Обрученные судьбой (ИЛР)

Марина, я вами восхищаюсь ! Прошло чуть более суток, а уже новая глава написана! Спасибо !
Вот и открылась тайна перстня! Теперь понятна реакция Владислава - вполне логичная, кстати.
Неужели Владислав был влюблен в кого-то? Что-то мне не верится..., но тогда кого он ещё помимо сестры мог потерять ?
Это предложение позволяет думать, что Ксения окажется у мужа не потому, что её Владислав к нему отправит, а по каким-то другим причинам...

Это что-то Муза поперло, как говорится . Надеюсь, он так и дальше будет работать.


Мы все узнаем...



_________________

 » Глава 9

Ой, что-то Муза понесло... Ловите продолжение!

Глава 9

Во второй половине дня, когда солнце уже начало свой путь к краю земли по голубому небосводу, польский отряд въехал в редкий лесок. Ксения, утомившись сидеть в духоте возка, раздвинула занавеси и выглянула из оконца, наблюдая, как проплывают мимо высокие и низкие кусты, как медленно уходят назад толстые стволы сосен или берез. Иногда она уклонялась подальше от оконца, прячась от длинной ветки, что так норовила попасть внутрь возка, и это вскоре стало вызывать улыбку у нее самой и у Марфуты, наблюдающей за ее маневрами с сидения напротив. Вскоре улыбки переросли в тихие смешки, а уж когда Ксения все же не смогла увернуться от ветви, и та чуть не сбила с ее головы кику, вовсе расхохотались во весь голос – долго и до слез.

- Давненько я так не смеялась, боярыня, - призналась Марфута, вытирая глаза краем рубахи. И Ксения вдруг поймала себя на мысли, что тоже давно не чувствовала себя так вольно и отрадно, как ныне, несмотря на свой полон и неясность будущности. Совсем, как до своего замужества, под батюшкиным крылом, с тоской подумала она. Ей вдруг захотелось снова увидеть батюшку, прижаться к его широкой груди, выплакать свое горе у него на груди, как ранее, когда она жила под его кровом.

Жизнь Ксении в вотчине Северского ничем не походила на то вольное житье, что было у нее на дворе батюшки. Там она чувствовала себя пташкой пусть с ограниченной, но свободой, на дворе ее мужа ее крылья были быстро обрезаны до самого корня, а заливистый смех, который так любил ее батюшка и братья, уже никогда более не срывался с губ. Северский привел ее в свой дом женой, домодержицей, а оказалось, это место уже давно не пустует, и никто не собирался уступать ей его. Ее роль была одна – ублажать мужа при необходимости, бывать на тех редких пирах, где Северский хотел похвастаться ее красой и родовитостью, да детей своему мужу народить. И с последней, с самой главной обязанностью жены, она так и не сумела справиться за эти годы. Видимо, оттого и вызывала своими слезами да мольбами отнюдь не сострадание в муже, когда он, приняв на грудь, поднимался в ее терем в очередной раз. Когда же она встречала его безмолвно, без слез, Северский свирепел еще больше, чем обычно, и тогда…

Ксения сжала ладони, да так сильно, что перстни впились в пальцы. Она не вернется в это адово место! Никогда! Уж лучше под ляхом лежать, чем то, что было.
- Как до Тушина доберемся, убегу я, Марфута, - решительно сказала Ксения. – Сама знаешь, мне ныне дороги обратно к мужу нет. Мне бы только до Москвы добраться, до двора батюшкиного! А там – даже инокиней отошлют, я уже согласная, лишь бы не обратно! Пойдешь со мной в Москву? Я неволить тебя не смею – у тебя многое позади осталось, и я не ведаю, когда смогу подсобить тебе вернуть то, что потеряла со мной, убежав из вотчины.
Марфа побледнела, сравнявшись цветом лица чуть ли с не поневой, но все же кивнула, положив руку поверх сжатых ладоней своей боярыни:
- Куда ты без меня, Ксеня? Ты ж и до стен московских без меня не дойдешь. Только…, - тут Марфа замялась, отвела взгляд в сторону, но Ксения настойчиво потребовала, чтобы она продолжала, и она договорила, что хотела. – Знаю, что дерзка я ныне в речах своих, не обессудь, Ксеня, но, Христом Богом тебя прошу, пообещай мне, что подсобишь мне вернуться к дитю моему, не забудешь обо мне.
- Обещаю, Марфа, - кивнула Ксения в ответ на ее просьбу. – Умолю батюшку помочь тебе в твоей беде.

После этого разговора женщины притихли и еще некоторое время ехали в полном молчании, слушая перекрикивания ляхов и ржание лошадей, тихий скрежет ветвей по верху возка и шелест травы под колесами. Каждая из них была погружена в свои невеселые мысли, каждая размышляла о будущности, что ждет их впереди.

Ксения выглянула в оконце и неожиданно встретилась взглядом с другими глазами, глядевшими на нее из зарослей орешника, что рос на обочине лесной дороги. Увиденное перепугало ее до полусмерти – знать, сам леший на нее смотрел, не иначе! Она закричала во весь голос, откинулась назад, падая на сиденье возка. Но глаз своих от замеченного ею в кустах пристального взора так и не смогла отвести, пока сам невидимый наблюдатель не скрылся при ее визге в кустах, не схоронился в зелени ветвей.

В тот же миг подле возка прогремели копыта лошадей, к концу склонился Владислав, явно встревоженный криком Ксении, что лежала ныне на сидении бледная от испуга. Она, заметив его в проеме, быстро метнулась к нему, протянула трясущиеся от страха руки, которые он обхватил одной ладонью, другой удерживая поводья встревоженного каурого. Она сделала это неосознанно, ища защиты у него, как когда-то в детстве и отрочестве протягивала руки братьям своим, умоляя найти мышь или змею, перепугавшую ее.
- Что, Ксеня? – спросил Владислав тихо, ласково гладя большим пальцем ее дрожащие пальчики. – Что стряслось?
- Там! - показала за его спину подбородком Ксения, и он напрягся, быстро обернулся назад, цепким взглядом оглядел заросли орешника, а после снова взглянул на нее. – Там глаза чьи-то были. Зоркие такие! Видать, леший, Владек! Надо уходить из леса поскорее, пока худого не стряслось.

Плечи Владислава слегка опустились вниз, расслабляясь. Он свистнул, призывая вернуться обратно на дорогу нескольких пахоликов, что заехали в лес поглядеть, что так вызвало громкий крик у пленницы.
- То отрок был, Ксеня, - проговорил Владислав, глядя той прямо в глаза, словно пытаясь через их зрительный контакт влить в нее уверенность и покой в собственной безопасности. – Мы давно его заметили, еще около версты назад. Видать, где-то недалече селение какое. Скоро мои дозорные вернутся, тогда и узнаем точно. Успокойся, Ксеня, ничего худого не случится.

Он снова провел пальцем по ее рукам, что держал в ладони, слегка при этом нажал на одно из ее колец. То надавило на тонкую кожу, заставляя Ксеню, прийти в себя. Она только сейчас поняла, что отряд остановился посреди дороги, а она сама находится так непозволительно близко к Владиславу, да еще руки держит в его ладонях. И это при свете дня, на виду у всех!
Ксения тут же отшатнулась назад, в темноту возка, заливаясь краской, и Владислав отпустил ее, позволил ей скрыться, а сам тронул поводья и проехал вперед, аккуратно направляя коня вдоль орешника.

Тронулись снова в путь, возок закачался, и Ксения едва удержалась на месте при этом, ухватившись за занавесь. Потом она яростно задернула ее, ругая себя последними словами за то, что такой дурой выставила себя перед ляхами. Это ж надо было! Она перевела взгляд на Марфу, сидевшую напротив, и разозлилась еще пуще, заметив на губах той довольную улыбку.
- Что? - резко спросила она свою служанку. Та склонилась поближе к боярыне, опасаясь, что ее слова (чем черт не шутит!) могут долететь до постороннего уха.
- Когда мужчина бросается на крик женщины вот так, значит, страх в его сердце живет за нее, - проговорила Марфута. – Будешь умнее, Ксеня, лях сам тебя к отцу отвезет. А нет, так легко его обманем, обведем вкруг пальца в Тушине. Завороженный женской красой да лаской мужчина слеп и глух!
- Но как я могу быть с ним ласковой? Он предал меня, оставил тогда, обманул! А ты предлагаешь забыть о былом! И потом вспомни, что лях усатый сказал, сердце его другой было отдано. Знать, когда мне голову мороком морочил, ложь говорил, не от сердца речи вел. Как простить обман этот? Как позабыть?
- Тот разумнее будет, кто обиды простить может. Господь велел нам прощать, и ты прости, как истинная раба Его, - ответила ей Марфа. – А про бабу мы сами додумали, не было речи, что и была она. Это еще вызнать надо. Неспроста тебе дядька его откровения всякие вел. Вот и вызнай у него, что там и как. Умела же ранее батюшкой своим да брательниками вертеть, попробуй схитрить и ныне. Пока ты пану ляшскому люба, никто тебе худого не сделает точно!

Меж тем отряд вышел из леска на открытое пространство, и теперь продолжил путь прямо через луг, сминая высокую траву тяжелыми колесами возка. Судя по громким разговорам ляхов, что доносились сквозь тонкие стенки до женщин, что-то привело их в некое возбуждение, послышались шутки и смешки. Ксения не смогла удержаться от любопытства и отдернула занавесь, высунулась в оконце слегка, едва не стукнувшись кикой на очередной кочке, подбросившей возок вверх.
Немного поодаль от отряда на небольшом холме, возвышающемся над лугом, стояли деревянные постройки, огороженные по периметру невысоким заметом (1). Их было всего несколько, судя по пестрым крышам, покрытым березовой корою. Знать, займище или небольшой починок встретился им на пути. Судя по тому, как были покойны и веселы ляхи, направляясь в сторону поселения, отпора они не ждали своему вторжению. А быть может, даже безлюдье встретит их, пустые дома, ведь наблюдали же за их приходом исподтишка. Могли уйти в лес попрятаться от ляхов или куда в иное укромное местечко.

Вскоре возок въехал в широкий двор, окруженный по периметру несколькими курными (2) избами с маленькими волоковыми окнами да с пристройками. Некоторые из изб были соединены между собой небольшими сенными переходами. И хотя места во дворе было довольно много, его почти сразу же заполонили лошади и спешивающиеся люди, казавшиеся беспечными путниками, но Ксения сквозь щелку между занавесями видела, что это далеко не так. Правые руки лежали на рукоятях сабель, глаза осматривали быстро избы и окружающее пространство.
Дверь одной из изб распахнулась, и из темноты, щуря глаза, вышел худощавый мужик, низкого роста. Ксения поразилась тому, что его борода и брови были темными, что говорило о том, что тот был далеко не стар, а вот волосы, стянутые на затылке шнурком в хвост, были почти белыми, только несколько прядей были такими же темными. Знать, натерпелся мужик за это время, немало хлебнул горюшка за это смутное время, что стояло на Руси!

