Karmenn:
31.08.23 16:25
» Глава 9
перевела
Karmenn
отредактировала
Sig ra Elena
украсила
Анна Би
Тад отступил на шаг. Закрытая дверь сказала ему все. Он снова ее толкнул. Оливия стояла в центре комнаты, расческа замерла в воздухе, на заднем плане звучали вокализации.
- Я даю отдых связкам, — заявила Оливия. — Ты бы не понял.
- О, я отлично все понял и скажу, что это все чушь.
Оливия вскинула голову. Она выглядела заносчивой, как черт. И в то же время ранимой.
— Что просто бессмысленно, поскольку ты ничего не знаешь о человеческом голосе.
- Может, и так, но я знаю, когда кто-то жульничает.
Вздернутый подбородок не опускался.
- Это не мошенничество!
Ее высокомерие было наигранным. Тад это чувствовал, но ему было все равно.
— Это вообще поешь ты?
- Конечно я! – Грудь Оливии возмущенно поднялась, когда она сделала один из своих долгих вдохов. - Даже во время вокального отдыха полезно придерживаться обычного распорядка.
- Дерьмо все это. И мне следовало просечь это еще несколько дней назад. Такие серьезные певицы, как ты, которые находятся на вокальном отдыхе, не должны ведь много разговаривать? А ты болтаешь все время.
Она повернулась к нему спиной и отошла от зеркала.
- Я не стану это обсуждать.
Тад пришел в ярость. Они были друзьями. Хорошими друзьями, несмотря на то, что знакомы недолго. Они делились всем. Они вместе смеялись, оскорбляли друг друга, чуть не замерзли насмерть. Тот факт, что она вот так вводила его в заблуждение, показался худшим предательством.
— Как хочешь, — резко бросил он.
Ее плечи поникли. Тад развернулся на каблуках и вышел из комнаты. Он покончил с ней.
Пав духом, Оливия рухнула на кровать. Она потеряла голос. Не из-за ларингита, аллергии, полипов или узелков на связках — никаких физических причин — она потеряла голос из-за чувства вины. И теперь Тад знал о ней правду.
«Ты позволила мне поверить, что мы навсегда вместе. Ты значила для меня все, а я ничего для тебя не значил. Почему я должен продолжать жить?» - было написано в электронном письме, которое Адам отправил перед тем, как покончить с собой, и несмотря на то, что твердила Рэйчел и что говорил Оливии психолог, которого она посетила, несмотря на мнение Тада по этому поводу, она знала, что ответственность ее. Рэйчел была свидетельницей сцены на похоронах. Она знала, что пение Оливии страдает, но не знала, насколько сильно. Только врач, которого Оливия посетила, и теперь Тад знали правду.
С технической точки зрения, у нее наступило психогенное расстройство голоса. Она не могла вдохнуть полной грудью, когда пыталась петь. Сердце начинало учащенно биться, и неестественная хрипота искажала полные, насыщенные модуляции, которые всегда были ее отличительной чертой. Верное вибрато стало неустойчивым. Без привычной поддержки дыхания язык уходил назад, и она душила высокие ноты. Хуже всего то, что она иногда уходила на бемоль. Она была Оливией Шор. Она никогда не уходила на понижение тона. Но теперь это с ней происходило, и ровно через двадцать пять дней ей предстояло петь Амнерис в «Аиде» в Чикагской муниципальной опере.
Оливия вскочила с кровати, мысль о приближающемся крайнем сроке наполнила ее паникой. Она делала дыхательные упражнения и йогу, пыталась медитировать и пила много воды. После той ужасной пьяной ночи, когда она напала на Тада, Оливия ограничивалась одним бокалом вина за вечер. Она никогда не курила, избегала газированных напитков и пила столько теплой воды с лимоном и медом, что забыла, какова на вкус обычная холодная вода. Она надеялась, что этот тур отвлечет ее внимание, чтобы разорвать замкнутый круг, в который попала, как в ловушку, но, похоже, все только усугубляло ситуацию.
В оперном мире относились с пониманием, что проблемы со здоровьем могут привести к тому, что певица временно потеряет голос, но ее карьере повредит, если станет известно, что Оливия потеряла голос по психологическим причинам. Каждое утро после похорон она проигрывала запись своего ежедневного вокала, надеясь, что освежение в памяти знакомых звуков облегчит дыхание настолько, что она естественным образом начнет петь, но это не срабатывало. Чувство вины буквально душило ее.
