Анна в своем аду

Что-то сбилось у меня в уведомлениях из-за долгого сюда незаглядывания. Залезла в свою тему исправить кое-что, а тут столько пропущенных отзывов! Оказывается, люди читают, комментируют, а я молчу, свино неблагодарное
Для начала прошу меня простить за задержку выкладки. Причины серьезные: запиннал проклятый реал, я вспомнила, что являюсь унылым говнецом и потеряла не то что вдохновение, а вообще желание шевелиться лишний раз. Но сейчас продолжаю писать и выложу главу до конца недели.

LuSt, спасибо за "Письма...", пробрало до глубины души.
lidiy - за печеньки мерси вас ужасно

Рада, что при прочтении текста возникают такие мысли. В общем-то, в чем-то похожем тут вся суть. Но кому что конкретно мешает покинуть город, я в комментах не буду писать, а то сам текст читать потом не интересно будет.

La Fam

меня поблагодарили за то, что я графоманка!!!! Это один из лучших дней в моей жизни!

Отвечаю честно: потому что с менталитетом первых я знакома недостаточно, а про вторых вообще мало что знаю. А писать о том, что не могу прочувствовать, увы, пока не умею. Так что ады распределяются у меня по национальному признаку))

спасибо, я переживала за этот момент...

Фёкла Гогенцоллерн, насчет ловли блох - ты многому меня за это время научила. Пора бы мне самой уже все делать, этими вот корявыми руками. Если что-то так режет глаз, что смолчать не возможно - думаю, ты мне об этом напишешь. А причесывать текст я буду сама (и сейчас периодически этим занимаюсь), хватит людей напрягать. Ты и так колоссальную здесь выполнила работу (за что я благодарна безмерно).

Спасибо вам всем, что читаете, несмотря на ужасно сырой текст, задержку выкладки и вообще. Я так вдохновилась, что прям вот сейчас побегу главу дописывать
По сюжету ничего комментировать не буду, чтобы не пересказывать его раньше времени.
_________________

Привет, Даша!
Не наговаривай на себя, ты не графоманка.

Это не про тебя, думаю, все твои читатели со мной согласятся.

Спасибо, мне ооочень приятно. И конечно, буду и дальше помогать, чем смогу. Да какую уж колоссальную работу... Вот в ГоСТиной Яся Russet сделала разбор - высший класс, я так не умею, могу только восхищаться. Почитай, советую.
А название твоего романа я почему-то переиначиваю: "Анна и её ад". Не знаю, почему, но мне так нравится. Это такой читательский произвол
С нетерпением жду новой главы и желаю лёгкого пера!

Ну вот... А я-то считала себя девушкой с причудами...
Но все равно спасибо

Разбор читала, мощный разбор. Есть чему поучиться. Только на свою нетленку в нынешнем ее состоянии я бы подобного не хотела, потому что сама прекрасно знаю, что работать еще над текстом и работать. Чтобы на мелочи разбирающему отвлекаться не пришлось.

Сочиняя название, думала о томатах, в собственном соку которые. Люблю еду и не могу о ней не написать, хотя бы косвенно...
А так твой вариант гораздо благозвучнее, признаю.
_________________

Ага, я тоже люблю, и по мне заметно.
Вот, кстати, это навело меня на конструктивную мысль. Еда может отлично сыграть на повествование. Раз с сексом у них там, в аду, так кисло, почему не развить тему? Еда - самый дешёвый способ получения удовольствия. А вдруг на том свете она может лишь насыщать, не вызывая никаких эмоций? Как-то: ешь икру ложками, а ощущения - как от безвкусной каши. Ад это или курорт, я спрашиваю?! (Злая я тётенька.)

О нет! Я так не могу! Ужас какой...
Но задумалась: а ведь много где в тексте встречается вкусная еда и аппетитные запахи. Надо будет, когда допишу полностью, пересмотреть этот момент, спасибо
_________________

Внимание!
Выкладываю главу свежеписанную, только что поставила точку. Вычитывала пару раз, но все равно сырая. Завтра надеюсь внести правки, так что если кому в таком виде читать неприятно, прочитайте лучше завтра вечером
_________________

 » Воображаемый Саныч. Администрация. Серый человек.