К мужику, смело шагнувшему в толпу ляхов, расположившихся на его подворье, подъехал Владислав и спрыгнул с коня, кидая поводья одному из пахоликов рядом. Поляк снял свою высокую шапку, отпуская волосы на волю ветра, что принялся тут же играть ими, но все равно подле этого русского он оказался настоящим богатырем из-за своего высокого роста. Мужик тут же поклонился до земли, а после бухнулся на колени и хотел коснуться губами сапога шляхтича, но тот не позволил ему этого сделать, приказал подняться на ноги.
- Мы с миром пришли, москвитянин, не бойся, - проговорил он. – Нам надо лишь переночевать на твоем дворе да запасы воды поправить. Кто еще на дворе?
- Баб нет, - сразу же резко ответил мужик, отводя глаза в сторону, не выдерживая прямой взгляд темных глаз Владислава. – А на дворе только я и сыновья мои младшие. Старшие все уже на тот свет ушли.
- Нам баб твоих не надо, - отрезал Владислав. – Пусть возвращаются из леса и ужин готовят для моего почета. Никто их не тронет, слово даю. Мои люди будут спать во дворе, им крова твоего не надо. Пустишь в дом только женщин, что с нами едут.

Мужик перевел взгляд на возок и внимательно оглядел его, подмечая каждую деталь. Ксении даже казалось, что он видит ее, спрятавшуюся в тени. Потом он что-то крикнул, и из темноты избы, из которой когда-то появился он сам, показались несколько отроков в грязноватых рубахах в возрасте от восьми до четырнадцати лет. Они поклонились в землю, приветствуя прибывших, испуганно косясь на ляхов, заполонивших их двор.
Один из отроков получил знак от отца и быстро побежал куда-то за постройки позади изб, другие по его приказу принялись помогать ляхам распрягать и чистить коней, таскать откуда-то воду, чтобы напоить животных.

- Кому чинш (3) платишь? Кто хозяин у тебя? – спрашивал тем временем Владислав у мужика, не отпуская его от себя покамест. – Посылал к кому, когда нас заметил?
- Нет у меня боле хозяина, - ответил мужик, почесывая бороду. – И посылать не к кому. Ранее был боярин Рокотов за хозяина у меня, а ныне сгинул он вместе с вотчиной своей. Опустела вся земеля вокруг. Мой двор подалече стоит, вот его и обошло худое стороной, даруй Господи нам и далее свою милость, - мужик перекрестился быстро и напряженно оглядел окружавших его мужчин, когда из-за построек бочком вышли две девушки лет четырнадцати-пятнадцати и женщина постарше, видать жена хозяина двора, с малым дитем у груди на руках. Они выглядели очень испуганными, и Ксения понимала, что у них для этого есть все причины в это неспокойное время.
- У тебя есть мыльня? – спросил Владислав, и мужик уставился на него удивленно, этого вопроса он точно не ждал от ляха. Он быстро кивнул женщинам, вышедшим из укрытия, на избу, мол, идите, делами займитесь, а после задумчиво почесал бороду.
- Есть пруд внизу под холмом, - ответил он Владиславу, а когда тот поморщился недовольно, поспешил добавить. – Есть баня, есть. За этими постройками, подле пруда стоит.
- Натопишь! – коротко приказал Владислав. – Не забудь еще воды нанести в мыльню. Но не из пруда, не с рясой. Колодезной воды принесешь, слышишь?

Он развернулся от мужика и направился к возку. Ксения едва успела отсесть немного поодаль от двери, как она резко распахнулась. Владислав слегка прищурил глаза, вглядываясь в тень внутри, а после протянул Ксении руку ладонью вверх.
- Все, панна, приехали. Тут даже удобства есть, все по твоему нраву, - с усмешкой произнес он. – Надеюсь, довольна останешься такой стоянкой.

Едва Ксения ступила из возка, как глаза холопов тут же устремились на нее, разглядывая с любопытством, раскрыв рты, а мужик, глава этого семейства, даже с некоторым осуждением, как показалось Ксении. Она потому напустила на себя гордый и неприступный вид, вздернула повыше подбородок. Не хватало ей еще, чтобы холопы тут судили ее. Не их это дело вовсе!

До того времени, как женщины накрыли на стол, что вынесли из одной из избы прямо во двор, Ксения ходила по займищу, с любопытством разглядывая незнакомое ей место. Она ни разу не была в подобном месте. Да что там говорить, если она и в пути-то была всего несколько раз за свою жизнь?
Сразу же за избами и другими небольшими постройками был склон с узкой тропинкой, ведущей к стоявшей в отдалении бани и пруду – совсем маленькому, затянутому почти полностью ряской. С одной стороны тропинки были высокие заросли лопуха, намного выше ее роста, видать, там и находила укрытие женская часть холопской семьи в случае опасности.

Вскоре ее окрикнул один из ляхов, позвал к столу, но Ксения отказалась – ей не полагалось сидеть с мужчинами за одним столом, да к тому же она не особо была голодна. Так и осталась сидеть на небольшом помосте над водой, поджав под себя ноги. Марфа сбегала быстро наверх и принесла немного хлеба и кваса, уговорив боярыню хотя бы немного поесть, и Ксения уступила, взяв горбушку из ее рук. Хлеб оказался невкусным, с примесью трав, совсем непохожий на то, что она привыкла есть, но потом к ним с Марфой присоединились обе дочери хозяина, и Ксении было неловко отказаться от их нехитрого угощения под их взглядами. А они сидели молча немного поодаль и смотрели на нее во все глаза, явно дивясь ее наряду и ее богатым украшениям. Молчали и Ксения с Марфой, не желая при чужих ушах, обсуждать что-либо, прислушиваясь к громкому смеху и выкрикам, что шли со стороны двора.

Спустя время к женщинам подошла хозяйка и сказала, что мыльня готова, вода нагрета для боярыни, и даже приготовили чистое полотно. Тут же вызвались помочь в бане хозяйские дочки, но и их помощь, и подмогу хозяйки Марфа отвергла. Она привыкла прислуживать своей Ксени сама с самого детства и не желала делить с кем-либо эту обязанность.

Ах, как хорошо было посидеть в парной и дать отдых своим напряженным мышцам после такой долгой дороги! Как отрадно смыть грязь и пот, до блеска, до скрипа натерев кожу!
Краем глаза Ксения заметила в маленьком оконце чьи-то лица и едва сдержала крик испуга, что так и рвался из груди. Кто подглядывает за ее наготой в мыльне? Кто смотрит на ее непокрытые волосы? Но Марфа приоткрыла дверь бани да прикрикнула на любопытных, угрожая всыпать им крапивой, что резала тут же, на скамье для отвара.
- Хозяйские дочки! Вот любопытные! – пояснила она, продолжая свое занятие. – Хорошо хоть не мальцы, уж этим я бы не спустила!

Она плеснула кипятка в ушат с листьями крапивы, а после, настояв их хорошенько, вымыла длинные волосы Ксении этим отваром, разбирая их сразу по прядям, чтобы было легче просушить их после и пройтись по ним гребнем. Как жаль, что более никто и никогда не увидит подобной красы! Тут есть чем полюбоваться, ведь сама Марфута ухаживала за волосами Ксени: готовила отвары да настои, чтобы были крепкими и блестящими, чтобы не темнели со временем, поддерживая их светлый оттенок. Как увидел бы пан это великолепие, то сразу же бы голову потерял, уж точно. А уж про тело с этой тонкой талией да высокой грудью и говорить не стоит. А кожа у Ксени такая мягкая, будто бархат, такая гладкая да белоснежная (у самой-то Марфуты плечи и вся грудь веснушками покрыта). И все это в такие руки досталось, поганому этому Юрьевичу!

После мыльни раскрасневшиеся женщины сидели на небольшом бревне, положенном у стенки бани. Марфа расчесывала Ксении волосы, то и дело оглядываясь, чтобы никто из мужчин не нарушил их уединения, не увидал ненароком их с непокрытой головой. Снова пришли, освободившись на время от работы за столом, хозяйские дочери, присели на траву в отдалении, разглядывая Ксению и ее волосы под руками служанки.

Ксения поманила их рукой присесть поближе под недоуменным взглядом Марфы, предложила им сесть у ее ног, погладила одну из девушек по волосам. Потом оторвала от подола сарафана две стеклянные бусины, подала им, улыбаясь. Девушки с восторгом приняли подарки, разглядывая солнце сквозь цветное стекло, радостно улыбаясь.
- Далеко до стольного града, милые? – спросила Ксения, погладив в очередной раз по голове одну из холопок. Те повернулись к ней, улыбки мигом сошли с лиц, сменившись выражением растерянности.
- Не ведаем, боярыня, - наконец прошептала одна из них. – Тятенька, вестимо, может подсказать. Кликнуть тятеньку?
- Кликни, милая, - улыбнулась Ксения ей и приказала Марфе накинуть на волосы убрус. Та быстро покрыла светлые волосы боярыни льняной тканью, уложив складки на плечах, а после и сама прикрылась.
- Что задумала, Ксеня? – встревожилась Марфа. Вниз по склону к ним уже торопился хозяин, за ним спускалась дочь, аккуратно ступая по крутой тропе. Мужик, не дойдя до Ксении десятка-полтора шагов, остановился, низко поклонился и, только когда она подала ему знак приблизиться, подошел ближе. Ксения долго смотрела в сторону, откуда он пришел, но никто не появился между изб на склоне, чтобы глянуть, куда ушел хозяин, знать, никто не ведал, что она позвала его к себе.

- Как имя твое? – спросила Ксения мужика, едва он встал напротив нее на расстояние двух-трех шагов.
- Тихоном меня кличут, боярыня, - отозвался тот, опуская глаза в землю.
- Далече ли до Москвы, Тихон? – спросила Ксения, выпрямляя спину. От ответа мужика зависело то, что она задумала, пока Марфа намывала ее в бане. Так почему бы не рискнуть, коли сама доля ей подсказку дает?
- До Москвы-то? Ну, как добираться-то. Коли конным, то дней около десятка или немного более. А коли пехом, то более, вестимо.
- Вот что я скажу тебе, Тихон. Дело у меня к тебе есть. Серьезное дело, Тихон, - Ксения слегка подтолкнула в спины сидевших у ее ног девушек, удаляя их. Те нехотя поднялись и отошли в сторону, недоумевающие внезапному холоду боярыни, что недавно так приласкала их. – А дело, Тихон, вот в чем. Человек мне нужен надежный. Весьма надежный. И смелый, вестимо. Ты же видишь, в полоне я, в Тушино меня везут, к Вору на стойбище. Да неизвестно какая доля меня там ждать будет, какой срам! Прошу тебя, Тихон, помоги мне в моей беде. Коли поможешь – озолочу, клянусь.

