Журнал, указка, мел, очки (юмор, современная проза)

Спасибо за новые главы.
Но как-то все грустно выходит. Неужели Жанна не может припомнить ни одного бесспорно хорошего, светлого случая? Бывает же в школе и такое, что б без надрыва, без чернухи.
А то до слез жалко мне этих школьников беспробудных и педагогов несчастных.
_________________

Стефания, принимайте в читатели. К преподаванию не имею никакого отношения, зато к школе самое прямое, как мама двух детей. Очень нравится как вы пишите. Со многим согласна полностью, что-то видела, слышала, а с чем-то довелось столкнуться лично, так что всё очень жизненно. А ещё очень нравится ваше чувство юмора! Главу про экзамены читала со слезами на глазах (от смеха). Поздно уже было, спать пора, а я ухохатываюсь.
Буду с нетерпением ждать следующих глав.
_________________

Так в этом-то и интрига повести - почему люди всю жизнь отдают этой работе, несмотря на негатив? Окончательный ответ будет дан в эпилоге, да и так... будет проскальзывать по ходу действия. Да и вообще, если посмеяться над проблемой, считай, что её уже нет.
_________________

Катерина, очень рада вас видеть среди своих читателей. Я просто счастлива, что моя повесть доставила вам несколько веселых минут!
_________________

Почему люди отдают преподаванию всю жизнь? Так это просто. Потому что общение с детьми живое, энергетический обмен, когда входишь в класс - и все взгляды на тебе. Это как актер, который без сцены и зрителей себя не представляет. Учитель дарит себя. И всегда по-настоящему востребован.
Если бы работа в школе состояла только из общения с детьми, из уроков, походов, поездок, перемен и репетиций всяких утренников, это было бы прекрасное место на земле. Но увы, есть еще странные родители, завистливые коллеги, неадекватное начальство и куча бюрократических заморочек, которые и сводят на нет все удовольствие.
_________________

Вот, я об этом и пытаюсь сказать, написав эту повесть. Хорошо, что вы меня понимаете. Будем надеяться, что поймут и другие, которые к школе не имеют никакого отношения, и может, тогда другими глазами посмотрят на учителя. У меня есть верлибр на эту тему. Если есть желание прочтите.

Учитель школы - это лицедей,
Что роли разные играет.
Подмостки судеб всех людей
Он в первом акте украшает.

Трагедии, комедии и фарс
Ему даются без натуги,
Ведь сцена жизни - каждый класс,
В котором все мы были или будем.

И нет ни репетиции, ни слов,
Нет ни дублера, ни суфлера,
Всегда импровизировать готов,
С отвагой записного каскадера.

Мотор - звонок!
А занавес - дверь в класс.
И рампы свет нам заменяют
Глаза детей, которые подчас
Капризней театралов
Во стократ бывают...

Аншлаг всегда!
За исключением суббот,
Когда наш зритель наконец-то исчезает,
Чтобы вдохнуть родительских забот,
Три сотни оправданий сочиняя...

А сколько критиков!
Суровых дядь иль теть,
Что всех точнее знают,
Как нам учить учеников,
Чего они хотят или желают!

Чему мы учим их?
Всему-всему,
Что нужно им, или совсем не нужно,
Как знать, куда ладья судьбы
Их понесет, продвинувшись натужно?

Помашем, улыбнемся вслед,
И тихо занавес закроем.
Отныне в прошлом остается наш театр,
Они же - новых пьес герои!
_________________

После этих слов мне вспомнился один из старых выпусков "Ералаша"

