Свет далекой звезды / Distant accendit Astrum (ИЛР)

 » Глава №3 часть 1

Кортеж находился в дороге третий день. Погода, к счастью, поездке благоволила - стояло безветрие. Легкий морозец, сковавший после Рождества землю, приносил только благо, не позволяя снегу раскиснуть, превратив накатанный тракт в непролазное болото.
Двигались на юго-запад. В полдень второго дня, миновав местечко Глубокое, по приказу Высоцкого отряд свернул с большака на узкую и плохо наезженную дорогу.
- Так короче, - объяснил он недоверчиво хмурившемуся десятнику Епифану, возглавлявшему охрану княжеской наперсницы. – Верст на тридцать срежем путь до Вильно.
- Отчего ж купеческие караваны и прочие ездеют по тракту, коль сюдою короче?
- Потому что дорога глухая, через леса. Ни шинков, ни постоялых дворов, ни городов нет. Есть, вестимо, деревеньки, но их мало.
Недоверие и подозрительность московитов к литвинам витали в воздухе с той самой минуты, когда их совместный отряд оставил пределы Полоцка. Русские держались особняком, ехали молча, позади саней. Литвины двигались впереди, не обращая внимания на косые взгляды ратников. И часа не проходило, чтобы кто-нибудь из них не доставал из седельной сумки баклажку и прикладывался к горлышку, а затем изрядно захмелев, горланил на все горло песни.
- Гэй, мы едзем, едзем, едзем! Ды далёка не заедзем! Завитаем у шынок да любай крали пад бачок!
- Ахти, Господи! Пресвятая Богородица! И чтой-то твориться на свете? – Палаша не переставала удивляться количеству выпитого литвинами за эти пару дней. – У нас хмельного мужика днем с огнем не сыщешь, а коль и нахлебается кто, так пару раз в году, да и то по великим праздникам. А энти черти сивуху хлещут, что водицу ключевую кажный божий день. Как токма с седел не падают? А рожи-то, рожи! Чисто тати с большака. Такие глотку перережут и глазом не мигнут.
- Ой, Палашка, угомонись, - отвечала Авдотья. - Чего мелешь-то? Люди, как люди. И с саней выбраться помогут, ручку подадут, как боярыням, и до дверей проводят, и лучшее местечко у огня займут. Разве ж от наших такого обихода дождесся?
- Ей, ей, тетеха. Растаяла. Другой день уж глаз не сводишь с рудого хлопца, что рядом со шляхтичем скачет. Будто я не вижу. Ручку он ей, вишь ли, подал, до дверей провел. Фу! Срамота. Може как раз энтой самой рученькой рудой литвин всадил секиру твоему братцу промеж глаз под Торжком? Не думала об том?
- Злая ты, Палашка.
- А ты дура. Гляди, накличешь беду на голову, до Вильно доехать не успеешь, как литвины подол задерут. Они до этого дела больно справные. На первом же привале сграбастают и под сосонку.

К счастью для легкомысленной Авдотьи, привалы делались редко, а вот сосен в округе как раз хватало. Вдоль дороги с двух сторон глухой стеной тянулся тёмный лес. Потрескивали на морозе сучья, косматые лапы, прогнувшиеся под тяжестью снега, покачивались, как опахала. Острые верхушки старых деревьев, подобно шпилям готических соборов, подпирали низкое серое небо. От напоенного морозной свежестью и духом хвои воздуха кружилась голова.

Настасья почти не слушала перебранку девок, пребывая который день в непривычном и взволнованном состоянии, когда ничего в этом мире не имеет значения, кроме человека, ехавшего верхом впереди ее саней. Она буквально жила в ожидании редких мгновений, когда он, осадив коня и поравнявшись с бортиками, спрашивал, не надо ли чего «панне». Тогда "панна" млела, краснела, бледнела, запиналась, не зная, что ответить, потому что хотела только одного - чтобы Высоцкий как можно дольше оставался рядом с возком.
- Пусть пан расскажет что-нибудь.
- И что же мне рассказать, чтобы панночка не заскучала? Я воин, а не придворный хлыщ, и не умею изысканно выражаться. Боюсь панне Настасье не угодить.
- А поведай нам, ясновельможный, где бывал и что видел, - просила бойкая Авдотья. - Поди, не всю жисть сиднем-то в Литве просидел? Вона, платья немецкие, и держишься, пан, будто посланцы иноземные, что к нашему князю едут челом бить.
Дунька кокетливо хлопала глазами, шляхтич смеялся, а у Настасьи в такие мгновения сердце рвалось на части от ревности. Ну почему она не могла быть смелой, как ее служанка? Стоило увидеть Людвига, и все мысли и слова, что заранее готовила, испарялись в голове, сердце начинало стучать с удвоенной силой и нападала странная робость. И ей не оставалось ничего, кроме как тихо сидеть в санях, украдкой любуясь почти идеальными чертами мужского лица, слушая то, что Людвиг говорит.
- Мне довело побывать много где. Служил при дворе князя Острожского, два года учился в Кракове в университете, затем мой родич Флориан взял меня с посольством нашего великого князя в Рим. Ах, что это за город! Видели бы вы его. Потом судьба занесла меня ко двору императора Максимилиана, после - курфюрста Саксонского... Да уж, поколесил я по свету.
Авдотья восхищенно качала головой.
- И где, пан, лучше? На Немеччине али в польском королевстве?
- Везде хорошо, но, как известно, дома лучше, - снисходительно улыбался Высоцкий и на щеках его появлялись две игривые ямочки.
На самом деле он оказался прекрасным рассказчиком, тем самым опровергая собственные слова о косноязычии. Московитки с удовольствием внимали приятному голосу, и им не верилось, что где-то есть земля, никогда не знавшая снега, в каменных руинах лежат древние города, мастера из белого мрамора создают статуи людей, которые выглядят, как живые… Высоцкий сыпал шутками, расточал, неизбалованным вниманием девицам, комплименты, и постепенно во власть его обаяния попала даже мнительная Пелагея. Что до Авдотьи, та забыв о боярышне, вовсю заигрывала с литвином, пока не получила от товарки локтем под ребра.
- Совсем нету совести? - Зашипела ей на ухо Палаша. - Пущай токма Даниловна хоть слезинку обронит, я из тебя на первой же остановке душу вытрясу.
- А что я-то? - попробовала возмущаться девка, но прикусила язык, увидев перед носом увесистый кулак подруги.

Тем же днем на дороге им встретился большой купеческий обоз. Звучала родная речь. Высунувшись из-под навеса, Настасья с откровенной радостью разглядывала привычные глазу мурмолки, шубы, длинные бороды.
- Епифан, спроси, чьих будут, - обратилась она к десятнику.
Обоз стал. Из саней вышли мужики.
- Рязанские(1) мы! Гости. Из Вильно едем, везем меха.
Настасья, обе девки и ратники наперебой засыпали купцов вопросами.
- Давно княжна в столицу въехала? Скоро ли венчание? Как литвины приняли Елену Ивановну?
- Недели две, как поезд московитов в Вильно. А шума-то было, шума! Считай, полдержавы в город съехалось поглядеть на невесту: литовские и польские бояры, шляхта, бискупы, иноземные послы, татары служилые, жиды, прусы(2). Всем миром дочь Ивана Грозного встречали.
От расстройства Настасья едва не плакала. Она пропустила самое интересное: встречу жениха и невесты.
- Как князь невесту принял?
- Дык добра, с почестями. Приглянулась она, видать, Александру. Дюже пригожая.