Ксения сняла с пальцев одно из золотых колец с небольшим яхонтом и показала хозяину. Тот застыл, будто завороженным тем богатством, что она держала в руках. На деньги от продажи такого колечка можно многое себе позволить, много скота прикупить да дом выправить, девкам своим приданое выправить. Да вообще уехать отсюда в более покойное место, где не бродят каждый Божий день лютые люди по округе.

- В Москву надо будет пойти, на двор боярина Калитина. Сказать там, что дочь его, Ксения Никитична, в полон ляшский попала, к Вору в лагерь везут ее. Коли подсобишь мне, то не только это кольцо получишь. Батюшка мой в долгу за спасение дочери не останется перед тобой, - Ксения видела, как колеблется Тихон, гладя медленно бороду, но в то же время знала, как падка человеческая душа на богатство нежданное, вот и надеялась, что и в этом случае золотая жажда возьмет вверх.
- Не обманешь ли, боярыня? – прищурился мужик, и Ксения достала распятие из-под рубахи, побожилась на нем, что верна она будет уговору. Тогда Тихон кивнул. – Устина, старшого моего, пошлю на Москву, как только ляхи уйдут. И крест целую, что не обману я тебя, боярыня. Покойна будь.

Тихон запальчиво поцеловал медное распятие, что висело на шнурке у него под рубахой, и Ксения подозвала Марфу, отдала ей кольцо.
- Возьми его, Тихон, - проговорила Ксения. Служанка нехотя, но приблизилась к мужику, опустила в его подставленные ладони яхонт в золотой оправе. Тот ошеломленно поглядел на кольцо, а после крепко зажал в ладони, будто боясь потерять ненароком. – Это тебе задаток да знак для батюшки моего. Как придут за мной люди моего батюшки в Тушино, мой отец еще тебя одарит богато. Ступай, Тихон, пока ляхи тебя не хватились. И помни – об уговоре никому ни слова, даже родным своим.

Марфа ничего не сказала, когда Тихон, несколько раз поклонившись боярыне, поспешил воротиться к столу, только головой покачала, явно не веря в возможный благополучный исход авантюры Ксении. Та и не обсуждала с ней свой уговор с хозяином, боясь спугнуть удачу.

Волосы Ксении просохли только, когда солнце уже ушло за край земли, и стали опускаться серые сумерки, принося с собой вечернюю прохладу. Снова за женщинами пришла хозяйка двора, сообщив, что готова постель для боярыни. Но едва Ксения ступила в избу, где ей приготовили ночлег, как у нее тут же голова пошла кругом от запаха, который, казалось, шел отовсюду в этом темном помещении с целинной (4) печью посреди. Этот запах вызывал тошноту, резал глаза, и Ксения вдруг поняла, что, пробудь она еще немного в избе, ее вывернет прямо на земляной пол. Она оттолкнула Марфу, что стояла за ней, и выбежала из избы, едва не врезавшись со всего маху в проходившего мимо одного из поляков.

- Я не могу там спать, - прошептала она, отдышавшись, подоспевшей за ней Марфе. – Я там даже не могу дышать. Что это за дух такой странный?
- Животный дух то, Ксеня, - ответила ей служанка, вытирая лицо боярыни мокрым краем рушника, чтобы привести ту в чувство. – Скот держат тут же в избах зимой студеной, вот и впитался дух в бревна избы.
- Я не буду там спать! – отрезала Ксения. – Пусть постелют где угодно, но не там! Буду почивать тогда в возке!

Марфа с тоской взглянула на возок, что стоял на краю двора. Как же хотелось в кои-то веки лечь на сон в полный рост, вытянув ноги, свободно положив руки! Но, видно, недоля ныне…
- Я в бане буду ночевать, - вдруг произнесла Ксения, и Марфа испуганно посмотрела на нее. Как же в бане? А как же банщик? Разве позволит он такое в своем владении? Но Ксению было не остановить уже. Уж такова была ее натура - что задумала, всенепременно до конца доведет. Кликнула перепуганных суеверных страхом девок да хозяйку, чтобы помогли Марфе спустить вниз постель для нее да подать ей немного хлеба и кваса кувшин, как дары для банного духа. Сама же просила перед входом в баню, стоя лицом к порогу:
- Прошу тебя, банщик, позволить мне ночь провести в твоих владениях полноправных. Не казни меня за эту дерзость, а прими меня радушно, как благочестивый хозяин.

Марфа идти ночевать в баню отказалась – уж слишком силен был в ней страх перед банным духом. А вдруг придушит ночью ненароком? Не для сна же мыльня стоит, в конце-то концов. Потому устроила себе постель на земле подле бани, не желая быть далече от своей хозяйки.

Наконец все улеглись, успокоились в займище. Со своего места на широкой скамье под небольшим оконцем Ксения прислушивалась к редким звукам, что доносились до нее через приоткрытую дверь бани. Вот завели свою песню лягушки на пруду, перекрикнулись на ляшском сторожевые, обходившие займище по периметру. Где-то громко засмеялся кто-то, а после смолк. Спустя некоторое время засопела под оконцем Марфута.

Только Ксении не спалось. Не из-за духоты в бане, хотя та еще долго остывала, медленно отдавая свое тепло. Из-за этого даже сорочка, в которой спала Ксения, прилипла к телу. Повойник она сама развязала и скинула на пол – кто увидит ее тут, кроме банного духа, но кос не распустила, позволила им лечь на грудь свободно, хотя они путались на шее, мешали ей спать.
Да и мысли ходили в голове непрерывно, не позволяя глаз сомкнуть. Удастся ли старшему сыну, этому отроку худому и длинному, как жердь, добраться до Москвы да к боярину Калитину на двор попасть? Только об этом думала Ксеня, ведь знала, что проведай батюшка о ее недоли, мигом на подмогу придет, вызволит из полона свою кровиночку.

Внезапно в бане стало темнее на миг – кто-то мелькнул в приоткрытом дверном проеме, и Ксения замерла от ужаса, что мигом охватил ее. Что-то большое и темное приближалось к ней. Знать, банщик все же не принял ее дары и просьбу, мелькнуло в голове Ксении, сейчас как навалится, как придушит ее за то, что почивать легла там, где не следовало. А потом вдруг раздался какой-то странный шелестящий звук, и фигура из черной вдруг стала светлой, а что-то с тихим шумом упало на пол бани. Теперь Ксения видела неясные очертания, но прежде чем она могла сообразить, что за незваный гость перед ней, фигура метнулась к ней. Ксения мигом села на лавке и выставила вперед руки, останавливая нападающего на нее. Ее ладони наткнулись на нечто твердое и мягкое одновременно: одна легла на холстину рубахи, другая – прямо в вырез ворота на теплую кожу.

- Владек, - прошептала Ксения, каким-то шестым чувством узнавая своего нежданного посетителя, чье сердце так быстро колотилось у нее под ладонью. Большая мужская ладонь легла на ее затылок и потянула к себе, приближая ее лицо. Это действительно был он – теперь, когда их лица были настолько близки, что едва не соприкасались носами, Ксения видела в скудном свете, идущем из оконца сверху, как блестят его темные глаза.
А потом их губы соприкоснулись, и Ксения прикрыла веки, будто отгораживаясь от всего вокруг, кроме этих рук, что заскользили по ее телу, сбрасывая на пол летник, что лежал в ногах. И кроме этих мягких нежных губ, ласкающих ее губы, длинную шею, плечи.

Она вдруг позволила себе принять эти ласки, зная, что непременно случится в итоге, какое наслаждение принесет ей то, чего она так боялась ранее. Ныне она могла разрешить себе пойти на этот шаг. Ибо когда она вернется в отчий дом, у нее не будет иного пути, как прожить остаток жизни в затворничестве совершенно одной. Ежели батюшка не вернет Ксению мужу (а она приложит все силы, чтобы этого не случилось), то у нее будет лишь один путь – инокиней в монастырь, ведь она опорочена ныне, запятнана. Так почему бы не собрать по крупицам те моменты, которые будут ее греть своим теплом в этой грустной для нее будущности?

Ксения подняла руки и запустила пальцы в волосы целующего ее в шею мужчины. Она давно хотела это сделать, и ныне полностью отдалась своим желаниям. Он сначала замер, будто не веря ее отклику, а после поднял голову и принялся целовать ее в губы с неистовой страстью. И она уступала ему, с радостью откликаясь на его напор, на его силу, раскрывая для него губы, гладя его волосы и плечи.

Он скинул рубаху с широких плеч, отстранившись на миг от нее, и Ксения замерла, в который раз поражаясь размаху его плеч, силе его мускулов, которые она ощущала под своей рукой, проводя по обнаженной коже. Подобное прикосновение было в новинку для нее, и она трепетала от тех чувств, что захватывали ее. Казалось, через кончики ее пальцев, движущихся по его коже, в нее проникает некий огонь, все ярче и ярче разгорающийся внутри.

Владислав потянул вверх ее сорочку, и Ксения испуганно отстранилась от него, едва не сваливаясь при этом с лавки, на которой они ухитрились поместиться вдвоем.
- Срам какой! – прошептала она, пряча вспыхнувшее лицо у него на плече, в место чуть пониже ключицы. Запах его кожи закружил ей тут же голову – такой приятный, такой… родной.
- В этом срама нет, моя драга, - ответил ей Владислав, и она уступила ему, позволила стянуть с себя рубаху. – Не может быть в этом срама!

Он провел ладонями по ее обнаженному телу, будто пытаясь хотя бы на ощупь понять ее красу, раз не мог увидеть ее глазами, касаясь каждой частички тела, будто слепой. А потом в то же путешествие двинулись его губы, и Ксения забылась под напором чувств, что вмиг захлестнули ее мощным шквалом.

Когда она пришла в себя, то увидела, что сидит у него на коленях в совсем непотребной позе, положив голову на грудь Владислава, слушая мощный стук его сердца. Она попыталась отстраниться, но он не позволил ей сделать этого, прижал ее голову ладонью. А после как-то исхитрился откинуться назад и лечь спиной на лавку, устраивая Ксению поверх себя, натягивая на их обнаженные тела что-то широкое – то ли ее летник, то ли свой жупан, что подобрал с пола. При этом он случайно придавил одну из ее кос к скамье своим плечом, и она глухо вскрикнула от боли.
- Прости, - произнес Владислав, высвобождая косу из плена. Он поднес ее к самому лицу, будто пытаясь рассмотреть в темноте, какого цвета ее волосы, но не преуспел в том – уж слишком темно было в бане. Потому просто провел косой по своей щеке. – Я не ошибся, моя драга. Они мягкие и гладкие, как шелковое полотно.