Возвращаясь с фермы, я невольно продолжала в уме наш с Санычем разговор. «Простишь, - говорил воображаемый Саныч ласково. - И ее простишь, и его».
«Никогда я ее не прощу! – возражала ему я, - а его мне прощать не за что». – «Ой ли? А не ты ли его ругала последними словами? В последние минуты жизни, между прочим!» – «Мне было страшно! Ведь он умирал на моих глазах…» – «Умирал по своей воле. Он тебя бросил».
Я мысленно промолчала, разозлившись. Образ Саныча в моей голове смотрел печально и ждал ответа. Стояло ясное солнечное утро, и снежная пелена больше не укрывала от мира. Словно я брела по полю под чьим-то пристальным взором: чувства, мысли – все напоказ. Не получалось обмануть даже воображаемого оппонента, да и надо ли?
«Да, - мысленно согласилась с Санычем. – Я не хотела, чтобы он уходил». – «Ты любила его. И ожидала, что он будет с тобой, так, как ты того хочешь».
Перед глазами возник образ Ника. «Девушкам я нравлюсь, и они хотят забрать меня себе», - сказал он. «Я не этого хотела, Ник!» - ответила я, но воображение не желало представлять его в качестве собеседника. Я просто вспоминала его лицо, взгляд серых глаз, таких умных, ясных, улыбку, гладкие черные волосы. Вспоминала его ребяческие выходки, его смех, искренний, громкий, казавшийся в этом городе преступлением.
Ник здесь явно был лишним, и, может быть, ему все-таки удалось обмануть город и сбежать после стольких мучительных попыток. Кто знает, где он теперь, но вряд ли можно придумать место, еще более для него неподходящее. Скорее всего, случившееся стало долгожданным избавлением, и если я Нику друг, то должна скрестить пальцы за то, чтобы он не вернулся.
«Но ты ведь не этого хочешь, Анюта? Ты мечтаешь, чтобы он вернулся. Несчастный, сломленный, но вернулся и снова был рядом», - не унимался воображаемый Саныч.
Неужели это правда? Я до такой степени эгоистка? Всегда была такой? Умом я изо всех сил желала Нику навсегда сбежать из ненавидимого им города, но кого я пыталась обмануть! Я не хотела его терять, не хотела снова пережить весь этот ад: разлуку, тоску, одиночество. Может быть, Саныч – это голос моей совести?
- Оставь меня в покое! – крикнула я ему.
Получилось вслух: две проходящие мимо женщины покосились на меня и ускорили шаг. Почему-то раньше я не замечала, что не все горожане прогуливаются поодиночке. Большинство, но не все. Здесь было нормой отчуждение, а не одиночество; сейчас я отчетливо понимала разницу, хоть и не смогла бы ее объяснить.
Стало неловко – наверняка приняли за сумасшедшую. К счастью, я уже была рядом с домом, и, перейдя дорогу, поспешила скрыться в подъезде.
Зашла в квартиру и погрузилась в тишину. Разулась, сняла шубу. Поставила чайник на огонь. В раковине валялись немытые тарелки. Оставляя их там вчера утром, я не думала, что задержусь так надолго. Собиралась на работу, где ждал Ник. Он был еще жив.
Теперь все события разделятся на то, что было «до» и «после». Это мы уже проходили. Потом на глаза начнут все время попадаться разные вещи, связанные с ним воспоминаниями, и я буду собирать их и хранить, как скупой рыцарь. А еще прокручивать в голове события, встречи, разговоры, думать о том, что было бы, если… Думать до тех пор, пока все не затрется, не замылится в памяти, и тогда останется пустота, ведь ничего нового уже не будет. И однажды я не смогу вспомнить его лица.
Нет. Я так больше не хотела. Если впасть здесь в тоску и апатию, они могут оказаться вечными. Не буду думать ни о чем, кроме текущего момента. Нужно решить что-то с работой. Что тут положено делать в таких случаях? Пожалуй, схожу сегодня в администрацию и узнаю.
Я ни в чем не виновата.
Да и кто бы стал меня винить! Только почему так тяжело на душе? Пусть я хотела бы, чтобы Ник вернулся, даже не смотря на то, что это сделает его несчастным, но я же не помешала ему уйти.
«Потому что не могла помешать», - возразил непреклонный Саныч.
А если бы смогла? Отвела бы руку, держащую нацеленный в него пистолет?
Зачем себе врать – конечно, отвела бы. Даже зная, что Ник сам это подстроил. Будь это в моих силах, я бы не позволила ему умереть. Хоть он уже давным-давно мертв, и смерть здесь не совсем то, к чему мы привыкли в реальном мире, что-то было в этом неправильное. Я и сама не понимала, что.
Чайник на плите подпрыгивал, возмущенный тем, что про него забыли, трубил, выбрасывая в потолок плотную струю пара. Я стояла в оцепенении, слезы текли по щекам и капали на воротник.
Потом взяла себя в руки, выключила конфорку, вытерла лицо, оделась и вышла из дома.
Здание, в котором размещалась администрация, было самым массивным из окружающих площадь. Широкое, высотой в шесть этажей, с парадным входом, украшенным мощными колоннами – при взгляде на него в памяти всплывало словосочетание «сталинский ампир». Обычно внутри и снаружи подобных зданий толпятся служащие и посетители, но здесь мне встретился лишь один человек, спускающийся с крыльца. В вестибюле, огромном, пустом, облицованном мрамором, не было ни души, и шаги гулко отдавались эхом.
Я уже бывала здесь и знала, что нужно подняться на третий этаж, не по парадной лестнице (после первого же пролета она упиралась в массивные запертые двери), а по боковой, расположенной в конце уходящего вправо длинного коридора, и, поднявшись, вернуться налево по другому коридору, тускло освещенному, со старым, поскрипывающим паркетом на полу, мимо дверей, обитых дерматином, до просторного холла. Тоже пустого, чисто выметенного, залитого ярким светом из огромных окон, с геранями на подоконниках.
Кабинет, в котором мне когда-то давали направление на работу – четвертый слева. Стучать в дверь с мягкой обивкой бесполезно, поэтому я просто открыла ее и вошла. При этом надеясь, что, может быть, мне сейчас велят идти на склад и ждать возвращения Ника.
Из-за стойки, смотревшейся намного солидней, чем та, развалившись за которой Ник любил слушать свою музыку, выглядывала коротко стриженая макушка. Подойдя ближе, я увидела, что ее хозяин сосредоточенно заполнял бумаги, поскрипывая авторучкой. Он даже не поднял на меня взгляда.
- Прошу прощения, - сказала я.
Он с видимой досадой оторвался от своего занятия и посмотрел на меня безо всякого выражения. Лицо этого человека было мне незнакомо: в прошлый раз здесь сидела женщина средних лет с бабеттой на голове. Наверное, сегодня была не ее смена, а может она вообще больше здесь не работала, кто знает. Почему-то стало некомфортно от того, что служащий поменялся, и я немедленно прониклась к стриженному неприязнью.
- Я вас слушаю, - поторопил он; видимо, пауза затянулась дольше положенного.
Что-то я стала слишком задумчивой в последнее время. С другой стороны, куда торопиться, раз у нас тут целая вечность впереди.
Пока я кратко излагала суть дела, он слушал, не перебивая, не шевелясь, кажется, даже моргал через раз. Потом подождал немного, и, убедившись, что я закончила, спросил:
- А ко мне вы в связи с чем обращаетесь?
- Здесь вроде бы занимаются трудоустройством, вот я и хотела бы узнать, что должна делать после… после всего этого.
- Об изменении трудовых обязанностей граждане извещаются в установленном порядке. Вас известили?
- Нет, но все случилось только вчера, думаю, просто не успели…
- А вам не нужно об этом думать, - сказал он равнодушно. – Для этого есть ответственные работники.
На моем лице отразилась такая растерянность, что он все же смягчился и направил меня в другой кабинет, сказав, что он занимается только «вновь прибывшими» и «отбывающими», а «уже занятыми гражданами» ведает другой сотрудник.
С ощущением начинающейся головной боли я проследовала в указанном направлении. Имея некоторый опыт хождения по инстанциям, я понимала, что в этом заведении столкнулась с образцом махровой бюрократии. С другой стороны, отвлечься от мрачных мыслей здесь точно помогут, а одиночество после всей этой беготни покажется желанной наградой.
