С.Э. Филлипс "Когда сталкиваются звезды"

Большое спасибо за продолжение!

Большое спасибо за перевод!

Спасибо за продолжение!

 » Глава 11

перевела Karmenn
отредактировала Sig ra Elena
украсила Анна Би

Следующие два дня Тад сохранял спокойствие, делая вид, будто инцидента с Клинтом не было, но отношение Оливии все еще выводило его из себя. Тад с детства был ведущим в нападении. Игрок он, а не Прима. Какую же игру затеяла она? Оливия смотрела на него через тележку обслуживания номеров: у них появилась привычка завтракать вместе то в одном номере, то в другом, и сегодня она увлеченно поедала белковый омлет. Тад поднял взгляд от телефона.

- Мне так хочется услышать, как ты исполняешь версию Кассандры Уилсон «Time After Time».

Оливия задрала нос.

— Тогда позвони Кассандре Уилсон. Я уверена, что она будет более чем счастлива спеть ее для тебя.

— Давай, Лив. Давай, развлеки парня.

- Я даже не могу изобразить «Time After Time», как Синди Лаупер. И я не знаю, как звучит версия Кассандры.

- Сейчас.

И он включил запись. Оливия откинулась на спинку стула, забыв о завтраке, и слушала мучительную, проникновенную версию старого хита Лаупер в исполнении Уилсон. Когда песня закончилась, Оливия отвернулась и посмотрела в окно на горизонт Манхэттена. И начала петь. Звучало не похоже на Лаупер или Уилсон, а на какое-то красивое сочетание, которое могла воспроизвести только она. Но даже Тад знал, что это не опера, и когда ее голос стих, Оливия так заметно затосковала, что он не мог этого вынести. Он отодвинулся от своего завтрака.

- У нас есть пара часов, прежде чем мы должны быть у Тиффани, и у меня идея...

Одиннадцать хрустальных люстр в вестибюле Метрополитен-оперы в утреннем свете по-прежнему представляли собой впечатляющее зрелище. Это место очень сильно отличалось от подвальных джаз-клубов, где обычно тусовался Тад.

— В зрительном зале еще двадцать одна люстра.

Лив выглядела как настоящая суперзвезда в одном из тех черных платьев-футляров, в которое она переоделась сегодня, с золотыми испанскими серьгами, широкими египетскими браслетами и «Каватиной 3». Пара туфель телесного цвета на шпильках делала ее породистые ноги готовыми к выходу на подиум.

Оливия положила руку на изогнутые перила.

- Прямо перед началом спектакля двенадцать больших люстр в зрительном зале поднимают над зрителями. Захватывающее зрелище.

- Готов поспорить.

За высокими окнами Метрополитен толпа туристов сгрудилась у фонтана Линкольн-центра, желая сфотографироваться, а вдалеке на Коламбус-авеню теснился поток машин. Сумасшедший Манхэттен. Шум. Пробки. Городской хаос надоедал так, как никогда не беспокоила чикагская суета на Среднем Западе. Или, может быть, кислое настроение Тада было больше связано с воспоминанием о поцелуе Клинта Гаррета на губах Примы.

- Люстры Метрополитен подарило Соединенным Штатам в шестидесятых годах австрийское правительство, — пояснила она. - Очень хороший подарок в благодарность за план Маршалла.

Брошенный на него косой взгляд наводил на мысль, что она сомневается, известно ли Таду о плане Маршалла. В колледже он изучал не только финансы, поэтому подозревал, что знает о миллиардах долларов, которые США выделили на восстановление Западной Европы после Второй мировой войны больше, чем она. Поэтому решил сохранять невозмутимый вид.

— Не все спортсмены невежественны, Лив. Если бы не план Маршалла, в маленьких городках по всей Америке не было бы шерифов. (игра слов: шерифы и маршалы – блюстители порядка в округах, две стороны одной медали – Прим.пер.)

Оливия моргнула и рассмеялась, но что бы она ни собиралась возразить, ее прервало появление пухлого коротышки с волосами цвета стали и какой-то эластичной улыбкой.