Купец не лукавил, Елена Ивановна в ту пору, действительно, вызвала искреннее восхищение у жениха, польско-литовской знати и простого люда, но красота невесты оказалась всего лишь приятным дополнением к брачному союзу, являвшемуся залогом выполнения договоренностей между властителями враждующих держав. Литовский князь, желавший мира с Московией, обвенчался бы с княжной, даже будь та рябой или носатой, поскольку, кроме мирного договора, старшая дочь Ивана Васильевича и Софьи Палеолог принесла в качестве приданного будущему супругу земли в верховьях Оки, города Вязьму, Дорогобуж и прочие, более мелкие, смоленские поселения. Брак был взаимовыгоден для обоих сторон. Александр получал передышку после двухлетней неудачной войны и слабую, но, все-таки, надежду защитить княжество от нападок Ивана III. А Великий князь московский рассчитывал укрепить влияние православной церкви в литовских землях и со временем подчинить их себе, делая ставку на православных магнатов и духовенство, которые должны были в будущем поддержать государыню-единоверку.

Выяснив все, что ее интересовало, Настасья со служанками вскоре вернулись в сани. У купеческих возков, правда, еще какое-то время оставались пара ратников и Епифан, тихо толковавшие с головой обоза и изредка косившиеся на собравшихся поотдаль литвинов, но вскоре и они уселись в седла. Рязанцы разошлись по возкам, на прощание помахав московитам шапками, и два поезда разъехались.
Снова зашуршали полозья, впереди упряжки темным клином поплыл за горизонт зимний лес. Висела тишина, которую нарушали только звуки, гремевших под дышлом, бубенчиков, звяканье уздечек, лошадиные храпы и глухой стук копыт. Пряча лицо от мороза в пушистом воротнике, Настасья смотрела на мелькавшие перед глазами спины литвинов. Странно, но пахолики шляхтича больше не пели, не разговаривали, а сам он скакал во главе отряда и ни разу, до самого до вечера, не приблизился к саням.

Садилось солнце. Пурпуром и золотом подыхало небо на горизонте. На снегу ложились длинные голубоватые тени - первые прикосновения ранних зимних сумерек. С севера по бледному небу гнало свинцовые тучи, обещавшие снегопад. Вскоре, действительно, подул студеный ветер, над дорогой повисла сизая мгла и упали первые снежинки. Их количество стремительно нарастало, пока не превратилось в густую белую завесу, за которой дальше вытянутой руки не возможно было что-либо увидеть.
Тесно прижавшись друг к другу под навесом, укрытые по плечи толстым меховым пологом, девушки молча следили за маячившими впереди мутными пятнами спинами скачущих всадников.
- Пан Людвиг, скоро на ночлег станем? - закричала Настасья, признав по лохматой волчьей шубе Высоцкого, который, мелькнув возле саней на черном аргамаке, подъехал к Епифану. Он что-то коротко бросил десятнику, а потом, развернув коня, догнал упряжку.
- Недалеко есть усадьба. Там и заночуем, - стараясь перекричать ветер, объявил он.
Настасья высунулась из-под навеса, приложив козырьком руку к глазам, защищаясь от лепившего снега, вгляделась в румяное от холода, без тени усталости, лицо шляхтича.
- До Вильно далеко ли осталось?
- Нет. Если дорогу за ночь не заметет, завтра к полудню въедем в город. Панна замерзла?
- Чуть-чуть.
Настасья смущенно опустила голову, не выдержав пристального взгляда зеленых кошачьих глаз Высоцкого.
После длительного вынужденного сидения в санях ее ноги и руки потеряли чувствительность, от холода даже уже не спасал теплый полог. Высоцкий свистнул, приказывая вознице остановиться. Когда упряжка стала, к удивленной Настасье, не понявшей, к чему это, сверху протянулась рука в кожаной перчатке.
- Прошу!
Ее глаза испуганно округлились. Он хочет, чтобы она перебралась к нему на коня? Настасья покрутила головой, но не дожидаясь ее согласия, Высоцкий склонился в седле, подхватил девочку подмышки и легко, точно она ничего не весила, перенес из санок на лошадь.
- Ай! Ай! Ошалел пан разве? Так ведь и голову не долго свернуть! - Завопила не своим голосом Палаша, наблюдая за происходящим.
Настасью, слегка оглушенную полетом, усадили на луку и тотчас закрутили в полы широкой шубы.
Удар шпор, и конь помчался вперед. В лицо ей бил плотный поток воздуха вперемешку со снегом, опьяняя. Зажмурившись, сидя в неудобной позе и боясь пошевелится в плену руки, крепко обнимавшей ее за поясницу, она с ужасом и одновременным восторгом чувствовала на виске дыхание Людвига, казалось, даже слышала сквозь слои ткани учащенные удары его сердца.
- Панна согрелась?
Она кивнула. Действительно, согрелась, стало даже жарко. Послужило ли тому ее волнение от близости молодого мужчины или тепло, разгоряченного бегом, коня, она не знала. Главное, было хорошо. Настолько, что хотелось кричать и плакать от счастья, как пару дней назад в монастырском саду. Она опять получила подарок, оставшись с Ним наедине без противного, отвлекающего от нее внимание, стрекота Дуньки и неодобрительных взглядов Палаши.

- Вот и хорошо, - звучал за спиной голос. - Вскоре доберемся до настоящего тепла, а пока панне еще немного придется потерпеть.
- Чья вотчина, куда мы едем? - робко поинтересовалась Настасья.
- Знакомого шляхтича. Думаю, хозяина дома нет. Наверняка, подался в Вильно поглазеть на невесту князя, как и все. Но ключница в приюте не откажет, устроит на ночлег, как если бы был сам хозяин. - Людвиг задумался, рука, обнимавшая девичий стан, вдруг напряглась, крепче прижимая Настасью к себе. Охрипшим голосом он спросил: - Будет ли прекрасная панна обо мне вспоминать, когда мы завтра расстанемся?
- Разве пана можно забыть?
Сердце защемило от тоски, когда она неожиданно поняла, как мало осталось времени до этого самого "завтра". Ночь и полдня. И тогда, возможно, она никогда не увидит Людвига. Ее ждет новая, немного пугающая, жизнь при дворе литовского князя, много неизведанного и, наверное, интересного, а потом она вернется домой, в Москву, под отчий кров. Будет свадьба, она станет мужней женой. Все, как положено, как у всех. Только в той жизни не будет Его.
Она почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза и ее пронизывает лютый холод.
- Я сделаю всё, чтобы маленькая чаровница никогда обо мне не забывала.
Настасья повернула голову, чтобы разглядеть в темноте лицо Высоцкого, но вместо этого ее губы встретились с его губами. Он запрокинул ей голову и, прижав к своему плечу, поцеловал - сначала нежно, потом со стремительно нарастающей страстью, заставившей ее прижаться к нему, как к своему единственному спасению в минуту тоски. Она не замечала ни мороза, жалящего кожу, ни ветра, что бросал в лицо колючие снежинки, - ведь на душе опять, как никогда, стало тепло. В темном, качающемся мире его рот раздвинул ее дрожащие уста, под кожей побежал огонь, будя уже знакомые ощущения смятения и восторга, и к собственному стыду она поняла, что тоже его целует.