Поскольку Тад игнорировал ее во время полета в Даллас, Оливия безуспешно пыталась убедить себя, что не обманывала его намеренно. Но правда заключалась в том, что она боялась: Тад откроет секрет, который она не смогла поведать даже Рэйчел. Намеренно увеличивая громкость записи всякий раз, когда знала, что Тад рядом, она сознательно вводила его в заблуждение. Они приземлились, и пока Пейсли осталась получать багаж, она с Тадом, Анри и Мариель вместе отправились в отель на лимузине. Оливия не могла отделаться от гнетущего чувства, что она разрушила дружбу, которая стала для нее бесценной. Ей нужно было поговорить с ним, но Тад сел от нее как можно дальше. Наконец она достала телефон и написала ему.
«Мне жаль».
Он взглянул на свой экран. Она ожидала, что Тад и тут проигнорирует ее, но он этого не сделал.
«Плевать».
«Все сложно».
На этот раз он проигнорировал ее. Оливия вспомнила то немногое, что знала о профессиональных спортсменах, и попробовала снова.
«Ты никогда не скрывал травму?»
Он изучил экран. Его большие пальцы задвигались.
«Не от моих друзей».
«А как насчет всех этих таинственных телефонных звонков и того экрана компьютера, который ты постоянно прячешь?»
У него сжалась челюсть.
«Бизнес».
Оливия прикусила нижнюю губу и напечатала.
«Прости меня, и я займусь с тобой сексом».
Тад резко вздернул голову и посмотрел на нее через весь салон лимузина. Его большие пальцы забегали по клавиатуре.
«Ты пытаешься подкупить меня сексом?»
«Наверное. Но только один раз».
«Ты лжешь мне и теперь хочешь ВОЗНАГРАДИТЬ себя сексом со мной?»
Эти заглавные буквы были явным оскорблением, заслуживающим адекватного ответа. «Уже из этого очевидно, что я эмоционально нестабильна. Вот почему я ПОТЕРЯЛА ГОЛОС!»
В качестве запоздалой мысли она добавила хэштег. «#сострадание». Его ответ был краток. «#бред сивой кобылы». Оливия вздохнула и убрала телефон. Тад взглянул на нее. Его большие пальцы начали двигаться, а затем остановились. Он спрятал свой телефон.
Тад пребывал в скверном настроении, и дорожное строительство, задерживающее движение транспорта в Далласе, вносило свою лепту. Он привык к непрекращающимся дорожным работам в Чикаго, но в Далласе с этим дела обстояли еще хуже, или, может, его настроение больше связано с тем, что произошло сегодня утром. Тад вспомнил про вывихнутую лодыжку, которую когда-то скрывал, опасаясь, что защита «Дельфинов» воспользуется его слабой стороной, и про сломанное ребро, когда он позаботился, чтобы о нем никто не узнал. Но это же другое дело. У него имелись товарищи по команде, о которых приходилось думать. Но на кону стояла репутация Примы. Ей приходилось иметь дело с публикой, которая освистала бы ее, с оперными труппами, которые не возьмут ее на работу, и с музыкальными критиками, которые разорвут ее в клочья, если она выйдет из игры. Тем не менее, она должна была сказать ему, потому что… Потому что должна.
Оливия говорила большую часть времени во время их интервью весь день, чтобы скрыть его собственные невнятные ответы. Они закончили день в городском саду, фотографируясь для «Ди мэгезин». Съемка в саду была идеей Мариель. Анри хотел, чтобы они сфотографировались в ретро-галерее для игры в пинбол. Идея Анри позволила бы сделать более запоминающиеся фотографии, но, в конце концов, Мариель явно сыграла решающую роль в битве между ними и победила. Не прошло и часа после их возвращения в отель, как Тад обнаружил, что Оливия сбежала в крытый бассейн. Одна. И это после того, что произошло в Новом Орлеане. Он схватил ключ от номера и помчался к бассейну в спортивных шортах и футболке. Оливия в одиночестве плавала по дорожке бассейна. Одна! На шезлонгах с белыми подушками не было пар. Дети не кричали «Марко…», «Поло...». Тад снял футболку и нырнул.
Когда он подплыл к ней, она остановилась, а глаза под очками для плавания расширились. — Умный поступок, ничего не скажешь, — съязвил Тад. — Спуститься сюда в одиночку.