- Оливия! Моя дорогая! Питер знает, что ты здесь? А Томас? Мы тебя не видели целую вечность.

— Четыре месяца, — уточнила Оливия после того, как они расцеловались в обе щеки, что Тад посчитал антиамериканским обычаем. - И это не официальный визит. Чарльз, это мой... друг, Тад Оуэнс. Тад, Чарльз — один из администраторов, благодаря которым работает это место.

Чарльз вежливо пожал руку Таду, но был гораздо больше сосредоточен на Приме.

- Сегодня утром я размышлял об «Электре» и твоей Клитемнестре. «Ich habe keine guten Nächte». У меня до сих пор мурашки по коже. Ты пела блестяще.

— «Электра», — сказала она. - Наша оперная версия фильма ужаса.

— Такой восхитительно кровавый сюжет. - Он потер руки. - И ты поешь Амнерис в Муни в Чикаго. Все просто в восторге.

Улыбка Примы на мгновение застыла, но Чарльз этого не заметил.

Они продолжали говорить об опере, и Чарльз обращался с Лив так, будто она богиня, сошедшая в его обитель. Появилось еще несколько сотрудников, и один из них даже поцеловал ей руку. Тад должен был признать, что оказалось интересно наблюдать, как кто-то, кроме него самого, заискивал перед ней. Поучительное зрелище. Он знал, что Лив имеет большой вес в оперном мире, но теперь убеждался в этом воочию.

И это делало его миссию еще более срочной.

Выражение ее лица за завтраком, когда она слушала Кассандру Уилсон, было для него слишком. Он попросил провести экскурсию за кулисами Метрополитен, якобы потому что любопытно посмотреть место, и это было правдой, но, что более важно, Тад надеялся, что возвращение в знакомую обстановку каким-то образом снимет блокаду с ее голоса.

Помочь Приме вернуть голос стало для него почти такой же навязчивой идеей, как образ их двоих в постели в последнюю ночь в Лас-Вегасе. Казалось, миновали месяцы, хотя прошло всего несколько дней. Как Тад знал по опыту, великие спортсмены не задыхаются под давлением — за исключением тех случаев, когда это случалось. Он провел некоторое исследование психогенных расстройств голоса и задавался вопросом, можно ли перенести уроки, которые он извлек из спорта на протяжении многих лет, на музыку. Раскрытие потенциала других было тем, в чем Тад преуспел. Прима еще та головная боль, но так было с каждым спортсменом в тот или иной момент. Может быть, это говорило его эго, но Таду нравилась идея стать человеком, который ее освободит.

В конце концов Лив выпуталась из рук своих поклонников и провела его по лестнице на уровень партера, где располагались ложи и откуда можно было наблюдать с высоты за репетицией предстоящей постановки чего-то на русском языке, название которой он не смог уловить. Смотреть, как, должно быть, сотня певцов движется по кругу, было впечатляюще.

- Есть еще три больших сцены, — сказала Прима. - Они выходят на моторизованных платформах.

А Тад -то думал, что поставить игру НФЛ сложно. Лив провела его по лабиринту, состоявшему из различных комнат костюмерного отдела: помещения, заполненные рулонами ткани, швейными машинками, длинными столами, где шили и кроили одежду, и рядами полуодетых обезглавленных манекенов.

- Мадам Шор!

К ним суетливо кинулась пожилая женщина с коротко остриженными волосами цвета тыквы, очки для чтения болтались на длинной цепочке у нее на груди.

- Луэлла! Рада видеть вас.

Лив представила Луэллу и Тада друг другу, а костюмерша взяла на себя экскурсию, показав ему огромные стеллажи, на которых хранились тысячи предметов одежды.

- У нас только для одной постановки «Войны и мира» четырнадцать сотен костюмов, — похвасталась ему Луэлла.

