Karmenn:
09.11.23 07:06
» Глава 12
перевела
Karmenn
отредактировала
Sig ra Elena
украсила
Анна Би
Тад не страдал неуверенностью, поскольку его работа требовала мгновенного принятия решений. Но на протяжении всего ужина с клиентом в столовой отеля он боролся с собой, рассказать ли Оливии о фотографии. Она и так знала, что кто-то ей мстит, и ничего хорошего из того, чтобы показать ей фото, не выйдет. Ария, которую она спела сегодня днем, возможно, не соответствовала стандартам Оливии, но от ее пения у Тада пошли мурашки по коже. Один взгляд на этот снимок мог полностью выбить Оливию из колеи. Это все равно, что показывать фильм ужасов ребенку, который уже умирает от страха. Но Оливия все-таки не ребенок. Пока Анри провожал последних гостей из столовой, Тад и Оливия направились к лифту. Он вставил карточку и нажал кнопку верхнего этажа.
— Тебе кое-что пришло по почте.
— Я ничего не видела.
— Я схватил это кое-что прежде, чем ты успела его открыть. - Оливия наклонила голову, помедлив в ожидании. Тад колебался. — Это от того, кто играет с тобой в игры разума.
- Что там такое?
- Фото. Тебе лучше не видеть. Никакой новой информации, и смотреть там нечего.
— Ты не считаешь, что это мне решать?
— Вот поэтому я тебе и говорю.
Звонок прозвенел на их этаже. Оливия медленно кивнула, обдумывая.
Двери разошлись. Тад заблокировал их своим телом, чтобы лифт не закрылся, но не спешил выходить.
- Сегодня ты снова пела, и нельзя допустить, чтобы такая глупость выбила тебя из колеи. Вот почему я прошу тебя выбросить это из головы.
Она коснулась его руки.
— Я понимаю, что ты присматриваешь за мной, но я должна посмотреть.
Тад знал, что она так скажет. Они вошли в пустой коридор, выстланным плюшевым ковром и мягко освещенным настенными бра.
- Сначала я расскажу тебе, что там такое, — предупредил Тад.
Оливия остановилась.
- Ладно.
— Это фотография пистолета. - Голос у него был спокойный и ровный. - Пистолет «Смит и Вессон». - Оливия резко вдохнула. - Я предполагаю, что именно такой пистолет использовал Адам.
Она коротко и напряженно кивнула.
- Подозреваю, что тот, кто стоит за этим, хочет, чтобы ты подумала, будто это фотография того самого пистолета, но снимок скопировали с сайта в Интернете.
- Я хочу посмотреть.
— Оставь все как есть, Лив. Нет никакого смысла.
- Я должна это увидеть.
Она направилась к их комнатам, упрямо вонзаясь шпильками в ковер. Тад шел рядом.
— Если ты только вздумаешь слететь с катушек, я тебе никогда не прощу.
- Справедливо.
Оливия прошла мимо двери своего номера и остановилась перед его апартаментами, ожидая, пока Тад откроет дверь. Ему нужно было подготовить ее как можно лучше.
- Еще кое-что... Через все фото написано бредовое сообщение. – На душе было гадко от того, что собирался сказать. - Там написано: «Ты заставила меня нажать на курок». Теперь давай. Выходи из себя, как того хочет тот, кто за этим стоит.
Наверно он нашел правильные слова, потому что ему понравилось, как Оливия стиснула зубы.
- Открой дверь.
Его номер был таким же, как и ее, и она увидела открытый конверт, лежащий на столе. Оливия подошла и вытащила фотографию. Тад приготовился к худшему, но, судя по всему, вместо того, чтобы испугаться, она явно пришла в бешенство.
Тад терпеть не мог сидеть на пассажирском месте, когда за рулем находилась Оливия, но она настояла, что поведет, и он выглядел бы сексистским чудовищем, если бы на нее надавил.
- Тебе не обязательно ехать со мной, — говорила она, пока они мчались по шоссе И-78 в сторону Плейнфилда, штат Нью-Джерси. – По правде сказать, ты постоянно так дергаешься и хмуришься, что заставляешь меня жалеть, что взяла тебя с собой.
