Белый камень в глубине колодца (Семейная сага, 18+)

 » Глава 6. Физика и лирика

Олег понял, что с отцом все в порядке, едва оказался на пороге родительского жилища. Не пришлось даже стучать и орать, Владимир открыл сыну сам.
– Разнесла уже, значит, сорока. Ну, проходи, раз пришел.
Квартира, где Дубровин-младший провел детство и юность, встретила полумраком, запахом материнских духов, совсем слабым – любимой отцовской арабики, пить которую тому было противопоказано, и возмущенным щебетом Клары. Кларой звали канарейку, ее Владимир Дубровин подарил жене на тридцать первую годовщину совместной жизни, чтобы было о ком заботиться. Татьяна Петровна в Кларе души не чаяла, но птичка в клетке скучала, и Олег, вспоминая собственных попугаев из босоногого детства, всерьез подумывал принести к Новому году подходящего Карла, чтобы канарейки на почве взаимной любви к кораллам и кларнетам наплодили побольше маленьких Карликов.
– Кофе будешь? – Владимир Алексеевич настороженно поглядывал на сына и комкал в руках очередную исписанную цифрами бумажку.
– Спасибо, пил уже. Бать, что происходит? Тебе не надоело его кормить? Дай сюда. – Бумажка противно хрустнула в руке. – Он совсем оборзел?! Вот сука. Звони, назначай встречу, – бросил Олег, разрывая листок на мелкие кусочки. – Сам поеду. Поговорю.
– Нет.
Заявив, что отец его послушает, Татьяна Петровна сильно преувеличила. Владимир Дубровин после смерти отца, Олегова деда, не слушал вообще никого, из-за чего в конце концов и прогорел.
– Почему нет? – Олег заставил себя говорить спокойно.
Вместо ответа Дубровин-старший сбегал в кабинет и принес тот самый наградной ствол.
– Ты лучше того, сразу пристрели меня, – бормотал он и совал пистолет в руки сына. – А вторую – себе в лоб, чтобы не мучиться. Если Рязанский узнает, что ты с Кумом говорил, нас обоих порешают, и не так, не с ходу – долго и основательно. Раз себя не жалеешь, меня не жалеешь, о матери подумай...
Олег пистолет взял, повертел в руках. Хорошая бандура, добротная, неухоженная только. Пылится в ящике, жуликов при случае пугать. Или Татьяну Петровну.
– Сколько это будет продолжаться, пап? Год, два, десять – сколько? – Олег прицелился в картину с изображением осеннего леса, вхолостую щелкнул курком. – Я после тебя платить не собираюсь. Да и не за что. Рязанскому давно на нас плевать, разве неясно? Забыли, кончились. Знает он все. Кум тебя нагло доит, а ты ведешься.
Владимир утер платком лысую макушку. Волосы у него оставались, но редкие, белесые, ближе к ушам. Маленький, дрожащий человек, который считал, что строит башню, а сам старательно рыл котлован, куда и провалился однажды вместе со всем, что имел.
– Спасать нечего, – продолжил Олег. – У тебя есть только мама, и я, и эта квартира. Проснись, пап. Посмотри на себя! Ты же шороха каждого боишься. Зачем ты сдался Рязанскому? Поглумиться? Делать ему больше нечего. Кум – продажная старая сука...
– Шакал, – неожиданно согласился Владимир Алексеевич. Глаза его блеснули воинственным блеском, кулаки сжались. – Вечно с протянутой рукой бегал, падла. В рот заглядывал, шнырял там и сям. Хрен ему, а не деньги, – Дубровин-старший показал пустоте кукиш. – Хрен тебе! Выкуси!
Олег невесело усмехнулся и, пользуясь тем, что отец побежал за альбомом со старыми фотографиями, как делал обычно после вспышки ярости, спрятал пистолет в пустой сейф за картиной и на всякий случай сменил код.
– Собирайся! – крикнул он. – Поехали.
В родительской спальне что-то звучно шлепнулось на пол. Альбом.
– Куда? – приглушенно охнул Владимир Алексеевич.
– Руденко сегодня не будет. Поможешь мне кое с чем, а потом возьмем маму и поедем за елкой. Игрушки там, лампочки, хлопушки всякие. Я в этом году с вами праздную... Не против?
Владимир смотрел на раскрывшийся посередине альбом и часто моргал. Из-под детского фото недовольного Олега на пластмассовом горшке выглядывал уголок совсем другой фотографии. Ему так и не хватило духу выбросить эту чертову карточку.
– Пап, ты живой? – позвал Олег обеспокоенно. – Ну е-мое!
Гулкие шаги сына заставили захлопнуть альбом и улыбнуться. Вырастили шкафину, что не в каждую дверь проходит и любимую Танину люстру вечно головой приветствует.
– Ты реально хочешь взять меня с собой?
– Реально, реально. – Олег поправил наручные часы. – У тебя полминуты, время пошло.
Владимир послушно открыл гардероб и достал не новый, но добротный костюм и рубашку. Таня как чувствовала, выгладила все вчера. Эх, Таня, Танечка...
Уголок мятой фотографии упрямо торчал из прозрачных страниц. Светловолосая красавица Таня Головченко и два абсолютно разных парня по бокам от нее – Володя Дубровин и Костя тогда-еще-Ларионов. Их единственное совместное фото, их последняя студенческая весна. Все трое счастливо и беззаботно улыбаются в камеру, однако при повторном, более внимательном взгляде на карточку становится ясно, кто тут лишний. Счастье было достоянием двоих, третий же просто пытался соответствовать фону...
«А всё равно в итоге вышло по-нашему», – пришла на помощь старая мантра, и неприятные воспоминания схлынули, как по заказу.

