Велиада, книга первая Мир (фэнтези, 18+)

***
Медленно и неуверенно, засыпая на ходу Яробор, следуя за Весняной, поднялся по крутой лестнице, в которой скрипела едва ли не каждая ступень, и попал в темный коридор.
Внизу раздался страшный грохот. Дом содрогнулся, пол качнулся, затрещали стенные перегородки. Казалось, случилось землетрясение.
На самом деле упал шкаф и придавил одного из носильщиков, о чем возвестил разноголосый гомон. Один криком просил спасти его, второй обещал вытащить его, третий порывался пройти наверх а на него орали, мол, совесть поимей, тут человек гибнет, не смей ходить по нему, живому… Кто-то звал Яр-веля на подмогу.
Услышав свое имя, вель хотел повернуть обратно, только Весняна схватила его под руку и втянула его в свои, оплаченные наперед за три дня, покои.
- Без тебя разберутся, - грубо рявкнула она.
Неправильные какие-то у них полюбы, девица должна вести себя иначе…
Яробор мотнул головой, дабы прояснить сознание, только вместо того перед глазами все поплыло и повело так, что невозможно было устоять на ногах без опоры. Привалившись к двери, он осмотрелся сквозь влажную муть, застившую взор. Обстановку комнатушки составляли узкая кровать, маленький стол для умывания и сундук.
- Братья тебя не хватятся? – вдруг вспомнил он.
- Боишься? А с виду удалой.
- Ха! Да я их… Просто не хочу, чтобы меня застали со спущенными штанами! – с этими словами он задвинул засов.
Дверь - не ахти-какая преграда, захотят – вломятся. Но, по крайней мере, не застигнут врасплох. А то ведь, опомниться не успеешь, как оженят.
Весняна захлопнула оконные ставни, и комнатушка погрузилась в сумрак. Утренний свет сочился в щели между рассохшимися досками и полосами ложился на пол.
- Давай, милый, ступай в постель, - присев на широкий подоконник, Весняна стянула с плеч платок.
Уж больно голосок писклявый у нее был, слух резал, но что голос, по сравнению со всеми ее выдающимися достоинствами!
Яробор в три шага оказался у окна и напугал девицу своим решительным натиском. Фыркнув и наморщив носик, отпрянула, что несколько удивляло.
Странно! Чего ей не нравится? Все бабы от него пьянеют, мол, запах - слаще храмовых благовоний, а эта нос воротит. Вот дура-девка! Но ничего, полюбит сейчас, будет обнюхивать и глаза закатывать от удовольствия.
Пока он упивался ощущением собственного великолепия, Весняна, улучив миг, неведомым образом, проскользнула мимо и встала около кровати.
- Раздевайся и ложись! – приказала она.
Вот так новость! Чтоб в полюбовном деле распоряжалась девка? Никак любит верховодить в постельных забавах …
- Ты, милая, сразу хватаешь быка за рога?
- А чего ждать-то! Ты тоже, поди, берешь от жизни все, что пожелаешь, не ждешь подношений на рушнике, расшитом красными петухами.
- Дерзкая, однако.
- Ты немало удивишься, Яр-вель, когда узнаешь, какая я на самом деле.
- Недосуг мне твои загадки разгадывать, – положив на подоконник меч и плеть, он отцепил заколку и скинул размахай, расстегнул пояс на штанах. Стал снимать нога об ногу сапоги да не устоял, и грохнулся бы на пол, если б не сундук. Плюхнувшись на крышку, он откинулся на стену, голову же уронил на грудь.
- Чего-то я совсем ослаб, - виновато признался вель.
- Великолепный… Сразу видно божественную породу, - послышался восторженный шепот.
От такой похвалы Яробор гордо вздернул подборок и уставился на девицу, стоявшую перед ним и проявлявшую все признаки любовного томления: глаза горят, а по телу пробегает дрожь, точно у кобылы, почуявшей жеребца.
- Не терпится? – он осклабился. – Так помоги мне снять эти проклятые сапоги.
Весняна закивала, покосившись на дверь, приблизилась мелкими шажками и опустилась на колени.
- Когда же ты уснешь!
Словам, донесшимся откуда-то издалека, вель не придал значения. Почему он должен уснуть, когда девица, рыча и похрюкивая от предвкушения, стягивает с него сапоги?
- Сама одежу скинешь? Иль помочь? Охота поглядеть на тебя.
- Ой, да запросто, – она поднялась и отступила к постели.
Богато расшитый наряд тяжелыми волнами стек к ногам. Оставшись в одной поддеве, молодуха перешагнула через груду парчи и, встав, руки в боки, принялась притоптывать бархатным сапожком, отчего ее большие груди покачивались.
Не мог Яробор усидеть при виде предлагаемых ему красот! С восторженным возгласом он ринулся на искусительницу, да только та снова ловко увернулась, а он повалился поперек кровати.
- Ты вдоль ложись, Яр-вель, - глумилась она. - Удобней будет. Экий ты неуклюжий.
Ему хватило сил, чтобы перевернуться на бок и лечь наискосок.
И тут туманная пелена спала с глаз.
От своего поднебесного родителя он унаследовал чудесное и весьма полезное, по случаю, свойство - хмель долго не держался в крови. Все, что было в великане от дея, прогоняло из человеческой крови зелье, просветляя ум и очищая тело.
«Что я творю? – спросил он сам себя. – Клыка убили. Обряд надо заказывать… Дел по горло. Но деваха-то - страсть как хороша! – Разве мог он ответить себе иначе? Не идти же на попятную, в ущерб самолюбию да здоровью, когда цель почти достигнута. – Уж больно хочется ее потискать! По быстренькому сейчас, ладно уж».
Предательский скрип половицы выдал Весняну, подкравшуюся к двери.
Неужто бежать удумала? Не на того напала!
Яробор бесшумно поднялся и в один прыжок настиг обманщицу, сгреб в охапку и потащил обратно. Сползшие штаны он сбросил, когда укладывал девицу на кровать. Укладывал вдоль! Не успела искусительница опомниться, как оказалась вдавленной в тюфяк.
Усевшись сверху, вель рванул ворот ее поддевы и обнажил округлые девичьи плечи. Аж слюнки потекли, до того аппетитно выглядела открывшаяся картина.
- Нет! Не смей! – задребезжала молодуха севшим голосом, колышась и дрожа всеми частицами плоти.
- Не изводи, жестокосердная, - истово взмолился он. - Только дай… А потом - хоть в лешие, ежей пасти. О, бабушка моя, трижды великая, какое чудо! - Он стиснул в двух сторон ее оголившиеся груди, большие и тяжелые, и поймал ртом розовую вершину, тут же метнулся губами к другой. Вот так бы долго мог играться и ласкаться, если бы не хотелось большего.
Весняна взвыла нечеловеческим голосом на всю округу, поди, даже на реке было слышно.
- Чего орешь? Я еще ничего не сделал.
Или сделал?
Яробор испуганно одернул руки. Груди девичьи – эти сосуды изобилия, созданные дарить наслаждение, при взгляде на которые замысел богов становился предельно ясен, - дымясь, чернели и ссыхались прямо на глазах, а телеса несостоявшейся полюбовницы, наоборот, вдруг стали набухать и рвать тесную поддеву. Тонкие пальчики растопырились, скрючились, на них отросли длинные острые ногтищи, прямо как нож скорняка, такими кожу содрать - раз плюнуть.
В сказках-то всё красна девица белым лебедем оборачивается, в крайнем случае, гусыней, а тут… Слова такого не придумано! От одного вида тошнит.
Хорошо, что дело дальше не зашло, а то, чуть было, не прилепился.
Взглянув на распухшее перекошенное лицо девицы, вель закричал от ужаса. Из черных-пречёрных бездн глазниц на него взирало нечто, ужаснее самой смерти, а вскочившая у нее на лбу шишка, лопнула и открылась третьим глазом.
Они отпрянули друг от друга как ошпаренные, неведомая сила разметала их в разные стороны.
Прочь! Бесповоротно, безвозвратно.
Яробор протрезвел полностью. Да что там полностью! Такой чистоты рассудка прежде у него не случалось. Умановский сбитень запросился наружу.
Чтобы еще когда-нибудь хмельное по утрам? Да ни в жизнь!
Чудовище продолжало расти. Девичья рубашонка на нем с треском разлетелась в клочья и опала как осенняя листва. Несостоявшаяся полюбовница предстала во всем своем безобразии, да еще с двумя дырищами на грудине.
Яробор прижался спиной к стене с такой силой, что прогнулись доски.
О, боги-прародители, за что? А если бы превращение началось в самый неподходящий миг, когда остановиться невозможно? Не иначе Трижды Великие посмеяться над ним удумали? Или решили наказать за все свершенные прелюбодейства сразу - ведь людского-то суда на великанов нету - и заодно, отбить всякую охоту блудить, а то, ишь, возомнил себя…
Но вдруг оно - само Исчадье Мрака? Да нет. Не может быть! Уж Злыду-то он как-нибудь узнал бы. Должно быть, оборотень. Пусть лучше оно окажется оборотнем!
Разевая зубастую пасть, чудище то выло, то утробно рычало и било хвостом, как пойманная рыба на дне лодки, и, поскольку сидело оно, раскорячившись, обнаружилось, что гладко у него между ног, половые признаки отсутствовали напрочь. Не было там ничего, кроме хвоста!
Доводилось Яробору побывать в разных неприятных переделках, но в подобную – дурацкую! - попал впервые. Вот если бы перед ним был человек, то он сообразил бы, что делать. Тут же - не пойми что, чудо-юдо.
Бежать! Бежать отсюда, куда подальше. Однако нехорошо сверкать голым задом – мужики не поймут, а вещи погребены под тушею уродища… Ладно размахай пропал, все равно выкинуть хотел. Но штаны!
Оборотень почему-то не нападал, похоже, не меньше его боялся.
В дверь громко забарабанили и с матюками потребовали немедленно открыть. Однако выполнить приказ было невозможно, при всем желании - чудовище так выросло, что заполнило половину комнатушки.
Услышав крики, оно перестало выть, заворочалось, отодвигаясь от двери, с намерением впустить своих, горбиной в потолок упирается и потихоньку отползает в сторону, втягивает телеса, стараясь распластаться, да не получается у него стать плоским, наоборот, раздувается еще больше.
А если «братья» вломятся? Вот возьмут его голенького… Нельзя их впускать ни в коем случае! Коль сестрица такая, то тогда каковы же они в образе чудовищ? Знакомиться с родственниками этой «девки» - или кто она есть на самом деле? - совсем не хотелось.
Меч! Где меч и плеть? Без них никак.
Вспомнив об оружии, Яробор по стеночке добрался до подоконника и сорвал с клинка лоскут, в другую руку взял плеть, хотя понимал, что здесь она бесполезна, мало места для размаха.
- Стой! Убью! – крикнул он. – Не посмотрю, что ты баба.
Чудовище удивленно вперилось в него тремя глазами.
- Так вот почему ты не решился меня убить, - раздался его глухой, трескучий голос. – Оказывается, держишь меня за бабу.
Сделав сей вывод, чудовище начало икать, должно быть, засмеялось.
- Да, кто же ты… да что же ты тогда такое? – упавшим голосом спросил Яробор, понимая, что перед ним не оборотень. Не оборотень, точно!
- Ты глуп, Яр-вель! Хотя с виду смышленый…
- Ну, нет! - Не верилось ему, что он оказался один на один с самым главным, заклятым врагом.
И ничего не мог сделать! Меч увяз в черной туше и дымился…
Исчадье Мрака распухло еще больше, да и застряло, шевельнуться не может. Зубами клацает и хвостом стучит, вбирает волнами плоть, чтобы не касаться великана. Содрогается, оттого, что волшебный клинок в боку доставляет ужасное мучение.
Колышущиеся черным студнем телеса, Яробор принял за попытку раздавить его. Не раздавить, так придушить.
- Не бывать этому! Ишь, чего удумало!
Яробор взобрался на подоконник и, упершись ногой в бок врага, выдернул клинок и выбил ставни, чтобы спрыгнуть во двор.
Дом затрещал. Доски пола, не выдержав веса Исчадья Мрака, проломились, и оно со страшным грохотом провалилось в столовую, упало на стол, опрокинуло лавки вместе с сидевшими на них мужиками. Сверху на него обрушилась кровать с прочей скудной обстановкой комнатушки. Крушение сопровождалось облаком пыли и дождем щепок с трухой.
В столовом зале, только что наполненном гулом голосов, вдруг стало тихо-тихо. Люди от удивления онемели. Поди, не каждый день им на голову сыплются чудовища! Открыв рты и округлив глаза, они посмотрели на огромную дыру в потолке и увидели голого, как при рождении, Яробора с мечом в одной руке и с плетью в другой, потом все взоры устремились на сдувающееся барахтающееся среди обломков чудовище.
Оцепенение длилось недолго. Мужики зашевелились, закашляли, зачихали от пыли. Начали громко выражать свое недоумение и возмущение вполне понятными известными словами.
Тем временем Яробор выбрался на брус, где висела большая деревянная подкова. Снизу на него с глупым лицом глазел Лепшик.
- Муха, беги за стражами! Зови подмогу! Живо!
Лепшик, которому нынешним утром, довелось спозаранку увидеть Яробора сначала разъяренным, потом пьяным, а теперь вот, обезумевшим и голым, не стал задавать вопросы, и тем более - помилуйте, боги! – насмехаться. Стремглав он бросился к своему коню. Вывернув шею, чтобы не упускать великана из виду, взобрался в седло и поспешил выполнить приказ.
Спрыгнув на землю, Яробор перебежками двинулся вдоль стены к Огнецу. Скорей бы до коня добраться, вскочить в седло и прочь умчаться.
Вот опозорился! Ославился. А ведь Клык предупреждал! Говорил, мол, остепенись, хватит руки запускать под каждый бабий подол, нельзя быть таким легкомысленным. Не послушал доброго совета - вот и испытал на собственной шкуре, каково оно.
В груди кольнуло. Ведь не выполнен последний долг перед учителем! Теперь придется ждать следующий рассвет.
Огнец – ай да, умница! - признав хозяина, разбил ударом копыта коновязь и побежал навстречу.
Яробор ускорил шаг.
Рядом раздался женский визг.
- Чудовище! - диким ором голосила баба. – Ах ты, кровопийца!
Из дверей коптильни, прижимая к груди кровяную колбасу, вылетел Горбуль и, натужно взмахивая крыльями, взмыл вверх. За ним гналась дородная красномордая тетка с деревянной лопатой.
- Вот я тебя! Воришка проклятый, - грозила она.
Столкнувшись с Яробором и окинув его грозным взглядом, как досадную помеху, она охнула. Ее красное от природы лицо приобрело свекольный оттенок. Ведь не каждый день доводится видеть мужика, разгуливающего голышом по двору, а Перетычиха, такое прозвище носила баба, вообще ни разу не видела и уж вовсе не чаяла узреть в подобном виде Яр-веля, к которому питала жгучее безответное чувство.
- Только не это! – скрипнул зубами вель.
Эк угораздило. Вот не везет, так не везет!
Да что ж за утро такое! Похлеще минувшей ночи будет. После Злыды встретиться с Перетычихой – ведь не измыслить более подлую подножку судьбы. Добьют-таки его сегодня враги, тайные и явные.
Из всех баб на свете Перетычиха казалась Яробору самой вредной и опасной. Внешность у нее была отталкивающая, глянешь - с души воротит, а телосложение, как у Крупени, правда, росточком она была чуть пониже. Ха! Да если Крупеню в сарафан вырядить и то будет краше. С какой стороны на нее не посмотри – безобразие и только. И своими замашками позорила весь женский род! Проходу не давала Яробору на подворье, норовя зажать в каком-нибудь темном уголке. Вот и сейчас, забыв о Горбуле, выпячивая грудь, она надвинулась на веля.
- Ну! Опять скажешь, некогда? – спросила она судейским тоном. - Снова спешишь по неотложному делу?
- Спешу, - пробормотал Яробор, бочком отступая к Огнецу. Лучше раздразнить собаку, нежели эту бабу.
- Скажи еще: в другой раз!
- В другой раз.
- Какой же ты вель, Ярик? Ты - чудило слабосильный, – обличая и стыдя, она гневно потрясла деревянной лопатой.
- Думай, что хочешь, - проворчал он и скоренько взобрался в седло, чувствуя голыми ягодицами обжигающий взгляд Перетычихи.
Огнец тронулся с места и легко понес своего седока к выезду. Откуда-то сверху свалился Горбуль и вцепился в гриву коня. У него на шее, подобно оберегу, болтался на веревочке кругляш кровяной колбасы.
- Яробор! Хорошо, что я тебя встретил! - радостно воскликнул он. - Что ты здесь делаешь? Почему ты голый?
За спиной раздались душераздирающие вопли. Из «Золотой Подковы» с громкой руганью выбегали мужики.
- Чудовище! Убивают! На помощь! Стражи!
- Злыда очухался. - Придержав коня, вель обернулся.
- Что? Здесь Злыда? – выпучил глаза Горбуль. – Надо быстрей сматываться отсюда.
- Яробор! – заголосили мужики. – Что за уродище ты сбросил? Что за нечисть?
- Ты сбросил Злыду? – спросил Горбуль.
- Он сам упал.
- Убей чудовище! – кричали ему. - Ты же вель!
Если б только это можно было сделать – убить Злыду.
Да если бы не нагота…
Мало было одного чудовища в харчевне, к нему добавились новые, во дворе. Зеленодольские кони превращались в уродливых тварей. Упряжь на клиновидных головах рвалась, на мощных телах, обраставших вороненой броней чешуи, лопалась подпруга. Слетали сбруи, седла – все приметы одомашнивания. И ноги у них стали как у петухов, только большие, соразмерные лошадиному росту.
Выходило, что зеленодольские предания об огнедышащих лядовых конях - чистая правда, ни капли вымысла!
Для людей, свыкшихся с мыслью, что «сказка – ложь», ожившие кровожадные существа оказались полной неожиданностью. Все равно как - кошмарный сон стал явью.
Такого не могло быть, но было!
Немыслимо. В настоящее вторглось самое ужасное прошлое!
Первой жертвой коней-оборотней пал мальчик, который их стерег. Полыхнув как сухая былинка, ребенок жалобно заголосил, упал и больше не поднялся. Его крик еще долго звучал в ушах Яробора.
Устроив бешеную скачку по двору, лядовы кони поджигали, разоряли, убивали. Они плевали в открытые окна жидким огнем, который быстро охватывал помещения. В горящей одежде, с горящими волосами, спасаясь от пожара, люди выбегали из домов и метались по двору, пытаясь сбить пламя. Искали спасение, а находили смерть… Кони-чудовища, сбивали несчастных с ног.
Суматоха, неразбериха, огонь, смертоубийство. Казалось, пришел конец света, и нынешний день - последний на земле.
Для многих людей на подворье это утро, действительно, стало последним.
Яробор в оцепенении - будто со стороны, отчужденно - утратив всякую связь с окружающим миром, взирал на происходящее. Он не шевелился, не моргал и не дышал. Время, обтекая его, мчалось мимо, а он стоял на месте. В его видении события проистекали замедленно. Одним взором он мог охватить весь двор, и при этом замечал мельчайшие детали.
В дыму и огне мелькали люди и чудовища, с испуганным ржанием бились у коновязи обычные лошади. Оборотни почему-то не нападали на него. Может, потому, что он не двигался? Азартный охотник-то гонится за убегающей жертвой.
Великан очнулся оттого, что кто-то схватился за стремя, и не сразу узнал Умана. Лицо владельца харчевни было в крови, только сверкали белки глаз, лезущих на лоб.
- Помоги! – прохрипел он и, разжав пальцы, упал. Оказалось, что второй руки у него нет, отхвачена по самое плечо.
- Делай что-нибудь! – завопил Горбуль.
- Что? – закричал вель в ответ.
