Джульет Марильер "Сын теней"

leina: 09.11.10 22:27

...

katusha: 22.11.10 07:08

 » глава 29

перевод- katusha, правка - vetter

Последние шаги по узкой, загадочной тропе дались невероятно тяжело. Очень сложно было не поддаться внезапной волне облегчения, захлестнувшей тело и душу, заставлявшей нестись к берегу и счастливо смеяться. Но Альбатрос мерно двигался вперед, точно рассчитывая каждый шаг, и я шла за ним, след в след, ведь мы с ним несли драгоценный груз и не имели права расслабляться, не убедившись, что это действительно безопасно.
Фигура с лампой стояла совершенно неподвижно. Высокий человек в черном плаще с капюшоном. После слов Альбатроса я надеялась, что кто-то ждет нас неподалеку: Выдра, Змей или Паук, а если повезет, то все сразу, да еще и с лошадьми. Мы медленно прошли мимо последней кочки, я слышала, как у меня за спиной тонет в трясине наша тропа. Никто не сможет воспользоваться ей повторно. И вот наконец я увидела, как Альбатрос ступил на твердую землю и поднялся на берег. Он наклонился, чтобы скатить Брана с плеч на землю, я подошла к нему и подняла голову.
Фиакка, крылатый факел, опустился на плечо высокой фигуры в капюшоне и свет в ту же секунду померк, он снова превратился в обыкновенного ворона... если только воронов вообще можно назвать обыкновенными.
– Ну что же, – серьезно произнес Киаран. – Вы здесь, и он все еще жив. Молодцы. – Он взглянул на Альбатроса, потом снова перевел взгляд на меня. – Помощь близка.
– С... ссспасибо, – запинаясь, проговорила я. Коснувшись пальцами лба Брана и почувствовав, какой он холодный, я поняла, как мало у меня осталось времени. – Значит, Фиакка все же нашел тебя. Никак не думала, что ты придешь сам. Мы обязаны тебе жизнью.
– Фиакка? Удачное имя.
– Почему ты нам помог? – спросила я. – Зачем? Разве это не противоречит ее... желаниям твоей матери?
Он посмотрел на меня безо всякого выражения, такой взгляд временами бывал у дяди Конора.
– Мы с Ниав были перед тобой в долгу. Теперь, хотя бы отчасти, мы в расчете. А ворон... я всего лишь его хранитель, он всегда делает собственный выбор.
– Ты мне не ответил.
– Давай позовем помощь. Этот мужчина скоро умрет. Нужно перенести его, пока еще не поздно. – Он резко свистнул, Фиакка ответил пронзительным карканьем. – Чтобы спасти его, вам придется действовать быстро.
– Знаю. Как ты это сделал? Как ты?.. – Я указала на болото, где теперь уже не осталось и следа былой тропы.
– Друиды умеют заставлять вещи вокруг себя изменяться, – ответил Киаран. – Ветер, дождь, землю, огонь. Они черпают свою силу в понимании границ между нашим миром и Иным, в мудрости всего живого. Ничего особенного я сегодня не проделал. Фокусы, перенятые от друидов, не больше. Мне не пришлось прибегать к высокой магии. Но я уже не друид, и однажды Конор поймет, что его наука стала для меня лишь началом. Со временем он узнает, на что я способен на самом-то деле.
– Ты же его брат, – прошептала я.
– Если бы он соизволил сообщить мне об этом сразу, когда только начал учить меня, наверное, все сложилось бы иначе. А теперь это родство ничего не значит.
– Ты хочешь сказать, что собираешься идти по стопам леди Оонаг? Что выберешь тьму ради власти? Но ведь ты же как зеницу ока охраняешь Ниав! И ты пришел на помощь мне и... и ребенку.
Его суровые черты на мгновение смягчила улыбка. Сверху, с холма, послышались голоса, там загорелись факелы.
– Мать считает меня подходящим орудием для собственных целей, – тихо произнес Киаран. – И она действительно может многому меня научить. Конор сам внушил мне страсть к учебе. Я просто приму участие в большой стратегической игре. Твои люди уже здесь, а мне пора. Ниав нельзя оставлять надолго.
У меня в горле встал ком. Этот человек – последняя ниточка, связывающая меня с сестрой. Я предчувствовала впереди долгую разлуку.
– Я желаю тебе счастья, – сказала я. – Счастья и радости. И... и желаю тебе не становиться на путь тьмы.
– Прежду всего я должен обеспечить безопасность твоей сестре.
– Скажи Ниав, что я очень люблю ее, – тихо проговорила я, не зная, расскажет ли он ей вообще, что был здесь и видел меня и моего сына.
Голос Киарана вдруг зазвучал очень серьезно. Я даже подумала, что он говорит вопреки собственной воле.
– Не знаю, стоит ли об этом говорить, – начал он. – Но если ты хочешь обеспечить безопасность своему сыну, лучше увезти его отсюда. Как можно дальше. Очень уж многие готовы дорого заплатить, чтобы он никогда не вырос и не стал вождем. Правда, у вас, похоже, нет недостатка в защитниках.
Пока он говорил, через кусты к нам продирались люди. Мужчины со странными, экзотическими рисунками на лицах, руках и телах. Мужчины, одетые в невообразимые костюмы из шкур, перьев и металла, в шлемы, делавшие их похожими на выходцев из Иного мира: полузверей-полулюдей. Я сидела на земле, держала голову Брана на коленях, наблюдала за их приближением и чувствовала, как глупая улыбка облегчения невольно расцветает у меня на губах. А когда я обернулась, Киаран уже исчез. Рядом же со мной тяжело осел на землю Альбатрос.
– Господи Иисусе! – Это, конечно, Змей, судя по кожаной куртке и рисункам на лбу и запястьях. – Что с ним случилось? – Он опустился перед Браном на корточки и быстро ощупал запекшуюся кровь на его голове. – Рана глубокая, и ей уже несколько дней. Ты знаешь, что он сказал бы.
Люди, окружившие нас в темноте, заворчали.
– Спроси ее, – еле слышно посоветовал Альбатрос. – Спроси Лиадан.
Змей вперил в меня пронзительный взгляд.
– Думаешь, тебе удастся его спасти? – требовательно спросил он. Люди вокруг смолкли.
Теперь, сидя на земле, я чувствовала себя неимоверно усталой и слабой. Голос Змея, казалось, доносился издалека, мой собственный, прозвучавший в ответ, казался чужим.
– Ну конечно, смогу, – ответила я с напускной уверенностью. – Но нам нужно спешить. Необходимо доставить его в безопасное место. Подальше от земель Эамона. Я хочу отправиться туда, где мы уже когда-то останавливались. Ты знаешь, что я имею в виду. Туда, где стоячие камни. Где пещера под холмом.
Змей кивнул.
– Далековато, – произнес он.
– Знаю. Но нам необходимо быть именно там. Альбатросу тоже нужна помощь. У него искалечены руки. И...
Джонни снова заплакал, на этот раз совсем тихонько, словно говоря «Вы меня что, совсем не слышите? Я устал, я мокрый, голодный, и я все это уже говорил!»
По толпе снова пробежал шепоток, кто-то присвистнул.
– Ребенок! – пораженно выдохнул Змей. – Твой? Ты прошла через топи с ребенком на спине?!
– Мой сын.
Кто-то снова присвистнул.
– А где тогда отец? – спросил кто-то из задних рядов.
– Не твое дело! – рявкнули в ответ. Я узнала голос Паука.
– Его отец перед вами, – ответила я, решив, что лучше им узнать правду сейчас, чтобы потом не возникло никаких осложнений. – И он умрет, если мы тотчас же не тронемся в путь. У нас слишком мало времени. Лучше всего привязать Командира к самому сильному из вас, чтобы его не очень трясло. Для меня найдется лошадь?
Мгновение они стояли неподвижно. Я лишила их дара речи. Потом Змей начал раздавать отрывистые приказы. Паук нежно погладил головку малыша и предложил нести его вместо меня.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Но он устал, испуган, а ко мне он привык. Может, попозже.
Мне казалось, что я еще могу ехать верхом. Но когда двое осторожно подняли Брана, а Выдра протянул руку, чтобы помочь мне встать, у меня подогнулись колени и закружилась голова, а перед глазами заплясали цветные звезды. Тут они заспорили о том, кому везти нас с сыном в седле перед собой, пока не вмешался Змей, явно оставшийся за главного, и не назначил на эту роль Паука. Паук заулыбался, поднял нас на свою крупную лошадь и легко вспрыгнул в седло позади нас.
Путешествие вышло долгое и мучительное. Мы дважды останавливались в уединенных местах меж больших валунов. Отдохнув, поев и получив достаточно внимания, Джонни снова успокоился, словно наше смертельно опасное приключение казалось ему всего лишь незначительным изменением его обыденной жизни. «Настоящий сын своего отца», – подумала я с легкой горечью и вспомнила сказание о Кухулинне и Конлае. Мне еще предстоит сделать так, чтобы наше собственное сказание пошло по иному пути.
Бран ехал позади Выдры, привязанный к его спине, как когда-то Эван-кузнец. Когда мы останавливались, я заставляла их прислонять его к дереву, просила наполнить водой кружку и пыталась его напоить. Я чуть не плакала, смотря на его беспомощность. И прекрасно понимала, что сказал бы он сам, если бы себя увидел. «От этого человека больше не будет пользы» – вот что он сказал бы! Я глядела, как жестокоглазый Змей осторожно отирает запекшуюся кровь с глубокой раны на его голове, как грубый Выдра накрывает его теплым плащом, и молча молилась Дианехту, великому целителю Туатта Де: «Дай мне сил, чтобы сделать это. Пошли мне умения. Я не могу потерять его. Я его не потеряю».
Альбатрос не мог сам ехать верхом. Он сидел перед высоким, молчаливым мужчиной по кличке Волк на огромной, тихой черной кобыле. Во время одной из остановок я осмотрела его руки. Без своей лекарской сумки, без нужных трав, мазей и инструментов, без чистых бинтов и достаточного количества времени сделать я могла немного. Но я тихонько рассказала Змею, что мне понадобится, когда мы доберемся до места назначения, и он ответил, что все необходимое, так или иначе, будет доставлено. Я почла за лучшее не интересоваться, что именно он имел в виду.
Альбатрос потерял три пальца на одной руке и два на другой. Ему должным образом прижигали раны, и все равно, у меня сердце холодело от мысли, что это дело рук Эамона, того самого Эамона, за которого я когда-то могла выйти замуж. И неважно, кто именно резал, лично он, или кто-то другой. Именно в его голове родилась идея столь жестокого наказания.
– Варварство, – пробормотала я, бинтуя кисть Альбатроса полоской, оторванной от собственной сорочки. – Месть безумца. – А в голове у меня зазвучал бесцветный, как зима, голос Эамона: «Тебе не нравится, каким я стал? Ты сама в этом виновата, и больше никто». Я вздрогнула.
– Я побывал в шкуре Кузнеца, – заметил Альбатрос. – Помнишь, когда Командир отрезал ему руку, а ты прижгла ее каленым железом. Я тогда от одного вида чуть сознание не потерял. Там было то же самое.
– Ты много выстрадал за своего Командира.
– А ты сама? Ты необыкновенная женщина, Лиадан. Неудивительно, что ради тебя он нарушил Устав.
– Ну уж, этот-то пункт Устава он наверняка нарушал и раньше. Мужчина его возраста не может зайти настолько далеко в отрицании собственной природы, – заметила я, аккуратно завязывая узел.
– Я его чуть не с детства знаю. И никогда не видел его ни с одной женщиной. Ни разу. Самоконтроль, понимаешь. Это для него очень важно. Может, даже, слишком. Но с тобой все было иначе. Ты не боялась противостоять ему. Стоило ему тебя увидеть – все остальное стало делом времени.
Я не ответила, но в душе у меня поселилось смятение. Неужели та волшебная ночь и для Брана тоже была первой? Да нет же, конечно. У мужчин все иначе. Мужчины думают об это меньше, чем женщины, и вообще, у такого, как он, наверняка и раньше было множество возможностей... Я почувствовала, что краснею, и отвернулась от Альбатроса.
– Лиадан? – он говорил очень тихо. – Мы все за тебя болеем, девочка. Мы не можем потерять Командира. Без него мы – никто.
– Ты был очень сильным, – по голосу слышалось, как я устала. – Без тебя я бы просто сдалась.
– Не сдалась бы, ты и сама это знаешь... – Тут его тон внезапно изменился. – Скажи мне правду.
– Какую правду? О чем? – Но я уже знала, что он имеет в виду.
– У меня есть шанс? Насколько я теперь беспомощен? В бою, я имею в виду? Если я не смогу драться, не смогу выбраться из опасного места или добраться туда, где я нужен, – значит для меня все кончено. Скажи мне правду. Как ты думаешь?
– А как ты там вообще оказался? Я думала, что он выполнял свое задание водиночку.
– Так ты знала? Да, он ушел один и предпочел не сообщать нам ничего конкретного, идиот эдакий. Можно подумать, он просто мечтал о том, чтобы Нортвуд его прикончил. И тут мы узнаем, что он уже плывет обратно в Ирландию на маленьком суденышке, а у штурвала стоят люди в зеленом. И мы поняли, что это вряд ли часть его плана. Я пытался изображать из себя героя. Доблестного спасителя. Идиот, еще почище его самого. Но мне почти удалось. Просто Эамон оказался слишком умен, использовал то, что мы друг о друге не знали, и обыграл нас. И вот результат. Ну а теперь, скажи правду.
– Ты сможешь стрелять, но с левой руки. Этому придется учиться заново. Ты сможешь ездить верхом, если будешь постоянно тренировать руки, когда они начнут заживать. Ты не сможешь драться мечом, карабкаться по отвесной стене, не сумеешь задушить человека голыми руками. Но ты сможешь учить других боевым искусствам. И можешь стать врачевателем. Я сама тебя научу. В вашей команде целитель просто необходим.
– Я надеялся, что может быть, ты... – начал он и замолчал.
– Это зависит не от меня, – ответила я. – А от Командира. От того, что он хочет. Альбатрос некоторое время молча разглядывал перевязанные руки.
– А что бы сказал Командир? Он решил бы, что я все еще имею какую-то ценность.
– Думаю, он решит, что тебя лучше оставить. Особенно после того, как я расскажу ему, как ты спас меня и его сына. И как тащил его самого на спине через топи.
Альбатрос посмотрел мне прямо в глаза.
– Это ты нас спасла, – тихо заметил он. – Если бы не твое мужество, мы бы сдохли у Эамона в башне... Ты уверена? Уверена, что сможешь его вернуть?
– По-моему, это ты не позволил мне потерять надежду, – прошептала я.