Сначала я попала в просторный кабинет, где работали человек десять. За одним столом меня выслушали наполовину и передали следующей сотруднице. Та попросила предъявить идентификационный номер (я не сразу сообразила, что имеется в виду татуировка на руке, чем вызвала у девушки раздражение), дала какой-то бланк и указала на пустой стол, заваленный образцами.
На вопросы, в нем содержавшиеся, я отвечала, как придется: во-первых, не понятно было, какое отношение они имеют к случившемуся, а во-вторых, я не знала, к примеру, сколько месяцев нахожусь в городе с момента прибытия. К счастью, вопросов этих было не много.
Проверив мои ответы, сотрудница, конечно же, велела внести исправления, и я молча подчинилась, зная, что возмущение здесь ничем не поможет. Приняв бумагу со второго раза, она поставила какой-то штамп и передала меня третьему сотруднику. Который первым делом захотел увидеть мой идентификационный номер. Показав его, рукав я решила оставить закатанным, и не ошиблась – номер предъявлять пришлось еще два раза.
А еще заполнить новый бланк, написать заявление, сбегать в другой кабинет, вернуться в этот, и в конце концов услышать, что заявление мое принято в работу и о результате меня известят. На попытку выяснить, ждать ли мне возвращения Ника или прихода нового человека на его место, служащая сказала, как отрезала:
- Справок не даем! – и сердито поджала губы.
В итоге я так и оставалась в неведении, в придачу потратив впустую полдня. Вышла на улицу, постояла немного, давая глазам привыкнуть к яркому свету, и вдруг поняла, что не знаю, что теперь делать.
Возвращаться домой не хотелось, отправляться на работу, где никого сейчас не было – тоже. А больше мне было некуда идти.
Подумала немного и выбрала работу. Все-таки мои трудовые обязанности никто не отменял, да и уборка сама себя не сделает. При мысли о том, что сейчас придется отмывать пол и стеллажи от крови Ника, внутри все сжалось. Хотя я постоянно думала о том, что он мертв, перебирая в памяти детали – не могла заставить себя не думать, но в то же время никак не получалось представить, как это – приходить каждый день на работу, где Ника больше нет и не будет уже никогда.
Погрузившись в свои мысли, я и не заметила, как пришла. Рассеянно погладила кошку, так и не дождавшуюся сегодня обеда. Дернула дверь на себя по привычке, но она, конечно, была заперта. Я повернула ключ в скважине замка, войдя, щелкнула выключателем. Пустое помещение само казалось мертвым, давным-давно заброшенным. Словно вместе с Ником его покинула душа.
Стараясь не смотреть в сторону места, где погиб Ник, я переоделась, налила в ведро воды, взяла швабру и все тряпки, которые нашла. Перчатки надевать не стала: вытирать его кровь в перчатках казалось кощунством. Выходя из-за стеллажа, я на секунду ощутила надежду, что никакого пятна на полу не обнаружу: его кто-то уже убрал, или кровь здесь не настоящая, и оно исчезло само.
Конечно, она была настоящей. Самой что ни на есть. Все осталось на месте: громадная высохшая лужа, брызги на стеллаже и неровные мазки – перед мысленным взором возник оседающий на пол Ник, отпечатки случайно наступивших в кровь ботинок. Возле шкафчиков валялся мой испачканный комбинезон.
Вздохнув, я приступила. Засохшая кровь отмывалась плохо, но в конце концов я справилась. Вылила воду из ведра в сугроб. Снег окрасился грязно-розовым.
«Вот и все, Ник, - подумала я. – Где бы ты ни оказался, надеюсь, там тебе будет лучше, чем здесь».
Потом вернулась на склад, протерла пол чистой водой, сложила грязный комбинезон в мусорный мешок. Больше ничего делать не хотелось, очень уж неуютно было находиться на складе одной, да и за окном давно стемнело. Перед уходом я решила выпить привычную чашку кофе. Конечно, без Ника это было совсем не то, но изменять нашему ритуалу не хотелось.
Налила кипятку в кружку Ника и устроилась на его месте за стойкой, пытаясь представить, что кресло промялось под очертания его тела, запомнив их, а края бокала хранят отпечаток губ. Я сама себе казалась ненормальной, воображая такие вещи, но быть адекватной и сдержанной больше не хотелось. Куда привела меня эта сдержанность? Что я получила в награду за то, что старалась быть правильной?
То же что и Ник, решивший однажды переделать мир под себя и продолжавший пытаться даже после смерти: заключение длиною в вечность в городе-тюрьме. Только он, как упавшая в молоко лягушка из известной притчи, все барахтался, не желая пропадать. А я безропотно погружалась на дно своего кувшина, не видя ничего, за что стоило бы бороться.
Дома я приняла ванну и легла в кровать, прихватив книгу. Сосредоточиться на тексте не получалось; хотелось просто сидеть, уставившись в одну точку. Лениво перелистывая страницы, я нашла между ними половинку фотографии. Надо же, в последнее время я совсем о ней не думала.
Разглядывая лицо своего мужа, вспомнила, как целовалась с Ником на складе. Я должна чувствовать угрызения совести? Прислушалась к себе и поняла, что ничего подобного не испытываю. Жизнь до попадания в город казалась сейчас такой далекой, будто все это происходило не со мной, а с героями фильма, что смотрела когда-то и уже успела подзабыть. Даже не верилось, что совсем недавно вот этот обрывок глянцевой бумаги был моей самой драгоценной реликвией.
Я еще раз внимательно посмотрела на снимок. Вспомнила день, когда он был сделан. На оторванной половине я, должна быть, улыбалась. Как же мы были счастливы! Мы так безумно любили друг друга, до последнего дня.
Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем я его забуду? Его голос, жесты, походку, то, как он говорит, как смеется? И, вспоминая о нем, смогу представить только вот это застывшее лицо на снимке?
Подумала, что надо бы поцеловать фото напоследок, но не хотелось. Просто разорвала на клочки и выбросила в форточку. Прощай, мой хороший. Я даже рада, что мы здесь не встретились. Где бы ты сейчас ни был, надеюсь, тебе хорошо.
Ветер подхватил обрывки моего прошлого…
Ветер подхватил обрывки бумаги и унес в темноту.
Началась новая череда монотонных будней. Я точно также ходила на работу и возвращалась домой. Пару раз гуляла с Марией по городу. О Нике мы не разговаривали, мне казалось, что она его недолюбливала, да и сама я не хотела обо всем этом говорить. Так прошло примерно две недели, а может больше, я сбилась со счета.
Но однажды перемены все же произошли. Разбирая вещи на складе, я услышала, как хлопнула входная дверь. «Ник вернулся!» - пронеслось в голове, я вскочила и бросилась к двери склада.
- Здесь есть кто-нибудь? – спросил незнакомый голос.
Разочаровавшись, я вышла в подсобку, уже не спеша.
Возле стойки стоял Серый Человек. На нем было строгое пальто самого скучного из оттенков этого цвета, в руках – шляпа в тон и темно-серый же портфель. Аккуратно стриженые волосы были пепельно-русыми, водянистые глаза смотрели пристально и в то же время вяло. Я подумала, что если город может принимать человеческое обличье, оно должно быть именно таким.
- Здравствуйте. Меня зовут Сергей…
У меня вырвался нервный смешок – ну конечно, как же еще! Его взгляд стал строгим.
- … Владимирович, - продолжил он. – Я новый кладовщик.
Все. Это значит, что Ник сюда больше не вернется. Я поняла, что все еще ждала его, ждала каждый день. Серый Человек не отводил глаз.
- Анна, - сказала я, спохватившись. – Старый обходчик.
Он поджал губы и всем своим видом выразил презрение. При мысли о том, что этот человек теперь будет встречать меня здесь вместо Ника, хотелось завыть от тоски.
_________________

