Одинец:
01.05.11 20:28
» Глава 9. За зеленым сукном
В тот же вечер в дом вернулась тетушка Кати и Александра, много лет живущая в доме дальняя родственница отца, Акулина Никодимовна Сомова.
Она едва успела войти из передней в вестибюль, отдав промокшую от дождя накидку лакею, и тут же ахнула при виде Кати, которая торопливо сбежав по лестнице, кинулась ей на шею.
- Катенька, ты ли это? – изумилась Акулина. – Вот не ждала, не чаяла! Радость-то какая, Пречистая Богородица!
Это была довольно полная, небольшого роста, женщина лет тридцати пяти, с нежными чертами лица и восхитительным розовым румянцем. Влажные, карие, как у олененка, глаза, опушенные густыми ресницами, смотрели на мир с задумчивой томностью и казались грустными, даже когда она улыбалась. Платье из светло-кофейной шерсти, несмотря на простоту ткани, было достаточно изящного и кокетливого покроя, и подчеркивало ее аппетитные формы самым выгодным образом.
- А я тебя в окно увидела, - сообщила сияющая девушка. – Наконец-то ты приехала!
- Ах, Катенька, да если б я знала, что меня такой подарок дома ждет, уже давно бы вернулась! Поверить не могу, - взяв племянницу за плечи, Акулина пристально оглядела ее. – Ах, хороша… Выросла, выровнялась совсем. Невеста!
- Ты тоже, - рассмеялась Катя. – Жениха-то нашла, наконец?
- Да будет тебе! – старая дева смущенно отмахнулась от нее. – Мое время ушло… А вот на твоей свадьбе, даст Бог, погуляем…
…Позже, после ужина, устроившись в Малой гостиной, куда были поданы чай и любимый тетушкой сбитень, они продолжили начатый в столовой разговор.
Закутавшись в шаль (она вечно, сколько помнила ее Катя, отчаянно мерзла), Акулина в нескольких словах рассказала о сестре-инокине, которую навещала в Серпуховском монастыре, а потом прибавила:
- Ну же, Катенька, рассказывай! Какими судьбами ты здесь? Что же, ни Юрий Александрович, ни Софья Петровна до отъезда ни словом не обмолвились, что ждать тебя надо. И Саша хоть бы намекнул!
Катя вздохнула. Отпила глоток горячего чаю со сливками, и хмуро сказала:
- Да не знали они ни о чем, Акулинушка. Самовольно я здесь.
- Свят, свят, свят! – Акулина перекрестилась, в изумлении глядя на нее. – Да как же так, Катенька?
Со стуком поставив чашку на столик, Катя отозвалась:
- Акулинушка, ну хоть ты не начинай, как Саша! Довольно с меня уже. Что мне оставалось делать, раз маменька понимать ничего не хочет? Еще несколько лет, и я в перестарки попаду. Кто меня тогда замуж возьмет?
- Ах, Катенька, да понимаю я тебя, как не понять! – с досадой сказала Акулина. – Говорили мы о тебе с Софьей Петровной, и не один раз. Она о женихе для тебя как раз и думала, получше искала, чтобы всем на зависть: и рода хорошего, и в чине достойном, и не стар чтобы, собой недурен, ну и состояние солидное чтоб при нем было. Не так ведь просто сокола такого отыскать, - улыбнулась тетка, и ее мелкие, белые зубы блеснули в рассеянной улыбке.
- Ну и что, - не без иронии осведомилась Катя, сердце которой невольно замерло, - нашла?
Акулина развела руками:
- Ну не нашла пока, но я ж говорю: дело это непростое.
- Не на один год, - усмехнулась Катя, мысленно вздохнув с облегчением. – Акулинушка, ну вот скажи мне, к чему такие сложности? И за какие такие провинности маменька хочет лишить меня возможности в свете показаться, прежде чем под венец идти? Я платья новые хочу, балы, театр, гулянья, и чтоб воздыхатели были у меня! А вы меня сразу замуж, да? Так нечестно!
- Да никто тебя замуж пока не тащит, жениха бы еще найти! – отмахнулась Акулина.
- Ну вот, я и приехала, чтобы его найти! Думаю, у меня это получится лучше и быстрее, чем у маменьки.
Хлебнув горячего сбитня, тетка озабоченно покачала головой:
- Да ты словно не понимаешь о чем речь-то, Катенька! Боится Софья Петровна тебя в Москве держать, боится, что кашель твой вернется, да и многого другого боится.
Катя прикусила губу, и ее личико стало злым и ожесточенным:
- Господи, сколько лет я уже слышу эти песни! Ну ладно отец, ладно Сашка, им положено, но ты-то, Акулинушка? Тебе-то общая кровь глаза не застит и ты должна понимать, что моя мать меня просто видеть не хочет! Вот только в чем я виновата, ума не приложу!
В голосе девушки слышался надрыв, словно она готова была заплакать. Но были слезы или нет, на этот раз Катя была слишком обозлена, чтобы позволить им пролиться. Выслушав ее, старая дева в ужасе всплеснула руками:
- Катенька, да что ж ты говоришь такое, Пречистая Богородица, слышишь ли! Да ты же клевещешь просто на мать свою, клевещешь, и не спорь! В чем ты виновата, говоришь? А в чем она виновата? Да помолчи ты, Катерина, дай же мне сказать! – перебила она хотевшую что-то ответить племянницу. И горячо продолжила, переведя дух: - Вот слушай теперь! Что в Москву ты давно уже просишься, я про то знаю. Только как можно было взять тебя сюда? Сначала доктора велели в деревне тебя оставить, и даже когда Лукерья-знахарка хворь твою вылечила, мы все равно боялись. Да и Лукерья говорила, что несколько лет надо в деревне прожить. Отец твой решил: лет одиннадцать-двенадцать будет тебе, заберем в Москву. Только ведь никто не знал, что в тот год, когда тебе одиннадцать исполнилось, гнев Божий на Москву обрушится: чума придет! Что тут творилось, свят, свят, свят, ведь я тебе рассказывала, помнишь, небось. Люди тысячами умирали, молодые, старые, богатые, бедные, шляхетство да мужичье, - мор не разбирал! Сашенька, благодарение Богу, в Петербурге в корпусе учился, обошла его беда, а мы-то с родителями твоими здесь каждый день смерти ждали! Знакомые почти все из Москвы разбежались, а отец твой сказал, чему быть, того не миновать, как Господу угодно, так пусть и будет! Но уберег Господь, - Акулина истово перекрестилась.
Катя молча слушала ее. Ей припомнилась бабушка, мачеха отца, умершая в то время в числе еще нескольких родственников, подруга... Все, о чем говорила Акулина, девушка прекрасно знала. Более того, догадывалась, что последует дальше в этом рассказе. Но перебивать ее не стала.
