Bad girl:
19.12.20 19:16
» Глава 27
Святой Николай уже спешит с новой главой ) Спасибо всем, что читаете!
Перевод: Black SuNRise (огромное спасибо!)
Редактирование: Bad girl
Оформление: Архивариус
По всем замеченным опечаткам можно стучаться в личку.
Наблюдать за игрой в регби было, вероятно, последним, чем я хотела бы заняться в воскресный полдень перед экзаменами, но я обещала кузену Роберту посмотреть его грандиозный финал.
Я по глупости взяла с собой учебник по экономике, думая, что перехвачу несколько минуток на чтение, но каждый раз, когда кто-нибудь забивал гол, один из истеричных болельщиков рядом толкал меня в спину и книга отправлялась в полет.
— Ты на все пойдешь, лишь бы побить меня на выпускных экзаменах, да?
Я посмотрела вверх, с удивлением обнаружив Джона Бартона, и подвинулась, чтобы дать ему место:
— Спасибо Господу за еще одного здравомыслящего человека. Все как с ума посходили.
— Что ты делаешь среди этих сумасшедших людей?
— Меня кузен подкупил. Я пришла сюда, а он возьмет меня на выпускной школы святого Антония.
— О да, там могут присутствовать только избранные. Я обещал Иве, когда нам было по двенадцать, кажется.
Я рассмеялась, подумав, что впервые не завидую Иве.
— Вы двое очень похожи, знаешь ли, — заметил он, забирая у меня из рук учебник. – Мне бы хотелось, чтобы вы стали друзьями. Я правда хочу, чтобы вы могли поддерживать друг друга.
Смутившись, я пожала плечами:
— Мы очень разные, Джон.
Он покачал головой, похлопав меня по голове книгой.
— Я знаю ее с пяти лет. Я думал, что она — самое запутавшееся существо, пока не встретил тебя. Может поэтому я поладил с вами обеими.
— Потому что сам запутался?
Он покачал головой и рассмеялся.
— Ладно, никаких запутанных разговоров. Будем сегодня веселыми и беззаботными, — театрально провозгласил он.
Таким Джон мне нравился, но он был другим. Его радостное настроение заражало. Всю игру мы вели себя шумно и несносно: стояли на сиденьях и распевали гимн школы святого Антония.
После игры я ждала в сторонке, пока ребята поливали себе головы пивом и творили всю эту мачо-ерунду, которой страдают, когда побеждают в игре. Самодовольно отмечу, что Роберт завоевал титул лучшего игрока матча, а когда все закончилось, Джон проводил меня домой.
— Ну и как там мой соперник из школы Кука?
— Джейкоб Кут?
— Все еще с ним?
— Вне всякого сомнения — да, — гордо ответила я.
— Постараешься не обидеться, если я тебе кое-что скажу? — спросил он, серьезно глядя на меня.
— Пожалуйста, Джон, не говори, что мы с Джейкобом друг другу не подходим, — попросила я.
— Нет, — засмеялся он. — Не будь таким параноиком. Просто в десятом классе я дико на тебя запал. Хотел попросить со мной встречаться, но боялся, что ты ответишь «нет».
Я рассмеялась и обняла его:
— Я на тебя запала еще сильнее.
— Правда? Я тронут, — сказал он, схватив меня за руку и раскачивая ею, пока мы шли.
— Джейкоб немного дергался из-за тебя. У него в каком-то смысле свои демоны, но ты мой друг, и мы, вероятно, будем в одном университете ходить на одни и те же занятия, и я хочу, чтобы ты всегда был моим другом. А значит, тебе и Джейкобу придется подружиться. Если переживем выпускные экзамены, давай попробуем сходить куда-нибудь все вместе. Возможно даже с Ивой, если я смогу это вынести.
— Если переживем? Ты что, собираешься помереть или что-то в таком духе? — спросил он, когда мы остановились возле светофора на Парраматта-роуд.
Я повернулась к нему — он смотрел на меня, вопросительно наморщив лоб.
— Я просто хочу, чтобы всё закончилось. Хочу, чтобы этот год уже закончился, но отчасти каменею от страха. Боже, Джон, мы уже больше никогда не будем учиться в школе. В каком-то смысле здесь мы были хозяевами положения. В университете мы станем никем.
— Просто принимай свои решения и следуй им до конца, Джози. Я так и делаю. Я запланировал все свое будущее именно таким, каким хочу его видеть, и никто ничего не может сделать, чтобы отнять это у меня.