- Вступи в бой! Или беги! – обнимая колбасу, вестник вспорхнул, похожий на уродливого мотылька с кренделеобразными передними лапами.
- А ты?
- Мне нельзя находиться рядом с огнем.
- Никому нельзя быть там, где смерть! Стой, трус! Куда?
- Я за подмогой, - заверил Горбуль. И был таков.
Краем глаза Яробор заметил движение и прежде, чем успел понять, что стремительно приближающимся предметом является стрела, взмахнул мечом и отбил смертоносный заряд.
Судя по всему, болт был выпущен из «Золотой Подковы», где из нижних окон уже валил черный дым, верный спутник пожара. Один из злыдиных поганцев, перед тем как покинуть гостиницу, послал-таки свой прощальный привет.
Смерть недосугов не знает…
Бежать? Вот уж нет! Он будет драться!
Воля крепла, росла сила духа, разрывая оковы ужаса, вины, растерянности и беспомощности. Негодование переплавилось в гнев, истовый и праведный.
- Я - Великий воин, - шепотом заклинал себя Яробор, толкая коня пятками в бока. – Я уничтожу Зло, в любом обличии, каким бы оно не предстало - существом двуногим или богомерзкой тварью.
Рассвирепевшие от запаха и вкуса крови чудовища-иноходцы продолжали дикую охоту. Их огромные пасти были усеяны острыми, совсем не лошадиными зубами - зубами хищников. Вращая красными глазами и пыхая огнем, один из них нагнав человека, на бегу откусил голову. Другой, вцепившись в плечо жертвы, мотнул башкой, швырнув того к стене.
Яробор налетел на врага грозным вихрем. Меч-кладинец сверкал молнией в его руке разящей. Нагнав первого лядова коня, он снес его большую голову, но зверь упал не сразу. Сбавляя прыть, он пробежал еще немного вперед.
Кто видел - не забудет, как птиценогая безголовая тварь вышагивала по двору, а из обрубка в разные стороны хлестала черная кровь, и прямо вверх била струя огня.
Великан направил Огнеца к противоположной стене, где другое чудовище, утратившее конский облик и повадки, пожирало человека. Сидя на задних лапах, на крысиный манер, в передних оно держало бездыханное тело и злобно терзало его, отхватывая большие куски. Заметив всадника, несущегося напрямки, оно отшвырнуло добычу и рыгнуло, прочищая глотку. Утробно зарычав, вскочило и плюнуло огнем в дерзнувшего приблизиться воина. Яробор только того и ждал. Едва разверзлась огромная пасть, он запустил в нее меч как копье. Острие клинка пронзило глотку и вышло наружу на холке. Вот где пригодились, бесконечно повторяемые, упражнения.
Пораженное чудовище, загребая воздух лапами, попятилось, ударилось о стену, проломив ее, упало и забилось в предсмертной корче. Охваченное голубым сиянием, оно тряслось, мотало головой и дрыгало конечностями. На него сыпалась известь, глина и сухой тростник. По черену меча, торчавшему из пасти, стекал огонь и, капая на землю, воспламенял труху вокруг.
Оглянувшись, Яробор заметил третьего коня-оборотня, который галопом мчался прямо на него. Развернув Огнеца, он распустил плеть - теперь единственное его оружие.
Из ближней двери выбежал Крупеня с ведром в руках.
- Крупеня, стой! – окликнул его вель.
Здоровяк и без его приказа встал как вкопанный, когда увидел, что творится на подворье. Увидеть-то – увидел, но ничего не понял спросонья. Не понял бы и при ясном уме…
- Ух, мать честная! – воскликнул он, уставившись на издыхающего, харкающего огнем зверя.
Выверенным взмахом Яробор хлестнул по ногам скачущего оборотня, и в тот миг, когда витень оплел петушиные лапы, рывком подсек. Он удержался в седле с большим трудом - кто другой уж точно слетел бы. От напряжения взбугрились вены на руках и шее. Да еще Огнец прыгнул в сторону, убираясь с пути чудовища, которое рухнуло и со всего разгона вспороло острой грудиной утоптанную землю.
- Крупеня, дай ведро! – гаркнул вель и руку протянул, не глядя. – Живо!
Здоровяк, себя не помня, выполнил просьбу безо всяких «зачем». Раз просят, значит, надо! А спроси он «зачем», не получил бы объяснение, даже будь у Яробора время на ответ.
Чудовище силилось встать, однако передние ноги подламывались. Дико вращая налитыми кровью глазищами, оно выискивало своего обидчика. Сухо трещала черная чешуя, еще поскрипывало что-то. Как петух перед боем, оно скребло задними лапами землю.
Еще немного – и из ощеренной пасти вырвется огонь…
Схватив ведро, Яробор изловчился и нахлобучил его на голову коня-оборотня – как раз в пору пришлось, - а веревку перекинул за рога, чтоб не спало, получился деревянный намордник. Хоть прямо сейчас хомутай птиценогого и в стойло веди.
И быть бы лядову коню пленником, только он, из-за своей звериной непримиримости и злобы, пыхнул огнем. Мало того, что всю морду себе опалил, так пламя пошло обратно, внутрь, а нутро евойное к подобному было не приспособлено. Раздулось брюхо, взъерошилась чешуя на боках, хвост затопорщился как веник и встал стоймя…
- Берегись! – крикнул Яробор и погнал Огнеца прочь.
Он не успел удалиться на безопасное расстояние - его накрыл горячий вонючий дождь из потрохов. Хорошо, огня не было. Волшебному коню ничего не сделается, но всадник-то - с голым задом.
От чудовища немного что осталось - горбатый хребет с ребрами, как большая птичья клетка, уже не страшные когтистые лапы и куча внутренностей. А голова вместе с ведром при взрыве куда-то улетела.
Яробор бросился за своим мечом и выхватил его из пасти мертвого чудовища, лежавшего у стены. Обжигая ладони, стряхнул с оружия жидкий огонь. Охваченный горячкой боя, он не чувствовал боли от ожогов.
Готовый продолжить бой, он огляделся.
На подворье врагов не осталось. Последний конь-оборотень куда-то убежал. «Золотую Подкову» полностью объяло пламя. Злыда со своей свитой, должно быть, покинул заведение через конюшню или заднюю дверь и ушел в луга.
Яробор подъехал к Крупене, который, с ног до головы облитый черной кровью, в зеленовато-розовых ошметках, стоял столбом на том самом месте, где услышал окрик «стой».
- Крупеня, жив?
- Жив, - отозвался тот и сошел с места. На забрызганной стене осталась его большая, белая тень.
- Вот и хорошо. Крупеня, слышь?
- Чего?
- Одолжи портки.
***
Оповещенные Горбулем, устроившим в становище переполох, на Сытное подворье прибыли Светозар и Горислав. Они отстали от степняков, значительно опередивших их на быстроногих скакунах.
На постоялом дворе творилось нечто жуткое и невообразимое. Вестник ничуть не преувеличивал, назвав произошедшее «концом света». И не тот случай для очевидцев, когда лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…
Двор заволокло густым слоистым дымом. От тяжелого смрада першило горло и пресекалось дыхание. Грудами лежали изуродованные тела. Слышались крики, стоны, плач. В «Золотой подкове» бушевал пожар, с которым безуспешно боролись местные обитатели. От других, менее надежных, строений остались голые обугленные стены с черными головешками столбов внутри и серым шевелящимся от жара пеплом. Стажи порядка, приведенные Лепшиком Мухой, перевязывали раненых.
Гориславу сделалось дурно при виде растерзанных тел, и он вывалился бы из седла на землю, не удержи его Светозар.
Останки коней-оборотней разлагались очень быстро - плоть с шипением и паром таяла, а кости крошились. Хранители застали последний скелет, но и тот рассыпался в прах прямо на глазах.
- В Небесных Вратах убитые чудовища тоже исчезали под солнечными лучами, - пояснил книговед, стараясь не смотреть по сторонам, до того было жутко все кругом. – Вероятно, эти твари – оборотни.
- Оборотни боятся дневного света?
- Точно не знаю, но обычно они появлялись по ночам.
- Откуда они взялись в Луговинске? Здешний начальник стражи о перевертышах – ни сном, ни духом.
- В Прошлом с помощью колдовского зелья Злыдень превращал людей в чудовищ за одну ночь.
- Здесь только кони. Коней-то на кой ляд Злыда заколдовал?
- Мне Злыдневы замыслы неведомы.
- Сам-то что разумеешь на этот счет? Ты хорошенько подумай. Представь, что от тебя зависят жизни сотен людей, жителей целого города.
- Помилуй, Зарянь, - книговед поморщился, сдерживая рвотные позывы.
- В черном воинстве были всадники? – не отставал вель. - В твоих умных книжках, случайно, не написано о Злыдиных всадниках?
- Огнедышащие кони упоминаются в Священном писании, наряду с безголовыми шестирукими великанами, черными кусачими жабами и прочими ужасными кровожадными тварями.
Появление Яробора избавило Горислава от неудобных вопросов.
Вель-степняк вышел навстречу – с мечом, весь в крови и копоти, босой, в широченных штанах, издали похожих на юбку, с излишком, свисавшим с пояса. За ним брел конь необычного окраса с подпалинами.
- Ты ранен? – Светозар с тревогой прищурился.
- Кровь не моя.
- С Крупени снял портки, что ли?
- Мои вещи сгорели, - он виновато развел руками.
- Гляжу, ты вооружился заветным мечом. И конь при тебе. А где твой Буян?
- Убили моего Буяшу. Кромешники…
- Что случилось? Людомил с тобой?
- Клык погиб… ночью в лесу… в засаду угодил, - с исказившимся от муки, страдальческим лицом Яробор отвернулся, чтобы скрыть слезы, и погладил тюк, притороченный к седлу.
- Скорблю, брат. Возьму твою боль.
Нет картины более удручающей и ввергающей в полное смятение чувств, чем великан, оплакивающий гибель ближнего. Если полубоги не в силах противостоять козням Исчадья Мрака, что может сделать простой смертный?
«Его предупреждали – и никакого толка, – подумал Горислав и, вспомнив изречение из «Были о победе велей», переиначил его по случаю. - Наступили черные дни, дни скорби и страданий, и ученики испытали превратности судьбы. Они хоронят своих ближних и, оставив свои сердца в их могилах, с душой кровоточащей вступают в священную войну. Божичи были предупреждены. - Он посмотрел на хмурого Светозара, перевел взгляд на Яробора, который замер, закусив губу. –Ужасно, когда сбываются самые страшные пророчества. А если бы они знали, что предсказание исполнится в точности? Как же мы беспомощны перед судьбой! Вдвойне ужасно, понимать, что не можешь предотвратить беду. А ведь оно касается и меня! - Он зажмурился, вспомнив деда. Боль от утраты кольнула сердце, но была уже не такой сильной как в первые дни. - Ведь все это было предначертано и мне тоже! – За образом живого деда, последовал вид тайника в Башне велей, ровные строчки древней рукописи, оставленной мудрым Велигривом. - Нет! Это не пророчество. Велигрив знал, что так будет, если Злыдень вернется. И знал, что Исчадье Мрака вернется, рано или поздно… Доказательством тому служит устроенная им ловушка в Башне велей. Должно быть, Велигрив весь остаток дней пребывал в отчаянии, потому что предвидел будущее и не мог ничего изменить».
Почтив молчанием память Людомила Клыка, Светозар обратился к собрату:
- Горбуль сказал, что здесь был Злыда. Ты его видел?
- Видел, - кивнул тот. - Только не сразу понял, что это Злыда. Я его ранил… кажется. Нет! То есть, да! Меч вошел до самого упора.
- И где он?
- Удрал, когда в «Подкове» начался пожар, и пустил в меня стрелу на прощанье.
- Попал?
- Еще чего!
- Злыда был один?
- С ним три кромешника. Сбежали во время суматохи. Я отправил за ними вдогонку степняков. Если Злыда с приспешниками оставил какие-то следы, мужики их найдут.
- Не имеет смысла гнаться за ними, - покачал головой Светозар. – Злыда обнаружит нас раньше, чем мы его. Так ненароком можно в западню угодить. У нас - другая цель.
- Хоть узнаем, в какую сторону он уехал.
- Как ты вообще попал на Сытное подворье? Почему не вернулся в становище?
- Да! Ярик, я все хотел тебя спросить, - встрял в разговор Горбуль. - Как ты оказался посреди двора с голым задом?
Яробор опустил глаза и пожал плечами.
- Ты тут с женщиной встречался? – Светозар нахмурился и смерил собрата презрительным взглядом. – Не мое, конечно, дело, но если гибель Клыка не помешала тебе свиданье назначить, что будет в пути?
- Нет. Иначе все было! – вскинул голову Яробор. – Я тут Лепшика Муху искал, хотел кое-что выяснить.
- Выяснил?
- Да! Муха посредничал в сделке по продаже зеленодольских коней…
- А как ты Злыду встретил? Как его узнал?
- Так и узнал, когда она… оно… это… - силясь объяснить, как было дело, Яробор открыл рот и закатил глаза, да так и замер.
- Я видел Злыдня на картинке. - Горислав, слушавший разговор в пол-уха, был готов поделиться знаниями, словами описать облик Злыдня, если это поможет спасти людей.
- На картинке совсем не страшно, - Горбуль скрипнул, усмехаясь. – Вот Ярик столкнулся со Злыдой лицом к лицу. Или что у него? О! Лицом к морде!
- Сначала было лицо… потом морда, - буркнул вель-степняк.
- Лицо, надо думать, женское? – уточнил проницательный Светозар.
- Злыда девкой обернулся. Красивой девкой!
- И ты решил осчастливить ее своим ухаживаниями. Ясно, чем ты думал.
- Но-но, без издевки! Сам поедаю себя поедом. И вообще, не хотел я с ней знакомиться. Она… то есть, Злыда первый начал со мной заигрывать. Сиськи разложил на столе, то есть, грудь выпятил. Глазки строил… Тьфу!
- Заигрыванием дело не кончилось, – догадался Светозар. – И кто кого в постель уложил?
Горбуль присвистнул.
- Дожили! Божич, носитель добра и света - и схлестнулся с мерзопакостными, ни живыми, ни мертвыми, Моркошиными срамотами.
Горислав похолодел и обмер. Он не мог представить себе подобное.
- Не было ничего такого! - выпалил Яробор. - Не дошло до того!
- Однако оголиться ты успел.
- Так она меня… Виноват я, конечно, сглупил чуть-чуть. Но она… то есть оно отравило меня чем-то. Оморочило. Верно говорю! Злыда мне в сбитень какую-то отраву добавил. Меня от яда так закружило, что себя не помнил. А я-то думаю, с чего меня развезло - ноги не слушаются, в башке – туман…
- Как без башки не остался!
- Сам не знаю, – он пожал плечами. – Хотя, погоди… Знаю! Я же дверь запер, поэтому кромешники не смогли вломиться в комнатуху. Да еще оно своей тушей дверь приперло.
- Злыда, значит, в одиночку не сумел справиться с тобою голым и безоружным? Или ты прям с мечом в койку увалился?
- Меч под рукой был. Да, странно… Сам удивляюсь! Злыда даже не пытался на меня напасть, хотя была у него возможность, - он потряс головой, отгоняя видение, где черное чудовище, заполнило собой всю комнатушку. – Чтобы его - свело да скорчило, повело да покоробило!
- Ты посек Злыду мечом?
- Там особо не было где размахнуться, из-за тесноты. Не взял его меч почему-то… Я клинок ему в бочину воткнул, по самую крестовину, а ему – хоть бы хны. Ей, не вру! Может, заговор уже не действует? – он покрутил оружие, рассматривая его. – Однако лядовых коней я им порубил, за милую душу. А вот Злыду… Его так расперло, что он чуть меня не раздавил.
- Темнишь ты что-то, брат, скрываешь.
- Чего скрываю? Как было, так говорю. Хотя сам толком еще ничего не понял.
- Очень надеюсь, что ты сделаешь правильные выводы.
- Верно, в дурацкое положение попал. Ха! Но с кем не бывает. - Яробор надеялся на понимание собрата, но лицо того осталось непроницаемым. - Клык говорил, что умный человек всегда найдет выход из трудного положения.
- Клык тебе не говорил, что мудрый старается избегать дурацких положений? Дело не должно опережать мысль.
- Все! Усвоил урок, - процедил Яробор, не терпевший поучений, даже высказанных к месту.
- Откуда взялись кони-чудовища? – продолжил допрос Светозар.
- Я их пригнал на подворье. Я! – он подтянул сползавшие штаны. – Только тогда они еще конями были. Зеленодольскими! Их намедни целый табун сторговали за шапку старинного золота, а в сделке Лепшик Муха участвовал. Вот я и приехал на подворье, чтобы расспросить его, как эти кони оказались под седлом злодеев, убивших Клыка. Не хотел коней в лесу оставлять. Они послушно шли всю дорогу, смирные были, а обернулись огненными людоедами здесь, на подворье.
- Понял, как кони превратились в чудовищ! - Горислав, наконец, привел в порядок свои мысли и настроился на нужный лад. - Я не уверен до конца…
- Как? Говори же!
- В Прошлом Злыдень насылал чары через какое-нибудь питье. Я же рассказывал тебе. Если он хотел, чтобы оборотней было много, и они появились быстро, отравлял колодцы. Правда, половина жертв могла погибнуть, не выдержав превращение. В книге «Быль о Победе Велей» было написано, что в одном селении, таким образом, Исчадье Мрака околдовало людей и скот, и даже собак и кур. Кто не умер ночью - встретил рассвет чудовищем. Если Злыдень останавливался в гостинице, то, следовательно, мог…
- …отравить источники питьевой воды, - закончил его мысль Светозар. – Если он отравил все близлежащие колодцы, тогда почему не все кони превратились в чудовищ? – Он кивнул на лошадей, которых выводили из конюшни, не тронутой огнем, и гнали на луга.
- Их не поили с утра, - объяснил Яробор.
- Люди тоже превратятся в чудовищ, если выпьют заколдованную воду, - продолжил книговед. - Но я не знаю, как выявить отравленный источник.
-Выявим, - заверил Светозар и повернулся к собрату. – Яра, ты останавливался около водопоя? Где ты поил коней?
- Тут, на Сытном, правда, не я, а… Ладно, считай, что я. Вон из того колодца воду брали, - он указал мечом в конец двора, где суетись погорельцы, передавая по цепочке ведра с водой и заливая пожар в «Роге изобилия».
- Сам не пил?
- Только умылся.
- Но кто-то из постояльцев, возможно, успел хлебнуть… Надо предупредить, запретить, пить из этого колодца. Начальника стражи позвать, поставить в известность. О, легок на помине…
Начальник стражей, по имени Томила - высокий, крепкий, средних лет мужчина - приближался к великанам, на ходу раздавая указания своим подчиненным.
- Почтенные, я требую объяснений! – начал он с наскока. - Что здесь произошло? Откуда взялись чудовища?
- Исчадье Мрака наколдовало.
Новость ошарашила Томилу, его суровость вмиг сменилась растерянностью.
- Ты же вчера говорил, что Исчадье Мрака в Небесных Вратах, - вымолвил он упавшим голосом, не мигая глядя на Светозара, которого расспрашивал до поздней ночи в доме старого веля Совоока.
- Небесные Врата он захватил дней десять назад, а сегодня утром Яробор… столкнулся с ним здесь, на Сытном подворье.
- Отныне она будет с нами воевать? Хотя ты, вроде, сказал, что Исчадье Мрака - не величанская ведьма…
- Злыда обретается в полуночных краях. Слышал, что-нибудь про его черное воинство, Томила?
- Лядовы кони, выходит, из черного воинства, - понимающе подхватил начальник стражи. – Тьфу, ты! Как придет напасть, так хоть вовсе пропасть. Почтенный Яр-вель, почему ты не известил меня, что на моей земле Злыда?