_________________

Спасибо, Катя! Посмеялась...
_________________

Стефания, спасибо за стихи!
Просто супер

Катя, а я этот выпуск Ералаша не видела, спасибо за веселье
_________________

 » Глава 8

1990 ГОД.
Я - тогда ещё начинающий молодой педагог получила на распределении (тогда всех выпускников ВУЗов обязательно насильственно трудоустраивали) место учителя русского языка в сельскохозяйственном техникуме, располагающемся часах в трех езды от областного центра.
Так как я ещё была не замужем, то мне дали комнату в том же общежитии, где проживали и студенты.
Четырехэтажное здание красовалось на единственном на всю округу асфальтовом пятачке, утопающего в непролазной грязи маленького поселка. С раннего утра под окнами маневрировали в облаках выхлопных газов тракторы, и от их жуткого рева я испуганно подскакивала на постели.
Контингент учеников подобрался соответственный. Были и те, которые, казалось, родились в недрах комбайна или в коровьих яслях, были и другие. Я тогда наивно удивлялась, зачем в ветеринарию идут дети, падающие чуть ли не в обморок при виде козы или коровы или которые засеянное поле видели только на картинке в букваре. Это теперь я знаю, что таких студентов полно в любом учебном заведении.
Иногда мы - учителя встречаемся на различных конференциях и симпозиумах, и стоит видеть лица педагогов, допустим, музыкального училища, к которым судьба забросила по невыясненным до конца причинам студентов с полным отсутствием слуха. В индустриальном колледже, по признанию тех же отчаявшихся учителей, сидят дети, дико боящиеся отверток и электричества, в педагогическом лицее отбывают каторгу люто ненавидящие детей угрюмые девы.
Да что там, моя родная племянница сначала окончила медицинское училище, а потом и медицинский институт, но ни дня по профессии не работала, хотя и хорошо училась. Людмила честно признавалась мне, что её тошнит от запаха больницы, воротит от болячек и она брезгует больными. Зачем же занимала место? Мама приказала - мол, престижный ВУЗ, в домашнем обиходе всегда полезно иметь медицинские навыки, и опять-таки, всегда есть возможность подзаработать уколами. Вот и все причины, какими бы несуразными они не выглядели со стороны.
Как-то один мой хороший знакомый ныне, к сожалению, уже покойный, преподаватель общетехнического отделения пединститута, говаривал, что если студент знает закон Ома, он уже ставит ему зачет, не задавая лишних вопросов. Хорошо хоть так! А как он потом будет преподавать физику, это уже его проблемы. Мужчины настолько нужны нашему практически сплошь женскому учительскому корпусу, что их невежество не имеет особого значения.
Впрочем, моя близкая подруга оканчивала педагогический институт в Казахстане. Там есть такое понятие «нацкадры», то бишь ребят казахов держат в институте только лишь из-за того, что они, получив образование, поедут преподавать в отдаленные аулы, и поэтому никаких особых претензий к качеству их знаний педагоги не имеют. Но иногда и у этих сверх снисходительных «преподов» не выдерживают нервы.
Подруга мне рассказывала о некой Гульнаре, которую за неуспеваемость мягко журили на заседании кафедры.
- Гульнара, - увещевала балбеску преподавательница,- ты уже на пятом курсе. На следующий год будешь преподавать детям химию, а сама не знаешь даже формулу соляной кислоты!
Гульнара наивно похлопала тем, что у неё было вместо ресниц, возмущенно шмыгнула носом и на ломанном русском (чтобы поставить на место вредную тетку) обиженно заявила:
- Так я же буду преподавать на казахском языке!
Ни больше, ни меньше! Ведь соляная кислота на казахском языке, оказывается совсем не то же вещество, что на русском. Вот такой, если хотите то ли лингвистический, то ли химический казус! Неожиданное переплетение, казалось, столь далеких друг от друга наук.