***
Мы двигались тайными тропами, как когда-то в прошлом, а если парочка всадников отделялась от общей группы, а после снова присоединялась к ней с новой сумкой, или тюком, никто не задавал вопросов. Дело близилось к рассвету, когда мы наконец добрались до большой пещеры и спешились под высокими березами, охранявшими ее низкий вход. Паук помог мне слезть с лошади. Джонни последнюю часть пути путешествовал на спине совсем молодого парня, которого все звали Крыса. Малыш, похоже, вовсе не возражал и внимательно разглядывал меняющиеся вокруг него силуэты и цвета, пытаясь осмыслить увиденное.
– Так, – произнес Змей, когда мужчины, безо всякого приказа разошлись по своим делам – кто к лошадям, кто в дозор, кто готовить еду. – Где нам поместить Командира? Внутри, в пещере?
– Нет, – ответила я, бросив взгляд на крохотные странные лица на притолоке древней двери. – Не здесь. Ты же знаешь, как он... лучше разместить в пещере людей, там все смогут разместиться на ночь и спать в сухости и безопасности. Можете вы соорудить для нас небольшой навес под деревьями, там, с другой стороны, у воды? Сухой, и чтобы не на виду у всех, но так, чтобы он мог сразу, как проснется, увидеть небо. Мне там пригодятся небольшой костерок и светильники, но это позже, и еще я думаю, там стоит выставить часовых. Кроме того мне понадобится помощник.
– Мы все будем помогать тебе по очереди. – Они уже отвязывали Брана и аккуратно спускали его с лошади Выдры, а сам Выдра потягивался и разминал руки, чтобы осторожно спуститься вниз.
– Травы, – сказала я. – Кто-то должен их собрать. Мне необходимо приготовить припарки для раны на голове, и еще целебный отвар. Они и Альбатросу тоже понадобятся. Мне нужна черноголовка. И рута, я знаю, она растет неподалеку и еще не отцвела. Если вы найдете дикий тимьян и душицу, я их истолку в небольшой чашке и поставлю ему в изголовье. Эти травы помогают отогнать тоску. Мы должны напомнить ему, что если он решит не возвращаться, ему придется отказаться от множества прекрасных вещей.
Змей кивнул. Он быстро раздал несколько приказов и Брана переложили на доску и унесли на другую сторону холма. Лошадей увели, вещи распаковали. Тихая организованность сквозила в каждом действии этих людей. Я услышала негромкий голосок Джонни, он очень уверенным тоном говорил нечто непонятное.
– Мне нужно заняться сыном, – сказала я, думая, что хорошо бы тот, кто заботится о нем сейчас, знал, чем можно кормить малышей, а чем не стоит, что для них безопасно, а что нет. – Его совсем закусали... надо приготовить отвар из норичника...
– Он справится, – улыбнулся Змей. – Крыса вырос в большой семье, из него выйдет отличная нянька. Я ему расскажу про норичник. А ты лучше объясни, что тебе нужно для Командира. А потом тебе стоит отдохнуть, и малышу с тобой вместе. Долгая получилась дорога для девушки.
– Это точно. Кажется, я целую жизнь назад уехала из Семиводья. Мы многим тебе обязаны. Змей, откуда ты знал, когда и куда прийти?
– Мы знали, где они с Альбатросом. Мы следили за Шии Ду, постоянно следили, с того самого момента, как Эамон впервые предал друга. Был у него союзник на севере, Командир его знал, тот время о времени помогал нам, предоставлял убежище, пускал на свои земли, когда все остальные гнали. У этого парня с Эамоном было твердое соглашение относительно одного участка земли, так он, во всяком случае, думал. Заплатил за него доброй скотиной, скрепил сделку. А однажды ночью люди в зеленом пришли к его сторожевой башне да и спалили ее до тла, прямо с дозорными. И что хуже всего, у одного из них как раз гостила семья. Жена, дочки маленькие. Почти все умерли от ожогов. Когда Командир об этом услышал, он сказал: «Рано или поздно это должно было проявиться, сын всегда похож на отца». Старый Эамон, папаша этого, он ведь продал своих союзников бриттам.
– Знаю.
– Да уж, должна знать! Короче, сосед Эамона позвал нас на помощь, вот мы и пришли. Разобрались с его отрядом так, чтобы его напугать. Командир не смог устоять, добавил в это дело своего особого стиля – отрезанную руку и все такое в этом духе. Хозяин-то руки давно уж помер. Эффектно, но неаппетитно. Командир так всегда делает.
– Но... – я просто не смогла удержаться, – о вас обо всех, и о Командире расказывают такое... банде Крашеного приписывают жестокости ничуть не лучше того, что ты только что рассказал. Как вы можете судить Эамона, если сами творите то же самое?
Змей нахмурился.
– Мы – профессионалы, – наконец произнес он. – Мы не убиваем женщин и детей. Мы никогда не жжем по ошибке невинных вместе с врагами. Да и вообще, как ты можешь верить в эти россказни? Чтобы сотворить все, что нам приписывают, мы должны были находиться в пятидесяти местах одновременно. Спроси Крысу, какого он мнения об Эамоне Черном. Это у него мать и сестры погибли в том пожаре.
Я оглянулась туда, где на склоне холма огонь слал в рассветное небо длинный язык дыма. Крыса сидел, держа Джонни на одном колене, и быстро двигал пальцами, очевидно, играя в какую-то игру, от которой мой сын в восторге скакал вверх-вниз. Чистая кожа малыша вся была в ярко-розовых укусах болотных насекомых. Крыса умело отвлекал маленькие ручки, не давая им расчесывать волдыри. Я поняла, за что этот парень получил свое прозвище. Глаза у него были посажены очень близко от длинного, острого носа, а широкая улыбка открывала неровные зубы.
– Крыса, он славный парень, – сказал Змей. – Быстро учится, несмотря на дурацкие ухмылки. А теперь иди к Командиру и оставь малыша Джонни ненадолго с нами. Мы тебя позовем, когда придет пора завтракать.
– Ты мне так и не ответил. Откуда ты знал, когда и где появиться?
– Я получил послание. К нам пришел рыжий парень, очень странного вида. Мы и так болтались неподалеку, зная, что они в замке, но не представляя себе, как их оттуда выцарапать, ведь Эамон здорово усилил охрану. Тот парень сказал нам идти к дороге, спрятаться и ждать сигнала. И очень скоро появились вы. Прямо чудеса.
– Пожалуй, – согласилась я, а потом заставила свое усталое тело подняться и пошла на другую сторону холма, туда, где гладкие валуны смотрели на неподвижное озерцо. Туда, где стоячие камни, покрытые столь древними письменами, что даже друидам был неведом их смысл, молча хранили глубокие тайны земли. Проходя мимо них я, кажется, услышала голоса, говорящие мне: «Хорошо. Хорошо». Это место не принадлежало Дивному Народу, с их богами и богинями, их ослепительной красотой и ужасающей силой. В этом месте царили более старые и темные силы. Место Древних, кровь которых текла в моих жилах, если верить легенде о бандите Фергусе и его невесте из Фоморов. Я верила. Я почувствовала в себе эту кровь, прикасаясь рукой к камням на холме. Я ощутила исходящую глубоко из земли дрожь и снова услышала: «Хорошо».
Как же у меня мало времени! Как мало его осталось, чтобы вернуть Брана в этот мир, пока он не погиб от ран, от отчаяния... да просто от жажды. Бран не мог пить. Его люди устроили меж камней навес, натянули парусину, так что можно было смотреть изнутри на спокойные воды озера, или на костерок, горящий меж камней. Он недвижно лежал там на тюфяке.
– За малышом нужно очень следить, костер – это опасно, – предостерег меня один из них. – Мы на всякий случай подняли его повыше.
Но мне нечего было беспокоиться о Джонни. Мне принесли его, он поел, уснул, и я уложила его на постель из папоротника и накрыла одеялом из лисьих шкур. Его собственное, любовно сшитое мной одеяло, осталось в Шии Ду. Когда мальчик проснулся, его унесли. Я время от времени видела его на руках какой-нибудь облаченной в кожу няньки, или в заботливо сплетенном кем-то гамачке, или высоко на чьих-нибудь широких плечах, или рядом с Крысой на ковре из сухих листьев, где он с удовольствием точил новообретенные зубки о черствую корку. Пришлось смириться с тем фактом, что у Джонни внезапно появилось куда больше дядюшек, чем нужно маленькому мальчику. Я не без сожалений оставила его целиком на их попечении. Он был еще очень маленький и совершенно бесстрашный.
Что же до Брана... я не отваживалась рассказать остальным, как же мне жутко. Я положила припарку на рану на голове, и теперь на быстро отрастающих кудрях красовалась аккуратная повязка. Мне помогал Альбатрос, он отказался от отдыха. Змей тоже все время крутился неподалеку. Мы усадили Брана и держали его голову, прикладывая влажную губку к его губам. Но жидкость стекала по подбородку на одеяло, словно сам он утратил всякое желание себе помогать.
– Как долго он протянет без воды? – спросил Альбатрос.
– Может, еще день. – Я старалась скрыть отчаяние, но меня выдавала дрожь в голосе. Я видела, как у Брана запали щеки, как под ярко разрисованной кожей проступили скулы. Я чувствовала, какими костлявыми стали его пальцы, как исхудали запястья, где на сухой бледной коже темнели крылатые насекомые. Я слышала, какое медленное и слабое у него дыхание. Альбатрос не знал, сколько времени Бран провел, скорчившись в каменной могиле, он сам потерял счет дням, проведенным в Шии Ду.
– Я хочу тебя кое о чем попросить, – сказала я Змею, стоявшему у изножья тюфяка.
– Что угодно.
– Я хочу, чтобы ты послал кого-нибудь на поиски моего отца. Его нынешнее имя – Ибудан из Семиводья, но когда-то он звался Хью Херроуфилд, он бритт. Он очень высокий, крепкий, рыжеволосый мужчина. Его ни с кем не спутаешь. Он собирался в путешествие через пролив прошлым летом и уже должен бы вернуться в Семиводье. Он может быть где-то на полпути, должен быть, если его ушей достигли новости из дома. Я знаю, что если кто и может его найти, так только твои люди. И они должны торопиться.
– Считай, дело сделано.
– Спасибо. Позже, я хочу, чтобы все собрались здесь. Мы должны... должны попытатсья вызвать Командира назад. Нам как-то придется дать ему понять, что уходить еще рано, что он здесь очень нужен.
– Я всех соберу. Проси о чем хочешь, Лиадан. Тебе не нужно самой выбиваться из сил. Мы можем быть сильными вместо тебя.
Я ласково коснулась его запястья, там где начинался нарисованный браслет из переплетенных змей, опоясывавший всю его мускулистую руку до плеча.
– Вы и так только это и делаете. И ты, и все остальные.
Я держала свои дурные предчувствия при себе. Я не сомневалась, что мне предстоит именно такая задача, о которой когда-то рассказывал Финбар. Исцеление, которое потребует крайнего напряжения всех моих сил. Но Бран лежал, как мертвый, он глубоко ушел в себя, будто сам, по собственной воле, укрылся в той тесной лишенной света тюрьме, куда его заточил Эамон, словно считал, что «там ему самое место». Я смотрела, как солнце всходит над горизонтом и поднимается все выше. Смотрела и понимала, что он от меня ускользает. Как-то он сказал, что «подходит только для жизни в темноте» и «марш обратно в свой ящик, сученок». И вот поглядите, в критической ситуации он именно это и сделал. Он носит свою темницу внутри себя, и дверь туда крепко заперта. Найти ее и отпереть – значит проложить себе путь сквозь темные воспоминания, сквозь те самые секреты, которые, как он считал, лучше бы похоронить.
И все же я не одна. Возможно, вместе у нас достанет силы вызвать его назад – у всех, кто его любит. Это надо сделать в первую очередь. А второй шаг... я не смогу совершить его без руководства, это такая задача, от которой и самое храброе сердце заледенеет.
Змей ушел. Альбатрос нес вахту у ложа Брана. Я вышла из-под навеса и села у озера меж камней, там где мы с Браном когда-то лежали, обнявшись и позабыв про дождь. Я смотрела в темную воду, и во мне росла уверенность. Наконец я позвала дядю Финбара.
«Дядя? Это я, у меня к тебе просьба».
Здесь, под стоячими камнями, ответ пришел мгновенно, хотя изображение на воде было еле различимым, не человек, а скорее игра света, только намек на то, что там кто-то мог бы быть.
«Лиадан. Значит, с тобой все в порядке».
«Со мной – да, а вот с ним – пока нет. Он ушел глубоко в себя, и я должна знать, права ли я, смогу ли я отыскать его снова. Я думаю, ты как раз об этом и говорил когда-то, и я собираюсь сделать это. Но мне страшно, дядя. Я ужасно боюсь того, что мне откроется».
Силуэт на воде серьезно кивнул.
«Будь осторожна, дочка. Он станет использовать против тебя всю свою силу, а он неимоверно силен. Он станет сражаться с тобой за каждый шаг. Тебе предстоит жестокая борьба, ведь тебе придется разрушить оковы его сердца, обнажить его. У него на душе много боли, а он не хочет ею с тобой делиться. Он – замерзший ребенок, он прячется в тюрьме из забытых снов. Найди его, возьми за руку и выведи из мрака».
Мне стало жутко. Он говорил, как гость из Иного мира.
«Я это сделаю».
«Если бы я мог, я бы помог тебе, детка. Но ты должна сделать это сама. И начать надо немедленно. Чем дольше ты ждешь, тем дальше он уходит, и скоро у него не будет пути назад».
По воде пошла рябь, и он исчез.
Я позвала Змея, он тут же пришел и сел под навесом рядом с Альбатросом.
– Итак, – сказала я. – Думаю, лечение будет состоять из двух частей. Во-первых, нам надо вызвать его оттуда, где он прячется. Во-вторых, его надо излечить и заново собрать его личность, чтобы он смог продолжать жить с нами. С первой частью вы мне поможете. Вторую я должна выполнить одна.
– Времени почти не осталось, – тихо заметил Альбатрос.
– Знаю. Все нужно сделать до заката, иначе он от нас уйдет. Зови людей прямо сейчас, я объясню, что нужно делать.
– Лиадан, – неловко начал Змей, – ты же знаешь, он бы страшно разозлился.
– И что ты хочешь, чтобы я сделала? Оставила его умирать от жажды? Позволила ему заблудиться в каком-то невидимом для нас месте и погибнуть? Или, может, помочь ему маленьким остреньким ножичком? Ты считаешь, что именно так я должна поступить?
– Никто из нас тебе этого не скажет, разве что сам Командир. Если бы он смог увидеть, что мы затеваем, он бы сам лично перерезал себе горло. Мы все за тебя горой, Лиадан. Просто никто из нас не хочет потом объяснять ему все это, когда он вернется, вот и все.
– Я сама ему все объясню. А теперь иди, собери людей.
Мы сидели рядом с Браном и ждали. Он не двигался, лицо его было бледным и спокойным, словно он просто спал. Он не подавал никаких признаков жизни, только грудь слегка вздымалась и опускалась. Пальцы были вялые и холодные, я накрыла их одеялом, все еще сжимая его руку в своей, думая, что, возможно, где-то глубоко-глубоко, он ощущает это прикосновение и знает, что я не отступилась.
Мужчины подходили поодиночке и парами, неслышно, несмотря на тяжелую обувь. Почти все они были вооружены. Все носили странные атрибуты, сообразно кличкам – шкуры, перья и украшения, отличительные знаки, составлявшие их гордость. Все были очень серьезны. Они молча собрались вокруг тюфяка. Кто сидя, кто на корточках, кто стоя. Пришли не все, даже сейчас дозоры были необходимы.
– Отлично, – сказала я. – Он может нас слышать, не сомневайтесь. Он очень серьезно ранен в голову, но случалось, люди поднимались и после худших ранений, а он сильный, вы и сами это знаете. Но он не может глотать, а без воды долго не проживешь. Мы должны его разбудить.
– А что если он не хочет просыпаться? – Это спросил высокий, темнобородый мужчина. Волк. Раньше я его не слышала, говорил он гортанно, с сильным акцентом.
– В том-то и дело, – ответила я. – Он считает, что недостоин к нам вернуться. Мы должны убедить его в обратном. Он должен понять, как вы цените его, ему нужно напомнить про все то добро, что он для вас сделал, сказать, как много это для вас значит. Нужно заставить его понять, как много он дал в своей жизни и как много еще может дать. И сделать это можете только вы.
Они начали переглядываться и неловко переминаться с ноги на ногу.
– Мы воины, – сказал Крыса. Он держал Джонни у плеча и поглаживал его по спинке. – Мы не ученые, не поэты.
Еще один извиняющимся тоном произнес:
– Даже и не знаю, что мне сказать.
– Помните мои сказки?
Они закивали, заулыбались.
– Ну так вот, это то же самое, только гораздо короче. Каждый из вас должен рассказать небольшую историю. Историю Крашеного. Мы будем делать это по очереди. И эти истории станут звать его назад. Давайте же, это так просто! – Я заметила лукавый взгляд Альбатроса и почувствовала: он видит, что вся моя уверенность не стоит и ломаного гроша. В душе у меня зародился холод и страх, а вдруг у нас ничего не выйдет. Их лица, между тем, начали загораться надеждой.
– А неплохо звучит, – сказал один из них восхищенно. – Это же надо такое придумать! Ты редкая девушка. Можно я буду первым?
– Конечно.
Истории были очень разные. Жестокие, забавные, трагические. Например, история о том, как Бран спас Пса от рабства на корабле, и как, по словам Змея, – пусть Пес уже и умер, – он несомненно вернул Командиру долг. Ведь не стукни меня тогда Пес по голове в Низинке, я никогда бы не встретила Крашеного и не было бы на свете Джонни. А еще, добавил Змей, теперь, когда у Командира есть я и сынишка, он должен быть полным идиотом, чтобы не желать просыпаться. Потом еще звучали истории с севера и истории с юга, из Британии, из Арморики, из Уэльса. Истории, рассказанные и норвежцами, и ольстерцами, и галлами. Истории самые разнообразные. Но в них было много общего. В каждой из них Крашеный протягивал руку помощи ничтожеству, человеку без места в этом мире, и предлагал ему новую жизнь, новых друзей, Устав и цель в жизни. Альбатрос рассказал свою собственную историю, полную крови и утрат, тоски и безнадежности.
– Ты вернул меня к жизни, когда я собирался было свести с ней счеты. Ты подал мне руку, когда я готов был сдаться и дать тьме поглотить себя. Теперь я стою у тебя на пути. Я заклинаю тебя, остановись, возвращайся. Твой труд еще не закончен. Ты нужен нам, дружище. Теперь моя очередь звать тебя назад.
Мы плели нашу сеть из слов весь день. Сеть получилась крепкая, славная, как и создавшие ее люди. Приближался закат.
– Послушай Альбатроса, – сказала я, сдерживая слезы. – Послушай нас всех.
Я сказала им, что Бран все слышит. Теперь я начала в этом сомневаться, поскольку, как я ни старалась, мне не удавалось уловить ни одной его мысли, ни единой картины. Даже если он еще не ушел, он установил мощнейшие барьеры.
– Бран, – позвала я тихо, гладя его по освещенной солнцем щеке. – Мы любим тебя. Мы твои друзья. Мы твоя семья. Вернись к нам. Вернись из своей темноты. Выйди из тени, сердце мое.
Альбатрос слегка взмахнул перевязанной рукой, и люди по одному начали подходить, касаться руки Брана или брать его за плечо. Я видела – то один, то другой торопливо смахивали слезы.
А потом они все ушли, кроме Альбатроса и Крысы. Я взяла Джонни на руки и вышла наружу, к костру, чтобы его покормить, и тогда позволила себе расплакаться. Пока я там сидела, вернулись Змей и Волк, они сменили на Бране одежду и обтерли его тело. За работой они вели веселую, деловую беседу о каком-то оружейнике с севера, который изобрел новый способ закалки железа, о том, какие славные, добрые мечи он теперь кует и как дорого может запросить за свое превосходное оружие. Я знала, они говорили все это для Командира, я оценила их усилия. Но я так устала! Я была больна от усталости и полна невыразимой печали. Я закрыла глаза, прямо там, где сидела. И тут на меня накатил кошмар – вокруг сжимались стены, стояла абсолютная темень. Ни времени, ни пространства, ни единого звука, только биение сердца, мое затрудненное дыхание и страх. Страх, что Дядя снова меня побьет! Боль в спине и в ногах от последнего раза еще не утихла, и руки еще болели после того, как он заставил меня держать над головой тот камень... Я был слишком слаб и уронил его... а в кровоподтеках от ремня я сам виноват, поскольку наказывают тебя, только если ты слабак... у меня текло из носа, я невольно шмыгнул им, и сердце тут же испуганно заколотилось... ни звука, таково правило... ни звука, или тебя ждут еще большие неприятности... как же тяжело не плакать, когда обмочился, когда тебе жарко и хочется пить... тебе страшно, а никто не идет... И все что ты можешь сделать – это считать в уме до десяти, снова и снова... Ты все ждешь и ждешь, что она придет за тобой, потому что может быть... о, только может быть!.. если ты будешь достаточно храбр, она все-таки вернется, даже сейчас...
Я резко пришла в себя, у меня кружилась голова и ухало сердце. Этот ужас был таким реальным, будто я сама сидела в том маленьком темном закутке. Я моргнула и заставила себя дышать медленнее, заставила себя смотреть на неподвижную воду озера, на серо-зеленые ивы в закатном свете. Почувствовала теплый вес малыша на руках.
– Лиадан? – Альбатрос уже стоял рядом со мной, его черты расплывались в полутьме. – Все в порядке?
Я кивнула.
– Да. Он все еще здесь, Альбатрос. Недалеко. Почти на поверхности, но слишком испуган или почему-то слишком стыдится выйти. Он слышал нас, теперь я это знаю.
– Откуда ты знаешь? – изумленно спросил Альбатрос.
– Я... я слышу его мысли. Если он позволяет, я могу разделять его чувства и воспоминания. Это дар и проклятие одновременно. Это может помочь мне добраться до Командира и убрать возведенную им вокруг себя стену. Но мне нужно знать. Мужно понимать, что заставило его вот так вот спрятаться. Я думаю... думаю, что бы это ни было, оно произошло, когда он был еще очень молод. Даже, скорее, мал. Он хоть когда-нибудь рассказывал?..
– Только не он. Он жил по Уставу. Ни прошлого, ни будущего. Ни слова не сказал. Казалось, он уже родился взрослым. Жаль, что я не могу помочь.
– Неважно, – сказала я. Сердце у меня упало. – Я просто должна сделать все возможное, чтобы до него достучаться. Сегодня ночью меня нельзя беспокоить. Я уложу Джонни спать под навесом, а потом вы должны уйти. Все.
– Я останусь сторожить.
– Ох, Альбатрос, да с твоими руками тебе бы в лазарет, под присмотр надежных лекарей! Ты слишком много на себя взвалил. Поспи хоть чуть-чуть.
– А ты сама? Твои силы не бесконечны. – Он положил руку мне на плечо. – Знаешь, мы ведь о тебе позаботимся. Если он... мы позаботимся и о тебе, и о мальчике.
– Прекрати, – закричала я. – Не смей так говорить! Он выживет! Не смей сдаваться!
Воцарилось молчание. Потом Альбатрос сказал:
– Вы с ним созданы друг для друга. Оба неспособны на поражение. И из парня вашего без сомнения вырастет великий вождь. А как же иначе? Пойду скажу им принести тебе немного поесть, а потом мы сделаем, как ты просишь. Но охрана тебе необходима. Не повредит. Все равно сегодня ночью никто не будет спать.
Я хотела услать их всех в пещеру, чтобы мы оказались одни в месте, где свершилась наша судьба, у темного озера, под безлунным небом. Здесь клубились древние силы, я чувствовала их присутствие в полумраке и думала, что этой ночью многое должно измениться. Я считала, что в темноте Бран может, наконец, протянуть мне руку, как уже было однажды. Я тогда смогу схватить ее и не отпускать до рассвета.
Но оказалось, здесь не место одиночеству и отчанию, здесь царит братство. Змей принес еды и эля, настоял, чтобы я устроилась у огня и поела. А потом, пока я сидела на плоском камне с миской похлебки на коленях, из темноты ко мне поодиночке молча подходили другие. Теперь, услышав его историю, я новыми глазами взглянула на Крысу. Пожар, устроенный людьми Эамона, принес ему много горя. Паук и Выдра не пришли, их вообще весь день не было видно.
– Я вот что хотел спросить, – неуверенно заговорил Змей.
– Да?
– Положим, ты сотворишь чудо, и он выкарабкается. Проснется, сядет и спросит «где это я?». Как ты думаешь, он сможет жить после всего, что произошло? А что делать с мальчишкой? Он хочет тебя, ты хочешь его, но он ни за что не согласится, чтобы ты жила здесь с нами. Это не жизнь для леди, да и для малыша тоже. Он никогда не станет вами так рисковать. И никогда не бросит этой жизни. Он больше ничего не умеет, он в этом весь. Ты как, планируешь вылечить его и ускакать обратно домой? Уж это точно будет слишком жестокий конец.
– Ты меня серьезно спрашиваешь?
– Может, и нет. Мне не кажется, что ты на такое способна. Но ты же знаешь, какой он. Он сам не даст тебе остаться. Лично соберет твои вещички, отошлет домой, а потом станет искать скорой смерти. Помяни мое слово.
Воцарилась тишина. Альбатрос бросал быстрые взгляды то на меня, то на Змея. Казалось, он тоже хочет заговорить, но не решается.
– В чем дело, Альбатрос? – спросила я.
– Я вот тут подумал... – осторожно начал он.
– Ну так валяй, рассказывай, – Змей был весь внимание. – Если у тебя есть план, давай, излагай. Времени мало.
– Да какой там план. Так, мыслишка. Она крутилась у меня в голове все то время, что мы шли через эту Богом проклятую трясину. Стоило мне лишь раз об этом подумать, и я уже не мог отвязаться от нее. Я понимаю, мы не можем просто взять и вернуться обратно в мирную жизнь, стать фермерами, рыбаками и тому подобное. Но и у нас есть определенные навыки. Мы знаем морское дело, разные уловки, умеем хорошо драться. Мы научились планировать и совершать рейды. Мы знаем такие способы проникнуть в стан врага, которых никто другой и вообразить себе не может. Мы обладаем собственными методами решения всяких щекотливых проблем и сбора информации. Многие лорды и здесь, и за морем, наверняка, готовы звонким серебром и доброй скотиной заплатить, чтобы их людей обучили всему этому.
Альбатрос снова меня поразил. Волк слушал, округлив глаза от изумления.
– Где? – резко спросил Змей. – Ни в одном уголке Ирландии нас не примут больше чем на день-два. Попробуй только где-то обосноваться, и ты оглянуться не успеешь, как какой-нибудь оскорбленный лорд примчится к тебе с факелами, чтобы сжечь твой лагерь и зарезать тебя посреди ночи. Нам всегда приходилось их опережать. Постоянно находиться в движении. Даже в этом месте небезопасно, если остаться здесь надолго.
Я откашлялась.
– Бран как-то сказал мне... он сказал, что у него есть средства. Сказал, что есть одно место... Где это место?
– Я ничего об этом не знаю, – ответил Змей. – Наш Командир не из тех, кто способен осесть на одном месте. – И они с Волком одновременно посмотрели на Альбатроса.
– От Лиадан у нас нет секретов, – тихо сказал Альбатрос. – Она своя.
Змей на секунду задумался, потом кивнул, а Волк одобрительно замычал.
Альбатрос повернулся ко мне.
– Значит, Командир тебе сказал, – произнес он и посмотрел через плечо на неподвижное тело под навесом.
– Да. Очень давно. Что это за место, Альбатрос?
– Остров на севере. Дикое, неприветливое место. Его легко охранять. До него сложно добраться. Там по-своему красиво. Там можно построить лагерь. Туда могут приезжать люди, там их можно учить.
– Словно остров из твоей сказки, – без выражения произнес Змей. Мысли его явно летели впереди слов. – Помнишь, остров той воительницы? Как ее там звали? И вы с мальчиком там тоже сможете жить. Как в сказке.
– Я вам сразу скажу, что у меня нет никакого желания повторять подвиги Скатах, или же ее дочери, – сухо заметила я. – Но ты прав. Что бы ни случилось, я собираюсь остаться с ним.
– Какой лорд заплатит добрым серебром таким как мы? – спросил Крыса. – С нашей-то репутацией! Все эти лорды, разве они не должны быть очень осторожны, когда выбирают союзников? Ни один из них не станет доверять подобному предприятию. – Слова его были полны сомнения, но в глазах загорелась надежда.
– Ну, что до этого, – медленно произнесла я, – думаю, со временем, ваше предприятие завоюет себе доверие. Главное – начать. Под покровительством уважаемого вождя. И, наверное, при поддержке дополнительных средств, это еще стоит обсудить. Мой брат, возможно, предоставит вам и то, и другое.
– Твой брат? – Альбатрос удивленно приподнял бровь. – Лорд Семиводья? Открыто станет иметь дело с такими как мы?
Я кивнула.
– Мне так кажется. Как-то брат упомянул, что ему нужны особые услуги. И он, без сомнения, понимает ценность того, что вы можете предложить. Именно выполняя задание брата, Бран и попал в плен. Шон передо мной в долгу и за это, и за... еще одну услугу. Думаю, он согласится.
Змей присвистнул.
– И вы можете копнуть шире, – продолжила я. Идея воодушевила меня. – Любой армии нужны хирурги и лекари, астрологи и навигаторы, а не только воины. И мужчины должны понять, что в жизни существуют не только убийства и разрушения. У меня нет ни малейшего желания быть единственной женщиной на этом острове.
– Женщины? – зачарованно повторил Волк. – Там будут женщины?
– Не понимаю, почему бы и нет, – ответила я. – Они населяют добрую половину земли. – Мужчины посмотрели на Брана и начали переглядываться.
– Надо работать, – сказал Змей, поднимаясь. – Думать, планировать. Я пойду, пересскажу все остальным. Ну и поворот. Но кто с ним об этом поговорит?
– Возможно, вам стоит тянуть жребий, – предложила я.
Мужчины уже шли к главному лагерю и по дороге жарко спорили. Мы остались вдвоем с Альбатросом. Энтузиазм и приподнятое настроение внезапно исчезли. Прежде чем заглядывать в будущее, необходимо выиграть сегодняшнюю битву.
– Альбатрос, – произнесла я. – Сегодня новолуние.
Он молча кивнул.
– Если я не смогу достучаться до него сегодня, то все пропало. Лучше оставь меня сейчас. Не зажигай огня. Пусть костер тоже потухнет.
– Ну, если ты так уверена...
– Я уверена. Обещаю, если что, я позову. Но не пускай ко мне остальных. Меня нельзя отвлекать, иначе я могу его потерять.

