Свет далекой звезды / Distant accendit Astrum (ИЛР)

Навигатор по разделу • Справка для авторов раздела VIP • Справка для читателей раздела VIP

НадяКороткова: 08.05.15 09:08

» Глава №3 часть 1

Кортеж находился в дороге третий день. Погода, к счастью, поездке благоволила - стояло безветрие. Легкий морозец, сковавший после Рождества землю, приносил только благо, не позволяя снегу раскиснуть, превратив накатанный тракт в непролазное болото.
Двигались на юго-запад. В полдень второго дня, миновав местечко Глубокое, по приказу Высоцкого отряд свернул с большака на узкую и плохо наезженную дорогу.
- Так короче, - объяснил он недоверчиво хмурившемуся десятнику Епифану, возглавлявшему охрану княжеской наперсницы. – Верст на тридцать срежем путь до Вильно.
- Отчего ж купеческие караваны и прочие ездеют по тракту, коль сюдою короче?
- Потому что дорога глухая, через леса. Ни шинков, ни постоялых дворов, ни городов нет. Есть, вестимо, деревеньки, но их мало.
Недоверие и подозрительность московитов к литвинам витали в воздухе с той самой минуты, когда их совместный отряд оставил пределы Полоцка. Русские держались особняком, ехали молча, позади саней. Литвины двигались впереди, не обращая внимания на косые взгляды ратников. И часа не проходило, чтобы кто-нибудь из них не доставал из седельной сумки баклажку и прикладывался к горлышку, а затем изрядно захмелев, горланил на все горло песни.
- Гэй, мы едзем, едзем, едзем! Ды далёка не заедзем! Завитаем у шынок да любай крали пад бачок!
- Ахти, Господи! Пресвятая Богородица! И чтой-то твориться на свете? – Палаша не переставала удивляться количеству выпитого литвинами за эти пару дней. – У нас хмельного мужика днем с огнем не сыщешь, а коль и нахлебается кто, так пару раз в году, да и то по великим праздникам. А энти черти сивуху хлещут, что водицу ключевую кажный божий день. Как токма с седел не падают? А рожи-то, рожи! Чисто тати с большака. Такие глотку перережут и глазом не мигнут.
- Ой, Палашка, угомонись, - отвечала Авдотья. - Чего мелешь-то? Люди, как люди. И с саней выбраться помогут, ручку подадут, как боярыням, и до дверей проводят, и лучшее местечко у огня займут. Разве ж от наших такого обихода дождесся?
- Ей, ей, тетеха. Растаяла. Другой день уж глаз не сводишь с рудого хлопца, что рядом со шляхтичем скачет. Будто я не вижу. Ручку он ей, вишь ли, подал, до дверей провел. Фу! Срамота. Може как раз энтой самой рученькой рудой литвин всадил секиру твоему братцу промеж глаз под Торжком? Не думала об том?
- Злая ты, Палашка.
- А ты дура. Гляди, накличешь беду на голову, до Вильно доехать не успеешь, как литвины подол задерут. Они до этого дела больно справные. На первом же привале сграбастают и под сосонку.

К счастью для легкомысленной Авдотьи, привалы делались редко, а вот сосен в округе как раз хватало. Вдоль дороги с двух сторон глухой стеной тянулся тёмный лес. Потрескивали на морозе сучья, косматые лапы, прогнувшиеся под тяжестью снега, покачивались, как опахала. Острые верхушки старых деревьев, подобно шпилям готических соборов, подпирали низкое серое небо. От напоенного морозной свежестью и духом хвои воздуха кружилась голова.