Такой же приблизительно контингент был и в нашем техникуме. Дети собрались туда после восьмилеток вроде бы учиться профессии, но учиться им совсем не хотелось. В школе надоело! Коровы, устройство трактора? Да, упаси Господь!
Ещё же как-нибудь развлечься в поселке было невозможно. Раз в неделю задыхающаяся в табачном дыму клубная дискотека с неизменным мордобоем, бормотуха и … собственно всё!
Но страсти под этим немудрящим антуражем кипели, прямо скажем, мексиканские! Тогда все население страны, затаив дыхание, следило за судьбой бедной Изауры и плакало вместе с Вероникой Кастро.
Нападай любой враг на жилище, молнии и громы, и все казни египетские, никто и ухом бы не повел, настолько все прилипали носами к экранам, бурно переживая злоключения девочки - перестарка из мексиканской глубинки. А ведь был ещё и Кашпировский, лечащий всю страну от энуреза и поноса по телевизору!
Веселые были времена! Умели мы довольствоваться малым, чтобы расцветить свои серые будни! Куда там нынешним избалованным Интернетом юнцам…
А ещё в ту эпоху все поголовно молодые люди соответствующего возраста бредили группой «Кино», и изо всех окон неслось «…мы ждем перемен!». Преданными фанатами Цоя были и наши студенты.
В тот год я приступила к работе в начале августа, и работала на ремонте общежития, когда узнала о гибели рок-идола эпохи Перестройки.
Весть о его смерти вызвала настоящий шок у всей страны - все плакали, горевали, возбужденно строили версии, но потом наступил сентябрь, начались занятия, всеобщее горе пошло на спад, выдавленное другими заботами и событиями.
Началась всесоюзная картофельная эпопея. По заведенному ещё во времена «Оно» обычаю, первые курсы всех учебных заведений СССР дружно утопали по уши в грязи, ползая с ведрами по картофельным бороздам.
Сентябрь, вообще, самый заполошный месяц в учительском календаре. Пока всё утрясется с расписанием, учебными планами, часами, а тут ещё картофельная напасть ломает все графики контрольных работ. Дурдом! Очень сложно совмещать битву за урожай с занятиями в классах. До Цоя ли было!
Грязные и усталые дети едва доползали до кроватей. Если ещё вспомнить внутреннее устройство советских общежитий – горячей воды нет в принципе (не положено юным строителям коммунизма так расслабляться!), холодная же поступает в такие своеобразные корытца, из которых хорошо поить лошадей, но мыться в них нормальному человеку невозможно. Здание четырехэтажное, а туалет на улице, с сакраментальными «М» и « Ж» на торцах дощатой будочки. Хозяйственных блоков нет, есть только студенческая столовая на первом этаже, но с её продукцией с большим трудом справлялись даже молодые луженые желудки. Короче, проблем до горла и, казалось, есть о чем тосковать и помимо смерти лидера популярной группы, но марксисты в очередной раз оказались неправы, «надстройка» играючи победила «базис».
В день, когда этому печальному событию исполнилось сорок дней, по телевидению показали траурный концерт, посвященный памяти Цоя. Черно-белые допотопные телевизоры стояли в фойе каждого этажа и, не смотря на жуткое качество изображения, их смотрели всем скопом желающие, стаскивая стулья из комнат.
Я в тот день загрузилась тетрадями с сочинениями и столь знаменательное событие пропустила. И хотя сквозь тонкие панельные стены звуки концерта до меня, конечно же, доносились, занятая своей суровой работой, я их воспринимала не более чем фоновый привычный шум.
В полночь, когда я утомленно отложила наконец-то стопки тетрадей в сторону и вытянулась на постели, безуспешно пытаясь бороться с кошмарным видением исправленных ошибок, в дверь громко забарабанили.
Меня никогда не беспокоили в это время, поэтому я испуганно подскочила с постели и, на ходу напяливая халат, распахнула дверь. На пороге стояла одна из моих учениц с круглыми от ужаса глазами.