- Я люблю водить машину, вот и все.
- Я тоже. И я вожу лучше, чем ты.
- Ты заблуждаешься.
- Я еще не забыла нашу поездку в Брекенридж. Ты гнал как сумасшедший.
— Говорит дама, превысившая лимит на шесть миль.
- Шесть вполне разумно. А вот двенадцать — нет.
Она была права.
Родной город Адама, Плейнфилд, штат Нью-Джерси, находился примерно в часе езды к западу от Нью-Йорка. Дело шло к вечеру, на следующий день после того, как Тад показал Оливии фотографию. Завтра ночью им предстояло лететь в Вегас, и быстрее они не могли туда добраться, хотя Тада беспокоило, что Оливия ни разу не упомянула об их соглашении с тех пор, как они его заключили.
— Ты могла бы арендовать хотя бы приличную машину, - проворчал он.
- Извините, мистер Большая Шишка, но мне не нужно брать напрокат Роллс. Меня вполне устраивает «мазда».
- Потому что в тебе нет шести футов и трех дюймов, — возразил он.
— И я, к тому же, не капризный ребенок.
Если он продолжит жаловаться, то только докажет ее правоту. До сегодняшнего дня Тад не задумываясь ездил с женщинами за рулем, так что сексизм не был его проблемой: беспокоило, что он был пассажиром именно Оливии.
Он никогда не считал себя надзирателем. Он уважал женщин. Ценил их. Черт, он ведь работал на Фэб Кэйлбоу. Но когда находился с Оливией Шор, ему вдруг хотелось командовать, чего она явно не допустит.
Он постучал ногой по коврику на полу.
- Я не знаю, чего ты надеешься достичь этой поездкой.
— Я тоже. Но я устала чувствовать себя жертвой, мне нужно что-то делать.
- Что именно?
— Я все еще думаю об этом.
Это значит, что она понятия не имела. Когда они съехали с автомагистрали, Тад вытянул ноги, насколько позволяла «мазда».
- У меня есть идея получше. Давай найдем хороший отель «Холлидей Инн» и сделаем то, о чем мечтали с тех пор, как встретились.
Оливия смотрела прямо перед собой, но он видел, как она моргнула.
- Это не Лас-Вегас.
- Почти. Мы уезжаем завтра вечером, помнишь? И никто из нас ничего не подписывал. Мы можем передумать в любой момент.
Беспокойная складка, образовавшаяся между ее бровями, заставила Тада сожалеть, что он заговорил об этом.
- Как только мы пересечем эту черту, — напомнила она, — между нами все изменится.
— Все равно изменится, — заметил он, пытаясь восстановить утраченные позиции. – Именно ты устанавливаешь основные правила. Ты ведь помнишь, что как только гала-концерт закончится, мы выполним наше обязательство перед Маршаном и никогда больше не увидимся?
Оливия свернула на четырехполосную дорогу со скромными домиками на больших лесных участках по сторонам и крепче сжала руль.
- Есть так много людей, с которыми можно заниматься сексом, но на скольких из них мы можем положиться? Можем ли мы им доверять? Многие ли понимают друг друга так же, как мы?
Звучало так, будто Оливия Шор пыталась уговорить его перейти в статус друга, чего он не допустит.
- Наше соглашение в силе, — заявил Тад, как будто он единственный имел право голоса. - Наша последняя ночь в Лас-Вегасе. Ты. Я. Кровать. И долгая ночь греха.
Долгая ночь греха... У Оливии было хорошее воображение, и все эротические образы, которые преследовали ее в течение нескольких недель, прокручивались в голове, как фильм на ускоренной перемотке. Что она с этим могла поделать, когда Тад сидел тут, прямо рядом с ней? Когда указатель Плейнфилда, штат Нью-Джерси, проскочил в поле зрения, она представляла, каково это - быть с Тадом в постели. Открывать для себя его тело. Прижиматься голой к нему, обнаженному. Чувствовать его внутри себя.
