Калейдоскоп историй

Люди по своей природе крайне любопытные существа. До всего им есть дело. Тем более если своя жизнь сплошь унылая скука, то где, как не у других, искать себе тему для обсуждения? У кого-то хватает такта делать это втихую, а некоторые нагло вмешиваются в чужие жизни и позволяют себе бесцеремонно себя вести, завуалированно оскорблять, да ещё при этом и злорадствовать, видя, как собеседник тушуется и теряет дар речи. Флоренс не дала себя в обиду. Любопытной старухе пришлось уйти. Я смотрел ей вслед, пытаясь вспомнить, кто она такая. Подобные дамы были так похожи. Высокомерные, разряженные, пытающиеся скрыть свой возраст за слоями пудры, пряча седые волосы под высоким париком. Но их суть уже наложила отпечаток на черты лица. Они были похожи на крыс с их острыми мордочками, вынюхивающими сплетни, скандалы, способные скрасить их существование. Не удивлюсь, если отошедшая от нас дама посчитает себя счастливицей, ведь она будет в центре внимания с рассказами о вампире и скандальной свадьбе герцогской четы. Ничего не поделаешь. Придётся держать удар. По правде, я рассчитывал на более радужное празднование своей свадьбы, но никуда не денешься от таких вот любопытных.
А теперь мне ещё и собственная супруга скандал устроила! Опять эти платья. Скандальные, откровенные платья, которые произвели такой фурор. Снова я виноват. Сколько можно это обсуждать? Я не позволю срывать на себе злость. Решил отвлечь Флоренс. Посмотрел ей прямо в декольте голодным взглядом, после чего моя супруга снова начала возмущаться. Быстро же закончилась идиллия. Мы то отношения выясняем, то предаёмся плотским утехам. Действительно, скандальная семейка. Это ещё Флоренс не знает, откуда платья взялись. В очередной раз воздал благодарность за это высшим силам. От Клод придётся избавиться. Она со своей болтливостью чего доброго выложит всё Флоренс, и тогда до скончания века меня будут упрекать в том, что додумался для будущей герцогини позаимствовать гардероб из борделя. Ну нет. Это надо предвосхитить, нельзя этого позволить. Мне дорого моё спокойствие.
К моему счастью, нас отвлекли от бурного выяснения отношений. Вопрос о документах о регистрации брака. Быстро ответив помощнику капитана, я кивнул Флоренс и отошёл за бумагами. Пусть остынет. До каюты капитана шли в молчании. Никаких вопросов о свадьбе, никаких любопытных взглядов. Спокойно обсудили детали, спокойно забрал документы и вернулся в кают-компанию. Стал искать глазами свою новоиспечённую супругу. Найти было просто. Алое платье горело словно факел среди платьев пастельных тонов дам и тёмных сюртуков джентльменов. Прокладывая себе путь сквозь нарядную толпу, я сохранял каменное выражение лица, чтобы никому в голову не пришло сунуться ко мне с пустыми разговорами.
Около Флоренс я остановился как вкопанный. Она стояла, вложив ладонь в руку какого-то дамского угодника и мило ему улыбалась, смакуя вино из бокала. Очаровательнейшая картинка. Ничего не скажешь. Стоило покинуть общество Флоренс, как она нашла способ унять скуку. В мужчине я узнал мистера Бэрронса, известного охотника за приданым, развратника и картёжника. Пару раз мы с ним встречались, и он чудом избежал дуэли за шулерство. Скользкая скотина. Не удостоив его и тенью улыбки, я холодно кивнул:
- Бэрронс.
- Ваша Светлость! А я беседую с вашей прелестной супругой, - воскликнул довольный собой мужчина, не выпуская руку Флоренс. – Где вы откопали такое сокровище? Вас и в Лондоне не было. Расскажете секрет?
- Отчего бы не рассказать?
Предусмотрительно вытянув из руки Флоренс бокал с вином, я отставил его в сторону на стол и с хитрым прищуром посмотрел на неё.
- Шёл себе по Бристолю, рассматривал достопримечательности. Смотрю – леди Грин стоит посреди улицы и растерянно оглядывается по сторонам.
Флоренс на эти слова ахнула и что-то невразумительно пробормотала, но мой взгляд остановил её возможное вмешательство.
- Так вот, - продолжил я, с удовлетворением отмечая азартный огонёк любопытства в глазах Бэрронса. – Смотрю и думаю: я не могу оставить девушку в беде. Одну, на улицах Бристоля, где расхаживает опасный убийца. Мы немного поспорили, как нам спастись от опасности, которая нависла над Британией, и решили, что лучшего способа, чем объединиться, нет. Вот так мы попали на галеон и сочетались браком.
Мои собеседники онемели. Коротко обменялись взглядами и, не сговариваясь, отцепили руки друг от друга. Бэрронс смешался, стал как-то нервно переминаться с ноги на ногу.
- Я, пожалуй, пойду. Дела, знаете ли. Всего доброго!
Позабыв обо всех нормах приличия, мужчина скрылся в толпе, а я с довольной ухмылкой осушил бокал и посмотрел на Флоренс. Сейчас грянет буря.
- Ты что, с ума сошёл? – прошипела моя мегера, пронзая меня ледяным взглядом. – Что за чушь ты тут нёс? Этот бездельник теперь разнесёт сплетни среди всех гостей. Тебе то что? Ты герцог, никто тебе и слова не скажет. А мне придётся за двоих отдуваться!
- А что я такого сказал? История столь невероятна, что никто не поверит. Тем более что Бэрронс часто в подпитии несёт такую чепуху, что уши вянут. Его всерьёз никто не воспринимает. Чем большими нелепостями обрастёт история, тем лучше. Пойми. Никто не будет знать истину. Лучше скажи, о чём вы тут так мило беседовали? - мгновенно сменил я тон на обвинительный, решив, что лучшая защита – это нападение.
- Что? Подожди-подожди, - воскликнула Флоренс, расширив глаза. – Ты что, тему переводишь?
- Отбрасываю ненужное, говорю о главном. Что вы обсуждали? Что он от тебя хотел? Ты его знала раньше? Ты вообще знаешь, что он охотник за приданым и соблазнитель невинных?
Нависая над Флоренс, я перекрыл ей пути к отступлению. Ей пришлось положить руки мне на грудь, отчего её приподнялась и оказалась ко мне ближе, стянутая корсетом донельзя. Зрелище завораживало. Алый атлас, украшенный вычурной вышивкой, красиво оттенял кремовую гладкую кожу, и у меня будто вышибло весь воздух из лёгких. Протянув руку, я захватил в плен длинный тёмный локон, накрутив его на палец и пропустив шелковистые волосы пальцами, отпустил прядь, которая легла поверх пышной груди Флоренс. Завороженная этим действием, девушка молчала, но как только я прекратил, будто бы встрепенулась и вскинула голову.
- Это что? Допрос? Нет, Декстер. Так дело не пойдёт. Мне уже и заговорить ни с кем нельзя! Я простила тебя за похищение, согласилась на этот брак, вынуждена слушать оскорбления от старых сплетниц, а ещё и должна терпеть нелепые сцены ревности?
- Ах, нелепые? Нелепо буду выглядеть я с ветвистыми рогами на голове!
Я уже видел, как Флоренс сжала руку в кулак, чтобы не залепить мне пощёчину, и обрадовался, что урок о послушании и покорности не прошёл даром, но не ожидал дерзкого каблучка, вдавившегося мне в ногу. Прокрутив его пару раз, Флоренс злорадно улыбнулась:
- Это чтобы у тебя мозги прояснились. Если ты меня считаешь способной на измену, то нам лучше сразу расторгнуть этот брак, потому что выслушивать не имеющие под собой основания обвинения я не собираюсь. Поищи для этого другую! – Голос Флоренс дрогнул и она отвернулась к столу.
Со стоном морщась от боли, я выдохнул воздух. Пожалуй, с ревностью я переборщил. Но это чувство взвилось у меня в груди и рвалось наружу, как живое. Чувство собственника. Мне хотелось разорвать Бэрронса голыми руками за то, что его мерзкие грязные пальцы коснулись женщины, которая мне принадлежит. Будь моя воля, я бы запретил всем мужчинам смотреть на Флоренс. Даже не знал, что во мне способно взрасти такое сильное чувство ревности. Эта женщина всё изменила во мне. Изменила так, что сам себя не узнаю и не отвечаю за слова и поступки. Посмотрев по сторонам, я обнаружил, что на нас буквально пялятся. Не просто посматривают украдкой, а ловят каждое слово, навострив уши.
- А мы тут с герцогиней спорим, какой танец предпочесть: ригодон, гавот и менуэт. Я настаиваю на менуэте, но моя супруга почему-то имеет страстную привязанность к гавоту, - сообщил я всем присутствующим, наскоро придумав причину нашего с Флоренс обмена "любезностями". Милая, ну так что насчёт менуэта? Порадуем собравшихся?
- Как пожелаете, Ваша Светлость! – процедила Флоренс, вкладывая ладонь мне в руку и с силой сжимая пальцы. – Не знала, что Вы такой страстный любитель менуэта, Ваша Светлость, - проговорила она намеренно громко. – Когда мы с вами и моим отцом встречались на той неделе, вы говорили, что неважно танцуете, так как мало времени проводите в Британии. Именно поэтому у вас совсем не было времени, чтобы сообщить всем, что вы сделали мне предложение руки и сердца, а мы с отцом любезно его приняли. Ах, как жаль, что он приболел и не смог сделать об этом объявление. Было не до того, ну а потом… - с мольбой посмотрела на меня Флоренс, чтобы я продолжил легенду.
- Ах, да. А потом нам так страстно захотелось провести медовый месяц в Индии, что мы не удержались и погрузились на корабль, зная, что капитан обвенчает нас тот час же. Кто же знал, что здесь будет твориться такое?
- А мой гардероб, мой несчастный гардероб, - продолжала фантазировать Флоренс, - безбожно испортился. Его прогрызли… как их, дорогой?..
- Прогрызли? – с удивлением спросил я, а потом будто бы вспомнил. – Крысы. Точно. Его прогрызли крысы. Всё пришло в негодность. Абсолютно всё!
Толпа онемела. Видимо, у меня непревзойдённое умение заставлять людей терять дар речи. Бэрронс опять скрылся в толпе. Видимо, он уже успел всем растрезвонить поведанную мною историю и теперь выглядел смешным, когда все услышали "правду".
Флоренс вцепилась мне в руку, дёргая и давая понять, чтобы я не перегибал палку.
- К счастью, всё сложилось удачно, если не считать похождения Бристольского вампира, - быстро свернул я тему, - а теперь предлагаю всем станцевать, дабы напомнить себе, что жизнь продолжается независимо ни от чего.
Несколько музыкантов, сидящих в тени в углу кают-компании дали начало танцу, и я поклонился Флоренс, любуясь её прелестной грудью в глубоком реверансе.
- Нам нужно как можно скорее покинуть кают-компанию, - шепнул я ей на ушко во время одного из поворотов танца. – Чтобы с нами больше никто не заговорил, - шепнул во время второго, обдав дыханием нежную шейку моей супруги, закипающей лавой чувств.
Спустя какое-то время мы вышли на палубу, с радостью вдыхая свежий воздух, показавшийся райским после духоты кают-компании.
- Будем скандалить тут или дойдём до каюты? - спросил я Флоренс, подошедшую к борту корабля.
- Я не скандалю, я высказываю своё мнение! – заявила она, поворачиваясь ко мне лицом. Ветер усиливался, обдувая нас со всех сторон и брызгая в лицо капельками воды.
- Ты простудишься, если будешь тут стоять долго.
- Я не сойду с места, пока вы не извинитесь за то оскорбление! Я не заслужила, чтобы меня подозревали в измене.
- Флоренс, что за глупости? Поговорим в каюте.
- Нет!
- Будет так, как я сказал, а будешь дурить…
Что будет дурить, было понятно по выражению лицо моей строптивицы. Подхватив Флоренс под колени, я перекинул её через плечо и понёс в каюту. Укрощение строптивой продолжалось. Благо идти было недолго, и на палубе никого не было, иначе все бы увидели, как герцогиня колотит супруга по спине, болтает ногами и осыпает его всеми известными ей бранными словами.
Я же предпочитал разговору более решительные действия. Открыв дверь каюты, мы застали Клод за вышивкой. Быстрый кивок головой – и она скрылась в гардеробной, а я поставил Флоренс на пол и стал стягивать с её плеч платье, целуя влажную кожу, пахнущую морскими брызгами и благоухающей женственным ароматом.