- Наташка вскрыла себе вены,- заикаясь и завывая, прокричала она,- а Филька куда-то убрел и дверь на проходную закрыл!
«Филька» или Филипп Васильевич – наш престарелый глухой вахтер. Ему, наверное, лет сто было, но цербер был ещё тот, кидаясь на посторонних похлеще цепной собаки! Выход из здания общежития вел мимо его вахтерской, где он нес бессонную вахту, читая всегда одну и ту же замусоленную от времени и сала газету «Правда» за 1959 год. Она ему никогда не надоедала, потому что там был напечатан его портрет с надписью «Молодой кукурузовод Филипп Васильевич Приходько первым в Сибири вывел морозостойкий сорт «Заполярная». Поздравить новатора приехал сам академик Лысенко».
Но в тот момент я, увы, оказалась не в состоянии оценить его вклад в продовольственную безопасность отечества.
Получалось, что сумасбродный дед куда-то убрел по своим таинственным делам, и для верности закрыл дверь и в свою вахтерскую. Там находился телефон и выход на улицу, чтобы (не приведи Господь!) никто не проник на доверенный ему партией и правительством объект.
На счастье, не смотря на тотальный дефицит медикаментов, бинты у меня были, поэтому я галопом поскакала на третий этаж в комнату этой самой Наташки. Зрелище, открывшееся перед моим взором, было не для слабонервных – окровавленная блажная девка билась в руках таких же перепачканных кровью товарок и вопила голосом кликуши, что-то типа - «Витя, я иду к тебе! Пустите, дуры!»
Одержимые, вообще, невероятно сильные, а тут, наверное, девчонки помянули всенародного любимца ещё и бражкой, поэтому мне пришлось применить бездну усилий, прежде чем удалось остановить кровь, а потом я повела дурочку к себе в комнату, чтобы напоить крепким сладким чаем. Где-то я читала, что это помогает при попытке суицида, а у меня был тщательно скрываемый от коменданта общежития кипятильник.
И вот третий час ночи, а я сижу с пятнадцатилетней, худющей как стрекоза девчонкой за столом и пью чай. Завтра у меня шесть уроков, но ребенку, понятно, моё общество сейчас необходимо, поэтому мужественно борюсь со сном.
- Наташа,- ласково пеняю я,- разве можно так бездумно рисковать жизнью за человека, по сути дела, тебе чужого и непонятного!
- Я люблю его!
Глаза фанатки опасно сверкнули, но я не унимаюсь. Молодая ещё была, глупая, все надеялась мир переделать на свой лад!
- Но ты ведь никогда его не видела! Как можно влюбиться в человека с экрана? Это всего лишь образ!
- Я слышала его песни, разве этого недостаточно!
- А я люблю Есенина, Пушкина, Блока…, и за кого мне конкретно умирать? Может, все-таки ценить их творчество и жить дальше!
- Нас обещали с Цоем познакомить! А теперь он не приедет! – гнет свое вновь разревевшаяся Наташка.
Понятно, не приедет! Только если бы и приехал, какой ей-то с этого прок?
- Хорошо,- терпеливо подавляю я зевоту, - вот, вы встретились, и что бы ты ему сказала? Помимо затасканных «как приятно познакомиться, я фанатка вашего искусства!»
- Мы бы поговорили за жизнь!
Она и «за жизнь»!
- Чтобы говорить с таким человеком, нужно иметь что-то, чем можно его заинтересовать!
- Мы с панками дрались!
- Вряд ли это заинтересовало бы Цоя, – осторожно сомневаюсь я.- Возможно, не встретившись с ним, ты спасла себя от главного разочарования в жизни!
Мне самой нравится, что я говорю. Надо же, какая я в три часа ночи умная, но до моей подопечной все доходит очень медленно.
- Я бы не разочаровалась!
- Как знать! А теперь давай спать, утро вечера мудренее!
О происшествии я никому не сказала. Девчонки в её комнате, конечно, потрепались на славу, но до воспитателей эта история, каким-то чудом не дошла.