...

Medik: 22.11.10 09:37

Katusha, Vetter! Cпасибо за 29 главу.

...

Veresk: 22.11.10 09:50

Ох-хохо, чего ж там Бран такого сделал-то? Надеюсь, хоть в следующей главе выяснится, а не затянется на две. В конце концов осталось только три главы и усё.

Кatusha, Веттер, спасибо!

...

Нюрочек: 22.11.10 10:02

Спасибо. Нетерпеливо подпрыгиваю в ожидании развязки, ХОРОШЕЙ развязки. Ничего другого не хочу.

...

Мечта: 22.11.10 11:29

Спасибо преогромное!!!
Никакой перевод не жду так сильно,ох и зацепил!

...

ciringa: 22.11.10 12:44

...

katusha: 30.11.10 03:50

 » Глава 30

Перевод katusha правка vetter
Он захватил лампу и ушел далеко за кострище, оставив меня в темноте. Джонни спал. Я обняла Брана, и легла на тюфяк, голова к голове, лицом к нему. Дыхание его было неровным, перед каждым вдохом возникала бесконечноая пауза. Каждый раз что-то все же заставляло его делать это усилие. Я закрыла глаза и замедлила собственное дыхание, теперь мы вдыхали и выдыхали в такт... вдох... выдох... жизнь... смерть... и я заставила себя пройти по тропе времени, по секретным ходам и извилистым переходам памяти. Я изо всез сил пыталась найти его в этом запутанном лабиринте. И вот, наконец, он он неуверенно отступил, пропуская меня сквозь завесу теней, через покрывала тьмы...
«Нет воздуха, нечем дышать, сердце бьется, кровь стучит в висках, теряю контроль, больше не могу... один, и два, и три, четыре, пять и шесть... сколько еще, сколько еще до следующего раза... сколько еще до света... не пытайся искать его здесь в закутке, в темноте... он давно ушел... давно ушел...»
Мысли затихли, потерялись. Я проникла еще дальше, глубже в тень. «Скажи мне. Расскажи.» – Мой разум словно слился с его, стал частью его самого, мое тело стало пустой оболочкой. – «Покажи мне».
«Сказку. Расскажи сказку. Длинную сказку, на много ночей. Жил был на свете мальчик, он пошел по кривой дорожке... он думал, что знает куда идти... четыре, пять, шесть... но он потерялся, заблудился в темноте и никто не пришел за ним... он блуждал и падал... падал все вниз и вниз...»
«Я буду держать тебя за руку, неважно, куда ты идешь, неважно, кто ты, – сказала я. – Я никогда не отпущу того, кого люблю, до конца времен и дольше. Посмотри наверх, сердце мое. Посмотри вверх и ступай к свету. Выходи ко мне».
«Псу выпустили кишки. Эван был такой сильный, а перед смертью стал совсем беспомощный. Альбатроса заперли там наедине с мясником. Все эти люди пошли вслед за ним, и наградой им стали боль и смерть. Они пошли вслед за ним в тень... столько погибло... тяжкая доля... считать их... считать камни в Шии Ду, считать метры тьмы над его головой, они тянут все вниз и вниз... мерзкий ублюдок, недостойный надежды... беги от него прочь, его прикосновения несут смерть... его любовь – это проклятие...»
«Когда будешь считать, считай звезды, сердце мое. Сколько звезд на небе глядит на нас, когда мы счастливы в объятиях друг друга? Сколько сверкающих рыб в озере, где я купаю нашего сына и слышу, как его счастливый визг звенит в чистом воздухе? У тебя в ту ночь под дождем получился прекрасный маленький лососенок. Сколько раз стукнет сердце, как быстро помчится кровь, когда мы наконец коснемся друг друга, и снова коснемся, и дыхание наше сольется в один томительный жаждущий вздох? Посчитай все эти вещи, сердце мое, ведь они до краев полны жизнью и надеждой».
«Надежда... этому мужчине надежда заказана. Только тронь его, и он утащит тебя к себе в свою конуру, во тьму. Слова кружатся вокруг него, как сухие листья, шепчут в темноту... он их не слышит...»
Он снова уходил от меня, ускользал из рук, летел вниз, по темному длинному пути к укрытию, глубоко внутри себя. Как мне его догнать? Как найти, теперь, когда его снова скрыли тени? Я собрала все свои силы и потянулась за ним. «Сказка. Расскажи мне сказку. Про мальчика. Про мужчину. Он отправился в путешествие. Расскажи».
Когда ответ наконец пришел, он был еле слышен. Но он рассказал мне сказку. Свою собственную историю.
«Рассказать. Рассказать историю... Жил был мужчина, и они прекратили его бить, и кто-то в зеленом толкнул его в дыру глубоко в земле и запер дверь. Там темно. Очень темно и тесно. Но он должен держаться, потому что... потому что... он и сам не знает, почему, просто должен. Он знает, как держаться, он уже проделывал это раньше. Снова и снова. Считать, чтобы не думать ни о чем другом. Считать: один, два, три... Вот малыш, он подпрыгивает на ее руках вверх-вниз, ему это не нравится. Она бежит и плачет, и от этого он тоже начинает плакать. Потом она говорит: “Все хорошо, Джонни. Теперь ты должен свернуться калачиком и сидеть тихо-тихо. Совсем недолго, солнышко мое. Я вернусь за тобой, как только смогу. Не бойся. Просто не двигайся и молчи, что бы ты ни услышал”. Она кладет его в яму и закрывает дверь. Большой палец у него во рту, рука закрыла голову, коленки подтянуты к груди, сердце грохочет. “Один, два, три, – считает он, слыша снаружи стук и крики, чувствуя запах гари и крови. – Пять, шесть, семь. – Он повторяет эти цифры снова и снова, как заклинание. – Один, два, три... Один, два, три...” Так темно. Так долго. А потом... а потом...»
Мысли стали неразборчивыми и пропали. Я чувствовала такую слабость, будто с утра до ночи махала мечом. В голове шумело, руки дрожали, глаза были полны слез. Я поднесла холодную руку Брана к губам.
– Хорошо,– дрожащим шепотом проговорила я. – Это уже кое-что. – Но я ничего не могла понять. Его мать что, бросила его много лет назад? Та самая Марджери, о которой мама говорила с такой любовью и уважением? Как это могло случиться?
«Расскажи мне еще», – мысленно умоляла я и пыталась заставить его почувствловать, что каким бы ни было его прошлое, в настоящем мы любим его и он нам нужен. Будь это Шон, Конор или Финбар, я передала бы подобное сообщение мгновенно. Я могла бы дотянуться до отца, до Ниав, даже до Альбатроса, правда это было бы сложнее, и они почувствовали бы только облегчение и некое ощущение благополучия и не знали бы, что это дело моих рук. Именно так я работала с сестрой в Шии Ду, когда отчаяние едва не сломило ее. Но Бран, даже израненный, обладал необоримо сильной волей, и он сражался со мной, как и предсказывал Финбар. У меня уже совершенно не осталось сил.
«Выходи!»
У меня зашлось сердце. Древние пришли мне на помощь! Их голоса, тихие, но мощные, звучали из глубин земли.

«Выходи из тьмы. Неужели ты допустишь, чтобы твой сын рос без отца, а жена горевала одна? Неужели ты бросишь своих людей на произвол судьбы? Выходи, прими этот вызов!!!».

– Не слушай их!
Я подпрыгнула, непроизвольно сжав руку Брана. Это был совсем другой голос, и его обладательница стояла в изножье тюфяка. Хозяйка леса, с мертвенно белеющим в темноте лицом, в иссиня черном плаще. Огненноволосый мужчина стоял рядом с ней, его волосы горели жутким, неестественным светом. Лица их были суровы, глаза глядели холодно. Я увидела их, вспомнила, как они сердились, когда я отказалась дать им обещание, и задрожала. Бран был совершенно беспомощен, и тут же лежал мой сын, а защитить их было некому, кроме меня.
– Не слушай эти голоса! – повторила Хозяйка Леса. – Они ведут в никуда. Они стары, глупы, они принадлежат древним, испорченным существам, народу пещер и скал. В их словах нет смысла.
– Простите меня, – дрожа произнесла я. – Думаю, это мои собственные предки, поскольку люди Семиводья пошли от смертного и девушки из рода Фоморов. Те, кого вы зовете испорченными, пытаются помочь мне. У нас очень мало времени. Если вы не собираетесь мне помогать, я вынуждена попросить вас оставить это место.
Брови мужчины изумленно поползли вверх. Он попытался заговорить, но она прервала его.
– Лиадан, – сказала она, и в голосе ее слышалась боль. – Этот мужчина умирает. Ты не сможешь вызвать его назад. С твоей стороны жестоко не давать ему уйти. Он мечтает о покое. Он сломлен, изранен, он не подходит дочери Семиводья. Он не сможет защитить ребенка. Позволь ему уйти и возвращайся в лес.
Я сжала зубы и промолчала.
– Следуй за нами, доченька. – Когда мужчина заговорил, маленькие язычки пламени стали то тут, то там зажигаться на его волосах и одежде, так что он весь засиял золотым светом. Он осветил серое лицо Брана, и тот показался мне почти здоровым. – Темные силы тянутся к твоему сыну. Многие готовы сделать все, что угодно, чтобы он не выжил. Мы можем защитить его. Мы сделаем так, что он вырастет сильным телом и духом, готовым к задаче, уготованной ему в будущем. Ты должна вернуться, иначе...
Я увидела, как в его изменчивых глазах промелькнула ужасная мысль, и быстрее молнии вскочила и схватила спящего Джонни на руки.
– Вы его не заберете! – воскликнула я, полным страха и гнева голосом. – Дивный вы народ, или не Дивный, но сына моего вы не украдете, вам не удастся оставить мне какого-нибудь подкидыша! И вы не станете отмахиваться от его отца. Они мои! Они оба мои, и я сохраню их обоих. Я не идиотка. Я знаю об опасности. Я знаю о леди Оонаг и... и...
Я снова вернулась на тюфяк, где могла укрыть свою маленькую семью руками, где могла построить вокруг нас троих мощную стену любви.
– С нами все будет в порядке. Мы сумеем защитить друг друга, – в моем голосе звучал вызов. – Я это знаю. У нас здесь много зашитников. А что до пророчества... если ему суждено сбыться, оно сбудется независимо от моих действий. Все произойдет как должно.
Я говорила, а воздух вокруг меня все сгущался, и ночь, и так уже темная, становилась все непрогляднее. Я почувствовала внутри волну холода, неимоверного, пробирающего до костей, смертельного холода. Рядом с тюфяком возник кто-то еще и теперь стоял и ждал. Мне показалось, что в темноте я могу разглядеть свободный плащ и широкий капюшон, а внутри этого капюшона, там, где полагается быть лицу... только древние белые кости с черными дырами глаз.
– Ты можешь попытаться спорить с нами, – торжественно заявила Хозяйка Леса. – Но ты не в силах противостоять ей. Раз уж она за ним явилась, значит, он должен идти. Пришло его время. Она заберет его у тебя, как бы сильно ты ни держала. Отпусти его, Лиадан. Позволь его сломленному духу стряхнуть с себя мишуру жизни. Тобой сейчас движет не любовь, а эгоизм и жестокость. Черная гостья ждет. Она даст ему долгожданный отдых.
Я заскрипела зубами, сморгнула слезы. Мой голос, когда я смогла заговорить, звучал еле слышно:
– Это неправда. Он еще не может уйти. Он нам нужен. Я смогу его удержать. Смогу.
Темная фигура переместилась, и я краем глаза увидела ее протянутую руку – одни кости да жилы.
– Ступайте прочь! – выдохнула я. – Уходите отсюда. Оставьте нас в покое. Мне все равно, кто вы такие, или что вы такое. И мне плевать на вашу силу и ваши требования. Я – целительница! Мать долго и любовно обучала меня этому искусству. Этот человек не умрет, этого не будет, пока я его обнимаю. Пока я могу согреть его сердце теплом своего собственного, он меня не покинет. Вы не можете его забрать! Он мой!
Фигура в капюшоне не исчезла, она продолжала манить своими костлявыми пальцами. И тогда я начала петь. Я пела очень тихо, словно укачивая ребенка. Я снова и снова повторяла свой коротенький мотив, а мои пальцы все гладили колючий ежик волос на разрисованном черепе моего неподвижного воина. Я все глядела в темноту, с вызовом в усталых глазах, и мысленно повторяла: «Он мой. Вы не получите его».
– Идиотка, – пробормотал ярковолосый лорд. – Жалкая смертная! Подумать только, что от них столько всего зависит.
Однако леди смотрела на меня, словно что-то обдумывая. Я задумалась, почему они просто не использовали свое колдовство, чтобы заставить меня отдать ребенка, или не убили Брана сами, или... в самом деле, почему же они сами не прогнали всех до единого Бриттов с Островов, раз уж им это так надо? Джонни во сне засопел, потом сладко вздохнул.
– Ты права, дочка, – сказала Хозяйка Леса. – Все произойдет как должно. Твой выбор, возможно, приведет к тому, что мы заплатим за это кровью и тьмой. Ты понимаешь так мало, что не можешь знать, кому верить, поэтому твои решения ошибочны. Но это твои решения, а не наши. Наше время почти истекло, именно вам, людям, предстоит предопределять дальнейшие события и влиять на ход этого цикла. Что бы ни случилось, мы падем и вынуждены будем скрыться, как до нас сделали Древние. Для сыновей и дочерей твоих внуков мы станем лишь воспоминанием. Ты сейчас кладешь начало очень долгой дороге, Лиадан. И мы не можем выбирать за тебя.