— Ты не хочешь пойти по стопам своего отца?
Он усмехнулся, покачав головой:
— Ни за что, Джози. Мой отец прожил свою жизнь по-своему. У меня должен быть такой же выбор. Будущее — мое, чтобы делать с ним то, что захочу.
Он обнял меня и покружил, а я подумала, что сейчас только не хватало, чтобы Джейкоб проехал мимо и увидел нас.
— Ты сегодня словно спятил, Джон, — засмеялась я, когда мы перешли улицу. — Мне бы твой настрой. Почти получается, но вряд ли я достигла такого же раскрепощения.
— Хорошее слово. «Раскрепощение Джона Бартона», — произнес он с задумчивым видом.
— Итак, что же раскрепощенный Джон Бартон будет делать со своей жизнью?
— Все что захочет, Джозефина, — ответил он, глядя сквозь меня. – Все, что он, черт возьми, захочет.
Я не смогла удержаться от мысли, что у нас получилось всё, что казалось таким сложным в начале года. Мы болтали всю дорогу до моего дома, и к концу пути я уже чувствовала себя так же оптимистично и позитивно, как Джон.
— Береги себя, Джозефина, — сказал он, обнимая меня.
Поднимаясь по лестнице, я почувствовала облегчение. Мысль о юридическом уже не пугала меня так сильно, ведь рядом будет Джон, и я знала, что они с Джейкобом, возможно, смогут подружиться.
Тем вечером я позвонила Джейкобу, и мы провисели на телефоне два часа. Я даже рассказала ему, что провела время с Джоном, и он не психанул. Просто заметил, что за один вечер выдрессировать его не получится, так что мне придется набраться терпения.
Думая о предстоящих шести годах в университете, я решила, что терпения понадобится немало, но с Джоном и Джейкобом, Майклом, мамой, нонной и моими друзьями я, вероятно, смогу не сбиться с пути.
Так что спала я без кошмаров, в которых читаю экзаменационный тест и ничего в нем не понимаю или где «Божественная комедия» Данте больше не на итальянском, а на французском. Я заснула с осознанием, что моя жизнь идет к чему-то хорошему, благодаря хорошим людям вокруг меня. И никакие заваленные выпускные экзамены не могут у меня этого отнять.
...
Bad girl:
26.12.20 21:01
» Глава 28
Глава новая, предпраздничная и большая, правда, не слишком весёлая.
Спасибо, что остаётесь с нами!
Перевод: Talita
Редактирование: Bad girl
Оформление: Архивариус
По всем замеченным опечаткам можно стучаться в личку.
На следующий день я шла по коридору к лестнице, ведущей к классной комнате, и тут заметила Иву. Она сидела, уткнувшись лицом в ладони. Подняв голову, Ива резко вскочила, вытерла слезы и схватила меня за руку:
— Ох, Джозефина. Как нам теперь быть, Джозефина?
Я про себя подумала: как типично для Ивы-крапивы загнаться из-за первого экзамена, но вслух спросила:
— А что случилось? — Может, нам дали для изучения не те романы?
— Джон мертв. Джон Бартон мертв.
Я тупо уставилась на нее. Открыла рот, хотела что-то сказать, но не выдавила ни звука.
Ива села обратно на ступеньку и снова принялась плакать.
— Не глупи, — прошептала я, ощущая подступающую тошноту. — Я же вчера его видела.
Сейчас я удивляюсь, почему тогда не поверила. Может, потому, что большинство моих знакомых еще живы. Умирал всегда кто-то другой. Люди, о которых я читала в газетах и о ком забывала на следующий день.
— Он покончил с собой.
Руки затряслись, отчаянно захотелось вырвать, но я постаралась успокоиться. Села перед Ивой и схватила ее за плечи.
— Не глупи, Ива. Не глупи! Кто рассказал тебе эту чушь?
— Он наглотался таблеток, его нашли сегодня утром.
— Это ведь шутка, да? — сердито спросила я, тряся ее. — Идиотская шутка. Джон — не самоубийца. Тебя какой-то придурок разыграл.
— Бога ради, Джози, он мертв. Мой отец составлял гребаный отчет о вскрытии.
Помню, я еще подумала, как странно слышать от Ивы слово «гребаный», и поняла, что сейчас от истерики зайдусь неуправляемым смехом.
Я тряхнула головой и, словно в трансе, пошла вверх по ступенькам.