--------
Гениальный план провалился где-то между стадиями «Возьмем маму» и «Поедем за елкой». Мироздание, определенно, решило, что на роль спасателя заблудших душ ему не найти кандидатуры лучше, чем Олег Владимирович Дубровин.
Начиналось все как нельзя лучше. Отец, в котором мало что осталось от талантливого управленца, быстро перестал стесняться и с удовольствием вникал в тонкости бумажной части оконной индустрии. Закрепленный за Олегом стажер Славик, чуть ли не кланяясь в знак благодарности, умчался в соседний торговый центр – искать подарок невесте среди того хлама, что там остался.
«А мама тебя недооценивает, – думал Олег, наблюдая, как Владимир Алексеевич докапывается до курьера. – Нельзя тебе дома сидеть. Загниваешь, а тут, пожалуйста, бегай, рычи, налаживай систему. Вон как влился в процесс, прямо с ходу. Надо поговорить с Руденко».
Дубровин жалел только об одном: что увяз в собственных проблемах, напрочь забыв, что люди после пятидесяти растут в обратную сторону. Что мешало пристроить отца раньше? Тем более что у мамы это не получалось на протяжении последних десяти лет.
Татьяна Петровна была не в восторге:
– Олег, не будь эгоистом. Разве я об этом просила? Отец после инфаркта, ему нельзя волноваться. Забери Володю немедленно!
– Мам, ты бы его видела, – хмыкнул Дубровин, зажав телефонную трубку ладонью, – помолодел лет на десять, снова повышает голос. Научит офис во главе с большим боссом уму-разуму. Вот увидишь, завтра он точно попросится обратно.
– Олег, – резко оборвала сына Татьяна Петровна, – сейчас же вези отца домой! Ты не знаешь, к чему может привести эта нелепая авантюра, а я знаю. Поверь, так будет лучше, – добавила она, смягчившись, – для всех нас... Ах да, купи, пожалуйста, ванилин, разрыхлитель и клубничный конфитюр.
– Конфитюр и прочее – ради бога, но папа пускай решает сам. Мы скоро будем.
– Олег, послушай...
Но уже он повесил трубку. Настроение, еще минуту назад болтавшееся в «плюсе», мгновенно съехало в «минус», и Дубровин хлопнул ладонью по столу. Рекламная свечка в виде Санта-Клауса подпрыгнула и завалилась на бок. Почему, когда ты хочешь сделать мир хоть капельку лучше, глупый мир усиленно этому противится?
Контрольным выстрелом стал звонок от Лауры:
– Дубровин, помоги! У меня прорвало трубу!
– Лар, мы же договаривались: никаких ролевых игр, – на автомате ответил он. – «Сантехник и хозяйка» – это ужасно пошло. Раз ты так хочешь, давай лучше...
– Я не шучу! – взвизгнула Манукян. – Меня заливает!
– Правда, что ли? – очнулся Олег.
– Да! Из унитаза хлещет. По всей квартире плавает... Бли-и-ин!
Дубровин поперхнулся.
– Ничего себе. Сантехника вызвала?
– Нет, он в запое, – шмыгнула носом Лара. – Опять.
– Тогда звони в МЧС! Или другому сантехнику. Не может же во всем городе быть один-единственный сантехник!
– Я номера не зна-аю.
– В интернете посмотри!
– Не могу!
– Почему?! – рявкнул Олег.
– К компу пройти не могу, – она зарыдала в голос, – там все в дерьме.
Дубровина, как часто бывало в таких абсурдных ситуациях, пробило на «ха-ха».
– А сама ты где?
– На кровати сижу! Олеженька, спаси меня, пожа-а-алуйста!
– Ладно, сейчас приеду. Но если ты опять врешь...
К моменту появления Дубровина Лаурина квартирка имела вид настолько неприглядный, что из нее сбежал бы в запой даже бывалый сантехник. Воды с примесями было примерно по щиколотку, но она продолжала прибывать. Злополучный унитаз шумел и клокотал, как Везувий.
Кое-как закатав штанины, Дубровин пробрался к спальне. Мокрая Ларка сидела на кровати, поджав под себя ноги, и хныкала. В квартире этажом ниже хныкали и ругались соседки – престарелые сестры-близнецы. Видимо, все ждали своего рыцаря и никому не пришло в голову позвать нормальную помощь.
– День удался, – прокомментировал Олег. – Пошли, заяц, дед Мазай приплыл. – Он взял ее на руки и скривился: – Фу-у, Лаура Давидовна, вы туда, часом, голову не окунали?
Утешало одно: Агнесса уже полтора часа как вернулась в родные пенаты. В противном случае Дубровин сел бы рядом с Ларкой и, роняя горькие слезы, дожидался бы МЧС.