- А потом и вовсе бунт начался. Чернь от страха перед чумой последнего ума лишилась. Что сделали-то, аспиды: архиепископа Амвросия, святого человека, растерзали за то, что икону чудотворную спрятал, к которой прикладывались прихожане. А он всего-то хотел, чтобы зараза через то меньше распространялась. И началось… Амворосия убили, стали виноватых искать в том, что мор пришел, дескать, подстроил кто-то эту заразу. И крушить стали все вокруг, жечь, все, почитай, торговые ряды подломили, и за богатые дома принялись. К нам сюда тоже ворваться пытались, душегубы окаянные, - гневно и горячо продолжала Акулинушка, - да Юрий Александрович, дай ему Бог здоровья, как начал со слугами из ружей палить, те насилу ноги унесли. И несколько дней так, пока мужичье бунтовало, мы как в осажденной крепости жили. Ох, что с Москвой творилось, Катенька! Страшно вспоминать! Когда мор прошел, смотрим: пол-Москвы пепелище да руины, сердце кровью обливается. Половину родни, кто не уехал, Господь прибрал, а детишек-то сколько померло, царствие им небесное, ангелочкам! И подружка твоя первая, Таточка Головина, и сестренки ее…
Украдкой вытерев увлажнившиеся глаза, Акулина взглянула на Катю, словно удивляясь тому, что племянница молчит, не пытаясь возразить. Это было так непохоже на княжну Шехонскую!
А Катя и в самом деле, сначала едва сдерживала желание прервать изложение давно известных событий, выговорившись до конца, но внезапно остыла. Пусть Акулина говорит что хочет. Какой смысл пререкаться с ней? Все равно каждый останется при своем мнении.
- А после мора, когда только-только Москва оживать да отстраиваться начала, родители и вовсе думать не хотели, чтобы везти тебя сюда из деревни. Знали о том, что ты, благодарение Богу, жива, что чума ваш уезд стороной обошла, и радовались тому! Еще подождать решили, пока успокоится все. А тут как раз и Емелька Пугачев, гори он в аду, появился, - перейдя на громкий шепот, продолжала тетка. –Мы тогда только от тебя вернулись, как весть разнеслась про самозванца этого. Сколько уж самозванцев Россия перевидала, а этот всех поганей оказался! Что было делать, Катенька? Кто знал, что лучше, что безопаснее, - ехать срочно за тобой или лучше в деревне оставить? Но видишь, правильно все сделали, не пошел Пугачев в новгородские земли, а на Москву ведь собирался! А на дорогах-то, люди говорят, что творилось, пока Емелька гулял, пока ловили его с приспешниками! Сколько же он земель разграбил да пожег, крови невинной целые реки пролил… Сама небось слышала. Чернь с толку сбил лживыми посулами своими, да и погубил. Говорят, когда как следует взялись-то за бунтовщиков, то по рекам виселицы на плотах плавали с повешенными, в назидание… Мы когда слушали рассказы беженцев про то, как мужики своих господ убивают, просто волосы дыбом вставали. Но все-таки уберег тебя Господь на наше счастье…
- Давно уже четвертовали Пугачева, но про меня так никто и не вспомнил, - огрызнулась Катя.
- Ой, не напоминай про это! – взмахнула рукой Акулина. – Отродясь я на экзекуции глядеть не хотела, а на Емелькину казнь пошла! Сама не знаю, как сумела, так близко к эшафоту пробилась… Очень хотелось на него посмотреть, да послушать, что скажет. «Простите, говорит, православные». А рожа-то, как есть разбойничья, и кто мог ему поверить, что он царь? Я ведь и государя Петра Федоровича покойного лицезрела, ничего общего!
Катя утомленно зевнула.
- Пугачева поймали, а разбой-то не сразу кончился, - объяснила тетка. – Ах, Катенька, все бы тебе игры да развлечения, а о том, что сердце материнское на части рвется в вечной тревоге за тебя, и знать не желаешь!
Девушка иронически посмотрела на тетку:
- Акулинушка, тебе напомнить, сколько времени прошло с тех пор, как казнили Пугачева? Это было зимой прошлого года. Полтора года прошло!
- Да хоть три, - вспылила Акулина. – Что с того? О тебе же думали, тебя берегли. Пуганая ворона куста боится. Кто знает, какая еще напасть свалится… Нашли бы тебе жениха, тогда бы и привезли в Москву.
- В общем, нет смысла разговаривать, как я вижу, - холодно сказала Катя, поднимаясь на ноги. – Я всегда думала, что ты на моей стороне, но, похоже, я ошибалась.
- Катерина, подожди, - Акулина удержала племянницу за руку и заставила снова сесть. – Рано старую тетку со счетов снимаешь. Ты еще совсем дитя неразумное, не понимаешь, что на твоей стороне я всегда буду, только на твоей. Что бы ни случилось, как бы ты ни поступила…
Акулина говорила скороговоркой, сурово, даже сердито. Катя, все еще не без обиды покосилась на нее. В шестнадцать лет не так легко понять, что правы могут быть двое. И что заставлять человека делать выбор между двумя близкими ему людьми, каждый из которых по-своему прав, - попросту жестоко. Жизнь часто бывает щедра на подобные дилеммы… И принимая это трудное решение, лучше забыть о чувстве справедливости, здесь абсолютно бесполезном. И руководствоваться одним лишь милосердием. Кто более беззащитен, кто лишен возможности решать свою судьбу, - тот и прав…
На следующий день праздновали Покров. Отстояв праздничную службу в церкви святого Георгия на Красной Горке, Катя и Акулина не ушли из храма. Отделившись от тетушки, погрузившейся в молитву, Катя некоторое время наблюдала за пресвитером, окруженным прихожанами. Среди них было множество молодежи: церковь считалась университетской, и Катя то и дело ловила на себе заинтересованные взгляды студентов. Похоже, эти бесшабашные молодые люди совсем не имели страха Божьего, и ни святость места, ни серьезный вид молоденькой богомолки с убийственно-прекрасными темными глазами, их не смущали.
Но наконец толпа рассеялась и Катя, немного робея, приблизилась к священнику. Она держала в руках помянник
(книжечка записи имен для поминовения в церковных молебнах), который несколькими минутами раньше уже хотела было отдать дьячку, но передумала.
Священник (со слов Акулины Катя знала, что имя его – отец Серафим), рослый мужчина лет тридцати, с широким, рябым лицом и ясными серыми глазами, кивнул ей со сдержанной улыбкой, принимая помянник в огромную, мозолистую лапищу.
- Я бы хотела заказать сорокоуст
(молитвы об умершем в течение сорока дней после смерти), отец Серафим, - негромко сказала Катя, избегая смотреть в его изувеченное оспой лицо.
Пресвитер открыл книжечку и пробежал глазами четыре старательно выведенных имени: «новопреставленного Аникея, новопреставленного Степана, новопреставленного иерея Адриана, новопреставленного Платона». Слегка приподнял брови.
- Хорошо, дочь моя, - произнес он. И, помолчав, прибавил: - Лицо ваше мне незнакомо. Похоже, вы здесь впервые?