- Смотри в оба! — воскликнул он.
Оливия ударила по тормозам. После всех ее хвастливых заявлений о том, что лучше него водит машину, она чуть не въехала сзади в «шевроле малибу».
Кажется, Тад считал, что продолжить их прежние отношения после окончания тура проще некуда. Вероятно, так было для него, но ее не проведешь. Секс менял все. Как бы маловероятно это ни виделось три недели назад, Прима и квотербек оказались странным образом совместимыми личностями. Тад человек особенный — с его чувством юмора, преданностью, порядочностью — и он такой же целеустремленный, как и она. Он не видел сложности в том, чтобы углубить их отношений, но не он будет отдавать частички себя, в отличие от нее, — сначала маленькие части, а затем большие, пока она снова не потеряется.
Оливия проверила навигатор. Они были почти на месте. Проезжая мимо грузовика с сантехникой, еле тащившегося в правом ряду, она пообещала себе, что будет наслаждаться каждым моментом их короткого, наполненного сексом романа, а затем Тада отпустит. Поскольку они никогда по-настоящему не были вместе, формально это даже не станет разрывом и легко переживется. Она может сосредоточиться только на одном. Вернуть себе голос. Ее цель с самого начала карьеры высечена в камне. Быть лучшей, легендарной, одной из бессмертных. Она не позволит ничему себя сломить.
Пекарня занимала торец торгового центра, в котором также находились магазин плитки и парикмахерская для собак. Оливия подъехала достаточно близко, чтобы видеть окно, но остановилась в стороне от входа. Тад осмотрел старинную вывеску, свисавшую с кронштейна над входной дверью.
— «Пекарня миледи»?
- Название дал дедушка Адама. Он подумал, что это звучит благородно. - Куча пластиковых флажков драпировали верхнюю часть окна, а искусственный свадебный торт в центре витрины выглядел особенно неаппетитно даже издалека. - Раньше не было так плохо, — заметила она. – Правда, заведение никогда не было первоклассным, но…
- Ты же не собираешься брать на себя ответственность за их убогую витрину?
- Выглядит как-то символично. Как будто его сестры сдались нынче, когда Адам умер. - Оливия разглядела озабоченность, написанную на слишком красивом лице Тада. — Я должна сделать это одна. - Его челюсти сжались, обострив упрямые линии скул, которые Оливия так хорошо знала. Она положила руку Таду на бедро. - Все будет хорошо.
Он явно был недоволен, но спорить не стал.
Оливия подошла к двери пекарни. Гипсовые розы на свадебном торте потеряли несколько лепестков, а у жениха отсутствовала рука.
Она многое узнала о семье Адама за то время, когда они были вместе. Ни одна из его старших сестер не вышла замуж и даже особо не ходила на свидания. Они, как и их мать, слишком много занимались нежданным младшим братом, который появился на свет через десять лет после рождения Бренды и через девять лет после ее сестры Коллин.
Их отец практически отсутствовал дома в ранние годы Адама. Он уходил в пекарню в четыре утра, работал весь день, а после обеда засыпал. Такое расписание жизни привело отца к сердечному приступу со смертельным исходом, когда Адаму было пять лет. Мать и сестры взяли на себя пекарню, но Адама, с его волшебным голосом, всегда освобождали от домашних обязанностей. Мальчикам нужен сон, поэтому ему никогда не приходилось вставать рано, чтобы присматривать за горячей духовкой. Его уроки игры на фортепиано и вокала были важнее, чем мытье тяжелых противней или ожидание клиентов за прилавком. Он стал их наследным принцем, и они давали ему все, в чем сами себе отказывали.
Вместо того, чтобы обижаться на него, его сестры с подросткового возраста откладывали каждый доллар, который могли сэкономить, чтобы помочь отправить его в Истман, один из лучших музыкальных колледжей в стране. Даже после смерти матери они продолжали души в нем не чаять. Адам был целью их жизни. Единственный способ, благодаря которому та приобретала смысл, - успех Адама, и они ожидали, что Оливия пойдет на такие же жертвы, как и они. Теперь они хотели, чтобы она заплатила за то, что его подвела.