Прима возобновила свой ритм.
— Помнится, ты со мной не разговариваешь.
Она отстранилась от него, пряди темных волос, выбившихся из-под шапочки для плавания, прилипли к шее. Таду пришло в голову, что он дуется. Он обвинил ее в бреде. Может быть, пришло время назвать бредом его поведение. Но Оливия уже была на расстоянии половины бассейна. Она размеренно плыла сильными и длинными гребками — лучше, чем мог Тад. Но он все-таки сильнее и решил это доказать, хотя промокшие спортивные шорты вместо плавок мешали.
Когда Тад, наконец, поравнялся с ней, то заметил уродливый синяк, оставшийся после нападения. Эта метка служила упреком в его сторону, что он, дескать, не следил за ней получше, но стоит ему упомянуть об этом, Оливия только бы настояла, что это не входит в его обязанности.
Несколько раз он плыл с ней голова к голове, чувствуя резкий запах хлорки в носу. Достигнув глубокого конца, Оливия сделала один из тех подводных поворотов, которые Тад так и не освоил, и снова устремилась вперед, не выказывая никакого намерения остановиться, чтобы поговорить с ним. Он неловко оттолкнулся от края бассейна. Его стиль не мог сравниться с ее, но Тад чертовски хорошо мог превзойти ее в выносливости. Он проверил время на часах на стене.
6:32
Итак, начали. Одна высокоинтеллектуальная оперная Прима против одного превосходно тренированного защитника НФЛ.
6:39
Он не пытался оставаться с ней на одном уровне и позволял ей плыть в своем изящном темпе.
6:45
Он запыхался — сплошная сила, но никакого стиля. От одного конца бассейна к другому.
7:06
Ее ход стал прерывистым. Она устала, но упорно отказывалась останавливаться раньше него.
7:14
Угасающий свет за окнами приобрел оранжевый оттенок. Тад плавал всего сорок две минуты. Она плавала дольше.
7:18
Ему с опозданием пришло в голову, что ушибленное плечо, должно быть, ее беспокоит, но она отказывалась сдаваться. Тад просто осел. Он преградил ей путь, когда она подплыла близко.
- Пощади. - Тад остановился. — Черт, ну ты сильна.
Он сделал несколько глубоких ненужных вдохов, чтобы она не почувствовала себя плохо.
Кажется, все обошлось. Они стояли на глубине чуть менее пяти футов, так что он мог видеть только часть нечто похожего на скромное черное бикини. Ее лицо раскраснелось, вплоть до верха грудей. Пора со всем разобраться, и он постарался не смотреть на синяк на ее плече.
— Я бы хотел, чтобы ты была со мной честной, — сказал он.
Оливия сняла очки и подошла к краю бассейна.
— Это не совсем то, о чем я хотела говорить.
- Ты вот заставляешь меня делиться вещами, о которых я не хочу говорить.
- Типа..? - Она поднялась по лестнице, открывая ему беспрепятственный вид на ее прекрасную попку. Когда он не ответил, Оливия посмотрела на него с площадки у бассейна. — Например, говорить о том, как ты себя чувствуешь, будучи запасным? Или что будет с тобой, когда состаришься и выйдешь из игры? Или про те вечные загадочные телефонные звонки? Или как насчет твоего послужного списка в качестве серийного специалиста в свиданиях?
- Серийный сторонник единобрачия. Есть разница. - Она стояла над ним, вода стекала по ее длинным сильным ногам, очки свисали с кончиков пальцев. - Ты должна была сказать мне правду, вместо того чтобы каждое утро проигрывать запись.
— Я говорю тебе сейчас. - Оливия уронила очки на один из шезлонгов с белой подушкой, сняла шапочку для плавания и взъерошила волосы. Когда она завернулась в одно из полотенец для бассейна, Тад отвел взгляд от ее ног и взобрался по лестнице. Она повернулась к длинным окнам, выходившим в сад. Он достал полотенце для себя, давая ей время. - Менее чем через месяц, — напомнила Оливия, — я должна спеть Амнерис в «Аиде» в Чикагской муниципальной опере.
- Я знаю. А большой гала-концерт в Муни состоится на следующий вечер. - Он накинул полотенце на плечи. – Осмелюсь предположить, что выступление стало проблемой.
Повернувшись к нему, она отрывисто кивнула. Он никогда не видел ее такой беззащитной.
