Lililia: 21.08.19 10:46
Nadin-ka: 21.08.19 11:37
Nadin-ka: 21.08.19 23:58
Лена Кулёминатор: 23.08.19 08:45
Жасмина: 23.08.19 09:52
Ирэн Рэйн: 23.08.19 11:18
Nadin-ka: 23.08.19 14:46
bazilika: 23.08.19 18:25
Людмила Журавлик: 23.08.19 18:35
PoDarena: 25.08.19 14:07
Мартина: 26.08.19 10:27
PoDarena: 27.08.19 08:22
У Дуровых были гости. Гости, случившиеся в первый раз за весь период жизни Степана в этой квартире. А раньше, если верить профессору, гости в этом доме бывали часто. А уж при Кларе Корнеевне, которая, судя по рассказам брата и внучки, была почти легендарной женщиной – и того чаще.
Нынче в качестве гостя присутствовал мужик, который Степе с первого взгляда и категорически не понравился. Совершено необоснованно, без всяких видимых мотивов, но просто вот именно с первого взгляда и до отвращения. Впрочем, свое впечатление Степа засунул куда подальше, а вместо этого принял приглашение к столу, ибо ужин. Как обычно, отменный. Мясо с кашей, любимый Степкин формат, в этот раз в виде свиной подливы с булгуром, а к ней – овощной салат и сырная тарелка. В общем, рай для обжоры.
Мужик, которого Степа с явным неудовольствием сначала посчитал бывшим учеником Павла Корнеевича, оказался вовсе даже и не профессорским знакомым. А поклонником Елены Падлны. Обмануться, в общем-то, было несложно – подчеркнутая интеллигентность в виде седой кудрявой шевелюры и аккуратной бородки, очки, пиджак в клетку с замшевыми заплатами на локтях – все наводило на мысли об ученом муже. По крайней мере, Степа молодых ученых - а на фоне Дурова гость выглядел очень даже молодым – именно так себе и представлял. А оказался Кирилл Леонтьевич - так звали седобородого - режиссером, ни больше, ни меньше. Членом союза кинематографистов, представьте себе. Между первой и второй порцией Степе снисходительным тоном задали какой-то вопрос, на который либеро ответил, что уже посмотрел все серии «Звездных войн», и на этом его вопросы к кино исчерпываются. После чего интерес к диалогу с ним был мгновенно и демонстративно снова утрачен.
Да и нужды не было в Степкиных репликах. Кирюля-Кастрюля – так его Степа про себя окрестил - разливался соловьем. Про современное российское кино, про ранешнее европейское, про проклятый Голливуд. Павел Корнеевич закинулся было про «Гараж» и «Кин-дза-дза», выслушал пассаж о творческом фиаско Рязанова, о выдохшемся Данелии и принялся грустно пить чай. Елена Падлна смотрела влюбленными глазами, поддакивала и подливала в чашку. А вот Тура… Тура была белой. То есть белее обычного. Без красок вообще, как снег, только белее. На фоне бледного лица глаза казались синими особенно нарисовано. И веснушки выделялись отдельно сильно, и больше их вдруг стало. Зато рта не стало совсем, губы розовели едва-едва.
Он поймал ее взгляд и невольно кивнул. Спрашивая будто: «Что? В чем дело? Что случилось? Отчего ты такая?». Тура резко отвернулась. Спросила у деда, хочет он еще пирога с персиками. Но пирога попросила Кастрюля.
В конце чаепития Степа отчетливо понял: несмотря на то, что режиссер и член пришел в дом как поклонник матери, глаз он положил на дочь. Надо быть слепым, чтобы не заметить взглядов, которые седой бородатый кидал на Ту. И любой нормальный мужик, увидевший сцену со стороны, взгляды эти расшифровал бы однозначно. Так смотрит мужчина, который хочет уложить женщину в постель. Но, похоже, обратил внимание на это намерение только Степа.
Поскольку ужин затянулся, после него профессор сразу отправился спать, Елена Преужасная – провожать своего кавалера, а Степа – помогать Туре. В последнее время она резко отказывалась от его помощи, и Степан знал причину. И даже все собирался извиниться за тот дурацкий эпизод. За два эпизода, если точнее. И за поцелуй, и за… голого. И не то, чтобы виноват. Нет, совсем не виноват, если по совести. Но все равно, если не извиниться – дело с мертвой точки не сдвинется. Кажется, сегодня как раз подходящий день и настал.