Оливия глубоко вздохнула и повернула ручку.
В стеклянной витрине на бумажных салфетках стояла дневная непроданная выпечка: несколько черно-белых печений, маффинов, несколько кексов, украшенных в виде Коржика из «Улицы Сезам». Все аппетитное, ничего воображаемого.
Обе сестры стояли за прилавком. Бренда взглянула на вошедшую Оливию, и приветливое выражение продавщицы исчезло с ее лица. Коллин вынимала из коробки торт. Заметив Оливию, она сунула его обратно с такой силой, что тот соскользнул с салфетки.
- Что ты тут забыла?
В самом деле, что? Теперь, когда Оливия была здесь, она не могла придумать, что сказать.
Сестры по-разному походили на Адама. Его скульптурные черты на лице Бренды казались размытыми, как будто кто-то провел по нему ластиком, оставив ее без выразительных скул, с коротким незаконченным носом и маленькими глазами с опущенными уголками. У Коллин были темно-карие глаза Адама, но все остальное более угловатое: остроконечные подбородок и нос, брови с изломом, жесткий рот. Они обе, казалось, использовали одну и ту же краску для волос из аптеки, с красноватым оттенком, который лишал их короткие волосы всякого блеска.
Оливия засунула руки в карманы плаща. Ее пальцы коснулись смятого платка и края мобильного телефона.
- Адам говорил о том, как усердно вы обе работали, чтобы он мог продолжить уроки вокала, — начала она. - Он чувствовал себя виноватым.
Небольшой подбородок Бренды вздернулся.
- Мы ни на секунду не пожалели об этом.
В задней части пекарни грохнул горшок. Коллин скрестила руки на фартуке.
- Он всегда был добр к нам. Всегда.
Оливия знала, что Адам часто присылал им деньги, хотя, если у него не водилось наличных, деньги приходили от Оливии. Когда он умер, Оливия договорилась с похоронным бюро о том, чтобы покрыть расходы. Сестры считали, что за похороны заплатила последняя оперная труппа Адама.
Оливия подошла ближе к прилавку и тупо указала на витрину с выпечкой.
— Я возьму все, что у вас осталось.
У нее не было с собой денег. Она забыла свою сумочку в машине.
- Мы тебе не продадим, — резко отбрила Коллин.
Грудь Оливии сжалась. Даже если бы она стояла на одной ноге, а Тад держал ее за другую ступню, она не смогла бы выдавить комментарий.
— Я бы не смогла сделать Адама счастливым, — наконец собралась она.
— Ты разбила ему сердце! – выкрикнула Бренда.
— Я не хотела.
Только задним числом до Оливии дошло, что Адам страдал депрессией. Она вспомнила, как трудно ему стало запоминать новые либретто. Как периоды его бессонницы чередовались с ночами, когда он спал по двенадцать или тринадцать часов. Если бы только она отвела его к врачу.
Коллин выскочила из-за прилавка, ее острые черты исказились злобой.
- Ты всегда должна была быть на первом месте. Вечно Оливия то, Оливия се. И никогда речь не шла о нем.
- Это неправда. Я делала для него все, что могла.
- Все, что ты делала, - это тыкала ему в лицо своим успехом, — возразила Бренда.
Это тоже было неправдой. Оливия принижала себя ради него, пожертвовав собственным временем репетиций, преуменьшая свои достижения, но спорить с ними бесполезно. Нет смысла в этом визите.
- Я получила несколько безобразных писем, — сказала она. — Я хочу, чтобы они прекратились.
— Какие такие письма?
Грубая ненависть в глазах Коллин, так похожих на глаза Адама, вызывала у Оливии тошноту.
Бренда казалась почти самодовольной.
— Что бы ни случилось, ты сама навлекла это на себя.
Безнадежное дело. Оливия понимала их боль и горе, но это не давало им права мучить ее.
- Я не хочу идти в полицию, — сказала она как можно спокойнее, — но если так будет продолжаться, я буду вынуждена обратиться.