Нет, твердила я себе. Он только попытался, и прямо сейчас ему промывают желудок. Но Джон не умер, ведь из тех, кого я знаю, еще никто не умирал.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, Джози, — прорыдала мне вслед Ива. — Он был моим лучшим другом.
Ко мне подошла встревоженная Анна.
— Ох, Джози, как ужасно, — только и услышала я.
Дальше сдерживаться было невозможно. Я кинулась в женский туалет и согнулась в спазмах — по большей части сухих. Сползла на пол, закрыла глаза и хотела заплакать, но не сумела. Мне просто было очень страшно. Не знаю, чего именно боялась. Я не могла вспомнить, как он выглядел. Ни единого слова из наших разговоров — или что на нем было надето в последний раз.
Помнила лишь, как пообещала, что если переживем экзамены, то все вместе закатим вечеринку. Я обхватила колени, пытаясь согреться. Отчаянно хотелось домой, к маме. Вместо этого я вошла в класс и увидела свое задание по экономике.
После экзамена я позвонила отцу и попросила меня забрать. Он не стал задавать вопросов. Думаю, по голосу понял, что срочно мне нужен.
— Это всего лишь экзамен, — сказал мне папа, когда я села в машину.
Я кивнула, не глядя на него.
— Обсудить не хочешь? Знаю, мне твои серьезные проблемы еще не понять, но я попытаюсь, — мягко предложил он.
— Ты не можешь помочь. Ничем, — ответила я пустым голосом. Посмотрела на него и поняла, что гнев не дает мне плакать. — Прошлой ночью Джон Бартон покончил с собой.
Отец шумно выдохнул и тряхнул головой:
— Что?
Я пожала плечами, изо всех сил стараясь удержать ярость под контролем. Стиснула зубы, потому что боялась расплакаться и не хотела этого.
— Джози, не знаю, что тебе сказать. — Отец явно торопился поскорее доставить меня домой и то и дело поглядывал в мою сторону.
Он затормозил у террасы, но я не вышла из машины.
— Ненавижу его, — заявила я самым сдержанным тоном, на какой сейчас была способна. — Он ублюдок.
Отец повернулся ко мне, ожидая продолжения мысли.
— Знаешь, что? Я ненавидела быть незаконнорожденной. Вечно мучилась, пока однажды не поняла, что это ничего не значит. Я никогда не признавалась в своих чувствах вслух, боялась причинить боль маме, поэтому ненавидела тебя — ты же был мне никем.
Я уставилась в окно и прислонила голову к стеклу.
— В начальной школе я ничего не могла понять. Ребята всегда вели себя жестоко, и вечно находился урод, который знал про меня и с удовольствием пересказывал мне, как о нас отзываются их матери. Дети очень прямолинейные создания. Богом клянусь, иногда они меня с ума сводили. Иногда я жалела, что живу. Хотела убить себя.
Я посмотрела на отца, мечтая, чтобы он понял.
— Ты хоть представляешь, скольких итальянских девочек не пускали поиграть у нас дома, Майкл? Они хотели, я точно знаю, но матери им не разрешали. Австралийки были хуже всего. Подошли ко мне и спросили: «Ты какой национальности, Джози?». Дома я говорила по-итальянски, ела спагетти и жила как итальянка, поэтому ответила: «Я итальянка». А они устроили мне выговор, мол, нет, ты родилась в этой стране, ты австралийка. На следующий день те же девочки подошли ко мне с тем же вопросом. Я решила, что второй раз не попадусь, и сказала, что австралийка. А они ответили: «Нет. Ты черножопая». И мне хотелось умереть, потому что я ничего не понимала.
А потом я пошла в старшие классы и решила: плевать, что у меня нет отца, плевать, что я стипендиат. А потом услышала, как кто-то пересказывал слова своей матери. Мол, тех, кто не может позволить себе учиться за свой счет — умные они или тупые, — вообще нельзя пускать в школу, особенно если они еще и не знают, кто их отец. Мне было так плохо. Голова шла кругом. Хотелось покончить с собой. Но я не стала... а он это сделал.
Я посмотрела на отца, схватила его за руку и тряхнула.
— Как он посмел себя убить, если у него никаких проблем в жизни не было! Он не черножопый. Люди не кривятся, когда видят его самого и его друзей. У него есть деньги и воспитание. Никто слова не говорил про его семью. Все знали, что его отец уважаемый человек. Никто не запрещал своим детям играть у Джона дома. И все-таки он себя убил. Как можно покончить с собой, когда у тебя столько всего есть?
