Джульет Марильер "Сын теней"

katusha спасибо за хорошие новости!
___________________________________

 » Глава 5

Глава 5

перевод: katusha правка: vetter

Я не слишком долго задумывалась над этим разговором, поскольку вскоре наш дом захлестнула ошеломляющая череда событий. Мы и так уже жили довольно невесело, рассоренные полным нежеланием Ниав даже просто обдумать предложение возможного жениха и отказом давать по этому поводу какие-либо объяснения. А еще гневом Лайама и отчаянием отца, неспособного помирить этих двоих. Мама ужасно огорчалась, видя, что двое любимых ею мужчин постоянно спорят. Шон скучал по Эйслинг и раздражался по поводу и без. Однажды теплым летним днем от отчаяния я одна оправилась в лес. Там было место, часто посещаемое нами в детстве: глубокое, уединенное озерцо, поросшее по берегам папоротником. Оно нежилось в тени плакучих ив, где неумолчно журчал водопад. Когда-то, в жаркие летние дни, мы частенько играли там втроем, оглашая воздух визгом, плеском и хохотом. Конечно, теперь для этого мы слишком взрослые. Мужчины и женщины, как недавно напомнил мне Эамон. Мы слишком стары для веселья. Но я вспомнила, что вокруг озерка буйно растут дикие травы – петрушка, купырь и кресс-салат. Я подумала, что неплохо бы испечь пирожок с яйцами и творогом: возможно, он сумеет возбудить мамин угасающий аппетит. Я взяла корзинку, подвязала волосы и отправилась в лес, довольная, что смогу хоть немного отдохнуть от напряженной атмосферы дома.

День стоял теплый, нужные травы встречались в изобилии. Я спокойно собирала их, напевая про себя песенку, и скоро моя корзина была полна. Я присела отдохнуть, опершись спиной о ствол ивы. Лес дышал жизнью: в подлеске стрекотали белки, над головой свистели дрозды... а еще я услышала незнакомые звуки, словно тихий, непонятный мне шепот раздавался в воздухе. Если в нем и содержалось некое послание, оно вряд ли предназначалось мне. Я сидела совершенно неподвижно и надеялась, что мне, возможно, удастся их увидеть: полупрозрачные, эфирные фигуры меж деревьев... уголок летящей по ветру вуали, прозрачное и хрупкое, словно у стрекозы крылышко... волосы, в которых блестят золотые и серебряные нити. Вон за деревьями, будто бы мелькнула манящая рука, послышался серебристый смех... Я моргнула и посмотрела вновь. Наверное, меня обманула игра солнечных бликов, поскольку сейчас я не видела ничего. Пожалуй, стоит вернуться домой, приготовить свой пирог и надеяться, что члены моей семьи снова станут друзьями.

И все же, там кто-то был. Дальше в лесу, между рябинами мелькнуло темно-синее пятно. Мелькнуло и исчезло. Мне показалось, или я слышала чьи-то легкие шаги по тропе? Я встала, подхватила корзинку и тихо пошла вперед. Следы вели меня вниз с холма к заветному озерцу, петляя меж деревьев и толстых упавших веток. Я не стала никого звать. Я до сих пор подозревала, что, возможно, меня привлекла всего лишь игра света на темной листве. И, кроме того, меня учили, что по лесу надо двигаться молча. Это необходимо для собственной же безопасности, так говорил отец. Вот что-то снова мелькнуло, прямо передо мной, сразу за рябинами. Синее пятно, словно складки одежды, а над ним, белой вспышкой – длинная узкая ладонь. На этот раз жест был совершенно определенным. "Сюда", – призывал он. "Иди сюда". И я тихо шла по тропе.
Позже, Ниав ни за что не поверит, что я пришла туда не нарочно, не для того, чтобы раскрыть ее секрет. Я тихонько шла под ивами, пока передо мной не открылась спокойная гладь озера. Я замерла, обомлев. Она меня не заметила. И он тоже. Они вообще ничего вокруг не замечали. Озеро отражало, как они стоят по пояс в воде под зеленым ивовым балдахином, и кожа их казалась пятнистой от сочившегося сквозь листву солнечного света. Она крепко обнимала его за шею своими белоснежными руками. Он склонил огненно-рыжую голову и целовал ее обнаженное плечо, а она с животной грацией выгибала спину, отвечая на прикосновение его губ. Распущенные волосы струились вокруг нее, соперничая с золотом солнечного света и совершенно не скрывая ее наготы.

Противоречивые эмоции боролись во мне. Шок, страх, горячее желание сделать как-нибудь так, чтобы я пошла собирать траву в любое другое место. Я знала, что должна немедленно отвернуться, но была совершенно неспособна отвести взгляд. То, что я видела, было глубоко неправильно и в то же время невообразимо прекрасно. Игра света на поверхности воды, игра теней на жемчужно-белой коже, переплетение тел, их полная погруженность друг в друга... наблюдать за этим было поразительно и одновременно невыносимо. Если считается, что именно это я должна чувствовать по отношению к Эамону, то я правильно сделала, что заставила его ждать. В этот момент руки молодого друида скользнули по телу сестры вниз, он поднял ее и жадно потянул на себя. Поняв, что больше не вынесу этого зрелища, я тихо отступила обратно под ивы и, ничего не видя перед собой, пошла по тропе по направлению к дому. В голове у меня шумело. А странный проводник, приведший меня к этой находке, исчез без следа.

Мне не повезло. Я плохо выбрала время. А, возможно, как раз и было задумано, что первым, кто встретится на моем пути, будет мой брат, и что встретимся мы посреди наших пастбищ, как раз тогда, когда перед глазами у меня будет стоять недавно виденная картина: два юных тела сплелись так крепко, будто хотят слиться в одно. Возможно, к этому приложил руку Дивный народ... а может быть, как позже заявила Ниав, виновата только я одна, поскольку шпионила за ней. Я уже рассказывала, как все происходило у нас с Шоном. Когда мы были моложе, мы часто делились секретами и мечтами напрямую, открывая друг другу свои мысли и не нуждаясь в словах. Все близнецы довольно близки, но наша связь была гораздо глубже обычной: мы могли позвать друг друга на расстоянии, будто у нас была общая частичка души, еще до рождения. Позже мы по негласному соглашению перестали пользоваться этой связью. Секреты юноши, ухаживающего за своей первой девушкой – вещь слишком деликатная, чтобы рассказывать о них сестре. Я со своей стороны не хотела делиться с ним своими страхами за Ниав, или беспокойством о будущем. Но сейчас я просто не могла этого предотвратить. У тех, кто связан так тесно, как мы с Шоном, все происходит таким образом, что если в одном бурлят сильные чувства – радость, огорчение, боль – они словно переливаются через край, и другой просто не может их не разделить. Я была неспособна оградить от него свой разум, в том состоянии у меня не осталось никаких защитных барьеров. Я не смогла утаить маленькое, кристально-ясное изображение объятий сестры и ее друида, отраженное в спокойных водах озера.

Он увидел и почувствовал то, что видела и чувствовала я.

– Что это? – в ужасе выдохнул Шон. – Это было сегодня? Сейчас?

Я горестно кивнула.

– Клянусь Дагдой, я своими руками убью этого парня! Как он смеет марать мою сестру?

Мне показалось, что он вот-вот сломя голову помчится в лес, горя жаждой мести.

– Стоп! Прекрати, Шон! Ярость тут ни к чему не приведет. Может, все еще не так плохо.

Он взял меня за плечи – прямо там, посреди поля – и заставил взглянуть себе прямо в глаза. На лице его отпечатались чувства, которые я без труда читала в его сердце: шок, гнев, возмущение.

– Поверить не могу! – процедил он. – Как Ниав могла добровольно участвовать в подобном безумии? Она что, не понимает, что рискует провалить весь договор? Всемогущие Боги, как мы могли быть столь слепы? Мы все просто слепцы! Пошли Лиадан, мы должны вернуться домой и обо всем рассказать.

– Нет! Не говори пока никому. Дай мне, по крайней мере, сначала поговорить с Ниав. Я предвижу... предвижу, что это принесет большое зло, большее, чем ты сейчас можешь себе вообразить. Стой, Шон!

– Поздно. Слишком поздно. – Шон уже принял решение и не хотел ничего слушать. Он повернулся к дому и жестом велел мне следовать за ним. – Надо рассказать все прямо сейчас. Возможно, что-нибудь еще удастся спасти, если все останется в тайне. Почему ты мне не сказала? Ты давно обо всем этом знаешь?

Мы шли к дому (впереди решительно шагал разъяренный Шон, а за ним неохотно плелась я), и мне казалось, что мы несем с собой тень... самую мрачную из всех возможных.
– Я не знала. До сегодняшнего дня. Я догадывалась, но и не предполагала, что это зашло так далеко. Шон, может, не стоит никому рассказывать?

– У нас нет выбора. Она должна выйти замуж за Уи-Нейлла. От этого союза зависит все наше благополучие. Боюсь даже вообразить, что станет с мамой. Как Ниав могла?! Я совершенно не понимаю.

Отец был в поле. Мама отдыхала. Но Лайам оказался дома и первым услышал новость. Я была готова к гневу, к неодобрению, к возмущению, наконец. Но то, как изменилось лицо дяди после рассказа Шона о том, что я видела, глубоко поразило меня. В его глазах был не просто шок. Я увидела там отвращение и... страх? Да нет, конечно... Лайам испугался?

Когда дядя наконец заговорил, стало ясно, что ему приходится прикладывать огромные усилия, чтобы говорить спокойно. И все равно, голос временами дрожал.

– Шон, Лиадан, мне понадобится ваша помощь. Все должно остаться в семье. Это неимоверно важно. Шон, немедленно привези Конора. Поезжай один, никого с собой не бери. Скажи ему, что дело срочное, но ничего пока не рассказывай. Отправляйся прямо сейчас. И ради всего святого, не давай воли гневу. Лиадан, мне очень-то не хочется впутывать в это и тебя, подобные вещи не для глаз и ушей невинных девушек. Но ты – член семьи, и теперь ты втянута в эту историю, хотим мы того, или нет. Благодарение богам, Эамон и его сестра уже уехали!.. Так. Я хочу, чтобы ты спустилась вниз и ждала прихода Ниав. Следи за входом в сад, пока не увидишь, что она идет домой. Потом веди ее прямо ко мне в кабинет. И я еще раз повторяю, и не устану повторять – молчи. Никому ни слова. Я пошлю за твоим отцом, и сам сообщу ему новость.

– А мама? – я не могла не спросить.

– Ей придется сказать, – ответил он мрачно. – Но не сейчас. Подарим ей еще немного покоя.

И я ждала прихода Ниав. Я видела, как Шон быстрее ветра промчался к лесу: туда, где в глубине чащи находилось убежище друидов. Только пыль взметалась из-под копыт.
Я ждала долго, почти до заката. Я мерзла, у меня разболелась голова, и еще я испытывала дикий страх, странно превосходящий серьезность происшествия. Я все думала и думала о случившемся. Наверное, они действительно любят друг друга. Так, без сомнения, казалось со стороны. Может быть, он окажется из хорошей семьи, и, возможно, не так уж и важно, останется он друидом или нет, и... тут я вспомнила взгляд Лайама и поняла, что мои надежды совершенно напрасны. Похоже, я слишком многого не понимаю.

Ужасно тяжело было сказать обо всем Ниав. Она буквально светилась от счастья, кожа ее горела, а глаза мерцали, как звезды. В блестящих волосах красовался венок из лесных цветов, а ноги под подолом белого платья были босы.

– Лиадан! Что ты делаешь на улице? Уже почти стемнело!

– Они все знают, – без обиняков заявила я, и увидела, как изменяется ее лицо, как свет уходит из глаз, гаснет так быстро, будто кто-то задул свечу. – Я... я собирала травы и увидела вас, и...

– Ты все рассказала! Ты сказала Шону! Лиадан, как ты могла?! – Она схватила меня за руки и сжимала, сжимала, пока я не вскрикнула от боли. – Ты все испортила! Все! Я ненавижу тебя!

– Ниав. Хватит. Я ничего не рассказывала. Клянусь. Но ты же знаешь, как это бывает у нас с Шоном. Я просто не смогла скрыть это от него, – несчастным голосом произнесла я.

– Шпионка! Доносчица! Ты всегда прикрываешься своей дурацкой мысленной речью! Да тебе просто стало завидно, что на тебя никто не смотрит! Ну и плевать. Я люблю Киарана, а он любит меня, и никто не помешает нам быть вместе. Слышала? Никто!

– Лайам приказал мне дождаться тебя и прямо провести к нему, – выдавила я из себя, изо всех сил пытаясь не заплакать. Мне удалось проглотить слезы. Они никому бы не помогли. – Он сказал, что мы должны молчать и все держать в секрете.