Он встретил сапожника, чинившего пару ботинок, и понаблюдал, как шьется парик. Тщательный процесс добавления всего по паре волосков за раз требовал такого терпения, которого Тад не мог себе представить. Куда бы они ни пошли, он был свидетелем привязанности и восхищения персонала Оливией, любви, на которую она отвечала взаимностью. Она помнила имена мужей, жен, детей и близких друзей. Спрашивала о здоровье и поездках на работу. Она двигалась по своему миру так же, как и Тад по своему, уделяя внимание всем, от высших администраторов до самых младших сотрудников.

Несколько человек узнали его — парень, отвечающий за разглаживание складок на рулонах ткани, женщина средних лет, занимающаяся сложной вышивкой, пара миллениалов, но это явно было представление Оливии. Луэлла скрылась за углом и вернулась с платьем, которое он узнал по видеороликам с «Кармен» на «Ютуб»: нарочито невзрачное платье с глубоким вырезом, преднамеренно грязным белым лифом, корсетом и пышной алой юбкой. Он почувствовал , как Оливия напряглась рядом с ним, когда Луэлла разложила платье на столе и расправила спинку.

- «L’amour est un oiseau rebelle», — процитировала женщина. – «У любви как у пташки крылья».

Он уже знал эту арию, официально названную «Хабанера». Глядя на декольте, он вспомнил, как выпирали намазанные маслом груди Лив. То, как юбка кружилась вокруг ее голых, расставленных ног. Сексуальнее, чем порно. Луэлла расстегнула спинку платья.

— Посмотрите-ка, мистер Оуэнс.

Там были пришиты три белых ярлыка, на каждом из которых черным маркером значилось имя исполнительницы, когда-то надевавшей это платье, номер акта и опера, в которой участвовал костюм.

Элина Гаранча, Акт 1, «Кармен»

Клементина Маргейн, Акт 1, «Кармен»

Оливия Шор, Акт 1, «Кармен»

Оливия коснулась ярлыка.

- История каждого костюма.

— Надеюсь, скоро вы снова его наденете, — сказала Луэлла.

Оливия кивнула, хотя уголки ее губ сжались.

Комментарий Луэллы не выходил из головы Оливии до конца дня. Что, если она никогда больше не наденет костюм Кармен? Или, что более актуально, вычурный египетский головной убор Амнерис и украшенный драгоценностями воротник? В последний раз, когда она пела арию Амнерис в сцене суда, публика встала. Теперь ее освистали бы.

На следующее утро Анри сопровождал Оливию во время ее выступления перед старшеклассниками в музыкальной консерватории Верхнего Ист-Сайда, а Тад вместе с Пейсли посетил группу студентов-спортсменов. Подростки консерватории представляли собой динамичную смесь стипендиатов и детей из богатых семей. Их энтузиазм в отношении музыки, прямые вопросы и честные мнения без цензуры напомнили Оливии о том, какой она была в те невинные времена много лет назад, когда и подумать не могла, что позволит украсть свой голос. Анри настоял на лимузине, хотя на метро можно было доехать быстрее. Пока он говорил по телефону, вернулись неприятные мысли об Адаме, угрозах, которые она получала, и о предстоящем выступлении в Муни. Они остановились на светофоре на Пятой авеню. Оливия взглянула на Метрополитен-музей, и то, что лишь смутно представлялось, возросло до безотлагательной потребности. Оливия проверила время на часах. Точно 9:56 утра. Идеальное время.

- Анри, через четыре минуты открывается музей, и я хочу сделать короткую остановку. Встретимся в отеле.

- Non, non! Тад настоял…

- Это же Метрополитен. Все будет хорошо.

Она выпрыгнула из машины, прежде чем он успел ее остановить, проскочила через просвет в пробке к тротуару и помахала Анри рукой. Импульсивный визит в Метрополитен-музей как раз в момент открытия дверей вряд ли считался высоким риском.

- Мы подождем тебя! — закричал Анри, высунув голову в открытое окно, и каштановые волосы упали ему на лицо. — Напиши мне, когда будешь готова.