Привет, солнышко! Ну что ты опять себя накручиваешь? Прекрасно написано! Анну безумно жаль. Ей стало совсем одиноко и новый кладовщик - не айс.
___________________________________

Привет!
Насчёт сырости главы - уяснила. Надеюсь, и мои соображения пригодятся... К каждому слову цепляться сегодня не буду, только к тому, что вызвало неприятие.
Теперь - главное, на что я обратила внимание. Это важно. Вот смотри: Анна замёрзла в степи, очнулась в больнице, затем вернулась туда же, где и была. Так почему Ник, будучи застреленным, исчез напрочь? Логично, что он тоже должен попасть в больницу, а оттуда - обратно на склад. Об этой бесконечной цепочке возвращений говорилось, только я не найду, где конкретно. В общем, или я протупила и чего-то не поняла, или здесь существенный ляп.


после тире "а" строчная. Заглавная была бы после точки.

однокоренные рядом.

Здесь будет ИМХО (я придаю значение мелодике текста, но согласна, что это могут быть лишние придирки):

посчитаем, сколько здесь букв "в". Неблагозвучно. "Невымытые" заменить на "немытые", "валяться" - вообще не подходит, лучше - "громоздиться". Было:
Стало:
В раковине громоздились немытые со вчерашнего утра тарелки.


длинно. пополам.

лишнее, она и так уже сказала, куда пойдёт.

ну, это даже не гусеница, это целый удав! И "дерматин", а не "дермантин". Родственное слово - дерматолог; дерма - кожа.


повторы близко.

на околачивание порогов - можно вычеркнуть, тавтология.

что-то надо сделать с временами.

приходить - пришла

вытирать его кровь в перчатках показалось кощунством. Никакой неопределённости не нужно.

ботинки сами наступить не могут, так что, увы, придётся перефразировать.

прошу прощения, можете считать меня пошлой, но чем мы проминаем кресло? Когда представляешь всё визуально, драматизм сцены снижается, и это плохо.