– Ах да, конечно, честь семьи! Бесподобно. Мы же не можем испортить возможность союза с самим Уи-Нейллом, да? Не бойся, сестричка. Теперь, когда я опозорила нашу архиважную для тебя семью, возможно, ты сама и выйдешь замуж за этого Фионна, лорда Тирконнелла. Это станет самым большим твоим жизненным достижением!
Реакция Лайама сильно встревожила меня, поселила в моем сердце страх, причины которого я понять не могла. Я старалась сохранять спокойствие и быть сильной, ради сестры. Но слова Ниав ранили меня так, что я просто не смогла подавить гнев.

– Бригид всемогущая! – рявкнула я. – Да когда же ты наконец поймешь, что в мире есть еще люди, кроме тебя? У тебя, Ниав, большие проблемы. А ты, похоже, с радостью отталкиваешь всех, кто готов тебе помочь. Пошли уже. И покончим с этим.

Я направилась к двери аптечки. Оттуда, по черной лестнице можно было прямо подняться в комнату, где ждал Лайам, так, чтобы никто не заметил. Ниав молчала. Я повернулась, надеясь, что мне не придется тащить ее за собой силой.

– Ты идешь?

За стеной, по направлению к главному входу простучали копыта. Кто-то спешился, по гравию шаркнули сапоги. У Шона не было шансов вернуться из своего путешествия незамеченным.

– Лиадан?.. – сестра говорила очень тихо.

– Что?

– Обещай мне. Обещай, что останешься там со мной. Обещай, что поможешь мне говорить.

Я тут же вернулась и обняла ее. Она вся дрожала, в синих, затененных длинными ресницами глазах блестели слезы.
– Ну конечно, я останусь, Ниав. А теперь пойдем. Они нас уже ждут.

Когда мы добрались до комнаты наверху, там уже собрались все. Все, кроме мамы. Лайам, Конор, Шон и отец стояли рядом, и их лица казались суровее в слабом свете единственной горящей на столе лампы. Воздух звенел от напряжения. Я была уверена, что они разговаривали и замолчали, только когда мы вошли. Больше всего меня напугало лицо Конора. Выражение его глаз точно копировало выражение, не так давно стоявшее в глазах Лайама. Не вполне страх. Воспоминание о страхе.

– Закрой дверь, Лиадан. – Я послушалась, затем снова подошла к сестре, стоявшей высоко подняв голову, словно принцесса из какой-нибудь старой трагической сказки. От света лампы ее волосы блестели, как чистое золото. А глаза сверкали от непролитых слез.

– Она твоя дочь, – буркнул дядя. – Ты и начинай.

Отец стоял в дальнем углу комнаты, его лицо находилось в тени.

– Ты знаешь, о чем пойдет речь, Ниав, – он говорил довольно спокойно.

Ниав не ответила. Она распрямила спину и еще выше вздернула подбородок.

– Я всегда требовал от своих детей честности и сейчас не хочу, чтобы ты лгала. Мы надеялись на хорошую партию для тебя. Возможно, я дал тебе больше свободы, чем многие считают разумным. Например, свободу выбора. Взамен я ожидал... хотя бы правдивости, здравого смысла и хоть какой-то трезвости суждений.
Она молчала.

– Тебе лучше рассказать нам и рассказать все без утайки. Ты отдалась этому юноше? Он спал с тобой?

Я почувствовала, что сестра дрожит, но не от страха, а от гнева.

– А что если и так? – выплюнула она.

После короткого молчания Лайам мрачно произнес:

– Отвечай отцу на вопрос.

Ниав бросила на него полный презрения взгляд.

– А тебе-то что? – спросила она надтреснуто и сжала мою руку так, что у меня затрещали кости. – Я не твоя дочь и никогда ей не была. И мне плевать на твою фамильную честь и твои глупые союзы. Киаран – достойный человек, он любит меня, а остальное неважно. То, что между нами происходит, тебя не касается, и я не собираюсь осквернять это, исповедуясь перед толпой мужчин! Где мама? Почему ее здесь нет?

Ох, Ниав!.. Я вырвала у нее руку и отвернулась. Словно тяжелый, холодный камень лег мне на сердце.

И тут вперед выступил Шон. Я никогда не видела в его глазах такой ярости и не ощущала в его сердце такой обжигающей смеси горя и гнева. Я не смогла остановить его, это было совершенно невозможно.

– Да как ты смеешь! – произнес он ледяным от злости голосом, размахнулся и ударил Ниав по прекрасной, заплаканной щеке. На золотистой коже мгновенно вспыхнуло пунцовое пятно. – Как ты вообще смеешь об этом спрашивать?! Как ты смеешь даже заикаться о том, чтобы она слушала все это? Ты что, не задумываешься, чего ей может стоить твоя эгоистичная выходка? Ты что, не знаешь, что мама умирает?

Удивительно, но тут же стало совершенно ясно, что она ничего не знает. Все это время, пока Шон, я, отец и дяди наблюдали, как Сорча ежедневно понемногу сдает, пока мы с тоской смотрели, как она каждый месяц уходит от нас все дальше и дальше, Ниав, счастливая в своем собственном мире, не замечала решительно ничего. Она вся побелела как полотно, кроме отпечатка на щеке, и плотно сжала губы.

– Довольно, Шон. – Ибудан вышел из тени. Казалось, он в одночасье постарел, лампа высветила на его лице глубокие морщины. Он взял моего брата за руку и оттащил его подальше от Ниав, застывшей посреди комнаты. – Хватит, сын. Мужчины из Семиводья не поднимают на женщин руки даже в гневе. Сядь. Давайте все сядем. – Мой отец был сильным человеком. Временами настолько сильным, что остальным оставалось только стыдиться собственной слабости. – Тебе, видимо, лучше покинуть нас, Лиадан. Мы можем избавить от этого хотя бы тебя.

– Нет! – В голосе Ниав зазвенела паника. – Нет! Пусть остается. Я хочу, чтобы она осталась!

Отец, приподняв одну бровь, поглядел на меня.

– Я останусь, – сказала я, и сама не узнала собственного голоса. – Я обещала. – Я посмотрела на мертвенно-бледное лицо Конора, на его сжатые губы. Он говорил, что мне не стоит чувствовать себя виноватой за то, что случится. Но он, конечно, не мог предвидеть такого. Я смерила его сердитым взглядом. – “Ты не говорил, что все будет вот так!”

“Я не знал. Я дорого отдал бы, чтобы все это предотвратить. И все же, все происходит так, как должно”.

– Так, – сказал отец устало, когда мы все расселись (мы с Ниав вдвоем сели на одну скамью, поскольку она снова схватила мою руку и на этот раз не собиралась ее выпускать). – Сегодня от тебя не добьешься большего, это видно. Я также понял, каков ответ на заданный мною вопрос, хоть ты и отказалась отвечать. Мне совершенно ясно, что ты не понимаешь значения того, что совершила. Будь это просто приключение, опьянение Имболком, подчинение зову тела... это можно было бы понять, даже простить. Это довольно распространенная ошибка юности, и если она не повторится, на нее можно смотреть сквозь пальцы.

– Но... – начала Ниав.

– Помолчи, девочка. – От этих слов Лайама рот у Ниав захлопнулся, но смотрела она сердито. – Твой отец говорит разумно. Послушай, что скажет Конор. На нем лежит некая доля ответственности за все, что случилось. Частично, в обрушившемся на нас зле виноваты его ошибочные суждения. Что скажешь, брат?

Я еще никогда не слышала от дяди ни слова критики в адрес братьев или сестры. Тут таилась некая застарелая боль, о которой я могла только догадываться.

– Ты прав, – тихо подтвердил Конор, глядя прямо в глаза Ниав своими спокойными серыми глазами, которые многое видели, многое знали, но не желали раскрывать своих секретов. – Именно я решил привести его сюда. Именно я считал, что ему настало время выйти и показать себя. Несмотря на несчастье, которое он нам принес, несмотря на то, кем он является, Киаран – достойный молодой человек, и до сей поры пользовался определенным доверием братства. Он очень способный. Очень талантливый.

– Ага, – перебил Шон. – Дай ему только возможность показать себя на людях, и он тут же соблазнит хозяйскую дочку. И, правда, талант!

– Хватит, Шон. – Ибудан с трудом сдерживался. – Ты слишком юн и говоришь сгоряча. Ниав виновата не меньше, чем он. Он рос в изоляции и, возможно, не вполне понимает значения того, что совершил.

– Киаран живет в братстве долгие годы, а самому ему всего двадцать один. – Конор все еще прямо смотрел в глаза Ниав, и в свете лампы его длинное суровое лицо казалось белее балахона. – Как я уже отмечал, он был примерным учеником. До настоящего времени. Способный. Жаждущий новых знаний. Дисциплинированный. Наделенный способностью красиво изъясняться и другими талантами, которые он сам только еще начал в себе открывать. Ниав, этот юноша не для тебя.

– Он сказал мне, – надтреснутым голосом ответила Ниав. – Он сказал мне. Он любит меня. А я люблю его. Нет ничего важнее этого. Ничего! – Слова ее были дерзкими, но за дерзостью скрывался страх. Она боялась того, о чем Конор не сказал.

– Союз между вами невозможен. – Лайам ронял слова тяжело, будто его давило какое-то горе. – Ты как можно скорее выйдешь замуж за достойного претендента и уедешь из Семиводья. А о происшедшем никто не должен знать.

– Что?! – Ниав вскочила пунцовая от возмущеия. – Выйти замуж за другого после... Ты просто не мог этого сказать! Не мог! Скажи им, Лиадан! Я не выйду ни за кого, кроме Киарана! Ну и что, что он друид, это совершенно неважно, он все равно может жениться, он сказал мне...

– Ни-ав.

При звуках отцовского голоса Ниав немедленно замолчала на полуслове.

– Ты не выйдешь замуж за этого человека. Это невозможно. Наверняка, сейчас это кажется тебе несправедливым. Может быть, тебе кажется, что мы принимаем слишком поспешное решение и не желаем рассматривать твои доводы. Это не так. Мы не можем до конца объяснить тебе причин подобного решения, поскольку, поверь мне, от объяснений тебе станет только больнее. Но Лайам прав, дочка. Ваш союз невозможен. А теперь, когда ты пошла на поводу у своих желаний, тебе необходимо выйти замуж как можно скорее, пока... ты должна выйти замуж пока еще худшее зло не обрушилось на этот дом.

Голос отца звучал неимоверно устало, а слова его показались мне очень странными. Моя сестра действовала необдуманно, возможно, даже глупо, но ее поступок не заслуживал такого уж тяжкого наказания. А мой отец всегда был исключительно уравновешенным человеком, и принимал решения, только как следует взвесив все "за" и "против".

– Можно, я скажу? – неуверенно произнесла я.

Реакция отнюдь не вдохновляла. Шон бросил на меня сердитый взгляд, Лайам нахмурился, а отец смотрел в сторону. Ниав стояла, замерев, только слезы медленно стекали по ее щекам.

– Что, Лиадан? – спросил Конор. Мысли его невозможно было прочесть. Я совершенно не знала, что у него на уме, но чувствовала глубокую боль. Снова секреты.

– Я не извиняю ни Ниав, ни юного друида, – тихо начала я. – Но не слишком ли вы строги? Киаран производит впечатление хорошего человека, воспитанного, умного и честного. Он так уважительно обращался с мамой... Возможно, этот брак заслуживает хотя бы некоторого рассмотрения? Может не стоит так сразу отметать его?

– Это невозможно. – По тону Лайама было ясно, что решение окончательно. Дальнейший спор не имеет смысла. – Как уже сказал ваш отец, мы все решили между собой, единственное, что нам остается – попытаться спасти положение. Ситуация очень серьезна, мы не можем полностью рассказать вам о ней. Ни слова не должно прозвучать за пределами этих четырех стен. Такая секретность жизненно необходима.

Мне показалось, что тьма пробудилась и теперь в полный рост встала между нами. Она присутствовала в уродливом красном пятне на щеке сестры. Она проглядывала в словах критики, обращенных Лайамом в адрес мудрого брата. Она жила в глубоких морщинах на лице отца. И в глазах Ниав, когда она гневно обернулась ко мне.

– Это ты во всем виновата! – всхлипнула она. – Если бы ты не совала свой нос в мои дела, если бы ты не ходила за мной по пятам и не шпионила, никто из них ничего бы не узнал. Мы бы убежали, мы могли бы быть вместе...

– Придержи язык, Ниав, – прервал ее Ибудан таким тоном, какого я раньше от него не слышала.

Она икнула и замолкла, дернув плечами.

– Я хочу поговорить с мамой, – тихо попросила Ниав.