Но сама я в ту ночь неожиданно задумалась вот, о какой вещи. А что бы я сама сказала Цою, если бы нам довелось встретиться? Пожаловалась на унылое житье в глухой деревне, на безграмотность учеников? Так этот парень в свое время работал в кочегарке и жил впроголодь, что ему мое нытье? Ничего кроме презрения не вызовет! Нет, чтобы разговаривать с героями, нужно самим быть такими же, иначе диалога не получится!
Необузданное воображение тут же подбросило мне яркую картинку. Цой и Юрий Гагарин сидят где-то в том месте, куда рано или поздно пребудут все, и разговаривают:
- Знаешь, я летал в космос! Земля оттуда, как большой футбольный мяч!
- Да? А когда накуришься дури, то сам себе кажешься не больше футбольного мяча! Я об этом как-то написал песню, да не успел исполнить, уснул за рулем.
- Да ты что? Как обидно! А я вот собирался в экспедицию на Луну…
Я думаю, их разговор бы затянулся на целую вечность, благо временем они там не ограничены... Это здорово, когда двум, по сути дела совершенно чужим и посторонним людям, есть что сказать друг другу, но бывает это редко! Поэтому знаменитости сами по себе, «а мы пойдем другим путем»!
Наташкина эпопея закончилась тихо и спокойно, благодаря поздней ночи и отсутствию на месте вахтера, но бывало и по-другому. Никто так не любит совать свой нос в чужие дела, как люди этой профессии.
Как-то прибегает ко мне Филипп Васильевич с вытаращенными очками.
- Там, - тычет он непонятно куда,- там…
Я как раз готовила себе ужин на подпольной электроплитке, поэтому старательно не пускала его в комнату, выталкивая в коридор. Стучал на всех дед не корысти ради, а за идею, а такие доносчики гораздо пакостнее остальных.
- Что случилось? – сурово отжимала я его от своей двери.
- Пойдем, дочка, со мной, покажу!
На плитке у меня варились макароны, но вернуться назад в комнату, и отставить кастрюльку в сторону при нем было невозможно. Оставив варево на произвол судьбы, я пошла за заполошным дедом, молясь, чтобы он не утянул меня на четвертый этаж.
Но, оказывается, путь наш лежал на улицу.
Двор общежития представлял на редкость неухоженную, хотя и большую территорию, огороженную сетчатым забором. Среди бурьяна выглядывали какие-то проржавевшие агрегаты, торчали остовы списанных машин. Не украшала вид и огромная, редко вывозящаяся помойка со специфическим запахом отходов со студенческой столовой. Но не это безобразие, конечно, пытался мне показать наш бдительный вахтер. Его корявый палец обвинительным жестом ткнул в стену общежития. Я пригляделась и ужаснулась.
Уже на уровне третьего этажа по отвесной, лишенной хоть каких-нибудь уступов гладкой панельной стене дома, шустро передвигалась фигурка миниатюрной женщины. Единственной утлой опорой для неё была свисающая из окна четвертого этажа веревка из связанных простыней.
Незнакомка имела длинные, болтающиеся на ходу волосы, и пышную фигурку с весьма объемным, хотя и утянутым джинсами задом.
- Кто это? – оторопело ахнула я.
Филипп Васильевич смачно плюнул и замахал руками, как ветряная мельница.
- Эй, - заорал он,- б…
Я с перепуга сунула ему ладонь прямо в рот.
- Замолчите, она же сорвется!
Дед закашлялся от неожиданности, укоризненно куснул пальцы и угрюмо покосился на меня. Такого слюнтяйства от учительницы он не ожидал. Вот если бы я приказала расстрелять нарушительницу режима прямо на стене, это вызвало бы его живейшее одобрение!
- Так ведь, Жанна Ивановна, это ж местная б…! Пусть срывается, а не х… ей делать в общежитии. Лидка тут весь вечер возле меня отиралась, пыталась проскочить к хлопцам, но я её, паскуду, несколько раз ловил. Милицией пригрозил, так она вон что придумала!
- А к кому она просилась?
- К Дюрягину Федьке!
Это меняло дело. Дюрягину Федору лет было больше, чем мне. Здоровенный симпатичный мужик поступил в техникум уже после участия в афганской компании и шатаний по белу свету, и уж, конечно же, сам мог разобраться в своей личной жизни, без вмешательства деда Фили и ему подобных!
- Так что? – не унимался вахтер. - Я звоню в милицию?