Ксения вдруг опомнилась от морока, что закружил ей голову недавно. Мало того, что она обнажена, так еще и с непокрытой головой. А потом в голову пришла мысль – да к чему это ныне так переживать? Не стоит даже думать о том позоре, что ныне покрыл ее имя, уговаривала она себя, но не смогла отринуть эти тяжкие для нее мысли.
Опорочена, обесчещена, отвергнута. Вот ее будущее отныне.
- Я открыла свои волосы другому мужчине, - прошептала Ксения, сама не веря в то, что произносила. С самого детства ей твердили, что большего позора, чем открыть волосы замужней женщине для постороннего взора и быть не может. И эта истина ныне жгла ее, будто каленым железом.
- Я их не видел, моя драга. Тут темно, как у черта за пазухой, - ответил ей так же тихо Владислав, чувствуя, как напряжено ее тело, как бьет его нервной дрожью. – Позор, коли волосы на виду, а я их не видел. Не думай об том ныне, моя кохана, а просто поспи.

Я не усну, подумала Ксения упрямо, едва сдерживая слезы от той нежности, что она уловила в голосе Владислава. Как уснуть, коли на сердце так горько? Но глаза все же закрыла, пытаясь скрыть предательскую влагу плотно сомкнутыми веками. Последнее, что она слышала, был тихий успокаивающий шепот Владислава. Последнее, что чувствовала – его дыхание на своих волосах и нежное касание губ ее виска. А после она провалилась в тяжелый сон без сновидений, убаюканная теплом его крепких рук.

Пробудилась Ксения, когда где-то в займище громко прокукарекал петух. Она резко села на скамье, а потом натянула летник, что упал при этом движении с ее обнаженной груди. Владислава рядом с ней не было, даже ни одного знака, что он был тут давеча ночью. Но она знала, что это был вовсе не сон, не морок ночной. В самом заветном местечке слегка саднило, а сама она была гола, как при рождении своем, знать, и правда, лях побывал в бане этой ночью. Ксения нагнулась и подцепила рукой валяющуюся поодаль рубаху, быстро натянула на себя, путаясь в рукавах.

Стукнула дверь о притолоку, и в баню вошла Марфута, спеша помочь своей боярыне облачиться в наряд. Солнце поднималось из-за края, ляхи уже поднялись и собирались в путь. Только ее Ксения припозднилась ныне пробудиться ото сна.
Женщины ничего не сказали друг другу. Ксения отводила в сторону взгляд, стыдясь своих растрепанных кос и покрасневших местечек на нежной коже шеи и груди, там, где ночью их касалась жесткая щетина на лице Владислава. Марфа же молчала, не зная, как передать своей боярыне то, что ей приказал отдать Ксении ляшский пан, ощущая, как липкий страх заполняет ее душу. Знала же она, что добром все это не кончится, и вот оно!

Надежно закреплена на голове кика, расшитая речным жемчугом, завязано на шее широкое ожерелье, надет на плечи расшитый серебряной нитью в тон ткани сарафана летник. Готова Ксения к отъезду, и Марфа отступает в сторону, пропуская из бани свою боярыню. Та вышла из мыльни, склонив голову, чтобы не удариться лбом о низкую притолоку, звякнув при том длинными серьгами.

Все время, что Ксения шла по тропе вверх по склону, она вспоминала прошлую ночь. Ту нежность, что связала их воедино, ту страсть, что заставила головы пойти кругом. Впервые она так открылась мужчине, впервые подпустила его так близко к своей душе. Владислав снова нашел дорогу к ее сердцу, которую, как ранее казалось Ксении, уж никому не под силу одолеть. А значит, Ксении суждено покорится своей доле, что снова свела их воедино, снова заставила соединить руки, как тогда ранее. Она снова вспомнила те слова, что шептал ей Владислав ныне ночью, и покраснела от удовольствия. Ей казалось, что даже это утро играет нынче каким-то другими красками, более яркими, а птахи щебечут громче и радостнее. Да и сама она чувствовала себя ныне совсем другой, не той Ксенией, что была прежде. Она не знала, что именно изменилось в ней, но она явно ощущала, что переменилась этой ночью. Будто птица Феникс из сказок возродилась из пепла, в который превратилась жизнь после того рокового дня.

Ксения улыбнулась хмурой Марфе и ускорила шаг. Ей не терпелось увидеть Владислава, заглянуть в его глаза. Интересно, прочитает ли он в ее глазах, разгадает ли эти перемены? Она стала другой ныне утром, и эта новая Ксения будет отныне сама решать, что и как ей делать, без оглядки на условия и ограничения. И самое главное – она возьмет тот дар судьбы, что та посылает в руки. Она возьмет от него яркие воспоминания, которые сохранит на весь остаток жизни, что ей будет суждено провести без него.
И еще она обыграла его. Ксения обвела его вокруг пальца, и ощущение собственного превосходства над ним распирало ей грудь. Ляхи доставят ее в Тушино, а Владислав подарит в пути незабываемые ночи, при воспоминании о которых будет идти кругом голова. А потом приедет ее отец и вызволит ее из плена, а лях будет еще долго думать, кто сообщил ему о том, что его дочь в полоне. И тогда Владек непременно поймет, как это больно и горько, когда рушатся мечты. Как поняла она в тот день, когда он оставил ее, связанную. Только вот сможет ли она сама уйти от него, не разбив свое сердце при том?

- Ксеня, - вдруг дернула ее за рукав Марфа, когда они уже поднялись по склону и ступили во двор, где били копытом уже оседланные и приготовленные к дороге кони.
- Что? – раздраженно ответила Ксения, так внезапно вырванная из своих мыслей на грешную землю. Она принялась глазами искать Владислава, но его нигде не было видно. Как же так? Где он?
- Ксеня, - снова дернула ее за рукав Марфа, едва догнав у самого возка, где Ксения замешкалась, открыв дверцу, внимательно оглядывая двор в который раз. Та повернулась к ней резко, уже готовая высказать Марфе за ее настойчивость, как вдруг увидела, что та протягивает на раскрытой ладони, и окаменела от страха и дурного предчувствия, внезапно охватившего душу.

На ладони у Марфуты лежало то самое золотое кольцо с небольшим яхонтом, что она давеча отдала Тихону, хозяину займища.

- Он знает, Ксеня, - всхлипнула Марфа. – Не ведаю, откуда, но разведал. Хозяина займища и его старшего сына высекли ныне утром, еще до рассвета. Он самолично сек их до крови.

Ксения побелела как полотно, ноги отказывались ее держать, и она, чтобы не упасть, ухватилась за дверцу возка. Сердце заколотилось, словно пойманный в силок заяц. Ведомая каким-то шестым чувством, она подняла голову и увидела, как из одной из изб выходит, склоняя голову, чтобы не удариться, Владислав. Он сразу же заметил ее, и его глаза потемнели, она ясно видела это со своего места в нескольких шагах от него.

Владислав прошел к ней резкими размашистыми шагами, оттолкнув от себя одного из хозяйских мальцов, что путался под ногами. Ксения теперь разобрала, что за звук резал ей слух, едва она ступила на двор – тихий женский плач, доносящийся через распахнутую дверь избы. Она боялась даже подумать, что было там, в этой пугающей ныне ее темноте, виднеющейся в проеме.

Но, пожалуй, больше она боялась Владислава, что замер напротив нее, упершись рукой в стенку возка прямо у нее над головой. Он склонился близко к ее уху, как нынче ночью, только не коснулся его нежно губами, а прошептал твердо:
- Я-то гадал, чем был вызван твой такой нежданный отклик ныне ночью. А все оказалось так просто. Только москвитяне могут улыбаться в лицо и ударить при этом спину. Обмануть меня решила, моя драга? А я более всего на свете ненавижу, когда мне лгут!



1. Дощатый забор с закладкою досок в пазы столбов
2.Т.е. без труб
3. Оброк (польск.)
4. Глиняная
_________________

Ура! Последняя составляющая удачного дня встала на своё место . Спасибо
Так оно обычно и бывает после застоя. Пусть это состояние продлится как можно дольше!

Истинно так. И не хочется думать, что после этого порыва, после того, что связало их в мыльне он может своими руками отдать её мужу. не могу не сказать, что сцена великолепна. меня восхитила ни их близость (хотя там тоже всё хорошо) А то как Владислав Успокаивал её когда она расстроилась из за волос.
Быть может он чуткий любовник для каждой женщины, что оказывается в его объятьях, но вот так успокаивать женщину, причину беспокойства, которой ты можешь до конца и не понимать, ведь в его стране это вовсе не позор и ему должно быть дикостью кажутся, можно только если она тебе не безразлична. А потом он ушёл так деликатно... Тем горше осознавать, что они неизбежно теперь отдалятся друг от друга.
Читая твои книги, я часто представляю себе картину: идёт, человек по дороге жизни и вдруг ему в пути попадается нечто хрупкое и чудесное. Он берёт это с собой и продолжает свой путь в гору. Ему становится ещё тяжелее, но постепенно человек свыкается и начинает думать, что всё не так уж плохо и он обязательно дойдёт. Вот путник уже достиг ровного спокойного места. Он осознаёт, что жизнь дар, а мир вокруг прекрасен. И тут его нога соскальзывает и он, обдирая кожу, скатывается обратно, в падении обронив своё чудо. И не ему, не мне не ясно как он станет подниматься. Сможет ли найти и сохранить, то, что обронил. Так и твои герои. Встреча, тяжёлый путь друг другу, краткий и возвышенный миг единения. А потом мучительный разрыв и они должны начинать сначала. Это нередко бывает в жизни. Это прекрасно для сюжета. И... очень тяжело для души и сердца.
_________________

Вот уж сегодня я здесь продолжения точно не ждала! Марина, у вашего Муза потрясающая трудоспособность, чему я очень рада ! Вы его, наверное, витаминами кормите !
Какой трогательный момент ! Занимает Ксеня потихоньку место в сердце Владислава .
Читая эти строки, я так надеялась, что Владислав к ней придёт . Как хорошо, что мои надежды оправдались!
Неужели, действительно, показать свои волосы другому мужчине ещё больший позор, чем с этим же мужчиной переспать? Этого я не понимаю .
Владислав, скорее всего, каким-то образом увидел кольцо у Тихона. А Тихона и его сына очень жаль .

Как приятно , спасибо!


Ох, хотелось бы! Он у меня прямо что-то несется галопом . Уже готово 2/3 следующей главы. Значит, завтра точно будет продолжение!
Мне самой не терпится написать все, что в голове, будто с вами читаю книгу



Как же мне тоже нравится, когда потихоньку отворяется надежно прикрытая дверка в мужском сердце ....
И эта сцена мне тоже нравится, и Владислав...

А я смотрю, склоняешься потихоньку к поляку моему черноволосому?



Как красиво ты написала! Я прямо зачиталась...
А главное, как тонко прочувствовала то, что я пишу. Меня, как автора, это не может не радовать.