– Не сегодня, – ответил отец, на этот раз очень тихо. – Я рассказал ей обо всем, пока мы ждали приезда Конора, и ей стало нехорошо. Она согласилась выпить сонного отвара и сейчас отдыхает. Она спращивала о тебе, Лиадан. Я обещал, что ты зайдешь к ней перед сном. – Он говорил очень устало.

– Я хочу к маме, – снова повторила Ниав, как маленькая девочка, которой не дали конфетку.

– Ты потеряла право принимать самостоятельные решения. – Слова отца прозвучали в бичующей тишине.

Я никогда не могла себе представить, что он может сказать что-либо подобное. В словах его звучала огромная боль, и сердце у меня кровью обливалось от жалости. Ниав стояла бледная и немая.

– Позже, мы к этому еще вернемся, – продолжил отец. – Сейчас же ты пойдешь к себе в комнату и останешься там, пока мы не решим, что делать дальше. Действовать необходимо очень быстро, и ты поступишь так, как тебе скажут, Ниав. А теперь иди. На сегодня все. И ни слова об этом никому, понятно? Лайам прав, все должно держаться в тайне, иначе будет еще хуже.

– А что с друидом? – спросил Лайам.

– Я сегодня же поговорю с ним, – ответил Конор. Он тоже выглядел совершенно измотанным. – Посмотрю, чего он на самом деле стоит по тому, как он отреагирует на мои слова.

***

Я сидела у маминой постели, пока она не провалилась в глубокий сон. Мы не говорили о случившемся, но я видела следы слез у нее на щеках. Когда я поднялась в свою спальню, Ниав, прямая как палка, сидела на своей кровати, уставившись в одну точку. Бесполезно было и пытаться с ней разговаривать. Я легла и закрыла глаза, но заснуть даже не надеялась. Я чувствовала себя больной и беспомощной, и несмотря на все мудрые слова Конора, меня не оставляло ощущение, что я каким-то образом предала сестру. Дом действительно затопила тьма, будто тень прошедшего зла снова вернулась к жизни. Я не понимала, что это за зло, но чувствовала, как оно сжимает мне сердце, и видела его на бледном заплаканном лице сестры.

– Лиадан!

От жаркого шепота Ниав я моментально открыла глаза. Она стояла у окна.

– Он здесь! Киаран. Он пришел за мной.

– Что?!

– Посмотри вниз. Там, под деревьями.

На улице было темно, и я немногое могла разглядеть, но я услышала приглушенный стук копыт и увидела, как одинокий всадник, оторвавшись от кромки леса, быстро приближается к дому. Копыта процокали по гравию, потом все смолкло. А после раздался грохот в дверь и вспыхнул свет.
– Он приехал, – произнесла сестра полным надежды голосом.

– Тем хуже для надежд Лайама сохранить все в секрете, – сухо заметила я.

– Я должна идти. Я должна спуститься к нему...

– Ты что, ни слова не слышала из того, что они сказали? – спросила я. – Ты не можешь спуститься! И не можешь с ним видеться! Это запрещено! И разве отец ничего не говорил о том, чтобы оставаться в своей комнате?

– Но я обязана его увидеть! Лиадан, ты должна мне помочь! – Она обратила на меня свои огромные, молящие глаза, как делала до этого сотни раз.

– Нет, Ниав, я не стану тебе помогать. Ты все равно ошибаешься. Твой молодой человек здесь вовсе не для того, чтобы тайно выкрасть тебя. Тайные любовники не стучатся в дверь к отцам своих милых. Он здесь потому, что услышал новости и ничего не понимает. Он здесь, потому что обижен, зол и пришел требовать ответа.
Дверь для ночного посетителя открылась и снова захлопнулась. Воцарилась тишина.

– Мне необходимо знать, – прошипела Ниав, схватив меня за руки как раз там, где уже наливались синяки от ее предыдущей хватки. – Иди вниз, Лиадан. Спустись и послушай. Узнай, что происходит. Скажи мне, о чем они говорят. Я должна знать!

– Ниав...

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Лиадан! Ты моя сестра. Я не нарушаю никаких запретов, я останусь здесь, обещаю. Прошу тебя!

Я любила сестру, несмотря на все ее недостатки, и мне всегда было сложно ей отказать. Кроме этого, следует признать, что мне тоже хотелось узнать, о чем пойдет разговор при закрытых дверях. Я чувствовала себя неуютно, когда вокруг витало столько секретов. Но я видела лицо Лайама, слышала ярость в тоне отца... Мне вовсе не хотелось быть обнаруженной там, где мне не следовало находиться.

– Пожалуйста, Лиадан. Ты должна мне помочь. Ты просто обязана!

И Ниав продолжала в том же духе, плача и умоляя севшим от слез голосом. Она буквально взяла меня измором.

Я накинула поверх ночной рубашки шаль и, неслышно ступая, пошла по коридору, пока не увидела полоску света, сочившегося из-под двери той комнаты, где мы разговаривали раньше, вечером. Вокруг никого не было. Вероятно, Лайаму все же удалось избежать огласки.

Изнутри доносились голоса, но я не могла разобрать ни слова. Похоже, внутри находилось четыре человека. Лайам, вежливо-решительный, Конор, чей тон звучал несколько спокойнее. Голос моего отца – глубокий и мягкий. Шона, кажется, не пустили. Возможно, решили, что он слишком молод и горяч для подобного совещания. Я, дрожа, стояла на верхних ступеньках лестницы. Так... слышится голос Киарана. Слов разобрать нельзя, но тон резкий, в нем звучит боль и возмущение. Я услышала внутри комнаты шаги и решила скрыться, но не успела. Дверь стремительно распахнулась, и в коридор выскочил юный друид, белый как мел, с горящими глазами. Когда дверь закрывалась, я услышала голос Лайама: "Нет, пусть его". Киаран внезапно застыл и уставился на меня, а я стояла без движения в своей старенькой ночной рубашке и шерстяной шали. Я подумала, что он едва различает предметы перед собой: глаза его казались абсолютно пустыми. Но он узнал меня.

– Вот, – произнес он, роясь в мешочке у себя на поясе. – Скажи ей, что я уезжаю. Скажи ей... отдай ей вот это. – Он уронил мне в ладонь нечто маленькое и исчез, не произнеся больше ни звука, слетел со ступенек и растворился в темноте.

Без приключений вернувшись в свою комнату, я отдала Ниав гладкий белый голыш с аккуратной дырочкой посередине, передала ей слова Киарана и обнимала ее, пока она плакала, так горько, будто никогда уже не остановится. И глубоко в сердце мне слышался стук копыт удаляющейся лошади Киарана. Все дальше и дальше, так далеко от Семиводья, как только можно отъехать до восхода.


***

Еще до середины лета сестра вышла замуж за Фионна, сына лорда Уи-Нейлла, и он в тот же день увез ее с собой в Тирконелл. Я поехала с ними до деревни Низинка. По крайней мере, так планировалось. Тихая, застывшая, непроницаемая в своем горе, Ниав потребовала лишь одного – чтобы я немного проводила ее.

– Ты уверена, что все будет в порядке? – спросила я маму.

– Мы справимся, – улыбнулась она, но в глазах ее в те дни застыла печаль. – Ты должна жить своей жизнью, дочка. Мы вполне обойдемся без тебя некоторое время.
Я хотела спросить ее, что все это значит. Зачем существо из Иного мира привело меня к раскрытию тайны сестры, и таким образом поставило ее на тропу ведущую прочь от Семиводья и прочь от леса. Я не сомневалась, что Дивный Народ приложил к этому руку, но не могла угадать их мотивов. А мама могла знать, она ведь не раз встречалась с этими могущественными созданиями лицом к лицу и руководствовалась их желаниями. Но я ни о чем не спросила. Маме и так было тяжело. Да и, кроме того, слишком поздно. Слишком поздно для Ниав, слишком поздно для Киарана, уехавшего в неизвестном направлении.

Отец не был готов отпустить меня, но он признал, что это необходимо Ниав, и неохотно согласился.

– Возвращайся поскорее, солнышко, – сказал он. – Пять-шесть ночей, не больше. И никуда не ходи без охраны. Лайам предоставит тебе вооруженное сопровождение, чтобы ты путешествовала в безопасности.


***

Еще до свадьбы, я сплела для Ниав тонкий крепкий шнурок. Во время работы, я рассказывала самой себе сказание о Энгусе Оге и прекрасной Каэр Ибормейт, и чувствовала, как слезы подступают к глазам. Я вплела в этот шнурок золотую нить из балахона дяди Конора. Там нашлось место для волокон вереска и лаванды, чистотела и можжевельника. Я хотела, как могла, защитить ее. На него пошли простые льняные нити моего собственного рабочего балахона и несколько синих – из маминого самого старого и самого любимого платья. Из куртки Шона я выдернула черную шерстяную нить, а кожаные кончики шнурка вырезала из старой пары рабочих ботинок Ибудана, грязных фермерских ботинок. Все это вместе я сплела в шнурок тонкий, мягкий и такой прочный, что человеку не под силу было его разорвать. Я ничего не сказала, когда вложила его в руку Ниав, и она тоже не произнесла ни слова. Но она знала, для чего этот шнурок. Она вынула из кармана маленький белый голыш, продела шнурок сквозь дырочку и приложила к шее. А я подняла ее тяжелые, прекрасные рыжие волосы и туго связала кожаные хвостики. Потом она опустила камешек под платье, и он стал совершенно незаметен.

С той самой ночи, когда мы поняли, что в этом мире решения принимают мужчины, а женщинам приходится им подчиняться, моя сестра ни словом не обмолвилась о Киаране. По правде говоря, она вообще почти не говорила. В ту ночь она плакала в последний раз, в последний раз показала свою слабость. Я видела в ее глазах глубокую обиду, когда она сообщала Лайаму, что выйдет замуж за Фионна, как ему того хочется. Я видела в ее лице боль, когда она паковала свои платья, туфли и накидки, или смотрела, как женщины шьют ей свадебное платье, или неподвижным взглядом глядела на летнюю пену лесов вокруг Семиводья. Она почти не разговаривала, даже с мамой. Отец пытался побеседовать с ней, но она сжимала губы и не слушала его тихих слов о том, что так действительно будет лучше для нее, что со временем она поймет, что это был правильный выбор. В конце концов, отец начал дотемна задерживаться в полях, чтобы не говорить ни с кем из домашних. Шон занимал себя, тренируясь во дворе с воинами, и избегал обеих сестер.

Что до меня, я любила Ниав и хотела помочь ей. Но она не подпускала меня к себе. Лишь однажды, в ночь перед ее свадьбой, когда мы с ней лежали без сна, в последний раз деля одну комнату, она очень тихо позвала:

– Лиадан?

– Что, Ниав?

– Он говорил, что любит меня, а сам уехал. Он врал мне, Лиадан. Если бы он действительно любил меня, он бы никогда меня не оставил, он не отказался бы от меня так легко!

– Не думаю, что это было легко, – ответила я, вспомнив взгляд друида тогда, на лестнице, и острую боль в его голосе.

– Он обещал, что всегда будет любить меня, – голос сестры звучал холодно и натянуто. – Все мужчины лжецы. Я обещала, что буду принадлежать ему одному. Он не стоил такого обещания. Надеюсь, он будет очень страдать, когда узнает, что я вышла замуж за другого и уехала из леса. Возможно, тогда он поймет, как это, когда тебя предают.

– Ох, Ниав, – ответила я, – он любит тебя, я уверена. Нет никаких сомнений, у него была очень важная причина для отъезда. Мы многого не знаем, нам не открыли секрета. Не стоит ненавидеть Киарана за то, что он сделал.

Но она отвернулась лицом к стене и я не знала, слышит она меня или нет.

Фионн оказался человеком средних лет, как и говорил мой дядя. Воспитанный, решительный и сопровождаемый соответствующей его положению свитой. Он следил за моей сестрой взглядом, даже не пытаясь скрыть желания. Но губы его не улыбались. Мне он не понравился. А что думали остальные члены семьи, можно было только догадываться, поскольку мы все правдоподобно изображали радостное празднование, и в день свадьбы не было недостатка ни в музыке, ни в цветах, ни в танцах. Уи-Нейллы были христианами, поэтому клятвы молодых принимал христианский священник. Приехала Эйслинг, а вместе с ней Эамон. К счастью, у меня не было возможности остаться с ним наедине. Он бы прочел в моих глазах тоску и потребовал объяснений. Конор на свадьбе не появился, не пришел ни один из его собратьев. Происходящее было глубоко неправильным, показная радость не скрывала этого, и я совершенно ничего не могла с этим поделать. А потом мы отправились на северо-запад. Ниав, ее муж, люди Тирконелла и шестеро вооруженных воинов из Семиводья, окружавших меня плотным кольцом. Я чувствовала себя немного нелепо.

