lesya-lin:
10.11.15 18:27
» Глава 17
Лорд Питер Рэдклифф принадлежал к тем, кто носит звание аристократа с непринужденным изяществом и добродушной улыбкой. Он родился среди роскоши и привилегий вторым сыном у герцога, а следовательно, вся ответственность за управление обширными родовыми поместьями и солидными капиталовложениями возлагалась не на него, а на его старшего брата. Лорду Питеру же досталось щедрое денежное содержание и свобода проводить свои дни как заблагорассудится: в кресле перед знаменитым эркерным окном в «Уайтсе», на охоте в Мелтон-Моубрей или в кругу бонвиванов, известных своими изысканными манерами, безупречным вкусом и готовностью заключать пари на что угодно.
Как и его приятели Красавчик Браммел и лорд Алванли, Рэдклифф недолгое время прослужил в престижном лондонском полку, но вскорости оставил военное поприще и посвятил себя менее утомительной деятельности светского жуира. Женитьба восемь лет назад на одной из красивейших женщин Лондона мало изменила его образ жизни. Вот почему вместо того, чтобы искать лорда Питера в его уютном доме на Хаф-Мун-стрит, Девлин провел вечер, переходя из одного джентльменского логова к другому: из клуба «Уайтс» на Сент-Джеймс-стрит в «Ватье» на Пикадилли, а затем в отель Лиммера – и все безрезультатно.
Себастьян потягивал превосходный французский коньяк в модной кофейне рядом с Кондуит-стрит, когда в зал вошел лорд Питер и направился прямиком к нему.
– Какого дьявола вы меня разыскиваете? – вопросил Рэдклифф, барабаня пальцами одной руки по мускулистому бедру.
Девлин откинулся на спинку своего стула.
– Думаю, вы догадываетесь.
Мгновение поколебавшись, Рэдклифф заказал бренди, отодвинул стул напротив и сел.
– Я видел вас в часовне.
Себастьян поднес коньяк к губам и глянул на герцогского отпрыска поверх краев бокала:
– Вы были другом Дамиона Пельтана?
– Я? Нет. – Лорд Питер положил ногу в сверкающем сапоге на колено другой, приняв непринужденную, расслабленную позу. В кругу приятелей он славился веселым обаянием и безграничной щедростью, но кое-кому случалось сталкиваться и с другой стороной его характера – резкой, заносчивой и леденяще высокомерной. – Я заехал на отпевание ради жены. Они дружили еще детьми, в Париже.
– Но вы и сами знали покойного?
– Мы с ним встречались раз или два. Откровенно говоря, я не совсем понимаю, зачем вам это, – глянул из-под полуприкрытых век Рэдклифф. – В газетах писали, что Пельтана убили грабители в округе Святой Екатерины.
– Его убили в округе Святой Екатерины, верно. Но грабители не имеют к его смерти никакого отношения.
Рэдклифф на минуту замолчал, опустив взгляд на бокал, который вертел в руках. Он до сих пор был привлекательным мужчиной, с широкой, обаятельной улыбкой. Но, присмотревшись, можно было заметить, что годы разгульной жизни уже начинают оставлять на его внешности предательские отметины, огрубляя кожу и делая дряблыми мышцы пока еще подтянутой фигуры.
– Что вы можете сказать о Пельтане? Говорите, ваша супруга знала его еще в Париже?
Лорд Питер словно очнулся от глубокой задумчивости.
– Да, знала. Они росли по соседству на Иль-де-ла-Сите. Его отец и сейчас известный врач то ли в Отель-Дьё
(1), то ли в другом подобном заведении.
– Вот как?
Рэдклифф нахмурился.
– Припоминаю, ходили слухи о причастности его отца к какому-то шумному делу, но это было давно. Что-то, связанное с королевской семьей и временами Террора. Точно не скажу.
– А какими были политические пристрастия Дамиона Пельтана?
– Политические? – Рэдклифф покачал головой. – У меня сложилось впечатление, что он не интересовался политикой. Его единственной страстью была медицина.
