с улыбкой, польщенный ее восхищенной реакцией. – Теперь она твоя, моя милая графиня.
Он легко достал диадему из футляра и надел ее на голову жены, аккуратно, чтобы не испортить прическу. Она превосходно села на Марину, словно и была сделана для того, чтобы украшать ее сегодня.
- Надо будет сказать Дуняше, чтобы закрепила получше, - неловко улыбнулась Марина в ответ на взгляд мужа. Диадема была тяжела, Марина сразу же ощутила это. Эта тяжесть заставляла ее высоко держать голову, и теперь она могла понять, почему у высокотитулованных дам света такая превосходная осанка – по иному и быть не может.
- У меня еще есть кое-что, - Анатоль снова подошел к ней с небольшими футлярами. – Здесь, - он приподнял длинный синий футляр. – Подарок для тебя от Императорской семьи.
Он протянул футляр Марине, и та, открыв его, восхищенно ахнула. В нем лежал веер из белых страусовых перьев. Костяная ручка веера была украшена золотым вензелем – корона с девятью украшенными маленькими бриллиантами шишечками. Символ графского титула Марины.
- О Боже, какая красота! – не смогла удержаться от реплики Марина, когда она раскрыла этот роскошный веер и несколько раз легко взмахнула им.
- Отлично подойдет к твоему бальному платью, - заметил Анатоль и протянул ей другой футляр, поменьше размерами. В нем Марина обнаружила бриллиантовую брошь в форме переплетенных меж собой букв М и В. Холодный блеск камней буквально ослеплял при свете свечей.
Марина Воронина. Словно знак, показывающий всем, кому она принадлежит.

- Тебе не нравится? – обеспокоенно спросил Анатоль, заметив маленькую морщинку, пересекшую лоб Марины.
- Нет, отчего же, брошь прекрасна. Благодарю вас, - ответила ему Марина. Ее муж взял из футляра брошь и приколол ее на корсаж Марининого платья туда, где начинался буф рукава.
- Это ты прекрасна, а не она. Это так, дополнение, - улыбнулся ей Анатоль и, взяв ее лицо в ладони, поцеловал сначала в лоб, затем нежно коснулся губами ее губ. – Поспешим же, il n'est que temps•.

Марина кликнула Дуняшу, чтобы та подала ей перчатки и шаль, а также закрепила покрепче диадему на голове, чтобы та не упала ненароком во время бравой мазурки. Затем, когда была готова к выходу, подала руку мужу, и они направились к входу в бальную залу, где были намерены встречать многочисленных гостей и принимать поздравления с именинами Марины.
- Не беспокойся же насчет платья, - прошептал ей быстро Анатоль, заметив, как она в очередной раз взглянула на свой глубокий вырез, почти прямо перед тем, как повернуться к первой паре, приближающейся к ним из парадной гостиной. – Неужели ты думаешь, я утвердил бы эскиз платья, если бы оно не было по моде и не отвечало бы общепринятым правилам?

Марина, услышав эту реплику, даже забыла о своем беспокойстве о вырезе. Она вспомнила, как яростно отстаивала цвет ткани m-m Monique, и тут же поняла, что та прибыла в Завидово, уже имея на руках одобренное графом эскиз бального платья, и мнение Марины при этом отнюдь не планировалось принять во внимание. Анатоль даже драгоценности ей сегодня подобрал. Она чувствовала себя сейчас словно куклой, которую выставляют напоказ для собственного тщеславия.
Марина стиснула зубы и постаралась забыть о том, что только что узнала, приветствуя гостей, но не смогла. И хотя по ней не было заметно окружающим, насколько ей больно и обидно, Жюли все же разглядела, что что-то с ней не так.
- Qu'arrive-t-il, ma cherie•? – прошептала она Марине в ухо, делая вид, что целует ее в щеку.
- Plus tard•, - ответила та подруге тихо, чтобы чужие уши не расслышали ее ответа.

О, как же теперь понимала Марина, почему некоторые персоны из света столь редко дают званые вечера! И дело было не только в умопомрачительных расходах на проведение бала. Марине казалось, что она отстояла целую вечность, улыбаясь, делая реверансы более знатным гостям и просто кивая менее именитым, пока, наконец, Анатоль не дал знак, что можно начинать.
В полонезе у Марины парой был князь Долгоруков, у Анатоля соответственно – княгиня. За ними следовали остальные гости, разбившиеся по парам. После полонеза играли вальс, затем кадриль, и снова танцевали вальс, но уже круглый, по всей зале.