- Да ты ополоумел, что ль! – вспылил Яробор, рассердившись на Томилу, который задавал слишком много вопросов. – Откуда я мог знать! Сам не ожидал его встретить. Думал, что в Луговинске только кромешники. Ночью они пытались меня убить.
- Много кромешников? – Томила взволнованно задергался и затоптался.
- Видел семерых. Четверых убил в лесу по дороге в Душанкино. Пошли туда людей с телегой и следопыта.
- Лес большой, где искать-то?
- Буяша им укажет место. Минувшей ночью пал мой верный конь, меня спасая, лежит там на обочине. За ним в чащобе стражи найдут трех злодеев. Еще один встретил смерть прямо на дороге, за поворотом. Да! Предупреди, чтобы осторожно обращались с их оружием, когда будут брать, стрелы у Злыдиных слуг - ядовитые.
- Не ошибаешься насчет Исчадья Мрака?
- Томила, я его видел, как тебя сейчас, клянусь благословенным светом.
- Так, что же ты его…
- Воткнул в него меч до упора! Нельзя его убить, как простого смертного. - Яробор покосился на Светозара, в поисках поддержки, и тот избавил его от необходимости держать ответ.
- Колодец отравлен, - добавил он забот местной охране порядка. – Ты, уважаемый Томила, людям скажи, что не пили из него. Запрети строго настрого. В воде - причина превращения коней в чудовищ.
- А вдруг, они дурман-травы обожрались? Или их бешеная собака покусала.
- Доказательства тебе нужны. Сейчас предъявлю, – кивнул Светозар, спокойно воспринявший его неверие.
Вчетвером они подошли к деревянному желобу, служившему водопоем, дабы не мешать людям, которые вели неравную борьбу с огнем. Добровольным пожарным почти удалось справиться с пламенем, только сражение они все равно проиграли, поскольку дом изнутри полностью выгорел.
Предваряя действие, Светозар сунул кулак под нос начальнику стражи.
- Видишь, перстень? – Кольцо на мизинце было украшено крупным зеленовато-желтым камнем с продольной тонкой черной жилкой. - Камень называется «Змеиный глаз». Он не простой. По преданию был дарован моему предку Великому воину волшебницей-шевьей, мне достался по наследству. Его зеница покажет, что вода отравлена.
Светозар погрузил руку в желоб, и зрители затаили дыхание в ожидании чуда. Вода добавила камню обманчивую выпуклость, увеличивая сходство со змеиным глазом. Через мгновение черная черта на нем стала расширяться, как зрачок кошки в темноте. Горислав и начальник стражи невольно громко ахнули.
- Такое доказательство тебя устроит?
- Вполне, - прошептал Томила и затряс головой.
- Пойдем, проверим другой колодец.
Вода во втором колодце тоже оказалась отравлена, но слабее - скважина была глубже или яду в него попало меньше - только жилка на волшебном камне расширилась совсем немного.
- Воду не пить! – разнесся по подворью приказ начальника стражей. – Вода отравлена - в козлов превратитесь.
- А коль жажда замучит? – раздался уместный встречный вопрос.
- Распоряжусь. Из города доставят бочку, - быстро сообразил Томила и запоздало спохватился:
- Вдруг кто-то уже выпил?
- Узнаем скоро, – проронил Светозар. – И еще. Поставь стражей возле всех общих колодцев в городе. Проверю их позже, сначала помогу раненым, чем смогу.
***
Худшие опасения вскоре подтвердились.
- Томила! Иди сюда, скорей, - позвал страж, стоявший на коленях подле человека, лежавшим на земле. - Глянь-ка, что творится.
Кликнули Светозара, Горислав поплелся следом за ним, чтобы не оставаться в одиночестве.
Несчастный был ранен в грудь, но не смертельно. Кровавый след от борозды, оставленной когтем коня-оборотня, проступал на широкой повязке, сделанной наспех из порванной на полосы цветастой рубахи. Тревогу же вызвали черные маслянистые пятна, выступившие на предплечьях и кистях рук.
- Поначалу подумал, что он себе руки обжег, - пояснил бдительный сметливый страж. – Но оно все больше смахивает на чешую. Теперь еще вдобавок начали чернеть щеки и лоб.
Великаны и начальник стражи склонились над жертвой лядова коня, рассматривая признаки, предвещавшие потерю человеческого облика – на его лице раненого проступали угловатые звероподобные черты.
- Он превращается в чудовище, - прошептал Горислав. У него спине катился спине, куртка липла к телу, кровь стыла в жилах, губы онемели… Закатив глаза, он качнулся назад, но тычок в спину привел его в чувство.
- Соберись мыслями. Толком расскажи, что нам теперь делать? – Светозар был единственным на подворье, кто не терял самообладания и не суетился. – Как поступали с чудовищами в Небесных вратах?
- Их убивали, потому что все чудовища - убийцы, - произнес книговед, стараясь придать своему голосу твердость. Сам он с чудовищами не сталкивался, но расспрашивал о них Неждану во время путешествия Холмогорск, так, для общего развития интересовался, и представить себе не мог, что однажды подобные сведение пригодятся. Его знания, без сомнения, были силой - он мог бы гордиться своей осведомленностью, - если бы ни обстоятельства, позволившие им раскрыться. – Не в тюрьму же их отправлять. Один раз оборотня посадили в клетку, ради любопытства, что из этого выйдет, но тот, неведомым образом, вырвался на свободу, и погибли люди. Опасно оставлять чудовищ в живых и ни к чему, ибо с ними все ясно. Совет судей на сей счет издал особый указ.
Томила произнес короткую речь, где самым мягким выражением было «растудыть твою через коромысло».
- Неужели, нет другого способа? Никто не пробовал снимать с них чары?
Горислав задавал этот вопрос Неждане, поэтому мог ответить.
- Если кто-то пытался оборотней расколдовывать, то мне о подобных опытах ничего неизвестно.
- Не оставлять в живых, - повторил начальник стражи и, не выдержав, взорвался. – Да как же это! Чтобы человека невинного - да в расход. И чтобы без суда? Не по-людски же!
- Хотите – судите, - проронил книговед, казалось, безразлично, и повторил слова вельши. – Только знайте, что это будет уже не человек. Вы не найдете в нем ни доброты, ни жалости, ни рассудительности. Оборотень движим лишь злоботой и ненавистью ко всему живому. Он хуже бешеной собаки.
- Помилуйте! Вы не оставляете мне выбора! – воскликнул начальник стражи, теребя веревочку оберега и не сводя глаз с раненого, в котором человеческого оставалось все меньше.
«Выбор прост, - сказала Неждана, - или ты его убиваешь, или он - тебя».
Гориславу не хватило мужества повторить жестокие слова.
- Тебе снова нужны доказательства, страж? Подождем, пока он очнется, - вступил в разговор Светозар. – И дабы избежать нового кровопролития, прикажи своим людям крепко связать его и сторожить.
- Раненого скучивать? - Томила поскреб темечко.
- Наше дело - предупредить. Решать тебе. Ты здесь порядок охраняешь, - устранился от ответственности Яробор.
***
Тем временем с подворья стали выносить мертвецов и складывать рядком на траве, на обочине дороги - местных по одну сторону, заезжих - по другую.
- Яра, пойдем – посмотришь на покойников, может среди них обнаружится кто-то из твоих знакомых кромешников, сопровождавших Злыду, - настоял Светозар.
Для Яробора опознание стало настоящей пыткой. Бойня на подворье произошла, можно сказать, при его попустительстве. Неведение и растерянность – не оправдание. Люди, которых он не смог защитить, претерпели мучительную смерть.
Распоряжался на дороге коренастый мужчина, по пояс голый, весь черный от копоти, с опаленной шевелюрой и бородой, побывавший в самом пекле.
- Наш. Туда его кладите, - говорил он добровольным помощникам, несущим тело без одной ноги. - Эк, ему досталось! А ногу-то его не нашли? Вы поищите там еще, может, валяется где. Знатный плясун был. Как же он без ноги-то к праотцам? Вы поищите ногу. Это кто? – Он склонил голову на бок, разглядывая маленькое обугленные тело на мешковине. – Малой, что ль? Как тут узнаешь - наш иль с гостями прибыл… Ты где его нашел? Он в был доме или во дворе?
Яробор остановился, заново переживая мгновение, когда услышал дикий душераздирающий крик и увидел мальчишку, охваченного пламенем.
- Малец прислуживал гостям у «Рога изобилия», - сообщим он распорядителю. – Присматривал за лошадьми. Не знаю его имя.
- У «Рога»? Тогда, должно быть, это Поспелец, Горшенин сын. Горе-то какое.
- Куда ее? – спросил стражи, принесшие женщину.
- О, боги Пресветлые и Трижды Великие! – воскликнул опаленный бородач. – Никак Перетычиха! Сюда, сюда кладите. Что с ней? Какая бледная…
Лицо поварихи, при жизни красное, теперь было белое как полотно, смерть стерла с него краски и придала ему выражение отрешенного спокойствия.
- Где нашли?
- За коптильней подобрали. На лугу лежала. Глядим - белеет что-то в траве, подошли поближе - и вот… Лежит сердечная и в небо смотрит. Мы думали, что баба от испуга лишилась чувств. Но ран нету, и крови тоже не видать. Ворошить ее взялись, а она - холодная. Уже коченеет.
- Это что же выходит? Перетычиха ночью, что ль, померла?
- Видел я ее сутра на подворье, - возразил Яробор, - живую и здоровую.
- Что сие может означать? – обратился Светозар к Гориславу, как к главному толкователю всех злодеяний, творящихся на земле, и, подхватив под локоть, повел к покойнице. – Пойдем-ка, глянем.
Книговед упирался из всех сил. После стольких ужасных потрясений, ему казалось, что его бедное сердце не выдержит и разорвется на части - и он ляжет следующим в ряду мертвецов. Как ни странно, мысль о смерти его не пугала, наоборот, он счел ее очень привлекательной.
- Что с ней случилось? – подступил к нему с другой стороны Яробор, а тон у него был такой, будто Горислав повинен в смерти несчастной женщины, при виде которой у него сжалось нутро и подкосились ноги.
Светозар не позволил ему впасть в беспамятство, хорошенько встряхнув.
- Не падай! Говори.
- Так бывает, если Злыдень выпивает из человека всю кровь, - пролепетал полуобморочный книговед. – На шее должен быть маленький след.
Яробор опустился на колени рядом с погибшей женщиной.
«За что ее-то, - подумал он. - Подумаешь, была с дуринкой баба, но ведь не злобная совсем».
Он вгляделся в ее спокойное умиротворенное лицо – ни признаков тревоги, ни страданий. Осторожно убрал с ее щеки пряди растрепанных волос, ласково провел пальцами по скуле. Ее кожа, подобно мрамору, была белой, холодной и твердой.
Последнее прости-прощай…
Будь Перетычиха жива, он ни за что на свете ни прикоснулся бы к ней так нежно. Вообще не притронулся бы!
Он вскинул голову, когда кто-то загородил солнце и навел тень.
- Знакомая? - склонился Светозар. – Сочувствую. На шее есть следы?
Крошечный след, рассекавший яремную жилу, напоминал, скорей, ножевую рану, чем след зубов, как будто в основание шеи воткнули узкий - очень узкий - клинок.
- У Злыды зубы, как ножи, - заметил Светозар. – Или один зуб, а, Горик?
- Число зубов не знаю. Пресвяток писал, что когда Злыдень покидал становище, на том месте находили десятки невинно убиенных. Те, из которых он выпивал всю кровь, были белыми лицом, с ранами на шее. Тела других несли следы еще более… более ужасных злодеяний…
- Эй, почтенные божичи! Скорей! – крикнул запыхавшийся страж. – Там чудовище ожило.
Яробор и Светозар бросились к гостиному двору. Горислав же, опустив голову, побрел в другую сторону.
Он едва не столкнулся с бродячим священником в линялых синих одеждах, с поблекшей, некогда богатой, вышивкой.
- Прими мои искрение соболезнования, - положив руку ему на плечо, произнес он, приняв его за пострадавшего на пожарище. - Скорблю с тобой, мирянин.
- Спасибо, - поблагодарил книговед и поплелся дальше.
- Да не ослабеет в горе вера твоя, да укрепится в испытаниях твой дух, – пожелали ему вдогонку.
- Да, конечно, - пробормотал Горислав и свернул в луга.
Священник за его спиной повысил голос.
- Не кляните Пресветлых богов за свою беду, добрые люди, не пускайтесь в грешные помыслы, – он обращался ко всем и не ни к кому лично. - Ибо хула Трижды Великих богов - это путь зла, ведущий в Вековечный Мрак. Не ищите правды во зле, ее там нет. Правда Исчадья Мрака – это ложь! Только истинная вера избавит нас от страха и даст нам утешение. Только вера и молитвы помогут нам пережить испытания ужасную пору, когда Зло, пришедшее на землю, подло и неразборчиво сеет гибель. Оно хочет испортить непорочное, уничтожить не созданное, разделить неделимое, очернить все ясное, изуродовать прекрасное.
Проповедника никто не слушал, не до него было. И никто его не гнал, потому что не мешал никому.
- О! Творец, Всемилостивый и Всесильный, - взмолился он, - не для себя прошу, не для себя, не ради славы, а во имя Добра и вящего дела Твоего. Укрепи нашу веру, даруй нам каплю надежды и с помощью Твоей все мы кротко, молчаливо и терпеливо пройдем грядущие испытания. За Тебя страдаем и с именем Твоим прославимся. О! Великая Богиня, Мать Всего Сущего, Всех скорбящих Радость, обиженных Заступница, алчущих Питательница, страдающих Утешение, обуреваемых Пристанище, больных Посещение, спаси и сохрани. Трижды Великие Боги, обратись к юдоли земной, не оставьте возлюбленных чад своих в час тяжких испытаний, помогите отринуть страх, дайте силу…
Когда проповедь за спиной стала едва слышима, Горислав упал лицом в траву и прошептал:
- Да пропади все пропадом! Плевать!
Прежде, должно быть, от отчаяния и безысходности он думал, что сможет выдержать все предначертанные испытания. Но стало просто невыносимо! Невмоготу…
Началась война, предреченная и неотвратимая… Порядок рушится. Законы мирного времени отступают перед суровой необходимостью. Каждая из сторон будет действовать исключительно с учетом собственной выгоды, без оглядки на законы. Даже вели, несмотря на то, что они представители добрых и светлых сил! Таково простое правило войны. Оспаривать его бесполезно. Излишне пускаться в рассуждения о жестокости и справедливости, ибо цель ясна. Чтобы ее достичь, не нужно думать, как поступаешь - правильно или неправильно - любое средство хорошо, если оно приближает победу.
А потери… Они неизбежны. Жертв будет много. И больше невинных, чем заслуживающих смерть, ведь идет война со Злом. Потому потери горше. По большому счету, все люди на земле стали жертвами Зла, потому что одни волей-неволей оказались на стороне Злыдня, а другие вынуждены убивать, дабы защититься.

Превращение завершилось, и оборотень открыл глаза. Без видимых усилий разорвав путы, он вскочил на ноги. Охранявший его страж с криком отбежал в сторону, ведь он был не обучен драться с чудовищами, да и страшно до жути ему сделалось. Его сослуживец чуть зазевался, оцепенел - и чуть ноги не лишился, когда оборотень, махнул лапищей, не глядя, и когтями разодрал ему ляжку.
Не верилось даже, что это безобразное существо неживого, грязно-серого цвета, горбатое, с руками ниже колен, всего час назад было человеком. Оборотень же своему новому облику ничуть не удивился, потому что забыл, как это делается. Забыл вместе со всем своим человеческим бытием. Единственное, что он чувствовал – это дикую злобу на весь белый свет. Его переполняло желание убивать.
Порыкивая и шипя, чудовище злобно зыркало черными глазищами по сторонам, а зубы у него были длиннее раза в два, чем клыки у хищников, обитавших в окрестных лесах, кривые и острые. Если ухватит - прощайся с жизнью.
- Не выпускать с подворья! - приказал Томила, и стражи окружили оборотня полукольцом. Выставили перед собой оружие - у кого какое имелось, но близко никто не подступился. Ража хоть отбавляй и силенок хватало, но благоразумие подсказывало держаться от чудовища подальше, ведь опыта-то никакого.
Охотники загнали зверя в угол, только повадки зверя никто не знал.
Луговинские стражи вздохнули с облегчением, когда подоспели великаны, будто гора свалилась с плеч. Привыкли люди за прошедшие века к тому, что божичи защищают, показывают пример и наставляют на путь истинный, и, само собой разумеется, берут на себя ответственность при решении важных дел.
При появлении божичей оборотень загудел по-особому. Голос у него был таким низким, что едва воспринимался человеческим слухом, но грозный гул, сотрясая воздух, проникал через кожу. Для него благородный запах был как священный огонь для ляда, только он и мог отпугнуть.
- Ну, что, Томила, как судить его будешь? – Яробор строго глянул на начальника стражей.
- Теперь не знаю. А он, что же… обратно-то… человеком не станет? – растерянно спросил тот.
Такова она - человеческая сущность, сочувствующая, умом беду не воспринимающая, не верящая глазам, сердцем слушающая. Вот если бы превращение произошло где-нибудь в укромном уголке, и уж потом оборотень в своем чудовищном обличии явился на подворье, а то ведь прямо на глазах! Оттого и думал сердобольный страж: «Несправедливо поступаем. Незаконно… Соплеменника своего да без суда казним. Как же так? Хоть и обернулся он злобной тварью, но ведь был честным человеком, хорошим семьянином, добрым соседом».
- Было тебе сказано: дело необратимое! Не человек он уже! – процедил вель сквозь зубы. – Стал он опасней зверя лютого. Теперь он - твой враг.
Тут оборотень подпрыгнул, словно возмущенный приговором, взвился в воздух, распугивая людей, развернулся и вскарабкался по стене как паук или таракан. Ни один из стражей не догадался метнуть в него копье. Он уже забрался на крышу, когда плеть Яробора туго обвилась вокруг его черной, мускулистой голени. Подсеченный в прыжке, он грохнулся на скат, заревел и, влекомый силком обратно, сдирая когтями черепицу с крыши, скатился вниз. Светозар налету рассек его на две половины, наискосок. При ударе волшебного меча все прожилки на его туше, необъяснимым образом, высветились голубоватым светом и погасли еще до того как он рухнул на землю.
Никто не думал, что это произойдет так быстро.
Яробор подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть нечисть, коль отныне постоянно придется сталкиваться с подобным. Неясно было, куда исчезло в нем все людское, так изуродовало Зло творение пресветлых богов.
- Вот ведь… И врагу не пожелаешь стать таким уродом, - он брезгливо сплюнул.
Осмелевшие луговинские стражи тоже подошли поглазеть на задымившийся под солнечными лучами трупом. Скоро от чудовища осталось лишь мокрое место и оплывшая кучка чего-то неприглядного.
- В следующий раз вы уж сами давайте как-нибудь, без нас, - сказал Яробор стражам, – а то привыкли во всякой буче полагаться на доброго дядю.
- Учитесь принимать верные решения самостоятельно, - добавил Светозар. – С оборотнями все просто. Сложно, когда не понимаешь, что есть Зло. Но если перед вами Зло, имеющее воплощение, вы не должны раздумывать над тем, как вам поступить.
- Так ведь… это… - Томила растерянно развел руками. – Он же был человеком.
- Да пойми ты, он был уже мертв, - пояснил Светозар. - Еще до того как я его убил. Мертв, как существо разумное.
- Так он же не виноват, что его околдовали.
- Его вину без тебя взвесят. Подумай о себе и своих людях.
- Томила, из двух зол, обычно выбирают меньшее, - добавил Яробор.
- Иного выхода у тебя нет, Томила, - продолжил Светозар. – Дабы обезопасить горожан и сохранить порядок, отныне ты обязан уничтожать оборотней, не из-за ненависти, не ради любви. Теперь это ваша работа, ваш священный долг. Не ждите, когда вас начнут упрекать в бездействии. Но если вам от того будет легче, считайте, что убивая нечисть, вы освобождаете светлые людские души.