Катя с трудом отозвалась:
- Я много лет не была в Москве, но в детстве бывала в этом храме. Я дочь князя Шехонского, - сочла нужным пояснить она.
- Георгия? – уточнил пресвитер, произнося имя Катиного отца так, как оно было записано в святцах. – Рад, что вы наконец соединились со своей семьей, княжна. Знаю вашу почтенную матушку, княгиню Софью Петровну и брата Александра, тетушку вашу Акулину Никодимовну, - он бросил взгляд на стоявшую в отдалении Акулину. – А вот с отцом вашим мало знаком, он Божью обитель не посещает.
Катя слегка покраснела.
- Да, это верно. Мой отец неверующий… - эти слова дались ей с трудом.
- Вашей вины в том нет, - мягко сказал отец Серафим. – Возможно, когда-нибудь мы еще вернемся к этому разговору… - он снова раскрыл маленькие странички помянника, многозначительно помолчал. - А о здравии вознести молитвы вам не за кого?
Нельзя сказать, что в его голосе звучал упрек, но Катя невольно потупилась:
- Простите, батюшка, я об этом не подумала…
Отец Серафим успокаивающе качнул головой, так что рассыпались тяжелые волны темных волос:
- Ну что ж, бывает и так. Иные заботы вас тяготят, как я вижу. Но все-таки не забывайте о тех, кто с вами рядом. Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного, помните об этом.
Катя не ответила, борясь с охватившим ее внезапным раздражением. Она пришла в церковь для того, чтобы успокоить душу, а не выслушивать наставления. В самом деле, отца с его неверием можно понять!
Словно не замечая ее нервозности, отец Серафим прочел вслух написанные в помяннике строчки:
- Новопреставленного Аникея, новопреставленного Степана, новопреставленного иерея Адриана, новопреставленного Платона. – закрыл книжечку и поднял глаза на девушку: - Я не ошибусь, если скажу, что вы чувствуете свою вину перед этими людьми?
Катя во все глаза уставилась на него:
- Как вы догадались?..
- Догадаться нетрудно. Тот, у кого совесть чиста, помнит и живых, и мертвых.
Катя молчала. Что она могла ответить?
- Может быть, пришло время для исповеди? – негромко произнес отец Серафим.
Девушка медленно покачала головой:
- Дайте мне время, отче. Сейчас это еще слишком тяжело.
- Хорошо, дочь моя, - отозвался пресвитер. – Но не откладывайте слишком надолго. Грешник, который нерадит о покаянии, это раб тления. Не позволяйте же душе своей огрубеть в бесчувствии под грузом грехов. И помните: нас наказывает не Бог, нас наказывают наши грехи…
Она знала это. И знала также, что всему виной лишь она сама. Но для чего же Господь создал ее именно такой?..
* * *
Тем же вечером, узнав от Груни, что Александр и четверо его друзей расположились в гостиной за игрой в карты, Катя не смогла усидеть в своей комнате. Мысль о том, что Михаил, находясь в доме, не испытывает ни малейшего желания увидеться с ней, не давала покоя.
Что делать, она виновата сама. Наивно было думать, что получив пощечину, Бахмет будет сам искать встречи с ней, слишком он для этого горд. А ей безумно хотелось увидеть его и найти достойный способ к примирению, чтобы они снова стали друзьями. И она ничуть на него больше не сердится. Скорее, следует на себя сердиться, потому что совершив этот поступок, - жестокий, но такой мужской, он окончательно привязал ее к себе. И теперь душа стремилась только к одному: сделать и его пленником своих желаний, привязать к себе накрепко, чтобы стать единственной женщиной в его сердце.
Раздумывая так, Катя с помощью Груни переоделась в самое красивое, на ее взгляд платье из перешитых маменькиных, - зеленое с серебристой отделкой, освежила прическу. Отражение в зеркале ей понравилось и войдя в парадный зал, она устроилась за клавесином на гнутых ножках, стоявшим в глубине помещения, задумчиво огладила рукой крышку розового дерева и коснулась клавиш. Нежный, хрустальный звон вырвался из-под пальцев и затих в воздухе.
Катя не то чтобы хорошо играла, в деревне у нее были только простенькие клавикорды в переносной коробке, половину струн которого она сломала еще в детстве, но незатейливую пьеску она все-таки была в состоянии сыграть.
Пальцы забегали по клавишам, ошибаясь от волнения, так что понять, что это за мелодия, было нелегко. Но в любом случае, с досадой убедилась Катя минуту спустя, звук клавесина был слишком тихим и, похоже, поглощенные игрой гвардейцы, расположившиеся за стеной, его просто не слышали.
Она подождала еще пару минут, продолжая играть и чертыхаясь себе под нос каждый раз, когда фальшивила. Нет, зря она это затеяла. Восхищаться тут нечем, скорее сочтут неумехой, которой медведь на ухо наступил. И Катя раздраженно поднялась на ноги. Покружив немного по залу и прислушиваясь к голосам из-за двери, она окончательно поняла: ни один из них не выйдет и не попытается завязать разговор. Ведь она сама велела друзьям брата держаться подальше от нее. Вот ведь дура!
А еще несколько минут спустя она решилась на поступок, за который ей непременно влетело бы от маменьки, окажись она рядом. Решительно распахнув двери, ведущие в гостиную, Катя переступила порог и оглядела пятерых приятелей, устроившихся за ломберным столом. Оживленно обсуждая ставки, они не сразу заметили ее появление, но заметив наконец, дружно поднялись и уставились на девушку.
- Добрый вечер, господа, - поздоровалась Катя.
Они нестройно ответили, явно немного стесненные ее вторжением в их мужской рай. Михаил ограничился молчаливым поклоном и сразу же отвел от Кати подчеркнуто безразличный взгляд. Сказать, что это было обидно, значило, не сказать ничего. Но широкая улыбка, которой сиял пожирающий ее глазами Бухвостов, все-таки немного утешила Катю. Хоть кто-то ей рад. Рокотов и Аргамаков смущенно теребят в руках карты, а Александр смотрит на нее выжидательно и кажется, чуточку сердито.
- Да вы садитесь, господа, садитесь, - словно не замечая недовольства брата, Катя приблизилась к ним, опустилась на свободный стул, который заботливо придвинул ей Аргамаков.
Теперь наконец сели и они, и за столом воцарилось неловкое молчание.
- Во что играете? – спокойно осведомилась Катя, наслаждаясь их смущением.
- В банк, - буркнул Александр.
Катя бесцеремонно заглянула в денежный ящик, наполненный стопками ассигнаций, и хмыкнула в знак удивления:
- Я смотрю, игра у вас отнюдь не коммерческая, а вполне себе азартная. Не разоритесь, нет?
Михаил молча усмехнулся, не глядя на нее. Александр хмуро произнес:
- Катерина, ты нам нравоучения пришла читать?
- Ну что ты, откуда такие мысли! – Катя невинно захлопала ресницами.
- А что тогда?
- Да ничего! Научите меня играть.