"А потом" - не нужно, иначе получается, что череда началась сразу после выбрасывания снимка в форточку.

вместо тире - точку, тут явно два предложения, а не одно.

повтор "двери".

это и так ясно из мыслей Анны. М.б., стоит написать что-то вроде
"Все. Это значит, что Ник сюда больше не вернется. Вот и закончилось моё ожидание".

вот тут не въехала. Почему старый? Имеется в виду - прежний, бывший?

а с чего вдруг презрение? интересно и непонятно.

Вот такие пироги с котятами.
Очень проникновенно написано, все чувства Анны как на ладони. И атмосфера на высоком уровне. Спасибо, Дашенька, за твой труд и фантазию.

Даша, все просто великолепно. Читала и не могла оторваться *даже про жуткий кашель и насморк на время забыла*. Завтра приду с полным отзывом*температура валит с ног* и распишу усе свои мыслишки ( а их не мало). Спасибо.
___________________________________

Спасибо, дружочек! Новый кладовщик, конечно, не Ник. Он ей еще устроит веселую жизнь. А то работа ей в удовольствие, видите ли!

Фёкла Гогенцоллерн,
Спасибо за помощь! Кое-что уже исправила, над чем-то еще подумаю, а вот удава своего оставлю. Я его люблю
Тарелки у меня точно не громоздятся, потому что при этом слове представляется огромная куча (как у меня дома сейчас, например), а у аккуратной Анны их в раковине от силы штуки две...
Насчет сюжета - все нормально, это не ляп. Дальше будет все понятно, в смысле, в продолжении.

Рука-лицо!!! Вот я курица. Ладно хоть мягкий знак не поставила

Ну... да. Этим самым и проминаем. Напрямую просто писать неловко. Может, придумаю что-нибудь... Ну, не тепло же его тела это проклятое кресло хранит!

Анна ляпнула первую пришедшую в голову фигню.

Как приятно
Рада, что помогла тебе немного отвлечься. Выздоравливай давай!

Спасибо, что читаете!
_________________

Ясно. Но, чтобы ни у кого не возникало такого недоумения, как у твоей покорной слуги, хорошо бы намекнуть пораньше. М.б., Ник в главе "Инвентаризация. Кинестетики." упомянет, мол, есть такой местный парадокс: самоубийцы попадают в больницу, со всеми вытекающими, а убитые - исчезают из города в неизвестном направлении.

Upd.
засилье буквы "п". Прочти вслух - сПоткнёшься)

Даша, ау! Хочется продолжения
Последнюю главу прочитала давным-давно, а новой всё нет
П.с. И кстати, что стало с Розой? Её никак не наказали за убийство Ника?

[рука-лицо]
Стыдно. Совсем здесь не появляюсь. Вот уже четвертую неделю пашу, как тот вол, и ваяю очередную главу сваво "творения" украдкой, где придется, левой пяткой и на бегу. Глава получилась длинной и вязкой, аки слоновья сопля. Я ее порезала, конечно, но все-таки че-то как-то...
В общем, вываливаю то, что есть. Дико извиняюсь за качество (хмм...) и за количество (частоту выкладки). Готова, что меня за Это будут ругать, а то и бить. Если совсем все плохо получилось, маякните, люди добрые. Может ваще тайм-аут взять?
La Fam , спасибо за пинок
_________________

 » Весна наступает.