Она помахала в знак признательности и поднялась по ступенькам.

Пройти охрану и оплатить входной билет не заняло много времени. Оливия точно знала, куда хочет попасть, и быстро повернула направо. Она, не задерживаясь, прошла через гробницу Пернеба. Пернеб был всего лишь придворным чиновником Пятой династии, а ей требовалось больше могущества, чем он обладал. Она проплыла мимо мумий и погребальных предметов Птолемеев, рельефов молельни Рамзеса I, пока не достигла храма Дендур.

Полчища посетителей еще не нахлынули, и в просторной светлой галерее с широкими угловатыми окнами стояла тишина. Возможно, это самая посещаемая экспозиция Метрополитен, но Оливию сюда привела не популярность, равно как и не ностальгия по тем временам, когда она выступала в этом же месте на культурных мероприятиях и гала-концертах. Она приехала сюда, потому что храм Дендур был посвящен Исиде, а Исида слыла одной из самых могущественных египетских богинь исцеления и магии, в двух вещах, в которых так нуждалась Оливия.

В утреннем свете блестело зеркало пруда, изображающего воды Нила. Оливия миновала ворота храма и вошла в сам храм, пройдя сквозь двойные колонны с капителями из папируса. Двое других посетителей встретились ей здесь. Может быть, они тоже чувствовали святость этого места, потому что ни один из них не говорил. Однажды она посетила храм с египтологом, который смог прочитать каждый из древних иероглифов, покрывающих стены из песчаника, но ей больше нравилось воображать жизнь нубийцев, собиравшихся здесь когда-то. Она коснулась стены.

«Исида, если у тебя осталась какая-то сила, ты не могла бы меня вылечить? Не могла бы облегчить мою грудь, открыть мне горло? Верни мне уверенность. Позволь…»

- Оливия?

Она резко обернулась и увидела маленькую женщину, входящую в храм: надежда на уединение испарилась.

- Моя дорогая. - Женщина взяла Оливию за руки. — Я только что думала о тебе!

— Кэтрин, как ты?

- Загружена по уши! До «Аиды» осталось всего три недели, и у меня голова идет кругом от идей. Мы хотим воссоздать Дендур на главном входе, куда будут проходить гости.

— Наверняка это будет потрясающе.

Вдова Юджина Свифта выглядела как стереотип семидесятилетней меценатки. Стройная и подтянутая, с черной бархатной головной повязкой, не дающей постриженным под боб седым прядям падать на лицо, она носила что-то винтажное несомненно от «Шанель» вместе с черными туфлями-лодочками на квадратном низком каблуке — вероятно, «Феррагамо» — которые предпочитали женщины ее возраста и социального положения. Заменив мужа в правлении Чикагской муниципальной оперы, а также являясь одним из самых щедрых ее доноров, она была последним человеком, которого Оливия хотела бы осведомить о состоянии свого голоса.

— Что вы делаете в Нью-Йорке? - спросила она.

Кэтрин пренебрежительно помахала рукой.

- У нас тут квартира. Только у меня и моего сына теперь, когда Юджина больше нет.

— Он был замечательным человеком, — честно признала Оливия. - Мы все скучаем по нему.

По просьбе Кэтрин Оливия спела на похоронах. Юджин Свифт был настоящим знатоком оперы, глубоко ценившим все ее формы. Он также дружил с Оливией.

- Ему бы понравилось гала-представление «Аиды», — сказала Кэтрин. - Я предлагаю облачиться в костюмы, но только женщинам. Откровенно говоря, мысль о пузатых мужчинах, закутанных в белые туники, лишила бы меня аппетита на ужине. Я заказываю одеяние для этого мероприятия. Если пожелаешь, могу дать тебе имя моей портнихи.

- Я уверена, что смогу позаимствовать что-нибудь в магазине костюмов.