Откуда взялась эта неожиданная идея, Катя не знала. Но с другой стороны, что еще здесь можно было делать?
Гвардейцы явно были удивлены этой просьбой. Александр сердито кашлянул:
- Это еще зачем? Вот выйдешь замуж, тогда и будешь картами развлекаться… по маленькой, если супруг позволит. А сейчас ни к чему.
- Так уж и ни к чему? – возразила Катя. – Мало ли что, в жизни все пригодится. Так что, давайте, излагайте теорию, я внимательно слушаю.
Александр побагровел.
- Кать, иди к себе! – взорвался он. - Повышивайте там чего-нибудь с тетушкой. А здесь тебе делать нечего.
Катя еще не успела ответить, как раздался голос Бухвостова:
- Александр, я был бы счастлив исполнить желание Екатерины Юрьевны. И, думаю, друзья меня поддержат.
Катя одарила Бухвостова лучезарной улыбкой. Тот расплылся до ушей.
- Что скажете, господа? – она обвела невозмутимым взглядом Михаила, Рокотова и Аргамакова.
- Я не против, - застенчиво улыбнулся Аргамаков.
- Желание Екатерины Юрьевны – закон, - поддержал его Рокотов, подкручивая усы.
Александр с упреком посмотрел на друзей:
- Растаяли, да? Бабники! Бахмет, а ты чего молчишь?
Михаил устремил на Катю долгий взгляд, под действием которого замерло ее сердце, и после мучительно длинной паузы изрек:
- Ну, если княжна обещает не жульничать, не курить трубку, и не выпьет весь наш портвейн, то можно и удовлетворить желание дамы.
Гвардейцы рассмеялись.
- И ты туда же! – вздохнул Александр. – Ладно, черт с вами. Пусть остается.
- Но Екатерина Юрьевна еще не сказала, согласна ли она выполнить условия Бахмета, - с тонкой улыбкой вставил Рокотов.
- Обещаю делать только то, чему вы меня научите, - с мягчайшей кошачьей интонацией отозвалась Катя, глядя в глаза Михаилу.
Сердце было охвачено звонким трепетом, который она так любила в себе, тем пьянящим куражом, от которого начинало приятно покалывать кончики пальцев и кружилась голова. Вот для чего она рождена. Идти напролом, сметая к черту условности, самая красивая, самая отчаянная, очаровывая этих мальчишек и любого, на ком остановит взгляд. И его… того, кто смотрит на нее этими насмешливыми зелеными глазами и словно бы не принимает всерьез. Он будет ее, весь, без остатка, как самый преданный пес. Дело времени.
- Только талию
(партию) доиграем все же, - сказал Александр, не подозревавший, какие коварные мысли бродят в голове сестрички. - А уже потом приступим к обучению.
- Да, стоит закончить, - согласился Михаил, снова погружаясь в изучение своих карт, словно Кати и не было рядом. – Тем более, что меня наверняка ждет неплохой куш.
- Конечно, не у каждого хватит духу гнуть пароли
(увеличивать ставки), как ты, - покачал головой Рокотов.
- Ну не мирандолем
(не увеличивая ставку) же мне играть, словно мальчик-юнкер, - отозвался Михаил.
Катя, вопреки высказанному намерению, почти не вникала в игру: ее заворожили руки Михаила, перебиравшие стопку карт. Как красивы были эти руки, каждое движение длинных пальцев пронизано чувственностью, уверенной силой и небрежным изяществом. Должно быть, с таким же изяществом он вонзил клинок в сердце несчастного Леднева, вдруг подумалось ей. Катя мысленно вздохнула, отгоняя от себя эти мысли. Думать о Ледневе ей сейчас не хотелось. Хотелось смотреть на Михаила, украдкой лаская взглядом линию направленных вразлет темных бровей, тени от густых, длинных ресниц, чеканный профиль и четкий абрис губ, которые сводили ее с ума. И руки, чью повелительную силу и нежность безумно хочется испытать на себе.
Он и в самом деле выиграл, раньше всех сдав свои карты. И рассмеялся в ответ на стон проигравшегося, видно уже не в первый раз, Бухвостова:
- Ничего, Вася, считай, в любви повезет.
Бухвостов многозначительно покосился на Катю, словно связывая с ней свои надежды на везение в любви, и та едва не фыркнула.
- А вы часто выигрываете, Михаил Алексеевич? – полюбопытствовала она, глядя на Бахмета.
Юноша устремил на нее пристальный взгляд, выдержал паузу и небрежно произнес:
- Если мне не изменяет память, княжна, вы сами в прошлый раз назвали меня шулером. Стало быть, я выигрываю практически всегда.
Александр оторвался от подсчитывания очков и уставился на друга:
- Моя сестра назвала тебя шулером?! Катерина, это правда? – сурово осведомился он.
Катя подчеркнуто смущенно кашлянула:
- Не припоминаю такого. Правда, мы пили коньяк, так что, ручаться не могу, но…
- Так вот кто у отца весь коньяк выпил, – протянул Александр. – Господа собутыльники, в следующий раз выбирайте себе другие напитки. С меня отец голову снимет, бутылка этого коньяка стоит, как три арабских жеребца!
- Так ты сам его и выпил весь! – хихикнула Катя.
- Подтверждаю, - отозвался Бахмет. – На нашу с княжной долю всего шкалик
(около 60 граммов) и пришелся. Все прочее в твоей глотке увязло, любезный друг.
Гвардейцы рассмеялись. Александр недоверчиво покачал головой, но спорить не стал.
- Возвращаясь к теме везения, - вставила Катя, - стало быть, в любви вам не везет?
Михаил посмотрел на нее, не скрывая усмешки:
- Екатерина Юрьевна, поверьте, я и не стремлюсь угнаться за двумя зайцами. Каждому свое. Если на то пошло, женская любовь – понятие столь же эфемерное, как и везение в карточной игре.
- Бахмет, - засмеялся Рокотов, - тебе ли жаловаться?
- А я не жалуюсь, Илья, просто излагаю свою точку зрения. Я вообще не склонен рассматривать жизнь как цепочку везений и невезений. Все зависит от того, под каким углом смотреть на вещи. Вполне возможно, что кому-то наши победы покажутся поражениями и наоборот. Каждый видит только то, что хочет видеть, не более того.
- Ну, что ты у нас философ, мы давно знаем, - сказал Бухвостов. – Только, помнится, ты сказал однажды, что если бы не карточные выигрыши, то тебе давно пришлось бы выйти из полка за неимением средств.
- Вась, - укоризненно произнес Рокотов, мельком глянув на внимательно слушавшую Катю, - может быть, не стоит сейчас об этом?
- Екатерина Юрьевна, вы позволите? – абсолютно спокойный, Михаил кивком головы указал на трубку, лежавшую рядом на столе. Девушка машинально кивнула. Набив трубку табаком, он прикурил ее от пламени свечи, сделал несколько неторопливых затяжек и продолжил, отвечая на слова друга: - Ну почему же. Я не скрываю от своих друзей, что гол, как сокол. И, кстати, Екатерина Юрьевна об этом прекрасно знает.