- Давай помогу.
- Я сама справлюсь.
- Да я знаю, что справишься, - а еще не хватало горячего завтрака по утрам, очень просто. Однако каш с утра ему тоже больше не предлагали. – Но все равно хочу помочь.
Дернула плечом, но промолчала.
Степка принялся протирать блюдо, на котором еще час назад красовался пирог с персиками. И, вместо извинений, вдруг выдал.
- Он на тебя запал.
- Кто? – Ту не обернулась от раковины, но мыть посуду перестала.
- Козлина эта седая. Как его там. Член который. Леонтьевич.
Степа ждал, что она рассмеется. Хотя бы усмехнется. Хотя бы… Ну в общем, уж никак не ждал того, что прозвучало.
- Думаешь, не стою этого?! – Ту резко развернулась.
- Э-э-э… В смысле… Да не, я не про то…
- Тощая, бледная, страшная, - она даже пальцы загибала. – Давай. Не стесняйся, говори!
- Да он старый козел! – взбунтовался Степа. – Такие вечно на молодых девчонок слюни пускают!
- И единственное мое достоинство – что я еще достаточно молодая… - медленно протянула Тура.
Степа едва не выронил раритетное блюдо, которое, как ему пару недель назад рассказывали, было подарено деду Павла Корнеевича Матильдой какой-то. Судя по тону профессора, Степа был просто обязан знать, кто эта Матильда такая. Степан не знал, хотел потом погуглить, но запамятовал. А теперь чуть Матильдино наследие не разбил – только сверхбыстрая реакция спортсмена выручила.
Так, что именно он сказал не по-русски?
- Ты меня вообще слушаешь?!
- У нас в семье только дед глухой, - Тура медленно протянула руку, а потом резко выхватила у него из пальцев блюдо. – Не лезь не в свое дело, Кузя!
Специально так его назвала. Специально, чтобы разозлить. И он разозлился. Потому что дурная донская кровь.
- Что, нравятся взрослые дядьки?
- А что, нельзя? - глаза ярко-синие сузились до размеров бойниц. И сейчас оттуда бахнет!
- У нас свободная страна, - фыркнул Степан. – Да только вот что имей в виду. Этот Леонтьевич явно к своим сединам ничего не нажил, кроме геморроя, гастрита и импотенции. Это все есть – отвечаю. А денег нет.
- А мне, значит, деньги нужны от него? – вкрадчивостью кобры перед прыжком.
- Ну, ничего другого в его возрасте предложить уже не могут.
- Значит, по этой аналогии… - белые пальцы любовно поглаживали край блюда в попугаях и гроздьях винограда. – У тебя, в твои юные годы, есть что-то иное, чтобы предложить женщине. А вот денег, опять же силу возраста, увы… Не дороговато ли вам у нас, Степан Аркадьевич?
Разговор приобретал все более нелепые и даже абсурдные очертания. Но Степа, ведомый то ли свой упертой бараньей прямолинейностью, то ли известного качества и темперамента донской кровью, выпалил:
- У меня денег нормально! У меня… у меня… – мелькнула и тут же угасла мысль промолчать. - У меня банковский счет в евро, и там, знаешь, нормально! И деньги все вложены, и работают. И…
- Что же ты тут делаешь тогда, такой весь из себя состоятельный и в евро?
Ее интонации были откровенно глумливыми. И объяснять про собственные умозаключения на тему переменчивости спортивной фортуны, травм, вероятности прекращения карьеры в любой момент, о троюродном брате – биржевом маклере из Афин, который очень правильные советы дал в свое время – собственно, и не стоило. И в кои-то веки Степе удалось взять и кровь, и темперамент под уздцы. И ответил спокойно.
- Ты же внучка профессора, Тура. Хотя бы иногда пользуйся мозгами. Не может быть, чтобы тебе совсем ничего не досталось от дедовых.