Неизвестно, сколько продолжалось бы это безумие, если бы упряжка не поравнялась с аргамаком. Оторвавшись он Настасьи, Людвиг бережно пересадил ее назад.
Зарывшись под полог в угол скамьи, она невидящим взглядом уставилась в черноту ненастья. Авдотья спала, но Пелагея тут же накинулась с упреками.
- Даниловна, не мое, вестимо, дело, однако скажу: остереглась бы ты литвину позволять руки распускать. С него, как с гуся вода, а ты, помяни мое слово, в Вильно от боярыни Федотовой наплачесся, когда слухи дойдут, что ты при всех на кони со шляхтичем каталась. Навряд ли такое по душе пришлось бы ейному сынку.
- И что худого в том? Пан Людвиг настоящий рыцарь. У него нет плохого на уме, - глухо отозвалась Настасья, еще находясь во власти пережитых эмоций. Она поблагодарила в душе темноту, не позволившую Палаше ничего увидеть.
- Рыцар он може и настоящий, токма когда дело доходит до нашего племени, все мужики одинаковые свиньи.
- Совсем нет. Другие может быть... не знаю. А он не такой.
Девка на скамье подскочила от досады, всплеснув руками:
- Да какой - не такой-то? Нешта ты, голубушка, в жизни мужиков много видала, шоб судить, какие они. У тя, Даниловна, еще молоко на губах не обсохло, вот что. Вспомни-ка сама, как Дунька шляхтичу глазки строила, а он и рад был. Понятное дело, красавец, каких поискать, да только такие, как он - ветрогоны и бабьи прихвостни, за кажным подолом вьются. Прошу, остерегись.
- Пустое. Завтра в Вильно будем. Не увижу я больше шляхтича...
Палаша замолчала, внимательно глядя на Настасью, затем легко тронула за плечо.
- Даниловна, никак плачешь? Вот те раз. Из-за него, что ль?
- Нет, - покачала головой девочка, вытирая мокрые от слез глаза. - Просто снег тает... Холодно. И... и я домой хочу, в Москву.

К усадьбе, о которой говорил Высоцкий, добрались ночью. Снег валил и валил. Уставшие кони еле шли, факелы гасли, их тут же задувало ветром. Но вскоре в кромешной тьме послышался собачий лай.
___________________________________

Наденька,СПАСИБО!!!
Побежала читать!
___________________________________

Надя, привет!!!
С удовольствием читаю твой новый роман! Сразу видно, что тебя посетило вдохновение Читается с большим интересом, сразу представляешь и события, и ГГероев, и Федотиху и других персонажей
Пролог шикарный В какой он части романа?
По главе: Да уж, неуемное жизнелюбие Насти, по моему, на что то с подвигло Людвига Да и совет Епифана, боюсь, опоздал. Да и была ли у них возможность сбежать?
Несовсем мне понятно положение Людвига в его семье Наверное это еще впереди?

С нетерпением, жду продолжение

Лариса, жду твоих коментов!



igera писала:



Не мудрено, что не поняла. Я об этом еще не писала, только легкий намек дала, если кто внимательно читал.

Скажу только, чтоб не терять нити интриги, что Людвиг - всего лишь пасынок в семье Высоцкого. Кровным родством с ним не связан, и знает об этом прекрасно
___________________________________

Так точно знает! Словно, коршун всевидящий .



Ой, и каким же образом они смогут удрать от Людвига? Пешком? Ведь не глухой же он. Услышит , как от него бегут, будет ещё хуже!
Что-то я уже переживаю. А то, что Людвиг в глаза Настасье не смотрит совсем смущает, ведь задумал же что-то нехорошее, паршивец! И все об этом догадываются!
___________________________________

lorka писала:



Если удирать, то конечно, когда все спать будут, и на лошадях. Но мне кажется, что ничего у них не получится. Об этом пишу уже в следующей части главы
___________________________________

Надя, леди, привет!

Этот Людвиг лицом хоть и пригож, только вот мысли, бродящие в его голове, вызывают большие опасения



Видно, слава у него недобрая? Боятся его?

Странно Людвиг себя ведет - внимания боярышни привлечь не пытается, разговором не занимает, о себе не рассказывает, не старается расположить к себе. Так бы поступил любой порядочный мужчина, желающий добиться внимания понравившейся ему девушки. А тут такое чувство возникает, будто он считает, что она уже в его руках и никуда не денется, так что незачем и реверансы разводить. Неспроста он другой дорогой поехал, завез её в какое-то поместье. И что-то подозрительно доволен... Ой, не нравится мне всё это.
Что-то я сомневаюсь, что побег удастся.



Вроде он байстрюк)))
___________________________________

О, Надя, ты может нас с праздниками поздравишь?(в смысле новой главой )
___________________________________

Ксюша, привет!

xiomara писала:



Увы, все гораздо проще. Все дело в том, что он для местных свой, такой же литвин, как и они, а Настасья с ее людьми - чужаки, враги. Поэтому лишь угождали, чтоб своего не обидеть.



Наверное, Людвиг, стремясь достигнуть намеченной цели, не хочет привязываться к девушке. Чувства в его делах - только помеха. Что если влюбится? Так ведь и слабину можно дать! Настасья, конечно, ему нравится, но от любви к ней он еще очень далек.



Так и есть





Об остальном его происхождении -- после!
___________________________________

Лора, пока не знаю, когда допишу! Может завтра, а может после завтра
___________________________________

Надя, девчата, всем привет!

Прочитала ещё утром, отписываюсь только сейчас!
Надя, такой восторг...! Ты знаешь, я уже говорила, но повторюсь - очень мне нравится язык. У тебя стилизовано всё под то время, да ещё и с пояснениями (некоторые слова мне понятны, а некоторые и правда не очень) - спасибо за то, что разъясняешь неразумным, не приходится лезть в Гугл, а то я обычно туда сразу бегу, когда чего-то не понимаю...

Надя, чем больше я читаю, тем больше увлекаюсь! Знаешь, ещё провожу параллели с прологом, время от времени перечитываю его (уже 3 раза на данный момент перечитала), иногда в памяти прокручиваю события первых страниц, когда читаю... Прямо в предвкушении, ох как в предвкушении! У тебя вышел роман прямо как я люблю, 50% истории и 50% любоффф... Очень понравилось, как ты описывала Людвига, как он касался её руки и не смотрел в глаза... Так здорово, у меня прям сердце замирало!
Спасибо большое тебе и за новую главу и за такое интересное произведение!
Я вот так чувствую, Анастасия у нас девушка с головой, на хорошенькое личико Людвига не купится так запросто!
Или купится? Поглядим!
___________________________________

Ириша, привет!