«Проснись! – закричали, запели, загудели голоса земли, глухие от груза прожитых веков. – Проснись, воин!»

На глаза мне навернулись слезы, и я прошептала в ответ:
– Я разбужу его. Честное слово. – Я снова повернулась к высоким существам, застывшим предо мной в темноте. – Я уже сделала свой выбор, – твердо произнесла я.
– На твоих руках будет кровь собственного сына! – Гневный голос огненноволосого лорда, казалось, загремел, как гром небесный, а спящий малыш даже не пошевелился. – Ты слишком многого хочешь. Ты хочешь больше, чем сможешь удержать. – Он стал бледнеть и растворяться в воздухе, пока от него не остались лишь бледные язычки пламени.
– Это долгая история, – произнесла Хозяйка Леса. – Мы думали, что она будет проще. Но узор постоянно ветвится. Мы не думали, что дети Семиводья покинут лес. Твоя сестра оказалась испорченной. А ты просто упряма. В тебе слишком много от твоего отца. Значит, нам придется ждать дольше, чем мы рассчитывали. Но ты увидишь, как все повернется, Лиадан. Ты поймешь, что этой ночью жестоко ошиблась.
Она постепенно растворялась в воздухе, а я плакала. Плакала, поскольку знала, что я должна делать, а ее слова возродили во мне жуткий страх и давящее чувство вины, которые я пыталась подавить в себе с того самого момента, как поехала в Шии Ду, с той минуты, как впервые почувствовала, что Бран в беде и нуждается в моей помощи. Что если я все же ошибаюсь? Что если мое упрямство принесет смерть моему сыну и вновь навлечет зло на народ Семиводья? Кто я такая, чтобы отвернуться от предупреждения самой Хозяйки Леса?
И тут я кое-что почувствовала. Легкое давление на мою руку, все еще сжимавшую ладонь Брана, словно его пальцы еле уловимо пытались обвиться вокруг моих. Мне это показалось? Его рука снова стала вялой и неподвижной. Наверное, это просто двинулся Джонни, который теперь свернулся клубочком на тюфяке, под боком у своего отца. Но нет, я была уверена, я была почти уверена, в том, что почувствовала. Я не могу сдаться. Я не сдамся. Я должна начать сначала, прямо сейчас, поскольку время бежит быстро, и дыхание Брана, кажется, замедлилось и ослабело – дыхание человека, мерно идущего своей последней тропой. Фигура в капюшоне отступила, но я чувствовала, что она все еще ждет там, в темноте. Наверное, она может позволить себе быть терпеливой, ведь, в конце концов, она получит своё, не так ли?
– Помогите мне! – прошептала я, и голоса вернулись, зазвучали глубоко и уверенно:

«Выходи из тени, воин. Твое задание еще не выполнено. Выходи из тьмы».

Я снова закрыла глаза.
«Расскажу... Расскажу историю... вот мальчик, он уже подрос. Он весь в синяках от побоев. Это потому, что он дурной, поганое отребье, которое все время нужно наказывать. Так говорит Дядя. Когда Дядя очень сердится, он запирает мальчика в подпол. В подполе очень темно. И тесно. Все теснее, по мере того, как мальчик растет. Он научился вести себя очень тихо. Он считает про себя. Он научился не плакать, не шмыгать носом, не двигаться, пока не откроется крышка и в подпол не польется яростный, ослепительный свет. Тогда его, скрюченного и вонючего, вытаскивают на свет и снова наказывают.
Там есть женщина. Мужчина бьет и ее тоже, и еще они занимаются ЭТИМ, хрипящим, толкающимся, липким, потным ЭТИМ. Дядя заставляет его смотреть. Дядя заставляет его смотреть на множество разных вещей. Мальчик клянется себе, что никогда не станет ЭТИМ заниматься. Это дурное дело, бездумное, животное, темное, как ужас там, в подполе. Если он будет ЭТИМ заниматься, то сам станет, как Дядя. Еще там какое-то время жила собака. Приблудилась холодной ночью и решила остаться. Шелудивая, тощая, с дикими глазами. В ту зиму мальчику было тепло спать, он зарывался в солому позади дома с собакой в обнимку. Днем собака ходила за ним по пятам, тихо, как тень.
Одним прекрасным весенним утром Дядя избил собаку за то, что та гоняла кур, и она умерла у мальчика на руках. Когда мальчик хоронил собаку, он дал клятву. Он поклялся, что став мужчиной, следующей зимой, или через одну, он сделает то, что должен, и уйдет отсюда. Уйдет и никогда не оглянется назад».
Я чувствовала, как по щекам у меня текут слезы, как намокает повязка на голове у Брана.
«Держись, сердце мое.» – Услышит ли он мой молчаливый зов там, среди теней? – «Я здесь, рядом, я обнимаю тебя. Ты нужен нам здесь, Бран. Возвращайся. Все черные сны миновали».
И слабо, почти неслышно, до меня долетел ответ. Как вздох, как шелест, как кусочек мысли.
«... Лиадан... не уходи...»
И тут у погасшего костра вспыхнул свет, раздались шаги, и Бран снова исчез, его внутренний голос умолк, наша тонкая связь прервалась. Я в ярости вскочила на ноги и, пошатываясь, вышла из-под навеса. Я и понятия не имела, ни как долго сидела без движения, ни насколько обессилела. Уже, наверное, глубокая ночь... Как они посмели нам помешать?! Я же дала четкие указания. Как они посмели?!!
– Я же сказала!! – взвилась я на Альбатроса. – Я приказывала не приходить сюда сегодня. Что здесь делают эти люди?
– Прости, – уныло произнес Альбатрос. Что-то в его голосе заставило меня ждать продолжения. – Мы подумали, что ради этого ты захочешь прерваться.
Ниже по склону, у потухшего костра стояло четверо. Один из них был Змей, другой – Паук, я поняла это по длинным тонким ногам и неловким жестам, и еще там стоял широкоплечий силач Выдра, и высокий мужчина с волосами, яркими, как осенний закат. Услышав мои шаги, мужчина обернулся. Отец.
Я побежала к нему, и он крепко обнял меня, я насквозь промочила его рубашку слезами, а все остальные молча смотрели на нас, пока Альбатрос не сказал:
– Если хочешь, мы уйдем.
– Наверное, так будет лучше, – всхлипнула я. – Я... спасибо вам, что выполнили мое поручение так быстро и успешно. Я и не надеялась...
– Да ну, ерунда-дело, – пробурчал Выдра. – Ибудан как раз возвращался. Мы подстерегли его, да и все. Надо сказать, твой отец ловко обращается с дубинкой, – тут он осторожно потер затылок.
– Я должен поговорить с тобой наедине, Лиадан, – сказал отец. – Знаешь, мне кажется, что Лайам умер. Мы завтра же утром должны ехать в Семиводье.
– Что значит «мы»? – возмущенно спросил Змей.
– Лиадан не может уехать. – Альбатрос, казалось, говорил о чем-то решенном. – Она нужна нам здесь.
– Простите меня, – отец говорил очень тихо, но таким тоном, что хотелось съежиться, –этот вопрос мы с дочерью решим без вас. Надеюсь, вы соизволите предоставить нам возможность некоторого уединения.
– Командир умирает, – сказал Змей. Он, прищурившись, смерил отца взглядом с ног до головы, возможно прикидывая, что он может с его ростом и в таком возрасте. – Она нужна ему, она не может уехать.
Я встала между ними и взяла каждого за рукав.
– Хватит! – сказала, как могла твердо. – Сейчас мне нужна помощь отца. А что до моего отъезда – я дам вам ответ на рассвете. А теперь идите.
– Ты уверена? – тихо спросил Змей.
– Ты же слышал, что сказала Лиадан, – отозвался Альбатрос. – Шевелитесь. Делайте, как она велит.
И через несколько секунд мы остались одни.
– Ну что же, – сказал Ибудан, садясь на камни и вытягивая перед собой обутые в сапоги ноги. – Не ожидал я увидеть тебя здесь. И что прикажешь с тобой делать, а, Лиадан? У тебя, похоже, настоящая страсть нарушать традиции и правила поведения. Неужели ты не понимаешь, как опасно здесь находиться?!
– Забудь об этом пока, – напряженно ответила я. – У нас есть гораздо более срочное дело.
– Что может быть более срочным, чем необходимость немедленно вернуться в Семиводье?! Лайам убит, Шон остался один, соседи наверняка спешат извлечь из этого пользу! Мы должны быть там, а не здесь, с этим отребьем.
– Я знаю, что тебе нужно домой, – тихо ответила я. – Ты нужен Шону даже больше, чем он думает. Перед ним стоит сложная задача, ему необходима поддержка. И... и еще холодная голова, опытный человек, способный понять, кому из союзников можно доверять, а за кем лучше присмотреть. Ты не можешь задерживаться. Но у меня здесь посьи невыполнимая задача, отец, и мне тоже нужна твоя помощь. Змей сказал правду. Бран умирает. Надежда почти оставила его, поскольку он не верит, что достоин спасения. Его жизнь держится на тоненькой ниточке. Ты должен помочь мне сохранить эту нить, пока я не схвачу его за руку и не приведу назад. Мама послала тебя через море, чтобы ты принес нам правду. Мне необходимо знать, что ты обнаружил. Расскажи все прямо сейчас, немедленно.
– Я понимаю твое нетерпение, Лиадан. Я чувствую, что между тобой и этим мужчиной очень прочная связь, что ты ему бесконечно доверяешь. А я доверяю тебе. И все же, ты, дочка, требуешь от меня слишком многого. Разве это не те самые бандиты, которые выкрали твою сестру и чуть не потеряли ее? Со мной они обращались исключительно вежливо, что правда, то правда. А о тебе они и вовсе говорят так, будто ты не то королева, не то богиня. Но почему они не смогли мне объяснить, каким образом ты оказалась здесь, так далеко от дома, так скоро после смерти Лайама? Как мне не бояться за тебя, а?
– Эти люди, каждый из них, без колебаний отдадут жизнь за меня и моего сына. Мы здесь в безопасности, отец.
– За сына? Так Джонни тоже здесь?! Но...
– Отец, пожалуйста! Пожалуйста, расскажи мне, что ты узнал. Мне необходимо понять, что произошло с Браном. Что случилось с его матерью? Ты узнал историю Марджери?
– Узнал дочка. Оказалось, это очень грустная и запутанная история. Мне пришлось собирать ее по крохам по всем деревням Херроуфилда, копаться в прошлом девятнадцатилетней давности. Я не смогу рассказать историю целиком, но в деревеньке Ивлингтон, лежащей через холмы от Херроуфилда, мне открылась ее часть, долго державшаяся в секрете.
– Рассказывай. Нет, лучше пошли со мной, ты сядешь рядом с ним и расскажешь нам обоим. Он... он считает, что мать оставила его. Бросила. Это – глубокая рана, которая долгие годы жжет его душу. Но мама говорила, что Марджери любила сына, я не могу поверить, что она оставила его добровольно.
– Рассказать вам обоим? – Отец пораженно застыл над неподвижной фигурой с серым лицом, лежащей под навесом. – Да разве он услышит? Этот парень, без сомнения, совершенно не осознает, что происходит вокруг. Его уже не спасти. Ты его любишь, вот и надеешься на чудо. Но чудес не бывает, солнышко. Я уже и раньше видел людей в таком состоянии...
– Замолчи! – закричала я. – Прекрати немедленно! Если ты хочешь говорить о смерти, то мог вообще сюда не приходить. Мне нужна твоя помощь, а не смертный приговор. Рассказывай лучше свою историю. – Я взяла разрисованную руку Брана и прижала ее к щеке.
Отец изумленно смотрел на меня посветлевшими голубыми глазами.
– Я уже заметил, – сказал он, – как все в этом бандитском притоне мчатся выплонять любой твой приказ. Они произносят твое имя с уважением, чуть не с благоговением. И все же, я не уверен. Ни один отец не хотел бы видеть свою дочь в таких условиях. Ты уж прости мне эти слова. Я просто не могу, когда тебе плохо. Твоя мать была очень мудрой женщиной. Я никогда не указывал ей что делать. Твой выбор... мне сложно его принять. Но я как-то раз дал тебе обещание и не нарушу его, хоть у меня сердце кровью обливается, когда я вижу тебя здесь.
– Рассказывай.
– Ну что ж. Это история о злой судьбе, об утраченных возможностях. Эта история и в самом деле некоторым образом доказывает, что этот молодой человек прав, утверждая, что отчасти именно я виноват в том, что с ним стало. Я должен перед ним извиниться. Мне не дано изменить прошлое, эта история уже закончилась. А началась она в тот год, когда сыну Марджери исполнилось три года, и она решила поехать с друзьями в Ивлингтон на зимнюю ярмарку.
Я слушала тихий голос отца. Снаружи Альбатрос хлопотал у огня – темная фигура на фоне безлунного черного неба. За границами освещенного круга под высокими березами, меж древних стоячих камней, над неподвижной поверхностью озера клубились тени. И где-то среди них ждала фигура в капюшоне. Тихая и недвижная, словно еще одна тень.