Вопреки первому впечатлению, очень скоро я перестала испытывать враждебность к Серому Человеку. Он был настолько странен, что вызывал, скорее, недоумение и даже интерес. Порой мне казалось, что живым, реальным он и не был никогда, и существовал в городе как одна из его тайн, вроде Перевозчика или загадочных чудовищ Глухомани.
- На крыльце я видел кошек, - сообщил он, когда я зашла на склад во второй наш трудовой день. – Вы что, прикармливаете их?
- Они ловят вокруг склада мышей, - поспешно ответила я, испугавшись, что он прогонит их как нарушителей порядка.
Порядок Серый Человек любил. Всегда и во всем. Он дотошно выяснял тонкости нашей работы, выяснив, в первый же день составил на удивление обширный список правил и потребовал их неукоснительного соблюдения. Узнав о существовании инвентаризации, пришел в совершеннейший восторг, и я с трудом уговорила его отложить ее на потом. Он освободил меня от сортировки вещей и заставил заняться уборкой. И еще он вкрутил везде лампочки.
Кошек, кстати, было решено оставить, после моих клятвенных заверений в том, что они не испражняются (да-да, Серый Человек именно так и сказал: испражняются!) возле крыльца.
Он маниакально боялся пожара; в свой первый законный выходной он каким-то чудом убедил администрацию в том, что нам необходим визит электрика. Проводка оказалась в порядке, но это не успокоило Серого Человека, и в списке правил появился пункт об обесточивании помещения – Сергей Владимирович лично вырубал пробки перед уходом.
Наш склад преобразился. Из полутемного, захламленного он превратился в чистый, освещенный яркими лампами. Сваленные кое-как на полках вещи постепенно рассортировывались по назначению и перекладывались в аккуратные коробки, стеллажи очищались от пыли, паутины не стало – мы обработали все средствами от насекомых.
Постепенно склад будто перенимал черты своего нового управляющего: терял атмосферу загадочности, сумбура и неожиданности и обретал строгий порядок - отражение сути Серого Человека. И мне казалось, что так с каждым днем исчезает память о Нике.
Даже его скрипучий дряхлый стул Серый Человек разобрал и сложил в отведенное для предметов интерьера место, а взамен раздобыл новый, с холодным и жестким сиденьем, но зато прочный и легко моющийся. Кружку Ника я оставила себе, но и она из предмета, хранящего воспоминания, потихоньку превращалась просто в мою кружку. Ник снова ускользал от меня, и я опять была бессильна его удержать.
С Серым Человеком мы общались исключительно по делу. Я не пыталась наладить с ним приятельские отношения, а его, похоже, моя личность абсолютно не интересовала. Для него я была всего лишь работником в подчинении.
Работы теперь стало намного больше, часто мы задерживались допоздна. Приходя домой, я находила силы только на то, чтобы принять душ и добраться до кровати. А потом – мгновенно провалиться в глубокий сон без сновидений до самого утра. В общем, такая жизнь меня устраивала. В ней не оставалось места для режущих по живому воспоминаний, предрассветной тоски и гнетущего одиночества. Постоянная усталость заглушала все; я жила будто в полусне, и не происходило ничего, что могло бы заставить проснуться.
Правда, оставались выходные. Большая их часть уходила на то, чтобы выспаться и привести в порядок свой нехитрый быт, но все же часть времени, как ни крути, получалась незанятой. И я вспоминала о Саныче. С Марией мы встречались, если она находила время, и я не могла общаться с ней тогда, когда сама захочу. А на фермах жила Роза, которую меня просили навещать. Не то что бы мне хотелось ее видеть, но это было поводом сходить в гости к симпатичным мне людям.
Сначала Роза использовала наше знакомство, чтобы встретиться с Ником, а теперь примерно то же делаю я. С той разницей, что я в ее поддержке не нуждалась, и в моем случае выходило не очень-то красиво.
Как бы то ни было, я выбрала день, в который выдалась более-менее хорошая погода, и отправилась на фермы.
Когда я зашла во двор, Роза была там. Громоздкой совковой лопатой она неуклюже чистила дорожки. Увидев меня, она бросила лопату и кинулась было навстречу, но тут же замерла в нерешительности, посмотрела исподлобья. Я тоже растерялась – по дороге сюда как-то не думалось о том, что скажу ей при встрече. Довольно долго мы так и стояли, молча, не глядя друг другу в глаза, словно стыдясь соучастия в том кошмаре, хотя какой же я соучастник, скорее, пострадавшая сторона.
- Привет, - сказала я, и вдруг поняла, что злости на Розу больше не чувствую. Нет, я по-прежнему считаю ее виноватой, но ненавидеть уже не получается.
- Привет, - ответила она. Потом спохватилась: - Ну что же мы тут стоим! Пойдем в дом.
Она похлопала в ладони, отряхивая снег с рукавиц, и открыла передо мной дверь. Войдя в сени, я ощутила знакомый уже запах деревенского дома, с нотками трухлявого дерева, сена, пыльной штукатурки, еще чего-то, чему не знала названия. Роза молча впустила меня в комнату.
Ни Саныча, ни Ксюши там не было.
- Ты одна? – спросила я, стараясь скрыть разочарование.
- Пока да, Ксюша в город ушла, а Саныч к соседу, он ненадолго, скоро будет. Ты садись, сейчас чай организую.
Я разделась и села за стол. Роза суетилась, накрывая к чаю, а я сидела молча, теребя в руках край скатерти. К счастью, Саныч вернулся к тому моменту, как в самоваре вскипела вода.
- Здравствуй, Анюта! – сказал он радостно. – Что-то долго тебя не было, мы уже волноваться начали.
Его слова согрели мне сердце. Вряд ли этот человек говорил их из вежливости, во всяком случае, очень хотелось верить, что меня вправду ждали, обо мне беспокоились.
- Да все никак не соберусь. Дела, на работе кладовщик новый, в общем, закрутилась… - ответила я извиняющимся голосом.
- Понимаю. Надеюсь, сегодня до вечера останешься? На обед Ксюша утку печет, так что мы тебя до обеда точно никуда не отпустим!