Этот день не прошел без сюрпризов. Шумиху с бристольским вампиром сменила шумиху по части свадьбы одной скандальной пары моих пассажиров. В эту зимнюю стужу на палубе Джулии я связал узами брака Герцога Хорнблауэра и Леди Флоренс Грин. И хоть у невесты было платье цвета крови, это немного привносило в общий скандал. Меня даже пытались отговорить это делать, но я не послушал ни слова, став для некоторых соучастником едва ли не преступления. Герцогу же и Леди Грин я искренне пожелал настоящего счастья, которое выше любого скандала.
Остаток вечера этого дня я провел в своей каюте, согреваясь ромом, в попытках не перебарщивать с этим, когда шалили нервы. Хотел видеть Леди Имоджин немедля, а приходилось ждать. Да и сама природа подобного влечения не могла меня не выводить из себя. С половины девятого пришли накрывать стол, что я наблюдал со своего кресла. К девяти появился Берт, один.
- Хм, какой королевский стол. Ты ждешь саму королеву? Кстати, эти креветки я себе откладывал. А это вино ты где взял? Я тоже хочу попробовать.
- Морда треснет. Так где девушка? Почему один?
- Прости, Джон, я замотался на палубе, не успел сказать заранее. Она не придет. Сказала, что будет ждать тебя на том месте, где ты спас ей жизнь. Так что, раз это все зря, дабы еда не пропала, можно ли отужинать за леди?
- Нет! – выкрикнул я, слишком бурно, когда едва ли не кипел от злости, причем не на него. – Ничего тут не трогай, и вообще иди проверь, верным ли курсом мы идем. Это приказ.
Поднявшись с кресла, я прошагал мимо него грозовой тучей и, не надевая камзол, одетый в тонкую рубашку, вышел из каюты. На холод было плевать, когда внутри все кипело. Что значит не придет? И было действительно так, она не собиралась. Стояла на тот самом месте и чего-то ждала. Заметив наконец меня, девушка улыбнулась, но почти сразу улыбка потускнела. То ли я слишком быстро приближался, то ли выглядел не слишком дружелюбно.
- Капитан?.. – произнесла она.
Когда же я подошел вплотную, то присел, молча закинул к себе на плечо и понес в свою каюту, не обращая внимания на все ее протесты и возмущения, а также на любопытные и озадаченные взгляды пассажиров. Опустил только в своей каюте, причем в кресло, после чего сел напротив. Взял нож, готовясь резать утку, но вместо этого пока воткнул его в стол рядом с собой. Пока было не до еды.
- Прошу, конечно, меня простить, - обратился к леди. - Но чем тебя не устраивает моя каюта? – поинтересовался я. – И можешь снять пальто, здесь тепло. Или я сделаю это сам.
_________________

-Что вы творите, мистер Блейк?!
Слова прорвались сквозь ослепляющую ярость. Во мне кипит кровь, застилает глаза багряной пеленой. Сразу тысяча слов рвется из груди, но не могу сказать больше ничего и только дышу так, будто уже прыгнула за борт, доплыла до берегов Португалии и вернулась обратно.
Никогда не думала, что могу чувствовать подобное, но, видимо это лишь потому, что не встречала доселе никого даже отдаленно похожего на Блейка.
Капитан сжал в руке нож и занес его над румяной тушкой утки. Проследив взглядом за траекторией движения ножа, я вздрогнула, когда лезвие с глухим стуком вонзилось в поверхность стола.