Рада, что тебе понравилась часть главы!

Irenie писала:



Он ей нравится, и даже очень сильно, но семена сомнения уже посеяны, и она начнет замечать разные мелочи, на которые раньше не обращала внимания. Но, как говорится: умная мысля приходит опосля. Вот и к Насте прозрение придет поздно, когда ничего уже не возможно будет предпринять. Это я так, забегая наперед.
___________________________________

С Днём Победы!!

_________________

Ну, так это скоро! Спасибо, солнце!
___________________________________

 » Глава №3 (часть 2)

Запел рог. После паузы, когда зов пришлых остался без ответа, в ворота нетерпеливо забарабанили.
- Отворяйте, сукины дети! Вымерли, что ли?
- Кто идет? - наконец, донеслось из-за тына. – Кого черт принес в такую пору?
- Святой Георгий и Русь! - сказали обычный клич воинов этой земли. - Пан Высоцкий, хорунжий лидский, пожаловали с почетом.
- Зараз, - ответил все тот же голос.

С внутренней стороны ворот громыхнул запор, створки заскрипели, и кавалькада въехала в разверстое жерло темного двора. Вскоре замелькали факелы, в окнах жилища вспыхнули желтые огоньки, из служб появились заспанные слуги и майдан перед домом наполнился шумом и толкотней.

Сидевшие в санях девушки настороженно осматривались. Они видели не усадьбу, а скорее громадный сарай с узкими, как бойницы, окнами. Одна половина его была сложена из камней, другая – из огромных дубовых кряжей. Клети для слуг, ратников, кладовые, амбары, конюшни непосредственно примыкали к хозяйскому жилью, вместе составляя беспорядочное нагромождение неказистых и убогих строений с низкими соломенными стрехами. Если бы не горящие светом окна, с трудом можно было бы представить, что здесь обитают люди. Перед домом торчал колодезный журавль, ближе к мощным воротам, тоже сложенным из кряжей, возвышался позорный столб, гремевший на ветру железными цепями. Все в усадьбе - от тына в четыре человеческих роста до глубокого рва за ним - предназначалось не для красоты и удобства, а для отражения набегов и нападений.

Челядь, явившаяся встречать гостей, больше смахивала на разбойников, чем на дворню. Огромные, размером с телков, лохматые псы, остервенело лая, рвались с привязей, казалось, готовые вот-вот сорваться и растерзать в клочья приезжих.
- Ой, мамочки! - испуганно заговорила Авдотья, обводя взглядом усадьбу. - И занесло ж нас сюды лихо. Как по мне, лепше стали бы в корчме или в лесу, а тут берлога татей, не иначе.
- Не нагоняй страху, - осекла подругу Палаша. Ей тоже не нравилось место ночлега, куда привел их ныне шляхтич, но, будучи сдержанной, предпочитала об этом молчать. - Не хоромы, вестимо, но лучше, чем в метель под небом куковать.

На порог из сеней вышла статная женщина в годах, в овчинном кожухе, в куньей шапке поверх белой намитки. Поклонившись гостям, она окриками начала раздавать приказы. Пахолики Высоцкого шутливо переговаривались с ней. Было видно, что в усадьбе они не в первый раз и хорошо знают пани, а она знакома с ними.

Немного погодя к саням подошел Епифан. Ладонь он держал на висевшем на шнурах у пояса коротком дорожном мече. Окинув взглядом Настасью, девок, кивком головы десятник велел Пелагее покинуть упряжку, оттащил ее за локоть в сторону, тихо заговорил:
- Вот что... Ешьте, грейтесь, но спать ложиться не надобно. Нынче ночью уедем.
- Шутишь? - недоверчиво уставилась на него девка. - В такую погоду добрый хозяин и собаку во двор не выгонит.
Епифан косился на толпившихся неподалеку литвинов.
- Допрежь не говорил, чтоб зря не стращать, только... - у него вырвался тяжелый вздох. - Ох, чует моя душа, завел нас шляхтич, как леший, бог весть куда и неведомо, что у него на уме. Раньше-то все на закат ехали, а нынче днем я приметил, что солнце сместилось на полдень. После, когда обоз встретили, спросил у купца, далеко ли до Вильно, а тот мне в ответ, мол, перепутье на стольный град вы давно миновали, и дорога эта на Лидский замок.
- Вот те бабушка и юрьев день! - всплеснула ладонями Палаша.
- Цыц! Виду не подавай. И Дуньке с боярышней ни полслова, кабы не разболтали. Но держись наготове.
- Дядька Епифан, отпустят ли, черти?
Со страху у Палаши в горле пересохло.
- Выберемся. Мне и не в таких переделках доводилось бывать. Три бабы и шесть воинов, понятно, не велика рать. И ежели коснется, надёжи, что я с горсткой своих людей одолею литвинов в открытую, никакой. Тут хитрость нужна, Палашка. Надобно таиться и ждать случая, а после ударить первыми. Токма так, иначе дело - труба. Ты жди, девонька. Я за вами приду.
Он ободряюще пожал плечо перепугавшейся девицы. Заметив, что на него смотрят с крыльца пара пахоликов, круто развернулся и зашагал к коновязи, где стояли остальные княжеские ратники.

Время шло, метель усиливалась, и Настасье начало казаться, что о ней забыли. Никто на нее не обращал внимания, не торопился приглашать в дом. Сидя в санях возле молчаливых девок, она украдкой поглядывала по сторонам, мечтая поскорее оказаться в тепле. Но она ошибалась. Именно в эти мгновения за ней наблюдали две пары глаз. Высоцкий и женщина в куньей шапочке, стояли в тени одной из хозяйственных построек и негромко переговаривались.
- Красива, что правда, то правда. Но зачем ты ее привез сюда? Она накличет на наши головы беду. Наперсница княжны не иголка, скоро ее начнут искать.
- Ты рАгана(1), Бирута. Вот и сделай так, чтобы ее не нашли.
- А потом? - прозвучал встревоженный голос. - Что будет потом?
- Это мое дело.
- Очередная прихоть, пан Людвиг?
- Можно и так сказать.
Женщина покорно склонила голову.
- Я помогу. Сделаю, как прикажешь, господин. Но все равно, ты совершаешь ошибку. Боги мне сказали…
- Оставь богов в покое, - раздраженно фыркнул Высоцкий. - Это мой единственный шанс. - И подтолкнул собеседницу под локоть во двор. - Идем, гостьи заждались. Им не терпится воспользоваться нашим "гостеприимством".