Ушел тоже спокойно. Звук разбившейся посуды настиг его же на пороге комнаты.
Она смотрела на осколки подарка Матильды Кшесинской. И ты тоже. Сволочь ты, Кос. Какая же ты сволочь. Греческая!
*
В декабре город белых ночей вполне можно назвать городом черных дней. Светает в одиннадцать, темнеет уже в четыре. Улицы словно накрывает темным сырым холодным одеялом – и в нем трудно дышать, и думать, и радоваться.
Серию выездных игр Степка предвкушал. Казань, Новосибирск, Красноярск - в любом из этих городов будет лучше, чем сейчас в Питере. Установочная сессия со скрипом, но сдана, и можно сфокусироваться только на игре. Тем более что игра шла, и даже Матуш хвалил – а уж он на похвалу был скуп, будто деньгами выдавал.
- В семь в Пулково, - хлопнул в ладони Матушевич. У него даже хлопки ладонями выходили басом. – Не опаздывать. Не бухать. Баб не трахать.
- Еще бы молоток и гвозди для нимба выдали, - тихо, чтобы не услышал тренер, проговорил Дерягин. – При такой жизни отрастет ведь – как бы не потерять во время игры.
Степан только хмыкнул. Последнее из числа тренерских предупреждений было для него совершенно излишним. Новое жилье, с многих точек зрения удобное, имело один существенный минус. Баб туда водить было никак нельзя. Причем причину себе Степан не мог объяснить – ни внятно, ни вообще никак. Ну и ладно. Злее в игре будет. Вот так, да.
*
Пара за столиком в ресторане индийской кухни походила на не первой свежести влюбленных. Но являлась ли таковой на самом деле – определить было совершенно невозможно. Даже если подслушать разговор.
- Елена Прекраснейшая, - седой мужчина импозантно целовал своей даме пальчики. – Ты же понимаешь, что это для нас в первую очередь. И для блага этой несчастной девочки!
- Кирилл, ты не представляешь, - рыжеволосая густо накрашенная дама напротив вздохнула во всю полноту своего пятого размера. – Она совершенно фригидная! Совершенно! Это все Ларс, мой бывший муж. Он был невозможно холодный и закрепощенный. И это все передалось Туре. Я чувствую в ее присутствии холод.
- Она сдерживает раскрытие твоей сексуальности, царица души моей, - мужчина потерся своей бородой о женские пальцы. – Того факта, что она твоя дочь – не изменить. Меня это невероятно возбуждает – что у такой прекрасной женщины уже есть взрослая дочь. Ты в зените своей женской силы, о, Елена. Но она, твоя дочь… она сдерживает тебя.
Кирилл Леонтьевич нес откровенную чушь и развешивал отменную лапшу. Но эта лапша весьма органично располагалась на ушах перезрелой озабоченной дуры, что сидела напротив. Однако девочка у нее – до мурашек. Взгляд - лед, губы – презрение. Такие особенно хороши в оковах. Таких особенно приятно ломать. Чтобы презрение в глазах сменилось покорностью и мольбой.
- Я понимаю, - она гулко вздохнула, демонстрируя все богатство декольте. – Такого мужчину, как ты, не может привлечь такое невзрачное недоразумение, как Тура. Но если ты считаешь, что надо…
- Надо, королева моя, надо! – он пылко поцеловал запястье. – Ты же прочла ту книгу, что я тебе дал. Индийского автора?
Книжку Елена не осилила дальше третьей страницы. Только картинки посмотрела, картинки ей понравились. Задорные, с огоньком.
- Читаю, - она скромно потупилась на всякий случай. – Не быстро. Потому что очень внимательно.
- Ты настолько же умна, насколько красива, - усы кокетливо защекотали женское запястье.
А на стол лег ключ.
- Завтра у меня сутки. Отец спит без слухового аппарата и ничего не слышит. Тура обычно приходит к восьми.
- А этот… верзила-идиот?
- Квартирант уехал на какие-то соревнования, - поджала губы женщина.
- Ну тогда не переживай, цветок мой! – еще один демонстративно пылкий поцелуй пальцев, унизанных недорогими серебряными кольцами. - Все будет в лучшем виде!