- Ты прелесть. Все будут с нетерпением ждать того, что ты наденешь. - Кэтрин посмотрела на стены храма. Оливия знала, что настоящая страсть Кэтрин связана с художественными музеями, а не с оперой, и Оливия ценила ее постоянное участие в Чикагской муниципальной опере в память об Юджине. - Обожаю этот храм, — сказала Кэтрин. - Поскольку он не разграблен, как Мраморы Элгина, им можно любоваться, не чувствуя себя виноватым.

Оливия была хорошо знакома с историей храма, подарком египетского правительства за роль, которую Соединенные Штаты сыграли в спасении его вместе с другими артефактами со дна озера Насер во время строительства Асуанской плотины.

В отличие от бровей других светских львиц, брови Кэтрин все еще имели свойство морщиться.

- Это такая дилемма. Мы обязаны верить, что музеи должны возвращать украденные артефакты в их законную страну, но что, если это такие страны, как Сирия или Ирак, где так много разрушил ИГИЛ? Я не хочу, чтобы меня обвиняли в культурной нечувствительности, но пока в этих странах не стабилизируется обстановка, наши музеи должны держаться за то, что у нас есть. - Она положила руку на один из овальных картушей храма. - Я никогда не прощу Джонсона за то, что Дендур отдали Метрополитен вместо Чикаго. Это было бы таким великолепным дополнением к Институту искусств. И все же надо признать, что Метрополитен неплохо здесь все устроил.

Оливия не слышала продолжения монолога Кэтрин, поскольку в воротах показалась знакомая нежеланная фигура. Тад направился прямо к ним, весь спортивная грация и ледяной взгляд. Когда он остановился рядом с Оливией, та широко улыбнулась.

- Кэтрин, это Тад Оуэнс. Тад, миссис Свифт — наша почетная хозяйка гала-концерта Муни.

Кэтрин протянула морщинистую руку, демонстрируя, помимо прочего, впечатляющее нефритовое кольцо.

- Да. Футболист. Я несколько раз встречался с вашей очаровательной хозяйкой, миссис Кэйлбоу.

Прежде чем Оливия успела указать, что Фэб Кэйлбоу принадлежит команда, а не Тад лично, он взял пожилую женщину за руку.

— Приятно познакомиться, миссис Свифт.

Взгляд, который он бросил на Оливию, был каким угодно, только не приветливым.

Она ценила его заботу, но иметь при себе постоянного сторожевого пса ей претило.

— Нам нужно бежать, Кэтрин.

Как только они миновали ворота храма, Тад принялся читать ей нотации. Она почти не слушала. Вместо этого ее отвлекли его «Виктори 780» — не сами часы, а то, как они смотрелись на его запястье, с этаким мужественным совершенством. Что бы там ни считала Мариель Маршан, ей не найти лучшего человека, который представлял бы эти часы. Тад прирожденный лидер, защищал других, относился к себе требовательно, но, при всей своей самоуверенности, не слишком серьезно. Умный, харизматичный и сексуальнее любого мужчины. Желание пронзило тело Оливии. Лас-Вегас. Почему она заключила с ним эту сумасшедшую сделку? Зачем ждать Лас-Вегаса? Почему не сейчас? Этим утром? Сегодня вечером?

Никогда?

Мир уплывал у нее из рук.

- Когда ты собираешься справиться со своей порнозависимостью? — спросила она, едва они вышли на Пятую авеню.

- Моей что?

- Не думай, что я не заметила, как много ты сидишь в своем ноутбуке и как следишь за тем, чтобы не дай бог кто увидит, что происходит на экране. Ты явно пристрастился к порнографии.

Тад улыбнулся.

- Когда ты не можешь получить что-нибудь в реальности...

Он снова ее дразнил. Конечно же он не смотрел порно. Что-то еще привлекало его внимание, и Оливия терялась в догадках, что же это было такое.