«У вас девять братьев и сестер и потому рассчитывать на достойное наследство вам не приходится», - вспомнила Катя свои собственные слова и ощутила, как щеки, неизвестно почему, полыхнули жаром.
- Вот только я не совсем понял, каким боком это относится к моей, как ты говоришь, философии, - продолжал Михаил, раскуривая трубку. – Я пользуюсь тем, что дает мне судьба, для того, чтобы вести достойное дворянина существование. Если же судьба лишит меня своих милостей, что ж, я не стану из-за этого пускать себе пулю в голову.
- А что ж ты сделаешь? – хмыкнул Бухвостов. – Богатую невесту найдешь?
За столом наступила тишина, которую спустя мгновение нарушил Александр:
- Вася, нарываешься ведь…
- Я отвечу, - прервал его Бахмет. – Если это будет девушка, достойная моей любви, что ж, может быть. Если же нет, - никакая нищета не заставит меня продаваться из-за денег. В конце концов, если у мужчины есть голова, руки и шпага, с которой он знает, что делать, он всегда сумеет обеспечить себе кусок хлеба и бутылку вина. А что еще нужно?
- Бахмет, ты не в разбойники ли собираешься? – не без иронии осведомился Рокотов.
- Ну не в монахи-отшельники же мне идти? – отшутился Михаил.
- А какая разница, скит или острог? – пожал плечами Бухвостов.
До сих пор молчавшая Катя, растерявшая большую часть своего куража после этого разговора, пристально посмотрела на него. Бухвостов невольно смешался, а девушка обратилась к Михаилу:
- Так интригующе звучат эти слова, - «девушка, достойная моей любви»… Какой же она видится вам, если не секрет?
- Екатерина Юрьевна, - между двух затяжек ответил Бахмет, - я ничего не имею против женского пристрастия к комплиментам, но, может быть, вам не стоит демонстрировать его так явно?
- Я напрашиваюсь на комплимент? – засмеялась Катя, скрывая за смехом невольную обиду. – Хорошо, допустим, это так. И что же? Я не стыжусь этого.
Александр вмешался:
- Бахмет, ты это… сестру мою не обижай.
- Действительно, Миша, - поддержал его Рокотов, - ты не прав. Екатерина Юрьевна восхитительная девушка и ей нет нужды напрашиваться на комплименты.
- Согласен, - выпалил Бухвостов. – Среди московских барышень нет ни одной, равной ей по красоте, хотя красоток, видит Бог, хватает.
Зажав трубку в углу рта, Михаил с усмешкой покачал головой:
- Браво, княжна! Я вижу, число ваших поклонников неуклонно растет. Сергей, - окликнул он молчуна Аргамакова, - мы знаем твою скромность, но на сей раз, дружище, поделись с нами: намерен ли и ты стать одним из верных рыцарей princesse Шехонской?
Аргамаков потупился и залился краской.
- Ну же, - с улыбкой настаивал Михаил, - всего одно слово! Да? Нет?
- Не отвечайте ему, Аргамаков! – кокетливо запротестовала Катя. – Пусть это останется вашей тайной, навеки веков.
- Ну, если так, - Бахмет развел руками. – Не смею настаивать. А что касается несравненной красоты Екатерины Юрьевны, то я и не думал спорить на сей счет. Но дифирамбы дамам предпочитаю возносить тет-а-тет. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать по этому поводу.
- Подожди, Бахмет, - Аргамаков, все еще краснея, нерешительно поднял глаза на Катю, потом перевел взгляд на ее брата. – Екатерина Юрьевна, если бы Александр позволил…
- Что тебе позволить? – с тяжелым вздохом сказал Шехонской.
- Ухаживать за Екатериной Юрьевной… - смущенно ответил Аргамаков.
- Я первый просил! – возмутился Бухвостов.
Катя чуть слышно хихикнула.
- Первый, второй, десятый! – выкрикнул выведенный из терпения Александр. – Еще строем станьте, как на плацу! Вот не было печали! С чего у вас всех вдруг засвербило в одном месте? – заметив вытянувшееся лицо Аргамакова, он отрывисто бросил: - Я подумаю, Сергей. И насчет тебя подумаю! – оборвал он уже открывшего было рот Бухвостова.
Катя захохотала, уже не скрываясь. И услышав этот очаровательный, звонкий, как колокольчик, смех, Бахмет невольно улыбнулся краешком губ.
- Excusez-moi, конечно, - откашлявшись, вклинился Рокотов, многозначительно глядя на Катю, - а мне как, будет дозволено претендовать на эту почетную вакансию?
- Да идите вы все к черту! – взвился Александр. – Мы играть собрались или амурные дела обсуждать? Кать, ну зачем ты пришла? Так хорошо без тебя было!
- Мне уйти, господа? – с неотразимой улыбкой девушка обвела взглядом друзей брата.
Бухвостов, Рокотов и даже Аргамаков громко запротестовали. Михаил молча смотрел на Катю, попыхивая трубкой и девушке на мгновение показалось, что эти спокойные зеленые глаза видят ее насквозь, словно кусок стекла.
- Трое против двух, - объявила Катя. – Я остаюсь. Теперь мы наконец займемся картами, но в завершение беседы я хотела кое-что сказать. Аргамаков, - обратилась она к застенчивому гвардейцу и тот, вздрогнув, поднял на нее глаза. – Вам я позволяю ухаживать за мной.
Губы Аргамакова дрогнули в несмелой улыбке:
- Благодарю за честь, Екатерина Юрьевна.
Бухвостов обиженно засопел. Рокотов с улыбкой зааплодировал:
- Виват Аргамакову! Проныра, однако, наш тихоня.
- Ну не красней, не красней, счастливчик, - поддел Бахмет Сергея, вприщур разглядывая Катю из-за дымовой завесы. Она тоже смотрела на него, наслаждаясь этой маленькой местью, но чуть-чуть все же досадуя, что он воспринял все так бесстрастно. – Саша, а твоя сестра не слишком ли самостоятельная барышня, как ты считаешь?
- Я с ней потом разберусь, - пообещал Александр, тасуя карты. – Ты лучше дай ей новую колоду.
Дотянувшись до коробки, стоявшей на краю стола, Михаил вынул из нее запечатанную колоду карт и положил перед Катей. Потом разлил портвейн в стоявшие перед гвардейцами опустевшие бокалы, и очень серьезно взглянув на девушку, произнес с вопросительной интонацией:
- Екатерина Юрьевна?..
Александр бросил на него хмурый взгляд:
- Что у тебя за упорное стремление споить мою сестру? Сначала коньяк, теперь портвейн. Угомонись наконец.
- Уже, - пообещал Михаил, убирая бутылку.
- Так и быть, не спорю, ясная голова мне пригодится, - рассмеялась Катя.