Колин скрестила руки на груди.
— Делай, что хочешь.
- Так и сделаю.
Визит обернулся пустой тратой времени. Оливия застала Тада расхаживающим перед магазином плитки, сунув руки в карманы своей кожаной куртки от Тома Форда за три тысячи долларов: она проверила.
Он остановился.
- Это не заняло много времени. Как прошло?
- Великолепно. Они падали на колени, умоляя меня их простить.
- Мне больше нравится, когда сарказм прет из меня. - Тад потянулся, как будто собирался обнять ее, а затем уронил руку. - Давай убираться отсюда. Я поведу.
На этот раз Оливия не сопротивлялась.
- Спой мне, — попросил он, когда они проехали указатель на Скотч-Плейнс на обратном пути в Мидтаун.
— Я не могу петь сейчас.
- Нет лучшего времени. Ты злишься как черт, но вскоре заработает твой перегруженный работой двигатель вины, и ты снова окажешься там, где была. Позволь мне услышать твое пение, прежде чем это произойдет.
- Я знаю, что ты хочешь помочь, но это не так просто преодолеть, как перехват или неполный пас.
— Как я и подозревал. Ты знаешь о футболе больше, чем притворяешься. И в перехвате нет ничего простого. А теперь перестань тянуть время и пой.
Она болезненно вздохнула и, к его удивлению, начала петь. Произведение настолько скорбное, что он пожалел, что оно исполнялось на английском языке.
- «Когда меня положат... положат в землю...»
Несмотря на сентиментальный сюжет, ноты, которые она производила, были настолько объемными и богатыми, что могли исходить только из лучших в мире уст.
— Сносно, — сказал Тад сквозь комок в горле, когда она закончила.
— Это «Плач Дидоны» из «Дидоны и Энея». (ария Дидоны из оперы Персела – Прим.пер.)
- Я так и думал. - Тад улыбнулся ей, и она улыбнулась ему в ответ. - Красиво, но малость удручающе. Как насчет того, чтобы убить меня? Прямо сейчас. Одним из твоих больших чисел.
- Поверь мне, ты не захочешь, чтобы я пела в полный голос в машине.
— Думаешь, мне не хватит мужества, чтобы с этим справиться?
— Я знаю, что нет. - Оливия порылась в сумочке, достала салфетку, оторвала пару кусочков и скомкала их в шарики. Потом наклонилась, прижавшись грудью к его плечу, и засунула их ему в уши. Удивительно, как он не съехал с дороги. - Ты сам напросился.
И ринулась вперед. Даже при самодельных затычках для ушей от ее щедрого голоса, разбивающего хрусталь «бугатти», поднялись волосы на загривке. Когда она закончила, Тад только и мог, что вздохнуть с молитвой.
— Господи, Лив...
— Я сдерживалась, — пояснила она почти вызывающе. - Это называется маркировка. Иногда мы прибегаем к пению в полголоса, чтобы пощадить наши голоса во время репетиций.
- Понятно. Как бесконтактная футбольная тренировка. - Тад пытался сообразить, как облечь в слова то, что не мог выбросить из головы. — Как насчет того, чтобы принимать заявки?
- Я не пою «Love Shack» (хит американской группы «B-52’s» 1989 года – Прим.пер.).
Он улыбнулся.
- Я больше думал о... - Тад колебался, но не мог заставить себя сказать это. Не мог открыть, сколько он думал об этом. - Забудь. Я передумал.
- Забудь что?
Он прикинулся дурачком.
- Что ты имеешь в виду?
— Что ты хочешь, чтобы я спела?
- Что хочешь. Мне без разницы.
- Но ты сказал...
Он не мог этого сделать. Не мог попросить ее спеть чувственную, бунтарскую «Хабанеру» Кармен только для него. Признаться, как сильно хотел стать ее приватной аудиторией. Поэтому ринулся в левый ряд.
- Кто я такой, чтобы что-то диктовать Прекрасной Репе?
- Торнадо. И ты снова превышаешь скорость.