Да что уж там, почему было не вызвать части регулярной армии - с танками и пушками на поимку блудливой Лидки! Совсем дед умом тронулся!
- Сами разберемся! Где Алла Владимировна?
Алла Владимировна в тот день была дежурным воспитателем, но так как одновременно приходилась деду снохой, то тот моментально заюлил.
- Да, она тут в магазин…
Магазин в поселке работал три часа в день, когда с утра привозили из города хлеб, и, разумеется, в седьмом часу вечера он был давно закрыт. Скорее всего, терроризированная свекром тетка помчалась домой доить корову, кормить свиней и прочую живность.
Ладно, без неё обойдемся! Как говаривал Карлсон: «Дело-то житейское!», хотя вот нужна мне вся эта морока, как рыбе зонтик.
- Пойдемте!
- Я не могу покинуть пост! – тут же заартачился вредный дед.
Я хотела было гаркнуть, что меня это тоже мало касается, но потом передумала. Без старого маразматика появлялся шанс миром уладить дело. Мне самой в ту пору было немногим больше двадцати, и даже чужие любовные шашни вызывали у меня живейшее сочувствие.
Шагая через две ступеньки, я бегом помчалась на четвертый этаж. В коридорах толпилась тьма народа, но по ухмыляющимся лицам можно было угадать, что они догадываются, куда это несется учительница в домашнем халате.
Вот и дверь комнаты Дюрягина Федора. Я постучалась и прислушалась. Там царила отменная тишина. А чего им, собственно говоря, шуметь?
- Федор,- громко воззвала я,- откройте мне, пожалуйста, я хочу вам помочь!
Осталось только добавить: «Хау, бледнолицые братья, я пришла к вам с миром!»
Дюрягин решил прикинуться глухим, и был, по-своему, прав. Когда к вам в гости по сугубо интимному делу приходит дама, то всяческим учительницам в вашей комнате делать нечего.
Напрасно я барабанила в дверь, взывала к его благоразумию, красноречивое молчание по ту сторону, казалось, ясно говорило мне, какой идиоткой я кажусь затаившимся там людям. Устав быть хорошей и благородной, я просто махнула на все рукой и пошла к себе в комнату. В конце концов, как говаривал Остап Бендер: «Спасение утопающих - дело самих утопающих!»
Не сказать, чтобы я шла медленно, но все равно не успела – второй этаж встретил меня красноречивым запахом сгоревших макарон. Пока я в испуге открывала дверь, распахивала окна, ликвидировала останки несостоявшегося ужина, прошло достаточное количество времени. И в то самое время, когда я остервенело отдирала гарь ото дна кастрюльки, кляня на чем свет деда Филю, вдруг раздался характерный звук сирены.
Нечистая совесть сразу же подкинула мне версию, что блажной старик вызвал пожарных, и я опрометью кинулась к окну. Первым чувством было облегчение - машина оказалась милицейской, и только потом до меня дошло, что придурковатый вахтер все-таки позвонил в милицию.
И что я в этой ситуации могла поделать? Только вернуться к своим делам – кастрюлька оказалась с норовом, и никак не хотела прощаться со своим новым имиджем обугленного хлама. Но и я не собиралась ей потакать в этом стремлении – скоро между мной и посудиной разгорелся безобразный скандал. Я ей высказала всё, что думаю о старых идиотах, которым дома не сидится, об их дочерях, которые никак не могут определиться - доярки они или воспитательницы? Досталось и мальчикам-переросткам, потребности которых не совпадают с возможностями, и отважным, на всю голову раненным дамам с огнем в том месте, о котором обычно умалчивают, и «…и много-много, и всего припомнить не имел он силы!»
И пока я так препиралась с кастрюлей, в общежитии, по всей видимости, то же не дремали. Система оповещения среди студентов всегда хорошо работает, и там, где мне не пожелали открыть дверь, к кому-то другому прислушались.