Настасья радостно заулыбалась, когда в круг света горящих во дворе факелов ступила рослая фигура шляхтича. Он быстрыми шагами пересекал майдан, приближаясь к саням. Следом, не отставая, шла та самая женщина в намитке и куньей шапке.
- Прошу простить за то, что заставил ждать на ветру, - протянув руку, он помог боярышне выбраться из упряжки. Служанки вышли следом. Другой свободной рукой он указал на стоявшую вблизи него спутницу. - Это Бирута, ключница. Она покажет панне ее покои.
Бирута, которой, наверное, перевалило на пятый десяток, но пока умудрявшаяся сохранить на лице следы былой красоты, с достоинством поклонилась Настасье в ноги. В ней не чувствовалось холопского раболепия: надменное выражение лица и уверенные жесты говорили о том, что эта особа скорее полновластная хозяйка в усадьбе, нежели господская служка. Ревнивый взгляд серых глаз оценивающе пробежался по московитке. Вблизи она показалась ключнице даже красивее, чем издали. Ангел! Миниатюрное, изящное создание в роскошных мехах. Такие женщины рождаются раз в столетие. По их вине происходят войны и рушатся цивилизации. Может и правы знатные московиты, что держат своих жен и дочерей взаперти. Меньше соблазнов. И тем удивительнее, что грозный боярин, отец девушки, выпустил это теремное сокровище в мир, не боясь, что красота и завидное приданное дщери вдали от дома окажутся легкой добычей мерзавцев и авантюристов всех мастей.
- Добро пожаловать в Черные Воды! - вымолвила женщина грудным голосом с сильным акцентом, выдававшим в ней жительницу Жмуди. - Следуйте за мной.

Внутреннее убранство жилища, к удивлению гостий, не соответствовало его убогому внешнему виду. Настасья даже тихо ахнула, когда они вошли в просторные сени, стены которых были сплошь увешаны доспехами, оружием и шкурами диких зверей. В огромном очаге пылали бревна, и в ярком свете огня были хорошо видны богатые сбруи, сверкающие латы, кольчуги с золочеными пряжками, московитские и польские шлемы. На противоположной стене висели на скобах мечи и щиты, большинство из которых давно вышло из употребления. Отсветы пламени мягко играли на начищенных до зеркального блеска лезвиях кинжалов, чеканов, секир, а ниже, вдоль сруба, сидя на обручах, дремали в клобучках охотничьи соколы и ястребы. По углам сеней висели связки лисьих и волчьих шкур. Очевидно, хозяин двора всерьез увлекался охотой.
- Идемте, панны, дальше, - позвала Бирута, заметив, что девушки застыли среди комнаты с разинутыми ртами.
Гостьи прошли в следующий, еще больший покой - гридню. И здесь под большим колпаком в очаге гудел огонь. Бревенчатые стены украшали вышитые полотнища и тканые ковры. Посередке стоял на крестовинах длинный стол, сколоченный из простых досок, заваленный серебряно, оловянной и глиняной посудой, кубками, тарелями, медными кувшинами. Вдоль стен располагались столы поменьше, кофры, тяжелые и длинные резные сундуки, они же лавки. Глинобитный пол устилал слой соломы и медвежьи шкуры. Тенями скользили молчаливые холопки, нося из кладовых бурдюки с вином, вяленые окороки, посудины с холодной снедью, что удалось собрать в доме для гостей в столь поздний час.
Не оглядываясь, ключница повела девиц дальше, пока не стала у низкой запертой двери. Звякнув связкой ключей, она отперла замок, и, распахнув дверь настежь, отошла в сторону, пропуская московиток вперед.
- Входите.
В покое царили темнота и холод. Настасья сделала пару нерешительных шагов и замерла, боясь в потемках обо что-нибудь споткнуться. За ее спиной зачиркало огниво и вскоре на стене воспламенилась одинокая лучина, осветив узкое длинное помещение, убранное, уже ставшими привычными для глаз, медвежьими шкурами. По сравнению с остальным домом, оно выглядело бедно. Над очагом висела всего одна пара скрещенных мечей, колпак камина украшало изображение герба. У маленького оконца стоял сундук с горбатой крышкой и две скамеечки. Но основную часть, и без того тесного, покоя занимало громоздкое прямоугольное сооружение из дерева и ткани – кровать.
Вслед за ключницей слуги внесли дорожные кофры боярышни. Сняв верхнюю одежду и передав ее служанке, Бирута отдала несколько приказов и в считанные минуты в очаге загорелся огонь, на кровати сменили простыни, сенные девушки подали миски с едой. Домашняя работа проделывалась быстро и слажено, но гостьям показалось немного странным, что суета челяди происходила в полном молчании и с минимальным шумом, точно в доме стоял гроб с покойником.
Дождавшись, когда гостьи насытятся и за ними уберут со стола остатки трапезы, Бирута хлопнула в ладони и на пороге возникли две служанки с кувшинами и рушниками.
- Холопки княжны могут идти в людскую, - проговорила она. - А панну-боярышню подготовят ко сну мои слуги.
Настасья, успевшая к тому времени удобно расположиться на постели среди шелковых подушечек, переглянулась со своими девицами.
- Не нужно. Мне хотелось бы остаться при своих девках.
На губах ключницы заиграла улыбка.
- Панна нездешняя и, видно, не знает, что по традиции наших краев гостей надлежит обихаживать челяди дома. Но пусть панна не беспокоится, мои служанки ловкие и умелые. Умеют и причесать, и одеть, и раздеть. А если панна смущается, я сама могу ей прислуживать. Некогда я была в услужении у жены самого маршалка дворного Храптовича, пани Анны, и она всегда была мною довольна.

Настасье совсем не хотелось, чтобы к ней прикасались чужие руки, но ключница вдруг говорила монотонным голосом, неотрывно глядя ей в глаза, и вскоре она почувствовала, что руки и ноги наливаются приятной слабостью, веки тяжелеют, а в голове образовывается странная пустота, поглощающая волю и желания, не оставляющая ничего, кроме непреодолимой тяги подчиниться звучавшему в ее голове голосу.
- Хорошо, - вяло согласилась она. - Но девки все равно пусть будут здесь.
Бирута снова улыбнулась, но на этот раз натянуто. Волевая девица. Обычно никто из местных не мог противиться силе ее мысленного приказа, а эта пигалица, хоть и поддалась внушению, но с трудом, при том умудрившись настоять на собственном желании. Но ничего, господин сумеет ее подчинить, вскорости она будет покорной и мягкой, как воск.
- Будь по-твоему, панна.
Настасью поставили перед очагом, раздели и расплели косу. После того, как служанки влажными рушниками протерли ей кожу, ключница, все это время не сводившая глаз с гостьи, подошла к ней, ощупала маленькие твердые груди, и, игнорируя протестующие возгласы княжеских прислужниц, с нарастающей тревогой наблюдавших за происходящим, осторожно проникла пальцами в интимное место девочки. Та даже не шелохнулась.
- Панна девственна, как в минуту рождения, - спустя мгновение, довольная осмотром, невозмутимо заявила Бирута двум служанкам, маячившим у нее за спиной.
Возмущенная Пелагея изменилась в лице.
- Как смеешь! Не ведаю, что тут за место и чего тебе надобно от нас, только...
- Молчать, - Бирута резко повернулась к девке, буквально пригвоздив ее взглядом к месту. - Будешь говорить, только когда я спрошу. А вздумаешь без позволения рот открыть, отправишься на корм псам. Видела, какие они у нас большие и свирепые?
Пораженная девушка оглянулась на Авдотью, ища поддержки, но подруга забилась в дальний угол комнаты и молчала, потупив глаза.
- Так-то, - ухмыльнулась Бирута. - Другая поумнее будет, сразу смекнула, что молчание в вашем случае - единственный выход. Что таращишь глаза? Одень панну и не дай бог тебе ее напугать, болтая всякие глупости. Узнаю, отрежу язык.