– Ты уже знаешь, – сказал отец, – что мой родственник и друг Джон был убит, выполняя мое поручение. Он попал под обвал, защищая твою мать. Я попросил его охранять Сорчу, а Ричард Нортвуд приказал ее убить. Марджери очень тяжело перенесла потерю мужа. Они были очень преданы друг другу, да и вообще, очень тяжело остаться без мужа с младенцем на руках. Она стала тихой и отстраненной, только Джонни давал ей силы жить дальше. В нем сосредоточился весь смысл ее жизни, надежда дать ему будущее, которого лишился ее собственный Джон, держала ее на плаву.
В первое время после утраты, ребенок постоянно занимал все ее мысли, она посвящала ему все свое время. Ты знаешь, что я сам покинул Херроуфилд меньше чем через год после смерти Джона, Марджери тогда еще носила траур. Но с течением времени, друзья убедили ее, что ей стоит начать жизнь сначала, вернуться в общество. И вот, в ту зиму, когда Джонни исполнилось три, она с небольшой группой людей отправилась из Херроуфилда в Ивлингтон на зимнюю ярмарку. Не такая уж дальняя поездка. Это путеществие легко можно проделать за день, или за два, если сделать остановку посреди дороги. Именно так они и поступили, ведь с ними ехал ребенок, он быстро устал.
И с этого момента история теряет ясность. Брат рассказал мне, что на путешественников напали где-то в холмах, не доезжая до Ивлингтона. Кто напал и зачем, остается загадкой. Возможно, пикты из приграничья решили добыть себе немного овец. А когда у них на пути оказалась небольшая группа хорошо одетых людей, они решили не упускать и эту возможность тоже. Позже, тем же вечером, пастух обнаружил на тропе тела путешественников, недалеко от одного из уединенных домиков. Их всех зарезали, и мужчин и женщин. А ребенка не нашли. Никто не смог его обнаружить, хотя мальчика искали. Странное дело. Предположение, что пикты забрали малыша с собой, в качестве раба или заложника, довольно скоро отмели. Уж слишком он был мал, чересчур большая обуза для банды налетчиков. И все же, тела ребенка не нашли. «Волки, – решили все. – Его просто утащили волки, как кролика, или ягненка. Искать дальше не имеет смысла». Новости дошли до моего брата, и ему с сожалением пришлось принять их. Так нашла свой печальный конец Марджери, приехавшая в Херроуфилд полной радужных надежд юной невестой.
Возможно, на этом бы все и закончилось. Прошло шесть лет. Имена Джона и Марджери, да и мое собственное имя, стали историей Херроуфилда. «Лорд Хью, прежний хозяин поместья, оставил его ради зеленоглазой ведьмы из-за моря, у которой в братьях ходили полулюди, полузвери...» Так вот, годы шли. Брат женился. Херроуфилд процветал. Эдвин предъявил свои права на Нортвуд и начал трудиться над его усилением.
А потом моему брату, выполнявшему обязанности мирового судьи, изложили странное дело. Сначала нельзя было даже предположить, что оно имеет какое-то отношение к нашей истории. Речь шла об убийстве мужчины, жившего в уединенном домике в холмах невдалеке от Ивлингтона, человека непорядочного и жестокого. Его ненавидела и боялась вся округа. Происшествие сильно смахивало на казнь. Чистая работа, единственная колотая рана точно в сердце, тонким ножом, какие обычно употребляют, чтобы разделывать птицу. Тело обнаружили не сразу. Люди неохотно ходили к нему. От капли алкоголя в Рори словно бес вселялся, он становился буйным и жаждал крови, к тому же слишком уж часто не давал прохода молоденьким девушкам. Стоило Саймону назвать мне его имя, как я его вспомнил. В свое время его привели ко мне на суд и обвинили в довольно серьезном преступлении. Он изнасиловал дочку местного мельника, сделал ей ребенка. И демонстративно наплевал на наложенный мною штраф. Я никогда еще не слышал, столько ругательств и угроз одновременно. Я приказал заплатить девушке существенную сумму и на пять лет изгнал его с моих земель. Похоже, он вернулся, едва услышав, что я уехал. И вот, он умер. У него не было жены. В то время уже не было. Она просто исчезла, и люди говорили «ничего удивительного». Он часто бил ее и все решили, что однажды он зашел слишком далеко и был вынужден тихо избавиться от тела. Никто не решился задавать вопросы. Все боялись. Так кто же его убил? Кто осмелился на это, и главное, кто смог столь эффективно это проделать? Многие желали его смерти, но слишком боялись, чтобы убить. И там никого не было... никого, кроме ребенка.
Я могла догадаться, что именно так и будет, ведь Бран же говорил: «Я сделаю то, что должен и уйду!»
– Расскажи о ребенке, – сказала я.
– Итак, ребенок, – продолжил отец. – Некоторые считали, что он сын Рори, кто-то говорил, что он найденыш, какой-нибудь незаконнорожденный, никому не нужный беспризорник, который как-то раз пришел к избушке Рори, да там и остался. Лишняя пара рук. Никто не помнил, когда он там появился. Никто не помнил, чтобы жена Рори родила. Просто люди изредка видели худющего, с ног до головы покрытого синяками пацаненка. Тощий, как привидение, но отнюдь не слабак. Деревенские мальчишки пытались его дразнить, но он каждый раз бросался на них, как дикий зверь, и они со временем научились бояться его и обходить стороной.
Ну так вот, кто-то нашел Рори с аккуратной дырой в сердце, и ни следа мальчишки. Жители Ивлингтона представили этот случай на суд моему брату. Что им делать? Разыскивать убийцу? И как поступить с хижиной Рори, с его курами? Кому они достанутся?
Саймон приказал произвести расследование. Сам он никогда не был особенно близок с Джоном и едва знал Марджери. Но они все же были родственниками, и если мальчику удалось выжить, его следовало найти. И не столько для того, чтобы предать правосудию, поскольку смерть Рори явилась для жителей Ивлингтона истинным благословением. Поиски, скорее, велись для того, чтобы выяснить правду и исправить былую несправедливость. В общем, начали искать, перевернули весь домик Рори сверху донизу. Нашли немного. Хозяин пропивал все, что получал за своих кур. Но находки оказались довольно странными и здорово оживили память местных жителей. Под полом на задах дома, оказалось, был вырыт небольшой погребок. Яма в земле, прикрытая досками. И увидев ее, парочка деревенских припомнила кое-что из их редких визитов в дом Рори за курицей или яйцами.
Я кивнула.
– Его обычно запирали там в наказание, – сказала я.
Отец изумленно уставился мне в лицо.
– Откуда ты знаешь?
– Он мне сам рассказал. Не словами. Он показал мне. Ты сказал, что он больше не воспринимает внешний мир. Но ты ошибся. Его разум все еще жив. Он погребен под страшными воспоминаниями. Совсем недавно он сидел в тюрьме, в тесном темном помещении. Теперь, кажется, он заперт там навсегда, если только мне не удастся вывести его оттуда. Я воспользовалась своей способностью видеть то, что видит он, соединить свои мысли с его. Так я надеюсь достучаться до него, пока не стало слишком поздно. А теперь расскажи, что люди вспомнили, найдя этот погреб.
– У меня просто нет слов, Лиадан. Твой дар намного превосходит все способности Конора вместе взятые. Опасный дар.
– Рассказывай, отец.
– Так вот, они начали вспоминать. Порой парнишки нигде не было видно, а Рори говорил, что щенка лучше всего держать в конуре, пока он не научится послушанию. Иногда они подходили к дверям и слышали тихие звуки, словно идущие из-под земли. Будто кто-то там скребся. «Крысы», – отвечал Рори. А один из них прямо-таки видел это, видел, как жена Рори вытаскивала оттуда мальчишку, дрожащего, трясущегося, молчаливого, перепачканного собственными испражнениями. «Грязная свинья», – сказала она и начала бить его по лицу. И самое удивительное – он не произнес ни слова. Не пролил ни слезинки, никак не попытался защититься. Просто стоял и ждал, когда она закончит. От этого она пришла в еще большую ярость и стала бить еще сильнее. Люди не любили ходить к Рори, им не нравилось то, что там происходит. Но никто не смел протестовать. Все его боялись. Кроме того, как говорят местные «все, что происходит у человека в доме – его личное дело».
– А как обнаружили, чей это ребенок.
– А! Во время тех поисков. В хижине нашли вещи, не оставившие никаких сомнений. – Отец полез в карман и вынул оттуда нечто маленькое и мягкое, прочную, отделанную шелковой вышивкой ткань. Он развернул ее между нами на одеяле так, что она оказалась на сердце Брана. Было темно, но мне удалось разглядеть искусную вышивку: листья, цветы, маленьких, крылатых насекомых. – Нет никаких сомнений в том, кому это принадлежало, – сказал отец. – Марджери была настоящей волшебницей во всем, что касалось шитья. Ты помнишь тот узор на мамином синем платье... – Тут его голос прервался. Рана была еще слишком свежа.
– Конечно, – подтвердила я тихо.
– Родственники Марджери на юге разводили пчел, – сказал отец. – Это – ее сумка, она держала там все свои ценности. Немного серебра для ярмарки. Оно, конечно, исчезло. Рори тратил все, что попадало ему в руки. Но саму сумку и остальное ее содержимое он продать не мог, уж слишком ясно было, чьи это вещи, а ведь все знали, что она умерла недалеко оттуда. Просто удивительно, что Рори знал, чей это мальчик и предпочел держать это в секрете. Он не мог не узнать, как только начались розыски. Возможно, он и сам в них участвовал, наравне с людьми моего брата. Так почему же он не привел мальчика, чтобы его доставили домой в Херроуфилд? Нет, он предпочел, чтобы все поверили в сказочку о волках. Он почему-то решил оставить ребенка у себя. Такие как он наслаждаются любой крупинкой власти. Думаю, его забавляла возможность иметь раба. Кроме того, Рори знал, что мальчик – мой родственник, а меня он после того приговора люто ненавидел. Именно поэтому твой мужчина так ко мне и относится. Он рос, слыша обо мне и моих делах только дурное.
– А что было в сумке? – спросила я.
Отец отдал мне маленький металлический медальон на изяшной цепочке. Я взяла его, скорее почувствовав, чем увидев застежку. «Серебро, – подумала я, – с узорчатой финифтью».
– А что внутри?
– Две пряди волос. Одна – каштановая, кудрявая, а другая – темная и шелковистая. Первая прядь принадлежала Джону, вторая – их дочери, умершей вскоре после рождения. Джон подарил ей этот кулон, когда узнал, что она снова ждет ребенка. Дар надежды. Марджери носила его, не снимая. Они и представить себе не могли, что он станет символом смерти и утраты. Никто не знает, как все это оказалось в домике у Рори.
– А, – ответила я. – Но сам он помнит, поэтому я знаю.
– Как он мог запомнить? Ему едва исполнилось три!
– Ее голос. Ее руки. Она спрятала его в погребке. Думаю, они как раз проезжали мимо, когда на них напали, домик-то стоит на отшибе. Прятаться внутри не имело смысла. Пикты не испытывают никакого почтения к чужой собственности. Они просто выкурили бы их оттуда или перерезали бы прямо внутри. А вот ребенка можно было спрятать. Она наказала ему сидеть тихо и не двигаться, опустила его в тесный подпол. Он сделал все, как она сказала, хоть ему и не нравилась темнота, а тем более звуки на улице. Думаю, она просто сложила свои драгоценности вместе с ним – сумку, деньги, медальон, напоминавшей ей о любимых людях. А потом она вышла из домика и побежала, чтобы отвлечь внимание на себя, точно как птица хромает и волочет крыло, уводя хищников от гнезда с беззащитными птенцами. Она умерла, а мальчик так и сидел тихонечко. Он верил, что мать вернется, несмотря на очень долгое ожидание. И вот двери его маленькой тюрьмы наконец открылись. Но вовсе не материнские руки достали его оттуда. Те руки принадлежали чудовищу. Именно тогда его на самом деле поглотила тьма.
Отец серьезно кивнул.
– Мне только и остается, что поверить тебе, твои слова отлично вписываются в то, что говорили местные жители. Я спросил брата, почему люди не заинтересовались внезапным появлением ребенка как раз там, где недавно исчез другой. Но в Ивлингтоне на этот вопрос не нашлось внятных ответов. Похоже, ребенка достаточно долгое время держали взаперти. Люди иногда слышали плачь. Но он не возбудил их любопытства, скорее наоборот. Люди в тех краях суеверные. Стали поговаривать, что это плачет призрак съеденного дикими зверями малыша. Люди поверили и предпочитали держаться на расстоянии. Позже, когда мальчишка стал выходить из дома и появляться в деревне, никто даже не подумал, что это может быть тот самый ребенок. Они сказали «этот подкидыш совсем не походил на сына знатного лорда».
– Они много лет спокойно смотрели, как мучают и избивают ребенка, и никто ничего не предпринимал?
– Чтобы вмешаться в дела такого человека, как Рори, нужно обладать недюжинной смелостью. Высокий, сильный, злобный – он обладал соответствующей репутацией. Его все боялись. А Саймон тогда ничего об этом не знал. Знай он, возможно, вмешался бы. Но его донимали собственные проблемы. Я чувствую себя виноватым за это, Лиадан. Это тяжкий груз. Просто непростительно, что сын Джона подвергался таким издевательствам настолько близко от дома. Как видишь, твой парень был прав, обвиняя меня. Ответственность за то, что он стал разбойником лежит на мне. Я не смог бы предотвратить смерть его матери. Но я сумел бы защитить его.
– Прошлого не перепишешь, отец.
– Ты права. Но на будущее можно повлиять – если он выживет.
– Выживет. Ему просто надо понять, что когда-то его очень любили, что когда-то он был сыном достойнейших родителей, которые отдали бы все на свете, чтобы он вырос счастливым и прожил хорошую жизнь. Стоит ему это увидеть, и он освободится.
– Не могу поверить, что он нас слышал.
– Тебе придется рассказать ему это снова. Придется сказать ему, что эта история значит для тебя лично. Возможно, он нас слышит. По крайней мере, наши слова нарушают тишину. Так что там случилось дальше?
– Рори убили. Никто о нем не плакал. Они только хотели поделить его дом и кур. Его убил мальчик?
– Он привел в исполнение свой приговор. Эффективно, как и все, за что он берется. Подождал, пока станет мужчиной, взял ситуацию в свои руки и ушел из этого кошмара. Но кошмар поселился у него в душе. Он и теперь носит его внутри.
– Мужчиной? Да ему тогда едва исполнилось девять!
Я кивнула.
– Достаточно взрослый, чтобы идти своим путем. Твой брат не сумел установить, что стало с ним потом?
– Саймон пытался, но его возможности ограничены. Он вынужден решать одну проблему за другой. Эдвин к тому времени прочно прибрал к рукам Нортвуд, заговор набрал силу. Мой отъезд восприняли, как измену, это совершенно не помогало Херроуфилду сохранять нейтралитет. А Саймона, в отличие от меня, никогда не учили управлять замком и людьми. Ему приходилось быстро учиться. Элайн, как могла, ему помогала. У нее к этому гораздо больше способностей, чем у него самого. Но люди все помнят. Меня за мой проступок не простили, потому и к брату предъявлялись самые высокие требования. Даже теперь, по прошествии стольких лет, его путь все еще тернист.
– Что ты имеешь в виду.
– Он очень тяжело воспринял весть о кончине Сорчи. Да, он женился, да, люди его уважают, но сердце его всегда принадлежало твоей матери. Эта история никогда не была рассказана целиком, да и вряд ли будет. Он совсем пал духом. Он просил меня остаться, но я не мог этого сделать. Я боюсь за него, Лиадан. У Херроуфилда нет наследников, а Эдвин из Нортвуда не дремлет.
– Нет наследников?
– У них нет сыновей. Ближе всех к ним по крови мы с Шоном. И... этот парень. – Он бросил взгляд на бледное лицо Брана.
– Твои слова пугают меня, отец. Ты снова уедешь? Ты решил снова заявить свои права на Херроуфилд?
– Брату нужна поддержка. Ему необходим кто-то с сильным характером и ясной головой. Кто-нибудь, способный восстановить оборону поместья и ясно продемонстрировать Нортвуду, что Херроуфилдом завладеть не удастся. Будь жив Лайам, я знал бы, что мне делать. Но не могу же я оставить Шона в одиночку разбираться с делами Семиводья! Он еще слишком молод и порывист, несмотря на все свои достоинства. Со временем он превратится в сильного и мудрого вождя, но сейчас он нуждается в помощи, чтобы утвердиться на своем месте и завоевать доверие союзников. Необходимо возобновить отношения с Уи-Нейллами. Сын – моя первоочередная обязанность. Не забыл я и о дочерях. Я хочу знать, что ты устроена, довольна и благополучна. И Ниав... я плохо с ней обошелся, теперь мне нужно удостовериться, что ее будущее в надежных руках.
– А как же твой брат? Ведь твое промедление может стоить потери Херройфилда, так? Если Эдвин захватит владения Саймона, наши попытки завоевать острова точно станут невозможными.
– Ты права. Это тяжелый выбор, ведь ни я, ни Шон не сможем управлять владениями по обе стороны пролива одновременно. Но есть и другой путь. – И отец снова посмотрел на неподвижного Брана.
– Бран? – в смятении прошептала я. – Это... конечно, это невозможно.
– Подозреваю, – спокойно сказал Ибудан, – что для такого человека, как он, нет ничего невозможного и ничего невыполнимого. Разве не такая о нем идет молва?
– Да, но...
– Этот парень – сын моего родственника. Он там родился. Да, он избрал дурной путь, но он явно обладает и силой и необходимыми способностями. Так что готов поспорить, Херроуфилд уготован ему судьбой... и тебе тоже, Лиадан.
– Ему столько еще нужно осмыслить и принять... На него пока нельзя взваливать еще и это.
– Думаешь, он испугается вернуться туда, к истокам всех своих кошмаров? Как-то это не похоже на командира отряда, о котором подчиненные говорят с таким уважением, на человека, бестрепетно встречающего любой вызов. Не похоже на человека, которого ты так любишь, которому настолько доверяешь.
Я сглотнула. Его слова одновременно ужасали и восхищали меня. Они предлагали новое предназначение: светлое будущее. Но сначала нужно сбросить оковы прошлого.
– Отец, – сказала я, – теперь мне надо побыть одной, наедине с Браном. Альбатрос покажет тебе, где можно отдохнуть. Скажи мне только одно...
– Что, дочка?
– Быстро опиши мне Джона и Марджери. Какими они были до всех этих ужасных событий. Какой была жизнь у них и их сынишки.
– Джон считал, что Марджери – лучшее, что есть на этом свете. Величайшая драгоценность. Он увидел ее на ферме ее отца, она собирала мед. Он привез ее с собой на север. Они влюбились друг в друга с первого взгляда. Он был очень немногословным мужчиной, многие даже считали его нелюдимым. Но каждый раз, когда он смотрел на нее, в его глазах светилась любовь. Она сквозила в каждом их прикосновении. Первого ребенка она потеряла вскоре после рождения, они вместе оплакивали его. Потом родился Джонни и выжил. Как же Джон им гордился! Он совершенно не стыдился играть с малышом, подбрасывать его в воздух и снова ловить, а мальчишка визжал от восторга. Однажды в доме случился пожар. Я никогда не забуду, с какими глазами Джон мчался наверх спасать сына, и как на них смотрела Марджери, когда оба они вернулись невредимыми. Марджери очень любила малыша и заботилась о нем. Все считали, что он очень смышленый. Быстро начал ползать, легко пошел, рано заговорил. Марджери учила его считать. Выкладывала в ряд белые камешки на полу и играла с ним в игру: один, два, три... Ни одного ребенка в мире не растили с такой любовью, Лиадан.
– Спасибо, отец, – сказала я. – Думаю, именно это и вело его до сих пор сквозь тени. Сегодня я скажу ему это. А теперь иди.
– Этому парню невероятно повезло, как и мне, – тихо произнес отец. – Любовь такой женщины – бесценный дар. Надеюсь, он его ценит.
– Это наш общий дар, его и мой, – ответила я.
– Я расскажу тебе еще кое-что, а потом уйду, как ты просишь. Марджери сказала мне кое-что перед моим отъездом из Херроуфлда. Ее сын родился в день середины зимы, как раз перед восходом солнца. Я не просто так это запомнил. Она сказала: «Малыш, рожденный в середине зимы, приходит в этот мир в самый короткий день в году. И дни сразу начинают удлинняться. Поэтому ребенок, рожденный в середине зимы, всегда движется к свету, всю свою жизнь». Когда она это сказала, мальчик сидел у нее на руках. «Запомни это, Джонни», – сказала она. Сорча тоже родилась в середине зимы и если судить по ней, это маленькое предсказание абсолютно верно. Но, похоже, этот парень забыл о нем и ищет только тьмы.
– Похоже, что так. На поверхности. Однако глубоко в душе у него все еще горит огонек. И сегодня я его найду.
– Ты так в этом уверена?
– Третье правило воина. Никогда не сомневаться в себе. А теперь ступай, у меня мало времени.
– Лиадан...
– Что?
– В твоих устах все кажется так просто...
– Думаю, в этом мире все и устроено исключительно просто. Жизнь, смерть. Любовь, ненависть. Желание, удовлетворение. Магия. Вот, пожалуй, единственная сложная субстанция.
Он нахмурился.
– Ты пытаешься излечить его раны, добраться до него и каким-то образом изменить его впечатления о прошлом. Это опасно, Лиадан. Не ты ли сама говорила, что прошлое не перепишешь?
– Я знаю об опасностях. У меня есть против них оружие. Это любовь, отец. Я не пытаюсь стереть его раны так, словно их и не было. Я знаю, шрамы останутся навсегда. Я не могу выпрямить и выровнять его путь. Его дорога всегда будет кружить, извиваться, таить препятствия. Но я могу взять его за руку и идти с ним рядом.

...

очаровашка: 30.11.10 05:43

Какая грустная глава, сколько же пришлось ему вытерпеть!
katusha, vetter спасибо за прекрасный перевод!!!!!!!!!!!!

...

Мечта: 30.11.10 14:08

Спасибо за перевод!!!

...