— Социальный статус и материальное положение необязательно делают человека счастливым, Джози.
— Как он мог так поступить, Майкл? — Я почти умоляла его: — Ты взрослый, объясни мне.
Слезы навернулись на глаза, но я не желала плакать. Пока опускала окно, руки тряслись.
— Я тебя провожу, — тихо сказал отец, открывая дверь.
Мы молча пошли к дому. Я ощутила, как Майкл взял меня за руку, но перестала трястись, только когда он сжал ладонь.
— Он был моим другом, — прошептала я, входя в дом.
Отец закрыл за нами дверь и огляделся.
— Крис, ты не выйдешь? — со вздохом позвал он и посмотрел на меня.
Мама выглянула из своей комнаты и с улыбкой пошла ко мне, пока не рассмотрела меня вблизи.
— Джози, что стряслось?
— Мам?
Она обняла меня, и я вцепилась в нее так крепко, как только могла, и прорыдала:
— Никогда не умирай, пожалуйста.
— Что произошло?
— Джон Бартон умер, — услышала я голос Майкла.
— Боже, — ахнула мама. — Ох, Джози. — Она обхватила мое лицо ладонями: — Милая, мне так жаль.
— Давай уложим ее в кровать и напоим чем-нибудь теплым? — предложил Майкл.
— Что случилось? Как? — спросила она.
— Просто уложи ее, Крис, — попросил он.
— Джон покончил с собой, мам. Я видела его вчера, и он был счастлив.
— Боже. Бедная его мать. Бедная их семья.
Я легла в кровать, а мама пристроилась рядом. Мне хотелось, чтобы она меня держала — только так я могла немного расслабиться.
— Я боюсь умереть, — прошептала я, когда вошел Майкл.
— А он боялся жить, — ответил отец, целуя меня в лоб.
— Джон однажды сказал мне, что жизнь — дерьмо. Я с ним поспорила.
— И ты была права.
— Мне следовало догадаться.
Он сел на пол и прислонился к кровати.
— Джози, Джози. Ты не можешь думать за других людей. Не можешь чувствовать или жить за них. Они должны делать это сами.
— Но надо быть рядом, — сердито возразила я. — Надо ловить сигналы.
— Как мне сделать так, чтобы ты поняла?
— Не хочу я ничего понимать. Сейчас я хочу поговорить с Джоном Бартоном. Увидеть его и сказать, что он придурок. Спорить с ним, выпуститься с ним, уделать его по результатам экзаменов и вместе поступить на юридический. Хочу увидеть, каким он станет через десять лет, — заплакала я. — Но не хочу идти на его похороны. Что мне делать, Майкл? Что нам всем делать?
— Тебе надо жить. Потому что жизнь — это вызов, Джози. Не смерть. Умереть просто. Иногда для этого нужно всего десять секунд. А вот жить... Ты можешь потратить на это восемьдесят лет, во время которых будешь что-то делать — родишь ребенка, станешь домохозяйкой, адвокатом или солдатом. Добьешься чего-то. Отбросить это все в столь юном возрасте, лишиться надежды — величайшая трагедия.
Я зажмурилась, пытаясь скрыться от всего мира.
— Мне так страшно. Я все думаю, где он. Только представлю, как он лежит в морге, мертвый... — Я всхлипнула. — Мне холодно, тошно, но еще хочется его ненавидеть.
Отец наклонился и поцеловал меня.
— Джози, я бы лучше умер, чем увидел твои страдания. Я не хочу, чтобы мой ребенок или любимая женщина проходили через такое — но вот, это происходит, и я не знаю, как быть.
— Останься здесь. Мне страшно.
— Я здесь, Джози.
— Постарайся уснуть, милая, — сказала мама.
Я почувствовала, как она поцеловала меня в бровь, и сжала ее еще крепче.
— Ну и каково это — иметь дочь, мистер Андретти? — услышала я мамин голос.
Ответ от меня ускользнул. Я просто закрыла глаза и провалилась в худший сон в жизни.
Посреди ночи я внезапно проснулась. Словно меня кто-то встряхнул. Я лежала на кровати, пыталась отдышаться, успокоиться. Затем наконец вспомнила — вскочила, сунула ноги в тапки и поскакала к шкатулке с драгоценностями.
Белый листок для заметок с мыслями Джона Бартона лежал на том же самом месте, куда я его засунула несколько месяцев назад. У меня так тряслись руки. Мне хотелось выбросить записку. Порвать на клочки или сжечь. Но я не стала. Оторвала липкую ленту, слегка повредив бумагу, и подошла к окну, прочесть содержимое в свете фонарей. Это было стихотворение, написанное мелким изящным почерком.