--------
Пока вымытая, высушенная и успокоившаяся Манукян в Олеговом свитере поглощала блинчики и пирожки Татьяны Петровны, Олег пересматривал в ноутбуке все, что смог найти на Константина Николаевича Рязанского – когда-то делового партнера отца, а сейчас – полноправного владельца их общей фирмы и многих других фирм.
Все, что Дубровины задолжали еще в девяностых, они с горем пополам выплатили; непосредственно Рязанскому, который помог откупиться, вернули только в прошлом году. Могли бы и раньше, но Олег вцепился в нажитое собственным горбом – квартиру и «Тойоту». Готов был голодать, хватался за любую работу, пахал, как папа Карло, по двадцать пять часов в сутки, но право отстоял. Выкрутились.
А этим летом объявился некто Кум и непрозрачно намекнул Дубровину-старшему, что знает о нем и о Косте Рязанском кое-что интересное. То, чего не знает Костя, но будет не прочь узнать, а узнав, сравняет с землей. «Мое молчание, Владимир Алексеевич, обойдется вам и вашему семейству в...» Так отец и подсел.
Чем он так досадил Рязанскому, говорить отказался наотрез. Повторял, что «это всплыть не должно». Достать информацию Олегу было неоткуда – ни зацепок, ни нужных знакомых. Интернет интимными подробностями не делился, отец молчал и раз в квартал отстегивал шантажисту энную сумму. Татьяну Петровну с обоюдного согласия не тревожили.
«Кума я, допустим, прищучу. Узнаю. Дальше что, ползти к Рязанскому? Умолять дать слово молвить? – Олег щурился, глядя на равнодушные черные буквы, складывающиеся в прилизанную биографию владельца заводов, газет и пароходов. – А если там и вправду болото? Батя, твою налево, какого черта вообще?!»
Бывших «новых русских» не бывает. Даже если ты никто, обобранный до нитки, за тобой все равно будут плыть старые грешки. И всегда найдется гад, который этим воспользуется.
– А елку мы так и не купили, – сказал Дубровин вслух. – Обидно!
– Олеженька, – в освещенном проеме темной комнаты силуэт Ларки казался угольно-черным, – пойдем спать, а?
– Белье в шкафу возьми, диван я разложу, – буркнул Дубровин, развернувшись обратно к экрану.
Ларка осталась торчать в дверях.
– Ты забыла, где шкаф?
Она хихикнула и, подкравшись, обняла его за шею. Олег вздрогнул.
– Ни за что не поверю, что ты собрался спать один, – мурлыкнула Лаура ему на ухо. Еще и мочку прикусила, зараза. – Пойдем... раскладывать диван? Я начну, а ты продолжишь.
– Слушай, ты точно не взрывала ничего в унитазе? – простонал Олег. Кто-кто, а Ларка в совершенстве изучила все его «болевые точки». – Лара, не надо...
– Дубровин, поздняк метаться. – Она захлопнула крышку ноутбука и убрала компьютер на место. Включила светильник. – Я уже беременна, твоя совесть может спать спокойно, так что заткнись и снимай штаны!
Под свитером на Манукян была его линялая синяя футболка, спортивные штаны болтались, как на вешалке, сколько ни затягивай шнурок, а белья ожидаемо не оказалось. Да и откуда ему взяться? Голая Ларка отбросила назад волосы, слегка волнистые после душа, пробормотала: «Дубровин, не тормози», – и потянулась к ремню Олеговых джинсов.