Он дал газу, и Оливия начала петь сначала что-то по-французски, потом по-немецки, потом по-итальянски — ни одной «Хабанеры». Она пела всю дорогу до туннеля Линкольна, и на следующий вечер, когда они садились в самолет, чтобы лететь в Лас-Вегас, у Тада все еще звенело в ушах. Она не была довольна своим пением, но для него... это звучало великолепно.
Она должна была показаться в Муни через неделю. Оливия смотрела в иллюминатор самолета по пути в Лас-Вегас, ее чувства пребывали в смятении. Она могла щадить голос на первых репетициях, чтобы выиграть время. Она достаточно спела Амнерис, чтобы никто ничего подумал. Но рано или поздно это время закончится. Оливия сказала себе, что делает успехи. Когда они были в машине, ей приходилось петь на октаву ниже, но, по крайней мере, она пела. По крайней мере? Когда достижение хоть какого-то, а не лучшего результата, становилось целью ее карьеры?
Впереди маячил Лас-Вегас, заманчивый и ужасающий. С каждым днем ее физическая потребность в Таде становилась все более настойчивой, ее сон все более беспокойным, а сами сны все более эротическими. Если она не доведет дело до логического завершения, то всегда будет об этом жалеть. А если доведет? Их отношения уже никогда не будут прежними.
Оливия закрыла глаза и попыталась выкинуть мысли из головы.
Панорамные окна их смежных люксов в «Белладжио» выходили на яркие огни Лас-Вегаса. Наступила полночь, и уже прибыло последнее подношение Руперта: женская сумка от Луи Вуиттона, набитая экзотическими сырами, импортной икрой и смехотворно дорогими шоколадными конфетами.
— Он разорится, — сказала Лив.
— Да, и я очень расстроюсь из-за этого. - Тад вытащил из кармана телефон. - Дай мне его номер. Я уверен, что он у тебя есть.
Оливия вообразила, что он может сказать Руперту, и это ее встревожило.
— Я не дам тебе его номер телефона.
- Неважно. У меня уже есть.
— Откуда у тебя его номер?
Он посмотрел на нее свысока, нарочито снисходительно.
- Я избалованный профессиональный спортсмен, если ты помнишь. Я могу получить все, что захочу.
Пока Тад стучал в свой телефон, она пыталась выхватить тот у него.
- Сейчас полночь. Ты его напугаешь!
— На то и расчитано. - Он годами отбивался от противников и, используя свой рост и барьер в виде локтя, держал ее на расстоянии, когда подходил к окну. – Мистер Гласс, это Бруно Ковальски. Извините, что разбудил вас. Его фальшивый акцент крутого парня наводил на мысль, что он, наверно, посмотрел слишком много фильмов Скорцезе. — Я телохранитель мисс Шор. - Она закатила глаза, разрываясь между жалостью к бедному Руперту и любопытством к тому, что собирался сказать Тад. - Дело в том... все эти подарки расстраивают ее адвоката. - Тад подмигнул ей. - Чувак говорит, что у нее будут проблемы со «Службой внутренних доходов». Что-то о превышении пределов федеральных налогов. Она действительно напряжена из-за этого. Может, прикидывает бросить оперу и отправиться в тур с рок-группой.
- Что? — беззвучно сартикулировала Лив.
Тад пожал плечами.
- Итак, все, что я хочу сказать… если вы не хотите, чтобы она продолжала расстраиваться, вам лучше это прекратить. - Долгая угрожающая пауза. - Если вы понимаете, о чем я. - Она могла слабо расслышать высокий писклявый ответ Руперта. — Да, я так и думал, что вы поймете. Хорошего вам дня, мистер Гласс, идет?
Оливия уперлась руками в бедра, когда он отключился.
- «Превышение пределов федеральных налогов»? Кто такое выдумал?
- Кое-кто со степенью в области финансов Университета Кентукки и нездоровым интересом к «Службе внутренних доходов». - Он сунул телефон обратно в карман. – Куда лучше, чем угрожать прострелить ему коленные чашечки, верно?
- Ты сама доброта.