Деревенька Низинка притулилась между двух склонов, посреди лесистых холмов. На восток отсюда располагаются земли Эамона, а на северо-восток – владения Шеймуса Рыжебородого. Дорога, наконец, привела нас в это далекое, хоть и дружественное и даже знакомое место. Настала пора прощаться с сестрой и возвращаться домой. Шел уже третий день пути. По дороге мы становились лагерем, все было бесподобно организовано. Мы с Ниав и ее новая служанка делили один шатер, мужчины ночевали под открытым небом. Я так поняла, что Фионн отложил первую брачную ночь до прибытия в Тирконелл. Ради сестры я надеялась, что так и есть.

Мы попрощались. Нам не дали ни времени, ни уединения. Фионну не терпелось отправиться в путь. Я обняла Ниав и поглядела ей в глаза. Они были абсолютно пустыми, как глаза красивой картинки на белом камне.

– Я приеду к тебе в гости, – прошептала я. – Как только смогу. Держись, Ниав. Я люблю тебя.

– До свидания, Лиадан, – тихо произнесла она и повернулась, чтобы Фионн помог ей сесть в седло.

И они уехали. Я не плакала. Мои слезы никому бы не помогли.

 » Глава 6

Перевод: katusha, правка:vetter

С отъездом людей из Тирконелла атмосфера слегка потеплела. Раньше мои шестеро телохранителей в точности выполняли наказ Лайама: с мрачными лицами окружали меня в пути, чтобы защитить от любой возможной атаки, а во все остальное время пристально следили за окрестностями. Теперь же, когда они готовили лошадей и поклажу к путешествию в Семиводье, один выдал какую-то шутку, остальные рассмеялись, а еще один участливо спросил меня, все ли в порядке, и устроит ли меня, если мы выедем поздним утром. Чувствую ли я усталость? Смогу ли я ехать верхом хотя бы полдня, до того, как мы остановимся на ночлег? Я на все отвечала утвердительно, поскольку ничего так не хотела, как поскорее оказаться дома и начать залечивать раны, нанесенные этим последним, горьким периодом в нашей жизни. Я уселась на плоский камень и наблюдала, как они организованно готовятся в путь. В небе ползли тяжелые тучи. Еще до заката пойдет дождь.

– Миледи! – к нам приближалась крестьянка, молодая женщина с усталым обветренным лицом и волосами, стянутыми старой зеленой косынкой. – Миледи! – Она бежала ко мне, торопясь и задыхаясь. Люди Лайама отлично знали свое дело. Не успела она приблизиться, как двое из них встали рядом со мной и обнажили мечи. Я встала.

– Что случилось? В чем дело?

– О, миледи, – выдохнула она, хватаясь за бок, – какое счастье, что вы еще не уехали! Я успела. Мой сынишка, Ден. Я слышала... говорят, вы дочка великой целительницы. Миледи, у Денни жар, он никак не проходит. Он дрожит, трясется и лепечет всякую ерунду, и я очень за него боюсь, очень! Не согласитесь ли вы пойти со мной и перед отъездом посмотреть на него, хоть на минутку?

Я уже разыскивала свою сумку, я никогда не выезжала из дому без необходимого запаса лечебных трав и инструментов.

– Госпожа, это плохая идея. – Командир охранников хмурился. – Мы должны немедленно отправляться, чтобы засветло добраться до надежного убежища. Лайам сказал "туда и обратно, не сворачивая".

– У вас что, нет своих целителей? – спросил другой.

– Таких как миледи нет, – ответила женщина с надеждой в голосе. – Говорят, ее руки чудеса творят.

– Мне это не нравится, – настаивал командир.

– Пожалуйста, миледи! Он мой единственный сын, я схожу с ума от беспокойства, и никто не знает, что с ним.

– Это ненадолго, – сказала я твердо, взяла сумку и направилась в сторону деревни.

Мужчины переглянулись.

– Вы, двое, пойдете с леди Лиадан, – рявкнул командир. – По одному у каждой двери, никого не впускать, никого не выпускать, кроме этой женщины и самой леди. Глядите в оба, оружие наготове. Ты, стой на страже там, откуда видно дорогу к хибаре. Ты – так чтобы видеть его. Мы с Фергусом посторожим лошадей. Миледи, пожалуйста, постарайтесь побыстрее. В наше время с осторожностью переборщить невозможно. Вокруг слишком опасно.

В хижине было темно, собственно это была просто землянка без окон, крытая гнилой соломой. У изголовья мальчика горела свеча. Охранники встали так, как было велено. Один у задней двери, я не могла его видеть, а другой сразу у выхода, так чтобы следить одновременно за мной и за дорогой. Я пощупала мальчику лоб, прикоснулась к запястью, где бился пульс.

– Он не так уж и болен, обыкновенный лечебный отвар быстро поставит его на ноги, – сказала я. – Вот. Завари это. Одну горсть в большой чашке горячей воды. Пусть настаивается, пока не станет темно-золотым. Потом хорошенько процеди и остуди, чтобы туда можно было спокойно опустить палец. Давай мальчику по чашке дважды в день. Не пытайся заставлять его есть. Он сам запросит, когда будет готов. Этим летом лихорадка бывает довольно часто, мне странно, что ты...

Я увидела, как мальчик с расширенными глазами следит за чем-то за моим плечом, я увидела, как женщина тихо шагнула назад с немым извинением на усталом лице. Я попыталась подняться и обернуться, но как только я встала, широкая ладонь зажала мне рот, а сильная рука схватила меня под грудью, и я поняла, что попала в хорошо расставленную ловушку. Тренировки Ибудана снабдили меня некоторыми навыками для подобной ситуации. Я вонзила зубы в ладонь нападающего, так что он на мгновение ослабил хватку – мне как раз хватило времени резко взметнуть колено и ударить его между ног. Я ожидала, что он меня отпустит, но ошиблась. Он только втянул в себя воздух. Я почувствовала на губах его кровь, я прокусила ему руку, но он не издал ни звука. Даже не выругался, только сжал меня еще крепче. Где моя охрана? Как он проник внутрь? Теперь я не видела даже женщины. Мужчина начал двигаться, тащить меня к задней двери. Я повисла на нем как тряпка: чтобы вытащить меня из этого дома ему придется меня нести. Я почувствовала, что он слегка ослабил хватку у моего лица, чтобы перехватить меня поудобнее. Я уже набрала в легкие воздуху, чтобы закричать. И тут ощутила сокрушительный удар по затылку, и все вокруг меня потемнело.

***

Голова у меня горела. Во рту было сухо, как в сосновом бору в летний полдень. Все тело ломило: похоже, меня сбросили на землю, да так и оставили. Одна рука у меня была подвернута, тело неуклюже скорчилось на земле лицом вниз. Я не была связана. Возможно, когда я пойму, что происходит вокруг, у меня появится некоторая возможность удрать. Они забрали у меня с пояса нож. Неудивительно. Я лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Я слышала пение множества птиц, шум листвы и журчание воды меж камней. Так, похоже, я на улице, где-то посреди леса. День уже клонился к вечеру, я поняла это, слегка приоткрыв глаза. Сколько времени понадобится, чтобы мое исчезновение заметили? Сколько времени пройдет, прежде чем меня начнут искать? Похищение было организовано мастерски, все рассчитано так, чтобы обезвредить меня и лишить голоса на достаточно долгое время, не причинив мне при этом существенного вреда. В некотором роде, это добрый знак. Вот только вопрос, "на достаточно долгое для чего время"?

– Они вернутся на закате.

– И что?

– И что мы тогда скажем Командиру? Кто станет все это объяснять? Не я, уж это точно.

– Жаль, что все это не получится скрыть. Услать бы его в какую-нибудь вылазку, подальше отсюда. Она показывает хоть какие-то признаки жизни?

– Ни единого. Ты уверен, что не убил ее, Пес?

– Кто? Я?! Убил такую хрупкую девушку? С моим-то нежным сердцем?

Раздался ужасный стон. Так стонут в смертельной агонии. Звук так поразил меня, что я забыла притворство и рывком села. Ошибка. Голова у меня заболела так, что накатила темная волна тошноты, и несколько мгновений я ничего вокруг не видела кроме кружащихся сполохов. Я прижала руки к вискам, зажмурилась и так сидела, пока буря внутри меня не начала успокаиваться. Ужасный стон повторился.

– Вот, – произнес голос прямо надо мной.

Я осторожно открыла глаза. Рядом со мной на корточках, протягивая мне чашку, сидел мужчина. Простую чашку из темного металла. А рука, державшая чашку, была еще темнее. Я поглядела мужчине в глаза, и он улыбнулся, показав блестящие белые зубы, двух из которых не хватало. Лицо у него было чернее ночи. Я уставилась на него, позабыв про хорошие манеры.

– Ты, наверное, пить хочешь, – произнес он. – Вот.

Я взяла чашку с водой и до дна осушила ее. Очертания вещей вокруг понемногу обретали четкость. Мы находились на плоской площадке у небольшого ручья, где деревья и кусты росли чуть реже, чем вокруг. То тут то там лежали огромные, покрытые мхом валуны и рос папоротник. Шел дождь, но нас укрывала густая плакучая ива. Тут же находилось еще два человека. Оба они теперь стояли, уперев руки в боки, и смотрели на меня. Все трое выглядели, как персонажи волшебных сказок. У одного половина головы была гладко выбрита, а на второй росли длинные спутанные черные волосы, только одна прядь на виске была совершенно белой. На шее у него болтался кожаный шнурок, с тремя огромными когтями, наверное, волчьими, хотя волка такого размера редко кто может, да и желает, встретить на своем пути. На лице этого мужчины, украшенном множеством небольших шрамов, блестели дикие желтые глаза. На подбородке у него был выколот аккуратный узор из пересекающихся ромбов, от губы до края челюсти.

У другого вокруг запястий виднелись рисунки, похожие на сдвоенных змей, а на тунике его красовалось странное украшение, кажется, сделанное из змеиной кожи. Его лицо тоже было татуировано, на этот раз на лбу. Тщательно вырисованная змеиная чешуя и ядовитый раздвоенный язык, спускавшийся на нос. Он был моложе первого, лет двадцать пять, не больше. Но тоже казался очень суровым. Мужчина, которому лишь сумасшедший осмелился бы перечить.

Черный человек был одет проще остальных, и если на нем и были татуировки, я не могла их разглядеть. Единственным его украшением служили мелко курчавящиеся волосы, которые он носил заплетенными во множество косичек, доходивших до плеч. За левым ухом у него болталось перо – одинокое светлое пятно на черном. Он проследил за моим взглядом.

– Альбатрос, – произнес он. – Напоминает мне о море. – Он кивнул в направлении остальных. – Пес. Змей. У нас здесь нет других имен.

– Хорошо, – сказала я вежливо, надеясь, что голос у меня достаточно твердый. Мне казалось очень важным не дать им понять, насколько мне страшно. – Значит и я не должна называть вам своего имени. Который из вас наградил меня головной болью?

Двое посмотрели на третьего, с когтями волка и полубритой головой. Пес. Он был очень большим.

– Я не думал, что ты станешь сопротивляться, – мрачно произнес он. – У нас для тебя есть работенка. Мы не могли позволить тебе закричать. Женщины – они всегда кричат.

Снова раздался стон. Он доносился из-за скал за нашей спиной.

– Кому-то больно, – произнесла я, осторожно вставая.

– Вот именно, – подтвердил черный, Альбатрос. – Тыведь целительница, так? Та самая, что должна была проехать через деревню?

– У меня есть к этому некоторые способности, – ответила я осторожно, поскольку не хотела выдавать им слишком много информации. Я верно угадала, кто они, будет мудро вести себя очень, очень осторожно. – Что случилось с этим человеком? Могу я на него взглянуть?

– Именно за этим мы тебя сюда и привезли, – ответил Пес. – Лучше все сделать быстро. Командир уже скоро вернется, и у нас для него должен быть достойный ответ, иначе парень не доживет до рассвета. – Они говорили на странном языке, гремучей смеси ирландского и наречия бриттов, выдергивая слова и фразы то из одного языка, то из другого, как придется. Речь их была беглой, но в ней проскальзывал акцент. Змей, наверное, вырос в Ольстере, но я сомневалась, что для двух остальных хоть один из языков являлся родным. Мне повезло, что мои родители говорили на обоих языках: я могла достаточно полно понимать все сказанное, если напрягалась, хотя то тут то там они употребляли слова, смысл которых от меня ускользал, будто в их странной речи присутствовал еще и третий, неизвестный мне язык.