Этот вальс Марина танцевала с Арсеньевым. Она немного удивилась, когда обнаружила его имя в своей книжке, но ничем не показала своего удивления, когда он подошел к ней в начале танца. После их отъезда из Завидово они не виделись, попрощаясь перед расставанием слишком холодно. Арсеньев не мог и не хотел понять чересчур поспешное, по его мнению, замужество Марины, а та была обижена на него за холодность. Жюли в своих письмах всячески обходила тему их разлада, но Марина знала, что той неприятно, что ее супруг и подруга некогда бывшие чуть ли не хорошими приятелями, теперь отдалились друг от друга.
- Благодарю вас, - вдруг сказал Арсеньев, и Марина, столь резко вырванная из своих мыслей, чуть не сбилась с такта, что было бы весьма опасно в круглом вальсе – нарушило бы мерный ход танца не только их, но и окружающих. Тем временем, Павел повторил. – Благодарю вас. Моя жена светится изнутри, и я знаю, что тому причиной. А также знаю, что вы приложили к этому свою руку.
- Вы знаете? – удивилась Марина. Павел кивнул ей, и она поспешила сказать. – Только умоляю вас сделайте удивленное лицо, когда она скажет. Она думает, что это только ее тайна сейчас.

Арсеньев кивнул снова и улыбнулся, соглашаясь с ней. На это мгновение меж ними словно снова установились прежние легкие дружественные отношения, что были прежде, но этот миг закончился вместе с музыкой вальса. Танец был окончен, и опять перед Мариной стоял холодный и слегка отстраненный человек, все еще не простивший ей измены своему другу. Марине даже стало несколько грустно от осознания того, как безвозвратно изменились их отношения. Ведь это не могло не повлечь за собой некоторое охлаждение и между Арсеньевым и ее супругом, который негласно словно принял ее сторону в их прохладном мире с первым. И это огорчало Марину, она винила только себя за то, что друзья, бывшие близкими столько лет, теперь стали далеки друг от друга, это было видно невооруженным глазом.

Спустя некоторое время Марина сделала знак Жюли, стоявшей от нее немного в стороне, что она намеревается оставить бальную залу и удалиться, чтобы немного освежиться. Несмотря на распахнутые настежь французские окна залы, тепло от свечей и большое количество приглашенных способствовали тому, что в помещении стояла невероятная духота, и многие то и дело утирали пот со лба, стараясь сделать это как можно незаметнее для окружающих. Хвала небесам, дамы могли хоть как-то спасться от духоты, обмахиваясь веерами, а вот мужчинам пришлось тяжелее, особенно офицерам в их мундирах. Может, именно поэтому менее половины из них удалились в игорную, чтобы развлечься биллиардом или картами. Пара молоденьких девушек даже потеряли сознание этим вечером, и их пришлось приводить в чувство в дамской комнате при помощи нюхательной соли.

- Уф, ну и духота сегодня, - обмахиваясь веером, догнала подругу Жюли. Марина взяла ее под руку и увлекла в сторону от дамской комнаты, откуда доносились девичьи восторженные голоса, на хозяйскую половину дома.
- Видимо, будет гроза, - предположила Марина. – Надеюсь, Варвара заморозила достаточно мороженого, а то оно просто разлетается из ваз.
- Не переживай, даже если его запасы и подойдут к концу, люди еще долго будут говорить, что у вас был поистине незабываемый вечер, - успокоила подругу Юленька и, заметив ее вопросительный взгляд, добавила. – Bien sûr•, восхищаясь твоим талантом, как хозяйки. Уверена, наша мадам по домоводству гордилась бы сейчас тобой.

За разговором они неспешно дошли до половины Марины. Здесь было сумрачно, лишь одна единственная свеча горела в спальне, освещая спавшую на кушетке у окна Дуняшу, которая решила немного прикорнуть, пока барыня на бале.
- Тсс, - приложила палец к губам со смехом Марина и, взяв свечу со столика, направилась в свой кабинет. – Не будем ее будить, пусть поспит. С утра на ногах, а ночью где-то бродила с комердином Анатоля. Ох, чувствую, скоро менять мне горничную.
Она сама разлила по бокалам воду из хрустального графина, стоявших на бюро, и протянула один из них подруге. Свой же так ко рту и не поднесла – застыла в изумлении, заметив посторонний предмет в кабинете, еще вечером отсутствовавший.