Он скучал по ней. По ее телу, мягким волосам, умелым рукам – по всей Лауре в комплексе. Она интуитивно знала, что ему требуется именно сейчас, в эту самую секунду. Ее необязательно было любить, знай себе изображай примерного мужа: приноси домой получку, дари цветы, ходи по магазинам, целуй, чеши за ушком и говори периодически, что она лучше всех. Лара не требовала большего, чем Олег мог ей дать. Кроме ребенка.
– Не думай, – хрипло прошептала она, прикусывая ключицу чуть больнее, чем нужно, и тут же зализала укус. – Как ты хочешь?
Лаура одинаково хороша как сверху, так и снизу. После насыщенного трудового дня, такого как сегодня, Олег обычно позволял ей сделать все самой, но тут в последний момент передумал и, перекатившись, оказался сверху. Придавленная Манукян охнула: «Медведь», и в голове будто что-то щелкнуло. Он выключил светильник.
Лара заинтересованно мяукнула. Им обоим нравилось при свете, а тут Дубровин, не отличавшийся особым разнообразием, вдруг... что? Застеснялся? Или неделя воздержания заставила пересмотреть жизненную позицию?
Невесомые, совсем не Дубровинские ласки вынудили Лару прервать размышления. Приятно, но неожиданно. И напрягает. Он гладил ее, как девственницу – медленно, осторожно, будто давая привыкнуть, не сжимая и не тиская, как делал обычно, до синяков. От прикосновения к груди она и вовсе зависла, а поцелуй заставил ахнуть и зарыться пальцами в короткие волосы, притягивая ближе, чего она сроду не делала!
«Дубровин, тебя случайно не монашки покусали?» – хотелось спросить Лауре, но получилось только жалобное: «Еще». Он улыбнулся (вот откуда она это узнала?) и... поцеловал. В губы. Вежливо и деликатно, как все ту же гребаную девственницу!
Лара никогда не «выключалась» во время секса, а тут просто расслабилась и получала удовольствие. Если Олегу взбрело в голову сделать все самому, кто ж ему доктор? Она перестала следить, в какой момент лучше застонать или всхлипнуть – тихие вздохи получались сами собой. И бедра двигались неосознанно, рвано – в попытке поймать волну наслаждения, которую коварный Дубровин всячески отодвигал.
– Мы-мы-мы... зар-ра-аза... ну пожалуйста... Олег!
Сквозь пелену охотничьего азарта прорвался и замаячил досадной помехой телефонный звонок. Телефон выпал из кармана и лежал где-то рядом, можно было протянуть руку и выключить. Олег, не глядя, мазнул пальцем по экрану справа налево, сбрасывая вызов, но то ли мобильник лежал вверх ногами, то ли Дубровин в порыве страсти перепутал «право» и «лево»... Телефон забормотал что-то неразборчивое, и Олег наугад ткнул пальцем в экран, надеясь сбросить вызов. Лара взвизгнула одновременно с включением «громкой связи». Застонала, завыла.
– Олег Владимирович? – испугался звонящий. – Вам плохо?! Олег Владимирович!
Олег Владимирович в буквальном смысле упал с кровати, потому что звонила Дина.