Я видела и лечила множество ран, часто довольно серьезных. Гнойные ножевые ранения, неудачные падения на вилы... Но такого я не видела еще никогда. Мужчина лежал в неглубокой пещере, защищенный от дождя, ветра и прямых солнечных лучей. Его явно пытались положить поудобнее, на самодельный соломенный тюфяк, рядом с которым стоял грубо сколоченный стул с кружкой и грудой заляпанных кровью тряпиц. На земле лежала фляга и еще одна металлическая чашка. Мужчина на подстилке задыхался и мотал головой из стороны в сторону от боли. Кожа у него была бледная, в крупных бисеринах пота, правая рука замотана от плеча до кончиков пальцев и повязка по всей длине пропиталась кровью. Даже не развязывая ее, было понятно, что ткань пристала к коже, а рука не просто сломана. На голой груди и плече опасно алели яркие пятна воспаления.

– Вы ему что-нибудь давали, чтобы снять боль? – спросила я хрипло, закатывая рукава.

– В нем ничего не держится, – ответил Пес. – Во фляге – крепкое вино, мы пытались дать его, но он не мог его проглотить, а если глотал, его выворачивало быстрей, чем ты можешь сказать раз-два-три.

– Мы здесь сами себе доктора и обычно вполне справляемся, – добавил Альбатрос. – Но это... мы не знаем, что делать. Ты можешь ему помочь?

Я уже разворачивала набухшую от крови повязку, стараясь не кривиться от запаха.

– Когда это случилось?, – спросила я.

– Два дня назад. – Змей тоже пришел, и одним глазом наблюдал за мной и моим пациентом, а другим оглядывал окрестности. Ждал командира, как я понимаю. – Обычно он очень осторожен. А тут сорвалась рука, когда он самостоятельно пытался снять груз с повозки. На него свалился железный лом и в хлам переломал всю руку. Его бы совсем раздавило, если бы Пес вовремя не выдернул его оттуда.

– Не так быстро, как следовало, – произнес Пес, почесав бритую сторону головы.

Я закончила снимать грязную, вонючую повязку, а раненый кусал губы и смотрел на меня горячечными глазами. Он был в сознании, но, думаю, не вполне понимал, что вокруг происходит, и о чем говорят рядом с ним. Я отвернулась от жалких раздробленных останков его руки.

– У него мало шансов, – тихо произнесла я. – Дурная кровь от его раны уже начала распространяться по телу. Руку спасти невозможно. Впереди его ждут долгие дни агонии. С этим я помочь могу. Вряд ли мне удастся спасти его жизнь. По правде говоря, возможно, лучше было бы, если бы он умер на месте. Я вижу, вы сделали все, что могли. Но эта рана, похоже, неподвластна способностям любого целителя.

Они молчали. Снаружи начало темнеть.

– По крайней мере, я могу уменьшить его боль, – сказала я наконец. – Надеюсь, у вас хватило здравого смысла прихватить мои вещи. – Сердце у меня опустилось при мысли, что придется лечить подобную рану, не имея под рукой ни инструментов, ни сильнодействующих настоек.

– Вот, – произнес Пес и показал мне мою сумку, аккуратно застегнутую и крепко перевязанную веревкой.
Он бросил ее к моим ногам.

– Что случилось с моими телохранителями? – спросила я, пытаясь развязать узлы и найти все необходимое.

– Лучше тебе не знать, – ответил Змей от входа. – Чем меньше ты знаешь, тем лучше, если хочешь вернуться домой, конечно.

Я поднялась. Все трое пристально следили за мной. Это смущало бы меня, не будь я так сосредоточена на работе.

– Мы надеялись, что ты сможешь сделать больше, – упрямо сказал Альбатрос. – Спасти ему жизнь, если не руку. Этот парень – хороший кузнец. Сильный. Надежный.

– Я не умею творить чудеса. Я сказала вам то, что думаю. Я могу лишь пообещать, что облегчу его страдания. Так, теперь не могли бы вы принести мне горячей воды и еще, есть здесь у вас чистые повязки? Это отсюда уберите и сожгите, их уже не отстирать. Мне понадобится какой-нибудь горшок, если есть, а также ведро или котелок.

– Не сейчас, – отрезал Змей. – Командир едет.

– Проклятье, – Пес и Змей исчезли в мгновение ока.

Альбатрос задержался у входа.

– Я так понимаю, этот командир не сильно обрадуется моему появлению? – спросила я, пытаясь скрыть страх. – Привезя меня сюда, вы нарушили какое-то правило?

– И не одно, – ответил Альбатрос. – Это я виноват. Ты лучше помалкивай. Командир терпеть не может женщин. Говорить буду я. – И он тоже испарился.

Я слышала вдалеке голоса. Мой пациент резко выдохнул, потом снова втянул воздух и вдруг начал дрожать с головы до ног.

– Все хорошо, все хорошо, – повторяла я, про себя кляня эту глушь, отсутствие готового перевязочного материала и надежных помощников. Чума на них на всех. Требовать от меня вылечить его было все равно что... все равно что требовать от мужчины вспахать поле голыми руками. Как они могли поступить так со мной? Как они могли поступить так с одним из своих?!

– ...помоги... помоги мне... – Раненый теперь смотрел прямо на меня, и в его белесых глазах я прочла нечто вроде узнавания. Его черты так осунулись, а кожа так побелела, что сейчас сложно было сказать, каким он был раньше, сколько ему лет и откуда он родом. Он был высоким и крепким, это необходимо при его ремесле. Левая рука была мускулистой, а грудь широкой, как бочка. От этого кровавое месиво из костей и мяса на правой стороне становилось еще более невыносимым.

– ...леди... помоги...

Голоса снаружи приближались, теперь я могла разобрать слова.

– Не уверен, что я верно расслышал. Противореча собственному мнению, я дал вам два дня на то, чтобы доказать мне, что вы правы, а я нет. Время вышло. Его состояние не улучшается. Вы всего лишь отсрочили неизбежное. И вы притащили сюда женщину. Украли посреди дороги какую-то девчонку. Да она может оказаться кем угодно! Я ошибся в тебе, Альбатрос. Похоже, ты ценишь свое место в моей команде меньше, чем мне казалось.

– Командир...

– Я неправ? Ему стало лучше? Этой девице каким-то чудесным образом удалось исцелить его?

– Нет, Командир, но...

– Где твоя голова, Альбатрос?.. А вы? Что на вас нашло? Вы прекрасно знали, чем все закончится, и знали с той минуты, как на него свалилось это проклятое железо. Мне не стоило позволять вам вставать у себя на пути. Если у вас кишка тонка для подобных решений, то вам здесь не место.

Они подошли совсем близко к скалам. Я почти видела их. Я взяла своего пациента за руку и заставила себя дышать ровно и спокойно.

– Но Командир, это же не кто-нибудь. Это Эван!

– Ну и?..

– Он друг, Командир. Хороший друг и хороший парень.

– И кроме этого, – вмешался Пес, – кто станет чинить наше оружие, если он умрет? Эван – лучший кузнец в здешних местах. Вы не можете просто... – Голос его затих, будто с ним что-то внезапно случилось.

Возникла пауза.

– От однорукого кузнеца мало толку, – тон командира был холодным и бесстрастным. – Он наверняка сам мечтает о смерти, вы об этом задумались, хоть на минуту?
В этот момент они подошли к входу в грот, где я сидела с раненым. Я встала, стараясь казаться как можно выше, пытаясь выглядеть спокойной и уверенной. Могла и не стараться. Глаза главаря пренебрежительно скользнули по мне и остановились на мужчине, лежавшем у моих ног. Я могла вообще здесь не стоять, он меня просто не заметил. Я наблюдала, как он подошел и потрогал лоб кузнеца рукой... рукой, от края рукава до кончиков пальцев разрисованной перьями, спиралями и
перекрещивающимися цепями, сложными и завораживающими, как старинная головоломка. Я подняла глаза, и какое-то время мы смотрели прямо друг на друга через тюфяк с больным. Я затаила дыхание. Я никогда раньше не видела подобных лиц, даже в самых удивительных своих снах. Это лицо было в своем роде произведением искусства. В нем были тьма и свет, ночь и день, наш мир и Иной. Слева – лицо юноши, с кожей, обветренной, но чистой, с серым, ясным глазом и с красиво очерченным ртом. А на правой стороне, начиная с невидимой середины лица, тянулись линии и изгибы, сплетающиеся в птичьи перья, словно маска хищной птицы. Орел? Беркут? Нет, подумала я, скорее – ворон, если судить по кругам вокруг глаза и намеку на клюв на крыле носа. Знак ворона. Если бы я не была так испугана, я бы рассмеялась от иронии всей ситуации. Узор спускался ему на шею и исчезал под воротником кожаной куртки и льняной рубашки под ней. Голова его была полностью выбрита, и череп был покрыт тем же рисунком. Получеловек, полуптица. Этот рисунок потребовал многодневного труда какого-нибудь великого мастера, и мне подумалось, что это было чрезвычайно больно. Что это за человек? Зачем ему понадобилось подобное украшение? Чтобы найти себя? Я открыто пялилась на него. Он, видимо, к этому уже привык. Я с трудом перевела взгляд туда, где в группе мужчин стояли Альбатрос, Пес и Змей. Все были одеты очень пестро, точно так, как описывал Эамон: тут перья, там клок шерсти, здесь цепи, куски кожи, ремни и пряжки, серебряные ошейники и браслеты – и бесконечная демонстрация мускулистой плоти всех оттенков. Мне несколько не к месту подумалось, что вряд ли это подходящее место для одинокой молодой женщины. Я почти слышала голос отца: "Ты что ни слова не слышала из того, что я говорил, Лиадан?"

Командир уже доставал из-за пояса нож. Это был острый нож, предназначенный для убийства.

– Давайте кончать с этим фарсом, – произнес он. – Вам с самого начала не стоило меня останавливать. От этого парня не будет больше проку. Он больше не может приносить пользу, ни здесь, ни где-либо еще. Вы только напрасно продлили его страдания.

Он слегка изменил положение, чтобы раненый не мог больше видеть его руки и покрепче перехватил нож. Остальные стояли вокруг и молчали. Никто не двинулся. Никто не произнес ни слова. Он поднял нож.

– Нет! – Я вытянула руку над тюфяком, закрывая шею раненого. – Вы не можете так поступить. Вы не можете просто... прикончить его, будто кролика, или овцу для жаркого. Он человек! Один из вас!

Командир слегка приподнял одну бровь. Линия его рта не изменилась. Глаза глядели холодно.

– Разве ты не сделала бы того же, если бы речь шла о твоей собаке, или соколе, или лошади, страдающей от неизлечимой раны? Ведь ты не хотела бы без причин длить их страдания?.. Хотя нет, я так полагаю, всегда под рукой оказывался мужчина и делал за тебя эту грязную работу. Что женщина может знать о подобных вещах? Убери руку.

– Не уберу, – ответила я, чувствуя, как во мне закипает гнев. – Ты говоришь, что от этого парня не будет больше проку так, будто он... какое-то орудие, или оружие. Ты говоришь, он не сможет приносить пользу. Для твоих целей – возможно, и так. Но он все еще жив. Он может полюбить женщину и родить ребенка. Он может смеяться, петь и рассказывать сказки. Он может наслаждаться плодами земли и кружкой доброго эля по вечерам. Он может наблюдать, как его сын растет и тоже становится кузнецом. Этот человек может жить. Будущее существует даже после... – я оглядела толпу мрачных мужчин вокруг себя, – даже после этого.

– Откуда ты знаешь о жизни? – без выражения спросил человек-ворон. – Из волшебных сказок? Мы живем по своим законам. У нас нет имен, нет прошлого, нет будущего. У нас есть задачи, мы выполняем их лучше всех. Для этого человека, как и для каждого из нас, вне всего этого жизни нет. И не может быть. Отойди от тюфяка.

Становилось все темнее, и кто-то зажег маленькую лампу. Безумные тени заплясали по изогнутым каменным стенам. Лицо командира таило угрозу столь же реальную, как нож в его руке. Я отчетливо понимала, какой ужас оно могло внушать врагам. В неверном свете свечи он и впрямь казался полувороном, чьи глаза опасно сверкали над завитками и спиралями тонко выполненного узора.

– Отойди, – повторил он.

– Не отойду, – ответила я.

И он поднял левую руку, словно желая ударить меня по лицу. Лишь могучим усилием воли мне удалось не отпрыгнуть. Я смотрела ему прямо в глаза и надеялась, что он не поймет, что внутри я вся дрожу от страха. Он тоже, не мигая, смотрел на меня своими светлыми глазами, а потом медленно опустил руку.

– Командир, – начал Альбатрос, слишком прямой, чтобы молчать.

– Придержи язык! Ты размяк, Альбатрос. Сначала умоляешь о двух днях пощады для парня, у которого явно никакой надежды, и который сам не захотел бы жить, даже если бы смог. Потом приводишь сюда эту сумасшедшую девицу. Где вы ее нашли? Язычок у нее острый, это бесспорно. Может, покончим уже с этим? У нас много работы.