- Когда я пытаюсь петь — петь по-настоящему, а не петь Гарта Брукса в караоке, — ничего не выходит так, как должно.
- Как долго это продолжается?
Она рухнула на край одного из шезлонгов.
- Это началось в тот день, когда я открыла тот емайл. Тем вечером у меня был концерт, и я заметила стеснение в груди. Чем больше я пела, тем тоньше становился мой голос, пока, наконец, я с трудом стала узнавать себя. - Она дернула нитку на полотенце. - С тех пор стало только хуже. Я ходила к врачу. - Казалось, Оливия с усилием заставляла себя смотреть на него. - У меня так называемое психогенное расстройство голоса, вежливый способ сказать, что я сошла с ума.
- Сомневаюсь. - Тад мог либо нависнуть над ней, либо сесть. Он выбрал соседний шезлонг и сел на краешек. - Ты потеряла голос, потому что считаешь себя виновной в том, что твой бывший покончил с собой, верно?
- Совершенно ясно, что дело в этом. - Оливия сунула ноги в шлепанцы, которые оставила поблизости. Каким бы серьезным ни был разговор, Таду захотелось, чтобы она уронила полотенце. Ну он и мудак. - Я говорила тебе. Он был милым, красивым. Любил меня. Мы принадлежали к одному миру. Мы любили одних и тех же композиторов, одних и тех же певцов. Для нас было естественным пожениться, хотя я знала, насколько он чувствителен. Но вместо того, чтобы закончить это, когда следовало, я позволила затянуться нашим отношениям. - Она потянула за бретельку купальника. - Никогда не забуду, как он посмотрел на меня, когда я сказала ему, что все кончено. Как будто я выстрелила в него. Иронично, правда?
- Ты в него не стреляла. Ты с ним просто рассталась. Такое происходит сплошь и рядом.
- Адам был лучшим человеком, каким мне никогда не стать. - Она туже натянула полотенце. - Вдумчивый. Добрый.
- Любил детей и собак. Да, ты мне уже говорила.
Оливия заправила прядь мокрых волос за ухо.
- Я любила его. Просто не так, как он любил меня.
- Кто не облажается, когда дело доходит до отношений? Ты ошиблась. Бывает.
- Эта ошибка стоила Адаму жизни.
Таду это не понравилось.
- Адаму стоил жизни сам Адам.
Она смотрела на него с видом одновременно суровым и озадаченным.
— Он считал, что мы навсегда вместе.
- Люди расстаются. После этого ты напиваешься, плачешь, да что угодно. И идешь дальше.
Наконец Оливия уронила полотенце. Оно легло влажной складкой на ее талии.
- Как порвать с кем-то? Что ты при этом говоришь? Я полагаю, у тебя много практики.
- Иногда расстаются со мной они.
Тад словно ушел в оборону, и она, конечно же, уловила это.
— Но обычно бывает наоборот, да? Ты обычно выдаешь им старую фразу, мол, дело не в тебе, дело во мне?
- Никогда не говори так, когда расстаешься с кем-то.
— Теперь ты мне скажи. - Оливия одарила его дрожащей улыбкой. - Итак, как ты это делаешь?
- Я честен с самого начала. Ничего не имею против брака для других, но я наслаждаюсь своей жизнью такой, какая она есть. Мне не нравится привязываться к одной марке пива, не говоря уже о браке. Вот такой я эгоист.
- Не могу поверить, что на твоем долгом, последовательном моногамном пути ты не сталкивался с женщинами, которые думают, что могут изменить твое мнение.
- Их легко вычислить. Кроме того, как ты знаешь, не всякая женщина стремится к алтарю. К тому же, у меня хороший вкус, и большинство женщин, с которыми я встречаюсь, достаточно умны, чтобы видеть меня насквозь.
— Ты не так уж и плох.
Тад наклонился к ней.
- Я слишком сосредоточен на себе, чтобы жениться. Одна мысль о том, чтобы взять на себя ответственность за детей, заставляет меня покрываться холодным потом.
- Значит, у тебя никогда не было таких драматических расставаний? Со слезами и скандалами?
- Кое-кто обижался, но никто, черт возьми, никогда не убивал себя!
- Повезло тебе.
Пожилая пара вошла в дверь и направилась в массажный бассейн. У мужчины была волосатая седая грудь, и, в отличие от гладкой купальной шапочки Оливии, женщина надела старомодную купальную шапочку с резиновыми цветами. Шумное бульканье водоворота мешало подслушать, но Тад все же понизил голос.