У окна кабинета стояла позолоченная клетка на резных ножках. В ней, нахохлившись, сидела небольшая канарейка, внимательно наблюдавшая за передвижением по комнате незваных посетительниц.
- Мне еще один подарок нынче, - проговорила медленно Марина и, отставив в сторону свой бокал, подошла к клетке. Она провела пальчиком по прутьям клетки, при этом птичка сорвалась с места и перелетела на дальнее от Марины место на деревянной жердочке, недовольно вереща при этом.
Клетка. Позолоченная клетка. Как символично! Сначала тяжелый графский венец, а теперь эта клетка… Марина грустно улыбнулась своим мыслям.
- Что с тобой? – сзади к ней подошла, шурша шелком юбок, Юленька, обняла нежно за плечи. – Ты весь вечер сама не своя. Что-то случилось?
- Он – мой хозяин, Жюли, - проговорила Марина, не оборачиваясь, водя пальчикам по позолоченным прутьям клетки. – Я как эта птичка – посажена в красивую клетку для услаждения своего хозяина. Он делает все, чтобы его птичка приносила ему радость и вызывала восхищение и зависть у окружающих.
- Такова природа брака, ma chere, - ответила ей Жюли. – Тебе еще повезло, что он любит, уважает, ценит тебя. У многих нет и этого.
- Да, - согласилась с ней Марина. – Мне повезло.

В этот момент раздался стук в дверь. Им сообщили, что барин повсюду ищет барыню и просит ее вернуться в бальную залу, и женщины поспешили вон из хозяйской половины.
- Где вы пропадали, мой ангел? – сказал Анатоль, беря жену под руку. На людях он предпочитал официально обращаться к своей жене, придерживаясь правил этикета. – Я уж думал, что вам стало дурно.
- Не беспокойтесь, мой дорогой, - ответила, нервно улыбаясь, Марина. – Я в полном здравии. Мы выходили освежиться.
- У меня для вас сюрприз, мой ангел, - проговорил Анатоль, легко поглаживая ее пальчики, лежащие на рукаве его мундира. – Скоро вы увидите его.
- Если это тот сюрприз, что стоит в моей половине, то вынуждена разочаровать вас. Я уже видела его. Очаровательная клетка.
- О нет, это не совсем то, - Анатоль предпочел не заметить иронии в ее голосе. – Вы говорили, что вам нравится пение птиц, вот я и привез вам первую птичку для вашего зимнего сада. Иное ждет вас в конце бала, после котильона. Мы поведем сейчас этот последний танец. Должен же я потанцевать с женой?

Тем временем закончилась кадриль. Анатоль взял Марину за руку и вывел в центр зала. Он весь вечер наслаждался теми шепотками, что всякий раз встречали Маринино появление в танце в течение всего бала. Она действительно была изумительна, люди были правы в своих оценках ее красоты, ее стати. И она принадлежала ему.
Заиграла музыка, и он сначала начал с фигур кадрили. Окружающие пары согласно правилам котильона повторял за их парой все движения. Затем Анатоль завершил фигуру кадрили и повел Марину, слегка придерживая за талию, в полонезе по зале, кружа ту через каждые пять шагов вкруг себя. Он смотрел на нее, как горят ее глаза, как разрумянились щеки от танца, а может быть от жары. Он касался ее руки, ее стана, и это доставляло ему несказанное удовольствие.

Еще пара шагов, поворот, и Анатоль вывел жену из залы сквозь французские окна в парк, и танец продолжился уже на свежем воздухе на площадке перед домом. Он поднял ее за талию вверх и покружил, затем поставил, несколько фигур кадрили и снова дальше неспешным полонезом в парк по широкой дорожке. Удивленные танцующие повторяли за ним все движения, остальные гости буквально хлынули вон из дома по знаку дворецкого, смеясь и гадая, что их ждет в парке.
Так, за разными па из разных танцев (даже были несколько движений, словно в игре «ручеек») Анатоль довел свою супругу до пруда. Музыка уже едва доносилась из дома до этого места, но танцующие уже двигались, повинуясь слышному только ведомой паре такту, копируя все их движения. Наконец Анатоль в танце развернул Марину лицом к пруду, и вдруг ночь взорвалась огнем – на острове дворовые подпалили фитили фейерверков. Несколько замысловатых фигур по бокам, а в центре одна единственная композиция – все те же переплетенные буквы М и В, как и на бриллиантовой броши, подаренной Анатолем.