- Екатерина Юрьевна, - покачал головой Рокотов, пригубив вино, - здесь нужна не ясная голова, а одно лишь тупое везение, поверьте. Apropos, что поставим на банк? Скажу сразу, мне не хотелось бы играть на деньги с Екатериной Юрьевной.
Александр хмыкнул:
- И что ты предлагаешь, хотел бы я знать?
- Илья прав, - согласился Михаил, перетасовывая свою колоду. – Кто же берет с новичков деньги? Тем более, в процессе обучения.
- Так на что играть будем? – буркнул Александр.
- На поцелуй! – воскликнул Бухвостов, даже привстав со стула.
Катя замерла. Четверо гвардейцев, замолчав, выразительно уставились на Бухвостова.
- Oh non, tu es fou?
(О нет, ты сошел с ума? (франц.)– вполголоса осведомился Щербатов.
Отложив карты, Александр сунул чуть ли не под нос Бухвостову сжатый кулак:
- Я тебя сейчас так поцелую!.. Тебе что, жить надоело?
- Вася, - Бахмет покачал головой, - я давно знал, что ты дурак, но что до такой степени… Ты немножко не в том месте, чтобы претендовать на подобное, или ты еще этого не понял?
В спокойном голосе юноши вполне отчетливо прозвучали стальные, угрожающие нотки.
Бухвостов сидел, как оплеванный, и молчал. Остальные тоже умолкли, стараясь не смотреть на Катю.
- Мне это осточертело наконец, - нарушил молчание Александр. – Объясни мне, почему ты считаешь, что можешь так обращаться с моей сестрой?
Бухвостов прогнусавил:
- Александр, я… Екатерина Юрьевна… я приношу свои извинения. Ей-богу, по глупости вырвалось, бес попутал.
- Вечно одна и та же история, - ни к кому не обращаясь, тихо сказал Аргамаков. – Тебе сколько знакомых уже от дома отказали, забыл?
Катя, сидевшая ни жива, ни мертва, вдруг резко отодвинула стул и поднялась на ноги.
- Простите, господа, - холодно произнесла она. – Мне расхотелось играть. Прошу прощения, что отняла у вас столько времени.
С этими словами она двинулась к дверям, но уйти ей не дали. Торопливо поднявшись, Бахмет, Рокотов и Аргамаков окружили ее, преградив путь, и заговорили все разом:
- Екатерина Юрьевна, не уходите, пожалуйста! – сказал Аргамаков.
- Если хотите, мы Бухвостову рот завяжем, так что он даже слова сказать не сможет до конца игры, - пообещал Бахмет.
- Отличная идея, - одобрил Рокотов. – Может нам всегда так делать?
Они продолжали шутить, стараясь развеселить замкнувшуюся девушку, и мало-помалу Катя поняла, что уходить ей и не хочется. Обида была сущим лицемерием с ее стороны, а в глубине души она осознавала, что вовсе не чувствует себя оскорбленной. Получается, в ней нет ничего от благородной барышни, если подобная наглость не оскорбляет ее достоинства, подумалось вдруг.
- Катюш, ну оставайся, раз твои рыцари тебя так просят, - буркнул Александр. – Бухвостов будет молчать, я тебе обещаю.
- Ну хорошо, так и быть, - проронила Катя, и под восторженные возгласы своих поклонников вернулась за стол.
- В конце концов, - заявил Рокотов, видимо, желая разрядить обстановку, - Бухвостов и не утверждал, что желает получить поцелуй именно Екатерины Юрьевны.
- Точно, - съязвил Бахмет, зажигая потухшую трубку, - может, Илья, он твой поцелуй жаждал получить?
Все захохотали, даже Катя не сдержала улыбки. Бухвостов надулся, но не произнес ни слова.
- Ну все, господа, забыли и вымели за дверь, - властно сказал Александр. – Так что ставим на банк?
- У меня есть идея, - откликнулась Катя. – Пусть проигравший расскажет свою самую страшную тайну!
- О, - оживился Рокотов, дымя трубкой, - это я люблю! Если фортуна от меня отвернется, я вас всех запугаю страшными историями!
- Знаем-знаем, - усмехнулся Михаил. – Про твою бабушку вампиршу?
- Ну вот, взял и растрезвонил, - упрекнул Рокотов. – Сорвал спектакль великому рассказчику!
- Ничего, новый спектакль выдашь. А то рассказами про свою бабушку который год из нас всех кровь пьешь.
- Ну а что же получит выигравший? – полюбопытствовал Рокотов.
- А выигравший, - Катя с улыбкой оглядела гвардейцев, - пусть потребует исполнения своего желания!
Гвардейцы заинтересованно уставились на девушку. Александр недовольно нахмурился, не зная, как расценить слова сестры.
- Черт возьми, - подкручивая ус, проронил Рокотов, - отличная идея! Пожалуй, в этом куда больше азарта, чем в игре на деньги.
Выдохнув клуб дыма, Бахмет не без иронии посмотрел на Катю:
- Господа, держу пари, Екатерина Юрьевна что-то задумала. Сергей, - обратился он к Аргамакову, который сидел рядом с девушкой, - ты проследи за demoiselle ponter,
(барышней понтёром (франц.) кто знает, что у нее там в рукаве припрятано.
- Я постараюсь, - улыбнулся Аргамаков.
Катя покачала головой, отвечая на взгляд Михаила:
- Вот увидите, я выиграю. И сделаю это честно.
- Даже страшно представить, что вы потребуете от проигравшего, - усмехнулся Бахмет.
- Но ставки, однако, получаются неравными, - заметил Рокотов. – От проигравшего требуется слишком много: и выполнение желаний, и открытие своих тайн…
- Да, пожалуй, вы правы, - согласилась Катя. – Так что же, сойдемся на желании? А тайны оставим на следующий раз.
- У нас будет следующий раз? – не без удовольствия уточнил Рокотов.
- Возможно. Так все согласны?
Никто не возражал, только Аргамаков застенчиво уточнил:
- А дозволено ли будет отыграться, если желание покажется проигравшему неприемлемым?
- Ну уж нет! – решительно возразила Катя. – Никакого отыгрыша, не стоит вносить сумятицу. Кто проиграл, тот проиграл, и платит по счетам безо всяких уверток!
Возможно, гвардейцы не были согласны, но возражать никто не стал: никому не хотелось показаться трусоватым занудой в глазах красивой барышни.
- Ну все, господа, играем, - сказал Александр. – Кать, ну чего ты сидишь? Распечатывай колоду.
Катя сняла обертку с колоды, старательно перетасовала карты.
- Теперь смотри, - начал брат, - я банкомет. Ты понтируешь против меня. Вынь из колоды карту, на которую хочешь поставить и положи ее рубашкой вверх возле себя.
- Любую? – осведомилась Катя.
- Любую, да.
- А тебе ее показать?
Гвардейцы рассмеялись.
- Не надо, - терпеливо отозвался Александр.