Через некоторое время в мою дверь раздался осторожный стук. Решив, что это вновь происки деда Фили, я вышла из себя, и, гневно нахмурившись, распахнула дверь. Но за дверью стоял не вахтер, а дурацки ухмыляющийся Федор, а из-за него едва выглядывала наша столь прославившаяся гостья.
- Ну? – грозно осведомилась я. - Дальше что?
- Жанна Ивановна,- Дюрягин быстро втолкнул свою даму ко мне в комнату, и нахально закрыл дверь за собой - пожалуйста, спрячьте Лидку! А то участковый приехал!
- А на что вы рассчитывали, когда прятались от меня,- разозлилась я,- что Филипп Васильевич спустит эту историю на тормозах? Вы что, с ним первый день знакомы?
Дюрягин строил какие-то непонятные гримасы, которые поставили меня в тупик. Похоже, он был со мной не согласен!
- Я ему обычно бутылку ставил! – пояснил ситуацию Федор. - А сегодня промашка получилась. В магазин не завезли! Я не думал, что он так упрется. А Лидке нельзя с участковым встречаться, он её давно запереть обещался!
- За что? – не поняла я.
Понятно, что нехорошо вступать со студентами в половые отношения, но чтобы за это в тюрьму сажать? Это был уже явный перебор!
- За тунеядство! – пискнула гостья. - Я с колхоза уже три месяца как уволилась, а в город уехать денег нет!
Только теперь я перевела взгляд на Лидку. Прямо скажем, красотой она не блистала – поражала взор разве только некоторой замусоленностью, да вызывающе пышными изгибами, но, как говорится, на вкус и цвет…
- Ладно! – сухо согласилась я,- оставайтесь, а вы, Федор, отправляйтесь в свою комнату, пока участковый не уедет!
Дюрягин выскользнул в коридор, а мы с Лидкой остались наедине. Разговаривать нам было не о чем, молчать неловко, и мешала она мне страшно. Во-первых, в её присутствии пришлось прервать монолог, обращенный к кастрюле, который здорово успокаивал мои нервы, во-вторых, было неприятно, что посторонняя баба видит мою сгоревшую кастрюлю, тазик с грязной водой, кое-какие постирушки…
- Надо с содой прокипятить,- подала голос гостья,- тогда гарь отстанет!
- Да, пожалуй,- согласилась я, отставляя посудину в шкаф.
Не говорить же ей, что само нахождение кастрюли у меня в комнате и то незаконно, куда уж тут её кипятить!
- У вас тут слишком тесно, – не унималась жрица любви,- на квартире было бы удобнее.
Да, тесовато. На площади три на четыре метра размещались и кровать, и стол, и шкаф, и стопки книг, и чемоданы, и ведра, и тазы…
Но квартирные хозяйки брали довольно дорого для моей учительской зарплаты, да и не хотелось быть все время под прицелом чьих-то глаз. Здесь, я, по крайней мере, укладываюсь спать, когда хочу, читаю, сколько считаю нужным, и нет необходимости кого-то постоянно развлекать разговором.
- Я много света жгу! – лаконично пояснила я.
Причина уважительная - для бабок движение диска счетчика вопрос жизни и смерти. Заплатив на несколько копеек больше, чем обычно за свет, они запросто могут получить инфаркт. Но Лидка неожиданно заволновалась.
- У меня тетка через стенку жила, померла этой зимой. Так у неё и выход был отдельный и счетчик свой! Две комнатки с верандой! Если хотите…
Связываться с Лидкой не хотелось, но с другой стороны, питания в студенческой столовой уже не выдерживал желудок.
- Сколько? – не стала я ходить вокруг да около.
- Двадцать рублей!
В общежитии я платила четыре рубля. Разница могла больно ударить по моему карману.
- Я подумаю!
Может быть, на этом все и закончилось, но в этот момент в мою дверь властно забарабанили кулаки, явно принадлежавшие типу из властных структур. И пока я растерянно соображала, что делать, Лидка ловко, щучкой, нырнула под мою кровать, хотя там и стояла пара чемоданов. Вот за них она в мановение ока и забилась.
Несчастная дверь едва удерживалась на петлях, когда я её, наконец-то, раскрыла.
- Что случилось? – прикинуться невинной овечкой было обычным делом.