Не могу сказать, что мои романы схожи по настрою с аналогичными в этом жанре. Потому как героям у меня чересчур много приходится пройти дорог и преодолеть много преград прежде, чем навсегда соединить свои руки и сердца. Можно сказать - выстрадать свое счастье.
Ведь многие привыкли к тому, что ЛР - это легкость, игривость, красивые чувства и безграничное счастье. А у меня выходит по-другому - как-то тяжелее, что ли... Короче, не в стандартном духе истинного ЛР.

Кстати, мне даже отзывы в личке были по поводу этого. Как основная претензия к первому роману - "устала ждать, когда начнется сказка". Я сначала расстроилась сильно, что человек так воспринял написанное, а потом поняла, что он просто ждал несколько иного от романа. Значит, я просто не тот формат...


Нет, он просто цветов летних, видимо, нанюхался...


Ну, наш шляхтич своего никогда не упустит



Ранее не так обсуждались подобного рода отношения. Основной упор все же делался на несколько иную часть запретов: запрет на общение с посторонними мужчинами вообще (девице), запрет на непокрытую голову у замужней женщины (вспомните, выражение - опростоволоситься, оттуда корни-то ), подчеркивалось, что женщина должна быть тиха, смиренна и покорна во всем.
Когда тебе с самого детства будут твердить, что никогда и ни за что не открывай волосы никому, кроме мужа, поневоле в голове отложится это основным запретом...
Оттого-то у Ксени и отложилось в голове, что позор действительный для нее не конкретно интимные отношения, а то, что увидят ее с непокрытой головой. Последний якорь, за который она хватается, мол, опозорена, но не так сильно, пока волос не открыла. Ведь наисильнейший срам для женщины того времени - если ее увидят с непокрытой головой. Почему-то это считалось основным прегрешением.



Самое главное, что замысел Ксении был открыт. А что касается хозяина займища - то тут он знал, чем рискует, помогая пленнице ляхов, знал, на что шел, если вскроется все.
_________________

С трудом смиряюсь с стандартами в любом их проявлении. Меня уже в институте стандарт достал

Так и должно быть по-моему. Когда чувства героев проверены временем и испытаниями, причём реальными, а не высасываемыми из пальца, как часто бывает у западных авторов. Тогда веришь, что они поженившись смогут пройти свой путь вместе до конца. После свадьбы исчезают одни проблемы, но появляются иные. И если герои шли друг другу вопреки всему, то и это вселяет уверенность, что и в семейной жизни они смогут найти верный выход из положения.

На мой взгляд их любовь и есть сказка, её и искать не нужно. Она в том, что это чувство связавшее их светило им как маяк в самые трудные времена. Их встречи от случая к случаю, ночь которую они провели вместе, мимолётные прикосновения - всё это как волшебство, посреди серых будней.
Всем как известно не угодишь. Так что продолжай писать в своём стиле. Потому как "нет на свете печальней измены, чем измена себе самому" - заметил однажды. Рязанов. Может быть почитателей такого ЛР и будет меньше, но зато они будут неизменно переходить вместе с тобой из книги в книгу. Главное, чтобы это осознали ещё и издатели. Кстати как у тебя дела на этом фронте?

Склоняюсь? Не знаю что на это ответить. Я и прежде была отнюдь не против него. Образ интересный - герой своей эпохи. И в тоже время в нём нет чрезмерной, а главное необоснованной жестокости. Я даже готова прощать ему не самые благовидные поступки, если он осознает свои ошибки и приложит все силы для их исправления. Сумеешь ты меня своим повествованием, убедить, что Ксения для Владислава стала не просто разменной монетой в его игре, а по-настоящему любимой женщиной. И я признаю за ним право быть героем её романа.
_________________

 » Глава 10

Я была бы не я, если не вплела бы небольшое предсказание в канву моего романа, не приоткрыла немного завесу над будущим, что ждет наших геров впереди...

Глава 10

Все время, что миновало от момента отъезда отряда из займища до того часа, когда Владислав громко крикнул о привале, Ксения сидела в возке тихонько, как мышь, боясь даже показаться на глаза ему. Она снова и снова видела перед собой его черные глаза, не сулившие своим яростным блеском, ничего хорошего в ее доле, слышала женский плач, доносившийся из темноты дверного проема. В ее душе переплелись тесно слишком разные по существу чувства, и она не могла понять, какое из них преобладает: ненависть и страх или желание, чтобы та нежность, что была меж ними нынче ночью, не исчезла.

Ксения с горькой усмешкой вспомнила, как уверена она была еще недавно в собственном превосходстве над Владиславом. Произошедшее в лишний раз доказало, что она всего лишь женщина. Разве может она по уму и силе сравняться с мужчиной?

Едва отряд остановился на привал, дверца возка распахнулась, и заглянувший в возок Ежи приказал Ксении ступать за ним, мол, пан зовет. С тяжелым сердцем она ступила на землю и пошла вслед за усатым ляхом, что даже слова лишнего не сказал, даже взглядом не намекнул ей, что ее ожидает впереди.
Матвей Юрьевич непременно бы высек ее за ложь, за эту авантюру за своей спиной да еще ему же и в ущерб. Но сравнивать тут было негоже – Северский не отхлестал бы кнутом того мужика, а просто отрубил бы ему руку, посягнувшую взять кольцо. Так что для Ксении по-прежнему оставалось загадкой, как же поступит с ней Владислав, какое наказание ее ждет.

Он полулежал на траве недалеко от временного лагеря, облокотившись на правую руку, а левую положив на согнутую в колене ногу. Вся его поза выражала расслабленность и благодушие, а зажмуренные глаза, на подставленном солнцу лице, говорили о том, что он от всей души наслаждается этим ясным полднем. Но Ксения уже выучила за годы своего брака, как обманчив бывает такой нарочито спокойный вид, а потому только встревожилась ее сильнее, сжала сильнее подол сарафана.

- Панна, пан Владислав, - Ежи слегка подтолкнул в спину замешкавшуюся Ксению, а после развернулся и ушел прочь, к остальным ляхам, устраивающимся на короткий отдых.
- Не стой над душой, панна, сядь, - сказал Владислав, разорвав длительное молчание, повисшее меж ними тяжелым камнем. – Как у вас говорят? В ногах правды нет?
- Так и говорят, - медленно проговорила Ксения, устраиваясь на траве, как можно дальше от его руки, расправляя подол сарафана на подогнутых под себя ногах. Владислав откинулся на спину, заложив руки за голову, но в этот раз повернул лицо в ее сторону и, приоткрыв один глаз, принялся наблюдать за ней.
- Ты удивила меня, Ксеня, - проговорил он. – Разве не воспитывали тебе с младенческих лет послушание и смирение перед мужчиной? Разве не говорили, что не женское дело творить судьбу свою?
- Это относилось к родичам и мужу, - резко ответила Ксения, уязвленная его насмешливым тоном. – Ты мне не мужи не брат, так что оставь!
- Ого, сколько огня в панне! Признаться, мне даже по нраву подобное, – одна из его бровей поползла вверх насмешливо. – О чем ты думала, Ксеня, отдавая хлопу кольцо? Даже если он оказался бы верным своему слову и послал бы своего сына в Москву, то потерял бы и то, и другое. Все дороги к Москве охраняются разъездами – русскими или нашими, а лихих людей бродит по округе тьма-тьмущая. Не дошел бы хлопец до города, отправили бы его быстро ad patres (1) . А коли сам мужик понес кольцо твое, история та же была. Но и дойди он до дома твоего отца, каков прием ждал бы его? Чем бы он доказал, что оно не снято с пальца убитой дочери? Я бы не стал разбираться. Выдал бы совсем иную награду, проверяя истинность его слов, - у Ксении при этих словах даже пальцы онемели на руках и ногах от ужасной правды его слов. И верно: Никита Василич, а уж тем паче, Василий, ее брат, не стали бы долго разбираться с прибывшим, а отправили бы того в хладную к кузнецу Акиму. Под пытками никто не солжет, только истину глаголют в пыточной.

- Хлопу повезло ныне несказанно. Двор в стороне от основной дороги стоит, никто не заглядывал к нему давно – ни свои, ни чужие, да и пана над ним нет. Живи да радуйся, но нет же! Позарился на злато чужое! Вот и пришлось ему разума добавить плетьми, и сыну заодно, чтоб помнил этот урок еще долго. А тебе уроком будет их боль! И коли не поняла, то добавлю: в другой раз, Ксеня (а я очень хочу думать, что этого раза не будет!), я заставлю тебя смотреть на наказание по твоей вине, да так близко, чтобы запах крови почуяла! Чужая боль будет наказанием твоим!

Ксения отшатнулась от него, испуганно, и он сначала шевельнулся было к ней, но после не стал ее удерживать, позволил отвернуться от него.
- Я все равно убегу от тебя, лях! Нет мне иного пути, - вскрикнула Ксения. – Коли задумал свершить то, что гордыня и ненависть тебе шепчет, нет мне пути иного!
- А ты свободна и ныне, панна, идти, куда желаешь! – громко воскликнул Владислав за ее спиной, а потом вдруг вскочил на колени, схватил ее за локоть и развернул к себе лицом, заставляя взглянуть в свое лицо. – Ты ведаешь, панна, что творят с бабами, что в руки попадают чужие? Ведаешь ли, что такое, когда тебя берут против воли твоей, силой берут, не лаской? Да не один и даже не трое, а десяток и более! Я сдерживаю своих людей, чтобы бабу твою не трогали, лишь бы не видела ты этой грязи. И вчера на дворе холопском! А знаешь ли, нелегко это, когда перед глазами так и суетится юбка, когда она в руках твоих почти, а под тобой не было никого несколько недель и даже месяцев, когда привык брать, не раздумывая? Не знаешь! Убежит она от меня. Беги! Прямо из Тушина беги, к Москве беги, к отцу. Разве не это задумала, усыпляя меня своей покорностью, своим ответом? – он слегка встряхнул ее, перепуганную его неожиданный порывом, его злостью, что так и плескалась в его темных глазах. – Только до Москвы еще в руки чужие попадешь. И помоги тебе Господь, коли руки будут ляшские, ибо русские казаки непросто насилуют, Ксеня, не просто оставляют, если нет желания с собой тащить бабу для развлечения на очередной стоянке. Русские казаки, моя драга, поступают иначе – отрезают бабам грудь, уши и нос, ломают ноги и руки, выжигают на теле следы своих безумств. Я ведаю, что говорю тебе, ибо сам видел это своими глазами. А ныне еще раз говорю тебе – ежели думаешь, что такая судьба для тебя лучше, чем быть подле меня, то беги, Ксеня, я даже караулить тебя отныне не буду!

Владислав отпустил ее руку, высказавшись, и отвернулся от нее, пытаясь обуздать свою злость, что так и рвалась из груди. Ксения же, лишившись этой поддержки, пошатнулась и упала в траву. Ее голова шла кругом от представшей перед ее глазами картины, описанной Владиславом. Неужто способны люди на такие бесчинства? Отчего жестоки к своим же по духу и вере?