Международная конвенция ювелиров в Лас-Вегасе была самой оживленной остановкой из их тура, и они провели два дня, встречаясь с ювелирами и покупателями. Некоторые из профессионалов считали своим долгом указать на то, что она уже знала о своих украшениях. В ее ожерелье с камнем размером с голубиное яйцо не было настоящего рубина, ее египетский браслет был подделкой, ее кольца с ядом не принадлежали к настоящему антиквариату, а ее свисающие испанские серьги всего лишь сувенирного качества. Когда ювелиры предлагали ей за хорошую цену настоящую вещь, она говорила им, что слишком легко теряет драгоценности, вместо того, чтобы сказать правду, что у нее есть настоящие вещи, которые она редко носила, заперев в своей квартире.
Она и Тад позировали для фотографий, брали интервью и болтали с блогерами. Сквозь все происходящее между ними потрескивал воздух от эротического предвкушения. Каждый жест, каждый взгляд несли в себе двоякий смысл.
«Не могу дождаться, чтобы увидеть... Потрогать... Попробовать... Почувствовать...»
Даже в кондиционированном выставочном зале ее щеки пылали, а кожа горела. Оливия забывала имена, теряла связь с разговорами, а Таду становилось еще хуже. В какой-то момент он обратился к явно беременной женщине «сэр».
Пока они шли через переполненные проходы, его рука погладила ее поясницу. Оливия коснулась его бедра. Когда они позировали для фотографий, их пальцы соприкасались позади человека, стоящего между ними. Это была прелюдия, вырвавшаяся в стратосферу.
Наступила их последняя ночь. Оливия оделась с особой тщательностью на ужин с частным клиентом в новейшем ресторане Хосе Андреса. Распустила волосы. Едва прикрывающее тело нижнее белье. Она выбирала между двумя черными коктейльными платьями. Под более скромное она могла надеть восхитительно-сексуальный кружевной черный лифчик. Но бюстгальтер был виден под другим, простым черным футляром с очень глубоким V-образным вырезом, для которого требовался набор силиконовых гелевых подушечек и немного модной ленты, чтобы скрепить все вместе. Не так соблазнительно, как сексуальный кружевной бюстгальтер. Но вырез этого более скромного платья не доходил до точки намного ниже ее груди и не стал сводить бы Тада с ума на протяжении всего ужина.
Она представила, как играет с краем соблазнительного выреза и проводит пальцами по обнаженной коже. Определенно стоит пожертвовать кружевным лифчиком, решила Оливия и отложила в сторону свои обычные скромные украшения — пару простых серег и очень длинную тонкую серебряную цепочку с крошечной серебряной подвеской в виде звезды. Рэйчел купила ту для нее, когда они обе были на мели. Когда Оливия застегнула цепочку на шее, маленькая звезда устроилась между ее грудей, как раз там, где, как она представляла, квотербек «Звезд» прикоснется губами.
По ней прошла дрожь. Сначала им придется вытерпеть долгий скучный ужин.
На местах проведения мероприятий Лас-Вегаса работали мощные кондиционеры, и Оливия вытащила старинную испанскую шаль, подаренную фанатом «Кармен». Взять с собой призрак знойной цыганки с табачной фабрики из Севильи на вечер было идеальным талисманом на удачу.
В их общую дверь постучали. Она набросила шаль на плечи и взяла маленькую вечернюю сумочку.
Сначала Тад ничего не сказал. Он просто стоял, обозревая ее с ног до головы. Затем выдохнул какое-то тихое, льстивое ругательство.
Оливия наклонила голову так, что ее волосы упали на одно плечо, и вдохнула достаточно глубоко, чтобы приподнялись открытые полушария ее грудей. Тад застонал.
— Ты дьяволица.
Именно то, что она хотела услышать.
Со стойки регистрации позвонили и сказали, что их лимузин прибыл. Было рано, но они оба были готовы и направились в вестибюль. Устроившись на заднем сиденье машины, так сосредоточились друг на друге, что Оливия едва услышала, как водитель сказал им, что Анри уже уехал и встретит их в ресторане.