Молчаливые и хмурые стражи замерли. Взгляды сильных и мужественных без прикрас вояк, в полной мере ощутивших свою слабость, выражали безысходную тоску.
Стоящий над бедой, чувствует беду вдвойне.
Случившее на подворье означало, что с нынешнего утра привычный уклад жизни остался в прошлом. Луговинские стражи прониклись мыслью, что все люди в равной мере уязвимы перед злом, на месте убиенного мог оказаться любой из них. Но чтобы вся земля однажды на рассвете не стала похожа на Сытное подворье, сожженное и залитое кровью, им придется убивать невинных…
- Яр-вель, погоди! – окликнул Томила. – Что ты говорил про Исчадье Мрака? Его невозможно убить?
- Есть способ, уважаемый, - ответил за собрата Светозар. – И мы его обязательно узнаем.
- Тогда поторопитесь, почтенные. Скорей ловите его и казните! Раз Исчадье Мрака открылось, то начнет творить еще более страшные беды, не отступиться от помыслов своих богопротивных, не откажется от злодейств.
Стражи поддержали своего начальника, даже выразили готовность немедленно отправиться на поиски злокозненного порождения бога Мрака.
- Словим непременно, все силы приложим, - пообещал Яробор. – Недолго ему злодействовать осталось.
В отличие от него Светозар был более сдержан.
- Вы делайте свое дело, а мы будем делать свое.
***
Злыдень, виновник всех бед, бежал из города, оставив страшный след на земле, в людских сердцах, в памяти. Горе, что море – не переплыть, не вылакать. Все поправимо, кроме смерти. Разрушенное можно восстановить, на месте пепелища построить новый дом, засеять снова вытоптанное поле… Только убитых не вернуть к жизни.
Как потом назовут это утро на Сытном подворье? Кровавым? Утром Чудовищ? Ясно одно – с этого утра в Луговинске начался отсчет нового времени.
День, последовавший за ужасным утром, для хранителей выдался суматошным. Яробор первым делом отправился в храм, чтобы договориться о проведении обряда всесожжения. После чего вернулся на подворье, помочь погорельцам. Светозар, сопровождаемый помощником Томилы, проверил все общественные колодцы в городе и не напрасно - обнаружился еще один отравленный источник, возле рынка. Только своевременное предупреждение и страж, не подпустивший к колодцу торговцев, помогли избежать новых жертв.
Светозар вспомнил о Гориславе далеко за полдень. Хватился, нигде нет книговеда… Привык уже, что тот постоянно находился рядом, следовал за ним как тень. Хотя трудновато приходилось пареньку, городскому жителю, однако не жаловался и стоически переносил тяготы пути.
Немедля великан отправился на поиски своего спутника. Какие только страсти не представлял, аж пот прошиб. Мало ли какая самоубийственная мысль взбрела в ученую голову от утренних переживаний, мог сотворить с собой чего-нибудь…
Он обрадовался, заметив знакомого серого в яблоках коня, одиноко пасущегося на лугу рядом с Сытным подворьем. Конь-то волшебный, всюду за хозяином следует. Обнаружив Горислава, мирно спящим в траве, вель вздохнул с облегчением.
- Отстань! Оставь меня, - обиженно процедил разбуженный книговед.
- Прости, Горик, не знаю, как вышло, что я оставил тебя без присмотра, но ты сам же видел, какие дела творятся… Обещаю, что такого больше не повторится. Больше не брошу тебя. Давай, вставай, нам надо на рынок. Пойдем, купим тебе книжицу.
- Никуда я не пойду! - Горислав скривился, выражая всем своим видом страдание, словно велево общество вызывало у него не только душеные муки, но и телесную боль. - Уходи! Не желаю ничего знать. – Повалившись обратно, он уткнулся лицом в траву.
- О, брат! Нельзя так раскисать, - с сочувствием заметил Светозар и опустился рядом. Хотел дружески похлопать по плечу, но передумал. – Да, утро выдалось ужасное, но ведь ты не в ответе за Исчадье Мрака. Подобное будет случаться везде, где он появится. Чтобы остановить его, мы должны, как можно скорее, выполнить свой долг. А значит, пройти Путь до конца.
- Я больше не выдержу!
- Мне тоже тяжело видеть гибель людей.
- Но ты, вон, какой спокойный!
- Ты не думай, что я равнодушно отношусь к чужому горю. Мне, всякий раз становиться больно, когда я вижу злодеяния. Еще больней, оттого что я не в силах помочь людям здесь и сейчас. Я переживаю, так же как ты, но умею скрывать свои чувства, прячу их глубоко внутри, чтобы людям было спокойней. Я обязан быть сильным всегда. Если буду вести себя иначе, вера людей в Добро ослабнет.
- Я хочу вернуться домой.
- Нет, Горик, ты не можешь предать наше дело. Ты обязан продолжить путь. Ты избранный, ты стал хранителем, по высшей воле. Как ты не поймешь, это - твоя судьба!
- Да пропади все пропадом! - воскликнул книговед в сердцах. - Я устал! Ведь я же ни какой-нибудь вель двужильный. Я - простой человек. У меня одна жизнь, и она коротка. Зачем стремиться делать то, что не по силам? Зачем вообще делать что-то для других, если это твоя жизнь?
- Горик, послушай меня. Вели тоже устают. И ты напрасно думаешь, что нам все дается легко и просто. Хотя меня и Яробора с рождения готовили к войне, нам тоже приходится очень трудно. И впереди нас ждет немало опасностей. Но ведь ты это знал с самого начала. Тем не менее, ты решился пройти Путь. Вспомни, что ты мне обещал.
- Нет! Я не знал, на что иду. У меня тогда явно случилось помутнение рассудка, если я вообразил себя всесильным. О чем глубоко сожалею. Точно! Я пребывал в страшном расстройстве после смерти деда… и не в своем уме. Да еще Горбуль… мелкий подстрекатель! Каким же самонадеянным дураком я был!
- Ты сделал правильный выбор. Совершил мужественный поступок. Дед гордился бы тобой. Понимаю, трудно менять привычный образ жизни, все бросать, срываться с места, идти неизвестно куда, но, согласись, что даже простое существование на земле - задача не из легких. Жизнь, сама по себе, очень сложная штука.
- Справлюсь как-нибудь. Без тебя. Справлялся же до этого.
- Куда ты собираешься вернуться? Разве ты забыл, что Небесные Врата захвачены кромешниками. Хранилище, где ты работал, сгорело. Родных у тебя нет, если не считать Горбуля. Но я бы не стал на него надеяться, от него не дождешься ни помощи, ни духовной поддержки.
- Не родня он мне!
- Тем более! Ты подумай, что ждет тебя, когда ты останешься совсем один. Если пойдешь со мной и Яробором, принесешь огромную пользу всем людям, всем земным народам. Не за себя прошу, за будущее земли. - Светозар немного помолчал и добавил. - Один ты погибнешь.
- Уж лучше погибнуть, чем жить в постоянном страхе от неизвестности.
- Нехорошо так говорить. Вспомни заповедь о богопротивных словах. И думать так не смей!
- Почему это? Если боги допустили подобное… Столько хороших людей уже погибло! Сколько еще будет невинных жертв? Пусть в загробном мире всех погибших ждет вечное блаженство, но сейчас-то за что они страдают? Если пресветлые боги бессильны в этом мире, то, как я могу верить в то, что после смерти моя душа обретет все то, что обещано в Священном писании? Да и не хочу я дожидаться Страшного Суда. И не такой уж я и праведник. Вот, мысли всякие нехорошие допускаю…
Светозар позволил ему выговориться и спокойно произнес:
- Если таковы слова, то каковы же, в самом деле, твои мысли?
- Дед дал бы мне подзатыльник за такие слова, - Горислав помотал головой. – Хотя, может, и не дал бы, если бы увидел все, что видел я. А Верховат похвалил бы, в любом случае, за развитие мысли. Я дальше его пошел в своих рассуждениях! О, и если б только это, - произнес книговед странным тоном и с таким выражением лица, что впору было начать его опасаться.
- Не понял, - вель вопросительно изогнул бровь. - А что еще?
- Неважно, - отмахнулся тот. – У вас, божичей, другая вера. Если вы еще во что-то верите …
- Мы уважаем веру наших предков. Ведь мы не боги, наши матери – земные женщины.
- Выкрутился, - книговед грустно улыбнулся. – В общем, предлагаешь мне надеяться, что когда-нибудь – никто точно не знает, когда – мне воздастся за мои великие заслуги… А я сегодня жить хочу! Просто жить, безо всяких подвигов.
- В страхе и тоске можно сбиться даже с прямой дороги. Знаешь, куда ведут твои речи?
- Ой, только не надо мне читать проповеди! За душу мою печешься, да? Брось! Что такое плоть я понимаю. Вот, мое тело, я его чувствую. А что такое душа, хоть убей, никак не возьму в толк.
Светозар был не силен в богословии и не решился вступать в спор с книговедом по данному вопросу, зато знал, чем зацепить горикову душу, в наличии которой он не сомневался. Он выложил, возможно, самый весомый довод:
- Ты не хочешь встретиться со своей вельшей?
- Нежданой? – Горислав встрепенулся, его глаза загорелись. – Как я ее найду?
- Все хранители встретятся. Провидение сведет нас всех вместе. Я в этом уверен! Мы же с тобой встретились. И Яробора нашли.
- Мы встретимся, - заворожено повторил книговед, но тут же снова загрустил и, едва сдерживая слезы, повесил голову. - Нет. Я не доживу до того дня, на который Провидение назначит встречу, помру по дороге. Не выдержу голод, холод, лишения. Я же не воин! Или еще хуже, я просто сойду с ума. Еще один или два дня, подобных сегодняшнему, и я точно потеряю рассудок.
- Ты все выдержишь. Ты сильный. А сильного человека испытание делает еще сильнее. Если будет очень тяжело, я всегда тебе помогу. Даю слово.
- И научишь владеть мечом?
- Даже покажу особые приемы, - пообещал вель. - Пойми, ты нужен нам. Нам не обойтись друг без друга. Ты единственный, кто может открыть тайны древних книг. Ты - наш проводник. Тебе безразлична собственная жизнь? Подумай об остальных. Ты призван помочь им.
Светозар умел вовремя проявить заботу и дать дельный совет, и слово нужное подобрать. Его вкрадчивый голос, ласковое обхождение и терпение принесли желанные плоды.
- Хорошо. - Горислав кивнул. – Я пойду с вами.
Он успокоился и, кажется, снова поверил в свои силы. Загадочно улыбнувшись какой-то своей думе, он посмотрел на ясное синее небо, на солнышко, сиявшее ослепительно ярко - хоть ведром лучи черпай да неси дом освещать. Взглянул на безмятежный мир вокруг.
Куда ни глянь – лепота, раздолье да благодать. Зеленели луга, на них средь высоких трав резвились кони. На пашне, простершейся до зубчатой кромки леса, весело и дружно поднимались всходы. Спокойная река извилистой атласной лентой катила воды, играли блики на волнах. В лощинах по берегам и низинах подле нее большими островами щетинился камыш. В заводь прилетела стая диких уток…
Да разве ж можно позволить пропасть такой красотище!
Гориславу стало стыдно за свое поведение, за злые слова, сорвавшиеся с языка. Оплошал он, испугался трудностей, смалодушничал. Не был же никогда себялюбцем и жлобом! А тут опустился до того, что стал упиваться жалостью к себе, весь на сопли изошел. Струсил, как маленький! Дед осудил бы его.
«Встав на Путь Ключа, Великий Воин уже не принадлежит себе…»
Чтобы стать по настоящему сильным, надо отринуть все суетные заботы, не думать о собственных неприятностях, как великаны, благородство которых еще и в готовности к самопожертвованию. Вот в чем истинное величие! Нельзя думать: «А чего я-то? Пусть это сделает кто-нибудь другой. Я, что, нанимался, что ли?» Надо сказать: «Кто, если не я!» И поступать так, как будто только от тебя единственного все зависит. Особенно, победа над Злом.
- Пойдем, сходим на рынок, - позвал Светозар. – Прикупим съестного в дорогу.
- Я тут, вот, что подумал, - отстранено произнес Горислав. – Всему в мире найдется противоположность, для равновесия, что ни возьми в пример - день и ночь, свет и тьма, лето и зима. С виду они разные, но ведь, по сути, есть одно и то же. Так, ведь? Всегда раздельно и в тоже время вместе, две части одного… Первое существует в противовес второму.
- Понятно, всему есть пара. Что дальше?
- Как бы мы узнали праведника, если бы не было пороков? – увлеченно продолжил книговед. - Как бы люди узнали, что мир – это мир, если бы не было войны? Все познается в сравнении: что хорошо, что плохо. Так Добро и Зло есть две противоположности. Это бесспорно. Возникает вопрос: как уничтожить зло, чтобы осталось только добро, если они составляют единое целое? И как при том не нарушить равновесие вещей?
Вель нахмурился, задумчиво потер подбородок и хмыкнул.
- Ну, знаешь ли! Ты задаешь вопросы, на которые, может быть, и нету ответов. Так, вообще, можно договориться… договориться до… Ну не до добра, точно. Хотя, погоди… Возможно, шевьи просветят тебя на этот счет. Вот доберемся до них, там и спросишь. А теперь - пойдем.
***
На обратном пути с рынка, где все только и обсуждали события на Сытном подворье, их встретил Горбуль.
- Они не понимают, что творят! – воскликнул он.
- Что еще случилось? – встревожился Светозар и приподнялся в стременах, глядя в сторону полуразрушенного подворья.
- Они мясо хоронят! Там на лугу яму вырыли и дохлых лошадей туда стаскивают… Во время пожара пять коней погибло.
- А людей погибших ему не жалко, - вздохнул Горислав.
- Хоть бы мякоть срезали! Ой, ну не дураки ли? Столько конины - и всю в землю!
- Кто о чем, а Горбуль опять про жрачку.
- Их опалило-то совсем чуть-чуть, - не унимался вестник. – Подумаешь, обуглились с одного бока. Ведь пропадет же добро!
- Обжора, - буркнул книговед.
- Расскажи-ка лучше, что нового, - сказал великан.
- Да так, ничего особенного… Конину-то они, конечно, зря хоронят! Зажрались они тут совсем. О! Забыл. Яра просил вас найти. Он, похоже, обнаружил кое-какие злыдины вещи. Да! Суму с пузырьками, золото и книгу.
- Вот с этого и надо было начинать!
Светозар погнал коня к гостиному двору, Горислав пустился следом.
На Сытном подворье царило оживление, но, несмотря на большое скопление народа, было необычайно тихо. Бабы голосить будут потом, на похоронах, а ныне же скорби-печали были молчаливыми. Мертвым еще воздадут, а сейчас же в заботе и помощи нуждались выжившие, люди, пострадавшие во время пожара и от коней-чудовищ. В первую очередь увезли раненых в лечебницу при храме, потом принялись разгребать завалы. Узнав о несчастье, горожане явились на Сытное подворье, дабы пособить погорельцам. Сами пришли, их никто не звал. Всем миром боролись с последствиями бедствия.
Незнакомым и странным выглядело подворье. Казалось, все здесь движется медленнее обычного. Пахло гарью, летели, похожие на лепестки цветов, невесомые разноцветные перья из подушек, выброшенных из окон. Среди развалин бродили черные от копоти люди, выискивая уцелевшие пожитки. Возле стен высились кучи хлама и небольшие горки железных предметов, рядами стояла глиняная посуда. Люди грузили немногочисленный спасенный скарб на телеги.
Яробор - весь черный от сажи, только белки глаз и зубы сверкали на его лице - стоял около остова «Золотой Подковы». Подзывая, он помахал друзьям рукой.
- Смотрите, что я нашел, - он указал на предметы, лежавшие у стены.
Вещи были узнаваемы. Горбуль их точно перечислил, однако ничего не сказал относительно их сохранности. Все они, кроме золотых безделушек, были испорчены огнем: сумка представляла собой обгоревшие части кожаного кроя; стеклянные пузырьки от жара лопнули и лежали россыпью разноцветных осколков; деревянные коробочки, которые обычно используются для хранения лекарств, обуглились.
От книги «Быль о Победе Велей», Горислав узнал ее по железным уголкам и крепежу из проволоки, остался лишь ломкий опаленный переплет из кожи. Когда он раскрыл труд Полеска, истлевшие страницы рассыпались. От расстройства он тяжело вздохнул. Так и не довелось ему дочитать до конца повесть наследника Велигрива.
- Знакомая книга? – тихо спросил Светозар, положив руку на его плечо.
- «Быль о Победе Велей». Была…
- Та самая книга, что оставалась у твоего деда?
- Да. Значит, Горбуль не врал. Вот оно - свидетельство, что моего деда убил Злыдень. Убил и забрал книгу.
- Крепись. Нам всем тяжело.
- Я знал, что сумка была, - начал рассказывать Яробор. - Видел, как она вместе с книгой упала вниз, в харчевню. Весняна ее под кроватью прятала.
- Какая еще Весняна? Еще одна твоя подружка? – полюбопытствовал Горбуль.
- Злыда так назвался, - ответил Яробор и, дабы скрыть смущение, начал разгонять рукой перья, кружившие во дворе. После утренней переделки самоуверенности в нем поубавилось.
- Что-то я не понял, как… откуда все это упало? – спросил Светозар.
- Когда Злыда раздулся, пол не выдержал и проломился, и кровать упала вниз, в харчевню.
- Какая кровать?
- Обыкновенная кровать! Из той комнатушки, - Яробор указал на окно, расположенное над вывеской-подковой. В обугленном проеме сквозь крышу, превратившуюся в решето, просвечивало голубое небо. - Тут я завалы разбирал и вспомнил про сумку. Решил ее найти, посмотреть, что в ней было. Оказалось, бутыльки какие-то. Похоже, Злыда лишился всех своих колдовских средств и припасов отравы.
- Считай, что спас десятки жизней, - согласился Светозар.
- Узнать бы, где Злыда хранит отраву, готовит свои гадости. Ведь не в дороге же она… он. Фу, погань какая! Я как увидел… – Яробора передернуло при воспоминании.
- Злыдень может принять облик любого человека: мужчины, женщины, старика… старухи, - Горислав счел себя обязанным напомнить о возможностях Исчадья Мрака и его способностях. – Он легко меняет одну личину на другую.
- Что увидел? – Светозар продолжил пытать собрата.
- Он не мужик, точно. Но и не баба, - произнес тот и от волнения провел рукой по лицу, размазывая сажу. – Нет! Не баба…
- Кто ж тогда?
- Не знаю. Чудо-юдо. Нет у него ничего в том месте, где мужик больше всего от бабы отличается, если не считать хвоста.
- Ай да Яра, вострый глаз! - воскликнул Горбуль. – Все потаенные Злыдины места успел рассмотреть. Иль Злыда тебе похвалился отсутствием признаков, а?
- Чего пристал? Там и смотреть не на что! По тебе же, вон, сразу видно, что ты - не девочка и не мальчик. И, вообще, не твое это дело. Лети отсюда! Кыш! - вель сердито погнал вестника.
Светозар и Горислав переглянулись. Такие чудеса, что дыбом волоса! Что ж такое там у них произошло? Из сбивчивых рассказов Яробора можно было представить себе ход событий, но только приблизительно, в общих чертах.
«С Яр-велем все ясно, - думал Горислав. - Во-первых, повел себя безответственно, недальновидно, глупо, если не сказать, как последний дурак. Во-вторых, не совладал с собой пред искушением: не согрешил, но готов был совершить прелюбодейство. Легкость, с какой он отдался на волю похоти, свидетельствовала, что подобное он проделывал неоднократно. И до последнего времени все заканчивалось благополучно, по крайней мере, для него самого. В-третьих, сбившись с истинного пути в очередной раз, он попал в глупое положение и навлек большие неприятности не только на себя, но и на других людей. В общем, Яробор сам себя наказал за распутство, неразборчивость в любовных связях и самоуверенность».