В четырехзвездочных отелях превосходно выполняли просьбы своих гостей в последнюю минуту — в данном случае снабдили Тада парой непромокаемых курток. Лив куртка оказалась слишком большой, ему слишком маленькой, но, по крайней мере, верхняя половина оставалась сухой. Стояла холодная и дождливая погода, типичная для апреля, что дало Таду возможность, которую он искал. У них оставалось несколько часов до ужина, и после утреннего визита в Метрополитен-опера и безрассудного похода Оливии в музей решимость Тада сделать что-то, чтобы помочь ей, укрепилась. Но ему требовалось особое место для того, что он задумал. Лив поглядывала на него из-под капюшона плаща, несколько капель скатились по ее носу.

- Куда ты меня тащишь?

— Неважно, куда я тебя веду. Ты упорно забываешь, что в этих отношениях я мужчина, и если я говорю, то надо идти.

Ее это возмутило, как он и предполагал, и она трижды совсем не по-женски фыркнула.

Они очутились в его любимом уголке Центрального парка, в Северном лесу. Когда он играл с «Гигантами», то часто приходил сюда побегать. Из-за расположения в дальнем северо-западном углу парка Северный лес не так часто посещали, как центральную и южную части, и сегодняшняя ненастная погода оставила его практически безлюдным.

Это было именно то, что нужно. Номера в отелях, какими бы роскошными они ни были, не звукоизолированы, что заставляло Тада гадать, куда в этом оживленном, многолюдном городе он мог бы повести женщину, которая потенциально могла бы разбить голосом стекло. Ответ пришел в голову, когда они покидали музей. Северный лес в дождливый день, когда никого не будет рядом. Тад удивился, как легко уговорил ее пойти с ним на свидание в такую далеко не идеальную погоду, пока не вспомнил, что ей нравилось бывать на свежем воздухе почти так же, как и ему, хотя в типичной манере примадонны она закутала шею в пару сотен шерстяных шарфов.

— Идет дождь, — без надобности заметила Оливия.

- Моросит. А это другое дело. А я думал, что влажность хороша для твоего голоса.

— Нет, если я замерзну до смерти.

- Ты мерзнешь?

- Нет. Но могла бы.

- Если замерзнешь, мы сразу же вернемся в отель, закроем все двери и устроимся в той из наших кроватей, до которой доберемся первой.

Очевидно, он выглядел точно таким же распутным, каким себя чувствовал, потому что Оливия фыркнула на него еще раз.

- Это Манхэттен. А не Лас-Вегас.

— Мы могли бы притвориться.

Она рассмеялась, но смех вышел нервозным. Тад и сам был не совсем спокоен. Они слишком раздули сделку о последней ночи в Лас-Вегасе. Им следовало перепихнуться с самого начала. Вот что выходит из вожделения к взвинченной диве. Он увел ее с мощеной дорожки на боковую тропу, ведущую в направлении части Северного леса, известной как Лощина. По засохшему дереву стучал дятел, а сквозь залежи опавшей листвы по берегам ручья, протекавшего через эту часть парка, пробивались папоротники. Тад слышал, как стекает вода по одному из каскадов. Фредерик Лоу Олмстед хотел воссоздать здесь Адирондак и спроектировал лесные массивы с ручьем, водопадами и голыми валунами.

Какое-то время они никого не видели и когда достигли густой рощи акаций, где издалека едва слышался шум машин, Тад решил, что сейчас самое подходящее время.

- Мне нужно отдохнуть. Это был напряженный день, и после сегодняшнего утра я в настроении послушать одну из тех арий, которыми ты так знаменита.

Оливия выглядела такой обиженной, что ему хотелось взять слова обратно, но это ей не помогло бы.

— Ты имеешь в виду одну из тех арий, которые я плохо пою?

— У меня есть одна теория на сей счет.

- Ты ничего не знаешь об опере, так откуда у тебя может быть теория?

- Вот такой я умный.

- Серьезно?

Оливия выдавила скептическую улыбку.

— Признай, Лив. Тебе нечего терять, зато можешь приобрести все. Начни с тех разминок. Вокруг никто, кроме меня, не слышит, а я заткну уши.

Она сморщила лоб от разочарования.