Рассталась пара вполне довольная друг другом. Правда, представление о том, что будет происходить в одной коммуналке Адмиралтейского района, у них сильно разнилось. Кардинально даже.
Елена восхищалась этим мужчиной, он был ей нужен, необходим. Он говорил прекрасные вещи, будоражил ее воображение, был богат и умен. Остальное ее не интересовало.
Мужчина же был заинтересован совсем не в ней.
*
На Питер упала метель. Или напала - так точнее. Злая, порывистая, декабрьская. Питерская. Степан наблюдал метель из окна такси. В машине тепло, и мягко поет «Ретро FM» про «на дальней станции сойду». Через несколько часов Степа тоже сойдет на очень дальней отсюда станции.
В стекло зарядило снегом – словно огромная невидимая рука кинула прицельно снежок. Степа даже вздрогнул. И поежился. Несмотря на тепло салона, вьюга за стеклом вызывала озноб.
- Шоб у меня с женой так стояло, как Московский сейчас стоит! – с неповторимым одесским выговором выругался таксист. – Час тут прокукуем. Во сколько-таки рейс, вы сказали?
- В восемь сорок.
- Восемь сорок - не семь сорок, успеем!
Смешно мужик пошутил. Но смеяться не хотелось. Или не достало сил. Вдруг.
К тому моменту, когда машина добралась до Пулково, Степе было уже конкретно нехорошо. Но он еще питал надежды и иллюзии. Что просто творогом траванулся. Что в машине укачало. Что это…
- Грипп, - вынес безжалостный вердикт Кароль. – У него тридцать девять и одна.
- Твою мать, Кузьменко, ты нашел, когда болеть! – привычно заорал Матуш. В ответ Степа совершенно без злого умысла и абсолютно неконтролируемо блеванул тренеру прямо под ноги. Немного полегчало.
- Черт… - это убедило Матушевича лучше всяких слов. – Артур, может, его в больницу? На замену я Трифонова оставлю. Или Панкратова. А Кузьменко что-то выглядит совсем неважнецки.
- Я в порядке, - прохрипел Степа.
- В полном, ага! – врач шлепнул его по спине, и Степан едва сдержал еще один рвотный позыв. - Так, Кос, слушай, - Кароль принялся что–то чиркать на невесть откуда взявшемся листе бумаги. – Лечение я тебе распишу. Сейчас выпей это, - в крышке термоса уже размешивали какой-то порошок. – Пей. А потом такси вызови.
- Точно в больницу не надо? – Матуш подозрительно смотрел на своего бледного либеро, который мелкими глотками пил приготовленное врачом лекарство. – А то сейчас-то я выкручусь. А после Нового года у нас…
- Оклемается! - беспечно отозвался Артур. – Это желудочный грипп. Главное – правильный питьевой режим и покой. Через неделю будет как новый.
- Я прилечу, если что… - Степа вернул крышку Артуру. Пальцы постыдно дрожали почти альцгеймеровским тремором.
Матушевич лишь рукой махнул обреченно и буркнул что-то под нос.
- Лежи дома и читай общую неврологию, - беззлобно отшутился врач. – В этом году у тебя игра закончилась. Вызывай такси, а мы пошли на регистрацию.
Впрочем, вопреки собственным же словам, Артур проводил Степку до такси, помог дотащить сумку, проконтролировал указанный водителю адрес и на прощание проверил пациенту пульс. А дальше Степа провалился в сон.
*
Этот вечер мало чем отличался от любых других, разве что погодой. Еще с утра в голове внезапно оформилась мысль, что совсем не гуляет и вообще никуда не выходит. Дом-работа-магазин-дом – вот и весь маршрут. Но к вечеру эта мысль трансформировалась в другую. Погода гадская до безобразия, и усталость валит с ног. Поэтому – по стандартному маршруту.
Дома она, как обычно, заглянула к деду, но он уже лег спать. Привычка многолетняя – отбой в восемь, подъем в пять. Ну и отлично. Даже есть не хотелось. Спать-спать-спать.
Тура толкнула дверь и замерла на пороге от изумления тем, кого увидела в своей комнате.
Это замешательство стало для нее роковым.
Марина В: 27.08.19 09:35