Злыдень же задал новую загадку. Хотя открывшееся обстоятельство ничего не меняло - ни отношение, ни приговор – Исчадье Мрака оставалось заклятым врагом, но было любопытно…
- Как же он детей плодит? – озвучил свою мысль книговед. – Злыденышей… Они же настоящие.
- Самые что ни на есть настоящие, - подтвердил Светозар. - Довелось мне встретиться с одним, и он, поверь, был не пальцем деланный.
- Как же он нужду справляет? – удивился Горислав еще больше.
- Не знаю! – вспылил Яробор. - Да и не все ли равно! И вообще, я про другое хотел сказать. Про то, что у нее… Или него? То, что у Злыды нет срамного места, я случайно вспомнил. Ой, не приведи Бабушка, увидеть такое еще раз. Вот ведь уродище, как устроено…
- О деле говори!
- Да! У Злыды должно быть логово, где он готовит свое зелье. Давайте устроим там засаду и схватим его, когда он придет за отравой.
- Необязательно, - Светозар покачал головой. - Злыда может отправить кого-нибудь из своих слуг, а сам будет ждать в безопасном месте. Горислав, ты что-то говорил про лекарственную лавку в Небесных Вратах?
- Скосырь Горемыкыч владел целым домом на площади Лестницы. В нижней части была устроена лавка, – подтвердил тот. – Я слышал, что у него еще школа была… Думаю, что в ней он учил своих злыденышей колдовству.
- И десять дней назад он был в Небесных вратах, – Светозар прикрыл глаз, прикидывая что-то в уме.
- Лично с ним не встречался, но книга была у деда, - не понимая, куда тот клонит, книговед замялся. - Я ничего от себя не придумываю.
- Не подозреваю тебя ни в чем таком.
- Тогда зачем спрашиваешь?
- Хочу решить одну задачку. Получается, что Злыда появился в Луговинске почти одновременно с нами, и его прибытие в город не имеет к нам никакого отношения. Не думаю, что он следил за тобой, и шел за нами через перевал. Он вообще о нас ничего не знал, до тех пор, пока мы не встретились с Ярой. Он увидел нас, благодаря своей «гляделке». Интересно, как много ему удалось узнать о нас? Впредь нам нужно быть внимательней… У него в запасе, поди, полно всяких мерзких, но что хуже, почти незаметных приспособлений для наблюдения и слежки.
- Тогда получается… - Горислав метнул взгляд в сторону Яробора. Чудо, что этот неосторожный – нет! – этот несознательный великан до сих пор жив.
- Угу, - подтвердил его догадку Светозар. - Ко времени нашего прибытия кромешники уже были тут, в городе самое малое три дня. В становище степняков они наведались три дня назад. Злыдины слуги изначально следили за Яробором и Людомилом, и отправились в погоню за Клыком и обогнали его в дороге, чтобы устроить засаду, еще до того, как мы с тобой въехали на Сытное подворье.
- Появись мы раньше… - начал Горислав и запнулся от чувства вины, вины несуществующей.
- Если бы мы встретили Яробора на день раньше, то все могло быть иначе.
- Постой! – До Яробора наконец дошло, о чем толкуют его друзья. – Выходит, Злыда явился в Луговинск по мою душу да по Клыкову?
- Так и выходит. Вы были его целью.
- Но Уман сказал, что Весняна с братьями только вчера днем прибыла.
- Братья эти могли околачиваться где-нибудь на другом постоялом дворе, вместе с теми, которых ты убил в лесу. Трое остались здесь, следить за тобой, а четверо поехали за Клыком. А Злыда, возможно, в самом деле, только вчера прибыл из Небесных Врат.
- Дорога от Небесных Врат до Луговинска, если ехать по торговому большаку, занимает дней пятнадцать, – Яробор это знал от купцов.
- Как он опередил нас? – вторил ему Горислав.
- Может, по воздуху перенесся, - предположил Светозар. – Он же колдун. Вон, Яробор подтвердит, сам видел, на что способен Злыда. – Серьезно он говорил или с издевкой, только вель-степняк поджал губы и опустил глаза.
- Скоро мы узнаем точно, по какой дороге он ушел, - тихо произнес Яробор, - когда степняки вернутся. А что? – Он вскинул голову, воодушевленный мыслью о мщенье. - Давайте махнем за ним.
- Нет. Независимо оттого, в какую сторону подался Злыда, мы махнем на запад. К шевьям. Ключ важнее.
- Выходит, зря я мужиков отправил в разведку, - процедил Яробор. Его запал сразу пропал.
- Если они узнают о Злыде что-нибудь новое, то будет хорошо.
- Зарянь, я тут подумал о книге, - произнес Горислав, казалось, ни к тому, ни сему. – «Быль о Победе Велей».
- Что с ней не так?
- Зачем Злыдень забрал ее?
- В смысле?
- Раз взял, значит, в ней могло быть что-то полезное для него.
- Что именно?
- Я же говорил тебе, что не дочитал, а он мог прочитать «Быль» до конца. И если Четвертак упомянул Путь, то Злыдень знает, куда мы направляемся.
- Плохо, однако.
- Вообще-то, я не уверен, что Четвертак описал Путь…
- Все равно. Отныне будем считать, что Злыде известно, куда мы идем, посему мы должны соблюдать все меры предосторожности на всем пути следования, так словно нас в любом месте может ждать засада, устроенная кромешниками. Злыда может общаться со злыденышами на большом расстоянии.
- Как? – испуганно прошептал Горислав.
- Да ну! – воскликнул Яробор.
- Он вселяется в тело своего отродья, хотя не представлю, каким образом.
- Тебе твой учитель сказал?
- Сам видел, – Светозар указал пальцами на свои глаза. – И злыденыш тот возглавлял шайку разбойников. Определенно, Злыда имеет возможность предупредить своих слуг далеко впереди на нашем пути. Надо об этом всегда помнить.
***
Степняки вернулись ни с чем. Расспросы ничего не дали, а, не зная приметы коней преступников, вести поиск бесполезно. К тому же, на рассвете перегоны начались, и вся округа, не только дороги, была истоптана табунами лошадей, которые оставили бесчисленное множество свежих следов.
Степняки доложили обо всем Светозару, потому что Яробор к этому часу покинул становище. Отмывшись от копоти, побрившись, причесавшись и приодевшись, на закате он ушел в храм на поминальное всенощное бдение.
Последним земным пристанищем Людомила Клыка стал дом Плача, построенный при храме Творца для отпевания умерших.
Клык - при жизни не искавший благ, не стремившийся извлечь выгоды из своего происхождения - после смерти удостоился особых почестей. Но разве он того не заслужил? Хотя вряд ли бы это одобрил. Он хотел, чтобы его предали всесожжению посреди степи, и не далее как пятого дня, будто предчувствуя близкую погибель, ни с того ни сего напомнил о своей последней воле. Глядя на огонь костра, сказал, что желает, чтобы его прах ветер разнес по Великой степи, как прах его учителя и других велей-кочевников.
Яробор, будь у него времени в избытке и возможность, непременно выполнил бы завещание наставника, однако долг хранителя Ключа был превыше всего.
«Это все, что я могу сделать. Не получается по-другому. В храме-то обряд проведут, как положено. И красиво будет», - думал он.
Храмовый служка открыл перед ним массивные двустворчатые двери и жестом пригласил войти. Внутреннее убранство помещения было богатым торжественным и навевало печаль; стены завешены тяжелыми красными и черными драпировками, перехваченными золотой тесьмой; над головой, на темно-синем своде сверкали серебряные звезды, и среди них - две полные луны, на каждой из которых был нарисован глаз. Напротив входа, у дальней стены, стояли изваяния Великого Творца и Богини-Матери, скорбящие вместе с входящими в притвор людьми. Вился дымок над чеканной чашей курильницы, и запах благовоний забивал душок разложения.
Носилки с телом Людомила Клыка стояли на ложе смерти - красивой деревянной скамье. Искусная резьба на перегородке внизу изображала Царство Теней.
В середине картины Трижды Великий Творец, в ипостаси Справедливого Судьи с весами в руке. Вот уж кто никогда не ошибается, когда выносит приговор. К нему долгой вереницей тянулись человеческие души, все грустные, под ноги себе смотрят, словно боятся споткнуться. Им бы при жизни думать о том, как не оступиться.
Это на земле человек волен выбирать любой из множества путей, а там, в загробном мире для всех дорога одна и ведет она к Великому судье. Разложит он по чашам весов хорошие и плохие мысли, слова, дела человека и определит, куда тому следовать дальше. Перевешивает Добро - и праведник смело идет вместе с другими чистыми по узкому арочному мосту в Страну Блаженного Света, которая на резной картине находится в верхнем углу, откуда им навстречу тянутся тонкие лучики с ладошками на концах. Души злодеев же уродливые старухи тащат в нижний угол, в ущелье, битком набитое прозябающими в темноте и сырости грешниками. Страшно. Ой, как страшно!
Душе Людомила Клыка подобное испытание не грозило, потому что великану после смерти прямая дорога на небеса, без захода, без загляда в Царство теней. Великан – божич, сын дея. Конечно, можно усомниться в его безгрешности. Но разве кому-то дано постичь все частности божественного промысла? Грешно оспаривать то, что исходит сверху, и уж тем более осуждать.
Яробор обошел вокруг ложа, на котором покоился отец и учитель, заботливо запеленатый жрецами. Живой Клык едва ли уместился бы на этой скамье - здоровый был мужик. От тела мало что осталось, его очертания едва угадывались под красным погребальным покровом, посему несоразмерно большой казалась голова, покрытая платом по самые брови. Лицо Клыка ничуть не пострадало, и жрецы оставили его открытым, только на глаза положили золотые кругляши. Обрамленное черной вьющейся бородой оно было бледным и уже приобрело синеватый оттенок - лишенная жизни плоть разлагалась.
Яробор шмыгнул носом, потер кулаками мокрые глаза и сел на скамеечку рядом с ложем смерти. Священник, облаченный в черные одежды, помахивая концами ритуального пояса начал петь отходную молитву.
«Клык, Клык, в недобрый час ты меня оставил, - думал Яробор. – Многому ты научил меня, но только ни тому, как справиться с горем».
Учителя не стало, когда он больше всего нужен. Никто на земле не заменит его, даже отчасти. Не сможет, как Клык, осторожно поправить, чтобы не обидеть. Не посоветует ненавязчиво, как надо поступать. Никто не ответит на вопросы, которых появилось слишком много после кровавого утра на Сытном подворье.
Больно видеть самого родного, самого близкого человека мертвым, страшно осознавать, что мудрого и доброго наставника уже не будет рядом. Единственного, кому можно было верить, верить больше, чем самому себе.
Яробор остался один на один со своей беспомощностью. Вдвойне хуже было оттого, что разом навалились новые обязанности. Прежде он чувствовал их тяжесть лишь подспудно, ведь долг был поделен на двоих. Хотя, на самом-то деле, Клык один нес двойное бремя на своих плечах. И Яробор привык в трудную минуту полагаться на мудрость наставника, который обладал удивительной способностью, почти мгновенно принимать единственно правильное решение.
***
Жрец охрип. Он уже не пел, а шептал заупокойные молитвы. Как маятники в его руках раскачивались концы пестроплетеного пояса. Мелькание ярких лент на фоне черных одежд и тихий голос нагоняли дрему, волнения отступали. Все поплыло перед глазами у Яробора. Уставший, не спавший почти два дня к ряду, он широко зевнул и, уронив голову на грудь, уснул. Кочевая бытность приучила его спать сидя в седле. Со стороны могло показаться, что он крепко призадумался, на самом деле, он уже унесся в мир снов, где вель Людомил был жив.
Виделось Яробору, что он скачет вместе с Клыком по степи. И Буян под ним живой и невредимый. Кони мчались быстро, казалось, летели.
На диком просторе буйствовала весна. Все вокруг зеленело и цвело. Ветер гнал волны по морю травы. И было вольготно и хорошо.
- Ты глянь! - Клык остановился и указал вдаль, туда, где земля встречалась с небом.
Яробор увидел появившуюся на горизонте черную неровную полосу, будто надвигалась буря, но уж очень темной она была, пыль да песок куда светлее, а чернота впереди, тем временем, поднималась все выше и выше. Дым – не дым, пламя – не пламя… Это был густой чад, который неумолимо надвигался. Клубы вскидывались вверх, ползли по степи. Все меньше оставалось голубого и зеленого…
Небо и степь поглощал непроницаемый мрак.
- Что там, Клык? – в ужасе прокричал Яробор.
- Воинство Злыдино, - ответил наставник.
- Что делать-то будем?
- Я останусь, а ты иди!
Разбуженный кашлем жреца, Яробор так и не узнал, куда надо идти.
***
Яробор недоверчиво и пристально вгляделся в лицо Людомила Клыка. Как так? Только что он видел учителя живым. Даже разговаривал с ним.
Расспросить бы старого жреца из храма Огня, умевшего толковать сны, что означало сновидение. Но храм стоит далеко, в степи.
- Да вознесется душа благородного Людомила на небеса, - продолжил жрец Дома Плача. – Да пребудет в Царстве Вечного Света в покое и блаженстве.
Со скрипом отворились двери и на пороге бесшумными тенями возникли храмовые служки. Во дворе ждали степняки, Светозар и Горислав. Пришел древний Совоок попрощаться с собратом, и Томила с ним.
На земле наступило утро. Розовый румянец, возвещавший о восходе солнца, размытой полосой заливал небо на востоке. Начинался новый день, который Яробору предстояло прожить без учителя.
Останки великана Людомила вынесли наружу и уложили на поленницу, сложенную особым образом, наподобие колодца. После короткого и немногословного прощания запылал погребальный костер. Дым костра устремился вверх, соединяя землю с небесным сводом мостом, по которому поднимется бессмертная душа Людомила.
Клык вознесется легко, ведь он выполнил свой долг: оставил знания на земле, взрастил наследника. Знать, таковым и было его предназначение, ни больше, ни меньше.
«Никогда тебя не забуду, Клык, - мысленно поклялся Яробор. – Ты в моем сердце, моей душе. Ни словом, ни делом не предам светлую память о тебе».
Прах великана Людомила жрецы бережно собрали и разделили на две части. Одну насыпали в красивый сосуд из красной глины, который поместили в нишу в стене храма, рядом останками других славных велей, посвятивших жизнь Луговинску, дабы у города был еще один небесный покровитель. Другую часть забрали кочевники, чтобы увезти на родину и развеять в Великой степи.
Яробор взял себе на память зуб Клыка, чтобы отныне и всегда с ним была частица хорошего отца, мудрого учителя и верного друга.
***
Хранители двигались на запад, к далеким Родничковыми горам. Яробор, по неуемности своего характера, предложил, было, двигаться быстрее - не терпелось ему проявить себя в деле, на что Светозар ответил:
- Торопиться не надо, но и медлить тоже нельзя.
- Тихо пойдешь – беда догонит, быстро пойдешь – догонишь беду, - развернул велеву мысль Горбуль.
- Не забывай, что Злыде, может быть, известно, куда мы держим Путь, а слуги у него по всей земле, поэтому мы должны опасаться засад.
- Да с какой стати их опасаться! – возмутился Яробор. - Прятаться предлагаешь?
- Сохранять в тайне наш Путь, покуда возможно.
- Так Злыда же подумает, что мы боимся.
- По-твоему, лезть на рожон – это смелость? – Светозар покосился на собрата. - Встретится на Пути враг, примем бой, но сами не станем искать врагов. Города будем обходить стороной, нам ни к чему привлекать к себе лишнее внимание, ибо враг знает тебя в лицо, а ты его нет.
Как завещал мудрый Велигрив, они двигались на запад неспешно и с предосторожностями.
***
Хранители объединились, согласно завету. Теперь их было трое, не считая Горбуля. Еще немного, но уже немало. Встретив друг друга на необъятной земле, они верили, что найдут остальных.
Высшие силы - боги, Случай или Провидение – потворствовали им, направляли невидимой дланью, оберегали и внушали уверенность.
Удивительно, что судьба свела вместе трех совершенно разных молодых людей. До последнего времени они ничего не знали друг о друге и в обычной жизни, возможно, никогда не сдружились бы. Теперь же стали неразлучны.
Великаны, будучи братьями, отличались как обликом, так по характеру. Вода и пламя. Светозар был рассудительный, невозмутимый, осторожный в поступках и словах. Яробор же, напротив, обладал нравом буйным и вспыльчивым, будто в его жилах текла не кровь, а жидкий огонь. Рядом с ними Горислав сам себе казался тенью. Как он ни старался походить на своих спутников хотя бы отчасти, получалось, из рук вон, плохо. Не был он наделен от рождения ни божественной силой, ни двужильностью, ни неутомимостью, а развивать в себе ловкость или выносливость прежде никогда не думал, потому что еще месяц назад представить себе не мог, что станет бездомным бродягой.
Что же помогало ему преодолевать трудности кочевой жизни?
Во-первых, осознание собственной значимости. Ведь он являлся одним из тех, от кого зависело будущее всех людей. Пусть он не знал о назначении Ключа и остерегался заводить об этом речь – впрочем, подозревал, что великаны сами толком не знают - всеми порами души ощущал свою избранность.
Во-вторых, надежда в скором времени встретить Неждану придавала ему решимость и упорство. Надежда эта больше всего другого питала его боевой дух. Он преодолевал трудности, о которых раньше помыслить не мог. Ведь теперь как хранитель, Избранный, он был уже не простым смертным - он стал почти равным вельше, - посему очень рассчитывал на продолжение и дальнейшее развитие отношений, хотя бы дружеских. О любовных он мог только мечтать. Ведь то, что произошло между ними перед расставанием, следовало держать в тайне. Он должен делать вид, что ничего не было. Будто преступник какой-то! Только он не чувствовал ни раскаяния, ни стыда, ведь содеянное никому вреда не причинило.
Часто Горислав мысленно возвращался к той ночи на сеновале, последней ночи проведенной вместе. Было ли это подарком судьбы, испытанием или блажью Нежданы - он обрел бесценный опыт, за одну ночь, от заката до рассвета, пройдя по пути искушения и выпив чашу наслаждения, казалось, до дна. Он узнал нечто такое, что невозможно передать словами. С чем можно сравнить изведанные ощущения? Ничем нельзя измерить томленье, страсть и сладостное изнеможение.
В его памяти всплывали хранившиеся в беспорядке и не желавшие упорядочиваться обрывки, осколки воспоминаний, призраки запаха и цвета. Вкус поцелуя, приглушенный стон, шуршание сена, бесстыдно отведенное колено, закушенная губа, биенье жилки на шее - удивительные мгновения счастья, единственным обладателем коих он был. Обращение к ним вызывало приятную истому, и жар разливался по телу. Горислав глупо улыбался мыслям, а заметив усмешку одного из спутников, смущался, будто застигнутый за неприличным занятием.
Много раз он представлял себе предстоящую встречу и думал, что непременно произведет хорошее впечатление, ведь с тех пор как вельша видела его в последний раз, он изменился, а пройдет еще немного времени, и Неждана вовсе не узнает его. Она увидит, как он умеет держаться в седле и сам ухаживает за своим конем. Он покажет ей боевые приемы, ведь Светозар, как обещал, давал ему уроки воинского искусства. Жаль только, что времени для обучения было мало, в основном, во время коротких дневок, потому что к вечеру он, случалось, так сильно выматывался, что засыпал, не дождавшись ужина.
Хотя Путь был не тяжелым. Казалось бы, ехай себе и ехай…
***
Светозар, который за время своего ученичества немало поскитался по Десятиградью и знакомый с местностями, взял на себя обязанности проводника. На ночлег обычно останавливались в селах, где старейшины или главы, узнав о прибытии великанов, приходили к ним с поклоном и подносили угощения. Отказываться было нельзя, дабы не обидеть хозяев. За накрытым столом уважаемые сельские мужи устраивали совещание. Редко удавалось избежать последнего.