Голос Джонатана кажется мне зимним ветром и потому снимать накидку совсем не хочется. Я кутаюсь в нее сильнее, сжимая полы.
- Ты шутишь? - выдыхаю я. - Если так, то я отказываюсь понимать твой... пиратский юмор. Меня не устраивает все! Твоя каюта. Твой галеон! - Я уже кричу, не сдерживаясь. - Ты сам, за то, что делаешь со мной! Уже сделал... - добавляю вполголоса.
Я вскакиваю со стула. Приближаюсь к капитану, глядя в его устремленные на меня, немигающие глаза, которые сейчас блестят как поверхность холодного оружия. И так же болезненно ранят...
- Вот! - Шлепаю на стол расписанный мной кусок шелка, судорожно расправляю чуть помявшуюся ткань. - Это тебе. Видишь, здесь я нарисовала свою мечту. Чтобы ты и твой корабль уплыли куда-нибудь от меня. Далеко... как можно дальше...
Я хочу развернуться и немедленно уйти, но стою, словно ноги приросли к деревянному полу, а сама я превратилась в соляной столп.
- Я знаю тебя два дня, а забывать буду всю жизнь, - севшим от негодования, печали и отчаяния голосом произношу я. - И сомневаюсь, что у меня это получится. - Как же раздражает, что в носу начинает предательски пощипывать. - Ты хоть понимаешь, что сделал со мной? Эти твои дикие выходки... Вы совсем забыли об этикете, мистер Блейк? Одичали в ваших странствиях настолько, что возомнили, будто под ваши сиюминутные желания можно переписать все правила?
Я что-то еще лопочу о "репутации", "несвоевременности", " абсолютной недопустимости" и прочем. Сама не слышу своих слов, потому что тщательно слежу за тем, чтобы сквозь них не прорывались неуместные слезы.
Внезапно меня охватывает полнейшее бессилие. Я замолкаю, отступаю и опускаюсь на стул, с которого только что вскочила.
- Твое приглашение отведать утки было слишком настойчивым. И тебе следовало поставить в известность мою матушку, что желаешь отужинать со мной. - Уныло киваю на заставленный яствами стол.
Вообще-то, оказывается, у меня и крошки во рту не было с самого утра. Я забыла про все на свете.
- Мне теперь только на необитаемый остров... - Мы оба молчим, и в каюте повисает такая тишина, что тихое потрескивание пламени свечи звучит в моих ушах как канонада.
- Чего ты хочешь от меня, Джонатан? - едва слышно спрашиваю я.
_________________

Все мои протесты никак не действовали на Декстера. Слова пролетали мимо его ушей, а возмущение игнорировалось. Что уж говорить о жалких попытках спуститься с герцогского плеча, куда меня водрузил сам герцог. Хорошо, что никого на палубе не было, и никто не видел вопиющий поступок. Словно варвар герцог нес меня на плече, как добычу, в свое логово, в каюту.
Войдя в каюту, новоиспеченный супруг поставил меня на пол, и я не успела ничего сказать Клод, как она скрылась в гардеробной. Декстер принялся стягивать с моих плеч платье и покрывать их жадными поцелуями. Я покрылась мурашками и чаще задышала. Вцепилась в одежду мужчины, то тяну ее на себя, желая прижаться сильнее, то от себя, чтобы урезонить мужчину. Я хочу, чтобы он не останавливался, хочу, чтобы снял платье и покрыл всю меня поцелуями. Но Клод всё еще была здесь, за тонкой стенкой гардеробной и всё слышала, каждый наш шорох и мой неосторожный вздох, срывающийся с губ от страстных поцелуев.
- Декстер… - произношу на выдохе, чтобы остановить его, отвлечь от поцелуев, охладить пыл и напомнить мужчине, что мы не одни.
И мужчина отвлекся от поцелуев моего плеча, но только чтобы впиться в мои губы, что только что произнесли его имя. Горячие мужские губы мяли мои дрожащие, набухающие от страсти и желания, от его напора и прикосновения. Он прижал меня к себе и завладел моим ртом. Проворно раздвинул мои губы языком и углубил поцелуй, устраивая парный танец с моим языком. Ничего не могу с собой поделать, не могу сдержаться и поддаюсь на соблазнения, отвечаю взаимностью, страстью и желанием. Мне становится жарко. Жарко в платье. Но я хочу иного жара, хочу, чтобы его руки обжигали меня, мою кожу, а не платье.
Декстер освободил меня из жаркого плена своих губ и заскользил ими вниз, по шее, целуя. Я чувствую, как он касается кожи языком. Тяжело дышу, даже шумно, глажу его плечи, но под ладонями ощущаю ткань, а не горячую кожу. Я хочу ощущать под ладонями не просто горячего Декстера, а напряженного и влажного.
Мужчина опустился ниже, целует холмики грудей, выпирающие из-под корсета. Запускаю пальцы в его волосы. Прикрываю глаза от удовольствия и с приглушенным стоном вздыхаю. Герцог дергает завязки платья, а я уже хочу чтобы он избавил меня от корсета и освободил жаждущие ласки затвердевшие соски. Я чувствую, как его пальцы касаются груди вдоль кромки корсета.
- Декстер… Остановись Декстер! – вновь взываю я к голосу разума, однако не отталкиваю мужчину и продолжаю перебирать пальцами его волосы на затылке. – Декстер, отпусти меня. Мы же не одни! Клод… Она все слышит! Меня слышит… - тяжело дышу, чувствую горячее дыхание на груди. Мужчина перестал целовать и недовольно промычал прямо мне в грудь, чем вызвал очередную волну мурашек.
- Клод! – грозно рявкнул Декстер и отпустил меня. Я спешно стала поправлять платье, правда, когда девушка вышла я так и не успела завязать ленту на платье. Пришлось сделать невозмутимый вид.
- Да, Ваша Светлость… - девушка покорно склонила голову и не поднимала взгляда. Мне стало неловко. Девушка не смотрела на нас, будто боясь увидеть не дозволенное, как, например, развязанные ленты платья и неприлично красные щеки.
- Клод, иди, погуляй, - твердо произнес герцог. Я посмотрела на мужчину, с некоторым укором в глазах.
- Клод… - я подошла ближе к девушке. – Почему же ты осталась здесь, мы же говорили, что бы ты посетила кают –компанию.
- Простите, миледи… - замялась девушка. – Я подумала, что такой как я там не место…
- Что за глупости. В таком платье ты выглядишь как настоящая леди, к тому же, насколько я поняла, на корабле присутствуют люди разных сословий. Ничего не случится. Иди и отдохни, - с улыбкой посмотрела Клод.
- Только побыстрее… - недовольно произнес герцог. Я бросила неодобрительный взгляд на мужчину.
- И надень мою накидку. На палубе довольно холодно, - подняла накидку и надела ее на растерянную девушку.
- И мы позовем тебя, если понадобишься, - добавил герцог.
Девушка спешно покинула каюту, а я развернулась к мужчине.
- Тебе обязательно нужно быть таким грубым?
- Я не был груб, - возмутился супруг. – Я разговаривал так, как и положено с прислугой.
- Можно было бы сказать более… мягче. Или промолчать вовсе.
- Вот кому нужно порой помолчать, так это тебе, - мужчина начал снимать с себя мужскую блузу.
- Что? Это еще почему?
- Потому что женщина должна уважать мужчину, и тем более своего мужа. И не должна спорить и тем более перечить ему.
- Я не спорю и не перечу тебе… И что ты делаешь?
- А на что это похоже? Я раздеваюсь.
Я смотрю на полуобнаженного мужчину, он подходит ко мне и касается волос, вытаскивает шпильки, распускает волосы.
- Опасная вещь… - отбросил шпильки в стороны. – Так на чем мы остановились?..
Немного нерешительно кладу ладони ему на грудь. Ощущение сильного горячего тела сбивает мое дыхание.
- Ты всегда берешь то, что хочешь? – поглаживаю его грудь, смотрю на нее. Декстер проводит пальцами по моей щеке, по шее.
- Да… - тянет ленты на платье, развязывает банты. Сердце мое начинает сильнее стучать.
- А когда получаешь, теряешь к этому интерес? – поднимаю взгляд, смотрю в глаза мужчине. Он непонимающе смотрит на меня. – Ты заполучил меня. Теперь я твоя и душой и телом, и не могу сопротивляться. Потеряв смысл борьбы, борьбу за меня, со мной, ты можешь потерять и интерес ко мне… Брать то, что доступно, для тебя может быть скучно и неинтересно…
- Флоренс, это не так…
Платье упало на пол, а следом и нижние юбки.
- Я не хочу быть твоим домашним трофеем! И ты не запретишь мне разговаривать и улыбаться другим мужчинам! – я скрестила руки на груди и демонстративно отошла от Декстера. В сорочке, корсете и чулках я встала у спинки кровати, и с гордо поднятым подбородком отвернулась от мужчины.
_________________