Ксения сплюнула в траву горечь, которой ныне был полон ее рот, и стала подниматься на ноги, борясь изо всех сил с дурнотой и головокружением. Она вдруг заметила прямо перед собой грязные босые ступни, толстый посох и подол некогда белой, а ныне грязно-серой от дорожной пыли холщовой рубахи, а потом медленно подняла вверх глаза и заметила, что над ней возвышается человек.

От неожиданности и испуга Ксения вскрикнула и опомниться толком не успела, как была легко, точно пушинка, подхвачена Владиславом с травы и поставлена за его широкую спину, прижата рукой к его крепкому телу. Уже из-за плеча шляхтича Ксения рассмотрела нарушившего их покой путника внимательнее. Длинные белые волосы, свободно ниспадающие на плечи, широкие борода и усы, холщовая рубаха, подпоясанная обрывком веревки. И глаза, так пугающие Ксению – с абсолютно белыми зрачками, заполняющими почти всю область глаз старика.
- Владек, он слеп, - тихо прошептала Ксения, легко касаясь напряженного плеча мужчины. Старик при этом перевел глаза с лица Владислава на нее, прятавшуюся за спиной у ляха, и она почему-то подумала, что, несмотря на свою слепоту, тот ясно видит и ее, и ляха, стоявшего перед ним, застывшего в немой угрозе. Но тот не отвел своего напряженного взгляда от лица старца перед собой, не выпустил из-за спины Ксению, по-прежнему удерживая ее рукой на месте. Ему не нравился этот старик, а еще более не нравился тот факт, что он, приученный своим опытом реагировать даже на самый тихий звук рядом, не услышал, как тот приблизился к ним да еще почти вплотную, что сторожевые не увидали его издалека и не подали сигнал.

- Мир вам, добрые люди! – проговорил старик, улыбаясь, облокачиваясь на толстый посох, давая отдых усталым ногам. – Не дадите ли старцу утолить жажду да краюху хлеба? Господь и все святые да не оставят вас своей милостью за вашу доброту.
- Надо подать, Владек, - снова отозвалась из-за плеча Ксения. Хотя ее пугал этот странный, возникший словно из ниоткуда старец, ее почему-то не покидало ощущение, что она некогда уже встречала его. – Надо подать человеку.

Владислав в очередной раз окинул взглядом слепца, а после хмуро кивнул, соглашаясь, и Ксения перевела дух, даже не сознавая, что стояла, затаив дыхание все это время, ожидая ответа от него, опасаясь, что он прогонит прочь просящего о милости. Она быстро развернулась и побежала к лагерю, на ходу призывая Марфу, подскочившую на ноги при ее крике с травы у колес возка. Но в лагерь не пошла, воротилась с половины пути, движимая любопытством.
Она помнила, как к ним вотчину когда-то, еще до Смуты, заходили за милостыней такие же путники, бродящие по земле Русской от обители к обители, от скита к скиту. Тогда еще не верили в их слова, сулящие скорый приход беды на Москву и ее земли, что пророчествовали некоторые из них и призывали покаяться. Что же скажет этот старец? Быть может, поведает, когда со Смутой будет покончено на Руси, и наконец-то покойно и вольно станет жить русскому человеку?
Ксения присела подле Владислава, что сидел на корточках и внимательно наблюдал за стариком, расположившимся на траве, вытянув ноги вперед. Она оглядела старца, но кроме посоха, что лежал рядом с ним, ничего из имущества не заметила, даже сумы, что обычно носили путники при себе, пускаясь в дальний путь. Она перевела взгляд на Владислава, что по-прежнему хмурил лоб, и поняла, что он тоже подметил необычный вид странника.

- Куда путь держишь и откуда идешь, старик? – спросил шляхтич, и старец повернул к нему лицо, словно всматриваясь в него своими невидящими глазами. И снова Ксения поежилась от какого-то смутного страха, что тревожил ее каждый раз, когда она видела эти страшные глаза.
- Иду я с той стороны, - махнул старик рукой, не отводя глаз от лица Владислава. – А направляюсь я в монастырь Троицкий.
- Неужто? – деланно изумился Владислав. – Так можешь не ходить туда. Не пройти тебе, в осаде он уж почитай который год (2).

Но старец даже в лице не поменялся при этой вести – как был спокоен и тих, так и остался. Только улыбнулся тому, будто несмышленышу малому.
- Ведаю я об том, пан ляшский, потому и иду туда, - был ответ. Владислав же окаменел, услышав эти слова. Он хотел схватить старца за руку, но Ксения, разгадавшая его порыв, повисла у него на локте, отчаянно тряся головой, перепуганная. Ему пришлось пойти у нее на поводу и не трогать старца, который сидел и безмятежно улыбался им, не подозревая, какая угроза мелькнула недавно у него над головой.
- Откуда знаешь меня? – твердо и холодно процедил Владислав, глазами приказывая Ксении отсесть подальше от старца, но не послушалась, только головой покачала в ответ, не отводя завороженных глаз от путника, зная, что никакой опасности от него не может исходить.
- Как же не догадаться-то? – усмехнулся старик. – Говор у тебя не наш, ляшский говор-то, хоть и по-нашему речи ведешь. А голос властный такой, знать, пан, не иначе.

В этот момент к ним подошла Марфута с небольшим глиняным кувшином в руках да с парой ломтей хлеба, завернутых в тряпицу.
- Возьми, добрый человек, - прошептала она, так же как и Ксения, напуганная его внешностью. Она подала ему сверток прямо в руки и хотела быстро отстраниться от него, но тот не дал ей такой возможности – положил подношение на колени и схватил ее за кисть.
- Не спеши, милая, не торопись, - проговорил старец, а после протянул ей ленту – из алого шелка, развевающуюся на ветру, будто стяг. Ни сама Марфа, ни остальные даже не заметили, откуда тот достал свой подарок и на некоторое время даже замерли, ошеломленные. – Бери-бери, милая. Она тебе пригодится, шею прикроет, когда время придет, - и когда Марфа, сперва взглянув на Владислава, будто спрашивая его позволения, и получив его кивок, взяла ленту, старец добавил, отпуская ее руку. – И не плачь боле. Господь услышал твои мольбы. Будет то, о чем молишь его, будет и скоро уже! Ступай, милая, ступай!

Марфа, бледная, как ее собственная понева, отошла, чуть ли не пятясь, к лагерю, а старик принялся за еду, как ни в чем не бывало. Ксения же, чувствуя, как по спине пробегает мелкая дрожь от страха перед тем, что происходило ныне у нее перед глазами, нащупала пальцы Владислава и сжала их, неотрывно глядя на путника, не в силах отвести от него взгляда.

- Ох, бедная Русь, горемычная! Сколько ей страдать-то еще доведется! Не день и не седмицу, и даже не месяц! – покачал головой старик, доедая хлеб и запивая его прохладной водой. Он смахнул с бороды и с рубахи крошки, а после взялся за свой посох. Но подниматься не стал, просто оперся руками на него, слегка наклонив вперед и уперев конец в землю. – Сколько стройных берез сгинуло на Руси! Сколько дубов могучих порублено, - качал он головой. Владиславу же наскучило сидеть подле этого странного старика, и он встал с травы, прихватывая за локоть Ксению, ловившую каждое слово путника, и поднимая ее на ноги.
- Пора нам, старик, в путь трогаться! – проговорил он. – И хорошо с тобой сидеть тут, да ехать потребно. Ну, прощай!
Старик тоже стал подниматься, опираясь на свою единственную опору – толстый посох, и Ксения, заметив, как тяжело ему это сделать, бросилась на помощь ему, подхватив его под руку.

- Благодарствую, милая, за подмогу твою, - старик вдруг перехватил ее руку, когда она хотела отпустить его, сжал ее тонкие пальчики. – Пальчики тонкие, перстни тяжелые. Как и недоля твоя. И слезы – одна за другой капают с глазонек твоих. Крутит, вертит недоля веретено с нитью жизни твоей. Но недолго крутить ей, окаянной, осталось, совсем недолго.
Ксения будто окаменела от этих слов, в ее широко распахнутых глазах Владислав без труда прочитал тот ужас, которым была в этот миг полна ее душа, и он поспешил вмешаться в происходящее. Он шагнул было к ним, желая забрать из рук старца ладонь Ксении, но тот быстро поставил преграду перед ним, останавливая его – загородился от него посохом, будто отсекая от него женщину.

- Ты – вина этих слез, лях, и ныне, и в будущем. Обманул ее, оставил. Так и она тебя обманет вскорости, много боли сердечной принесет тебе ее ложь, - сурово проговорил старец, глядя своими невидящими глазами в лицо Владиславу. Ксения тоже взглянула на шляхтича, качая головой. Нет, не верь старцу, Владек, нет в моей душе намерения обмануть тебя, нет вины перед тобой, не от умысла к тебе тянусь, от сердца, хотелось сказать ей, видя, каким опасным огнем зажглись его глаза. Но она будто онемела в этот миг, и даже губ не смогла разлепить, чтобы хотя бы слово проговорить.
- Ты посеял горе, горе и пожнешь, лях. Душа твоя будет стонать от боли и мук, и нескоро придет радость, - продолжал старец, удерживая подле себя Ксению и по-прежнему отталкивая от себя шляхтича посохом. Владислав даже зарычал от ярости, что загорелась в нем, от подобной наглости.
- Ты ополоумел, старик?! Ты ведаешь, что я могу с тобой сотворить?!
- Врешь ты все, лях. Не сможешь ты старика немощного ударить, не позволяет голова и сердце. Много крови ты пролил, и немало еще прольешь на своем веку. Но льешь ее по правде своей, не от жажды наживы или от морока битвы. Не веришь мне, что я вижу тебя, душу твою вижу? Чую, что не велит тебе голова твоя словам моим поверить. Тогда вот тебе еще один мой сказ. Мученица покой нашла, не тревожь понапрасну душу ее. А вторая не сама ушла, Господь ее призвал. Нет греха в ее смерти, так и ты перестань мучить себя, - проговорил путник ошеломленному Владиславу, а после пустил вниз посох, устраняя преграду, позволяя ему забрать Ксению, прижать ее, дрожащую от страха, к себе. – Твоя она, пан ляшский. Радость твоя и горе твое. Твоей рождена была и твоей в могилу сойдет. Судьба решила так, а супротив нее не пойти.