- Возможно, тебе и следовало быть откровенной с ним пораньше, но ждать слишком долго, чтобы расстаться с кем-то, не является преступлением. Вина на нем, а не на тебе. - Он видел, что Оливия ему не верит. — Знаешь, в чем твоя беда?
- Нет. Не стесняйся, просвети меня.
- Ты перфекционистка. Ты хочешь стать лучшей во всем, что делаешь. Пение, актерское мастерство, танцы, продвижение часов и отношения. В твоей голове нет места для ошибки. Нет места для любых ошибок. Но хочешь ты этого или нет, ты человек.
Он понял, что Оливия может ответить ему теми же словами. Но она этого не сделала.
— Так я прощена за то, что обманула тебя?
— Думаю, это зависит от кое-чего.
- От чего?
Тад склонил к ней голову.
— О том, насколько серьезно ты относишься к той ночи секса, которую предложила мне, если я прощу твое прискорбное предательство нашей дружбы.
— Не думаю, что я сказала серьезно.
— Ты не уверена?
Оливия пожала плечами и больше походила на неуверенного в себе подростка, чем на опытную оперную певицу.
- Просто чтобы расставить все точки над «и»... Ты хочешь пуститься со мной во все тяжкие, но беспокоишься, что это может привести к отношениям. Чего ты не хочешь.
- Точно.
- Вряд ли это непреодолимая проблема, поскольку я тоже.
Тад потянул за конец накинутого на шею полотенца и кратко обдумал, как сильно можно на нее надавить.
- Вот мое предложение. Лас-Вегас. Последняя ночь тура перед Чикаго. Ты, я и спальня. У нас будет весь секс, который мы сможем собрать до утра. А потом...
- Потом?
- Мы летим в Чикаго. Тусуемся вместе две недели до гала-концерта. После этого я брошу тебя навсегда.
Оливия улыбнулась.
- Продолжай.
- Это дает нам возможность с нетерпением ждать Лас-Вегаса, а также решает проблему взаимоотношений, о которой ты беспокоишься.
Это не решало проблему опасности, в которой она находилась, осложнение, которое Тад все еще хотел разрешить. Оливия обдумала предложение.
- Просто уточняю... Ты не заметишь моего маленького обмана, но только если я займусь с тобой сексом?
- Твой жестокий, болезненный обман. И, как джентльмен, я глубоко оскорблен тем, что ты считаешь, что я стал бы торговать сексом. В отличие от тебя.
Она наклонила голову так, что волосы упали ей на одно плечо.
— Я прощена, да?
— Если обещаешь быть со мной откровенной с этого момента.
- Обещаю. - Оливия приложила руку к сердцу, тем самым став так похожей на маленькую девочки, что Таду захотелось ее поцеловать. - У нас три дня интервью в Чикаго, потом двухнедельный перерыв, пока ты бездельничаешь, а я усердно работаю на репетициях. Если предположить, что у меня есть голос, чтобы появляться на репетициях. - Горе, которое он надеялся никогда больше не увидеть, затуманило ее глаза. Оливия провела пальцами по волосам. - Но как только начнутся эти репетиции, мы расстанемся.
- Подожди. Мы расстанемся, как только закончится гала-концерт. Это наша последняя обязанность перед Маршаном, и ты никоим образом не лишись нас этих двух недель сексуального блаженства.
- Не пойдет. - Оливия откинула волосы с лица. - У нас будет секс последней ночью в Лас-Вегасе. Секс в течение тех трех ночей, что мы в Чикаго, до начала репетиций. А потом ты бросаешь меня в воскресенье вечером, как раз перед началом моих репетиций в понедельник утром.
- Ладно. Я пойду на компромисс. У нас последняя ночь в Лас-Вегасе. Три ночи в Чикаго. И две недели, пока ты на репетициях. Я поужинаю и помассирую тебе спину, когда ты будешь возвращаться домой. В ночь на гала я тебя брошу.
— Каким образом это компромисс? - Потому что ему так хотелось. Оливия наставила на него длинный изящный палец. - Никакого компромисса. Как только начинаются репетиции, я полностью сосредотачиваюсь на работе, и мы заканчиваем.
— Брось, Лив, будь благоразумна.