В дверь зашел Михаил Степанович - наш участковый, раздобревший до безобразного мужик, у которого трещали пуговицы на мундире даже при дыхании. За ним змеем заполз, подозрительно обнюхивающий воздух дед Филя.
- Чтой-то у тебя, дочка, как будто горелым пахнет?- проблеял он козлом.
- Это из столовой! – отрезала я. - У них там сегодня каша пригорела! А в чем собственно дело?
Непрошенные гости переглянулись.
- Мы насчет Лидки. Пропала она, сгинула, б…, все перерыли! – огорчился дед.
- Вы её не видели? – поинтересовался Михаил Степанович.
- Нет! Я долго стучалась в дверь Дюрягина, но мне не открыли, и я ушла к себе!
- Говорят, он её к вам отвел!
Стукачи есть в любом мирке, а уж в студенческом общежитии их даже больше, чем в другом месте. Здесь масса причин – и глупость, и молодость, и залеты, которые нужно как-то отрабатывать, да и скука дает пищу для весьма своеобразных развлечений.
- Смотрите сами,- возмущенно показала я вокруг себя,- где мне её прятать?!
И как бы ненароком приподняла покрывало на кровати, показав края чемоданов.
- Да мы вам верим, верим, Жанна Ивановна,- устыдился своего поведения Михаил Степанович.
Но дед Филя стыда был начисто лишен.
- Так это,- прошамкал он,- может, вы вышли, а она сама прошмыгнула, да в шкафу и сидит!
И этот старый стукач распахнул дверцы шкафа. Лидки там, ясное дело, не оказалось, зато на видном месте стояла злополучная кастрюля рядом с электроплиткой.
- А что это у вас тут? – тот час обрадовано пропел он.
- Мои вещи! – я с такой злостью захлопнула дверцы, что едва не прищемила ему нос. - Это что - обыск?
- Электроплитками пользоваться нельзя!
- А я ей и не пользуюсь! Я её храню, на всякий случай! Может, придется съехать отсюда, вот она мне и пригодится. Но я так и не поняла, Михаил Степанович, вам нужна Лидка или моя электроплитка?
Представитель власти понял, что попал впросак.
- Извините, мы должны были проверить сигнал!
Я промолчала, всем видом показывая, что считаю их визит затянувшимся, и они ретировались.
Я ещё не успела толком отдышаться, как из-под кровати раздался Лидкин голос:
- Пятнадцать рублей!
- Идет! – тот час на нервах согласилась я,- в конце марта перееду!
Дюрягин выводил свою любимую из общежития при помощи иезуитской увертки. Кто-то из его друзей громко забарабанил в железные ворота, закрывающие въезд во двор общежития. Дед, громко матерясь, кинулся смотреть - кто этот нарушитель общественного порядка? И пока он, размахивая кулаками, вопил, пугая пустую улицу, Лидка ловко спряталась в деревянном заведении под литерой «Ж».
А уж когда недовольный старик зашел в общежитие и закрыл за собой дверь, перелезть ловкой покорительнице бетонных стен через изобилующие всякими декоративными выступами ворота, оказалось плевым делом.
За свой подвиг я получила от Дюрягина коробку шоколадных конфет и сильную головную боль, потому что он нагло принялся за мной ухаживать.
_________________

Большое спасибо за продолжение!
Прочла сразу три главы и до сих пор нахожусь под впечатлением - истории, скажем откровенно, не просты и порой печальны, но светлый образ (не побоюсь этого слова) Жанны Ивановны и её взгляд на мир делают эту историю светлее, и огромная благодарность всем самоотверженным труженикам педагогической нивы.
Спасибо за сильные и искренние жизненные истории с долей юмора.
___________________________________

Спасибо и вам за столь позитивный отзыв. Очень помогает.
_________________

Спасибо! Очень нравится! Всё такое знакомое-родное: идейные стукачи, девочки-фанатки, находчивые любовники . И еще взаимовыручка, на которой крепко стоит глубинка: ты мне укрытие - я тебе низкую квартплату. Так и выживаем,всем назло

Большое спасибо. Так интересно читать о приключениях-щлоключениях Данные Ивановны на непаханной Ниве просвяшения, сразу вспомнились рассказы моей учительницы по русскому
_________________

Спасибо за отзывы! Продолжаем....
_________________