Настасью под руки, как дитя, усадили на скамеечку у жаркого огня. Бирута по-хозяйски открывала кофры, с интересом разглядывая их содержимое. Покопавшись в одном из них, она, наконец, протянула, оторопело взиравшей на нее Пелагее, красную горничную рубаху с вышитой бисером горловиной.
- Вот эта сгодиться.
- А сорочку?
Женщина покрутила головой.
- Не надо. Облачай в то, что велю.
В замкнутом пространстве четырех стен время тянулось невыносимо медленно. Челядь давно ушла. Приближалась полночь. Из глубины дома доносились звуки шумного застолья, веселый визг какого-то струнного инструмента, хмельные мужские голоса. Одетая, Настасья по-прежнему продолжала неподвижно сидеть на скамеечке у очага. Ее лицо напоминало застывшую маску, в расширившихся зрачках плясали, отражавшиеся, как в зеркалах, языки огня. За стенами тоскливо завывала вьюга, и в унисон ее мотивам, Бирута тихо напевала песню на незнакомом языке, медленно водя сверху вниз костяной гребенкой по шелковистым волосам девочки. От звука ее голоса княжеским девкам хотелось спать, но помня наказ Епифана и упорно борясь с одолевавшей ее дремой, Пелагея мутным взглядом не переставала наблюдать за ключницей.

Пусть ее черти порежут на лямки, если это ни свадебный обряд, а старуха - ни ведьма, думала с ужасом она. Как есть, девичник накануне свадьбы, за исключением разве что почтенного возраста главной дружки невесты. Но возмутиться вслух еще раз она не осмеливалась из-за боязни, что Бирута выполнит угрозу и отдаст ее на растерзание волкодавам или нашлет порчу. Какое-то шестое чувство подсказывало, что жмудинка не бросалась словами на ветер. Конечно, можно было под любым благовидным предлогом улизнуть из комнаты и постараться уйти со двора. Но куда? За окошком стояла кромешная ночь, и, судя по гулу в трубе, непогода разыгралась не на шутку. Ко всему прочему, ворота, наверняка, заперты, да и совесть не позволяла оставить на произвол судьбы беззащитную боярышню. Все надежды выбраться из усадьбы Пелагея теперь возлагала только на десятника и его людей. Она терпеливо ждала, как было велено.

Прошло, наверное, с полчаса напряженного ожидания, когда до слуха женщин донесся страшный рев и отчаянные крики. Пение жмудинки оборвалось, и Бирута застыла с занесенной над головой девочки гребенкой. Пока дремавшая на кофре Авдотья, подхватившись, испуганно таращила глаза, Пелагея метнулась к двери узнать, что происходит.
- Назад, - рявкнула ключница. – Назад, коли хочешь жить. И сидеть тихо, как мыши, пока я не вернусь.
Новый всплеск криков, прокатившийся рокотом по жилищу, лязг оружия и грохот переворачиваемой рухляди нагнали на обитательниц постельной неописуемую жуть. Даже сидевшая до сих пор, как кукла, Настасья, ожила. Она медленно, прилагая усилия, повернулась на скамеечке, вперив лихорадочно блестящие глаза в дверь.
- Что это?
- Панне не стоит бояться, - ответила невозмутимая ключница и провела по ее голове рукой. – Ей не причинят вреда.
Затем, хлопнув дверью, женщина быстро вышла. С обратной стороны послышался звон задвигаемого в пазы запора. Едва затих звук шагов, Палаша кинулась к Настасье.
- Дунька, шубу и шапку давай, - и принялась тормошить опять застывшую в позе истукана маленькую госпожу. - Настасья Даниловна, миленькая, что ж ты, как не живая-то. Ой, горюшко мне с тобой. Тикать треба. Епифан зараз придет. Вот попали – так попали. И угораздило тебя, боярышня, со шляхтичем связаться. Лихо себе на голову накликали. Ну, что ты, Дуня, копошишься-то, как вареная. Одевай ее. Поспешай. Ай, Даниловна, ай! Да не сиди ты сиднем, приди в себя!
Девочку безжалостно вывели из сладкого ступора пощечиной. И пока она зябко ежилась и бестолково крутила головой по сторонам, не понимая, что происходит, две служанки ловко и споро приводили ее в порядок. Натягивали сапожки, одевали верхние одежды, шубу, шапку, одновременно одеваясь сами.
За лихорадочными сборами девушки не заметили, что в доме повисла зловещая тишина.
- Мне-таки скажут, от чего переполох? - спросила растерянная Настасья, обводя взглядом полутемную комнату и суетившихся перед ней девок. С момента, когда она сидела на краю кровати, она ничего не помнила.
- Наши с литвинами в гридне бьются, - дрожащими руками Палаша натягивала на голову боярышни шапку, - а вот кто кого сдюжит - не ведаю.
- Бьются? Почему?
- Как оказалось, ни в какое Вильно мы, боярышня, не ехали! В другой стороне оно, будь оно трижды неладно. Шляхтич с дороги нас увел, заманил в западню. Мне об том Епифан давеча сказывал. А еще наказ дал, чтобы спать не ложились, его ждали. Бежать надо, пока целы. - Пелагея кинула, полный отчаянья, взгляд на висевшую в углу икону. - Господи, спаси и сохрани! Молиться надо, кабы ратники литвинов одолели, иначе...

- Палаша, зачем ты обманываешь? - дрожащим от слез голосом прервала ее Настасья, не поверив ни одному ее слову. - Пан Людвиг не мог так поступить! Что станет с ним, ежели Епифан возьмет верх?
- Собаке собачья смерть, - безжалостно припечатала девка, но заметив страшную бледность боярышни, из жалости к маленькой влюбленной дурочке, постаралась смягчить резкое высказывание. - Да не боись ты, голубушка. Ничо с ним, дьяволом, не сделается. У сволочей-то, известное дело, по девять жизней, как у кошки. Помнут ему бока, и токма.
- Ты лжешь! Лжешь!

Полностью одетые и готовые по первому зову покинуть усадьбу, девушки, тесно прижавшись друг к дружке, сидели на огромной кровати, с замиранием сердца прислушиваясь к звукам притихшего дома. Во дворе по-прежнему завывала вьюга, бросая в оконце пригоршни ледяной крупы, с треском горела лучина, гудел в очаге жаркий огонь, в запечке выводил грустные трели сверчок. Ни криков, ни звуков схватки больше не было слышно, Епифан до сих пор не появился, и напряженное ожидание затягивалось, как удавка, тесня сердце, мешая вольно дышать, с каждой минутой все сильнее пугая неопределенностью.