Medik: 02.12.10 09:12

Katusha, Vetter!

...

vetter: 15.12.10 13:27

Катя далеко - пока до нее дойдет вопрос))), так что я отвечу.
Переведено.
Осталось чуть подчистить и все!

...

очаровашка: 15.12.10 19:42

vetter поняли, ждем!!!!!

...

katusha: 19.12.10 02:27

 » Глава 31

Перевод katusha, правка vetter

Альбатрос затушил костер и прикрутил огонь в светильнике. Подозреваю, что они с отцом оба стояли на страже где-то поблизости, в темноте. Дрожа на осеннем ветру, я разулась, сняла платье, сорочку, белье. Потом скользнула под одеяло и легла рядом с Браном. С другой стороны к отцу теплым бочком прижимался Джонни. Тьма вокруг поглотила все – деревья и предметы. Исчезли верх и низ, право и лево. Неясно было, где стены – вдалеке или совсем рядом, – и сжимают со всех сторон.
«Ближе, – зашелестели древние голоса, – ближе». И я, как могла крепко, обняла Брана, прижалась к его обнаженному телу и обвила его руками. Я чувствовала, как бьется его сердце, я дышала с ним в такт. «Так-то лучше, – кажется, пророкотали голоса. – Не отстраняйся. Не отпускай. Сегодня ты – его единственный свет».
На этот раз я услышала его сразу, словно он ждал меня.
«Темно... как же темно!.. один, два, три... как же темно...»
«Сегодня новолуние. Такие ночи уже бывали. Но эта от них отличается. Сегодня с тобой буду я».
«... слишком темно... не могу... слишком долго...»
«Она сказала, что вернется за тобой, но она не могла прийти, Джонни. Она не могла прийти, хоть и желала этого больше всего на свете. Вместо нее за тобой пришла я. Ты когда-нибудь спрашивал, почему она не вернулась?»
У него заколотилось сердце, я начала гладить его кожу кончиками пальцев, успокаивая нас обоих. В его голове теснились темные видения: боль, горечь, разорванные, несвязные, перемешанные картины. Нож, кровь, крики, отпускающие его руки. Смерть. Утрата...
«Она так и не вернулась... так и не пришла...»
«Она любила тебя. Она жизнью пожертвовала за твою безопасность. Она не бросала тебя, Джонни».
«... я – ничтожество... отребье... сучий выкормыш... собственная мать отказалась от меня... только и место на помойке...»
«Все это ложь. Я покажу тебе. Возьми меня туда, Бран. Возьми меня в прошлое».
«Не было никакого прошлого. Она меня бросила. Сиди тихонечко, Джонни... тихо, как мышка, солнышко, что бы ты ни услышал... жди меня... Я приду к тебе как только смогу... Ее руки толкают меня вниз, вниз, в темноту. Ее руки отпускают меня. Захлопывают дверцы... Она так и не пришла. Вот и все. И ничего больше не было».
«Да, но ведь за тобой пришла я. Она не смогла, но она любила тебя, она хотела тебя спасти. Возьми меня за руку, Бран. Я здесь, совсем близко. Протяни мне руку».
Снаружи, за навесом, в неподвижном воздухе зашелестели деревья.
«... здесь так темно. Я тебя не вижу...»
«Возьми меня в прошлое. Давай, Бран, сделай это!»
«Я же сказал тебе, до этого ничего не было. Ее руки отпустили меня... вот и все».
«А кто научил тебя считать? Один, два, три и так далее, до десяти? Такой умный мальчик. Как твой собственный сын – всегда готов учиться, всегда жаждет приключений... Так кто выкладывал для тебя в ряд белые камушки и учил тебя счету?»
«Один, два, три, четыре... палец движется от камня к камню. Руки маленькие и изящные, чисто оттертые ногти... Я дохожу до десяти, она хлопает в ладоши. Я страшно горд собой, я смотрю вверх, а она улыбается. Ее волосы напоминают солнечный свет, глаза светятся. Хорошо, Джонни, молодец. Умница! Давай еще разок. Теперь мы поставим наших свинок в два ряда... вот так! Теперь фермер их посчитает: половина пойдет на рынок, половину он откормит на зиму. Сколько в этом ряду?.. один, два, три... но она ушла... она меня оставила...»
«Она никогда не оставила бы тебя добровольно. Она тебя спрятала, а потом отдала за тебя жизнь. Ты разве не слышал, что рассказывал мой отец? Твоя мать была необыкновенно храброй женщиной. Она хотела, чтобы ее маленький, рожденный посреди зимы сыночек выжил, вырос и жил в радости. Она мечтала, чтобы он всегда двигался к свету. А твой отец просто светился гордостью всякий раз, когда держал тебя на своих сильных руках... вспомни: ты летишь высоко, высоко в небо... выше и выше, и знаешь, что эти руки обязательно тебя поймают».
«... Я не могу... я...»
«Он всегда ловил тебя. Каждый раз. Глаза у него были серые и надежные, такие же, как и у тебя. И такие же честные. Возвращайся, Джонни. Возвращайся в прошлое».
«Улетели – прилетели. Улетели – прилетели. Сперва высоко в небо. Потом обратно, в его объятия. Он улыбается. Кудрявые волосы, обветренное лицо. В глазах – гордость. Я визжу от восторга. “Все, сынок, хватит? – улыбается он. – Ты меня совсем замучил... Ну давай, последний раз: улетели – прилетели". Потом меня обнимают руки. Теплые, сильные. Я кладу ему голову на плечо, у меня палец во рту. Мне хорошо. Спокойно».
Я почувствовала на щеке каплю, теплую в холодном ночном воздухе. Но плакала не я. Я не отважилась поднять голову и посмотреть. Не решилась отодвинуться от него, чтобы не разрушить нечто хрупкое, тонкое, как паутинка. Я глубоко вздохнула и почувствовала, как на меня наваливается крайняя, почти невыносимая усталость. Вокруг нас шумел лес: шелестели листья, хрустели ветки, журчала вода... казалось, даже камни стонут во мраке ночи.
– Помогите! – прошептала я в темноту. И начала напевать кусочек древней колыбельной, коротенький отрывок припева. И странный ветер поднялся над вершиной холма, освобождая могучий голос, глубокий звук на самом краю слышимости, древний зов, старше первых людей на земле. Он звенел из глубины холма, звучал из самых недр земли, дрожал, отражаясь от стоячих камней... на этот зов нельзя было не откликнуться.
«Выходи, воин! Тебя ждет новое задание, миссия длинною в жизнь, ее опасностям нет числа, награда за нее неизмерима. Выходи, докажи, что ты смел. Покажи нам истинную силу духа, как ты уже сделал однажды, много лет назад. Ведь сила ребенка и сила мужчины – одно. Ведь ребенок и мужчина – одно».
Зов умолк и шелест прекратился. Воцарилась глубокая тишина. Ждущая. От меня чего-то ожидали, чего-то большего, я это чувствовала. Бран лежал все так же неподвижно. С виду ничего не изменилось, разве что из глаз его мне на лицо медленно текли слезы, и я вместе с ним горевала о добрых людях, чья жизнь оборвалась так рано... горевала о несбывшемся. Я что-то должна была сделать, но я устала, так устала, что мне казалось, я могу заснуть навсегда, окруженная теплом мужа и сына... глубоким, невинным младенческим сном... но нет, я не должна этому поддаваться. Уже почти рассвело, а я еще не добралась до него, пока еще нет. Стояла полная тишина, только в моем мозгу кто-то тихо шептал: «Сделай это». Но что? Что?!! Раз уж его не разбудил этот древний, трубный глас, то что могу сказать и сделать я? Я предприняла все, что могла, а он даже не пошевелился. Отец сказал, что в моих устах все звучит очень просто. Но на самом деле все вовсе не просто, я в жизни не делала ничего сложнее... и все же, возможно, ответ и впрямь очень прост?
«Иди сюда, Джонни». Я мысленно протянула руку к ребенку, скорчившемуся в тесном, темном пространстве. Он не смотрел на меня, он закрывал глаза руками, словно закрываясь от света, мог стать невидимым. «Возьми меня за руку, Джонни. Здесь десять ступенек, видишь? Погоди-ка, а ты умеешь считать до десяти? Умеешь? Тогда мы будем подниматься и одновременно считать ступеньки. А когда мы дойдем до последней, ночь закончится. Возьми меня за руку, Джонни. Протяни руку чуть дальше. Да. Да, вот так. Молодчина. Теперь считай. Один, два, три... четыре, пять... отлично... шесть, семь... осталось совсем немного... у тебя все получится... девять.... десять... Молодец, любимый!»
Моему голосу вторили глубокие, звучные голоса древних: «Хорошо. Хорошо». Потом усталость внезапно затопила меня с головой. Я впала в глубокое забытье и видела прекрасный сон, будто я лежу рядом с Браном, чувствую у себя на щеке его соленые слезы, а он потягивается, обнимает меня, касается губами моего виска и наконец-то приходит в себя. Во сне я обвила его шею руками, почувствовала, как его тело рядом с моим наливается силой, и сказала, что люблю его, а он ответил – да, я знаю.
Я внезапно проснулась, и оказалось, что уже совсем светло. Не как бывает на заре, а позже, гораздо позже, поздним солнечным утром. Как я могла позволить себе уснуть? Как я могла?! Я протянула руку и коснулась спящего сына, свернувшегося калачиком под своим одеяльцем. Я что, не просыпаясь, покормила его и провалилась обратно? Как я могла? Я пошарила дальше. Бран исчез. У меня пересохло в горле, сердце словно сжала ледяная рука. Он не мог просто так проснуться и встать. После стольких дней без воды и пищи это невозможно, он слишком ослаб. А это значит... это значит только одно... Я села и запоздало вспомнила, что на мне ничего нет. Я потянулась к краю тюфяка, где я вчера бросила платье. У меня дрожали руки. Я не могла найти ни платья, ни сорочки. Только старую рубаху, длиной мне по колено. Я натянула ее через голову и вылетела из-под навеса. У раздутого костра сидело трое: Альбатрос, Змей и мой отец. Они одновременно повернулись ко мне.
– Где... что?.. – только и смогла вымолвить я.
Отец быстро понял, что со мной творится, встал, взял меня за руки и успокаивающе заговорил:
– Все хорошо, Лиадан. Дыши глубже. Он проснулся. Он в здравом уме. Дочка, ты бледная, как привидение. Присядь ненадолго.
– Я... я... где?..
– Недалеко, он под присмотром. Садись вот сюда. – Альбатрос мотнул головой в сторону дальнего конца пруда, далеко от пещеры.
– Он не позволил тебя будить, – извиняющимся тоном вставил Змей. – Как мы и думали, наш командир не в самом радужном настроении. Но жив. У тебя все получилось.
– Он просто встал и ушел?! – я никак не могла в это поверить. Он же был на краю могилы. Я, без сомнения, сплю и вижу сон. Очень жестокий сон. – Да ему же нельзя вставать! Как вы могли позволить ему?..
– А он не спрашивал. Он нам чуть головы не поотрывал. Но он вволю напился, и кроме того, как я уже говорил, за ним присматривают. Ему сейчас стоит побыть одному.
– Соблазнительный костюмчик, – заметил Альбатрос, оглядывая меня с головы до ног.
Я покраснела.
– Где моя одежда?
– Ее приводят в порядок. Мы найдем для тебя что-нибудь чистое. Тебе нужно во что-то одеться.
– Я должна идти. Должна.
– Может, не сейчас, – попробовал возразить Альбатрос. – Он оставил четкие указания. Он хочет побыть один. Может, позже.
Отец откашлялся.
– Я немного поговорил с ним, Лиадан. Я все ему рассказал, как ты и просила. Возможно, тебе стоит последовать совету этих людей и дать ему некоторое время.
– Мне так не кажется, – ответила я и пошла прочь, мимо берез. Как была, босая, в рубахе с чужого плеча. Вниз с холма, к серверному концу пруда, где когда-то давно упало большое дерево. Теперь его мощный ствол порос мхом, а трещины и щели давали приют мириадам крохотных существ.
Думаю, я до конца не верила им, пока не увидела его своими глазами. Он сидел на камнях за деревом спиной ко мне с непередаваемым, лишь ему присущим упрямым разворотом плеч. На нем была его старая одежда неопределенного цвета, но теперь она висела на нем мешком. Он смотрел вниз, без устали крутя в руках серебряную подвеску. Как же мне хотелось помчаться к нему, обнять руками за шею, чтобы удостовериться, что он не плод моего воображения, а живой человек. Но я двигалась осторожно, бесшумно ступая босыми ногами. И все же мой любимый был лучшим в своем деле. Он заговорил, не оборачиваясь, и я замерла в десяти шагах от него. Голос у него был напряженный и невыразительный.
– Твой отец уезжает сегодня утром. Ты должна собраться и уехать с ним вместе. Так для тебя будет лучше. Лучше для ребенка. Здесь тебе делать нечего.
Мне понадобилась вся сила моей воли, чтобы не разреветься, чтобы не дать ему возможности вновь сказать мне, что женщины плачут, когда им это выгодно, исключительно чтобы получить желаемое. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не подойти, не врезать ему по физиономии и не заявить, что мне, возможно, и не требуется его благодарность, но я все же не заслужила, чтобы меня этак походя отправляли прочь, как ненужную больше служанку. Я многому научилась с момента нашей встречи. Я поняла, что к сторожкой, сложной добыче нужно приближаться медленно и терпеливо.
– Помнится, ты как-то сказал мне, – заговорила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно, – ... сказал, что не станешь мне лгать. Мой отец, случайно, не упоминал об обещании, которое как-то дал мне?
Он долго молчал перед тем, как ответить.
– Не осложняй для нас обоих то, что и так сложно, Лиадан, – сказал он, а я подошла так близко, что увидела, как дрожат его руки, сжимающие подвеску.
– Так рассказал, или нет?
– Да.
– Отлично. Значит, ты знаешь, что выбор за мной, а не за моим отцом.
– Да какой тут может быть выбор? Оставить меня велит простой здравый смысл. Какое будущее может быть у... у...
Я встала прямо перед ним, в трех шагах. На этот раз, если кто и нарушит устав, это буду не я.
– Посмотри на меня, Бран, – попросила я. – Посмотри мне в глаза и скажи, что действительно хочешь, чтобы я уехала. Скажи мне правду.
Но он смотрел вниз, на свои руки, и не поднимал глаз.
– Ты, похоже, и впрямь считаешь меня слабым, – пробормотал он. – После такого я лишусь всяческого уважения.
И, несмотря на все его усилия, на его изрисованной щеке заблестела мокрая дорожка.
– Я бы хотела осушить эти слезы, – тихо проговорила я. – Я хотела бы утешить тебя, но не знаю, как.
На секунду, на один удар сердца, воцарилось молчание. Казалось, все вокруг затаили дыхание – и деревья и камни, даже ветер. А потом он слепо потянулся ко мне, схватил мою руку и притянул меня к себе. Я стояла, прижимаясь грудью к его голове, обнимая его за плечи, а он выплакивал наконец все те слезы, что так долго копились у него внутри.
-Ну, ну, Бран, все хорошо. Теперь все будет в порядке. Плачь, сердце мое.
Много ли времени прошло, или мало – кто знает? Нас никто не тревожил, березы вокруг молчали, а солнце карабкалось все выше в холодное осеннее небо. Мужчина тоже вполне может плакать, это не страшно. Особенно, когда за спиной восемнадцать лет горечи и печали, особенно, когда нашел наконец правду, после долгого и трудного путешествия. В конце концов, слезы все же иссякли, я отерла ему лицо уголком своего не вполне приличного одеяния и сказала, скорее сурово:
– Тебе вообще полагается лежать в постели. Ты хоть что-нибудь ел сегодня утром или только командовал?
Я села рядом с ним на камни. Близко-близко, бок о бок.
– Получилось воистину чудесное пробуждение, – дрожащим голосом произнес он. – Я просыпаюсь, а рядом лежишь ты, и между нами ни единого клочка ткани. Чудесно и одновременно жутко досадно, я ведь был так слаб, что ничего не мог делать, только смотреть. Даже сейчас я едва могу поднять руку, чтобы обнять тебя, не говоря уж о том, чтобы воспользоваться преимуществами твоего любопытного костюма. Подозреваю, что под ним у тебя немного надето.
– А! – ответила я, чувствуя, что краснею. – К тебе возвращается чувство юмора. Мне это нравится. Но у нас еще будут и другие рассветы.
– Да как они могут быть, Лиадан? Как мы можем быть вместе. Ты не можешь жить одна среди мужчин, передвигаться тайком, постоянно оглядываться, убегать, скрываться. Я никогда не подвергну ни тебя, ни его подобному риску. Решение совершенно не зависит от того, чего хотим мы с тобой. В первую очередь нужно думать о твоей безопасности. Да и вообще... как ты можешь быть со мной после всего этого? Я позволил этому... человеку схватить себя. Я допустил, чтобы Альбатроса искалечили, чтобы ты и мой сын подвергались совершенно непоребному обращению. А теперь я и вовсе превратился в дрожащее, льющее слезы подобие мужчины. Что ты обо мне подумаешь?
– Я не изменила своего мнения о тебе, – уверенно сказала я.
– Да о чем ты, Лиадан? – он все так же смотрел в землю и не поднимал глаз.
Я соскользнула с камня, на котором мы сидели, и опустилась перед ним на колени, теперь он просто не мог не смотреть на меня. Я взяла его руки в свои, теперь мы вдвоем держали и защищали серебряную подвеску.
– Помнишь, – тихо проговорила я, – давно, еще в Семиводье, ты спрашивал, чего я хочу для себя самой? Я тогда ответила, что ты еще не готов это услышать. Думаешь, сейчас ты готов? Что ты помнишь из того, что здесь происходило?
– Достаточно. Достаточно, чтобы знать, что мы совершили путешествие длиной во много лет. Достаточно, чтобы понимать, что ты все время была рядом со мной. Именно поэтому мне так тяжело. Я должен приказать тебе убираться, должен покончить с этим раз и навсегда. Я точно знаю, что это правильно. Но... оказывается, на этот раз я просто не могу тебя отпустить. Я держу в руках доказательство любви моей матери и знаю, что любовь сильнее смерти. Что сердце отдают раз и навсегда.
Я кивнула, едва сдерживая слезы.
– Она спрятала все самое дорогое. Эту подвеску и то, что осталось от тех, кого она любила. Сумочку, расшитую символами ее рода, ее родины. И маленького сына. Она отдала за тебя жизнь. А Джон отдал свою жизнь на службе у своего друга и соратника. Это правда.
Он сухо кивнул.
– Я очень многого не понимал. Я до сих пор не считаю Хью из Херроуфилда героем, но думаю, он все же не лишен некоторых достоинств. Он был со мной исключительно честен. Это вызывает уважение. Он гораздо больше похож на тебя, чем мне казалось раньше.
– О его честности знают все.
– Лиадан.
Я посмотрела ему в глаза. Лицо у него было бледным как мел, осунувшимся, изможденным. Но в глазах горело нечто совершенно иное. Голод.
– Я еще не дала ответа? Еще не сказала, чего я хочу? Мне нужно обязательно произнести это вслух, Бран?
Он молча кивнул.
– Я уже говорила, что мое мнение о тебе не изменилось с тех пор, как ты пришел ко мне в Семиводье, и мы на время едва не забыли обо всем вокруг. Все произошедшее в последнее время – просто часть нашего с тобой пути. Мы вместе страдаем, терпим, меняемся и снова идем вперед, рука об руку. Я считаю тебя неимоверно сильным, иногда чересчур сильным, себе во вред. Я вижу в тебе вождя, человека способного видеть будущее и дерзать ради его воплощения. Я вижу мужчину, который до сих пор боится любви и смеха, но теперь, узнав правду о себе, учится и тому и другому. Я вижу единственного мужчину, которого хочу назвать своим мужем и отцом своих детей. Ты, и никто другой, Бран.
Он поднял руку и погладил меня по щеке. Очень осторожно, словно теперь, когда все так изменилось, ему нужно снова этому учиться.
– Это... это предложение руки и сердца? – спросил он, и в уголках его рта затеплилась слабая улыбка – впервые со дня нашего знакомства.
– Думаю, да, – ответила я и снова покраснела. – Как видишь, я делаю его как следует, стоя на коленях.
– Хммм... Однако мне кажется, что предлагаемый тобой брак – это союз равных.
– Вне всякого сомнения.
– Я не в силах это произнести. Я просто не могу заставить себя отказаться. И все же... ну как я могу принять твое предложение. Ты просишь невозможного. – Он снова помрачнел. – Ты просишь меня обречь тех, кого я люблю, на жизнь, в которой нет ничего кроме опасностей и бегства. Как я могу на это пойти?
– А! – сказала я. – Я бы не стала пока тебе этого рассказывать, но, похоже, у меня нет выбора. Для тебя... для нас... кажется, есть место. В Британии в Херроуфилде. Место и дело. Так, по крайней мере, говорит отец. Его брат не в силах удерживать власть над своими землями. Эдвин Нортвуд пристально следит за ним, надеясь расширить свои владения. Отец не может вернуться туда, чтобы прийти на помощь брату, а вот ты вполне можешь туда поехать. Не обязательно прямо сейчас, но это возможно, и над этим стоит подумать. Там земли твоего отца, Бран, там люди твоего отца. Ты как-то упрекал лорда Хью за то, что он следовал зову сердца и отвернулся от Херроуфилда. Теперь он дает тебе возможность сделать то, чего он не может сам: помочь Саймону собрать свои силы и вновь объединить своих людей.
Воцарилось долгое молчание, и я начала жалеть о своих словах. Наверное, я поторопилась. Наверное, надо было подождать с такими новостями.
– Хью из Херроуфилда доверит мне это дело? – тихо спросил Бран.
Я посмотрела ему в глаза. Ошибки быть не могло, в них засиял новый свет – такой дают надежда и цель в жизни.
– Он доверяет сыну Джона, – ответила я. – А со временем, когда ты покажешь себя, люди Херроуфилда тоже в тебя поверят.
– И ты на это готова? Ты поедешь со мной аж в Британию? Станешь жить вдали от семьи, среди чужих?
– Я не окажусь вдали от семьи, Бран. Мой дом везде, где мы будем втроем. И ты кое о чем забыл. Во мне течет кровь бриттов. Саймон из Херроуфилда – мой дядя, эти люди мои не меньше, чем твои.
Он слегка кивнул и крепче сжал мою руку.
– Поверить не могу. И все-таки верю. Уже прикидываю, что там можно сделать и как этого добиться. Я боюсь туда возвращаться, для меня это место ужаса и тьмы. И все же мне не терпится вернуться и все исправить. Не терпится доказать то, что раньше казалось мне немыслимым – что я могу стать достойным сыном своего отца.
От этих слов мне захотелось плакать. Я все еще чувствовала невероятную усталость после минувшей ночи и от того, что ситуация вокруг менялась быстрее, чем я могла уследить.
– А ребята? – неожиданно спросил Бран. – Что будет с моими людьми? Куда они денутся? Я не могу оставить их просто так, без места и цели в жизни.
– Знаешь, – ответила я, – может статься так, что они могут гораздо больше, чем ты себе представляешь. Пошли к костру. Ты можешь стоять? А идти с моей помощью? Отлично. Обопрись на мое плечо. Давай, опирайся. Никто не ждет от тебя сверхчеловеческой выносливости, разве что, ты сам. Одна эта рана на голове иного уложила бы в могилу. Ты много дней голодал, и на тебе нет живого места. Я хочу, чтобы ты попил и поел немного овсянки. У твоих людей есть для тебя предложение, интересное и способное стать ответом на твои сомнения. Они очень преданно оберегали своего командира, Бран. Возможно, тебе удастся сказать им пару слов благодарности. И еще я должна попрощаться с отцом, дома в нем очень нуждаются. Позже мы поговорим с ним обо всем этом подробнее.
– Я... – он, шатаясь, поднялся на ноги. Лицо бледное – призрак, да и только.
– Пойдем, сердце мое. Обопрись на меня, мы пройдем этот путь вместе.