Настасья почти не слушала перебранку девок, пребывая который день в непривычном и взволнованном состоянии, когда ничего в этом мире не имеет значения, кроме человека, ехавшего верхом впереди ее саней. Она буквально жила в ожидании редких мгновений, когда он, осадив коня и поравнявшись с бортиками, спрашивал, не надо ли чего «панне». Тогда "панна" млела, краснела, бледнела, запиналась, не зная, что ответить, потому что хотела только одного - чтобы Высоцкий как можно дольше оставался рядом с возком.
- Пусть пан расскажет что-нибудь.
- И что же мне рассказать, чтобы панночка не заскучала? Я воин, а не придворный хлыщ, и не умею изысканно выражаться. Боюсь панне Настасье не угодить.
- А поведай нам, ясновельможный, где бывал и что видел, - просила бойкая Авдотья. - Поди, не всю жисть сиднем-то в Литве просидел? Вона, платья немецкие, и держишься, пан, будто посланцы иноземные, что к нашему князю едут челом бить.
Дунька кокетливо хлопала глазами, шляхтич смеялся, а у Настасьи в такие мгновения сердце рвалось на части от ревности. Ну почему она не могла быть смелой, как ее служанка? Стоило увидеть Людвига, и все мысли и слова, что заранее готовила, испарялись в голове, сердце начинало стучать с удвоенной силой и нападала странная робость. И ей не оставалось ничего, кроме как тихо сидеть в санях, украдкой любуясь почти идеальными чертами мужского лица, слушая то, что Людвиг говорит.
- Мне довело побывать много где. Служил при дворе князя Острожского, два года учился в Кракове в университете, затем мой родич Флориан взял меня с посольством нашего великого князя в Рим. Ах, что это за город! Видели бы вы его. Потом судьба занесла меня ко двору императора Максимилиана, после - курфюрста Саксонского... Да уж, поколесил я по свету.
Авдотья восхищенно качала головой.
- И где, пан, лучше? На Немеччине али в польском королевстве?
- Везде хорошо, но, как известно, дома лучше, - снисходительно улыбался Высоцкий и на щеках его появлялись две игривые ямочки.
На самом деле он оказался прекрасным рассказчиком, тем самым опровергая собственные слова о косноязычии. Московитки с удовольствием внимали приятному голосу, и им не верилось, что где-то есть земля, никогда не знавшая снега, в каменных руинах лежат древние города, мастера из белого мрамора создают статуи людей, которые выглядят, как живые… Высоцкий сыпал шутками, расточал, неизбалованным вниманием девицам, комплименты, и постепенно во власть его обаяния попала даже мнительная Пелагея. Что до Авдотьи, та забыв о боярышне, вовсю заигрывала с литвином, пока не получила от товарки локтем под ребра.
- Совсем нету совести? - Зашипела ей на ухо Палаша. - Пущай токма Даниловна хоть слезинку обронит, я из тебя на первой же остановке душу вытрясу.
- А что я-то? - попробовала возмущаться девка, но прикусила язык, увидев перед носом увесистый кулак подруги.

Тем же днем на дороге им встретился большой купеческий обоз. Звучала родная речь. Высунувшись из-под навеса, Настасья с откровенной радостью разглядывала привычные глазу мурмолки, шубы, длинные бороды.
- Епифан, спроси, чьих будут, - обратилась она к десятнику.
Обоз стал. Из саней вышли мужики.
- Рязанские(1) мы! Гости. Из Вильно едем, везем меха.
Настасья, обе девки и ратники наперебой засыпали купцов вопросами.
- Давно княжна в столицу въехала? Скоро ли венчание? Как литвины приняли Елену Ивановну?
- Недели две, как поезд московитов в Вильно. А шума-то было, шума! Считай, полдержавы в город съехалось поглядеть на невесту: литовские и польские бояры, шляхта, бискупы, иноземные послы, татары служилые, жиды, прусы(2). Всем миром дочь Ивана Грозного встречали.
От расстройства Настасья едва не плакала. Она пропустила самое интересное: встречу жениха и невесты.
- Как князь невесту принял?
- Дык добра, с почестями. Приглянулась она, видать, Александру. Дюже пригожая.

Купец не лукавил, Елена Ивановна в ту пору, действительно, вызвала искреннее восхищение у жениха, польско-литовской знати и простого люда, но красота невесты оказалась всего лишь приятным дополнением к брачному союзу, являвшемуся залогом выполнения договоренностей между властителями враждующих держав. Литовский князь, желавший мира с Московией, обвенчался бы с княжной, даже будь та рябой или носатой, поскольку, кроме мирного договора, старшая дочь Ивана Васильевича и Софьи Палеолог принесла в качестве приданного будущему супругу земли в верховьях Оки, города Вязьму, Дорогобуж и прочие, более мелкие, смоленские поселения. Брак был взаимовыгоден для обоих сторон. Александр получал передышку после двухлетней неудачной войны и слабую, но, все-таки, надежду защитить княжество от нападок Ивана III. А Великий князь московский рассчитывал укрепить влияние православной церкви в литовских землях и со временем подчинить их себе, делая ставку на православных магнатов и духовенство, которые должны были в будущем поддержать государыню-единоверку.