Гости засмеялись, загомонили, восхищенно наблюдая за зрелищем.
– Adorable, divin, délicieux!• – слышалось со всех сторон. Анатоль, довольным произведенным эффектом, радостно улыбался, прижимая к себе стоявшую спиной Марину настолько близко, насколько позволяли ее юбки. Если бы он видел в этот момент лицо Марины, то верно огорчился бы – на нем не было никаких эмоций. Вообще. Словно оно заледенело, заморозив способность выражать любые эмоции.

Марине эти горящие китайским огнем буквы, казалось, в самом сердце выжигали клеймо "МВ". Она только сейчас вдруг осознала, что до конца своих дней ей суждено принадлежать этому человеку, что-то радостно шепчущему в ее ухо, целующему ее волосы. Она будет ему полностью подчинена, даже в общении с окружающими (он уже сейчас следил коршуном за каждым письмом из Киреевки). Он будет за нее решать, что ей одеть, чьи приглашения принимать, что читать, о чем думать. Да, он был внимателен и заботлив, но его внимание тяготило ее, душило ее. Тяжела она, тяжесть графского венца…

- Пойдемте, уже пора ужинать, - отвлек ее от своих грустных мыслей Анатоль, взяв под руку. – Вам понравилось?
- Очень красиво, - честно ответила Марина. – Я не ожидала подобного. Благодарю вас.

Гости потянулись широким ручейком в дом, где их встречали лакеи и провожали в парадную столовую дома, где Воронины намеревались дать ужин. Двигались с шумом стулья, звенели бокалы и серебро столовых приборов. Рассаживались за столом по французскому порядку•, ставшему весьма популярным в недавнее время.
Подали первую перемену блюд – холодные закуски: сыры, ветчину, пироги, и за столом неспешно потекли разговоры, обсуждались последние события в политике, рассказывались анекдоты.
Марина сидела за противоположным концом стола. За стоявшими на нем жирандолями со свечами и пышными букетами из цветов и фруктов она совсем не видела своего супруга, и ей сейчас это было лишь на руку. Она неимоверно вымоталась за этот день и физически, и морально. Последний раз на балу она была почти год назад и попросту отвыкла от подобных нагрузок. Тем паче, что живя в деревне, Марина приучила себя ложиться рано, а сейчас было уже за два часа ночи.
Она перевела взгляд на суетящегося у двери, покрикивающего на лакеев чуть слышно Игната и улыбнулась, настолько необычен был его вид для нее сейчас. Напудренный, в шелковых чулках, башмаках с пряжками и золотым широким галуном по камзолу, он выглядел очень важным. Но Марина не могла не признать, что в столовой благодаря его работе царили точность и порядок – вовремя менялись приборы и бокалы, разливались вина и другие напитки.

После третьей перемены блюд стали звучать здравицы. Первая, согласно принятому обычаю, за здравие государя и всего августейшего царского дома. Затем граф Строганов произнес тост в адрес хозяина вечера, желая ему крепкого здоровья и счастья. Потом те же пожелания, но уже в адрес именинницы прозвучали от следующего гостя. С переменами блюд менялись и вина, общество за столом все более воодушевлялось, тосты шли одни за другим. Был произнесен ответный тост Анатолем за присутствующих гостей, потом пошли тосты на другие темы. Вскоре в столовой уж вовсю стоял гул, заглушая подчас музыку, что доносилась сквозь распахнутые двери из соседней комнаты.
Марина почти ничего не пила, слегка пригубливая вина из своего бокала, терпеливо дожидаясь последней седьмой перемены, вежливо общаясь с соседями по столу, улыбаясь в ответ на звучавшие рядом шутки, из всех делая вид, что она ничуть не устала и довольна вечером.

Наконец подали воду с лимоном для ополаскивания рук, гости дружно встали из-за стола, чтобы выйти в парадную гостиную. Там их ждали кофе, варенье на маленьких тарелочках и марципан. Спустя некоторое время количество гостей постепенно стало таять на глазах – согласно общепринятым правилам они должны были уйти незаметно, не прощаясь, выражая свою благодарность ответным визитом, коих Марина ждала немало на следующей неделе после бала.