- Единственный раз мы увидимся снова на гала-концерте. Мы поприветствуем друг друга, как старые друзья, сфотографируемся и разойдемся каждый своей дорогой. Вот и все. «Мы» останется в прошлом. Никаких свиданий. Никаких уютных ужинов. Никаких прогулок по озеру. Ничего такого.
— Ты ведь и вправду боишься меня?
Она сдвинула колени.
— Так ты согласен или нет?
- Это похоже на плохое трудовое соглашение, но я согласен.
Пока, во всяком случае. Как только все развернется, Тад намеревался пересмотреть ситуацию.
- Отлично.
Оливия одарила его лучезарной улыбкой. Улыбкой, которую он не принял за чистую монету, потому что не мог выдержать ее сгорбленные плечи, напряженную шею.
— Лив, тебе нужно собраться с мыслями.
— Как ты предлагаешь мне это сделать?
- Успокойся насчет Адама. Признай свои многочисленные недостатки, на которые я с удовольствием буду указывать, начиная с твоей склонности убегать в одиночку. - Нить идеи уже формировалась в глубине его сознания. — Ты также должна начать петь для меня.
Она спрыгнула с шезлонга, оставив полотенце позади.
- Я говорила тебе. Я не могу!
Пожилая пара в джакузи посмотрела на них. Он поднялся и закрыл им вид на Оливию.
— Я не говорил, что ты должна петь оперные арии. Может быть, немного блюза. Рок. Да хоть бы и «The Wheels on the Bus» (детская песенка – Прим.пер). Мне все равно. Я, если помнишь, всего лишь футболист. Я не буду знать, хорошо или плохо то, что слышу.
- Мы вместе слушали джаз, помнишь? Ты понимаешь в музыке. И это худшая идея.
- Разве? Мне приходится иметь дело с Клинтом Гарретом, помнишь? Парень со всеми талантами в мире, который все еще умудряется задыхаться под давлением. У вас двоих сильное сходство.
- То есть?
— Над вами надо чертовски много работать.
То, что было лишь проблеском идеи, начало обретать форму.
Когда Тад постучал в дверь ее спальни за час до того, как они должны были уехать в Атланту на следующий день, Оливия вежливо предложила ему отправиться к черту. К сожалению, это не обескуражило его, и не успела она оглянуться, как он ворвался в ее комнату, схватил ее расческу с комода и протянул ей.
- Ну-ка, спой!
- Нет.
— Не связывайся со мной по этому поводу, Оливия. Мы попробуем немного моей терапии.
Она оттолкнула его руку и попыталась испепелить самым высокомерным взглядом.
- Оперные певцы не используют микрофоны.
Тад был невыносим.
- Сейчас ты не оперная певица. А самая обычная. И они используют микрофоны.
Он снова протянул дурацкую расческу.
- Я тут решил, что мне понравится немного Эллы или Нины Симон.
- Попробуй прослушать в записи.
Его губы скривились, но не в хорошем смысле.
— И ты еше хвастаешься своей трудовой этикой. Я вижу женщину, которая сдалась. Вместо того, чтобы бороться за правое дело и работать над тем, чтобы исправить косяки, все, что тебе хочется, это ныть. - Как будто этого было недостаточно, он добавил: - Я разочарован в тебе.
Никто никогда не разочаровывался в Оливии Шор. Она выхватила у него из рук расческу и выдала ему Билли Холидей. Несколько строф из «Боже, благослови дитя» спеты так плохо, что хорошо, что Билли уже умерла, потому что, если бы она услышала сбивчивое пение Оливии, то покончила бы с собой. Тад улыбнулся.
- Ты могла бы выдать это в Карнеги-холл прямо сейчас.
Оливия швырнула в него расческу. Она целилась ему в грудь, а не в голову — как оказалось, в этом не было необходимости, потому что Тад выдернул расческу прямо из воздуха, прежде чем та успела приземлиться.
- Я хорош в своем деле, - увидев ее изумление, сказал он.
Если бы только Оливия могла похвастать тем же.
— И ты не такая уж неумеха, как думаешь. - Тад погладил ее по щеке. - Я заказал нам завтрак. Французские тосты с клубникой и чизкейком.
Оливия мрачно смотрела на него.
- Только для меня, я уверена. Пока у тебя есть смузи из рукколы и капусты с гарниром из садовых личинок.
— А вот об этом не беспокойся.
Как оказалось, ей так и не удалось насладиться французским тостом, потому что она допустила ошибку, проверив свой телефон перед тем, как сесть за стол.
...