Выяснив все, что ее интересовало, Настасья со служанками вскоре вернулись в сани. У купеческих возков, правда, еще какое-то время оставались пара ратников и Епифан, тихо толковавшие с головой обоза и изредка косившиеся на собравшихся поотдаль литвинов, но вскоре и они уселись в седла. Рязанцы разошлись по возкам, на прощание помахав московитам шапками, и два поезда разъехались.
Снова зашуршали полозья, впереди упряжки темным клином поплыл за горизонт зимний лес. Висела тишина, которую нарушали только звуки, гремевших под дышлом, бубенчиков, звяканье уздечек, лошадиные храпы и глухой стук копыт. Пряча лицо от мороза в пушистом воротнике, Настасья смотрела на мелькавшие перед глазами спины литвинов. Странно, но пахолики шляхтича больше не пели, не разговаривали, а сам он скакал во главе отряда и ни разу, до самого до вечера, не приблизился к саням.

Садилось солнце. Пурпуром и золотом подыхало небо на горизонте. На снегу ложились длинные голубоватые тени - первые прикосновения ранних зимних сумерек. С севера по бледному небу гнало свинцовые тучи, обещавшие снегопад. Вскоре, действительно, подул студеный ветер, над дорогой повисла сизая мгла и упали первые снежинки. Их количество стремительно нарастало, пока не превратилось в густую белую завесу, за которой дальше вытянутой руки не возможно было что-либо увидеть.
Тесно прижавшись друг к другу под навесом, укрытые по плечи толстым меховым пологом, девушки молча следили за маячившими впереди мутными пятнами спинами скачущих всадников.
- Пан Людвиг, скоро на ночлег станем? - закричала Настасья, признав по лохматой волчьей шубе Высоцкого, который, мелькнув возле саней на черном аргамаке, подъехал к Епифану. Он что-то коротко бросил десятнику, а потом, развернув коня, догнал упряжку.
- Недалеко есть усадьба. Там и заночуем, - стараясь перекричать ветер, объявил он.
Настасья высунулась из-под навеса, приложив козырьком руку к глазам, защищаясь от лепившего снега, вгляделась в румяное от холода, без тени усталости, лицо шляхтича.
- До Вильно далеко ли осталось?
- Нет. Если дорогу за ночь не заметет, завтра к полудню въедем в город. Панна замерзла?
- Чуть-чуть.
Настасья смущенно опустила голову, не выдержав пристального взгляда зеленых кошачьих глаз Высоцкого.
После длительного вынужденного сидения в санях ее ноги и руки потеряли чувствительность, от холода даже уже не спасал теплый полог. Высоцкий свистнул, приказывая вознице остановиться. Когда упряжка стала, к удивленной Настасье, не понявшей, к чему это, сверху протянулась рука в кожаной перчатке.
- Прошу!
Ее глаза испуганно округлились. Он хочет, чтобы она перебралась к нему на коня? Настасья покрутила головой, но не дожидаясь ее согласия, Высоцкий склонился в седле, подхватил девочку подмышки и легко, точно она ничего не весила, перенес из санок на лошадь.
- Ай! Ай! Ошалел пан разве? Так ведь и голову не долго свернуть! - Завопила не своим голосом Палаша, наблюдая за происходящим.
Настасью, слегка оглушенную полетом, усадили на луку и тотчас закрутили в полы широкой шубы.
Удар шпор, и конь помчался вперед. В лицо ей бил плотный поток воздуха вперемешку со снегом, опьяняя. Зажмурившись, сидя в неудобной позе и боясь пошевелится в плену руки, крепко обнимавшей ее за поясницу, она с ужасом и одновременным восторгом чувствовала на виске дыхание Людвига, казалось, даже слышала сквозь слои ткани учащенные удары его сердца.
- Панна согрелась?
Она кивнула. Действительно, согрелась, стало даже жарко. Послужило ли тому ее волнение от близости молодого мужчины или тепло, разгоряченного бегом, коня, она не знала. Главное, было хорошо. Настолько, что хотелось кричать и плакать от счастья, как пару дней назад в монастырском саду. Она опять получила подарок, оставшись с Ним наедине без противного, отвлекающего от нее внимание, стрекота Дуньки и неодобрительных взглядов Палаши.