Похоже, он надеялся, что я испугалась и буду молчать.

– У него есть шанс, – произнесла я, радуясь, что он передумал меня бить, поскольку голова у меня уже и так раскалывалась от предыдущего удара. – Небольшой, но вполне реальный. Руку он потеряет, тут я ничего поделать не смогу. Но я попытаюсь спасти его жизнь. Я не верю, что он хочет смерти. Он просил меня ему помочь. Позволь мне хотя бы попытаться.

– Почему?

– А почему нет?

– Потому что... проклятие, женщина, у меня нет ни времени, ни желания спорить с тобой! Я не знаю ни откуда ты пришла, ни куда шла, и мне совершенно не интересно ни то ни другое. Ты только мешаешь и создаешь неудобства. Здесь не место для женщин.

– Поверь мне, я здесь не по своей воле. Но теперь, раз уж твои люди притащили меня сюда, дай мне хотя бы попробовать. Я покажу тебе, на что способна. Семь-восемь дней... достаточно, чтобы как следует заняться этим человеком и дать ему достойный шанс. Вот все о чем я прошу.

Я увидела на лице Альбатроса явное удивление. И правда, теперь я полностью противоречила своим прежним словам. Возможно, я делала глупость. На лице у Пса расцветала надежда, остальные смотрели в стену, на руки, в пол, куда угодно, только не на своего вождя. Кто-то позади меня тоненько присвистнул, будто говоря: "Ну и ну!".

Человек-ворон несколько мгновений стоял неподвижно и, прищурившись, разглядывал, а после убрал нож обратно в ножны.

– Семь дней, – повторил он. – Думаешь, этого достаточно?

Я слышала тяжелое дыхание кузнеца и циничные нотки в тоне вопроса.

– Надо отрезать руку, – сказала я. - Прямо сейчас, сегодня. С этим мне понадобится помощь. Я могу рассказать, как это сделать, но у меня не хватит силы пилить кость.

После этого я им сама займусь. Десять дней, конечно, было бы лучше.

– Шесть дней, – произнес он спокойно. – Через шесть дней нам надо двигаться. Задерживаться мы не можем, нас ждут в другом месте, туда еще надо добраться. Если Эван не сможет к этому времени нас сопровождать, мы оставим его в лесу.

– Ты требуешь невозможного, – прошептала я. – И знаешь это.

– Ты хотела испытания. Вот твое испытание. Теперь, прости великодушно, но нам надо работать. Ты, Альбатрос, и ты, – он кивнул Псу. – Раз уж ваше безумие приволокло ее сюда, можете ей помогать. Достаньте, что она попросит, делайте, что она скажет. А все остальные... – Он обвел глазами мужчин, и они тут же смолкли. – Женщина – неприкосновенна. Думаю, вам не надо об этом напоминать. Кто ее тронет, вряд ли сможет назавтра поднять оружие. Она будет жить здесь, а снаружи постоянно будет стоять часовой. Если замечу хоть тень нарушения, вы об этом жестоко пожалеете.

katusha, vetter спасибо большое за прекрасный перевод!!!!!!!!!!
___________________________________

Вот и встретились два одиночества))) Только история сильно яснее не стала)

А Ниав жалко, хоть мне она и не нравится. Интересно, а кровного родства между Ниав и Киараном нет? Надеюсь в их истории точка будет поставлена в этой книге? (не могу без спойлеров))))


ПС: Katusha, Vetter, спасибо! Завораживающий результат получается!
_________________

Я почему то тоже про это подумала!
___________________________________

Значит, либо это правда, либо мы с тобой сериалов насмотрелись, да лр начитались)))) Но надеюсь, что имеет место второе; ну чтоб не так банально.
_________________

Девочки, большое спасибо за новые главы!!!
_________________

_________________

 » Глава 7

Перевод: katusha, правка: vetter

Я старалась казаться спокойной, но внутри вся закаменела от страха. Я, девушка, мечтавшая тихо жить дома и собирать свои травы... Более всего на свете любившая вечером после ужина рассказывать и слушать истории в кругу семьи... Сейчас стану объяснять безжалостным незнакомцам, как правильно отрезать руку у умирающего и прижечь культю раскаленным железом? Я, дочь хозяев Семиводья, стою одна в логове Крашеного и его банды беспощадных убийц (ясно же, что это как раз те самые бандиты, о которых рассказывал Эамон!) и торгуюсь с мужчиной, который... как там говорили? Выполняет свою работу без гордости и верности? Теперь я была не вполне уверена, что это правильное описание. Мне казалось, что, наоборот, присутствует и то, и другое, правда, возможно, в ключе, непонятном Эамону. Этот человек был, вне всякого сомнения, исключительно неприятен. Но почему он согласился с моим предложением, раз был так уверен, что я заблуждаюсь?

Я обдумывала это и одновременно приказывала Псу разжечь костер прямо у выхода из пещеры, дать ему прогореть, поддерживать жар и накалить на нем кинжал. Докрасна, если выйдет. Альбатрос собирал прочие нужные материалы. Особенно меня интересовали небольшая чашка теплой воды и очень острый нож с зубчатым лезвием. Змей принес еще светильников и расставил их вокруг пещеры. Я в это время сидела рядом с кузнецом... с Эваном, и пыталась поговорить с ним. Он то приходил в сознание, то снова уплывал, то бредил, то вдруг, очнувшись, смотрел на меня со смесью надежды и ужаса. В эти краткие моменты ясности, я пыталась объяснить ему, что с ним произойдет.

– ...твою руку сохранить не удастся... чтобы спасти тебе жизнь, руку необходимо отрезать... я усыплю тебя так глубоко, как смогу, но ты, скорее всего, все же почувствуешь боль. Некоторое время тебе будет очень плохо. Попытайся не двигаться. Верь мне. Я знаю, что делаю...

Неясно, понял ли он меня, поверил ли. Я сама не очень-то себе верила. Снаружи раздавался размеренный шум хорошо организованной работы: кто-то ухаживал за лошадьми, лязгали ведра, кто-то точил оружие. Разговаривали мало.

– Мы готовы, – доложил Альбатрос.

С самого дна сумки я достала маленькую губку и опустила ее в чашку – ненадолго. Альбатрос потянул носом.

– Этот запах возвращает меня в детство. Напоминает зелья моей матери. Сильная штука. Тутовник, белена, сок хмеля и мандрагора? Ну, и где же такая славная девушка могла узнать рецепт подобного варева? Оно скорее убьет парня, чем вылечит, уж это точно.

– Вот поэтому-то нам и нужен уксус, – ответила я, как-то по-новому взглянув на Альбатроса. У мужчины без прошлого, оказывается, есть мать? – Губку смочили в отваре и высушили. В дороге это очень удобно. Так ты кое-что в этом понимаешь, да?

– Я почти все забыл. Это женская работа.

– Возможно, тебе стоит все вспомнить. Для мужчин, подвергающих себя такому риску, у вас, похоже, слишком мало средств для лечения.

– Нас трудно ранить, – вмешался Пес. – Мы – лучшие. В основном, нам удается уйти невредимыми. Это был чистой воды несчастный случай.

– Он сам виноват, – согласился Альбатрос. – И, кстати, ты ведь слышала командира. Мы разбираемся с такими вещами очень быстро. Обуза нам не нужна.

Я поежилась.

– И вы это уже делали? Резали чью-нибудь глотку вместо того, чтобы попытаться спасти человека?

Пес прищурил на меня свои желтые глаза.

– Ты из другого мира. Ты не поймешь. Раз ты ранен так, что не можешь делать свою работу, среди нас тебе нет места. А уйти некуда. Командир прав. Спроси любого. Кого угодно. На месте Эвана каждый из нас умолял бы о ноже.

Я обдумывала это, пока заставляла кузнеца проглотить несколько капель из губки.

– В этом нет никакого смысла, – сказала я. – Возможно, это часть ваших законов. Но тогда почему же вы пытаетесь спасти этому парню жизнь, невзирая на все приказы командира? Почему бы просто не прикончить его, как он хотел?

Похоже, отвечать им не хотелось. Я сжала губку в ладони, и в рот Эвана вылилось еще немного наркотического зелья. Глаза его закрылись. И тут Альбатрос вполголоса заговорил:

– Понимаешь, с ним все иначе. Эван – кузнец, а не воин. У него есть шанс начать другую жизнь, как только он скопит достаточно, чтобы уйти от нас. Он ушел бы, сразу уехал за море. Там, в Британии, его ждет женщина. Он собирался уйти, скопив средства на безопасную дорогу. За его голову назначена награда, как и за наши. Но он все равно надеялся.

– Мы не могли рассказать этого командиру, – прошептал Змей. – Вымолить для него пару дней было практически невозможно. Надеюсь, целительница, ты умеешь творить чудеса. Сегодня они тебе понадобятся.

– Меня зовут Лиадан, – не задумываясь, произнесла я. – Зови меня по имени, так будет легче для всех. Ну, а теперь нам пора начинать. Кто будет резать?

Альбатрос взглянул на Пса, на него же смотрел и Змей, а Пес глядел на остро отточенный зубчатый нож.

– Похоже, придется мне, – проговорил он.

– Рост и сила тут не главное, – предостерегла я. – Тебе понадобится умение превосходно владеть собой. Резать надо быстро и точно. А он будет кричать. Я дала ему сильное зелье, но боль будет сильнее.

– Я отрежу.

Никто не слышал, как подошел командир. Похоже, как ни хороши были его люди, он был еще лучше. Оставалось надеяться, что он не слишком долго подслушивал наш разговор. Его холодные серые глаза внимательно оглядели площадку перед пещерой, потом он подошел и взял нож. На лице Пса отразилось неимоверное облегчение.

– Не жди, что отделаешься так просто, – заметила я. – Похоже, ты здесь самый крупный, значит, тебе придется держать его за плечи. Ухватись подальше от места где... где он будет резать. А вы двое держите Эвана за ноги. Сейчас кажется, что он без сознания, но во время операции и после нее ему будет очень больно. Как только я скажу, навалитесь на него всем весом и не отпускайте.

Они встали по местам, привычные подчиняться приказам.

– Ты когда-нибудь делал это раньше? – спросила я человека с ножом.

– Именно это – нет. Но ты, безусловно, сейчас мне все растолкуешь.

Я уже решила не терять спокойствия, как бы вызывающе не вел себя этот человек.

– Я расскажу тебе все очень подробно. Когда мы начнем, тебе придется исполнять все мои приказы немедленно. Будет легче, если ты скажешь, как к тебе обращаться. Я не стану звать тебя «командир».

– Называй, как хочешь, – произнес он, приподняв брови. – У нас здесь нет имен, кроме тех, что ты слышала.

– Есть такой сказочный персонаж по имени Бран, – сказала я. – Это означает «ворон». Я буду звать тебя так. Кинжал раскалился? Пес, как только я скажу, немедленно вынимай его.

– Все готово.

– Отлично. Ну, Бран, видишь вот эту точку у плеча, где кость все еще цела?

Мужчина, которого я окрестила именем легендарного путешественника, кивнул, все его лицо выражало глубокое неодобрение.

– Ты должен отпилить здесь, чтобы срез был чистым. Не позволяй ножу соскользнуть ниже вот этой точки. Рана никогда не заживет, если внутри останутся осколки кости. Сконцентрируйся на работе. Пусть другие держат. Сначала я отрежу мясо своим кинжалом... где мой кинжал?

Альбатрос наклонился и вынул мой нож из-за голенища.

– Спасибо. Начали.

Позже я сама удивлялась, как тогда мне удалось не сорваться. Как я сумела казаться такой собранной и знающей? Сердце у меня билось в три раза быстрее обычного, я обливалась холодным потом, а в душе плескался страх. Страх поражения. Я боялась того, что принесет неудача – не только безрукому Эвану, но и мне самой. Никто прямо не говорил, что будет, если все пройдет не так, как задумано, но я вполне могла себе это представить.

Сначала все шло не так уж плохо. Чисто отрезать ткани, оттянуть кожу до самого плеча, туда, где рука туго перетянута узкой полоской ткани. Руки у меня скоро стали красными от крови. Все шло нормально. Кузнец дрожал и дергался, но не проснулся.

– Хорошо, – сказала я. – Теперь, Бран, режь. Прямо здесь. Пес, держи крепче. Он не должен двигаться. И все надо делать очень быстро.

Наверное, лучший помощник в такого рода делах – человек, не задумывающийся о чувствах других, он может резать кость живого человека так же аккуратно и решительно, как резал бы кусок дерева. На лице такого человека ничего не отразится, если его жертва вдруг дернется, замечется, начнет вырываться из крепко держащих сильных рук и душераздирающе стонать.