Горбуль, не пропускавший ни одного застолья, не мог не привлекать внимание. Удивлялись, конечно, люди, да только мало ли на свете всяких диковинных существ, о которых они у себя глубинке слыхом не слыхивали. Может, кто из гостеприимных хозяев и подозревал о волшебном происхождении Горбуля или узнавал в нем ставшего давно уже ставшего сказочным вестника Провидения, да только не высказывал свои догадки вслух.
Если же кто, особо любопытный, по-простецки спрашивал:
- Что за зверь невиданный?
- Не зверь оно, а птица, - отвечали ему. - А не видан тобой, потому что привезен из краев заморских.
- Какой же он птица, раз у него нет перьев? – не унимался вопрошавший.
- Болеет оно от погоды здешней, потому как в полуночных краях холоднее, нежели в полуденных. Вот перья и выпали.
Подобный ответ легковерных сельчан устраивал, а тот, кто не верил на слово, хитро и понятливо усмехался. Мол, с вами все ясно, велева тайна.
Доводилось и в лесу ночевать, что великанам-кочевникам, в отличие от книговеда, было совсем не в тягость. Когда заканчивались запасы съестного, добывали себе питание охотой.
Светозар был непревзойденным стрелком, птицу мог бить вслепую, доверяясь исключительно слуху, и ловчим искусством отлично владел. Яробор же ловил рыбу, знал особое заклинание. Бывало, шепнет на воду, и в том месте рыба начинает кишмя кишеть, хоть руками лови. Вель же зачерпнет в котелок, сколько надо для ушицы, остальную рыбешку выпускает обратно. Не жадничал от изобилия, лишнего не брал, с уважением относился к природным богатствам.
Всякий раз, когда дело касалось еды, Горислав чувствовал себя иждивенцем и нахлебником, и рад был помочь, ибо не привык задаром хлеб есть, только великаны вежливо, дабы не уязвить его самолюбие, отказывались, мол, мы сами, Горик, нам оно сподручней. Но он все равно обижался, потому что подозревал, что его спутники думали: «Его допусти, испортит все, неумеха». Зато ему запросто доверяли поиск хвороста для костра и мытье котелка.
Выживание в лесу – особая наука. Тут хоть кучу книг прочти, только пока воочию все не увидишь да не испытаешь на собственной шкуре, полного представления не получишь, полезных навыков не обретешь. Хорошо, если подобные пробелы в знаниях помогает восполнять знающий и терпеливый наставник.
С последним Гориславу повезло. Светозар в свободную минуту охотно делился своим богатым опытом, заприметит что-нибудь, что книговед, хоть он носом ткнись, не заметит, и вот поясняет:
- Видишь, следы? Здесь прошел олень. Прошел часа три назад.
- Откуда знаешь?
- Трава примята. Частью поднялась, а частью нет. Роса на траве не сбита. Значит, олень прошел здесь до того, как выпала роса, а выпала она часа два назад. Судя по глубине следа, олень этот, взрослый самец, довольно крупный. Гляди, как высоко ветки обглоданы. Да прибавь высоту рогов.
Горислав внимательно слушал и старательно запоминал приметы.
- Не надо бояться леса, - говорил Светозар. – Страх ослепляет разум. Того, кто боится леса, лес пугает еще больше и становится врагом тому, кто относится к нему враждебно. Но если ты готов внимать лесу, он откроет тебе свои тайны. Лес может стать надежным убежищем. Он накормит, оденет, согреет и вылечит.
Сам Светозар чувствовал себя в лесу вольготно. Еще бы! У него был хороший наставник, который научил его читать следы зверей и полет птицы, различать запахи, находить полезные растения и использовать их свойства.
- Я люблю лес, - признался вель. - Раньше, бывало, уходил из дома, чтобы пожить в лесу несколько дней, и уходил не потому, что искал одиночество. Лес наполнен жизнью, голосами, звуками, движением, запахами.
У Горислава, при всем желании, не получалось понимать язык леса, хотя он чутко прислушивался, как советовал великан, к шуму ветра, шелесту деревьев, голосам птиц, шороху травы. Может, оттого, что он был горожанином. Его сближение с природой происходило медленно…
***
Горбуль, в отличие от спутников, жил по собственному распорядку. Он мог спать без просыпу день и ночь, забравшись в переметную суму, или бодрствовать весь световой день напролет. Иногда он без предупреждения вдруг исчезал куда-то, но всегда возвращался, успевая за это время разведать, где ближайшее селение, и колбасу своровать, и найти мост или переправу, если впереди была река. Пребывая в благостном расположении духа, он мог болтать без умолку. Хуже, если начинал петь. Одно время он повадился встречать рассвет хвалой восходящему солнцу. И ладно бы пел, а то ведь вопил истошно. Сердце выпрыгивало из груди от такой побудки!
Казалось бы, что нет никого хуже петухов, начинавших пронзительно горланить спозаранку, наделил же Творец противнейшим голоском! И ладно бы прокричали истошно разок и заткнулись - после их первого крика еще можно заснуть. Так нет же! Эти поганцы не унимаются до тех пор, пока всех в округе не перебудят. Охрипнув, они, наконец, умолкают, только сна уже ни в одном глазу. И хотя нет нужды рано подниматься, о том, чтобы досмотреть последний сон и думать не стоит, дабы не усугублять раздражение.
Только петухи - создания невинные, призванные самой природой встречать рассвет. Горбулево же карканье было сравнимо, разве что с гласом труб Страшного суда. Слышать его голос спросонья было невыносимо, будто дырочки в голове кто-то сверлит да вытягивает через ухо наружу жилы из шеи.
На третий день Яробор спроворился поймать лже-вестника и пригрозил, мол, еще раз услышу, так твою раз так, особенно с ранья, брошу тебя на растопку костра, деревяшка скрипучая.
С тех пор Горбуль, если запевал, то только, когда никто не спал.
- Я ж не с ранья, - оправдывался он. - Хочется душе песни.
***
Летело время. День сменялся вечером, вечер – ночью, ночь – утром. Ничего необычного не случалось, и однообразие утомляло как ничто другое. Хорошо, что погода радовала теплынью. Хотя пару раз попадали под дождь. Землю-то пролить – дело нужное, благое для природы, но очень неприятное для тех, кто долго пребывает в дороге.
Когда до гор Каменок, обозначавших границу Десятиградья, было рукой подать, хранители, вопреки обычаю, остановились на ночлег в городе. Именуемый Кудельском, он высился по обоим берегам Кудельки, второй по величине реки края.
Светозар хорошо знал местных велей, главу городского совета и начальника стражи, поэтому решил заехать и обстоятельно потолковать с ними о последних событиях. Кроме того, город находился прямо на пути следования, и более удобного места для переправы через реку, чем городской каменный мост, поблизости было не сыскать. Знакомство же с властями обеспечивало хранителям относительно безопасное пребывание.
Добравшись до Каменок, хранители повернули на север, к Зеленым горбам…
***

***
Уже пять дней к ряду, выверяя направление по солнцу, звездам и прочим природным приметам, хранители ехали по Малым Каменкам, где островерхие голые скалы перемежались с поросшими лесом холмами, сначала по малонаселенной местности, а потом и вовсе безлюдной. Заночевав в развалинах велевой крепости, воины которой в Прошлом охраняли ущелье, тянувшее с востока на запад, они выбрались на равнинную местность.
- Там дальше дорога и камень с письменами, - радостно сообщил Горбуль, вернувшийся из разведки.
- Далеко отсюда? – спросил Светозар.
- Да, туточки, рядышком совсем. Я покажу.
- Вот и славно.
- Огромная такая глыба, - делился впечатлениями вестник. - Прямо как в сказке – росстань и три дороги. «Направо пойдешь – богатым будешь, налево пойдешь – коня потеряешь…»
- «Прямо пойдешь - голову сложишь», - буркнул Горислав.
- Ага! Только дороги - той, что прямо, - нет. Нет дороги на запад!
- А другие? – спросил Светозар.
- Одна там дорога. С полуночи на полдень.
Тянущаяся посреди узкой просеки дорога заросла травой. Похоже, пользовались ею очень редко. Колеи, выбитые колесами повозок, были едва различимы.
Камень стоял на изгибе - огромный, как обрисовал его Горбуль - с вершиной вровень голове всадника. Высеченная надпись находилась на восточной стороне, обращенной к ущелью, поэтому увидеть ее дороги не представлялось возможным.
- Встарь тут находился перекресток, - Горислав изучал высеченные на поверхности валуна знаки древнего письма. - Это дорожный камень-указатель. На полдень, значит, на юг – Середина. Возможно, это название города или селения. На полночь, - он махнул рукой на север. - Новый город. А прямо… Это слово я не могу перевести. «Что-то под низом»? Или «на дне».
- Провал там, - внес ясность Светозар. – Очень глубокое ущелье. Мы обойдем его с севера, через Зеленые Горбы. Горбуль, где ближайшее селение?
- В той стороне, где Середина. Чую запах еды - кто-то курятинку варит. - Горбулю можно было верить: когда дело касалось съестного, он не ошибался.
- Что скажите, братцы, заедем в селение или сразу на Новогород двинемся? – Светозар обвел взглядом спутников.
- Глупый вопрос! Надо ехать в селение, – для Горбуля ответ был очевиден, хотя его никто не спрашивал. – Там же еда!
- Можно и под крышей сегодня переночевать, для разнообразия. – Яробор пожал плечами, он – степняк всю жизнь обходился без удобств оседлого быта.
- Согласен с Ярой, - поддакнул Горислав. - А то уж пять ночей подряд под кустами спим да на голых камнях.
- Значит, решено, - крайницкий вель направил коня по дороге на юг.
Скоро среди деревьев замелькали просветы, лес разредился. За ним показалась проплешина большой поляны или поля. По обочинам все чаще встречались пни деревьев, срубленных совсем недавно.
- Слышите? – Светозар остановил коня. – Будто кто-то плачет.
Яробор кивнул. Горислав же, как не напрягал слух, ничего не услышал, только проехав намного вперед уловил странные звуки - то ли скрипы, то ли завывания, все одно - неприятно для уха. По мере приближения к источнику шума, стала различима человеческая речь, только необычная какая-то.
- Поет, что ли? - удивился книговед.
- А я-то подумал, что кто-то кошку мучает, - усмехнулся Яробор. – Точно как наш Горбуль!
- Я лучше пою! Гораздо лучше, – возмутился вестник. – И вообще, я ж для души… Кому не нравится - пусть не слушает.
Бренча на некоем струнном музыкальном инструменте, обладатель неблагозвучного голоса, подражая бродячим сказителям распевал былину - протяжно, гнусаво, ужасно, но распевал. Уже можно было разобрать слова:
- «Встала девица над пропастью,
Плачет, слезы льет без удержу,
Глядь, идет старик с длинным посохом.
Просит тихо путника красавица:
«Подскажи мне, добрый старче, где мосток,
По которому ушел милый дружок?» – дребезжание голосовых связок чередовалось с повизгиванием, когда бездарный сказитель брал особо высоко. - Отвечает белый старец красной девице:
«Отгадаешь пять загадок моих,
Ни мудреных, ни простых,
Укажу тебе мосток,
С запада да на восток».
- Ха! Если Горбулю медведь на ухо наступил, то этого певуна, похоже, медведь всего потоптал, – веселился вель-степняк. - Чего ж так глотку-то драть.
Показалось голубое льняное поле, клином врезавшееся в лес. На самом краю, на опушке, поросшей высокой травой, на пне сидел дедок, в длинной рубахе и полотняном колпаке, и пощипывал струны гуслей.
- «Молвит девица, на все согласная:
«Коли так, скорей загадывай», - вдохновенно сказывал дед-певун. – И взговаривает старец с посохом,
Хитро щуряся да лыбясь в бороду:
«Что бежит, бормочет без умолку?
Что без корешков, да в земле сырой?
Что гущей да чаще деревов в лесах?
Что есть выше леса высокого?
Что украсно краше света белого?»
Заметив всадников, старичок умолк, гусельки к груди прижал, сгорбился, нахохлился - стал похож на замерзшую птичку. И без того он внешне походил на маленькую шуструю птичку: голову клонил набок по-птичьи, и нос у него был острый как клюв, и глаза совиные. А пальцы - длинные, тонкие, высохшие по старости, узловатые - точно птичьи лапки.
- Приветствуем тебя, уважаемый, - учтиво заговорил Светозар. – Ты, дедушка, нас не бойся. Мы Добру служим и пришли с миром.
- Тогда и вам, странички - тоже здрасти и все такое. – Дедок приподнял колпак, в знак почтения.
- Дедуль, а что ты тут делаешь? Зверье лесное от поля отпугиваешь? – спросил Яробор.
- Ох, молодежь! – Лесной певун недовольно крякнул. - Ты, чернявый, и, впрямь, такой непонятливый иль придуриваешься? Потешаешься над стариком, да? Вот оттого, что у вас нет уважения к старшим - и рушится Порядок на земле.
Вроде, серьезные слова изрекал, а слушать без улыбки было невозможно. Его голос, мало того, что дребезжал, звучал так, словно дедок говорил, зажав нос пальцами. Хотя, на самом деле он, ничего себе не зажимал.
- Уважаем мы твои седины, старче, - заверил его Светозар. – Просто издали нам почудилось, что кто-то на помощь кличет.
- Вот оно что! Нашенские-то все попривыкли, знают, а вам, так может, в самом деле, чего-то не то почудилось. - Обидевшийся поначалу дед поверил, что «чернявый, и, впрямь, непонятливый», и гордо пояснил. - Я пою песни Прошлого!
- О! Так это была песня, - воскликнул Яробор, едва сдерживая смех.
- Ну, да. Эту песню про мосток певал еще мой дед, а до него его дед. Обычай такой у нас в роду. Обычаи предков хранить надобно. Слово-то, оно тоже – наследство.
- Твоя правда. Всё, что предки завещали, надо хранить, будь то вещь или слово. А чего ты здесь, в лесу-то, разоряешься? Пел бы на людях.
- Так это… Меня внучка со двора выперла, - пожаловался он. - Грит, что от воплений моих у коз молоко скисает, а куры пужаются так, что скорлупки пустые несут.
- Ну, дед, ты даешь! Ты волшебник, что ли?
- Брешет она все, почем зря! Пусть я не соловей сладкоголосый, не дадено мне богами дара сего, и ничего тут не поделаешь, но песня-то хорошая - душевная.
Молодые люди спешились и подступили к старику.
- Как тебя звать-величать, хранитель обычаев?
- Дедкой Крапчиком кличут. А вы кто такие будете?
- Мы добрые странники, дедушка, - ответил за всех Светозар.
- Уж, не велиты ли вы, часом?
- Не часом, дедуль, а всегда, - заметил Яробор. - С рождения.
- Ух, ма! Экие вы видные – красавцы да силачи. И глаза у вас добрые. Я, как вас узрел, так сразу и подумал, уж не велиты ли? А что вас к нам, в Серёдку, привело?
- Едем мы в западные края, а к вам случайно забрели.
- В западные? – переспросил дедок, клоня голову, чтобы лучше слышать. – Так, всё! Это он и есть.
- Что значит «он и есть»?
- До западного краю земли вы дошли, касатики. Дальше некуда. Отсюда можно поехать на полночь. Всего пять дней пути, а на шестой прибудете в Новогород. Или на полдень. Обратно на восход тоже можно. А на запад – нет, там Провал глубоченный. От Серёдки до Провала всего день пути. Спозаранок выйти, так днем на его краю окажетесь.
- Но ведь земля там не заканчивается!
- Провал, он и есть провал, однако, - дед Крапчик поднял тонкий, желтый палец, как будто кому-то грозил. - Мне мой дед сказывал, а ему его дед, что в том Провале в Прошлом жили велиты. Крепость внизу стоит ихняя.
- На камне было начертано про какое-то Дно, - вспомнил Горислав.
- Ну, да - на дне, а то где ж еще, - закивал старик. – Стоит там огроменная хоромина, вся из ступеней. Грят, велиты возвели ее за три дня. Так она и есть - крепость.
- Хочешь сказать, что туда уже давно никто не спускался?
- Делать нам больше нечего! – фыркнул он. - Там же чудовища.
- Какие чудовища?
- Коих велиты в Провал посбрасывали. В Темные века! Ей, вы непонятливые! – Старик поморщился от досады. Если уж великаны не помнят о Прошлом, чего от простых смертных требовать? - В Темные века на земле жили чудовища, страшные-престрашные и кровожадные. Много их расплодилось. Одни были многоголовыми, и на каждой голове вот такеные рожищи, раскидистые. – Старик развел руки в стороны, показывая размер рогов. – Другие огнем дышали. А третьи, и вовсе, ни на что непохожие. Вот при виде этих «ни на кого непохожих» люди замертво падали, пужаясь до смерти. В общем, чудовищ разных было полным-полно. Ползали гадины под покровом темноты, народ пожирали. Правда, темнота была, не как в погребе… Да! Темные века-то, ведь почему так называются? Потому что самое большое чудовище проглотило солнце.
Яробор удивлено вскинул брови и вопросительно покосился на Горислава, как на знатока древностей, ожидая подтверждения слов старика.
«Ох, Ярик, ты и легковерный!» - Отрицательно покачав головой, книговед достал из переметной сумы книжицу, куда заносил свои наблюдения и все интересное, что довелось узнать в Пути. Теперь хотел записать предание о Провале.
Дед Крапчик выдавал местное поверье за бывальщину, безо всякого злого умысла, а описание чудовищ было явно заимствовано из Повестей. Хотя, как знать, может в Провале, действительно, обитали чудовища.
- Если бы не чудовища, - продолжал старик, – то жили бы люди не тужили. Хватило бы нам и ночных светил. И ляд с ней, темнотищей, верно? Понарожали бы больше детишек. Ночью-то чем еще заниматься, а?
- И работать не надо, - поддакнул Яробор. Мысль о бесконечной ночи ему понравилась.
- Не. Как же без хлеба насущного? Кушать-то хочется! Работали бы… Как же! Обязательно надо - пахать, сеять, жать.
- Много наработаешь в темноте…
- Я ж говорю, что было не совсем темно. А луны-то, луны! А звезды бесчисленные! Они же ярко светят. Ты выдь в полнолуние, глянь - каждую былинку в поле видать, каждый камушек на земле. Обошлись бы как-нибудь мы без солнца. И всех чудовищ поубивали бы. Только пришла еще большая беда - выбралось на землю самое злобное и вредоносное чудище!
- Быть бы ненастью, да дождь помешал, - проронил Яробор.
- Вы что, не верите мне? – Крапчик заморгал своими круглыми совиными глазами.
- Верим-верим.
- Я ничего от себя не придумываю! Мне мой дед про чудовищ рассказывал, а ему - его дед.
- И что было дальше? – Горислав, оторвавшись от книжицы, устремил пытливый взгляд на нахохлившегося старика.
- Что-что! А то не знаете! – проворчал он.
- Мы-то знаем. А вдруг в твоем сказе всё по-другому?
- В моем сказе? - Дедка Крапчик запустил руку под шапку и почесал затылок. - Много их, что ли, разных сказов-то?
- В каждом краю - свое предание. Суть одна, но подробности отличаются.
- Вот оно как, значит. А чего ты там чиркаешь?
- Сказ твой, дедушка, для верной памяти, - пояснил за книговеда Светозар. – Тебя не будет, а слова твои останутся.
- О! Грамотей. Оно - хорошо, оно - нужно.
- Про чудовище. Продолжай, пожалуйста.