Ксения уткнулась лицом в грудь Владислава, вцепившись пальцами в ткань его жупана. Она не видела, как подошел еще ближе старец, как занес ладонь над ней, качнув головой отрицательно на предупреждающий жест Владислава. И тот подчинился ему, не отрывая взгляда от его невидящих глаз, устремленных куда-то поверх головы шляхтича.
- Через муки пройдет, горемычная, недоля не оставит так легко веретена ее, - прошептал старик. – И твое веретено уже наготове у нее, лях. Скоро и за него примется! Но после радость будет. Много лада и радости, – он вдруг замолчал, а потом нахмурил седые брови, не отводя своего взгляда от нечто за спиной Владислава. – Гроза идет. Темная страшная гроза… Всех заденет… всех…

Владислав не смог удержаться и обернулся, чтобы взглянуть, где старик увидел темные грозовые тучи, когда небо над ними было ясное, а солнце так и пригревало. И верно, на краю земли по-прежнему было пусто, даже ни единого облака. Только потом в голову пришла мысль, что старик слеп и не может видеть ничего – ни на небе, ни на земле, и быстро повернул голову обратно.

Старика уже перед ним не было, и Владислав едва сдержал крик, что так и норовил сорваться с губ, понимая, что этим только еще пуще перепугает Ксению у него в руках.
- Прощай, старик. Доброго тебе пути, - громко проговорил он и не дал Ксении повернуть головы, чтобы взглянуть, как тот будто бы уходит. Он не был суеверным, не верил во всякую нечисть, о которой в детстве любил выпрашивать разные истории у своей няньки и которыми так любил пугать Анусю, предпочитая верить только в то, чего мог коснуться руками. Но то, что ныне произошло, несколько поколебало его стойкую уверенность и неприятие невидимого глазу человеческому.

Куда делся старик? Как отошел прочь незаметно для глаза и уха Владислава так быстро, да еще травы не примяв? Знать, умелец какой или волхв, о которых когда-то рассказывала мать, которыми так славна была когда-то единая Русь. А может, колдун? Владислав тряхнул головой, отгоняя от себя неугодные ему мысли. Бабские бредни! Но на всякий случай сотворил крест, отдавая себя под защиту святых сил, отгоняя от себя нечисть разную.

Зашевелилась Ксения на его груди, перебарывая тот липкий страх, что вселили в нее слова старца. Она подняла глаза на Владислава, который так крепко прижимал ее к себе, надеясь, что он приласкает ныне, видя, как она перепугана. Но шляхтич лишь отстранил ее от себя.

- Ехать пора, панна, - произнес он холодно, и она в очередной раз убедилась, что в нем будто два человека живут: один – суровый и холодный пан, предводитель ляшского отряда, грозный воин, а второй – нежный и страстный Владек, от прикосновений которого она теряла голову.
- Он ушел? – Ксения испуганно огляделась, но Владислав упрямо тянул ее за собой, не давая той времени осмотреться. – Или… или исчез?
- Не говори глупостей, панна, старик ушел своими ногами. Он же из плоти и крови, а не дождя и тумана, - отрезал Владислав и слегка подтолкнул вперед, заставляя вернуться в лагерь, потому той пришлось молча подчиниться.

Но Ксения еще долго не могла успокоить бешено стучащее сердце в груди. Да и Марфута, необычно взгрустнувшая и молчаливая ныне, не делала ни малейших попыток отвлечь ее в пути, потому и думалось Ксении только о том странном путнике.
Нет, чует ее сердце то не просто путник был. Какой же паломник пойдет по святым местам без сумы, в которую можно класть подношения, полученные в дороге от добрых людей? Переходы длинные, незнамо, когда попадется двор людской, незнамо, когда поесть придется, вот и носят путники с собой сумы через плечо. Да и слеп был старец, а без спутника. Обычно таких убогих сопровождал в пути малец али другой человек, а тут один был старик, как перст.

- Боязно мне, Ксеня, - вдруг проговорила Марфа, крутя в пальцах алый шелк. – Что за дар такой дивный мне достался? Отчего мне, а не тебе, боярыне?
- Не по нраву дар, так выбрось в оконце, не вези с собой, - предложила Ксения, но служанка только головой покачала в ответ. Шелковая лента – не из дешевых, чтобы ей вот так разбрасываться. Да и что-то подсказывало Марфе в душе, что ей непременно нужно сохранить при себе подарок старца. Она вдруг выпрямилась резко и уставилась на Ксению широко распахнутыми глазами, побелев лицом при этом так, что многочисленные веснушки, усыпавшие ее щеки и нос, резко выделились одним большим ярким пятном. – Ой, Ксеня, вспомнила я его! Старца этого вспомнила! Он у церквушки сидел на улице нашей в Москве, куда мы на службы ходили. Ты ему всегда первому милостыню подавала! Признала ли его ты теперь? Вспомни, Ксеня!

Ксения ахнула, чувствуя, как внутри разрастается мистический страх перед тем невиданным, с чем столкнулась она ныне днем, быстро перекрестилась, пытаясь вспомнить каждое слово из речей, что вел старец. Марфа тоже напрягала память, воскрешая слова путника, обращенные к ней, а после просияла:
- Вскорости с Васильком моим, знать, буду! Только о нем мои молитвы ныне, только о сыне. А тебе что предрек старец, Ксения?

Ксения же поникла плечами, погрустнела, потускнели вмиг ее голубые глаза. Ведь то, что скоро Марфа обнимет своего сына, означало для нее самой возвращение в вотчину Северского, не иначе. Недаром ей старик про слезы говорил и недолю. Теперь-то уж точно ее Владислав к мужу отправит, не к отцу.

Она вспомнила потом слова, обращенные непосредственно к Владиславу и прижала руку к груди, стараясь унять сердце, что вдруг пропустило пару тактов. Что там сказал старец? Она судьба Владислава? Его радость и его горе? Ксения опустила лицо в ладони, пытаясь скрыть от глаз Марфы, что так и сияет оно ныне от того счастья, что вдруг охватило ее. Коли так, знать, откроется ей сердце Владислава, знать, не отдаст он ее Северскому. Знать, взаимным будет стук ее сердца, что снова с недавних пор бьется только ради черноволосого ляха.

Ксения так и замерла, поймав себя на этой пугающей ее мысли. В прошлый раз, когда она доверила ему свое сердце, свои мечты, свою будущность, лях предал ее, обрек на позор и недолю. В этот раз, как переплелись нити их жизненных путей, он не скрывает от нее, что она лишь оружие возмездия в его руках.
С каждым днем, с каждой минутой, что они проводят столь близко друг другу, Ксению будто привязывают к нему невидимому глазу нитями плотнее и плотнее. И эти нити все глубже проникают в нее, чтобы причинить мучительную боль, коли оборвут их разом, разъединяя ее с ляхом. И в этот раз эта боль будет уходить еще дольше, она знала это.

Как только встали в вечерних сумерках на ночную стоянку, Ксения решительно спрыгнула с возка наземь, оправила помятый за время, проведенное в пути, подол сарафана. Она не собиралась долее мучиться неизвестностью да загадки гадать. Прошлая ночь, проведенная в мыльне, была для нее особенной, а те чувства, что заполнили ее душу, были совершенно непохожими на то, что она когда-либо испытывала к другому человеку. Даже на те, что когда толкнули ее отпереть дверь хладной на дворе своего батюшки.

Ксения дождалась, прохаживаясь медленно вдоль возка и обратно, разминая ноги, затекшие в дороге, пока Владислав не отдал приказы своим пахоликам и не отошел в сторону от лагеря, предоставив человеку из своего почета заняться его каурым. Он сел в отдалении в траву, спиной к суетящимся в лагере полякам, словно отстранился от всего происходящего вкруг него. Ксения рванулась к нему, не раздумывая, но ей тут же перегородила дорогу грузная фигура Ежи.
- Воротайтесь к возку, панна, - произнес он. Ксения, не желая подчиняться его приказу, пошла на обход, но он быстро схватил ее за локоть, остановил на полушаге.
- Я желаю поговорить с паном Владиславом, - произнесла она возмущенно, безуспешно пытаясь вырвать свой локоть из цепких пальцев ляха. Но тот даже не шелохнулся от ее бурных попыток вырваться на волю.
- Пан не желает ни с кем говорить нынче. Воротайтесь к возку!

Ксения в отчаянье обернулась на Владислава, надеясь поймать на себе его взгляд, но ей не удалось это - тот не повернулся взглянуть, что за громкая возня происходит в лагере. Ежи тем временем, видя, что она не намерена подчиняться по-доброму, потащил ее за локоть к возку силой, легко преодолевая ее сопротивление. Ксения поняла, что ее затея терпит крах, и предприняла последнюю попытку.
- Владек! Владек, я хочу поговорить с тобой! – крикнула она, сбиваясь с дыхания в попытке освободиться от хватки усатого ляха. – Владек!

Но Владислав даже ухом не повел на ее крик. Он спокойно раскурил чубук, по-прежнему глядя куда-то вдаль, на бескрайний простор цветущего луга перед его взглядом. И Ксения, заметив это, прекратила дергать свою руку из пальцев Ежи, позволила ему довести себя до возка.
- Не балуй, панна, тут сиди, - приказал он ей и отошел в сторону, но недалеко – по-прежнему не выпуская ее из поля зрения, готовый остановить ее, коли она снова решиться нарушить уединение Владислава. Ксения опустилась на землю, подминая под себя подол сарафана, облокотилась спиной о колесо возка. Она неотрывно смотрела в спину сидящему в отдалении Владиславу, будто пытаясь силой своей мысли внушить тому, чтобы он обернулся и взглянул на нее. Она бы многое отдала, чтобы узнать мысли, что бродят ныне в его голове.

Ужин прошел в полном молчании. Ксения не поддерживала попыток Марфуты завести беседу, равно как и Ежи, что так и не покинул своего поста подле возка, и та вскоре оставила свою боярыню, ушла готовить постель, чувствуя, что той вовсе не до легкомысленных разговоров сейчас.
- Кто она? – вдруг спросила Ксения. Она все так же не отрывала взгляда от того места, где сидел шляхтич, только ныне, в тьме ночной, опустившейся на землю, видела только его смутный силуэт да иногда вспыхивающий ярким огоньком его чубук. – Кто та, вторая?
Ежи повернул голову в ее сторону и проговорил:
- Раз он тебе не сказал, то и я не буду, - а потом добавил более мягким тоном. – Спать иди, панна. Час уже поздний.

Но Ксения еще долго не могла сомкнуть глаз той ночью. Она расположилась в возке таким образом, чтобы видеть огонек чубука Владислава в ночной темноте, чтобы видеть, когда он вернется в лагерь. Каким-то шестым чувством она понимала, что ныне ему не по себе, что что-то творится в его душе, коли он решил удалиться от всех и наедине разобраться со своими мыслями, со своими эмоциями.
«…Твоя она, пан ляшский. Радость твоя и горе твое. Твоей рождена была и твоей в могилу сойдет. Судьба решила так, а супротив нее не пойти…», - пришли на ум слова старца, а потом в голове всплыл голос Владислава: «…проклятие перстня, что ты когда-то носила на своей руке, уже приступило к своему делу. Янтарь погубит тебя, и погубит именно через меня!»