– Господи Иисусе, – выдохнул Змей, всем телом навалившись на ноги кузнеца, чтобы удержать его.

Жуткий звук распиливаемой кости звучал размеренно и непрерывно. Распил вышел прямой, как лезвие меча. С моей стороны Пес упер одну из своих могучих ладоней в левую руку раненного, а другой прижал его грудь.

– Осторожно, Пес, – предупредила я. – Ему все же нужно дышать.

– Похоже, он приходит в сознание. – Руки Альбатроса с силой давили на Эвана справа. – Мне очень сложно его удерживать. Ты не можешь дать ему еще снадобья?

– Нет, – ответила я. – Он получил ровно столько, сколько может вынести без вреда для себя. Мы почти закончили. – Последний кусок кости был, наконец, перепилен, и с невыносимым звуком отвалился, увлекая за собой крошево, бывшее некогда человеческой рукой. Бран поднял голову. Руки его были по локоть в крови, и на рубахе повсюду краснели брызги. Я не заметила никаких изменений в выражении его лица. Он только приподнял брови в молчаливом вопросе.

– Сними с огня кинжал.

Да поможет мне Дианехт, эту часть придется мне проделать самостоятельно. Я знала, что произойдет, и сжала волю в кулак. Бран вышел на улицу и вернулся с кинжалом в руке, держа за обмотанную тряпицей рукоять. Лезвие светилось, как меч в кузнечном горне. Он вопросительно посмотрел на меня.

– Нет, – ответила я. – Я сама. Это моя работа. Развяжи повязку вокруг плеча. Польется кровь. Потом обойди его и помогай Псу держать. Он будет кричать. Держите крепко. Он не должен двигаться.

Повязка полетела на землю, и из культи полилась кровь, но меньше, чем я думала. Дурной знак. Возможно, это означало, что ткани уже отмирают. Не говоря больше ни слова, я перешла на другую сторону тюфяка, а Бран занял мое место и приготовился держать кузнеца.

– Давайте, – произнесла я и прижала раскаленное железо к открытой ране.

Раздался неприятный шкворчащий звук, по пещере разлился тошнотворный запах паленого мяса. Кузнец заорал. Ужасным, нечеловеческим криком, из тех, что потом долгие годы снова и снова слышишь в ночных кошмарах. Все тело его забилось в агонии так сильно, что затрещали кости, голова и плечи остались на тюфяке только благодаря отчаянным объединенным усилиям Пса и Брана. Огромный, уродливый Пес побелел, как простыня.

– Господе Иисусе... – снова прошептал Змей.

– Простите, это еще не все, – сказала я, сморгнув слезы, и снова прижала клинок к ране, сдвинув его так, чтобы прижечь все открытое пространство.

Я заставила себя держать его там, пока новый душераздирающий вопль эхом отдавался от стен нашего убежища. Наконец я отняла горячее железо и выпрямилась, слушая, как крик кузнеца переходит в стоны и всхлипы. Четверо мужчин вокруг меня ослабили хватку и медленно распрямились. Я, кажется, не могла больше двинуть и пальцем. Через некоторое время Альбатрос забрал у меня из рук кинжал и вышел, Пес начал тихонько собирать с земли вещи и бросать их в ведро, а Змей взял небольшую чашку с уксусом и после моего одобрительного кивка начал по несколько капель выдавливать его на распухшие губы Эвана.

– Не хочу даже интересоваться, где ты всему этому обучилась, – произнес Бран. – Ну, ты счастлива, что он вынужден был пройти через все это? Ты все еще уверена, что права?

Я посмотрела ему в лицо. Его жесткие черты и странный узор на них расплывались у меня перед глазами, перья, казалось, двигались в свете светильника. Я вдруг почувствовала неимоверную усталость.

– Я не изменила своего мнения, – слабо произнесла я. – Ты дал мне очень мало времени. Но я уверена, что права.

– Возможно, ты подрастеряешь свою уверенность, пока будешь жить с нами в лагере, – зловеще произнес он. – Когда хлебнешь хоть немного настоящей жизни, ты поймешь, что в расход можно пустить кого угодно. И исключений нет ни для опытного кузнеца, ни для сурового воина, ни для маленькой целительницы. Ты страдаешь, умираешь, и вскоре все забывают о тебе. А жизнь продолжается.

Я сглотнула. Казалось, каменные стены медленно надвигаются на меня.

– Меня будут искать, – прошептала я. – Мой дядя, мой брат, мой... меня уже ищут, и у них есть средства...

– Тебя не найдут. – Его тон не допускал никаких сомнений.

– А мои сопровождающие? – Я хваталась за соломинку, поскольку сильно подозревала, что все они мертвы. – Они ведь недалеко. Кто-то наверняка видел, что произошло... кто-нибудь последует...

Мой голос угас, и мне пришлось расставить для равновесия руки, поскольку перед глазами у меня закружились звезды.

– Прошу прощения, – пробормотала я, будто просила разрешения отлучиться у благородного собрания.

Неожиданно, сильная рука схватила меня за запястье, протащила к деревянному стулу и бесцеремонно толкнула на него.

– Змей, оставь пока все. Он все еще дышит, он справится. Достань для девушки чистую одежду, если найдешь хоть что-нибудь более-менее по размеру. Еще одеяло и воды для умывания. Ступай к костру, возьми себе поесть и принеси что-нибудь ей. Она и в нормальном-то состоянии мало на что годна, а от голодной и вовсе не будет проку. – Он снова повернулся ко мне. – Первое правило воина: только самые опытные могут сохранять эффективность без еды и питья. И приходит это только с опытом. Хочешь как следует выполнять свою работу, как следует готовься к ней.

Я слишком устала, чтобы отвечать.

– Сегодня тебя будут сторожить двое. Один – снаружи, другой – внутри, чтобы присматривать за кузнецом, пока ты спишь. Не слишком радуйся. Ты сама выбрала для себя эту работу и с завтрашнего дня будешь справляться с ней самостоятельно.

Он наконец-то ушел. Я закрыла глаза и провалилась в сон прямо там, где сидела. Кузнец на время затих.

– Да, и вот еще что.

Я рывком разлепила веки.

– Ты заслужила некоторое... уважение... среди моих людей. Следи, чтобы оно не переросло в нечто большее. Любой, кто нарушит наши правила, будет невероятно жестоко наказан. На твоей совести и без этого будет достаточный груз.

– Что такие как ты знают о совести? – пробормотала я, когда он развернулся на каблуках и вышел. Если он и слышал меня, то виду не подал.

Это было странное время. Существуют сказания о мужчинах и женщинах, которых Дивный Народ лунными ночами забирал к себе. Они путешествовали в Иной мир и жили там столь необыкновенной жизнью, что по возвращении едва могли отличить сон от яви. Крашеный и пестрая банда его последователей, конечно, были неимоверно далеки от призрачных обитателей Иного мира, но я среди них чувствовала себя совершенно оторванной от нормальной жизни. В это невозможно поверить, но там, в их тайном лагере, я совсем не думала о доме, о родителях и даже о том, как там справляется Ниав – одна в чужой стране, в постели с незнакомцем. Иногда я холодела от ужаса, вспоминая рассказ Эамона. Я прекрасно осознавала, в каком опасном положении нахожусь. Люди, посланные Лайамом меня охранять, скорее всего, были безжалостно убиты. Именно так эти бандиты подходили ко всему, что делали. Меня их правила, возможно, защитят, а может и нет. В конечном итоге моя жизнь зависит от того, выживет ли кузнец. Отец как-то сказал мне, что страх никогда не может помочь выиграть сражение. А потому я засучила рукава и сказала себе, что сейчас не время для истерик. От меня зависит жизнь человека. И, кстати, я должна кое-кому кое-что доказать и полна решимости сделать это.

В ту первую ночь и весь следующий день они следили за мной так тщательно, что мне казалось, у меня за спиной выросла вторая, хорошо вооруженная тень. Мне даже пришлось напомнить им, что у женщин существуют определенные телесные нужды, которые лучше всего отправлять в уединении. Мы пришли к компромиссу, я могла ненадолго удаляться из поля зрения охраны при условии, что не буду отсутствовать слишком долго и сразу вернусь туда, где с оружием в руках ждут Пес, Альбатрос или Змей. Я прекрасно понимала, что любая попытка к бегству совершенно бесполезна. Мне принесли еду, питье и ведро с водой для умывания. Меня одарили чьей-то чужой нижней рубахой, спускавшейся мне гораздо ниже колен, и огромной туникой с россыпью нашитых в беспорядке карманов. Я заплела волосы в тугую косу, чтобы не мешали, и принялась за работу. Аккуратно отмерила болеутоляющее. Составила смесь для курения – дым от нее должен помочь болезни покинуть тело. Приготовила сменные повязки для раны и компрессы, чтобы класть на лоб. Очень много времени я проводила, просто сидя у тюфяка и держа руку Эвана в своей, разговаривая с ним и напевая песенки, как больному ребенку.

Во вторую ночь меня даже допустили до костра, на котором готовилась пища. Пес вел меня через лагерь: то тут, то там среди кустов и деревьев ютились временные укрытия. Наконец мы пришли на расчищенное от зарослей место, где меж камней горел яркий бездымный костер. Вокруг сидело, стояло и лежало множество мужчин, они что-то ели из небольших мисок, из тех, что всегда найдутся у любого путешественника. Пахло тушеным кроликом. Я достаточно проголодалась, чтобы не привередничать, и взяла всунутую мне в руки миску. Стояла тишина, только сверчки стрекотали, да изредка у нас над головами перекликались, засыпая, птицы.

– Вот, – произнес Пес, протягивая мне небольшую, не слишком чистую костяную ложку.

Из темноты на меня смотрело множество глаз.

– Спасибо, – произнесла я, догадавшись, что удостоилась редкой привилегии.

Остальные использовали для еды пальцы, либо корки черствого хлеба. У костра не было слышно ни смеха, ни болтовни. Возможно, разговоры стихли при моем появлении. Даже чарки с элем передавались по кругу в полном молчании. Я доела, отказавшись от добавки. Мне предложили эля, и я взяла кружку.

– Ты хорошо потрудилась, – произнес кто-то вежливо.

– Отличная работа, – согласился другой. – И непростая. Я уже видел такое раньше. Человек может истечь кровью быстрей чем... короче, такие вещи надо делать умеючи.
– Спасибо, – серьезно ответила я и подняла глаза на лица вокруг костра.

Все они держались от меня на расстоянии трех-четырых шагов. Интересно, подумала я, это тоже часть правил? Они представляли собой удивительно разношерстную компанию, их необычный, многоязычный говор подтверждал то, что пришли они из разных мест, но уже много времени пробыли вместе. Из них из всех, может, только двое или трое родились здесь, в Ирландии, подумала я.

– У меня были помощники, – добавила я. – Я не смогла бы все сделать одна.

Один очень высокий парень внимательно посмотрел на меня и нахмурился.

– И все же, если бы не ты, вообще ничего бы не было, ведь так? – сказал он.

Я быстро огляделась, не желая навлекать ни на кого неприятности.

– Возможно.

– У него появился шанс, да? – спросил высокий парень, наклонившись вперед и сложив тонкие руки на костлявых коленях.

Он выжидающе замолчал.

– Именно, шанс, – осторожно произнесла я, – не больше. Я сделаю для него все, что смогу.

Многие закивали. Потом кто-то издал тихий звук, нечто среднее между шипением и свистом, и вдруг все они от меня отвернулись.
– Вот, Командир. – Ему передали миску и полную кружку.

– Как у вас здесь тихо, – заметила я через некоторое время. – Разве вы не поете песен и не рассказываете по вечерам истории?

Кто-то прыснул, но тут же подавил смешок.

– Истории? – Пес был явно озадачен и чесал бритую часть головы. – Мы не знаем никаких историй.

– Ты хочешь сказать, про всяких там великанов, чудовищ и русалок? – спросил высокий худой парень.

Мне показалось, что в его глазах что-то блеснуло.

– Эти, и другие, – сказала я ободряюще. – Существуют истории о героях, о великих битвах, о путешествиях в дальние, удивительные страны... Историй множество.

– А ты их знаешь? – спросил высокий парень.

– Заткнись, Паук, – тихо прошипел кто-то.
– Так много, что и за год не рассказать, – ответила я. – Хотите что-нибудь послушать?

Возникла долгая пауза, мужчины переглядывались и переминались с ноги на ногу.

– Ты здесь, чтобы делать свою работу, а не развлекать моих воинов сказками. – Я, и не глядя, знала, кто говорит. – Здесь мужчины, а не дети.

Интересно, обращаясь ко мне, этот человек говорил на чистом ирландском, бегло и без акцента.

– Рассказывать истории запрещено правилами? – тихо спросила я.