Осознание обрушилось на него снежной лавиной, холодным потоком: он шёл к ней. Каждое однажды принятое им решение было маленьким шагом на пути к Кэтрин. И пусть сейчас она не отдавала себе отчёта о том, что говорит, не понимала, как важны для него её слова, Энцо ощутил горячую решимость, зародившуюся где-то в груди: он завоюет её. Медленно, упорно, ступая шаг за шагом по острым камням её недоверия и страха, Энцо сделает всё, чтобы пробиться сквозь высокие неприступные стены её тайн. Он будет рядом с Катей. Станет необходимым ей. Заставит её привыкнуть к его присутствию в её жизни. Он пойдёт на любые ухищрения, лишь бы оказаться подле неё, в желанной близости от её снов, секретов и желаний. И сейчас, у него есть шанс привязать Катю к себе с помощью желания, что связало их тонкими, но прочными верёвками, которые впивались в кожу болезненным, но таким необходимым наслаждением. 
Винченцо будет ласкать каждый сантиметр её тела. Попробует на вкус, узнает, каков её запах, что заставит её просить о большем... 
Его план казался таким простым и совершенным. Ровно до тех пор, пока губы Катерины не коснулись его напряжённой плоти. Все планы, все мысли разбились на миллионы острых стеклянных осколков. И эта загадочная неповторимая девушка простым прикосновением руки толкнула его прямо на эти осколки. Энцо ощутил, как края впиваются в его влажную кожу. Он не смог сдержать стона. Мягкие нежные губы скользили по его члену, медленно и ласково, как будто она наслаждалась его вкусом, и Винченцо не смог различить, что течёт по его коже: кровь, от впившихся осколков, или пот от того дикого безудержного чувства, что рождала в нём Катерина.
И, словно, хотела окончательно его уничтожить, она робко лизнула головку члена, даря влажную сумасшедшую ласку. Этого было так мало, чтобы он мог насытиться, но так много, чтобы он теперь не желал повторения. Что-то звериное, дикое, жившее в нём годами, но дремавшее где-то глубоко, поднялось наружу, заставляя неконтролируемо приподнимать бёдра. Боже... Он сходил с ума от её стонов, от понимания, что их причина: его плоть у неё во рту. Было так чертовски сдержаться. Пальцы впились в нежную кожу её бёдер, оставляя синяки. Как же хорошо... Перестав сопротивляться, Винченцо приподнял бёдра, глубже входя в рот Кати, её ладно скользнула по стволу, заставляя Энцо почти зарычать от дикого желания кончить. Он не осознавал, но его движения стали резче и сильнее, он ощущал, как головка упирается в горячее нёбо, как пульсация становится болезненной, неся с собой муку и агонию. Он почти сошёл с ума, представляя, как врываться глубоко в её такой нежный рот, как кончает на влажный язык, и как на губах Кати блестит его сперма, которую она слизывает медленными искушающими движениями языка. Зарычав, Энцо грубо поднял бёдра, и тут же отстранился, пытаясь зацепиться за остатки контроля. 
Длинные мягкие волосы Кати скользили по его бёдрам и животу, и это не придавало сил. Он ухватился за огненную прядь, намотал на ладонь, и потянул, заставляя Катю отстраниться, пока не начал вбиваться в её желанный рот. Он тянул до тех пор, пока Катя не оказалась сидящей над его губами. Энцо прижался к набухшим складами, чувствуя, как влага покорно стекает на его язык, стоит лишь прикоснуться. Вот он - совершенный опий. Нет более ничего, что сравнилось бы по вкусу с её влагой, с этим насыщенным ароматом, с этой шелковистостью. В попытке получить ещё больше, испить её до дна, Энцо проник языком так глубоко, как мог. По языку потекла горячая желанная влага, заставляя каждую мышцу в его теле сжаться от нетерпения.
Поцеловав алый отпечаток на округлой попке, Энцо словно извинялся за ту боль, которую причинил, и которую ещё собирался причинить. Он обхватил бёдра Кати и резко бросил её на спину, нависая над ней сверху. Её локоны разметались по подушке огненными всполохами. Этот пожар перекинулся и на него. 
Катя покраснела и тяжело дышала. Алый румянец завладел её щеками, грудь поднималась и опадала, маня вновь прикоснуться губами. Энцо не сдержался и наклонился, прижимаясь губами к её, покрасневшим и опухшим. Он хотел, чтобы их вкусы смешались, чтобы их запахи слились воедино, став одним целым, неделимым на части. Чтобы они стали чем-то цельным. Как будто до этого момента он не был целым. Просто кусок камня. Серый, невзрачный, унылый. Нечто бесполезное и ненужное. Губы встретились с губами. Язык коснулся языка. Его вкус у неё. Её - у него. Они делились друг с другом. Обменивались. Соединялись. Энцо медленно отстранился. Его пальцы коснулись тугих горячих сосков, ладонь накрыла идеальную Катину грудь.
-Ты слишком красивая для меня...
Он прижался лбом к её, чувствуя, как горит кожа. Нежно сжал пальцами её ногу, обтянутую тканью чулка, и вынудил медленно поднять вверх, закидывая себе на плечо. Чтобы Катя была ему открыта. Чтобы не могла спрятаться или закрыться от него. Пальцы коснулись набухшегл клитора, несколько раз обведя. 
И вдруг он не сдержался. Хотел подарить ещё нежную ласку. Хотел заставить течь горячей влагой. Хотел заставить умолять. Но не смог. Обхватив член ладонью, Энцо направил его прямо в лоно Кати, врываясь глубоко, на всю длину.
Мучительно узкая. Слишком тесная для него. Слишком горячая. Такая влажная. Всё тело Энцо напряглось. Он замер, тяжело дыша. Сердце работало на пределе. Он дрожал, пытаясь сдержаться, не кончить раньше её, не вбиться в её хрупкое тело. Не... Не... Тысяча "не". Это были самые жестокие мгновения его жизни. Он разрывался между противоречивыми желания нежности и грубости. Быть с Катей ласковым, или грубо её брать, утверждая свои права. Он обхватил её ладонь и прижал к своей груди, чтобы она касалась его, чтобы навсегда запомнила эти мгновения. Пальцами зажал её сосок, не в силах удержаться от прикосновения. Капля пота упала с его волос на шею Кати и замерла там. Энцо застонал. Прижался губами к её плечу, выходя из её тела. И тут же грубо вбился, сорвавшись... Пучина поглотила его. Такого наслаждения он прежде не знал. И причиной всему была Катя. Ответом на все его вопросы. Посланием на его мольбы. Только она одна. Недоступная. Загадочная. Робкая и смелая. Единственная. С неконтролируемой яростью он начал врываться в Катю, терзая её тело, пока в голове билась лишь одна мысль, которая вырвалась хрипом из пересохшего горла.
-Я не достоин тебя...
_________________

Она почти кричит. Возмущается так, словно я сделал с ней нечто ужасное. Подходит и кладет передо мной какой-то сверток. Это оказывается ткань, расписанная красками. И на ней изображен корабль. Изображен так, словно сейчас сойдет с картинки в море и пойдет рядом. Это был самый прекрасный и искренний подарок, который я когда-то получал. Поразительный, яркий, живой, настоящий.

Ее слова весьма правдивы. И тяжелы, как камень. Но она имеет право злиться. Я далек от идеала, вспыльчив и свободолюбив. Я воспитан морем. Но сегодня чувствую такую тягу, которая словно якорь тащит меня на дно. И страшно не из-за этого, а из-за того, что сам желаю туда опуститься. К ней.

Несложно понять, что наши чувства взаимны. Ее признания, как ледяная волна, накрыли с головой и обескуражили. Но что же я от нее хочу? Глупо, но чтобы она была рядом. Чтоб не исчезла из моей жизни, когда мы прибудем в Лиссабон. Чтоб тот огонь, который разожгла в моей груди, не потух даже от порыва северных ветров. Чтобы любила и позволила любить себя, всей душой и нежным телом. И тогда я понял, что у нас один путь, который нет смысла откладывать. Я, кажется, сошел с ума. Слишком впечатлился от сегодняшней сцены на борту корабля. Но что если это знак? Да, черт подери, пусть будет так! Взяв бокал, я отпил долгий глоток рома, для храбрости. Потом встал, подошел к Имоджин и опустился на одно колено. Взял ее за руку. Она нахмурилась. А я начал говорить:
- Как капитан этого судна и единственная здесь инстанция власти, имею полное право исполнять все ее законы. А значит я, Капитан Джонатан Блейк, перед лицом Всевышнего, беру тебя, Леди Имоджин Клиффорд, в законные жены. Согласна ли ты, Леди Имоджин Клиффорд, стать женой своего капитана?
_________________