...

katusha: 19.12.10 02:30

 » Глава 32

Мне самой невыносимо, когда перевод останавливается и зависает за одну главу до конца. Поэтому я решила подождать, пока будут готовы обе и выложить их вместе.

перевод katusha, правка vetter

Они отлично знали своего командира. Ни Альбатрос, ни Змей - никто не вскочил и не предложил нам помощь, когда мы медленно и осторожно пробирались к огню. Никто не стал суетиться и отпускать замечания. Но для нас мгновенно освободилось место, из ниоткуда появились вода, эль и овсянка в глиняных мисках. Отец все еще сидел у огня, но по всему было видно, что он готов отправиться в путь.
– Я так понимаю, вы хотите мне что-то рассказать, – сердито хмурясь, произнес Бран, как только уселся.
Вокруг нас собрались, по-моему, все его люди, кроме, разве что, дозорных. Воздух был пропитан напряженным ожиданием, но оно тотчас пропало, как только к костру подошел Крыса с моим хнычущим сыном на руках.
– Наверное, вам лучше поговорить без меня, – сказала я, принимая малыша на руки и вставая. – Мне кажется, это сугубо мужское дело.
– Ты здесь своя, – тихо возразил Бран. – Мы подождем. – Он обернулся на Альбатроса со все еще перевязанными руками. На Змея, разрисованное лицо которого побледнело от множества бессонных ночей. На Выдру и Паука, только что вернувшихся с задания. На высокого, мрачного Волка и на юного Крысу, охранявшего самое маленькое, самое драгоценное достояние отряда. – Мне надо кое-что сказать вам, – начал он.
Я сидела под навесом, кормила Джонни, разглядывала мужчин и надеялась, что они не станут говорить об Эамоне и о том, что он сотворил. Я видела, что отец все еще не знает правды, и знала, что ему лучше оставаться в неведении. Равновесие между союзниками теперь станет очень хрупким, мне необходимо поскорее рассказать Брану, на какую сделку пришлось пойти, чтобы добиться его освобождения.
Джонни скоро наелся и заворочался у меня на коленях, готовый к новым приключениям. Я положила его на землю и заметила, что его одежда со времен отъезда из Семиводья несколько видоизменилась. Прошла пора чистых штанишек и рубашечек. Казалось, со дня нашего отъезда из дома прошло так много времени, что целый мир успел измениться. Кто-то, видимо, недавно здорово поработал иголкой, и теперь Джонни щеголял в курточке из оленьей кожи и мягких кожаных ботиночках, аккуратно сшитых тонким кожаным шнурком. Под курточку была поддета туника в синюю, коричневую и ярко-красную полоску, закрывавшая его ноги до ботинок. Отличная, тонкая ткань. Чтобы создать этот маленький шедевр, кто-то наверняка пожертвовал собственной одеждой. Джонни пополз прочь из-под навеса, я взяла его на руки и пошла к костру.
– Давай, я побуду с ним немного, – сказал отец, когда я подошла. – Думаю, вам вряд ли хочется, чтобы я слышал о ваших планах.
– По-моему, тебе стоит остаться, – я бросила вопросительный взгляд на Брана. – Если задуманный план начнет осуществляться, нам потребуется участие брата, а значит и твое тоже. Так что тебе следует все знать.
– Она права, – вмешался Альбатрос. – Либо с помощью Семиводья у нас все получится, либо останется как есть. А потому ему можно спокойно все рассказать.
– Мне все это не нравится, – заявил Бран. – Давайте, выкладывайте. – Он говорил жестко, но когда я села рядом и тихонько взяла его за руку, то почувствовала, что он дрожит, и поняла, каких усилий ему стоит так говорить и выглядеть. Нахмуренные брови словно заявляли: «Я – Крашеный. Кто считает меня слабаком, тому не поздоровится».
И они ему все рассказали. Они выложили ему свой план, и мой отец сидел тут же, на земле, и слушал, играя с внуком в какую-то игру с палочками и листьями. Сидящие возле костра говорили один за другим. Их речь была хорошо отрепетирована. Основные идеи плана изложил Альбатрос. Потом Змей добавил несколько деталей. Они не взывали к чувствам. Ни слова о женщинах, о том, чтобы осесть... Только разумные доводы: возможные заработки и преимущества, вероятные проблемы и пути их решения. После заговорил Выдра. Он мог узнать о плане только после своего возвращения в лагерь, но в его голове уже сложилась довольно ясная картина: где брать деньги, как использовать моего брата и каким образом после вычета расходов поделить прибыль на всех участников. Да еще и как вернуть Шону его вложения: серебром, скотиной и услугами.
Бран не произнес ни слова, по выражению его лица нельзя было прочесть ничего. Что же до отца... хорошо, что он сидел немного в стороне и глядел на Джонни, потому что я отлично видела, как он поражен услышанным и сколько усилий ему приходится прилагать, чтобы молчать.
– А еще надо подумать о жилье, – это пришла очередь огромного Волка, обычно очень немногословного человека. – Мне говорили, там на острове имеется жалкая парочка пастбищ да стенки, чтобы овцы не забредали на скалы. Нам понадобится кое-что еще. Простые, низкие жилища, защита от плохой погоды. Я кое-что умею, по части строительства. Могу и других научить. Вот так мы все это и организуем... – он сел на корточки и начал чертить палочкой по земле, а все внимательно следили за ним, – ... соломенные снопы... двор для упражнений...
Я снова почувствовала усталость и, не задумываясь, положила голову на плечо Брана. Он сжал мою руку, а я поймала на себе взгляд отца. В нем уже сгущалась тень грядущего расставания.
Наконец все высказались. Воцарилось молчание, казалось, никто не хотел говорить первым. Тишину нарушил Ибудан.
– Вы хотите, чтобы я изложил это... предложение... моему сыну, когда вернусь в Семиводье? Думаю, вы знаете, что Шон только недавно стал лордом и несет неимоверно тяжкий для своего возраста груз?
Бран кивнул.
– Лорд Лайам был сильным и мудрым вождем, вам, несомненно, будет его не хватать. Но со временем, твой сын превзойдет его. Он дальновиден. Тебе нет нужды говорить с ним об этом. Сначала я сам должен все обдумать. Если решу, что дело стоящее, назначу с ним встречу. К тому же у меня для Шона есть информация, он давно ее ждет.
– Думается, эту твою информацию смогу передать и я, – предложил отец, правда безо всякого воодушевления.
Бран нахмурился.
– Подобными знаниями без крайней нужды лучше не делиться. Меньше риска, если сообщить напрямую нужному человеку. Придет время, и я встречусь с Шоном.
Кто-то тихо присвистнул. А Альбатрос недоверчиво произнес:
– Ты что, хочешь сказать, что все-таки выполнил свое задание? Ты добыл то, что обещал? И хранил свои знания в секрете, даже когда...
– Для Крашеного нет невыполнимых заданий, – быстро вмешалась я. – Удивительно, что вы этого еще не поняли.
– А теперь всем пора возвращаться к работе, – вставая, проговорил Змей. – Нам есть о чем подумать, есть что взвесить. Командир объявит нам о своем решении, когда будет готов. Ступайте, оседлайте Ибудану лошадь. Те, кто поедет с ним, пусть проверят оружие и припасы. Ему пора в путь.
– Давайте, – произнес Крыса, садясь на корточки перед моим отцом, – я его заберу. – Он поднял мальчика и тот доверчиво обнял его за шею.
Отец поднялся.
– Хорошо, – сказал он, несколько отстраненно и пальцами нежно погладил внука по щеке. Потом Крыса вприпрыжку побежал к лагерю, а его маленький друг весело визжал, в восторге подскакивая у него на руках. Все разошлись, кроме Альбатроса. Когда он поднялся, Бран взял его за руку. – Нет, останься.
И вот мы вчетвером сидели у костерка, и между нами витало столько невысказанных слов, что неясно было, с чего начинать. Наконец, Бран посмотрел на моего отца и тихо начал:
– Лиадан рассказала мне о твоем предложении относительно Херроуфилда. Думаю, там многое можно сделать. Вновь заключить союзы, обезопасить границы, упрочить оборону...
– Возможно, тебе понадобится время на раздумье, – осторожно ответил отец. – Подобная роль для тебя внове, так мне кажется. Но ты мой родственник, мой и Саймона, и у тебя есть право на наши владения, и безо всякого сомнения – выдающиеся способности.
– Мне нечего обдумывать, – возразил Бран. – Я принимаю вызов. Хочу, чтобы и Лиадан, и мой сын немедленно уехали подальше отсюда. Мы отправимся на север и, возможно, на некоторое время исчезнем. Моим людям необходимо время, чтобы устроиться на новом месте – будет нелегко. Как только разберемся с этим – отправимся в Херроуфилд. Лиадан, я и Джонни. Скажу тебе прямо: я соглашаюсь на это не ради лорда Хью, а ради моего отца с матерью и ради места, где я родился. Хочу кое с чем разобраться, перед тем как начать все с начала.
Голубые глаза отца оставались холодными. Но он кивнул, признавая силу характера Брана, и я видела, что отец одновременно и удивлен, и восхищен.
– Хорошо, – сказал он. – Я прослежу, чтобы Саймона потихоньку предупредили о наших намерениях. Новости его обрадуют. Меня несколько беспокоит ближайшее будущее. Я бы попросил тебя заботиться о моей дочери, охранять ее и моего внука, но, похоже, в данной ситуации это неуместно и бессмысленно.
Я почувствовала, как рука Брана напряглась, услышала, как он резко выдохнул.
– Это вполне уместно, отец, – сказала я. – Я уже говорила тебе, эти люди – мастера в подобных вещах. Ты ведь доверяешь моим суждениям, разве нет?
– Лиадан у нас в безопасности, – вставил Альбатрос. Он тоже рассердился. – Здесь ей гораздо безопаснее, чем у некоторых, так называемых друзей...
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего, отец. Альбатрос просто хотел напомнить о способности этих людей незаметно перемещаться, избегать слежки и использовать необычные методы защиты. Не беспокойся за меня. Я никогда не думала, что придется уехать так далеко от Семиводья, но мой выбор верен. Иного не дано.
– Значит, ты отнимаешь у меня дочь, – заключил Ибудан, пристально глядя на Брана.
Серые глаза Брана спокойно встретили его взгляд.
– Я беру только то, что отдано мне добровольно, – ответил он.
– Тебе пора, – сказал Альбатрос. – Дорога неблизкая. Наши люди проводят тебя до границ Семиводья.
– В этом нет необходимости, – тон отца был холоден. – Не столь уж у меня преклонный возраст, чтобы не суметь защититься или обнаружить врага.
– Мы слышали об этом, – согласился Бран. – И все же, может возникнуть опасность, о которой ты можешь и не подозревать. Кто знает, что подстерегает одинокого странника? Мои люди тебя проводят.
– Я бы хотел поговорить с дочерью наедине, – без тени улыбки произнес Ибудан. – Если вы позволите.
Бран отпустил мою руку.
– Лиадан сама принимает решения, – сказал он. – Даже когда она станет моей женой, ничего не изменится.
Брови Альбатроса поползли вверх, но он промолчал.
Мы с отцом спустились к озеру. Он поднял с берега гладкий белый камешек, размахнулся, и тот заскакал по воде: раз, два, три...
– Как ты думаешь, у них получится? – спросил он. – Школа военного искусства? Дом для тех, кто вне закона?
– Это зависит от него. Он, без сомнения, все перекроит, исправит и улучшит, в соответствии с собственными идеями. Для него это совершенно новый путь, придется приноравливаться к невероятным изменениям.
– Ты нужна ему. Ты нужна им всем. Уж это-то мне совершенно ясно. Хотя твой выбор все еще шокирует меня. Думаю, я что-то проглядел, пока ты росла. Ты была так похожа на мать, во всем, и я не ожидал от тебя никаких сюрпризов. Никогда не верил, что ты уедешь из лесов. Но ведь и я сам когда-то сделал свой выбор, идущий вразрез со всеми существующими правилами. А ведь ты не только ее дочь, но и моя. Мысль, что ты когда-нибудь вернешься ко мне домой, в Херроуфилд, наполняет меня гордостью и надеждой. Хотел бы я посмотреть на физиономию брата, когда он увидит тебя!.. Понимаешь, я просто не могу представить себе Семиводья без тебя и твоей матери. Это... словно дом вдруг остался без сердца.
– Конор, без сомнения, согласится с тобой. Но сердце леса бьется, отец. Бьется сильно и неспешно. Чтобы сбить его с ритма потребуются гораздо более серьезные события.
– Я вот еще о чем беспокоюсь. Я чувствую вокруг нераскрытые тайны, слышу загадочные намеки, угадываю недосказанности. Меня это тревожит.
– Многое так и должно остаться недосказанным, отец. Я связана словом.
– Ты утверждала, что Ниав жива и находится в безопасном месте. Она моя дочь, Лиадан. Я уже говорил, что хочу исправить ошибки. Уверен, что эту ошибку исправить просто необходимо. Я был бы счастлив, если бы Ниав вернулась. Если ты знаешь, где она, ты обязана мне рассказать! Твоя мать очень хотела, чтобы мы исправили то, что натворили.
– Прости меня, – тихо проговорила я. – Я лишь примерно представляю, где она, но и этого тебе сказать не могу. Я точно знаю, что она в безопасности, о ней хорошо заботятся. Она больше не хочет нас видеть, отец. Она не хочет возвращаться.
– Значит, я потерял вас всех, – безо всякого выражения произнес он. – Ниав, Сорчу и тебя. И малыша тоже.
– Через несколько лет в Семиводье будет целый выводок малышей. И ты сможешь время от времени видеться со мной, да и с Джонни тоже, уж это-то я смогу устроить. Ты скоро окажешься очень занят, отец. Слишком занят, чтобы скорбеть и сожалеть. А теперь тебе надо ехать домой, к Шону и Эйслинг, им нужна твоя помощь. Вы втроем должны здорово поработать, чтобы Семиводье сохранило свои силы. Я сообщу о себе, как только смогу. И пожелай Шону удачи от моего имени.
– Конечно, солнышко.
– Отец?
– Что?
– Без твоей помощи у меня бы ничего не вышло. И как бы далеко я ни заехала, я всегда буду помнить, что я твоя дочь. И всегда буду этим гордиться.
И тут его позвали, он обнял меня, быстро и крепко, и ушел. Высокая рыжеволосая фигура стремительно удалялась в сторону лагеря, где его ждали люди с лошадьми. Я стояла и смотрела на гладкую серебристую поверхность озерца и вдруг увидела картинку, отражение в неподвижной воде. Прекрасного, белого лебедя. Он плыл, сложив крылья. Отражение без всякой связи с реальным миром, поскольку на самом деле на поверхности воды не было ничего, ни единой птицы не рассекало неподвижную гладь. Я моргнула и потерла глаза. Видение не исчезло. Снежно-белые перья, изящный изгиб шеи да глаза, бесцветные, словно ключевая вода, и глубокие... просто бездонные...
«Ты отлично со всем справилась, Лиадан! – услышала я голос дяди Финбара. – Ты стала настоящим мастером в своем искусстве, поздравляю!»
«Это ты мастер. Именно ты показал мне, как управлять этим даром».
«Я бы не смог сделать того, что совершила ты. Ты бросила вызов тьме и вырвала человека из объятий смерти. Твоя сила поражает. Твое мужество восхищает. Я с интересом буду следить за тем, как сложится твой... и его путь тоже. Не забывай меня, Лиадан. Я еще понадоблюсь тебе, позже. Я понадоблюсь мальчику».
Мне вдруг стало холодно. «Что ты имеешь в виду? Ты что-то видел?»
Но перевернутое изображение лебедя рассыпалось и исчезло.