Себастьяну показалось весьма странным, что человек, не интересующийся политикой, присоединился к мирной делегации, пусть даже в качестве врача. Но он только осведомился:
– Когда вы видели его в последний раз?
Рэдклифф нарочито медленно отпил глоток бренди, словно тщательно обдумывая ответ.
– Доподлинно не припомню. Пожалуй, неделю назад. А может, и больше.
– Не вечером прошлого четверга? – переспросил Себастьян, думая о неизвестных мужчине и женщине, посетивших Пельтана в гостинице перед самой его гибелью.
Лорд Питер застыл, не донеся бокал до стола. От его добродушного дружелюбия не осталось и следа, лицо приняло упрямое и смутно недовольное выражение.
– Нет, не вечером четверга. Вечер прошлого четверга я провел дома наедине с женой.
– И всю ночь?
– Да, черт подери!
Вытянув ноги, Девлин скрестил их в лодыжках.
– Вы упомянули, что посетили отпевание Пельтана по просьбе супруги. Она расстроена его смертью?
– Естественно, расстроена. А чего вы ожидали? Они были давнишними друзьями.
– Тем не менее, побывав на похоронах друга детства вашей жены, вы не сочли необходимым вернуться домой и утешить ее?
Щеки Рэдклиффа пошли пятнами сердитого румянца.
– Дьявольщина, на что вы намекаете?
– Вы, случайно, не слышали, как именно был убит Дамион Пельтан?
На лицо лорда Питера наползла легкая настороженность.
– Я думал, его ударили дубинкой. Разве не так обычно действуют грабители?
– На самом деле, доктора закололи ударом кинжала в спину. А затем убийца – или убийцы – оттащил тело в грязный проулок и вырезал сердце.
Что-то вспыхнуло в глазах Рэдклиффа и быстро спряталось за прикрытыми веками.
Себастьян пристально наблюдал за собеседником.
– У вас нет никаких предположений, почему с Пельтаном захотели расправиться именно так? Вырвать сердце из груди – весьма символично, вам не кажется?
На один ожесточенный миг их взгляды скрестились.
Затем Рэдклифф со стуком поставил недопитое бренди на стол и стремительно покинул кофейню. Янтарная жидкость в бокале какое-то время яростно плескалась, пока наконец не замерла.
Когда Себастьян спустя полчаса заехал на Тауэр-Хилл, Пол Гибсон сидел на деревянном стуле у постели Александри Соваж, опершись локтями на расставленные колени и уткнувшись подбородком в ладони. Рядом на столе, темном от расплескавшейся воды, стояла миска с тряпицей. При появлении друга хирург вскинул голову, но не поднялся. Раненая лежала в постели пугающе недвижимо, с закрытыми глазами. Испарина блестела на ее бледном лбу и увлажняла до темноты огненно-рыжие завитки на висках.
– Как она? – негромко спросил Себастьян.
Гибсон мотнул головой и длинно, утомленно выдохнул:
– В горячке. Боюсь, жар усиливается.
– Это из-за переохлаждения в ночь убийства? Или из-за раны?
– Сложно определить. – Пол откинул с лица растрепанные волосы, затем сцепил пальцы на затылке и выгнул спину, потягиваясь. – Я попросил коллегу из больницы Святого Варфоломея, доктора Лотана, заехать и осмотреть ее. Он хотел пустить ей кровь, дать слабительное и сделать прижигание – стандартный арсенал «героической» медицины
(2).
– И ты позволил?
– Нет. Клянусь, я видел больше мужчин, убитых кровопусканием и слабительным, чем ядрами и пулями, вместе взятыми. Так что я поблагодарил его за совет и выпроводил за дверь. Но с тех пор сижу здесь и мучаюсь раздумьями, не следовало ли дать Лотану хотя бы попробовать. В смысле, я ведь простой хирург
(3). Могу сложить сломанную руку, отпилить изувеченную ногу или, если пациент рисковый, даже извлечь камень из почки. Но я не врач. Я не учился ни в Оксфорде, ни в Кембридже; моя латынь ужасна, греческий и вовсе ничтожен, а попытавшись единственный раз почитать труды Галена
(4), я сдался через несколько страниц. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению медицинскую традицию, практикуемую более тысячи лет?