- Я не могу делать разминку, не так, как раньше. Ты же знаешь. У меня будто удав обернулся вокруг груди и давит.

— Вот почему ты должна стоять на одной ноге.

- Что?

- То, что я сказал.

- Это безумие. Я не могу петь на одной ноге.

- Ты не можешь петь на двух ногах, так какая разница?

У Оливии вытянулось лицо. Она смотрела так, будто он ее предал, и его нутро скрутило. Тад поборол это чувство.

- Дождь усиливается, и мы не уйдем, пока ты не попробуешь. Так что сделай нам обоим одолжение и прекрати тянуть волынку. Разминка на одной ноге. И вытяни вторую перед собой. Попробуй.

— Ладно, сделаю, только чтобы показать тебе, какая ты задница!

Она вытянула вперед ногу, покачнулась, восстановила равновесие и стала балансировать на другой ноге, натянув шарф до подбородка. Она начала с ее «И-и». От «и-и» перешла к «йу-у», затем пропела несколько «ма».

Для него звучало хорошо, но для нее — не очень, и Тад чувствовал, как она готовится захлопнуть челюсти.

- Громче!

Он схватил ее вытянутую ногу за лодыжку, а другой рукой придержал за дождевик, чтобы Оливия не упала.

Она бросила на него убийственный взгляд, но продолжила петь. Краснохвостый ястреб кружил над ними, «И-и» переходили в «йу-у», в «ма», и, вот же сукин сын, ее голос набирал силу. Тад знал, что это не его воображение, потому что видел по ее лицу. Он продолжал держать ее вытянутую ногу и чуть-чуть отвел в сторону. Оливия пошатнулась, выстрелила в него еще одним смертельным лучом, но не прекратила вокализации.

Так продолжалось, пока она не выполнила все упражнения. Всякий раз, когда Тад подозревал, что она начинает смещать фокус, он делал что-то, чтобы вывести ее из равновесия. Он двигал ее ногой. Сгибал вытянутое колено. Следил за тем, чтобы она не упала, но также следил за тем, чтобы она сосредоточилась на удержании равновесия, а не на оценке своего пения, потому что одна из главных причин, по которой спортсмены задыхались, заключалась в чрезмерной концентрации во время критических ситуаций. Напряжение нарушало ритм. Опытный игрок, переживший полосу неудач, только усугублял ситуацию, так сильно сосредоточившись на результате, что терял связь со своими естественными инстинктами. Тад подозревал, что именно такая психическая отключка произошла с ней.

Оливия еще не закончила, когда он прервал ее.

- Хватит.

И отпустил ее ногу. Она наклонила голову и потрясла ногой, на которой стояла, не глядя ему в глаза.

- Я еще не закончила вокализации.

- Нет закончила.

Оливия подняла голову, глядя на него с фальшивой снисходительностью.

— Ты ничего не смыслишь в оперном пении.

- Но я много чего знаю о спортсменах и хочу услышать одну из тех арий, которыми ты так знаменита. Тебе выбирать какую.

- Есть большая разница между разминками и пением сложной арии на холоде, когда…

- Никаких оправданий.

Он просунул руки под полу ее жакета и положил ладони ей на талию, прямо под край топа, так что мог чувствовать несколько дюймов обнаженной кожи.

- Что ты..?

- Пой!

И она запела. Кинулась петь что-то, что звучало как нечто очень, очень разъяренное на немецком. Ее голос начал напрягаться. Тад слегка пощипал голую кожу под правой ладонью.

- Прекрати!

Сукин сын. Она пропела ему это вместо того, чтобы произнести. И вид у нее стал такой же потрясенный, как и у него. Но продолжила петь. Погружаясь в темную, зловещую арию. Музыка полилась из нее, громкие и настолько яростные ноты, что у Тада зазвенело в ушах.