Глядя на алые языки пламени, лизавшие в топке поленья, Настасья молила бога, чтобы со шляхтичем ничего не произошло. Это все происки хитрых служанок, решила она, подкупленных Федотихой, пытавшихся сбить ее с толку, наговоривших десятнику лжи, чтобы поскорее их разлучить. По щекам катились слезы, душа горела огнем от мысли, что ценой ее свободы может оказаться его жизнь. В те мгновения он впервые осознала, что любит его. Настолько сильно, что больно дышать. Но ничем помочь, сделать что-то, чтобы спасти, не могла, и от сознания своей беспомощности делалось хуже во сто крат.

Спустя время в глубине дома хлопнули двери, но встревоженным девицам показалось, что рядом с ними ударила молния. Вздрогнув, они перекрестились. Раздались голоса, затем звуки приближающихся шагов, и вот, наконец, распахнулась дверь и в их комнатку. Девушки с пронзительным визгом вцепились в юбки Настасьи. То, что они искали защиты, поневоле заставило княжескую наперсницу выпрямиться навстречу опасности, забыв о собственных страхах. На пороге появился Высоцкий, всклоченный, в растерзанном польском кунтуше. По бледной щеке из ранки на виске сочилась тонкая струйка крови.

Живой! Знать, бог услышал ее молитвы! И только спустя мгновение, когда мужчина качнулся, схватившись рукой за верею, пытаясь сохранить равновесие, по спине у Настасьи потянуло холодком. Высоцкий был пьян. Она поняла это по его неуверенным движениям и влажному блеску в глазах, из-за расширенных зрачков казавшихся почти черными. Впрочем, легкий испуг быстро прошел, ведь она даже теперь была слепо уверена, что шляхтич не причинит ей вреда. Разве мог он после их жарких поцелуев, при воспоминании о каждом из которых ее сердце сладко замирало, сделать ей что-то плохое? Пусть его одежда была в беспорядке и он был нетрезв, он все равно оставался тем самым красивым рыцарем ее грез, который спас ее из реки.
- Прошу простить за поздний визит, - Высоцкий склонился в шутовском поклоне, - но я не мог не придти. У меня важное дело к панне Настасье, которое нужно решить безотлагательно.
Оттолкнувшись от дверного косяка, он нетвердой походкой двинулся вглубь покоя, преследуемый настороженными взглядами девиц. Напряжение в комнате достигло апогея. Остановившись возле кровати и глядя на Пелагею с Авдотьей, он кивком головы указал им на выход.
Девицы обменялись заполошными взглядами.
- Боярышня, Настасья Даниловна? - пискнула Авдотья.
- Ступайте, не надо бояться, - вымолвила Настасья, отдирая от себя ее руки. - Нам и вправду надобно с паном поговорить.
Пелагея взглянула на госпожу, как на безумную. Как можно не бояться литвинов, когда те совершенно пьяные и они полностью в их руках? Но перечить не стала, поднялась, увлекая за собой Авдотью.

Дождавшись, когда служанки послушно выскользнут за дверь, Настасья вскинула на Высоцкого взгляд. Он был от нее настолько близко, что захоти она, и могла бы почувствовать исходивший от него запах крови, пота, недавней схватки и опасности. Пара завитков прилипла к вспотевшему лбу, по широким плечам рассыпались черные, как вороново крыло, волосы. В прорехе рваной рубахи виднелась густая курчавая поросль, стекавшая треугольником вниз живота под лежащий на узких бедрах широкий пояс, украшенный серебряными бляхами. Он тяжело дышал, но даже в столь диком виде обладал невероятной животной притягательностью, которой особую остроту придавал горящий взгляд. У нее моментально пересохло в горле, взмокли и стали ледяными ладони. Небольшая комната сделалась еще меньше, теснее, словно только одним своим присутствием этот человек сумел заполнить собой все свободное пространство.
- Может пан объяснит, что все это значит?
- Что именно, панна?
- Я хочу знать, по какой причине шумели в доме и отчего нас заперли? Мы гостьи здесь или пленницы?

Когда Высоцкий шел сюда, его распирало от злости. Повод был - добыча едва не ускользнула из рук. Московиты прикончили четырех его пахоликов, а острие меча, подкравшегося со спины десятника, прошлось буквально на волосок от его головы, к счастью, задев лишь висок. Если бы ни хорошая реакция или окажись он чуть сильнее пьян, все могло закончиться печально. Подогретая вином ярость искала выход, но распахнув дверь и увидев большие, как у олененка глаза, в которых, казалось, собралась вся синь летнего неба, у Людвига отлегло от сердца. Она до сих пор ни о чем не догадывалась или просто не хотела верить. Захотелось продлить этот миг и самому представить, что все для него могло сложиться иначе.
Густые ресницы трепетали, отбрасывая на алебастровые скулы Настасьи длинные тени и в зеленых глазах Высоцкого, на самом их донышке, вспыхнули золотистые искры. Они смотрели друг на друга, казалось, до бесконечности. К черту все, подумал он! В конечном итоге, он получил, что хотел. И сейчас больше всего на свете ему хотелось ее поцеловать.
- Был... спор меж... моими людьми и ратниками княжны, - уклончиво начал он, с трудом подбирая слова, чтобы не спугнуть девушку раньше срока. Как видно, она ни о чем не догадывалась, - ...но все разногласия улажены. Дверь заперли для вашей же безопасности.
- И что же они не поделили, пан Людвиг?
Он принужденно улыбнулся.
- Мелочь - бурдюк с брагой. Так бывает, когда гости хватят лишку. Но не надо об этом думать. Настасья Даниловна...

Высоцкого вдруг качнуло к ней, руки легли на плечи в скользкий мех шубки, помогая девушке подняться с кровати, затем ладонями он обхватил ее затылок, погрузившись пальцами в густые шелковистые волосы, спрятанные под шапочкой. Господи, как они пахли! Он помнил их запах, когда вез ее нынешним вечером на коне. От них веяло свежим ветром, чуть горьковатым ароматом набухших почек, теплом весеннего солнца среди зимы. Пьянящий аромат, круживший голову сильнее любого вина.