– По-моему, ты принижаешь себя. Тебе ведомо о человеческом теле больше, чем любому из врачей, которые мне попадались.
– О мертвом теле, – невесело хмыкнул Гибсон, отжал над миской тряпицу и снова принялся обтирать пациентку.
– Она еще что-нибудь говорила? – поинтересовался Девлин, подходя к изножью кровати.
Пол уменьшил повязку на голове раненой, и теперь Себастьян впервые мог хорошо разглядеть ее лицо. Это была красивая женщина лет тридцати, с молочно-белой кожей, слегка присыпанной на высокой переносице коричной пыльцой веснушек. Глаза были закрыты, но он знал, какими они окажутся, когда откроются: глубокого, шоколадно-карего цвета.
– Ничего существенного, – ответил Гибсон, но затем, должно быть, почувствовал перемену в состоянии друга или внезапно возникшее в воздухе напряжение, потому что повернулся и посмотрел на Девлина: – Что такое?
Себастьян не сводил глаз с француженки.
– Я встречал эту женщину раньше.
– Встречал? Где?
– В Португалии. Тогда ее звали Александри Боклер. Когда мы в последний раз виделись, она поклялась, что если наши пути снова пересекутся, она убьет меня.
Примечания:
(1) Отель-Дьё де Пари («Парижский Божий приют») — старейшая (и долгое время единственная) больница и богадельня Парижа, основана в 651 г. парижским епископом Ландри, впоследствии причисленным к лику святых.
(2) «Героическая» медицина — популярный термин, используемый для описания драконовской медицинской практики XVIII-XIX веков (точно, только герои могли выдержать подобные процедуры и выжить
).
Наиболее распространенным методом лечения для самых разных заболеваний было кровопускание — обычно по одной пинте (0,568 л !) за сеанс.
Кровоточащие раны прижигались кипящим маслом, и от болевого шока при этом умирало не меньше пациентов, чем от потери крови. Еще одна популярная процедура «героической» медицины — очищение кишечника, часто с применением средств на основе мышьяка и ртути, поэтому отравления среди больных были вовсе не редкостью. Жертвой подобного лечения стал Джордж Вашингтон, который после езды верхом в холодную, сырую погоду слег с простудой. В три приема ему выпустили два литра крови, вызвав анемию и слабость; затем врач дал ему слабительное и ртуть. Вашингтон умер в течение суток.
(3) В Западной Европе со средних веков существовало разграничение между врачами, которые получали медицинское образование в университетах и занимались только лечением внутренних болезней, и хирургами, которые научного образования не имели, врачами не считались и в сословие врачей не допускались.
Врачи представляли официальную медицину того времени, которая продолжала следовать слепому заучиванию текстов и за словесными диспутами была еще далека от клинических наблюдений и понимания процессов, происходящих в здоровом или больном организме. Ремесленники-хирурги, напротив, имели богатый практический опыт. Их профессия требовала конкретных знаний и энергичных действий при лечении переломов и вывихов, извлечении инородных тел или лечении раненых на полях сражений во время многочисленных войн.
Официальная медицина упорно сопротивлялась признанию равноправия хирургов: им запрещалось выполнять врачебные манипуляции и выписывать рецепты. До конца XVIII в. хирургия в Европе считалась ремеслом, а не наукой. Первой страной, где хирургов признали равными врачам, была Франция. В 1731 г. в Париже открыли первую Хирургическую академию.
(4) Гален (ок. 129—199 гг. н. э.) — знаменитый врач и анатом из Пергама, работавший в Риме и бывший другом и придворным врачом императора Марка Аврелия. Труды Галена имели огромное влияние на медицину последующих полутора тысяч лет. В Средние века, как на Востоке, так и на Западе, Гален оставался непререкаемым авторитетом, «королем анатомии». Его познания о функциях спинного мозга были полностью оценены только в XIX веке, а его открытия в диссекции костей и мускулов дали термины, которыми пользуются до сих пор.
...