- Мне мой дед говорил так. - Крапчик проникся значимостью роли рассказчика. – Чудовище то было, плоть от плоти, порождение злобного Моркоши. Само оно народилось, без бабьей помощи… из срамных уд. Ведь как дело-то было. Великий Творец – да осияна будет земля его вечным светом, - отсек серпом Моркоше детородной орган, естество его мужеское, значит, чтобы тот не плодил нечисть разную, и выбросил в большое-пребольшое озеро, чтоб никто не нашел. Срамота полежала-полежала на дне, да возьми и выползи на берег в образе чудовища. Оно ж, хозяйство-то это, ни чье-нибудь, а от бессмертного бога. Вот и стало оно, само по себе, жить. Из-за злости беспримерной его прозвали Злюхой. У вас-то как, так же сказывают?
- Да, так же, - хором отозвались слушатели.
- А потом в голову ему пришла мысля…
- В какую голову? – спросил Яробор.
- Чего сбиваешь-то! – Крапчик отмахнулся от него сухонькой ручкой. – В какую надо голову! Отросла у него башка. Вот из чего выросла, такие же и мысли… Вознамерился Злюха захватить всю землю и властвовать на ней. Собрал черное войско и пошел крушить-убивать, сеять смерть да ужас. Много-много он понатворил зла, – дед перешел на шепот. - А питался он человеческой кровью. Всем людям он внушал страх, какого прежде никто не знал, и забыли все о Творце и Ма и стали поклоняться Злюхе. Делали все, что он приказывал. Отдавали ему в жены самых красивых девок. Чтобы умилостивить его, убивали друг друга. И чем дальше, тем хуже! Злюха поганый хотел все больше и больше крови. Но остались на земле люди, что не утратили веры в пресветлых богов, то были истинные праведники. И вот собрались они все вместе и стали думать, как побороть Злюху и его воинство, как спасти народ, как веру вернуть. Тогда один сказал: «Давайте, братья, обратимся за помощью к велитам». И пошли праведники к велитам, просить их, чтоб освободили землю от злобных чудовищ. А велиты в то время жили в Огненной крепости, и были они в большой обиде на людей. Ведь Злюха Окаянный приказал убивать всех божичей, а люди, как дураки, его послушали. Уж не знаю, как праведникам удалось уговорить велитов… В общем, побили велиты чудовищ.
- Они чудовищ уже мертвыми в Провал сбросили? – уточнил Горислав, поскольку рассказчик противоречил сам себе.
Дедка Крапчик призадумался, снова запустил пальцы под колпак и поскреб макушку.
- Может, не всех они побили с первого раза? Чудищ-то разных была тьма тьмущая. Осталось еще несколько гадин ползать по земле. Так вот этих, последних, велиты словили и побросали в Провал. Хватали, вот так, - дед Крапчик поднял над головой гусли, повторяя действия великанов, – …и бросали вниз. - Он положил инструмент себе на колени, подумал, что еще добавить, но больше ничего на ум не шло, поэтому заключил:
- Велиты, после того как избавили землю от всякой нечисти, установили Порядок. В свою хоромину они не вернулись. Да и не хотели жить с чудовищами. Поселились среди людей.
- В твоем селении?
- В Серёдке они, вроде, не жили. В города подались, где народу побольше.
- Значит, перебраться через Провал никак нельзя?
- Вы же не птицы, чтобы взять да перелететь через него.
Хранители переглянулись, вспомнив о Горбуле, но тот уже исчез куда-то. Нетрудно догадаться, куда, даже точно известно за какой надобностью.
- Дедуль, а из твоего селения кто-нибудь бывал в западных землях за Провалом?
- Не, из наших никто дальше Новогорода не ездил, но тамошние купцы далече ходят, во все стороны света.
- И в земли шевий? Ты слышал что-нибудь про Родничковые горы?
- Про змеюк-волшебниц слыхивал, а то как же! А про земли, где они обитают, не ведаю, врать не буду. Дед мой сказывал, что где-то далеко шевьи живут, аж на самом краю света. Может, новогородские купцы вам чего присоветуют.
- Ладно, сами разберемся.
- Вы уезжаете? – обеспокоился старик. – Ночь скоро. Пойдемте ко мне в гости. Покушаете. Я велю Еньке петуха зарубить. Медком вас попотчую. Переночуете. Передохнете немного. Ведь вы, поди, давно в пути?
- Не откажем, братцы, доброму селянину? – Светозар обратился к спутникам, уже зная ответ.
- Как не уважить такого замечательного сказителя! – Яробор широко улыбнулся.
- Хорошее же сказание! – заметил Горислав. – Я бы еще чего-нибудь с удовольствием послушал.
- Садись, дедуль, позади меня, - предложил Светозар, возвращаясь к своему коню. - Прокачу с ветерком
- Нет, боюсь, рассыплюсь. Иль грохнусь с коняки, костей не соберу.
- Тогда мы поедем очень медленно, шагом, - пообещал ему Светозар. – Яра, подсади-ка его.
Яробор, не обращая внимания на протестующее поскрипывание, легко поднял дедка и усадил позади собрата.
- Дедуль, а у тебя семья большая?
- Семья-то большая, считай, полсела из нашенского роду, а другая половина – кумовья да сватьи, но живу я отдельно, своим двором. Хозяйством внучка заправляет.
- Почему тебя старший сын к себе не возьмет?
- А чего мне плохо, что ли? В большом-то доме шумно: детишки плачут, бабы горланят, крики, топот. А старость-то, ведь, шума не любит. Тишины да покоя хочется. У нас с Енькой… Троянкой, значит, свой маленький домик, да не тесно нам вдвоем. И правильно, что ее отец забрал из мужнего дома, а то поубивали бы друг дружку из-за мужика.
- Какого мужика? - спросили вели в один голос. Что за странные дела творятся в Середке?
- Боровика этого, что б ему, пусто было!
- Муж твоей внучки?
- Вот еще! Мережку наша Трояночка любила. За него и выдали… прошлой весной.
- А чего весной?
- Уж пузо заметно было, чего осени-то ждать?
И поведал дедка Крапчик историю о недолгом семейном счастье внучки, с весны до осени. Ведь прошлый год урожайным выдался, на сходе решили отвезти излишки в Новогород. Сказано – сделано. Погрузили на три телеги, по одной от каждого рода: жито, овощи с огородов, яблоки наливные, помолились и отправились на торги. Мережка поехал с родителями и младшим братом, а Троянка дома осталась, на сносях была баба, вдруг растрясет, ни к чему лишние хлопоты в пути. Уехали три семейства, а обернулись два. Как получилось, что не досчитались народу? Так возвращались порознь. Мережка с родичами подзадержался в городе, гостинцев прикупить. Хотели же как лучше… Да пропади они пропадом гостинцы! Сгинул Мережка, и отец его, и мать, и братишка малой. И не слуху, ни духу о них с тех пор. А Трояна с горя-то ребеночка и выкинула.
- Искали их?
- А то как же! Наши в город ездили, чтобы разузнать чего-нибудь о родичах, - дед Крапчик тяжело вздохнул. - Поговаривают, что лесах у Новогорода завелись лиходеи. Должно быть, как раз они поубивали нашенских. И осталась моя Енька - ни жена и ни вдова.
- И кого она убить хочет? – проявил заинтересованность Яробор.
- А! Ну, так, Малку, супружницу Боровика, братана Мережкиного, деверя, значит. Теперь же он - хозяин в отцовском доме. Ему-то, конечно, хорошо, чешет обоих, и Малку, и Троянку. Один же петух на весь курятник. А что? Тело в тело – любезное дело. Я ж понимаю, сам когда-то был молодой да удалой. Еньке ходить бы молчком, так нет же! Что за язык поганый у бабы! – старик покряхтел, похмыкал. - Ко всякой мелочи придирается! Да и Малка хороша… Энтой тоже палец в рот не клади. Каждый божий день грызлись они, как собаки из-за кости. Наша Троянка той грит, я красивше тебя, а ты – страхолюдина. А Малка ей, мол, ты, с красотой своей невозможной, да дитё не уберегла. Тебя, грит, боги наказали за гордыню. А наша ей: ты уж два года замужем, а все без толку, в сухоте своей вообще не прижила. Полаются, изблюют одна другую и, вот, давай, волосы друг дружке рвать. Боровику тоже доставалось, случалось, попадал мужик под горячую руку. Один раз ему скалкой набили на лбу вот такеную шишку, – отмерил пальцами размер шишки старик. - Ей, не вру! Он мне потрогать давал. Я ему тогда говорю, мол, не лез бы ты уж лучше. Двое в драке, а третий… в этой…
- Красивая у тебя внучка, да, дедуль? – вкрадчиво полюбопытствовал Яробор.
- Красавица. Вся в меня! А Малка-то, лицом рябая как кукушкино яйцо, да худющая как жердь. Девчонкой сопливой бегала, ущипнуть не за что. Девичья сухота – хуже зубной боли. Да если бы не приданое, что отец за ней дал, взял бы ее кто замуж? Другая-то, как познает ласки мужнины, так расцветает, а эта – нет, углы ни чуть не скруглились, щепой и осталась, смотреть не на что. Получает свою долю бабьих утех, и радовалась бы. Не понимает, что мужик - не метла, помела - за дверь не поставишь. Бабий-то ум, что коромысло: и криво, и зарубисто, и на оба конца. Э-хе-хе… Будто Малка в зеркало на себя не смотрится. Да она - хоть губы медом мажь, хоть другие какие места – Бора все одно будет в сторону глядеть. У всех мужиков потребность имеется, чужих баб пощупать. Так-то, конечно, Бора - ейный муж, перед богами и людьми, никуда от нее денется, а в жизни-то получается, что он и ятровке должен внимание уделять. Брат-то единокровный… был. Ты бы, вот, как поступил, чернявый? – спросил он Яробора.
Едва тот набрал полную грудь воздуха, чтобы ответить, Светозар, оглянувшись, грозно зыркнув на него, предостерегающе покачал головой.
- Не знаю даже. Я не женат, - тихо проронил степняк.
- Эх, дали б мне боги силы мужеской чуток, я бы им… Ух, я бы их! А так, только и остается – глядеть с похотением да вздыхать от тоски. Око видит, да зуб неймет… Немощный совсем стал. Тут, если утром проснулся - уже хорошо. Знать, милостивые, пресветлые боги отпустили еще денек жизни на грешной земле. Радуешься солнышку, пташек слушаешь… Внучка улыбается, спрашивает: «Как почивал, дедуль?» Хорошая у меня внучка! Только, вот, беда - без мужа осталась. А Малка… Что тут поделаешь? Какой бы она ни была - она ж хозяйка-то при муже. Я так мыслю: в доме должна быть одна заправила, если есть еще кто, то пусть на подхвате будет. Иначе, никакого порядка в хозяйстве.
Посмотришь на него, дряхлый, сгорбленный человек, до прозрачности иссушенный старостью, силенок на полвздоха осталось, и говорит, что дребезжит, и говорит, вроде, о чем-то о своем, но речь его исходит от огромной вселенской мудрости. И нет в нем обиды на жизнь. Добра и светла его душа.
Только на исходе земных лет и бывает такое всепрощающее понимание, смирение, принятие житейских обстоятельств, такими, какие они есть. В молодости-то, в начале жизненного пути, все видится иначе, нежели в конце.
***
За колосящимися полями показалась Середка большим фруктовым садом, из которого торчали крыши домов, с дымящими трубами. На холме, в окружении охристо-белых молитвенных столбов, высилась бревенчатая ступенчатая пирамида храма, почерневшая от времени.
Сельцо встречало гостей разноголосицей - собачьим лаем, смехом, стуком молотков, перекликались бабы, громко бранились два соседа.
- Правее бери, - сказал дед Крапчик. - Вон, мой дом виднеется. Его основание еще мой прадед из камней сложил. Потом тот старый, прадедовский дом разрушился, а заново его отстроил мой младший сын, думал, оженится, своим двором заживет. Э-хе-хе. Человек предполагает, а боги располагают. Не дожил сынок до свадьбы, помер от колик в животе. Молодой еще совсем был, только начали расти волосы на бороденке. Чудно как-то… Молодые, здоровые, сильные, да умирают. Сколько их похоронили уже… А я старик все живу, копчу небо. Иногда совсем невмоготу становится. Может, я еще не сделал того, что должен сделать?
Всадников заметили. От ближнего леска наперерез, через овощные грядки к ним бросились ребятишки всех возрастов, нагнав, пошли рядом, чуть в сторонке, рассматривая восторженно и насторожено, как некое чудо - чужаки в Середке появлялись редко.
- Дедка Крапчик, куда тебя везут? – спросил старший из детей, мальчик, несущий на закорках братика или сестричку лет трех.
- «Куды»… Вам забыл доложиться, куды. Много будешь знать, состаришься скоро, – важничая, ответил старик. При звуках его голоса, детишки не удержались от смешков. - Цыц, мелюзга! Никуда меня не везут! Это, ребятки, велиты. Они ко мне в гости едут.
- Ух, ты! Велиты? Настоящие?
- Не сомневайся! – подтвердил Светозар.
Дети остановились, встали тесным кружком и принялись шептаться. Скоро, сорвавшись с места, они обогнали всадников - каждый торопился домой, сообщить родителям удивительную новость.
- Погодь-ка, сынок, приостановись-ка, - попросил дед Крапчик, заметив в саду такого же древнего как он сельчанина, который, опираясь на посох, изучал завязь на яблоне, запрокинув голову так, что его седая борода вздыбилась и распушилась.
- Эй, Репеша, старый хрыч! Жив еще? - крикнул ему Крапчик, будто сам не стоял одной ногой в могиле. - Глянь-ка, ко мне в гости едут велиты.
- Да я еще тебя переживу, тарахтелка, - огрызнулся садовод и прищурился на всадников. - Велиты, говоришь?
- Доброго здравичка, дедушка, - поклонился Светозар старому Репеше, который, прихрамывая, направился в их сторону.
- Поехали-поехали, - пихнул его в бок Крапчик. – Глаза бы мои его не видели, старого ворчуна. Вечно принесет свою рожу недовольную, усядется на скамейку под домом и, вот, давай, на жизнь жаловаться. Его никто не слушает, а он все брюзжит и брюзжит…
От дороги, протоптанной домашним скотом, ответвлялась узкая тропинка, ведущая через сад к маленькому срубу деда Крапчика. Рядом с крыльцом был устроен навес, под ним стоял стол. Возле очага, сложенного из плоских камней хлопотала молодая темноволосая женщина, лет двадцати, не более. Льняная рубаха-поддева, местами изношенная до полупрозрачности, липла к выпуклостям ее влажного от пота, ладного тела. Она напевала уже знакомую, заунывную песню про старика, девицу и мосток, не заметив за кашеварством приближение всадников.
- Не обманул, дед, хороша внучка. – Яробор подбоченился, красуясь, по привычке степняков, закинув ногу на луку седла.
- Внучь! – продребезжал Крапчик из-за плеча Светозара. – Ень, глянь-ка, каких женихов я тебе нашел!
Молодуха повернулась, собираясь отпустить колкость, но, увидев гостей, прижала деревянный черпак к груди и обмерла. Лицо у нее сделалось наиглупейшее, чему дед довольно скрипнул.
- Шучу. Велиты – они. Проездом у нас.
- Ну тя, чудила старый. – Она повела плечиком и поклонилась. - Здравствуйте, гости дорогие.
- Здравствуй, Трояна. Мир твоему дому, - приветствовал ее Светозар. Ему вторили Яробор и Горислав.
Деда Крапчика поставили на землю.
- Далече путь держите, добры молодцы? – улыбнувшись, Трояна заправила за ухо упавшую на щеку, длинную темно-русую прядь и снова принялась помешивать булькающее варево, при этом лукаво поглядывала на молодых мужчин. Личико у нее было живое, глаза дивного разреза, оленьи, а взор, устремленный на хранителей, отнюдь не пугливый, так борец перед схваткой оценивает противника, противника более слабого.
- Едем в западные края, хозяюшка. Хотели напрямки податься, но твой дедушка сказал, что прямой дороги нет.
- Заблудились, значит. То-то, думаю, чего таких разудалых молодцев в нашу глухомань занесло, - она хихикнула, тряхнула головой и, зацепившись взглядом за веля-степняка, смутилась.
- Нам, красавица, для того, чтоб заблудиться, надо очень-очень постараться, - Яробор, всем своим видом расточая обаяние, будто бархатом ее обернул.
Крапчик сунув нос в котел и по-хозяйски распорядился:
- Ень, ты собрала бы на стол, с дороги же люди.
- Тогда сам кашу мешай и смотри, чтобы не пригорела, а я в погреб слазаю, - бросив поварешку в котел, она направилась в дом.
Светозар придержал Яробора, который метнулся за молодухой как охотник за подраненной дичью.
- Темноты дождись, ради приличия.
- Я ж помочь хотел, - шепотом оправдался тот.
- Ты в гостях, не забывай.
Положив гусли на лавочку, старик взял черпак.
- Ой! – воскликнул он. – А ведь я вас обманул. Был же мост в Провал. Мне дед мой сказывал, а ему его дед, а тому еще…
Светозар закатил глаза.
- Про преемственность поколений, понятно. Что сказывал-то?
- Эх, как же я запамятовал-то. Над пропастью был наведен мост, да не простой мост, а волшебный - то появлялся, то исчезал.
- Как исчезал?
- Исчезал - и все! Волшебный же. Сложен он был не из камней и не из бревен.
- Из чего тогда?
- Дед говорил, что названия этому не знает - нет такого слова в людском языке. Только очень прочный был мост - и верховых, и телеги выдерживал. Тепереча один призрак от него остался.
- Брешет, - шепнул Яробор.
- Нет. Есть там что-то, – Светозар вспомнил странные слова горнего про древний мост над Провалом, от которого осталась одна часть. – Дедуль, а можно увидеть призрак моста?
- Запросто! – Крапчик возвел руки к небу, призывая богов в свидетели. – Сам сколько раз ходил в Краенку, в селище старое, значит, поглазеть на него. – Он смотрел на гостей, но не видел их, ибо обратился к своей памяти. - Дорожка как из света сотканная, длинная такая, прозрачная лента, висит прямо в воздухе над пропастью. Блестит, сверкает, искрится… Да! А видно ее только в погожий день, и только в косых лучах солнца. И хоромину велитов можно увидеть, всю из ступеней. Когда тумана нет, когда солнце иссушает мокрядь, Огненная крепость прямо как на ладони. Раньше я частенько туда хаживал. Бывало на охоту соберешься, а ноги сами несут в Краенку. Ведь предки-то мои возле Провала жили, там мои корни, а потом все стали в Середку переселяться, поближе к людям. Как говорится. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. О, когда это было… Еще дед моего деда, привел наш род сюда, – он замолчал и принялся сосредоточенно помешивать кашу, улыбнулся чему-то, покачал головой.
- Погоди! – встрепенулся он. - Я ж не сказал вам! Как же я так…
- Что еще?
- Не дедок, а прям кладезь неожиданностей, - заметил Горислав.
- До вас к нам наезжали два мужика, тоже выспрашивали про дорогу, про велитов, а у нас тут уж тысячу лет велиты не родятся. Вот в Прошлом велитов было много, правда, все они в Провале жили, в хоромине, потом в Новогород перебрались, а в Серёдке их не было никогда. Вы, вот, первые.
- Когда, говоришь, «мужики» наезжали, дедуль? – подступил ближе Светозар.
- Так еще после зимы дело было. Я им сказал, что нет дороги через Провал, они и уехали обратно.
- Как они выглядели?
- Обычно, так же, как вы, верхом, в одеже дорожной. Видать, долго в пути были, - Крапчик почесал голову и, немного подумав, исправился. – Нет, не чета они вам, вы покрасивше будете. А у тех - рожи разбойничьи, глаза воровские. Они мне сразу не понравились. Чуял, что от таких добра не жди. Как в воду глядел! Ночью они у соседей со двора свели теленка, и тихо так - копыта ему тряпицами обмотали, чтобы не стучали и следов не оставляли - и увели.
- Что ж ты раньше молчал?