Слушая рассуждения Флоренс о том, как она видит наши отношения, не удивлялся. Уже нет. Она была из тех, кто должен всё выяснять до конца и ничего не держать в себе. Все те разговоры, что ходили обо мне в свете, не могли не коснуться её прелестных ушек. Она подумала, что соблазнить её – главная моя цель. "Я твоя душой и телом…" – продолжало отдаваться в сердце, тяжело стучащем в груди. Я хотел взять её, утвердить право, утолить голод, который никак не хотел меня оставить. Но понимал, что пришло время откровений, время обещаний и признаний. Флоренс не понимает одного: борьба не закончится никогда. Она сама и есть олицетворение непокорности. Стоит поверить, что эта женщина подчинилась, как она находит новый повод, чтобы проявить свой характер и встать на дыбы.
Вот и сейчас, уронив на пол платье и оставшись в полураздетом виде, Флоренс решила поставить свои условия. Постель – не лучшее место для разговоров. А уж беседы о других мужчинах, о намерении Флоренс с ними свободно разговаривать ни к чему хорошему не приведут. Столько всего нужно сказать, а я способен думать лишь о том, как манят соблазнительные округлости Флоренс. Сегодня наша брачная ночь, чёрт побери! Других мужчин я обсуждать категорически не согласен. Я бы вообще ничего не обсуждал, но нужно доказать своей супруге, что я не похотливый самец.
- Флоренс, - начал я тихим голосом, полным, однако, скрытой угрозы. – Ты добиваешься права разговаривать с другими мужчинами? Зачем?
- Зачем? – удивлённо повторила Флоренс и хотела повернуться ко мне, но я был уже рядом, позади неё, и не позволил ей этого, обняв и прижав к себе вмиг оцепеневшее тело. Она была так напряжена, сжалась в объятиях, не зная, куда девать руки. Я же не мог удержаться, чтобы не трогать свою вздорную жену, медленно гладил её тело поверх тонкой шёлковой сорочки, ноги, бёдра, живот, понимая, что этой неспешности скоро придёт конец.
- Зачем бороться за право разговаривать с другими мужчинами? – промычал я Флоренс куда-то в район шеи, по которой водил носом и губами, согревая дыханием, поцелуями надеясь отвлечь от разговоров. Она немного подалась назад, тая под скользящими по телу руками, с губ сорвался тихий вздох. Я играл с её длинными густыми волосами, пропуская сквозь пальцы шелковистые пряди, зарылся носом в душистую массу волос, убрал их с гладкого плеча и стал покрывать его поцелуями. Руки вернулись вниз и уже подбирались к самому желанному, стискивая нежный холмик между ног сквозь шёлк, задирая кверху подол сорочки. Ощущение влаги на пальцах пробрало меня до самого нутра. Нежная кожа, волнующий аромат, предвкушение сладости женского лона, его вкус, который я помнил до сих пор, прерывистое дыхание Флоренс - всё это делало меня неуправляемым, неспособным думать и мыслить здраво, а только идти напролом к своей цели и сжимать пальцы сильнее, вдавливаясь пахом в попку Флоренс. А она вроде и сдавалась под натиском моих ласк, но всё ещё пыталась вернуться в русло бесед о дозволенности того или иного. Выпуталась из моих рук и забралась на кровать, спряталась под одеялом, и стала глядеть на меня насупленным взглядом. Флоренс упорхнула так неожиданно, что я инстинктивно протянул к ней руки и хотел упасть рядом на постель, но упрямая супруга меня остановила:
- Если ты хочешь меня отвлечь, не выйдет! – заявила Флоренс твёрдо. – Это твоя обычная тактика, как я уже поняла, но я хочу получить ответы на свои вопросы, и чтобы ты их не пропускал мимо ушей.
- Раз нам предстоит разговор, предлагаю выпить. У нас как-никак брачная ночь, - сдался я и подвигал я бровями, окидывая взглядом широкую постель. Сев в кресло, я избавился от сапогов и так, в одних бриджах, подошёл к столу, где стоял графин с вином. – Хотя что же это я? Тебе же пить нельзя. Вдруг ты уже носишь нашего ребёнка.
- Пока мы точно этого не знаем, а ты уже запретил мне пить, - рассердилась Флоренс, упрямо сжав губы и наградив меня недовольным взглядом. – Пить нельзя. Запрещаешь разговаривать с мужчинами. Одни запреты!
Подумав и налив совсем чуть-чуть бренди для Флоренс, я подал ей бокал, а сам сел рядом на постели с другим в руке, изучая возмущённое и такое красивое даже в ярости лицо напротив.
- Держи, раз уж ты так хочешь отметить нашу брачную ночь, - саркастически усмехнулся я, отсалютовав Флоренс бокалом и отхлебнув из него, чувствуя во рту терпкий вкус. Осушив бокал до конца, я подождал, пока моя жена демонстративно выпьет свой бредни, а потом убрал оба бокала с глаз долой, чтобы ничего нас не отвлекало. За окном тем временем смеркалось, и каюта начала тонуть в тёмных тенях. Я позволял темноте окутывать нас, не предпринимая никаких шагов к тому, чтобы усилить освещение. Такая интимность была мне только на руку. Потом сел на постель, притягивая к себе свою строптивую жену и усаживая на себя верхом. Удалось мне это не сразу, Флоренс сопротивлялась, но позволила мне усадить себя в такую позу.
- Вот так-то лучше разговаривать, моя дорогая жёнушка.
- Декстер, ты опять за своё? – всё же возмутилась Флоренс, упираясь руками мне в плечи.
- Всего лишь хочу помочь тебе снять корсет, - соврал я, заводя руки за спину Флоренс и дёргая за завязки. Она тихо пыхтела от недовольства, но позволила мне снять красивое орудие пыток, тут же скрестив руки на груди. На меня не смотрела, даже отвернулась, предоставляя мне любоваться своим профилем. Какое-то время мы молчали и не двигались, каждый думая о своём и ожидая, что предпримет другой.
- Скажи, Флоренс, тебе доставляет удовольствие делать из меня тирана и распутника? Ты хочешь пить вино и вредить ребёнку? Ты хочешь флиртовать с мужчинами, как будто ты не замужем? Этого ты хочешь? – проговорил я наконец, рассекая густую тишину своими резкими вопросами.
- Всего лишь хочу, чтобы ты так не разговаривал со мной. В таком тоне. Я не привыкла к приказам!
- Я знаю, к чему ты привыкла. Изводить отца и всячески ему сопротивляться. И почти всегда ты своего добивалась, вот только с помолвкой не вышло. Отцу удалось заставить тебя согласиться на этот брак. Но это, наверное, единственная уступка с твоей стороны. Да, Флоренс? Когда ты осталась без матери, единственной любимой дочуркой, отец потакал всем твоим капризам, чтобы ты не плакала? Так родилась непокорная и капризная Флоренс?
Флоренс хотела сползти с меня, но я не разрешил, крепко удерживая её за бёдра и не давая отвести взгляд. Ей было неуютно сидеть вот так и разговаривать на серьёзные темы, когда мои пальцы гладили кожу, будто бы ненароком скользя вниз, по внутренней поверхности бедра, а возбуждённая плоть упиралась ей между ног, туда, где уже скапливалось возбуждение, но выхода не было. Я бы всё равно не отпустил, а Флоренс жизненно важно было высказать мне все претензии и выяснить всё до конца. Слова полились рекой:
- Я не такая! Ты обо мне ничего не знаешь. Я просто, просто… Устала подчиняться мужчинам и их желаниям. За Франца я не хотела выходить замуж, но отец заставил меня, и мне пришлось бы стать его женой, покоряться и вести благонравный образ жизни, которого от меня все ждали. Но теперь… Теперь всё иначе, Декстер. Ты показал мне другие возможности. Что можно быть свободной и следовать своим желаниям, а теперь хочешь, чтобы я снова запрятала внутрь себя всё то, что ты извлёк наружу?
- Я хочу, чтобы ты была со мной страстной, открытой, не сдерживалась, но только со мной, а не с кем другим. Ты не представляешь, какой впечатление производишь на мужчин. Хочется спрятать тебя от всех, чтобы никто не смотрел, не смел даже окинуть взглядом. Даже не хочу представлять тебя с другими мужчинами рядом, видеть, как они держат тебя за руку и пялятся на то, что принадлежит мне. А ты будто бы и не против! Что это значит?
Свои слова я сопроводил тем, что прижал к себе Флоренс за бёдра, показывая, что время разговоров подходит к концу, и пора уступить жажде плоти… Но моя жена была непреклонна, гнула свою линию:
- Но ты не можешь запретить им смотреть, не можешь запретить мне общаться с мужчинами. Я этого не потерплю, Декстер. И это совсем не значит, что я хочу общаться с мужчинами, ведь ты тоже будешь общаться с женщинами! Или мы будем равными в этом браке, пользуясь одинаковыми правами, или…
- Или что? Расторгнуть брак я тебе не позволю. Даже не мечтай! – С этими словами я не церемонясь прижал к себе Флоренс, застонав от ощущения её нежной груди напротив моей, обхватил её спину руками и заставил выгнуться ко мне, так близко, чтобы между нами не оставалось даже воздуха. Когда же эта женщина перестанет болтать, а найдёт лучшее применение своему дерзкому язычку?
- Брак – это лишь слово, Декстер. Официальный союз, скреплённый бумагами. Мы можем называться мужем и женой, но не быть ими в полном смысле этого слова. Я думала, что тебе нужно нечто большее, иначе зачем ты меня с таким трудом добивался? Не для того же, чтобы удовлетворить похоть. Скажи, что это не так, - попросила Флоренс, зарываясь пальцами мне в волосы и глядя прямо в глаза. Её тихий шёпот в темноте меня просто убивал, её губы напротив моих сбивали с толку, взывая к поцелуям. - Зачем ты украл меня, Декстер?