Видишь ты, что вижу я?
Нет, пожалуй, все же вряд ли.
Вокруг лики пустоты
Я хочу ее наполнить
Хоть каким-то общим смыслом
Только сколько я ни бьюсь,
Все зазря; и пустота —
Пуста.
Я сейчас где-то снаружи,
Стою среди людей
Под небом. Вижу их и вижу
Синеву над головой.
Но все то же,
Ничего не изменилось,
Я один.
Я села на пол у окна и попыталась вспомнить, что написала Джону. Но не смогла. Ни слова. Может, потому, что выдала тогда какую-то ерунду. Я медленно встала и разорвала стихотворение. Раз, два, три, четыре. Открыла окно, высунула наружу руку, разжала кулак и позволила утреннему ветру унести клочки прочь. В ту же секунду захотелось выбежать на улицу и собрать обрывки, но я поняла, что это невозможно. Мне оставалось лишь смотреть им вслед. Один клочок прилип к оконному стеклу. Я взяла его и задумалась — может, именно таким одиноким чувствовал себя Джон Бартон.
Джейкоб хуже меня воспринял весть о смерти. На следующий день мы сидели неподалеку от его дома, в парке, на карусели. Джейкоб был бледен и явно расстроен.
— У нас с ним было что-то общее, — заявил он.
Я обняла его за плечо и прижалась ближе.
— Почему он так сделал, Джози? Что ждать нам, остальным, если он ничего для себя не видел?
— Говорят, у него была шизофрения.
Я боялась отпустить Джейкоба. Мне снилось, что это он умер, а не Джон, и я промучилась все утро, пока мы снова не увиделись.
— Я рада, что ты не мертв, Джейкоб, — прошептала я.
Он поцеловал меня в губы и крепко обнял.
— Знаешь, Джейкоб, мне не нравится, что я такая же умная, как Джон. В смысле он был очень, очень умным. Когда ты умный, то знаешь ответы на все вопросы — а тогда не о чем мечтать.
Он кивнул:
— Если нет мечты, то и ждать уже нечего. Мечты — это цели, а Джон, видимо, всего достиг. Поэтому умер. Но мы живы. Я хочу однажды владеть собственной автомастерской, ты мечтаешь стать крутым адвокатом. Это случится не сегодня и не завтра, на достижение цели уйдут годы — и вот к ней мы и будем стремиться. Обещай, что никогда не перестанешь мечтать.
Я кивнула, ошеломленная страстью, прозвучавшей в его словах.
— Ты тоже обещай.
— Обещаю.
Джейкоб поцеловал меня, и мы продолжили сидеть, держась друг за друга. До того момента я и не понимала, как много значат объятия. Когда кто-то держит тебя — это лучшее лекарство.
На похороны пришло множество людей, юных и взрослых. Мне хотелось встать и крикнуть: «Посмотри, Джон, посмотри, сколько человек тебя любит!» Ива поднялась на кафедру и произнесла небольшую прощальную речь, и тогда я вспомнила, что же сказал мне Джон в день своей смерти. «Я хочу, чтобы вы были вместе друг с другом».
Позже, когда восемь ребят из школы вынесли гроб из церкви, я заплакала. Они несли на плечах не только физический груз, но и эмоциональный. Боль и скорбь на лицах невозможно было описать словами.
Иногда проходит час, а я не думаю о Джоне. Иногда два, но потом я вспоминаю, что его мать не забывает о нем ни на минуту.
Учителя просто с ума сошли и с каждым провели беседу касаемо экзаменов. Похоже, они решили, что Джон не выдержал давления, но я знала правду. Думаю, Джон годами знал, что умрет. Поэтому не связывался ни с Ивой, ни со мной. Не хотел утаскивать нас за собой. Может, то было самое смелое решение в его жизни.
Иногда я чувствую себя наркоманом. Вот в моей жизни что-то происходит, и я лечу. А в следующую минуту падаю лицом вниз, но когда вот-вот ударюсь о землю, что-то еще заставляет меня снова взлететь.
В день смерти Джона я все же грохнулась о землю, да с такой силой, что боль разлилась по всему телу. Я вспомнила, как мы говорили о нашем освобождении. Ужас ситуации заключался в том, что для своего ему пришлось умереть. Красота — в том, что ради своего я буду жить.
...