Катя выбрала из колоды светловолосого червонного валета и положила его возле себя, как и требовалось, рубашкой кверху. То же самое сделали все остальные понтеры. Александр дал Михаилу снять карту со своей колоды, вложил ее в середину, «подрезав» колоду на две равные части и попутно объясняя:
- Если лоб, то есть верхняя карта, совпадают с достоинством той, на которую ты поставила, пусть даже и другой масти, то твоя карта бита. Если совпадает соник, вторая карта, - выигрыш твой. Дальше еще проще. Следи за картой, на которую ты поставила. Если она ляжет вправо, выиграл я. Если влево – ты. Вот и все.
Перевернув колоду лицом, Александр сдвинул вправо верхнюю карту, семерку пик, до половины открывая соника, - бубновый туз, так чтобы все игроки могли видеть обе карты.
Ни лба, ни соника ни у кого из игроков не оказалось, и Александр начал метать банк. Две кучки карт постепенно росли на столе, четные налево, нечетные направо. Чувствуя отчаянное сердцебиение в груди, Катя внимательно следила за прокидкой, впрочем, и все остальные понтеры не сводили глаз с каждого брошенного на сукно абцуга
(пара карт в игре). Игра с необычной ставкой явно захватила игроков, приободрился даже Бухвостов, и его напряженное сопение повисло над столом.
Наконец брошенная рукой Александра трефовая дама легла в правую стопку, и раздался голос Михаила:
- Sacristi…
(черт возьми (франц.)
С этими словами он швырнул на стол свою карту, - точно такую же черноволосую красотку трефовой масти и, откинувшись на спинку стула, мрачно задымил трубкой.
- Бахмет проиграл! – охнул Рокотов. – Сейчас земля разверзнется…
Катя дотянулась до битой карты, взяла ее и многозначительно улыбнулась, разглядывая трефовую королеву:
- У вас хороший вкус.
- Следите за прокидкой, княжна, - с усмешкой посоветовал юноша, выпустив изо рта кольца дыма.
Следующим из игры выбыл Бухвостов, что вновь вызвало у поручика душераздирающий стон, на который игроки отозвались не слишком сочувственными смешками. А потом в левую кучку лег червонный валет, и Катя взвизгнула на всю гостиную, так что сидевший рядом Аргамаков невольно зажал уши:
- Я выиграла! Я!
Она гордо продемонстрировала брату своего валета, и тот успокаивающе покачал головой, делая мелом отметку на сукне:
- Выиграла, выиграла, успокойся. Продолжаем, господа.
- Позвольте, - перегнувшись через стол, Михаил вынул из пальцев Кати карту и, приподняв бровь, полюбовался на блондинчика: - Не могу не вернуть вам комплимент, княжна. Вкус у вас, подобно моему, отменный.
Их взгляды встретились. Катя ощутила, как приливает к щекам кровь, но все-таки улыбнулась, пренебрежительно встряхнув головой:
- Ах, он просто первым подвернулся мне под руку.
- Конечно, - не без иронии отозвался юноша. – Я так и понял.
Бухвостов окинул флиртующую парочку угрюмым взглядом. Рокотов выразительно выбил пальцами дробь по зеленому сукну. Аргамаков сидел, не поднимая глаз, и плохо скрытая досада читалась на его лице.
- Играем, господа, - Александр продолжил метать банк.
Еще через несколько абцугов тяжело вздохнул Аргамаков. Его карта тоже оказалась бита. И только Рокотову улыбнулась удача, на что он отозвался восторженным возгласом:
- Фортуна на моей стороне! Грех этим не воспользоваться!
- Что нас ждет, о Боже, - засмеялся Бахмет.
- Поздравляю, - Катя улыбнулась Рокотову. – Стало быть, мы с вами можем требовать все, что хотим от этих неудачников?
- Я даже знаю, что я потребую, - значительно подняв указательный палец, отозвался Рокотов.
- Что же, если не секрет?
- Увы, Екатерина Юрьевна, но это как раз секрет, - улыбнулся Рокотов. – Тем более, что я собираюсь отсрочить возвращение этого долга чести. Этот выигрыш мне очень пригодится в ближайшее время… но не сейчас.
- Илья, не пугай, - засопел Бухвостов.
- Вы меня просто заинтриговали, - сказала Катя и обернулась к брату. – Саша, а какое желание у тебя?
Александр пожал плечами:
- Не знаю. Пока никакого.
- Ах, нет у тебя фантазии!
- Зато у тебя фантазий хоть отбавляй, - проворчал брат.
- В этом ты прав, - кивнула Катя и оглядела проигравших: - Так что же, господа? Вы готовы исполнить мое желание?
- Хоть в петлю, - с пафосом пообещал Бухвостов.
- Все, что угодно, Екатерина Юрьевна, - отозвался Аргамаков.
Довольная, словно кошка, налакавшаяся сливок, Катя окинула вопросительным взглядом Михаила.
- Ну не томите, княжна, - отозвался тот вкрадчивым и мягким, как бархат, голосом. – Я сгораю от нетерпения.
- Мы будем играть в прятки, - с лукавым блеском в глазах объявила девушка.
- Что? – расхохотались гвардейцы.
- В прятки, господа, в прятки! А когда надоест, - в жмурки.
Молодые люди захохотали пуще прежнего, но Катя видела, что эта идея им понравилась. Только Рокотов произнес:
- Екатерина Юрьевна, жмурки – это уже получается второе желание.
- Ну и что? – не моргнув глазом, парировала Катя. – Я так хочу, и этого довольно. Кроме того, я хочу, чтобы в игре приняли участие все, а не только проигравшие.
- Я-то уж точно не останусь в стороне, - заметил Рокотов.
- Ох, Катерина, - вздохнул Александр, поднимаясь.
- Что? – весело откликнулась девушка. – Будет забавно.
- Не сомневаюсь, - проворчал брат.
Гвардейцы, улыбаясь, стали кругом и Катя, присоединившись к ним, начала проговаривать считалку:
- За морями, за горами,
За железными столбами
На пригорке теремок,
На двери висит замок.
Ты за ключиком иди
И замочек отопри!
Благодаря ловкости девушки, вовремя заметившей нежеланный для нее расчет, последнее слово, которое должно было достаться Михаилу, выпало Бухвостову. Неизвестно, заметил ли кто-нибудь ее хитрость, но протестов не последовало.
- Всех найду, - кровожадно пообещал Бухвостов, отворачиваясь к стене.
- Считайте до пятисот, поручик! – хихикнула Катя.
- Зачем так много? – подозрительно покосился на нее водящий.
- Желание, - ехидно пропела Катя, - это все входит в желание! Только не ходите за мной, господа, прошу вас, - рассмеялась она, видя, что Рокотов и Аргамаков выжидательно смотрят на нее, - иначе я рассержусь! Пусть каждый прячется сам по себе!