Я не хотел разговаривать. Мне это давалось с трудом. Похоть. Флоренс говорила о ней, как будто это было чем-то предосудительным, но как объяснить ей, всё ещё такой невинной, что похоть переплелась во мне с самыми чистыми, искренними чувствами – благоговением, восхищением, упоением, и весь этот сонм чувств и эмоций я к ней испытывал. Настоящий шквал чувств, который рвался изнутри, но который я не мог превратить в связное объяснение. Как сказать, что я увидел её и всё вокруг померкло? Как рассказать, что даже зная, что она отдана другому, я не хотел расставаться с мыслями о том, чтобы преследовать её? Как объяснить то, чему сам не находишь оправдания? Что взял и безрассудно украл ту, что похитила сердце. Я предпочёл бы показать, но такие методы убеждения не действуют на женщин. Им нужны слова. Флоренс так красива, что наверняка слышала ворох цветистых комплиментов, но у меня в мозгу, ослеплённом желаниями, были только примитивные мысли, которые я превратил в простые слова:
- Я никогда не хотел никого так, как тебя, моя Флоренс. С тех пор, как увидел тебя, жил одним лишь стремлением: оказаться к тебе ближе. Следил за тобой, узнавал тебя, изучал твои привычки. Всё, что угодно, лишь бы быть рядом с тобой. Ты искушала меня и в тот момент в Лондоне я не смог удержаться и забрал тебя себе. Меня не волновало ничто. И, признаюсь, я боялся, что совершил ошибку. Но теперь я знаю, что никакой ошибки нет в том, что мы принадлежим друг другу. Никакие другие женщины меня не интересуют, они для меня просто не существуют. Я хочу только тебя.
Слушая меня, Флоренс дышала всё тяжелее, а когда закончил, прижалась губами к моим, страстно целуя. Если бы я знал, что для этого нужно признаться в своих чувствах, сделал бы это давно. Мы упали на постель. Флоренс сама стянула сорочку, отбросив её в неизвестном направлении. Её горячие губы начали исследовать моё тело, зажигая огонь. Тонкие пальчики обводили контуры мышц невесомыми касаниями. Я беспокойно двигался, не в силах унять рвущее на части желание. Прелюдии в виде разговоров было мне достаточно. И эти сладостные пытки только мучили. Но моей любопытной кошечке явно доставляло удовольствие иметь в своём распоряжении мужчину. Своего мужа. Её томные вздохи сводили с ума. Когда она добралась до пояса брюк, я замер, ожидая, что будет дальше. Неужели она хочет?..
- Можно? - спросила Флоренс, закусив губу.
- О, Боже, да… - простонал я, комкая простыни в руках. Жар охватил меня уже целиком, тело покрылось испариной, а напряжённый член грозил порвать ткань брюк. Флоренс расправилась с завязками и осторожно протянула руку, чтобы обхватить руками вздыбленный кверху ствол, и когда её нежные пальчики обхватили его сначала слабо, а потом сжали и стали поглаживать, мой полный муки стон раздался в тишине.
- Тебе больно? – всполошилась Флоренс, пытаясь убрать руку, но я не позволил, обхватив её ладонь сверху и сжимая двойным объятием горячую плоть.
- Нет… Всё хорошо… - выговаривая слова с трудом, я дрожал от такой безыскусной ласки, которую не променял бы на ласки всех опытных куртизанок мира. Но так не могло продолжаться долго. Интерес Флоренс обещал мне несказанные удовольствия в перспективе, когда она перестанет быть невинной и даст волю своим распутным желаниям, а пока я хотел насытить свой голод. Мягко убрав руку Флоренс, я стянул её с себя и уложил на постель, опускаясь на неё сверху и впиваясь в губы жадным поцелуем, на который она ответила с со страстью, которая не уступала моей. Мы задыхались, неспособные разомкнуть губ, наши языки скользили друг об друга в ласках, похожих на борьбу.
Снаружи снова беспокойно. Волны бьют в борта галеона, раскачивая его всё сильнее. Молнии полосуют небо. А у нас свой шторм. Наша брачная ночь. Всё сложнее оттягивать неизбежное, но я сдерживаюсь, желая измучить Флоренс и себя до предела, зная, что наслаждение от долгого ожидания усилится стократно. Впечатал своё тело в её, скольжу вниз, целуя ароматную кожу, собирая языком вкус блаженства.
Обвожу твёрдые напряжённые соски языком жадно, посасывая и чуть прикусывая, торопясь зацеловать Флоренс всю, не оставив ни одного места на ней, где не было бы меня. Моя соблазнительная жёнушка не лежит спокойно, она извивается на постели, подставляя мне себя, прижимая к себе руками и ногами, стремится к слиянию, но я продолжаю её терзать, опустившись ниже по груди до гладкого живота, дорожкой поцелуев двигаясь к самому сокровенному. Сначала один палец, потом два проникают в глубину женского тела, сочащегося влагой. Несколько раз толкнувшись внутрь, дразняще медленно вынимаю пальцы, скользя ими по томящейся плоти, и тихий вскрик срывается с уст Флоренс. Скоро она будет кричать уже иначе, в полный голос, не сможет сдерживаться. Моя горячая Флоренс. Такая прекрасная в ожидании моих ласк. Томный взгляд, припухшие губы, разметавшиеся волосы… Дышит часто, с трудом. Совершенное тело покрыто испариной и раскинулось на постели. Для меня. Всё это только моё. Демонстративно облизываю скользкие пальцы, прикрывая глаза от явного удовольствия, на что Флоренс реагирует румянцем смущения, но в её потемневших глазах проскальзывает какой-то опасный огонёк. Вряд ли моя Флоренс только смущается. Скорее, хочет понять, что же чувствует человек, пробуя другого на вкус таким интимным образом. Скоро она узнает, что это такое.
Что такое иметь в своей полной власти кого-то, владея всего лишь частью его тела. Видеть, как от лёгкий касаний твоя женщина вздрагивает, изнывает от желания, хочет всё больше и больше. Проводить языком по плоти, слизывая ни на что не похожий вкус, ускорять движения, слыша стоны, и держать бёдра, на давая им смыкаться, сжимая до боли, до отметин на коже, пока твоя женщина не вскрикнет и не выгнется под тобой, прижимаясь в ласкающим губам и языку, а ты будешь вбирать в себя её содрогания, наслаждаясь тем, как в тебе отдаётся горячая пульсация. И мечтать, чтобы также ласкали и тебя…
А пока я прошу Флоренс повернуться на живот и встать на колени, упираясь руками в постель. Придвигаюсь к приподнятой кверху попке и обхватываю бёдра руками, чтобы наконец взять свою Флоренс. Она так горяча и податлива, член проскальзывает внутрь, утопая во влаге, его обволакивает горячий жар, сжимает тисками. Блаженство. Устремляюсь вперёд всё быстрее, атакуя глубокими выпадами, от которых Флоренс стонет и хватается за спинку кровати, чтобы удержаться на ногах. Наваливаюсь сверху, ведя руками по влажной коже бёдер, по талии, обхватывая грудь и стискивая её пальцами, а потом переплетаю наши с Флоренс пальцы, сливаясь с ней воедино. Держимся за спинку кровати вместе, слитые в единое целое.
Флоренс издаёт нежные мурлыкающие звуки, когда я прикусываю ей плечо, мочку уха, изгиб шеи, продолжая толкаться внутрь с намеренной медлительностью. Растягиваю обоюдное удовольствие, чувствуя дрожание женского тела, запахи, витающие в воздухе, горячие и возбуждающие, вкус кожи под моими губами, пропитанной негой желания. От всего этого можно сойти с ума. Ни с кем я не испытывал такого. Ни одна женщина не способна дать мне такой ураган ощущений, как Флоренс. Она словно маленький смерч, который кажется издали небольшой тёмной воронкой, но когда он оказывается рядом, то поднимает над поверхностью земли, закручивает и уносит вместе с тобой, безвольного и лишённого воли к сопротивлению. Раскрыть свои чувства — значит дать ей карты в руки, власть, которой Флоренс воспользуется в полной мере. Она не должна знать, что уже поработила меня и сделала зависимым от неё. Быть зависимым от Флоренс, бояться её потерять, ожидать предательства или измены, мучиться ревностью или страдать в разлуке – что может быть хуже для мужчины, привыкшего к одиночеству и власти над своими чувствами? Но я не смог избежать этой участи и теперь навсегда повязан с Флоренс и не властен над своими чувствами. Я же люблю её… Понял я вдруг, содрогнувшись от этого открытия, и крепко сжав руки Флоренс, причинив ей боль, будто наказывая за то, что она обрекла меня на эти муки любовью. Я стал беспощадно вбиваться в её тело, наказывая её за то, что она сотворила со мной. Гонимый каким-то безрассудным отчаянием, я брал и брал её, проникая всё глубже, пока она не стала молить о пощаде, но и тогда я не прекратил, дрожа от неиссякаемой жажды, пока не почувствовал, как приближается взрыв колоссальной силы. Флоренс тоже чувствовала что-то, боролась с этим, боялась, но потом сдалась, отдавшись чувствам целиком, замирая в сокрушительном экстазе, за которым последовал и я, продолжая сжимать её в своих объятиях. И она увлекла меня во мрак, в который я упал за ней добровольно под звуки хриплых стонов и жадных вздохов.