- Так запамятовал, - невинно произнес старик. – Башка-то худая как решето, ничего в ней не держится. А! Вот когда они уехали, я и вспомнил про мост, и про дорогу. Раньше к Краенке прямехонькая дорога вела, да нынче заросла она, уж два века как. Потом, правда, я опять про дорогу забыл. Вот, снова вспомнил.
- Два века, говоришь? – Светозар стянул с коня переметную суму, в которой возил чертежи земных местностей, найденные в мешке злыденыша. И кромешник что-то говорил про заросшую дорогу… Значит, среди бумаг и пергаментов имелась карта здешних мест.
- Да! – опять воскликнул старик. - Нашенские-то потом в Новогород ездили, а у них там - убили велита-судью.
- Убийцу поймали?
- Ведь никогда такого не было, – размышлял вслух дед Крапчик о своем. - Нам-то, деревенским, конечно, не понять всех дел городских, только про закон и мы, в лесу сидючи, слыхивали. Ой, не о том хотел сказать, о другом совсем. Прикидываю, вот, вы же не ради собственного удовольствия путешествуете, – неожиданно он проявил прозорливость. - Дело у вас, поди, какое-то очень важное, коли вы из родных мест в незнакомые края подались. Так, может, тамошний велит знал, что вам нужно?
- Кто ему наследовал? Вель?
- Куда там! Нынешний судья из простых.
- Тогда он нам не поможет.
«Не передал вель тайну Провала, - мысленно согласился со своими спутниками Горислав. – Даже если знал, не поведал. Великаны, они такие».
Он стоял над котлом, наслаждаясь аппетитным запахом каши. Есть хотелось, аж нутро сводило.
- Давай-ка, разберись с чертежами, – Светозар подтолкнул к столу и положил перед ним в свернутый в трубочку пергамент. - А я пойду, расседлаю коней.
Горислав плюхнулся на скамью, думая о том, как хорошо живется Горбулю, не обремененному обязанностями и вольному поступать, как ему заблагорассудится.
Тем временем к дому деда Крапчика стекался народ. Одним из первых прихромал старый Репеша, следом за ним подтянулись другие обитатели села. Казалось, пришли все, от мала до велика. Любопытно же было. Когда еще доведется на велитов поглазеть? Мужчины подходили, горячо и чистосердечно здоровались, крепко пожимали руки, деловито и озабоченно интересовались, что на свете делается. Сад наполнился громким и торопливым женским шепотом.
Даже не очень наблюдательный человек заметил бы, что все селяне - меж собой родичи, все одного рода-племени - круглоголовые, узколобые, низкорослые; молодежь - чуть выше родителей; мужчины - коренастые, крепко сбитые; женщины – ширококостные, полногрудые, в общем, обладающие особой притягательностью.
- Чего приперлись-то? – ворчал дед Крапчик. – Кто вас звал-то? Что вам здесь смотрины, что ли! Дайте людям с дороги отдохнуть. Расходитесь, ну!
- Я бы хотел поговорить со старейшинами и главами, - сказал Светозар достаточно громко, чтобы услышали те, кого это касалось. – Надо обсудить кое-что, но тайно.
Заявление возымело действие, отцы семейств сразу взялись за наведение порядка, приказали домочадцам, разойтись по дворам. Ведь было же сказано, что дело тайное. Своевольники отошли на дорогу и больше не приближались.
На столе одно за другим появлялись подношения от Крапчикова потомства и его многочисленной родни, всякие нехитрые съестные припасы, заготовленные для длительного хранения: квашеная капуста, тушеное мясо, кислые ягоды, моченые яблоки, орехи. Принарядившаяся Трояна выставила мед и хлеб. Откуда-то принесли еще один стол и лавки, на которых расселись старейшины и главы родов. Явился местный священник, хранитель обычаев, в расшитом золотыми бляшками облачении, надетым по случаю приезда дорогих гостей.
- В кои это веки к нам пожаловали божичи. Знать, случилось что-то.
- Да не иссякнет сила и благодать вашей земли, - ответствовал Светозар. – О том, что случилось, будем держать разговор позже.
Светозара усадили во главу стола. Хотя местным не терпелось узнать, что за дело такое «тайное», его не торопили, ведь с дороги человек, значит, голоден, поэтому мужчины затеяли спор о будущем урожае и приметах, и о тех днях, которые весь год кормят.
Горислав оказался на противоположном, дальнем конце стола, но сие обстоятельство ничуть его не расстроило, скорее наоборот, он не любил находиться в центре внимания. Яробор, сидевший по соседству, налегал на угощения, однако стоило появиться рядом Трояне, переставал жевать и смотрел на молодуху так, словно между ними был заключен некий договор. В общем, ночью его можно было не искать.
Напротив Горислава дед Крапчик радовался пиру, как только может радоваться беззубый съестному изобилию. Он мусолил моченое яблоко, когда на стол вскарабкался Горбуль, со словами:
- А я-то думал, куда все вкусное унесли.
- Не бойся, дедушка. Это наш друг, - поторопился Горислав успокоить хозяина.
- Здорово, дед! – кивнул Горбуль.
Крапчик проморгался и тряхнул бороденкой.
- Здорово, коль не шутишь.
- Горбуль, убедительная просьба, не лазай по столу, - зашипел на вестника книговед. – Не пугай людей. Чего захочешь – попроси, я тебе подам.
- Давай, его к столу гвоздиками прибьем, - предложил Яробор.
***
Стемнело. Женщины прибрали на столах. В щели меж досками воткнули защепы, зажгли лучины.
- Уважаемые мужи, - обратился Светозар к званным гостям, и гомон, не стихавший в течение всего ужина, прекратился. – Заранее прошу у вас прощение за то, что мы не сможем остаться в вашем селении. Долг нас зовет в дорогу. Оттого, как быстро мы пройдем свой Путь, зависит – ни много, ни мало – будущее всех людей. Так что, не уговаривайте нас задержаться и не обижайтесь. Новость, которую я хочу вам сообщить очень, очень плохая. Надеюсь, все то, что вы узнаете от меня, поможет вам сохранить ваши жизни. О душах своих заботьтесь сами, а не можете - путь о них печется уважаемый священнослужитель. Теперь слушайте, и не говорите, что не слышали: на землю пришло большое Зло, Зло во плоти, чудовище, названное в Священном писании - Злыда Окаянный. Уже скоро на земле может начаться война.
Народ немедля приступил к обсуждению дурной вести, причем собравшиеся заговорили все сразу.
- Сначала выслушайте! – вель повысил голос. – Я ведь потому и не стал говорить при общем собрании, чтобы мне не мешали. Потом соберете сход, все обсудите и решите, что делать. У меня и моих спутников времени мало. Завтра с восходом солнца мы покинем ваше селение. Теперь, о главном. Я расскажу вам все, что знаю о Злыдне.
- Знаем мы, про Злюху. Но как давно он явился-то? – спросил священник. Возможно, в этом глухом, забытом богами, селении только он вел счет времени, то есть отвечал за летосчисление, чтобы знать, когда пахать и сеять. – В каком году он пришел-то?
- Примерно два десятка лет назад, – ответил Светозар, ожидая, что раздадутся возгласы возмущения, упреки, однако слушатели сохраняли молчание. - Сначала, Злыда никак не проявлял себя, особо страшных злодеяний не творил, копил силы на будущее. Только с каждым годом зло расползалось по земле, преступлений совершалось все больше и больше. От рук лиходеев разных и душегубов погибло уже очень много людей. Мои родные и близкие, и Яробора, и Горислава были злодейски убиты. Каждый из нас претерпел от Злыды. Знаю, что и вас постигло несчастье – ваши земляки стали жертвами разбойников.
- Да, пропали они, - подтвердил Крапчиков сын, – но это ж близ Новогорода случилось.
- Если вы думаете, что всеобщее бедствие обойдет стороной ваши глухомани, вы ошибаетесь. Мы долго странствуем по свету и везде видим беды, чинимые Злыдой и его слугами. Ныне он осмелел. Со своими приспешниками он бродит по земле без опаски. Он может явиться под любой личиной: отрока, женщины, старика.
- А как же его узнать?
- В Писании сказано: узнаете его по делам, - напомнил жрец.
- Везде, где появляется, он сеет смерть. Но, что еще хуже, посредством колдовства он превращает людей в бездумных чудовищ.
Светозар умышлено опустил одну немаловажную деталь, что, возможно, кому-то из собравшихся придется убить своего же земляка или единокровного родича. Раньше говорил, а теперь перестал. Такое знание убавляет решимость. Пусть же неведение кого-нибудь спасет. Как не назови: «чудовище, которое было человеком» или «человек, который стал чудовищем» - чудовище, оно и есть чудовище. Как говорит Горбуль: «Хрен редьки не слаще, уголь сажи не белей».
- А правда, говорят, что Злыдень кровь пьет у людей?
- Правда. Если найдете мертвеца, бледнее бледного - верный признак того. На шее будет рана, там, где родничок жизни бьется, небольшая, но глубокая.
- О, боги пресветлые и всемилостивейшие, упасите!
- Пойду, проверю коней, - негромко сказал Яробор, поднимаясь из-за стола.
- Слыхали мы в городе про чудовищ, а то. Способ есть какой, защититься от напасти? – почтенные мужи оживились. – Скажи, что делать.
Горислав проводил Яробора взглядом и разложил перед собой Светозаровы чертежи. Хорошо бы успеть изучить их прежде, чем сморит сон. Руки уже не слушались, а ноги, будто в землю вросли, до того тяжело было их переставлять. Пойти умыться, что ль, чтоб сонливость сбить?
- Врет все Ярик. - Горбуль сидел, привалившись к плошке с остатками каши. – Пахать он пошел.
- Как пахать?
- Усердно, всю ночь напролет.
- Ты пошляк невозможный! – книговед погрозил вестнику пальцем, когда догадался, что речь идет не о сельскохозяйственных работах. Поискав глазами Трояну, которая хлопотала возле стола, и не найдя, он виновато покосился на деда Крапчика. Тот, похоже, ничего не слышал и ничего заметил. Подперев щеку кулаком, он увлеченно внимал велевым речам.
Горислав знал, что в некоторых селениях, где они останавливались на ночлег, его спутники проводили ночь с женщинами, но никогда не заставал их вместе потому, что засыпал прежде, чем полюбовницы появлялись, и просыпался, точнее, его будили, после того как молодухи удалялись, а узнавал о велевых блудах только из их разговоров между собой. В основном, делился восторгами Яробор, когда его начинало распирать от воспоминаний, Светозар же по этой части был не словоохотлив.
Беззвучно поругиваясь, он начал раскладывать на столе обрывки бумаги и куски пергаментов с чертежами местностей. От негодования у него дрожали руки. Он был крайне возмущен легкомысленным поведением Яробора, из-за которого все они могли оказаться в дурацком положении. Или хуже того! Вдруг гостеприимный хозяин, прознав про Яриково блудодейство, смертельно оскорбиться? А у него родни полсела, а другие полсела - кумовья да сватьи.
- Не беспокойся, - Горбуль, прочитал его мысли, явственно отразившиеся на его лице. – Дед все равно подложил бы внучку под кого-нибудь из вас, не под Ярика, так под Заряню. Или под тебя.
- Вот еще! – Горислав вспыхнул и склонил голову, скрывая смущение. - Сомнительная почесть.
- Ха! Будто тебе есть, с чем сравнивать, - ехидно заметил вестник.
- Не твоего ума дело! – зашипел на него книговед и, встретившись взглядом с дедом Крапчиком, уткнулся в чертежи
- Чего, сынок, темно? Плохо видно? – заботливо осведомился тот. – Сейчас я тебе еще одну щепку запалю. Ой, я бы ни в жизнь не разобрался в таких закорючках, как ни свети, - признал он, вставляя в защеп запаленную лучину.
- Благодарствую, дедушка, - произнес Горислав, не поднимая глаз.
В своем распоряжении он имел три чертежа. Пожалуй, только самый древний из них, пергамент, вырезанный - какая дикость! – из книги, содержал наиболее полные сведения о дорогах в западном краю. Плохо, что сведения эти устарели. Бережно разгладив тонкую, мятую кожу, исчерченную вдоль и поперек кривыми линиями, которые незнающий принял бы за попытку изобразить бредень, он начал изучать сеть древних дорог. Только дороги и были нарисованы - ни гор тебе, ни рек, ни лесов. Кружочки на перекрестках обозначали города, мелкая, изящная велева вязь в каждой ячейке примечания и пояснения. Карта охватывала большую часть западных земель, от предгорий Каменок и Змеиных гор на востоке до Родничковых гор на западе, и давала представление о расположении всех велевых крепостей, в том числе, Светозаровой Крайнице…
Между делом Горислав думал, что ему редко попадались чертежи поверхности земли. Вероятно, потому что люди, в своем большинстве, не любили путешествовать, жили безвылазно в тех местах, где родились, а если отправлялись в путь, то лишь до ближайшего города, на торги. К чему карта, когда каждый камушек на дороге известен? У купцов поводырем была память. А кто отваживался-таки путешествовать из любопытства, немногие, в ком просыпалось желание увидеть другие страны, брели по чужбине наугад, на свой страх и риск. Их вел язык, добрые люди указывали, куда следовать.
Такая наука, как землеведение, почему-то не получила широкого развития. Даже в главном книгохранилище было очень мало книг, содержавших карты. Очень редко их перерисовывали по заказу какого-нибудь купца. Еще реже в них вносились правки. А на земле, тем временем, все менялось - одни пути исчезали, другие появлялись.
На пергаменте участок с Провалом, ограниченный дорогами, напоминал длинный лепесток, пересеченный одной черточкой.
- От середины… в донные земли, - прочитал Горислав. Он не сразу понял суть примечания, потер виски, стараясь сосредоточиться. Через усилие ему удалось ухватить мысль.
Ну, конечно! Слово, которое на камне-указателе он прочел как «дно», на самом деле, следовало понимать как «долина на дне» или «низинный предел», для обозначения этого места в языке полубогов существовало отдельное слово: «Тибендол». Оно встречалось Гориславу лишь два раза: в первый, как одно из мест, откуда силы Добра и Света отправились на Великую битву; во второй, в «Были», в перечне древних владений велей. На камне-указателе не хватало двух знаков. Резчик, делавший надпись, выполнил работу недобросовестно, что затрудняло толкование, но это был тот случай, когда из-за отсутствия пары знаков общий смысл ничуть не менялся. «Дно» – оно и есть дно.
- Середина – это село Середка, - стал рассуждать он вслух. - Далее. Близ Края… Краешки какие-то. Язык… мост.
- Ну, да! – голос деда Крапчика, заставил его вздрогнуть.
Подавшись вперед, старичок внимательно рассматривал велев пергамент и, пожевывая губу, хмурился с крайне озабоченным видом, будто он увидел нечто важное.
- Что «да»? – Горислав вопросительно поднял брови
- Краёныши - мы. И дед был Краёнышем, и прадед был Краёнышем.
- Про родовое имя, понятно. Что такое Краёныши?
- Место, где жили мои предки! – гордо ответил Крапчик. - Я же говорил, род наш неместный. Дед моего деда привел сюда, в Середку, все свое семейство. Ведь нас почему Краёнышами кличут? Потому что предки наши у самого Провала жили, в Краенке.
- Что там за «язык»?
- А! Так это, верно, Велитов Язык. Скала такая. Издали точно, как язык. С одной стороны - ровная, гладкая, в основании – широкая, и к верху – все тоньше и тоньше… Наклонена слегка.
- В сторону Провала?
- Куда ж еще! А издали кажется, что гора хочет небо лизнуть.
- А мост… то есть, призрак моста… Он рядом с Велевым Языком начинается?
Крапчик поморщился, закрыл один глаз, вроде как прикидывая что-то в уме, и пошлепал губами.
- Рядом-то он рядом, только… нигде не начинается. И никуда не ведет. У радуги, и той, есть начало и конец. А мост ни на что не опирается, висит себе и висит.
Последние слова деда Крапчика потонули в шуме, поднявшимся во время обсуждения способов борьбы с чудовищами. Забыв о степенности, мужики стали расспрашивать веля о том, как в других краях справляются с напастью. Светозар, сохраняя спокойствие, отвечал сдержано и кратко. На все у него имелся заготовленный ответ. Не впервой ему было перед народом выступать. Раньше он запинался, слова нужные подбирал, а теперь говорил будто пел, ровно и складно, и за душу брало.
Горислав знал заранее, как люди откликнутся на сообщение о черном воинстве, ведь подобные заседания стали неотъемлемой частью путешествия, превратились почти в обрядовое действие. Зови – не зови, а народ все равно соберется, по случаю прибытия в селение божичей. Хозяйское благорасположение как не заметить? Никак нельзя обижать! И свою благосклонность проявить тоже надобно.
Первое время Горислав, покидая очередное гостеприимное селение, чувствовал вину, будто бросал людей на произвол судьбы, из-за чего сильно переживал, а потом понял, что не в его силах всем помочь. И чем чаще об этом думал, тем более спокойно стал относиться к расставаниям с дорожными знакомцами. Сердце грубело, что ли?
Он на собственной шкуре испытал, каково это – родиться великаном, что значит, быть постоянно на виду. Подбирать такие слова, которые толкуются однозначно, не двояко, и не иметь права на ошибку. Упаси Ма, сколько ответственности! Прежде, желая принять участие в судьбах простых людей, беззащитных перед настоящим Злом, он старался объяснить им суть явления, горячо спорил, что-то доказывал. Теперь же взирал на происходящее как бы со стороны. Никто ни о чем его не спрашивал, он молчал. Отнюдь не из-за того, что проникся ощущением своей избранности. Просто привык. И очень устал, во-первых, по-человечески, во-вторых, от внимания и почестей, кои повсеместно оказывали ему, как благородному.
Между тем местные принялись обсуждать, как лучше забивать чудовищ. Глаза горят, бороды топорщатся, брызги изо рта во все стороны летят, кулаки сжимаются. Мол, грудью поляжем, а не позволим врагу заклятому топтать родную землю. Правда на нашей стороне! Что, мы с какой-то нечистью не справимся? Чудовища, поди, не страшнее медведя-шатуна или зубра-подранка. Ямы выкопаем, да колья на дно, и будем туда богомерзких тварей загонять. Рогатинами их да дубинками. И надобно будет кузнецу заказать наконечники для копий…
- Словами тудыть-сюдыть, а, станется, что делами - никудыть, - ерничал Горбуль, по свойственному ему обычаю. Хорошо, что мужики не слышали.
Горислав хотел смахнуть вестника со стола, а то ведь начнет мысль развивать: «все люди такие, а мы сякие», в том смысле, что умней других, - но тот ухватившись своими цепкими лапками за его рукав, заверещал:
- Я больше не буду! За правду не казнят!
- Впредь держи свою правду при себе! – книговед ткнул кулаком в его клюв, хотя, в общем, был согласен с ним.
На словах-то все просто, а как до дела дойдет, так опустятся руки. Люди, особенно, охотники или стражи – те, кто умеет обращаться с оружием, - никогда не видевшие чудовищ, почему-то думают, что легко справятся с ними. В действительности же, все будет гораздо сложнее. Действительность убивает…
Что может быть хуже, чем недооценить врага или переоценить свои силы? Убежденность для воина – еще более опасный враг, нежели неуверенность. Загаданное на будущее – самообман, из-за которого в назначенный срок душа окажется ввергнута в смятение.
Горислав встретил вопросительный взгляд Светозара и догадался, чего тот ждет. Кто бы мог подумать, что божич, безупречный и невозмутимый Светозар, нуждается в одобрении! Книговед кивнул велю, мол, все правильно. Мы сделали, все что могли для этих людей.
Лишь бы их праведная ярость не уступила место страху при виде чудовищ. Лишь бы в противостоянии Злу они не утратили веру в Добро…
- Эй, почтенный, когда Злюху-то ждать с его черным воинством?
- Что наметили да задумали делать - делайте сразу, - ответствовал Светозар. - Считайте, что времени в запасе у вас нет.