--------
Дешевый мобильный телефон был у Кудряшовых один на всех и использовался вместо стационарного. Носила его обычно Ляна. Динке звонить было некому, а Надин изредка обзванивала немногочисленных подруг от соседки в обмен на шерстяные носки с узорами, вывязывать которые умела только бабушка.
– Да брось ты уже этого медведя, – сердилась Ляна. – Вцепилась в него, как в родного. Тебе сколько лет, дитятко?
– Восемнадцать лет, три месяца и пять дней, – ответила Динка, поглаживая Симочкину лапку большим пальцем. – Почему я должна ее бросить? Она моя.
– Светка сказала, сколько эта «твоя» может стоить. Он нас подкупить пытается, разве неясно?
– Неясно. Я Симочку продавать не буду.
– И что с того? – не поняла Ляна.
– Какой же тогда подкуп, если денег нет?
Ляна укусила себя за нижнюю губу. Нашел к ребенку ключик, сволочь.
Почему Надин до сих пор тянет кота за причиндалы – Ляна голову сломала, но к разгадке так и не приблизилась. Всю неделю от Дубровина ни слуху ни духу, странно даже. Может, бабка решила через него канал сбыта бездомных котят и гераней организовать?
Наверное, Ляна слишком сильно задумалась, потому что, когда она ушла, мобильный телефон остался лежать на Динкиной тумбочке. Динка заметила это слишком поздно, и просить кого-то догнать Ляну было уже бессмысленно.
Оставшись одна (шумную Свету выписали), Динка открыла было книгу, но нет-нет да скашивала глаза на поцарапанный синий корпус. Если она позвонит Олегу Владимировичу и поблагодарит его за Симочку, это будет очень неудобно? А очень нечестно по отношению к Ляне? Ляна не разрешала ей брать телефон. Но как же спросить разрешения, если телефон здесь, а Ляна – там?
«Это не будет враньем, – уговаривала себя Динка, – я только поблагодарю его, и завтра все объясню Ляне. Отдам ей деньги с зарплаты, ведь звонить, наверное, дорого».
На экранной заставке таращил глаза Паганини. Динка грустно посмотрела на сомика (Надин все равно забывает его кормить, как ни напоминай) и ватным пальцем нажала на зеленую трубочку. Олег в списке Ляниных контактов звался ожидаемо: «Дубровин-сволочь». Динка на всякий случай полистала адресную книжку, не нашла ничего похожего и, глубоко вздохнув, нажала на зеленую трубочку еще раз.
Олег не брал трубку долго, а когда гудки прекратились, Динка ничего не услышала.
– Олег Владимирович, – нерешительно начала она, – добрый вечер. Это Динка... то есть Дина Кудряшова...
В трубке что-то зашелестело, а потом – стон. Громкий крик, похожий на вой. Динка испугалась. Бабушка, когда у нее очень болело сердце, иногда кричала похоже.
– Олег Владимирович, вам плохо?! Олег Владимирович!
Она должна была вскочить с кровати, позвать кого-нибудь, сказать, что там человек умирает, но ноги не слушались. Голова разламывалась на куски. Динка набирала номер снова и снова – абонент не отвечал.
«Он умер», – поняла Динка и беззвучно заплакала, уткнувшись носом в Симочку.
Телефон ожил минут через сорок. Наплакавшаяся Динка уснула и спросонья долго не могла разглядеть, кто ей звонит. Звонил «Дубровин-сволочь». Наверное, его родственники хотят поговорить с Ляной и извиниться, что так и так... В горле зачесалось.
– Алло, – тихо сказала Динка.
– Дина Романовна, добрый вечер, – поздоровался телефон голосом Олега. – Извините, что разбудил...
– Вы живы?!
– Ну да, – недоуменно сказал он. – А не должен?
– Я думала, вы умерли. Вы так ужасно кричали...
Если бы Динка могла видеть лицо Олега, она бы наблюдала редчайшее явление. Такое же редкое, как комета Галлея: Дубровин густо покраснел.
– Извините, больше не буду. Вы мне звонили?
– Да, – обрадовалась Динка. – Хотела сказать спасибо. За подарок.
– Вам понравилось?
– Очень.
– Я рад. Она на вас чем-то похожа.
Динка не знала, что ему ответить, о чем с ним говорить, и начала прощаться.
– Подождите, – испугался Олег. – Дина...
– Да?
– Не кладите трубку! Поговорите со мной, пожалуйста, – взмолился он.
Она заморгала.
– Поговорить? О чем?
– Да о чем угодно. У вас такой голос красивый. Хоть стихи почитайте!
– Стихи? Л-ладно...