»» 27.01.16 15:27 Обсуждение игр цикла Калейдоскоп историй

На борту "Герцогини Джулии"
Джонатан мельком смотрит на мой рисунок, берет со стола бокал и делает большой глоток. Щедрая порция обжигающего напитка заставляет капитана поморщиться, а мне вдруг становится совсем не по себе.
Я невольно задумываюсь о том, чтобы самой немедленно отпить из этого же бокала, лишь бы унять невыносимую дрожь от тщетных попыток сохранить привычность существования и мироощущения. Все изменилось, а, может, никогда и не было таким, каким казалось и только сейчас предстало в истинном свете. И я с этим скверно справляюсь.
Наблюдаю за передвижениями Джонатана и замираю, когда он оказывается совсем близко и опускается на колено. Он берет меня за руку, и я не понимаю, чья рука дрожит сильнее - его или моя.

Я ошибаюсь. Рука Джонатана не дрожит совсем. Его пальцы слишком сильно сжимают мои. Мне больно, но руки не отнимаю. И всем существом чувствую, насколько не хочу, чтобы он меня отпускал.
Мое воображение отнюдь не бедное, но сейчас оно не справляется с происходящим. Я не вижу нашего будущего, не понимаю, насколько оно возможно. И возможно ли вообще. Если бы мне приснился сон, в котором я могла бы увидеть то, что меня ожидает, я не ощущала себя настолько беспомощной. Сны, воображение часто выручали меня, унося в выдуманные миры, спасая от действительности, но сейчас все происходит наяву, и я к этому совершенно не готова.
Смотрю в глаза Джонатана и, не отрывая взгляда, соскальзываю со стула и опускаюсь на колени рядом с капитаном. Кладу руку поверх его руки, в которой он все еще сжимает мои пальцы.
Он ждет одного простого ответа, а я лихорадочно ищу ответы на множество своих вопросов.
Столь уж велико значение условностей для меня? Нет. Условности и приличия все еще сохраняют свою позицию в моем воспитании и привычках, но больше ради моих родных. Для меня же все это почти утратило прежний незыблемый смысл.
Я узнала Джонатана всего пару дней назад. Возможно ли, что совершенно незнакомый человек за столь короткий срок может стать настолько близок? Хочу ли я быть с ним всю жизнь? Да. Больше всего на свете.
Что отвечу ему сейчас? Ведь я, все еще пребывая в своих девичьих грезах, не услышала главного.
И я начинаю говорить.
- Мне много раз снилось место где-то на земле, невыдуманное, а самое настоящее, уединенное, но обитаемое. Там почти всегда светит солнце, земля золотисто-рыжая, скалы похожи на слоеный пирог, и все напоено теплом, запахами морского ветра и пряных трав, совсем не так, как в нашей промозглой и сырой Англии.
Несмотря на то, что чувствую себя так, будто оказалась запертой в клетке со львом, я протягиваю руку и мягко касаюсь волос Джонатана. Пальцы погружаются в слегка спутанную шелковистую массу, медленно гладят, слегка сжимаясь.
Я ощущаю уже знакомое волнение. Что-то невероятное зарождается во мне, я словно плавлюсь изнутри, как пылающая свеча. Мне хочется прикасаться, целовать Блейка, прижаться губами к его губам, вкус которых я уже знаю. Почувствовать его так близко, насколько это вообще возможно. Ощутить прикосновения, тепло кожи и запах этого и только этого мужчины. Он словно морской ветер. Такой же независимый, неистовый и свободный. Хочу забыться во всем этом. Хоть ненадолго не испытывать гнетущую скорбь, страх, чувства вины и сомнения...
Но я продолжаю говорить, надеясь, что смогу если не усмирить, то хотя бы немного убаюкать отчаянного зверя, пробудившегося в капитане. И пробуждающегося во мне.
- Я хотела бы оказаться в таком месте только с тобой. С тобой где угодно на земле, - произношу я. - Если ты в этом уверен также как я, то не надо это доказывать столь романтичной, но поспешной женитьбой. Если этому суждено случиться, то пусть при этом будут те, кто нам дорог, и пусть ничто не помешает испытать искреннюю радость. Я ни в чем не сомневаюсь и умею ждать. А сейчас просто... будь рядом.
Лиссабон
...Прибытие в Лиссабон. Следствие, формальности, которые пришлось улаживать, заняли довольно много времени, но нам оказывали всяческую помощь и поддержку, в том числе обеспечив комфортное проживание в небольшом пустующем поместье.
На протяжении всего тягостного и печального периода нашего пребывания в Лиссабоне Джонатан был рядом. Несмотря на время траура, на печаль, не покидавшую нас, я ощущала себя... счастливой. Самые заветные желание и сказочные сны все же сбываются, но часто совсем не так и не тогда, как и когда ожидаешь.
Я верила и не верила в то, что нечто подобное произошло со мной. Я не ответила Джонатану на его вопрос, заданный на борту корабля. Хотя ответ на него он, наверняка, знал. Иначе, зачем было проводить хоть и без свидетелей обряд, к которому нет и не может быть шутовского отношения? Да еще в такое время, когда я только что при страшных обстоятельствах потеряла тетушку и едва не лишилась любимой сестры?
У меня был лишь один ответ на это - Блейк знал, что я сказала бы «да». И хотел того же.
С матушкой и сестрой мы обсуждали варианты нашего будущего. Продолжить путешествие теперь казалось неуместным капризом, утратившим былую привлекательность, вернуться в Англию - логичным и единственно верным решением. Но все же жизнь продолжалась, и время скорби непременно закончится.
...Мы задержались в Португалии дольше, чем ожидали, и приближался момент, когда нужно будет что-то решить и двигаться дальше. И лишь одно я знала точно - вернуться в Англию и продолжить жить как прежде, у меня не получится.
В один из вечеров Джонатан был приглашен к нам на ужин. Я ждала появления капитана с нетерпением и тревогой, желая узнать о его дальнейших планах. Из-за нас он задержался здесь дольше необходимого, не говоря уже о том, что все события на борту галеона нарушили его первоначальные замыслы.
Так что он решил теперь? Куда и когда планирует отправиться?