Ее кожа была теплой под его ладонями, но он каким-то образом сохранял сосредоточенность. Если он чувствовал, что она борется с нотой, то скользил руками выше по выпуклостям ее позвоночника. Заставляя себя оставаться ниже линии ее лифчика, не переходя на личности, как ему хотелось бы, потому что дело было не в его проклятой похоти. А в интересах Оливии. Ария продолжалась, и она пела, и пела, и пела. Поднялся ветер, дождь перешел в мокрый снег, а этот великолепный голос бросал вызов надвигающейся буре.

Пока они шли к станции метро «103-я улица», Тад хранил молчание, давая Оливии время, необходимое для осмысления произошедшего, но чем дольше длилась тишина между ними, тем больше ему хотелось знать, о чем она думает.

- Это из «Götterdämmerung» («Сумерки богов» - Прим.пер.), — наконец сказала она. – Последняя опера из цикла «Кольцо нибелунга» Вагнера. Это была песня Вальтрауты «Höre mit Sinn was ich dir sage».

— И ты выбрала ее, потому что..?

- Вальтраута — одна из валькирий. Я не вагнеровская певица, но подумала, что мне нужна сверхъестественная помощь.

— Кажется, ты ее получила.

- Мое вибрато все еще шатается, а нижнее пассажио и близко не там, где оно должно быть, и я задушила высокие ноты.

— Тебе виднее.

— Но я хотя бы пела. - Она издала сдавленно наполовину смешок, наполовину что-то еще. - Все, что мне нужно сделать нынче, это выступить на одной ноге, а чтобы кто-нибудь меня щупал.

- Рад стараться.

Оливия сжала его запястье через рукав дождевика. Только на мгновение, прежде чем удалилась.

- Спасибо.

— Ты можешь вернуть мне долг в Лас-Вегасе.

Волосы спутались, и ей требовалось принять душ перед ужином с клиентом. Регулируя температуру воды, Оливия заметила, что у нее трясутся руки. Она понимала психологическую суть того, что Тад сделал для нее. Сосредоточение внимания на сохранении равновесия вместо того, чтобы так много думать о звуке, который она издавала, помогло ей преодолеть одно психологическое препятствие. Но она все еще была не в форме.

Оливия нанесла шампунь на волосы. Ария Амнерис в «Аиде» «Già i sacerdoti adunansi» нарастала у нее в голове, но даже в защитной утробе душа она боялась ее петь. Еще восемь дней до начала репетиций. Еще два дня, пока они не доберутся до Лас-Вегаса. Одно событие наполняло ее паникой, другое — смесью вожделения и паники.

Тад оставил свою спортивную куртку в номере Оливии. Она не открыла дверь, поэтому он вошел с дубликатом ключа, которым обзаводился в каждом их отеле. В ванной работал душ. Его спортивная куртка лежала на диване, там же, где он ее оставил. По пути за ней он заметил неоткрытый коричневый конверт на столике у двери. Тот был адресован ей. Тад без колебаний взял его и открыл. Внутри обнаружилась глянцевая фотография пистолета 38-го калибра с логотипом «Смит и Вессон» на рукоятке.

Большое спасибо за новую главу!

Огромное спасибо за продолжение!
Тад замечательно все придумал. Оливии помог его метод.
_________________

Спасибо за продолжение!
_________________

О, страсти нарастают!
Спасибо, очень интересно.
Ваша IMG 🫶

Спасибо за продолжение, девочки!
_________________

Большое спасибо за продолжение!

Очередной сюрприз от Филлипс. Спортсмен и психолог. А ещё знаток истории. И просто красавец. Эх.... где мои шашнадцать?
Спасибо девушки за продку.
_________________

Спасибо

Спасибо за продолжение.

Спасибо за продолжение

Девочки, спасибо за перевод новой главы!

Новая тактика, избранная Тадом, даёт всё же, свои плоды.
Пусть это далеко ещё от идеала, но Оливия хотя бы начала петь!
Хорошо то, что Тад не намерен отступать.
Он надеется, что с его помощью Оливия должна запеть не хуже, чем прежде.
Плохо то, что источник угроз продолжает преследовать Оливию.
___________________________________