Как белый камень в глубине колодца,
Лежит во мне одно воспоминанье.
Я не могу и не хочу бороться:
Оно — веселье и оно — страданье.

Мне кажется, что тот, кто близко взглянет
В мои глаза, его увидит сразу.
Печальней и задумчивее станет
Внимающего скорбному рассказу.

Я ведаю, что боги превращали
Людей в предметы, не убив сознанья,
Чтоб вечно жили дивные печали.
Ты превращен в моё воспоминанье.

– Красиво. Это ведь Ахматова?
– Да. Любимое бабушкино стихотворение.
– Красиво, – повторил Олег, – но грустно. Я больше веселые стихи люблю.
– А разве такие есть?
– Конечно. У меня друг, Пашей звать, обожает неопубликованные стихи Пушкина. Очень веселые, но я их лучше читать не буду, а то с территории выгонят. Втула их читает, когда от него очередная б... э-э-э... девушка уходит. Читает и плачет.
Дубровин нес какую-то ересь, лишь бы говорить. Мерз под Динкиными окнами и нес чушь, улыбаясь виновато и радостно.
– Странный у вас друг, – заметила Динка.
– Еще какой. Говорит, что Есенин про меня писал:

Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком...

Динка хотела что-то ответить, когда вызов неожиданно оборвался. Олег раздраженно снял блокировку с экрана, набрал повторно – аппарат вызываемого абонента выключен. Батарейка у нее села, что ли?
«Выгляни, – мысленно попросил Дубровин. – Выгляни, Динка».
Но окно оставалось таким же светлым. Олег выждал минуту, другую, вздохнул, поднял воротник пальто повыше и уже собирался вернуться на стоянку, где бросил свою Красотку, как его будто толкнули в спину чем-то увесистым.
Олег задрал голову. В светлом квадрате окна стояла Динка и махала ему здоровой рукой.

 » Коллаж "Двое и Симочка"

Коллаж "Двое и Симочка"

by ANnneta