- Панна Настасья? - спросил он, заглядывая в лазурь Настасьиных глаз таким ошалелым взглядом, что она вздрогнула. - Любишь ли ты меня?
Горячий шепот обжег ее висок, сильные руки стиснули в объятиях так, что сердце захолонулось.
- Как свою душу.
- И я тебя люблю, - выдохнул он ей в губы. - Так люблю, что ни днем, ни ночью покоя нет. Ты нужна мне, одну тебя хочу. Никто нам боле не помешает, никто не сможет разлучить. - С головы девушки упала соболья шапочка, на пол под ноги с шелестом соскользнула шуба, в тело через камчатый шушунок впились острые бляхи пояса. Но что это по сравнению со счастьем снова чувствовать его рядом с собой, ощущать всем своим существом глухие удары его сердца, стучащего в унисон с ее собственным? - Моя. - Повторял он шепотом, как в бреду, и пил ее дыхание, сминая покорно распахнутые в ответном поцелуе губы. - Ты моя!
Несчитанное множество жарких поцелуев обрушились на лицо Настасьи, как ураган, заставляя голову закружиться. В глазах потемнело, стало жарко, ноги сделались ватными, и если бы Высоцкий надежно не поддерживал ее на поясницу, она упала бы без сил на пол.
- Ведала бы ты, как мне люба! Твои бездонные глаза, чистый, как родник, голос. Житья не стало с той минуты, когда впервые мне улыбнулась в оконце возка. Стань же моей женой, моей ладой...
Как же хотелось ответить согласием! Отринуть долг перед родом, женихом, отчизной. Забыть обо всем и стать частью жизни державшего ее в объятиях человека.
- Настя, Настенька... Моя чаровница, мой ангел! Я за тебя и в огонь, и в воду. Небо под ноги постелю.
Чей-то крик за стеной, полный боли и отчаянья, ворвался в сознание, заставив Настасью очнуться от сладкого наваждения.
- Людвиг! Людвиг, подожди... - задыхаясь, простонала она, упершись руками ему в грудь, отталкивая от себя. - Что с моими людьми?
Но захватившие ее в плен руки только крепче обняли за стан, не позволяя отдалиться. Высоцкий прижался подбородком к ее щеке, прерывисто шепча в самое ухо:
- В пекло их. Забудь.
У Настасьи сжалось сердце от недоброго предчувствия. Она еще позволяла себя целовать, пытаясь осмыслить слова Людвига и борясь с нарастающей тревогой, пока не заглянула в его глаза, когда он, ощутив ее напряжение, слегка отстранился.
- Что-то не так?
- Где они? - спросила девушка, боясь в душе того, что услышит, ибо интуиция ей уже подсказывала ответ.
- Кто?
Высоцкий поморщился от досады: меньше всего ему сейчас хотелось прерываться на неприятный разговор. И почему бабы всегда умудряются все испортить? Лезут с глупыми вопросами, когда следовало бы помолчать.
- Ратники княжны.
- Они хотели нам помешать, неужто не понимаешь?
Нет, она не понимала. Он знал и ждал похожей реакции, но все же, когда повисла гнетущая тишина, Высоцкому стало не по себе. Даже сквозь дымку хмеля, мешавшую трезво мыслить, он замечал, как быстро меняется выражение лица девушки. Сначала удивление, потом недоверие, испуг и, наконец, панический ужас. Крик, похожий на стон, сорвался с ее губ, глаза заволокло пеленой слез.
- Как ты мог? Я доверилась тебе, а ты... обманул.
- Да, обманул, моя королевна, - потемневшие глаза шляхтича сделались страшными. - То моя земля, мой дом. И это я вас привел сюда. Но что мне оставалось, любая моя? Кто отдал бы мне тебя по доброй воле? Может княгинька твоя? Или отец твой, боярин?
Чем больше он говорил, тем холоднее делались ее глаза, чувствовал, как с каждым звуком его голоса она отдаляется от него, и нити счастливой судьбы ускользают из рук.
- Они сгинули из-за меня.
- Но не ты ли хотела остаться со мной?
- Только не так.
Руки Людвига разжались. Настасья начала отступать вглубь постельной, отчаянно тряся головой и не сводя с Высоцкого полных ужаса и тоски глаз. Давясь рвущимися из груди рыданиями, она зажала рот рукой.
- Ты говорила, что не сможешь меня забыть, что любишь меня. Неужто возможность быть вместе не стоит жертвы?
Как под мороком он двинулся вслед.
- Мне жаль, что пан неверно истолковал мои слова.
- Неверно? - Высоцкий вдруг стал, как вкопанный. - По-твоему те слова ничего не значат?
Настасья не могла ничего ответить. На душе было настолько тяжко, что хотелось выть. Кусая губы, она чувствовала, как по щеке, одна за другой, бежит слеза. Боже, куда исчез сияющий в инее рыцарь из монастырского сада? Перед ней в свете очага стояло чудовище с искаженным от гнева лицом, в заляпанном кровью кунтуше. Тяжелый взгляд, казалось, прожигал насквозь. Как она его раньше не рассмотрела? Не распознала в нем врага? Не поняла его намерений? Во истину, если Господь хочет наказать, делает человека слепым и глухим.
- Молчишь? Молчи, панна. Только дело сделано, ничего не вернешь. Коль все повернуло таким образом, поговорим начистоту. Если тебе от этого будет легче, скажу, что мысль заполучить тебя у меня родилась давно, еще на границе княжества, - Людвиг недобро ухмыльнулся. - Уж больно ты завидный куш. Прекрасна, как Геба, а отец богат, как Крез. Разве мог я упустить шанс, когда сама удача шла в руки? Но, видит бог, я не хотел крови. Не моя вина в смерти ратников. Епифан первый поднял меч. Там, - он указал пальцев на дверь, - в гридне лежат с перерезанными глотками несколько моих парней, а остальные жаждут отомстить за смерть товарищей. Справедливости ради мне следовало бы тебя ныне отдать им, но я этого не сделаю.
Шарахнувшись от Высоцкого, как от чумы, Настасья зацепилась за край шкуры. Вскрикнув, упала на пол, села, сгорбившись, закрыла лицо руками.
- Упокой, Господь, душу раба твоего Епифана и иже преставившихся с ним.
Затем навзрыд заплакала. Шляхтич, хмуро взирая на нее из-под бровей, присел на скамеечку у стола, терпеливо ожидая конца истерики. Она и вправду, всласть нарыдавшись, тихо заговорила, сверкая в сумраке влажными глазами, в которых не осталось ни капли страха, только презрение.
- Чего на самом деле ты от меня хочешь? Золота, кун? Шли с нарочным весточку отцу, он все отдаст, чтобы ни попросил.
- Чего и все - любви.
- После того, что ты сделал? Любить душегуба, вора? Правду мне про тебя говорили, а я, глупая, не верила. Не может у безродного быть истинной рыцарской чести, в какие благородные личины он не рядился.
- О, боюсь, панна-боярышня меня не правильно поняла. Мне не нужна взаимность. Достаточно, чтобы ты раздвигала ноги по первому требованию, как и надлежит хорошей жене.
- Да я лучше умру.
С почти идеального лица Высоцкого сползла маска наигранного спокойствия, обнажая сильнейшее раздражение. Появилось желание проучить упрямицу и заодно развлечься, устроив один из изощренных по жестокости и шумных розыгрышей, на которые он был мастер и от которых у местной шляхты и сермяжников стыла в жилах кровь.
- Умереть? - с недоброй улыбкой хмыкнул он. - О, нет. Это слишком просто, моя дорогая. Сначала ты испытаешь такое, что смерть тебе покажется раем. Если я слишком плох для тебя, то сделаем из тебя солдатскую шлюху.
От обыденности его тона у нее пробежали мурашки по коже.
И не успела Настасья даже осмыслить услышанное, как ее волоком потащили за дверь.




(1) Рагана (ударение на первом слоге) - в литовской и латышской культуре ведьма, знахарка.
___________________________________