Ах, Владек, подумала Ксения с какой-то странной нежностью в душе, что всякий раз возникала в ней, едва она произносила его имя – Владислав, Владек. Ты снова взял в полон мои думы, мои чаяния, мое сердце. Не разбей его, Владек, ибо оно так хрупко, словно тонкий лед, ставший на воде при первых морозах. Слышишь, только не разбей его…

Утром Марфа едва успела одеть на голову Ксении кику да покрыть затылок полупрозрачной кисеей, как дверца возка внезапно распахнулась. В проеме стоял Владислав.
- Доброго дня, панна! – громко воскликнул он и протянул руку внутрь, взял в плен ладонь Ксении, что лежала на ее коленях. А потом вдруг поднес ее руку к своим губам, касаясь их быстрым и легким поцелуем, таким мимолетным, что Ксения даже не успела сообразить о его намерениях. Потом он вернул ее руку обратно и улыбнулся ей. Так искреннее, так задорно, что она забылась на миг, очарованная его улыбкой.
- Можем ли мы трогаться, панна? - спросил Владислав и, когда она растерянно кивнула в ответ, затворил дверцу. Ксения тут же метнулась к оконцу, раздвинула занавеси, чтобы взглянуть на него еще раз, по-прежнему видя перед собой его улыбку. А Владислав быстро добежал до своего каурого, что-то по пути сказав своему почету, от чего те так и грохнули в громком хохоте, затем, уже в седле, громко крикнул:
- В дорогу!
Напоследок повернулся к Ксении, чье лицо белело на фоне алых аксамитовых занавесей, подмигнул ей и гиканьем погнал коня вперед, занимая место в авангарде польского отряда.

- Что это с ляхом? – удивленно спросила Марфа. – Еще вечор такой хмурной был. А тут вона как! – а потом она вдруг расплылась в улыбке. – Не ведаю, кто укусил ляха, но мне только по нраву это. Ой, Ксеня, совсем чуток осталось тебе, чтобы ляхом вертеть, как пожелаешь! Говорила я тебе, что так и будет, и погляди-ка, кто прав? Вот ныне можно его прямо горячим брать и требовать от него все, что душа желает. Какая месть, Ксеня? Он так и имя свое позабыть может!

А Ксения не слушала ее речей. Она задумчиво гладила указательным пальчиком ворс бархата занавеси оконца и вспоминала слова старца, что по-прежнему не шли у нее из головы.
«…Твоя она, пан ляшский. Радость твоя и горе твое. Твоей рождена была и твоей в могилу сойдет. Судьба решила так, а супротив нее не пойти…»
- Да будет так, - прошептали губы Ксении, и Марфута повернулась к ней, прервав на миг свою речь.
- Что ты сказала, боярыня?

Но Ксения лишь покачала головой, улыбаясь своим мыслям. Ей было так отрадно, что остановись польский отряд, она бы тотчас вышла бы из возка и упала бы в это цветущее великолепие луга, что они проезжали ныне, широко раскинув руки, подставив лицо нежным солнечным лучам. А еще было бы лучше, коли рядом Владислав бы опустился тут же, в эту высокую траву. Просто лег рядом, беря ее за руку, переплетая ее пальцы со своими. Она повернула бы к нему свое лицо и улыбнулась бы в ответ на его улыбку. Точно такую же теплую, какой он улыбался этим утром ей. И тогда она бы тихо-тихо прошептала, глядя в его глаза…

- Рог, Ксеня! – вдруг схватила ее за руку Марфута, вырывая из плена сладких грез. Ксения выпрямилась, тряхнув головой, будто сбрасывая из мыслей остатки такого сладкого морока.
Откуда-то с правой стороны их дороги прогудел рог – протяжно и глухо, будто какой зверь ревел. Затем послушался рокот, еле слышный сперва, а после более отчетливый. Глухой перестук копыт лошадей, определила Ксения, целый отряд настигал их, пересекая луг. Снова загудел рог, и откуда-то из головы отряда Владислава ему ответил почти такой же протяжный гул. Знать, свои ехали, ляшские воины, не русская сотня спешила к ним…

Ксения отогнула немного занавесь и выглянула в оконце. Так и есть. С правой стороны из леса, что стоял в половине версты от того места, где проезжал сейчас ее возок, выезжал на луг польский отряд. Блестели на солнце кирасы и шишаки воинов, гулко шелестел в перьях крыльев, закрепленных у их седел, ветер, разнося по округе топот копыт и лошадиное ржание.
Дивные рыцари, когда-то поразившие воображение Ксении, принесшие на московские земли слезы, боль и кровь. И если когда-то они наполняли ее душу трепетом восторга, то ныне страх медленно расползался по ней. Теперь-то она знала, что они далеко не так дивны, как кажутся со стороны.

Подле оконца Ксении вдруг остановил коня Ежи. Он склонился к ней и подал ей знак отстраниться внутрь и после того, как она подчинилась без лишних слов, плотно задернул занавеси возка, чтобы скрыть пассажирок от постороннего взгляда.
- Береженого Бог бережет, - проговорил он глухо по-польски, глядя на приближающийся отряд.


1. К праотцам (лат.)
2. Имеется в виду Сергиево-Троицкий монастырь, который находился в польской осаде с 1608 по 1610гг.
_________________

Действительно... Завораживающие предсказание. А ты сама-то веришь в подобное?
Я признаться с опаской принималась за продолжение. Всё думала, что за наказание Владек изберёт. А он оказался умным, человеком. Действительно, осознание того, что, кто-то страдает по твоей вене удержит совестливого, человека от нежелательных действий, вернее чем применение силы.
Наконец-то свершилось то, чего я так ждала - Владислав открылся читателю Каков его монолог на поляне А его поведение следующим утром. Словно он освободился от тьмы и принял какое-то решение. Вобще между героями всё на лад пошло. Не иначе как скоро жди беды
Спасибо и с нетерпением жду продолжения !
_________________

Спасибо за продолжение! К хорошему быстро привыкаешь, и эту главу я вчера уже ждала ! Разбаловали вы меня Марина такой частой выкладкой !
Я была почти уверена, что Владислав не накажет Ксеню и очень рада, что не ошиблась в нём. Проняло меня это предсказание. Вроде три простых предложения, а как за душу берёт!
И мне интересно, что с ним! С чем связана такая перемена в поведении? Он смирился с потерей своих близких и больше не собирается мстить или поверил старцу, что Ксеня его судьба и через неё мстить не будет?
Кто же вторая? Может мать?

Во что? В предсказания судьбы? Предпочитаю все же не знать, что впереди ждет. Особенно если это что-нибудь нехорошее.
А если вопрос был в то, что верю ли я, что судьбу можно увидеть, то - да, верю. Многое все-таки есть за гранью человеческого разума.


Ну, он же Ксению, словно открытую книгу читает. У нее что в голове, то тут же на лице . Вот и понял, чем удержит ее от подобных глупостей.


Потихоньку пошли на сближение... еще с прошлой главы все меняться начало. А вот про беду...




Пожалуйста...
Постараюсь побыстрее с продолжением, но не обещаю.



Ну, вот... я ж теперь переживать буду, если идти со скрипом будет и долго...


Что-то получилось совсем чересчур открыто, что он мягок с ней и уступчив... Не сахарный ли, выходит часом? А то мне такого не надо героя все-таки... нереальный какой-то выйдет...
Надеюсь, что так показалось от того, что чувства его уже более очевидны. Ну, по крайней мере, нам с вами...


Рада, что понравилось и затронуло.




Об этом он сам нам откроется. Совсем скоро осталось до этого разговора, когда некоторые тайны станут явью. В том числе и эта



Подождем?
_________________

Даже не думайте переживать! Я прекрасно понимаю, что творческий процесс подгонять нельзя, к тому же, помимо форума, есть куча дел в реальной жизни.
Нет, сосем не сахарный! Просто я была уверена, что мужчина, который моментально бросается к женщине, услышав её крик и так нежно уверяет, что не видел её косы, просто не сможет наказать эту женщину. Конечно, подождём! Мне просто нравится строить предположения, а потом из текста узнавать, была ли я права или ошиблась . С обычной книгой этот трюк не проходит, потому что я настолько любопытная, что сначала лезу в эпилог .

Почему нереальный? Любовь всегда остаётся любовью. И нет ничего удивительного в том, что он ей уступает. На самом деле уступить в определенных обстоятельствах это сила.. Тем паче, что наказание он ей всё же определил.. и я уверена, что и во времена смуты и с той и с другой стороны были войны в сердцах которых оставалось место для добра и милосердия... Будь это иначе мир бы не просуществовал столько веков. В жизни не при каких обстоятельствах не может править абсолютное зло... Ты только подумай над тем, чтобы добавить в роман положительных русских героев, если можно. А то наши соотечественники, совершенными варварами будут выглядеть напротив галантного поляка.

+1
_________________

Марина, спасибо за продолжение! красивый такой момент в бане эх, никак не думала, что наутро после этого будет такое отчуждение да уж, было бы странным, если бы замысел Ксении удался... Владислава не так-то просто провести ой, а какие ужасы он ей рассказывал... про казаков, особенно
очень заинтриговал старик вот радости людям плохие вещи предсказывать... интересно, а как он так появился и исчез незаметно
_________________

Спасибо, девочки, за вашу поддержку. Я что-то вдруг засомневалась в верном выписании героя, как автор, вечно во всем сомневающийся...
Но вы меня успокоили -


Тогда хорошо, что у нас пока не написан эпилог . А то уже все знали бы... неинтерсно читать было бы в этом случае.


Не переживай. Следующая глава развенчает твои представления о поляках, как о галантных кавалерах и ценителях женской красы.

И будут у нас, конечно, и достойные русские мужчины в романе. Обязательно будут . К сожалению, они будут проходящими персонажами, второстепенными. Но их благородство, их доброта по отношению к слабому должна по моей задумке перекрыть то зло, что совершается в романе нашим "любимым" Северским.





Сама Ксения привела к тому, даже не думая о том, какие последствия могут быть. Забыла истину - никогда не недооценивай своего противника


Девочки, хочу сразу внести пояснения к роману, особенно к этой главе и рассказу Владислава.

Мы все знаем, что у любой народности есть те, кто и в трудные годины сохраняет силу духа и благородство, и те, кто спешит урвать побольше во время разрухи и хаоса.
Были такие и во время Смуты: те, которые любой ценой сопротивлялись захватчикам, и те, которые с удовольствием воспользовались случаем, чтобы выпустить на волю животные инстинкты, забыв все человеческое. В основном, это действительно были казаки - служилые люди, пришедшие со своими атаманами с пограничья Руси. Их и в мирное время назвали едва ли не разбойниками, подозревая их образ жизни, а тут-то...
Вот именно про этих людей и говорит Владислав. Причем, это реальный факт - иногда даже самым полякам приходилось останавливать зверства казаков над своими же соотечественниками.


Ну, он у нас не только плохое предрек. Владиславу несколько полезных вещей сказал, чтобы разум от всего лишнего освободил...
_________________