Через три дня после этого мы были готовы к отъезду. Мне приходилось быть очень твердой и настаивать на том, чтобы Бран регулярно ел и спал. Позволь я ему поступать по-своему, он бы попытался сразу же вернуться к обычному для него режиму, и результат оказался бы плачевным. Тем не менее, он не терял ни секунды. Даже вынужденный лечь отдыхать, он продолжал планировать, приказывать и рвался вскочить и действовать. По ночам, несмотря на все свои желания, я спала отдельно от него, деля постель из папоротника с сыном. Бран ни словом не обмолвился о таком положении дел. В ту недавнюю, решающую ночь я вела себя смело, достаточно смело, чтобы скинуть с себя все и согреть его теплом собственного нагого тела. Теперь же я чувствовала смущение, наши отношения все еще оставались новыми и слишком хрупкими, а вокруг постоянно сновала толпа мужчин. Да и вообще, мне казалось, что кое что может подождать, пока к нему действительно не вернутся силы.
А планы, тем временем, обретали форму. Мужчинам предстояло разделиться на три группы. Впереди их ждала работа. Группа Выдры готовилась к поездке на юг с неизвестным мне заданием. Группа Змея собиралась на северо-запад, к Тирконнеллу. Наша собственная команда направлялась прямо на север, к тому самому острову, чтобы еще раз все осмотреть, прежде чем принять окончательное решение. Волк оценит, насколько сложно доставлять туда строительные материалы. Альбатрос посмотрит, чем там вокруг живут люди, просчитает, какой прием ожидает подобное предприятие в тех краях. В назначенное время с нами встретятся и все остальные, и вот тогда окончательно решится будущее отряда. Бран сообщил людям, что не собирается принимать поспешных решений. Слишком уж много поставлено на кон.
Мне понадобились неимоверные усилия, чтобы отговорить его мчаться на юг и искать мщения, как только он окреп настолько, что мог ехать верхом. Пришлось объяснить, какое соглашение я заключила, чтобы вызволить его и Альбатроса из Шии Ду. И что пообещала заплатить за их свободу молчанием.
– Обещания, данные такому человеку, ничего не значат, – процедил он. – За то, что он с тобой сделал, смерть – слишком легкое наказание. Если я с ним не разберусь, это сделают твой отец, или брат, как только обо всем узнают.
– Они не узнают, – заверила я. – Ни от меня, ни от тебя, ни от Альбатроса, и вообще ни от кого из твоих. Эту историю нельзя рассказывать до конца. Я дала Эамону слово, что мы будем молчать, и дала его не без причины. Он, может быть, и предатель, возможно, желания, страсть и жажда власти не дают ему отличить добро от зла. Но он сильный вождь, это все знают. Он богатый, влиятельный и умный. И у него пока еще нет наследников. Если Эамона не станет, разразится борьба за его владения, а это посеет вражду между союзниками. Шеймус Рыжебородый уже стар, а его наследник еще совсем малыш. Охотники забрать все себе слетятся отовсюду. И начнется кровавая бойня. Уж лучше пусть Эамон остается. Надо просто следить за ним. – Я не стала рассказывать ему о самых черных своих опасениях. Я ведь помнила и предостережения Дивного народа, и слова самого Киарана. Где-то за лесом существует некто, готовый на все, лишь бы мой сын не вырос. Некто, по собственным причинам, не желающий, чтобы пророчество исполнялось. Я видела, какими глазами Бран смотрел на своего сына – спящего или высоко сидящего на плечах у Крысы и с живым любопытством озирающего окрестности. Я видела, как суровые черты Брана освещаются любовью и изумлением, и я просто не могла рассказать ему всего.
– Эамону Черному нельзя доверять, – нахмурившись, заявил он. – В любой момент он запросто может обратиться против твоего брата, разве нет?
Я улыбнулась.
– Не думаю. Весной брат женится на сестре Эамона. Я позаботилась, чтобы это наверняка произошло. Кроме того, Эамон знает, что я за ним слежу. Моей ставкой в тех переговорах было наше с тобой молчание.
– Ясно, – медленно проговорил Бран. – Ты опасная женщина, Лиадан, очень тонкий стратег. Но меня все это бесит. Всю жизнь у меня будут чесаться руки придушить этого мерзавца. Если мы с ним когда-нибудь встретимся лицом к лицу, я не знаю, что с ним сделаю.
– Там, куда мы едем, ты будешь слишком занят, чтобы задумываться над этим хотя бы минуту, – ответила я.
– Так ты считаешь, что мы все же дадим ход этому плану?
– Ну, я же знаю, что ты не сможешь лишить ребят их мечты. – Он посмотрел на меня, и на его губах снова мелькнула слабая тень улыбки.
– Похоже, ты видишь меня насквозь. Достаточно мне было рассмотреть, как горят их глаза, послушать, какой надеждой полны их голоса, и я сразу понял, что выбор уже сделан. Но не мог же я сказать им это сразу! Они бы сочли меня слабаком. Кроме того, ожидание послужит отличной проверкой. Оно заставит их продумать все детали, выявить сильные и слабые стороны плана, поразмыслить над тем, как решать возможные проблемы...
– Знаю, – ответила я.
С ближайшим будущим все было ясно, до нашего отъезда остался один день. Стояло утро, старые березы под бледным небом окончательно сбросили листья. Было холодно и ясно. Если нам повезет, мы быстро доберемся до места, несмотря на малыша. Этот день предстояло посвятить последнему совещанию командиров групп, упаковке вещей и уничтожению всяких следов нашего здесь присутствия. Как только план начнет претворяться в жизнь, все изменится. Мужчинам придется привыкать к нормальным постелям, к женским лицам у своих очагов, к оседлой жизни. Прекратятся погони и вечные переезды. Для многих это будет тяжело... впрочем, не так уж и тяжело, если поразмыслить. Я вспомнила о женщине Эвана, о Бидди с ее двумя сыновьями. Возможно, она до сих пор ждет, что ее милый вернется к ней. По рассказам она казалась мне сильной и способной. Им понадобятся такие, как она. Думаю, позже я об этом упомяну.
Я села у озерца с Джонни на коленях и задумалась, бросая камешки в воду. Джонни нравилось, как они булькают, он тихо сидел и наблюдал. За моей спиной разгоралось обычное организованное утреннее оживление. Странно было сознавать, что завтра я навсегда уеду отсюда, а если и вернусь, то только как гостья. Что скоро я стану жить в родовом замке моего отца и растить сына среди бриттов. Я надеялась, что мама не сочтет это предательством. Я надеялась, что Дивный Народ ошибся относительно того, что это может за собой повлечь.
«Уезжайте немедленно».
Древний голос поразил меня. Я не ждала, что древние снова заговорят со мной – теперь, когда Бран спасен и наш путь ясен.
«Мы и так уезжаем, – мысленно ответила я. – Завтра утром. Мы не вернемся».
«Уезжайте немедленно. Сейчас же», – голос был глубоким, как всегда неторопливым, но теперь в нем звучало предостережение.
«Немедленно? Вы хотите сказать – прямо сейчас, сию минуту? Но почему?»
Наверное, глупо было спрашивать. В ту же секунду на меня накатил Дар, и я увидела юного воина в пылу битвы, и принимала его за Брана, пока не разглядела, что лицо у него чистое, ни одного рисунка, кроме тонких линий над бровью и вокруг одного глаза – легчайший намек на маску ворона. Он был ранен. Я видела, как он бледен, слышала его хриплое дыхание. Он сделал стремительный выпад, его противник яростно рванулся вперед, и по глазам юноши я сразу поняла: удар смертелен. Глаза у него были серые, спокойные, во взгляде не было страха. Я крепко сжала малыша на своих коленях, он протестующе закричал. Видение изменилось, я увидела, как плачет девушка, как все ее тело сотрясается от рыданий, а руки закрывают лицо, словно в бессильной попытке сдержать горе. У нее были огненные, вьющиеся волосы и молочно-белая кожа. Пока она выплакивала свое горе, вокруг разгорелся огонь, жадными языками поглощающий все вокруг, и у меня возникло странное впечатление, что чем громче она плачет, тем выше вздымается пламя. А потом видение внезапно исчезло.
«Уезжайте немедленно», – повторил голос и смолк.
От подобных предостережений отмахиваться нельзя. Я нашла Брана, и рассказала ему. Я не сказала всего, что видела, просто сообщила, что меня посещал Дар и что выезжать надо прямо сейчас. Годы подготовки не прошли даром. Солнце еще не начало клониться к закату, а мы уже покинули то место, разъехались в трех направлениях, тихо и организованно. Группа, в которой находилась я, направилась тайными тропами на север. Мы остановились, когда стемнело. Бран настаивал, что нам с ребенком необходимо поспать. Мы встали лагерем под защитой скал на склоне холма. Я покормила Джонни, Бран и Волк ушли в дозор. Крыса разжег костер и приготовил еду. Альбатрос занялся лошадьми, несмотря на руки он отстоял право на выполнение своей части работы.
Через некоторое время Бран вернулся и присел передо мной на корточки. Джонни закончил ужин. Я держала его у плеча и ждала, пока он уснет.
– Прости меня, – прошептала я, – я нарушила тебе все планы. Мы, наверное, могли задержаться еще на день. Дар не всегда показывает правду, да и голоса могут вводить в заблуждение.
– А может и нет, – голос Брана звучал как-то странно. – Иди сюда, я хочу тебе кое-что показать.
Я вскарабкалась за ним следом на скалу, откуда открывался отличный вид назад, на юг. Днем, – подумала я, – отсюда, похоже, видно очень далеко, до самого Семиводья. Теперь же вокруг было темно, только в одном месте, на расстоянии меньше дневного перехода от нас, полыхал огромный пожар.
– Не правда ли удивительно? – проговорил Бран. – Думаешь, там просто ударила молния? А небо-то чистое, ни ветерка, ни облачка! И недавно шел дождь, а ты же знаешь, что деревья, кусты и трава загораются так быстро и жарко только в страшную засуху. Теперь посмотри внимательнее: видишь, как движется пожар, пожирая все на своем пути? А ведь ночь совершенно безветренная! Странно, правда?
– Это ведь там, да? – дрожа, прошептала я. – В том месте, где мы стояли?
Бран обнял меня. Очень осторожно, как будто все еще не мог поверить, что может себе это позволить.
– Если бы не ты, мы все бы сгорели, – заметил он. – У тебя очень могущественный дар. Однажды ты видела мою смерть. Помнишь?
– Да.
– Похоже, ты смогла ее предотвратить. Ты отогнала смерть. Изменила судьбу. Меня мало что пугает, Лиадан. Я приучил себя смотреть в лицо неизбежному. Но теперь мне страшно.
– Меня это тоже пугает. Это делает меня открытой... разнообразным влияниям. Голосам, которые я предпочла бы не слышать, противоречивым видениям. Очень сложно понять, когда стоит следовать им, а когда необходимо идти собственным путем. И все же я не смогла бы обойтись без этого дара. Без него я не сумела бы тебя вернуть.
Он не ответил. Молчание продолжалось так долго, что я начала беспокоиться.
– Бран? – тихо позвала я.
– Я вот думаю... – неуверенно проговорил он, – ... я подумал... может, ты... может, ты жалеешь? Передумала, или что-то в этом роде. Ну, то есть, теперь, когда ты увидела... когда ты все обо мне знаешь... все мои секреты... Я ведь не тот, за кого ты меня принимала. И я подумал, что, наверное... – Он явно не находил слов.
– Что? – Его слова поразили меня. – С чего ты взял, будто я изменила свое отношение к тебе и стала любить тебя хоть на капельку меньше из-за того, что узнала? Я же говорила: ты – единственный в мире мужчина, которого мне хочется видеть рядом с собой. Говорила, что так было и так будет, и ничто этого не изменит. Кажется, я не могла сказать яснее!
– Тогда... – он снова остановился.
– Что «тогда», сердце мое?
– Тогда почему ты... – Он говорил так тихо, я еле его слышала. – Почему ты решила спать отдельно, почему после той ночи ты ложишься одна... после самой длинной в моей жизни ночи, когда я проснулся и увидел тебя рядом, и это было так прекрасно, что одним махом разрушило целое царство теней? Я безумно хочу снова пережить это мгновение, только на этот раз я бы тебя обнял, прикасался бы к тебе и... у меня нет для этого слов, Лиадан.
Наверное, даже к лучшему, что было так темно. Я плакала и смеялась одновременно, я с трудом могла придумать, что ему ответить.
– Да если бы я сейчас не держала на руках ребенка, – дрожащим голосом заговорила я, – я бы прямо сейчас показала тебе, как мое тело сгорает от тоски по тебе. Похоже, у тебя чересчур короткая память. Я-то вот помню один вечер на берегу озера в Семиводье, когда только вмешательство сына заставило нас опомниться. А в эти дни я просто щадила твое здоровье. Ты недавно был серьезно ранен. У тебя все еще полно шрамов и на теле, и в душе. Мне не хотелось... требовать больше, чем ты можешь...
Даже в темноте я почувствовала, как он сердито прищурился.
– Ты что, считала, что я ничего не могу? Так что ли?
– Я... ну, в общем, я... я в конце концов целительница, да и с точки зрения здравого смысла...
Он остановил меня поцелуем. Крепким, не оставляющим никаких сомнений поцелуем. Он оказался короче, чем мне бы хотелось. Между нами был Джонни, мы его чуть не раздавили.
– Лиадан?
– М-м-м-м?
– Ты придешь ко мне сегодня ночью?
Я почувствовала, что краснею.
– Весьма возможно, – ответила я.
Наверное, Богиня благоволила к нам. Кто-то явно заботился о нас той ночью, поскольку Джонни спал, не просыпаясь, до самого утра, а остальные исчезли, отправились куда-то в дозор, и мы совершенно их не слышали – ни шепота, ни шороха. А мы с моим любимым лежали, обнявшись, под скальным навесом и демонстрировали не больше выдержки и отчужденности, чем тем вечером на берегу озера. Уж очень мы истосковались друг без друга. Мы обнимались, плакали от счастья и задыхались от нужды друг в друге, пока наконец не заснули, совершенно обессилив, накрывшись одним одеялом, под бескрайним звездным шатром. На рассвете мы оба пробудились от теплой сладости совместного сна, но ни один из нас не двинулся с места, если не считать легких прикосновений, мимолетных поцелуев и тихого шепота... пока мы не услышали, как Крыса возится у костра, а Альбатрос что-то говорит о том, куда мы могли подеваться.
– Будут и другие рассветы, – тихо сказала я.
– Похоже, я только сейчас начинаю в это верить, – Бран неохотно поднялся и принялся одеваться, закрывая искусно разрисованное тело своей любимой, невзрачной дорожной одеждой. Я бесстыдно наблюдала за ним и думала о том, как же мне повезло.
– Нам необходимо в это верить, – ответила я. И в этот момент Джонни проснулся и решительно потребовал свой завтрак. – Мы просто обязаны верить в будущее – ради него, ради этих людей и ради нас самих. Любовь – достаточно сильное чувство, чтобы на нем можно было построить будущее.
Думаю, все это я говорила не Брану, а Дивному народу. Но слышали они меня или нет – я не знаю, – они никак не отозвались. Я же сделала свой выбор. Я изменила ход вещей. Если это значило, что я никогда больше их не встречу – ну что ж, так тому и быть.
И мы снова направились на север, тихо и без излишней суеты. Небольшой отряд путешественников в неприметной одежде. Мужчина, чье лицо можно было изучать бесконечно – на свету и в темноте – лицо, одновременно юное, чистое и несущее суровую, дикую маску ворона. Какой стороной он к тебе повернется, зависит только от того, как ты сам будешь на него смотреть. Женщина со странными серыми глазами и с закинутой на спину темной косой. Негр с покалеченными руками и пером альбатроса в мелких кудрях. Юноша с ребенком за спиной и молчаливый здоровяк на огромном столь же молчаливом коне. Мы направлялись на север, к неприветливым берегам, глядящим в сторону Альбы, родной земли женщин-воительниц. За нашими спинами медленно просыпались земли Ольстера, осеннее солнышко неуверенно освещало нежно-зеленую долину, сверкающее озеро и темную прелесть огромных лесов Семиводья. Огонь позади уже догорел, и лишь перышко серого дыма напоминало о его разрушительной мощи, о его Сверхъестественной силе и точности. Возможно, Ведьма решила, что мы погибли, сгорели в горниле пожара. Мы же просто повернулись к нему спиной и спокойно уехали прочь. И пока мы скакали, в голове у меня снова и снова, несмотря на то, что пещера была уже далеко, раздавалось пение западного ветра, обдувающего вершину древнего холма и со свистом летящего сквозь узкую щель, оставленную там для лучей зимнего солнца, для таинства дня середины зимы. Оно походило на звучание огромного древнего инструмента, на песнь прощания, на одобрение. «Отлично сработано, детка, – слышались в ней голоса моих предков. – Прекрасно сработано. Молодчина!».

Конец

...