- Вот и хорошо, - звучал за спиной голос. - Вскоре доберемся до настоящего тепла, а пока панне еще немного придется потерпеть.
- Чья вотчина, куда мы едем? - робко поинтересовалась Настасья.
- Знакомого шляхтича. Думаю, хозяина дома нет. Наверняка, подался в Вильно поглазеть на невесту князя, как и все. Но ключница в приюте не откажет, устроит на ночлег, как если бы был сам хозяин. - Людвиг задумался, рука, обнимавшая девичий стан, вдруг напряглась, крепче прижимая Настасью к себе. Охрипшим голосом он спросил: - Будет ли прекрасная панна обо мне вспоминать, когда мы завтра расстанемся?
- Разве пана можно забыть?
Сердце защемило от тоски, когда она неожиданно поняла, как мало осталось времени до этого самого "завтра". Ночь и полдня. И тогда, возможно, она никогда не увидит Людвига. Ее ждет новая, немного пугающая, жизнь при дворе литовского князя, много неизведанного и, наверное, интересного, а потом она вернется домой, в Москву, под отчий кров. Будет свадьба, она станет мужней женой. Все, как положено, как у всех. Только в той жизни не будет Его.
Она почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза и ее пронизывает лютый холод.
- Я сделаю всё, чтобы маленькая чаровница никогда обо мне не забывала.
Настасья повернула голову, чтобы разглядеть в темноте лицо Высоцкого, но вместо этого ее губы встретились с его губами. Он запрокинул ей голову и, прижав к своему плечу, поцеловал - сначала нежно, потом со стремительно нарастающей страстью, заставившей ее прижаться к нему, как к своему единственному спасению в минуту тоски. Она не замечала ни мороза, жалящего кожу, ни ветра, что бросал в лицо колючие снежинки, - ведь на душе опять, как никогда, стало тепло. В темном, качающемся мире его рот раздвинул ее дрожащие уста, под кожей побежал огонь, будя уже знакомые ощущения смятения и восторга, и к собственному стыду она поняла, что тоже его целует.

Неизвестно, сколько продолжалось бы это безумие, если бы упряжка не поравнялась с аргамаком. Оторвавшись он Настасьи, Людвиг бережно пересадил ее назад.
Зарывшись под полог в угол скамьи, она невидящим взглядом уставилась в черноту ненастья. Авдотья спала, но Пелагея тут же накинулась с упреками.
- Даниловна, не мое, вестимо, дело, однако скажу: остереглась бы ты литвину позволять руки распускать. С него, как с гуся вода, а ты, помяни мое слово, в Вильно от боярыни Федотовой наплачесся, когда слухи дойдут, что ты при всех на кони со шляхтичем каталась. Навряд ли такое по душе пришлось бы ейному сынку.
- И что худого в том? Пан Людвиг настоящий рыцарь. У него нет плохого на уме, - глухо отозвалась Настасья, еще находясь во власти пережитых эмоций. Она поблагодарила в душе темноту, не позволившую Палаше ничего увидеть.
- Рыцар он може и настоящий, токма когда дело доходит до нашего племени, все мужики одинаковые свиньи.
- Совсем нет. Другие может быть... не знаю. А он не такой.
Девка на скамье подскочила от досады, всплеснув руками:
- Да какой - не такой-то? Нешта ты, голубушка, в жизни мужиков много видала, шоб судить, какие они. У тя, Даниловна, еще молоко на губах не обсохло, вот что. Вспомни-ка сама, как Дунька шляхтичу глазки строила, а он и рад был. Понятное дело, красавец, каких поискать, да только такие, как он - ветрогоны и бабьи прихвостни, за кажным подолом вьются. Прошу, остерегись.
- Пустое. Завтра в Вильно будем. Не увижу я больше шляхтича...
Палаша замолчала, внимательно глядя на Настасью, затем легко тронула за плечо.
- Даниловна, никак плачешь? Вот те раз. Из-за него, что ль?
- Нет, - покачала головой девочка, вытирая мокрые от слез глаза. - Просто снег тает... Холодно. И... и я домой хочу, в Москву.

К усадьбе, о которой говорил Высоцкий, добрались ночью. Снег валил и валил. Уставшие кони еле шли, факелы гасли, их тут же задувало ветром. Но вскоре в кромешной тьме послышался собачий лай.

Свет далекой звезды / Distant accendit Astrum (ИЛР)

» Глава №3 часть 1

» Глава №3 (часть 2)