Но сейчас, когда гостиная спустя час полностью опустела (остались лишь Арсеньевы да пара офицеров в биллиардной), Марина желала лишь одного – чтобы ее голова наконец-то коснулась подушки, сомкнуть уставшие веки. Анатоль поднялся одновременно с Арсеньевым со своего кресла и коротко кивнул уставшим друзьям.
- Покойной ночи, моя дорогая, - обняла Марину подруга, а ее супруг лишь приложился вежливо к руке, прощаясь. – Все было просто великолепно, Анатолю Михайловичу весьма повезло с хозяйкой его дома.
- Я с этим не буду спорить, - улыбнулся Анатоль. После того, как Арсеньевы удалились, и Марина с Анатолем двинулись в хозяйскую половину, где Дуняша уже приготовила постель хозяйке.
- Можешь быть свободна, - отпустил ее Воронин. – Сегодня я сам послужу твоей барыне.

Марина, услышав эти слова, чуть не расплакалась – она так устала нынче, что ей хотелось только одного – спать и только спать. Анатоль же помог ей разоблачиться и переодеться в ночную сорочку, ласково касаясь ее кожи пальцами или губами, потом разобрал прическу.
- Я причешусь сама, - взяла из его рук щетку Марина. – Вы верно тоже устали.
- Я вернусь к вам через минуту, - кивнул Анатоль, а затем провел рукой по ее щеке. – Я вижу, что ты утомлена. Я всего лишь хочу провести эту ночь рядом, ничего более.
Он вернулся, когда Марина уже лежала в постели, сомкнув веки. К ее удивлению, сон никак не шел к ней, хотя она думала, что сразу же упадет в объятия Морфея. Анатоль лег рядом с ней и, обняв, ласково провел рукой по ее распущенным волосам.

- Я люблю тебя, - проговорил он, словно соблюдая какой-то свой неизменный ритуал – говорить ей перед сном о своей любви к ней. Затем спустя некоторое время Марина почувствовала, как расслабилось его тело на перине рядом с ней, как выровнялось дыхание. Анатоль заснул. Ей же совсем не спалось.

Скоро Марина поняла, что не заснет, и, аккуратно убрав со своей талии руку мужа, поднялась с постели, подошла к распахнутому окну. Вдыхая полной грудью ночной прохладный воздух, она вслушивалась в звуки дома. Он не спал, суетились слуги, занимающиеся уборкой залы и столовой, уносившие посуду из парадной гостиной, где подавали кофе.

Кофе! Вот почему она не может уснуть, решила Марина и облокотилась на подоконник, почти по пояс высунулась в окно. Где-то раздался низкий мужской смех, затем женский, довольный и хриплый. Кто-то в эту дивную ночь тоже не желал спать, видимо, найдя себе совсем другое занятие.
Неожиданно этот мужской смех вдруг всколыхнул в Марине воспоминание о тех нескольких летних ночах в Киреевке, когда ее тело словно плавилось под руками и губами Сергея, и она осознала, насколько ей не хватает этих эмоций сейчас. Внезапно потяжелела грудь, словно желая прикосновения мужской руки, заныло в животе.

Марина перевела взгляд в звездное небо и нашла глазами небольшое созвездие, напоминавшее букву "М". Когда-то давно, в той другой жизни любимый человек показал ей его и сказал:
- Когда ты затоскуешь обо мне, посмотри на небо, на эти звезды. И я буду смотреть на них везде, где бы я ни был, буду думать о тебе. И мы снова будем вместе чрез них, даже на большом расстоянии. Пусть даже в мыслях. Ведь я никогда не оставлю тебя, никогда…

Марина провела пальцами по своим губам, вспоминая тот поцелуй, что последовал за ним. Впервые она при этом не чувствовала боли в сердце, только сожаление, что этого более никогда не будет в ее жизни.

- Не стой на сквозняке, - раздался из-за ее спины заспанный голос. – Иди сюда, надо спать.
И Марина подчинилась, вернулась в постель к своему супругу, который взял ее холодные ладони и прижал к своему сердцу, согревая теплом своего тела. Так она и уснула под мерный стук сердца Анатоля, убаюканная его тактом…

В ту ночь ей снова снился луг в Киреевке. Но он был совсем пуст, Марина была на нем абсолютно одна. Она пробежалась вдоль луга, потом в другую сторону, сминая высокую траву своими босыми ногами, громко выкривая только одно имя. Но человек, которого она звала, так и не появился.
Он ушел. Она осталась одна.

• Моя прелестная! (фр.)
• прическа, от коверканного coiffure.
• время не ждет (фр.)
• Что стряслось? Что случилось? (фр.)
• Позднее (фр.)
• Конечно (фр.)
• Восхитительно, божественно, чудесно! (фр.)
• т.е. мужчина между дамами
_________________