- Конечно, останусь с удовольствием, - улыбнулась я, подумав, что после смерти Ника впервые кому-то искренне улыбаюсь.
Саныч был из тех людей, что вселяют в окружающих спокойную уверенность, что теперь, когда он рядом, жизнь непременно наладится, проблемы легко решатся, и все получится. Наверное, именно про таких как он говорят: «за ним – как за каменной стеной». Я не могла понять, почему он очутился в этом месте.
День пролетел незаметно. Мы пили чай и разговаривали – с приходом Саныча Роза перестала смущаться и даже немного повеселела. Когда вернулась Ксюша и начала заниматься обедом, мы втроем пошли гулять. Саныч и Роза показали мне поля, застланные снегом, белым, ровным, как покрывало, сады, где деревья с хрупкими голыми ветками в свете пасмурного дня почти не отбрасывали тени и казались нарисованными. Меня сводили в коровник. В нем было тепло, пахло сеном и навозом. Сонные коровы монотонно жевали, покачивая головами. Женщина, работавшая там, дала нам молока.
Когда мы вернулись, Ксюша уже накрыла стол, и мы сели обедать, даже не обедать - трапезничать, основательно, с переменой блюд, закусками, неспешной беседой.
- Вы всегда так едите? – спросила я, украдкой расстегнув пуговицу на штанах.
- Не всегда, - ответила Роза, - но часто. Ксюшка готовить очень любит.
- Все очень вкусно, - поблагодарила я хозяйку. Молчаливая Ксюша улыбнулась в ответ.
И снова было долгое чаепитие, и разговоры только о хорошем. Снаружи пасмурное небо потихоньку меняло оттенок, начинали сгущаться сумерки, и мы зажгли свет. Этот дом, с его теплом и гостеприимством, стал для меня крошечным островком покоя, где можно передохнуть украдкой, прежде чем вернуться в замерзший бесприютный мир. Я чувствовала, что долго находиться здесь не имею права, настолько это место и эти люди не соответствовали всему, к чему я привыкла в городе. Невозможно было поверить, что можно в любой момент прийти сюда и найти все таким же, как сейчас; дом Саныча казался хрупким чудом, неведомо как уцелевшим среди царящего вокруг отчуждения.
Когда совсем стемнело, я с сожалением начала собираться домой. Ксюша дала мне гостинцев: варенья и вкусного чая из трав. Роза попросила заходить почаще. Саныч вызвался меня проводить.
Мы вышли за ворота и побрели по дороге. За спиною сгущалась тьма, а впереди, над самым горизонтом, еще виднелась светлая полоса. Было безветренно и тихо, мягкий снег поглощал звук наших шагов.
- Вы ведь здесь давно, правда? – спросила я Саныча.
Он кивнул, не отводя глаз с горизонта.
- Так давно, что и счет годам потерял.
Мы помолчали.
- Я все пытаюсь понять, для чего мы все здесь, - продолжила я. – Почему – кажется, догадываюсь. А вот зачем – не понимаю. Ничего не меняется. Вся эта работа, которую каждый обязан выполнять… Кому все это нужно?
- Ну, мы-то работаем, чтобы люди не голодали.
- У вас на фермах вообще все по-другому…
- На самом деле, все везде одинаково. Зачем ты здесь? Никто, кроме тебя самой, на этот вопрос не ответит.
- А вообще есть ли во всем этом смысл? Кто-то же покидает город, правда? Куда они уходят? И чем заслуживают освобождение?
- Слишком много вопросов, Анюта, - вздохнул Саныч. – И зря ты так говоришь, тут не тюрьма. Право покинуть город не заслуживают. Просто однажды настанет время, и ты будешь к этому готова. Никто не сможет вместо тебя во всем разобраться.
- К чему я буду готова? Что там, за пределами города?
Саныч усмехнулся.
- Другие города, вроде бы. Но ты не туда уйдешь. Не похоже, чтобы туда…
Он замолчал, а я шла рядом, пытаясь приноровиться к его походке, и заглядывала в его лицо, ожидая, что он еще ответит.
- Все, что ты должна знать – это самое лучшее, что с тобой здесь может случиться.
Где-то я уже это слышала.
- Откуда вы знаете? Вы-то все еще здесь! – воскликнула я и тут же пожалела. Слишком грубо это прозвучало.
- Я мог уйти. Уже давно. Так что я тут вроде как добровольно.
- Вы отказались покинуть город, когда было можно? – я вспомнила Ника, готового ради свободы на любые страдания. Вспомнила, как шла по ночной дороге, умирая от холода. – Но почему? Вы же сами сказали, что лучше этого ничего быть не может?
Саныч вздохнул и потупился, уставившись на снег под ногами.
- Однажды я сбежал, - ответил он тихо. – Бросил тех, кто мне доверял. Кого ни в коем случае нельзя было бросать. Второй раз я так поступить не смог. Совесть не позволила.
Я не верила своим ушам. Он добровольно остался в этом ужасном городе, отказался от свободы, возможно, от счастья, и ради кого? Чужих, в сущности, людей, случайно оказавшихся здесь одновременно с ним! Что же такое случилось в жизни этого человека, из-за чего он до сих пор не чувствует себя вправе распоряжаться своей судьбой?
Очень хотелось узнать его историю, но спросить я не решалась. О таком рассказывают, только если сами захотят раскрыть душу. А я вовсе не желала настолько сильно сближаться ни с ним, ни с кем-то еще; почему-то я была уверена, что город отнимет все, что смогу полюбить.
- Но… вы же сможете уйти потом, когда будете к этому готовы?
- Не знаю, Анюта. С тех пор мне больше ни разу не предлагали.
- Вы жалели, что отказались?
- Конечно, и не раз. Но все равно понимал, что по-другому не смог бы.
Мы подошли к моему дому. Перед тем, как попрощаться, Саныч попросил время от времени навещать Розу. Отказываться было неловко, и я нехотя согласилась.
Он поблагодарил и пошел прочь – черный силуэт в свете фонарей. Я смотрела ему вслед, но он так и не обернулся.
Однажды в выходной ко мне пришла Мария. Уже с порога я заметила, что она не в настроении. Пока я ставила чайник, она разделась и села за стол.
- У меня к тебе просьба, - мрачно сказала моя подруга.
- Какая?
- Мне сегодня нужно встретить нового подопечного. Знаю, ты любишь ходить к реке, может быть, составишь компанию? Если не трудно, конечно.