— Как раз то, что нам не нужно. - Оливия накинула шаль фламенко повыше на плечи. - Больше времени наедине вместе.
Тад посмотрел на ее ноги.
- Следующие три часа не могут пролететь достаточно быстро.
Оливия скользнула на многоместное сиденье, протянувшееся по всей длине лимузина, и между ними пролегло небольшое расстояние. Тад одарил ее ленивой улыбкой.
— Не жди пощады сегодня вечером.
Оливия тяжело сглотнула, позволила шали соскользнуть на одно плечо и изобразила фальшивую браваду, полагаясь на свои актерские способности.
- Побеспокойся о себе, ковбой, потому что я настроена на долгую и тяжелую поездку.
- Вот как! Мужчина так много может вынести... - Он схватил свой телефон и надел наушники. - Ты развлекайся какой-нибудь головоломкой и не обращай на меня внимания. У нас с Диззи Гиллеспи свидание (джазовый трубач-виртуоз и композитор – Прим.пер.).
Оливия улыбнулась, когда он закрыл глаза. Эта ночь должна стать незабываемой. Но пока она смотрела на сине-фиолетовые потолочные светильники лимузина, ее веселье испарялось. Она продиктовала условия. Им предстоит провести сегодняшнюю ночь и еще три дня в Чикаго, прежде чем она отправится на репетиции. Еще через четыре дня между ними все будет кончено. Больше не будет гостиничных номеров со смежными дверями, вечерних разговоров и утренних завтраков. Их отношения закончатся.
Мысль о том, что она больше никогда не увидит Тада, пронзила ее сердце ножом. Оливия закрыла глаза. Пыталась отгородиться от правды, которая уже несколько дней, как сильная зубная боль ее мучила. Она влюбилась в него.
Вот дура! В очередной раз она влюбилась не в того мужчину, но как же иначе? Он был захватывающим, проницательным человеком, порядочным и надежным как скала. Его интеллект перевернул все стереотипы о профессиональных спортсменах. Всякий раз, когда Оливия видела его, ее чувства обострялись, и отрицание глубины своих чувств к нему не могло их изменить. Кроме того, когда дело касалось Тада Оуэнса, отрицание просто опасно.
Тад был влиятельным, амбициозным человеком, ведущий насыщенную жизнь. Его карьера сделала его вторым стрингером, существовавшим на краю прожектора Клинта Гарретта, но, в отличие от Денниса Каллена, Тад никогда не стал бы счастлив, отойдя на задний план в своей личной жизни, и она никогда не была бы счастлива с мужчиной, неспособным делать то же самое. Ей нужен мужчина, который был бы готов следовать за ней из Йоханнесбурга в Сидней и далее в Гонконг. Кто мирился бы с ее графиком репетиций, ее безумным темпом.
Опера въелась в ее кровь. Оперный драматизм и величие подпитывали Оливию. Эйфория от того, что брала невозможные ноты, копалась так глубоко в себе, что сама становилась персонажем. Волнение от того, как весь зал, затаив дыхание, ожидал услышать, что она сделает дальше. Там жили ее сердце и душа, и она не могла от этого отказаться, даже ради любви.
Тад все еще не открывал глаза, поглощенный джазовыми риффами Диззи. Он олицетворял собой все, чего Оливия не могла иметь, не отказываясь от самой себя. Не отказываясь от своей судьбы.
Она должна использовать эти следующие несколько дней, чтобы создать воспоминания, которые могла бы спрятать до конца своей жизни. Воспоминания, которые можно достать, оставшись в одиночестве в каком-нибудь отдаленном гостиничном номере, или когда выдастся неудачное исполнение, или когда попадется жестокий критик. Она будет наслаждаться воспоминаниями и знать, что сделала правильный выбор. Тад поерзал на заднем сиденье и нажал кнопку на верхней панели управления лимузина.
- Водитель?
Оливия была так поглощена своими мыслями, что потеряла счет времени. Теперь, глядя сквозь затемненные окна лимузина, она могла видеть только пустыню. Они оставили позади огни Лас-Вегаса.
...