– А как насчет этого «Брана»? – отважно встрял Альбатрос. – Готов поспорить, о нем существует история-другая. Мне бы хотелось послушать.

– Это очень длинная история, чтобы рассказать ее, потребуется не одна ночь, – ответила я. – Я не пробуду здесь настолько долго, чтобы досказать ее до конца. Но существует масса других.

– Да ладно, Командир, – произнес Альбатрос. – В этом же нет никакого вреда.

– Давай, я начну, – произнесла я, – а, если почувствуешь, что в моих словах таится опасность, остановишь меня. Так будет справедливо.

– Правда?

Ну что же, он не сказал «нет», а странная банда вокруг костра явно ждала рассказа, поэтому я начала:

– Таким храбрецам, как вы, – сказала я, – больше всего подойдет история о величайшем воине всех времен, Кухулине, герое Ольстера. У него тоже очень длинная история, она составлена из множества рассказов. Сегодня я расскажу вам, как он научился военному искусству, как отточил его до такой степени, что ни один мужчина не мог сравняться с ним на поле битвы, а сам он сделался величайшим воином своего племени. Как вы понимаете, этот Кухулин не был обыкновенным человеком. Ходили слухи, и, возможно, обоснованные, что он был сыном земной женщины и Луга, бога Солнца. Полной уверенности ни у кого не было, но все знали одно: когда Кухулин решал драться, с ним что-то случалось. Люди называли это безумием битвы. Сначала все тело его горячело, его била дрожь, лицо краснело, словно огонь, сердце билось в груди подобно барабану, а волосы поднимались над головой и начинали потрескивать и светиться на концах. В такие моменты похоже было, что сам бог солнца вселялся в него, и когда он приближался с мечом в руках, его врагам казалось, что яркий, нестерпимый огонь пылает вокруг. Говорят, что по окончании битвы требовалось три бадьи ледяной воды, чтобы остудить его. Когда он погружался в первую, она буквально разлеталась на части. Во второй вода закипала. А в третьей нагревалась до пара, принимая в себя его жар, и он становился самим собой.
Уже мальчиком этот воин обладал необычайными способностями. Он мог нырять, как лосось, плавать подобно выдре. Он бегал быстрее оленя и видел в темноте не хуже кошек. Но пришло время, когда он возжаждал улучшить свои способности к ратному делу, чтобы завоевать сердце прекрасной девушки по имени Эмер. Когда Кухулин попросил у отца девушки ее руки, тот заявил, что жених еще недостаточно показал себя, как воин, и посоветовал искать достойного учителя. Сама же девушка готова была взять его в мужья, не откладывая: кто мог бы устоять перед таким мужчиной? Но она была послушной дочерью и сделала, как велел отец. И Кухцлинн начал искать, и вскоре узнал, что лучшим учителем военного искусства слыла женщина по имени Скатах, странноесущество, жившее на небольшом островке у берегов Альбы.

– Женщина? – недоверчиво переспросил кто-то. – Как это может быть?

– О, это была необыкновенная женщина, наш герой очень скоро это понял. Когда он пришел на дикий берег Альбы и посмотрел на бушующие воды и на остров, где та жила со своими воительницами, он почувствовал, что трудности, возможно, начнутся еще до того, как он туда доберется. На остров вел один единственный мост, такой узкий, что по нему едва мог пройти только одинокий путник. Едва Кухулин ступил на этот мост, как тот начал дрожать, извиваться и гнуться по всей длине так сильно, что любой безумец, отважившийся по нему пройти, был бы немедленно сброшен на острые, как гвозди, камни среди бурлящего прибоя.

– А почему он не поплыл на лодке? – спросил Паук, задумчиво нахмурившись.

– Ты не слышал, что сказала Лиадан? – сердито ответил Альбатрос. – Бушующие волны? Бурлящий прибой? Готов поспорить, что ни одна лодка не смогла бы пересечь это море.

– Ты прав, – сказала я улыбаясь. – Многие пытались сделать это, и все погибли, проглоченные морем или же ужасными зубастыми существами, живущими в нем. Что же было делать Кухулину? Он не привык отступать и хотел заполучить свою Эмер столь сильно, что желание это переполняло все его тело. Зорким глазом он измерил длину моста. Потом вдохнул и выдохнул, и снова вдохнул – и одержимость боя завладела им так, что сердце его готово было выскочить из груди, а все вены натянулись, подобно корабельным канатам. Кухулин разбежался и прыгнул, подобно лососю, когда тот приступом берет водопад, и приземлился в самую середину извивающегося моста, прямо на ступню своей левой ноги. Мост стал подпрыгивать и извиваться еще пуще, пытаясь скинуть его вниз, но Кухулин оказался слишком быстр для него. Он снова прыгнул, да так далеко, что следующим прыжком достиг земли и оказался на берегу острова Скатах. В это время Скатах со своей дочерью стояла на стене замка и наблюдала за морем.
“Подходящий парень”, – процедила она. – “Кое-что он уже знает. А чему-то смогу обучить его я”.
“Я бы тоже не отказалась научить его паре фокусов”, – произнесла дочь, у которой на уме было нечто совершенно иное..

Слушатели расхохотались. Может, эти люди и не привыкли слушать истории, но получать от них удовольствие они определенно умели. Я сама вошла во вкус повествования и только на минутку задумалась: что бы сказала Ниав, если бы увидела меня сейчас. Я продолжила рассказ:

– “Ну что же”, – ответила ей мать, – “если хочешь, бери его. У тебя есть три дня, чтобы обучить его искусству любви. А потом он мой”.
И вот дочь Скатах спустилась вниз навстречу герою и оказала ему такой теплый прием, что через три дня не осталось ничего, чего он не знал бы о том, как доставить удовольствие женщине. Эмер повезло. А после наступил черед матери, и началось обучение Кухулина. Вскоре он понял, что Скатах действительно была лучшей из возможных учителей. Она учила его год и один день, именно у нее он выучился боевому прыжку, который позволял ему пролетать высоко над брошенным в воздух копьем. Он мог теперь обрить человека быстрыми движениями меча: фокус, возможно, не слишком полезный с практической точки зрения, но наводящий безусловный ужас на врага.

Пес нервно провел по бритой части черепа.

– Кухулин мог вспороть землю под ногами врага, его меч двигался так быстро, что становился почти невидимым. Он легко мог вспрыгнуть противнику на щит. Он научился управлять повозкой с ножами на колесах, и теперь его противники не могли предугадать, откуда будет нанесен удар, пока не умирали. А еще он овладел искусством жонглирования и мог проделывать это как с острыми ножами и горящими мечами, так и с обычными мячиками. Пока Кухулин жил на острове воительниц, он возлег там с воительницей по имени Уатах, и она родила ему сына по имени Конлайха, но это уже совсем другая история, полная горя и печали. А через год и один день Кухулин вернулся домой и снова попросил руки прекрасной Эмер.

– И что? – нетерпеливо спросил Альбатрос, когда я замолчала.

Было уже поздно. Огонь прогорел, и на небе проступила сеть звезд. Взошла луна.

– Ну, отец Эмер, Фогал не ждал, что юноше удастся вернуться. Он надеялся, что Скатах прикончит его, если уж это не удастся мосту, или волнам. И Кухулина встретило вооруженное сопротивление. Но он не зря учился у лучшего мастера боя. С небольшим хорошо отобранным отрядом он без труда рассеял силы Фогала. Самого его он преследовал до самых приморских скал и там бился с ним один на один. И скоро Фогал, полностью побежденный, нашел свою смерть на острых скалах внизу. И тогда Кухулин взял прекрасную Эмер в жены, и они принесли друг другу много радости.

– Готов поспорить, он обучил ее парочке фокусов, – вполголоса проговорил кто-то.

– Хватит, – Бран выступил из-за моей спины, и мгновенно воцарилась тишина. – История окончена. Вы – на караул, немедленно. Остальные – спать. И не ждите, что представление повторится.

И все разошлись, не сказав ни слова. Интересно, подумала я, каково это, так бояться человека, чтобы не подвергать сомнению ни один из его приказов.

– Ты возвращайся к работе.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Бран обращается ко мне.

– И что мне следует отвечать? Слушаюсь, Командир? – Я встала.

Пес последовал за мной, как вторая тень.

– Как насчет молчать и делать, что тебе говорят? Так будет проще для всех нас.

Я бросила на него неприязненный взгляд.

– Я тебе не подчиняюсь, – ответила я. – Я делаю работу, для которой я здесь, вот и все. И не надо приказывать мне, будто я один из твоих людей. Они предпочитают слушаться тебя, как перепуганные рабы, это их дело. Но я не могу работать, если меня будут постоянно пугать и дергать. А ты сам сказал «как следует готовься, чтобы как следует работать». Вот так.

Некоторое время он не отвечал. Что-то в моих словах явно задело его, хотя ни мускул не двинулся на его странном лице – смеси зимы и лета.

– И еще будет очень полезно звать меня по имени, – добавила я. – Меня зовут Лиадан.

– Эти истории... – отсутствующе произнес Бран, будто на самом деле размышлял о чем-то совершенно другом, – они по-настоящему опасны. Они заставляют человека хотеть недоступного, мечтать о недостижимом. Они заставляют задаваться вопросом «кто я и к чему стремлюсь?». Мои люди не должны слушать подобные истории.

На мгновение я потеряла дар речи.

– Да ладно, Командир, – недальновидно возразил Пес, – А как насчет той истории о Кухулине и его сыне Конлайхе? «История полная горечи и печали», так она сказала. А как насчет чудовищ, русалок и великанов?

– Ты говоришь, как малый ребенок, – слова Брана звучали пренебрежительно. – У нас здесь военный отряд, где нет времени для подобной ерунды.

– Возможно, время следует найти, – произнесла я, полная решимости обосновать свою точку зрения. – Если ты действительно хочешь побеждать, что может быть лучше, чем воодушевить людей историей о героях, каким-нибудь сказанием о битве против превосходящего числом врага, выигранной благодаря мастерству и отваге? Если твои люди устали и полны отчаяния, что может быть лучше, чем развеселить их какой-нибудь дурацкой веселой сказкой, например, историей о мальчике с пальчик и тарелке с кашей или о крестьянине, который мог загадать три желания и все их истратил впустую? Что может лучше вселить в них надежду, чем сказание о любви?

– Ты сильно рискуешь, говоря о любви. Ты что, настолько наивна или глупа, что не можешь себе представить, какой эффект подобные рассказы могут произвести в мужской компании?.. Хотя, возможно, ты именно этого и хочешь. Тогда ты сможешь выбирать. Нового парня каждую ночь, а? А то и двух.

Я почувствовала, что кровь отливает от лица.

– Оскорбляя меня подобным образом, ты только показываешь, что ты на самом деле за человек, – тихо произнесла я.

– И что же я за человек?

– Без понятий о добре и зле. Человек, не умеющий смеяться и управляющий с помощью страха. Человек... человек, не уважающий женщин. Многие захотели бы жестоко отомстить тебе за то, что ты так со мной разговариваешь.
Возникла пауза.

– И на чем же ты основываешь свое суждение? – наконец спросил он. – Ты провела в моем обществе совсем немного времени. И уже считаешь меня каким-то монстром. Ты слишком скоро судишь о характере мужчин.

– Точно также как ты судишь о женщинах, – тут же ответила я.

– Мне не нужно узнавать тебя лучше, чтобы понять, что ты за штучка, – без выражения произнес он. – Все вы одинаковы. Поймать мужчину в свои сети, заманить его,
лишить его воли и разума. Вы проделываете это так мягко и постепенно, что мужчина проигрывает задолго до того, как понимает опасность. Потом за ним вы тянете других, и распространяете тьму все шире и шире, да так, что и самые невинные не могут спастись. – Тут он резко замолчал, явно жалея о своих словах.

– Ты, – сказал он Псу, который с открытым ртом слушал наш разговор. – Веди ее обратно к ее работе, а потом ложись спать. Сегодня ночью дежурить будет Альбатрос.

– Я сам могу посторожить, Командир. Я вполне справлюсь с еще одним дежурством...

– Сторожить будет Альбатрос.

– Да, Командир.

Очень интересно! Спасибо за этот перевод!
_________________

_________________

katusha, vetter спасибо за прекрасный перевод!!!!!!!!!
___________________________________

Ох, у меня нет слов!!! Катюша, Жанна, спасибо!

Действие начинает закручиваться))) И я бы сказала, девица-то безбашенная, как она с тюремщиком своим говорит, особливо, когда про права женщин ему что-то заливает, вернее про уважение к ним. А героя нашего (он же герой, да?) видно какая-то тетя все же обидела, иначе непонятно, с чего он на слова молоденькой девчонки так бурно реагирует.

Katusha, Vetter, спасибо! Главы влет уходят.
_________________