Мария берет меня с собой? Странно. Раньше я почти не участвовала в ее жизни, особенно в той части, что касается работы.
- Разумеется, я не против! Ты же знаешь, по выходным мне всегда нечем себя занять, - ответила я.
Она кивнула и улыбнулась.
- Отлично. Тогда собирайся потихоньку, нам скоро выходить. Только сильно не кутайся, на улице тепло.
Там и вправду было тепло. Солнце, которое раньше выходило из-за туч только в мороз, ощутимо пригревало; кое-где снег немного подтаивал. Деревья и дома отбрасывали синие тени. Пересвистывались птицы.
- Какая чудесная сегодня погода! – сказала я, снимая рукавицы.
- Весна наступает, - ответила Мария. – Конечно, еще будут и морозы, и метели, но уже чувствуется, что скоро зиме конец.
Весна… Раньше ее приближение наполняло волнением, ожиданием чего-то нового. Я прислушалась к себе и ничего такого не ощутила. Всего лишь перемена погоды. Тем не менее, прогулка к реке без мороза, метели и ветра получилась приятной.
Дойдя до места, мы остановились и стали ждать. Противоположный берег был еле различим в туманной дымке, испарявшейся от незамерзшей воды, поэтому сначала мы услышали плеск весел, а уже потом увидели лодку. По мере ее приближения удалось рассмотреть пассажира: он сидел, ссутулившись, засунув руки в карманы. Лицо его скрывал отороченный мехом капюшон.
Когда лодка уткнулась носом в берег, и лодочник сошел с нее, чтобы помочь пассажиру выбраться, тот распрямился и поднял голову.
Его лицо было худым, изможденным – впалые щеки, бледная кожа, нездоровый блеск в глазах. И я его сразу узнала.
- Ник, - воскликнула я, устремившись навстречу.
Он посмотрел на меня и изогнул один уголок губ в подобии улыбки. Я осеклась. Моя радость была явно неуместна.
- Ну что, идем? – спросила Мария, закончив расписываться в документах. Лодочник отчалил.
- Идем, Марусенька! – с притворной радостью ответил ей Ник. – Снова вместе?
- Не называй меня так, - процедила Мария сквозь зубы. – Надеюсь, это ненадолго. Никитосик.
Ник скривил губы в такой злобной ухмылке, что мне стало не по себе. Я их не узнавала. Неужели это моя спокойная, заботливая Мария? Мой ироничный, неунывающий Ник?
Он резко развернулся и пошел первым, быстрым шагом, так, что мы еле поспевали следом.
- Как ты? – спросила я, тронув его за рукав.
Не оборачиваясь, он буркнул нецензурное слово, означающее, что не очень хорошо.
- Не обращай внимания, - сказала запыхавшаяся Мария. – Детка всегда закатывает истерики, когда возвращается домой. Ты можешь не бежать?! Мы не успеваем! – крикнула она Нику.
Тот, не обращая на нее внимания, шагал себе вперед, и не думая сбавить скорость.
- Пусть идет, может, он просто ни с кем не хочет разговаривать. Ты ведь знаешь, где его дом, так что не потеряемся.
Мария пожала плечами, ничего не ответив, однако пытаться догнать Ника перестала, пошла медленнее. Так мы и продолжали путь: Ник далеко впереди, я и Мария следом.
Она злилась, это заметно было и по лицу, и по походке. Никогда еще я не видела ее такой злой.
- Ты не могла бы побыть со мной до вечера? – спросила она. – Одна я этого не выдержу.
- Конечно, я сама хотела бы остаться! Только ты, пожалуйста, не ругай его. Ему сейчас очень плохо.
- Ой, ну надо же! Ему, видите ли, плохо! И что? Предлагаешь мне скакать вокруг него с бубном и терпеть все это хамство?
- Мария, - сказала я с укоризной, - не надо так. Ты же знаешь, что мы с ним…
- И знать не хочу, что вы с ним!
Она остановилась и смотрела на меня, сжав руки в кулаки.
- Я думала, что ты умнее, Анна.
- … друзья, - закончила я. – Ник мой друг, и я его люблю.
Сказав это, я ожидала, что на мою голову обрушится поток ругательств, такой разъяренной выглядела Мария. Однако она взяла себя в руки и немного успокоилась.
- Прости. Я не должна была на тебя срываться. Просто я… ты не представляешь, сколько мне крови подпортил этот… человек.
- Если честно, сложно представить.
Я покосилась в сторону Ника. Тот стоял поодаль и наблюдал за нами с любопытством. Проследив за моим взглядом, Мария хмыкнула и пошла вперед. Ник развернулся и тоже продолжил путь.
Оказалось, он жил всего в нескольких домах от меня. В почти такой же, как моя, типовой квартире, только чуть большей площадью и выше этажом. Ник вошел первым и тут же скинул куртку, словно она мешала ему все это время. Его затылок оказался коротко стриженым.
- Ты не мог бы не заходить в ботинках на середину квартиры? – бросила Мария раздраженно. – Я тут, вообще-то, убиралась.
Ник замер на пару секунд, потом, не сходя с места, разулся, ногой отодвинул ботинки к стене и зашел в комнату. Мария закатила глаза, выдохнула и отправилась на кухню ставить чайник. Стоя у порога, я наблюдала за Ником. Он медленно прошелся по комнате, озираясь. Взял книгу с полки, полистал, поставил обратно. Потом обернулся и посмотрел на меня. Черты его осунувшегося лица стали резкими, что подчеркивала новая стрижка – каштановый ежик, видимо, его натуральный цвет. Серьги-колечки он снял. В серых глазах отражалась усталость. Он сильно изменился за это время, но все же это был мой Ник. И он вернулся.
Я подошла к нему вплотную и, не сказав ни слова, обняла, уткнувшись носом в плечо. Ник напрягся, потом медленно положил ладони мне на талию. Я чувствовала, как мерно движется его грудь при дыхании. Поднимается и опадает. Потом опять поднимается. И больше не нужно бояться, что каждый его вдох может оказаться последним. В порыве внезапно нахлынувшей нежности захотелось стиснуть его в объятьях изо всех сил, но я не решилась.
Мы стояли так, пока Мария не крикнула из кухни, что желающие могут пойти пить чай. Ник снял мои руки со своих плеч и вышел из комнаты. Я побрела следом, ошеломленная, с путаницей мыслей в голове.
Ник вернулся. Мария его ненавидит, и, кажется, взаимно. Они оба рядом. Оба нуждаются во мне.
Они не больно-то счастливы. А я все равно радуюсь.
Я дрянной, эгоистичный человек.
_________________