Рокотов и Аргамаков удрученно вздохнули. Бухвостов начал считать. Поспешно покинув гостиную, играющие разошлись, кто куда. Аргамаков направился в диванную. Рокотов спрятался за шторой в парадной зале, там же, за каминным экраном устроился Александр и, услышав его шуршание, Илья тихонько засмеялся:
- Саша, мы вправду это делаем?
- Сам не верю, - усмехнулся Шехонской.
- Нам повезло, что твоя сестра не приказала нам прыгать из окна.
- С нее станется, - пробормотал Александр. – А ты бы прыгнул?
- Ну если бы действительно проиграл, то прыгнул бы. А куда деваться? Долг чести! Только боюсь, скучновато нам тут будет. Может, стоило принять в игру парочку молоденьких горничных?
Катя не слышала этого разговора. Приметив, что Михаил вошел в кабинет, она, неслышно ступая, последовала за ним. Приоткрыв створку двери, девушка мгновение вглядывалась в беспросветную темноту, потом юркнула в проем и тихонько затворила дверь. Сердце беспорядочно колотилось и ладони стали влажными.
- Кто здесь? – послышался во мраке спокойный голос Бахмета. – Вы, княжна?
- Я, - шепнула Катя.
- Идите сюда.
Услышав это приглашение, девушка на мгновение замерла. Осторожно ступая в темноте, она двинулась на звук его голоса. Бахмет прятался в глубине комнаты, в самом темном ее углу, в нише за книжными шкафами. Катя приблизилась и встала рядом. Глаза уже привыкли к темноте, и она видела его стройный силуэт и едва заметный отсвет, лежавший на светлых волосах. Исходивший от него пряный и необыкновенно чувственный аромат, смешанный с запахом трубочного табака, коснулся ноздрей, вызывая трепет в душе. Михаил не повернул головы к ней, молча стоял, прислонившись к шкафу. Из-за дверей доносился гнусавый голос Бухвостова, продолжавшего счет.
- Стало быть, вот для чего вы все это затеяли, - произнес Михаил после паузы.
Катя бросила на него настороженный взгляд:
- Что все?
- Игру в карты и эти дурацкие прятки.
- И для чего же? – севшим голосом отозвалась Катя.
- Ну, как я понял, для того, чтобы остаться со мной наедине.
В первую секунду Катя хотела было возмутиться этим самоуверенным заявлением, но вдруг передумала.
- Да, это правда, - признала она тихо.
Бахмет бросил на нее мимолетный взгляд. Если он и был удивлен ее признанием, то никак не показал этого.
- Ну так чего же вы хотели? Говорите, я слушаю вас.
Катя собралась с духом. Ей всегда было нелегко извиняться, но сейчас выбора не было.
- Я виновата перед вами, - шепнула она.
- О да, - подтвердил Бахмет.
- И я прошу прощения за то, что ударила вас. Мне очень жаль, что я сделала это, Миша…
Имя сорвалось с губ помимо ее воли, и Катя тревожно замолчала, вслушиваясь в его тихое дыхание. Бахмет обернулся, но ответил не сразу.
- Вы думаете, стоит вам назвать меня Мишей, и я сразу же растаю и забуду, как вы меня «приласкали»?
Катя застыла, вглядываясь в едва различимое во мраке лицо.
- Нет, я совсем не хочу, чтобы вы это забыли, - отозвалась она. – Знаете, моя кормилица говорит, что не нужно забывать ни плохое, ни хорошее. Это единственный способ воздать каждому по заслугам.
- Вот сейчас я возьму и воздам вам по заслугам, - пообещал Михаил, становясь перед ней, и прижал ладони к стене по обе стороны от девушки, так что она оказалась в кольце его рук, хотя он и не дотрагивался до нее.
В это мгновение из гостиной донесся голос Бухвостова:
- Пятьсот! Я иду искать!
- Кто не спрятался, я не виноват, - с усмешкой прошептал Михаил, и его горячее дыхание коснулось Катиной щеки.
Полузакрыв глаза, она с трепетом ждала, зная, что не будет, не сможет противиться, что бы он ни сделал. Но Михаил не шелохнулся, по-прежнему нависая над ней, и только тихо произнес:
- Хотите, чтобы всегда все было по-вашему, да?
Катя разочарованно открыла глаза, помолчала, думая, что ответить.
- Не всегда, - мягко возразила она. – Пусть будет и по-вашему, я… согласна.
Михаил тихонько засмеялся.
- Боже всемогущий, убереги меня от соблазна. Вы задались целью свести нас всех с ума, Екатерина Юрьевна… Катиш… - добавил он после паузы новое имя. – И у вас это неплохо получается. Я уже предчувствую: скоро мои друзья будут рвать друг другу глотки за малейший знак вашего внимания. Пусть так. Только я в эти игры играть не хочу. И вам не советую.
- Почему? – едва слышно выдохнула Катя, сердце которой плавилось от его близости и этого околдовывающего, чувственного шепота.
- Со мной это будет не так просто. И кроме того, вы балансируете на грани, Катиш, неужели вы этого не видите? Да, признаюсь, мы здесь таких, как вы, барышень не видели. Потому что барышни обычно не ведут себя так смело и вольно.
Катя выпрямилась, гневно пробуравив глазами его темный силуэт:
- Вы хотите обидеть меня?
- Нет, - медленно ответил он, покачав головой. – Я просто хочу просить вас не переступать эту грань. Мы, друзья Александра, ребята простые и все поймем правильно, а вот другие… другие могут не понять. И осудить вас.
В отдалении послышался ликующий возглас Бухвостова:
- Стуки-стуки, Сергей!
Катя не сдержала нервный смешок и тут же вздрогнула, чувствуя, как пальцы Михаила медленно скользят по ее волосам.
- Я пойду в другую комнату, - шепнул он, убирая руку. – Будет лучше, если нас не застанут вдвоем.
С этими словами он выбрался из ниши и взялся за ручку двери, ведущей в парадную спальню.
- Михаил, - тихо окликнула его Катя, - так мы… помирились?
С дрожью в сердце она ждала его ответа, вслушиваясь в темноту и наконец Бахмет отозвался:
- Думаю, что да.
Дверь заскрипела, затворяясь за ним, и Катя осталась в кабинете одна.
По всей анфиладе раздавался грохот: Бухвостов бродил по темным комнатам, натыкаясь на мебель, и безуспешно пытаясь разыскать спрятавшихся.
- Черт возьми, это не по правилам! – вопил он. – Зачем вы свет погасили? Как я теперь вас найду?
По-видимому, мысль взять канделябр из гостиной ему в голову не приходила. Внезапно из парадной залы послышался оглушительный хохот: Александр и Рокотов все громче смеялись над незадачливым другом и тот, услышав этот издевательский смех, воспрянул духом и рванулся на поиски.
Катя ничего этого не слышала. Прислонившись щекой к стене, еще хранившей, казалось, тепло Бахмета, она потрясенно прислушивалась к себе.
«Я люблю его. Я не знала, что так бывает… Миша, славный мой… Только бы быть с тобой рядом. Мой червонный валет, мой Бог, мой любимый…»
...