_________________

Я так и не поняла, как мы перешли от слов к делу. И его слова меня поразили до глубины души, его открытость, не прикрытое желание и честность. Это все я услышала в его словах и была так взбудоражена ими, что упустила первоначальный смысл разговора. Ведь мой супруг так и не ответил ни про вино, ни про мужчин, ни про женщин, хотя про женщин он вроде как ответил, признавшись, что хочет только меня и нужна ему только я. Но я еще не спросила его про платья. Он с таким возмущением смотрел на глубокий вырез и сетовал, что видеть это будет не только он, как будто это я виновата в выборе подобного фасона. Сам-то он чем думал? Или не думал?.. Так или иначе, но о моих вопросах про свободу общения он профессионально убрал на второй план и с тем же профессионализмом забрал все мое внимание себе. Я забыла о чем говорила и что требовала. Отдалась его ласкам, прикосновениям, уже не яро сопротивляюсь и не так сильно зажимаюсь от смущения, хотя не без этого. Слишком все быстро происходит, я не успеваю за происходящими событиями и чувствую себя такой растерянной, какой не чувствовала себя никогда за всю свою жизнь. Так не привычно не управлять своей жизнью... Кому-то может показаться, что предстоящая свадьба с назначенным женихом совсем не означала управление своей жизнью, но на самом деле это лишь маленький нюанс, противоречивый и решенный за меня. Однако все остальное я уже спланировала, распределила и знала, что буду делать, как поступать с Францом, и что буду делать всю оставшуюся жизнь, чтобы она не стала такой же безнадежной и безвыходной, как и выбор отца. Но теперь все не так, все изменилось. Мне придется отстаивать свои права и доказывать герцогу, что имею свой выбор, и что порой буду непреклонна, но буду ли? Смогу ли?.. Декстер так убедителен, во всем, и я ни разу еще не смогла ему отказать, а все претензии мои были изменены в его пользу. Но я не намерена так легко отступать, несмотря на то, что мне это нравится.
Как можно насладиться своим мужчиной, если тебе всегда его мало? Особенно мне. Я даже мало понимаю, как вообще можно наслаждаться мужчиной, и познала мужчину я лишь пару дней назад. Так хочется всего и сразу, и частями, и совсем невинные касания смешанные с простыми поцелуями перед сном. Так хочется всего и сразу... Не могу еще поверить в то, что не нужно торопится, не нужно бояться, не нужно беспокоится и не нужно прятаться. И пусть наши обнаженные тела, ласкающие друг друга, вызывают у меня алый румянец. Но еще больший румянец у меня вызывает желание исследовать его тело, узнать, что делала та француженка, о которой говорил Декстер, и смогу ли это делать я?..
Даже не привычно послушно я следовала желаниям мужа, ведь брачная ночь должна быть той, что будет охарактеризовывать всю нашу дальнейшую жизнь. Я была готова к его ласкам, к его желаниям и требованиям. И отдаюсь так как умею, так как могу, так как успела научиться за эти... пару дней... И не знаю, достойно ли я отвечаю своему мужу или нет. Открыто на эту тему поговорить я не могу, да и вообще у нас разговоры все как-то странно заканчиваются, в одном направлении. Не могу сказать, что меня это не радует, но вопросы остаются без ответов.
Двигаю бедрами навстречу, хватаюсь за спинку кровати, за ее верхнюю перекладину. Его жаркие прикосновения заставляют меня истекать желанием, и его проникновение... Такое чувственное, желанное, ненасытное... Понимаю, что недостаточно познала плоть своего мужа, коснувшись ее всего лишь несколько раз, и теперь просто наслаждалась ею в себе. Как же? Как же это должно происходить?! Я не знала. И не хотела познавать иного. Хотела только его. Его ласки и прикосновения, его тяжелое дыхание возле уха и влажное горячее тело вплотную с моим, его твердую плоть и бескомпромиссные движения.
Ведомая своим мужчиной и не в состоянии сопротивляться этой похоти и желанию, страсти и нежности, откровению и открытости, я готова была на все, как мне думалось, но...
Не поняла сначала, что происходит. Декстер вдруг сжал мои руки на спинке кровати, очень сильно. Я лишь чуть громче простонала от неожиданности и, одновременно, от получаемого удовольствия. Герцог вдруг резко вошел в меня. Я ойкнула, жадно втянув воздух. И снова мужчина толкнулся в меня резко и жестко. Я взволновано задышала, чувствуя легкую боль внизу живота от резких толчков. Мужчина сильнее сжал мои руки на перекладине, буквально впечатывая их. И входил в меня... Так быстро и резко, что я невольно дергалась вперед, но скованные руки не давали свободы, как и зажатые мужчиной бедра. Я оказалась между мужем и стеной кровати, скованная в руках и ногах. От каждого проникновения его твердой плоти я вскрикивала, чувствуя, как она растягивает меня изнутри до боли.
- Декстер... - срывается с губ, смешивается со стоном и очередным всхлипом от толчка мужчины в меня. - Декстер, прошу... - и снова мужчина вонзается в меня своей огромной плотью, нещадно растягивает и до боли упирается ею. Мои стоны залили каюту. Супруг сжимает ладони на спинке кровати через мои, словно и нет их. Его руки такие горячие или это мои руки стали холодными, я не могу понять, не могу пошевелить даже пальцем. Кисти рук затекли от сильного сжатия.
- Декстер, отпусти... - протягиваю я сквозь стоны, но герцог не отвечает мне, и не убирает рук. Он снова и снова всаживает в меня свою горячую влажную плоть, нещадно толкает ее в меня, так глубоко, что сводит живот. Начинаю дрожать всем своим влажным телом, дрожит дыхание, щеки пылают жаром. Прогибаюсь в спине не в силах удерживать прежнее положение, но от этого мужчина только сильнее и глубже входит в меня и я в очередной раз вскрикиваю. А Декстер реагирует на мои стоны и просьбы еще большими ударами бедер, сильнее и глубже проникая, и быстрее и жестче вонзая большую твердую плоть в мое подрагивающее лоно. Все мое тело странно приятно сводит в напряжении, в болезненных удовольствиях. Я повисаю на руках, невольно позволяя мужу входит так, как он хочет. Меня пронзает словно молнией при каждом его проникновении. Мне становится страшно от этих новых ощущений, от боли, от напряжения. Не понимаю, почему при этом я только еще больше становлюсь влажной, горячей, и жду этих грубых, варварских движений.
- Декстер... прошу... тише...
Но муж не отвечает моим мольбам. Безжалостно берет меня снова и снова, а я лишь издаю стоны смешанные с вскриками и жадно дышу. Меня пробирает дрожь, я громче кричу от охватившего меня напряжения. Тело дергается в судорогах. Меня словно сжимает изнутри. И я сжимаю в себе плоть супруга так сильно, что слышу, как он, рыча, с трудом врывается в меня. А я все сжимаю и сжимаю его в себе, подрагиваю и покрываюсь мурашками. Издаю протяжный стон от удовольствия, которое накрыло меня так сильно, что закружилась голова. Все плывет перед глазами от ощущения невероятного блаженства, от судорожной неги и экстаза. И я бы упала, если бы Декстер не держал мои руки на спинке кровати и мои бедра своими. Постанываю от наслаждения, невольно двигаю бедрами и трусь ягодицами об влажного мужа. Тот после нескольких все таких же жестких толчков утробно простонал, а его налитая оргазмом плоть забилась во мне, еще больше доставляя удовольствие.
Что сейчас было и почему Декстер так грубо овладел мной я не знала и не понимала. Сейчас я вообще ни о чем думать не могла. В ушах звенело, губы сильно пересохли, а пальцы рук я почти не чувствовала. Лоно горело огнем, а низ живота по-прежнему сводило от боли и наслаждения.
Мужчина склонился и дышит в затылок. Его горячее дыхание обжигает.
- Флоренс...
Его голос спокоен, хоть и дыхание при этом тяжелое. Но я не могу ему ответить. Пытаюсь понять, что произошло. Неужели он был таким ласковым и нежным только чтобы соблазнить меня и женить на себе? А теперь показал, какой он на самом деле? Показал, что будет брать меня так, как он захочет? Жестко и грубо, чтобы удовлетворить свою похоть? Но почему?..
Мужчина отпустил мои руки и я сразу же упала грудью на кровать. Подтянула к себе дрожащие затекшие руки и попыталась пошевелить пальцами. Их неприятно покалывало и слушались они меня очень плохо. Стала сгибать и разгибать пальцы, разгоняя кровь.
Декстер молчал. Слегка погладив мои бедра, он освободил меня, и уложил на бок. Я не в состоянии была даже подтянуть к себе колени. Не двигаюсь и тяжело дышу. Мужчина лег рядом, прильнув к моей спине, и начал нежно поглаживать меня по плечу, по талии, по бедрам, словно наслаждаясь видом и мыслями о том, что все это он снова взял и что все это его. И он был бы прав, если бы так подумал. Как его жена я принадлежу ему, и должна делать все, что он скажет, и особенно в кровати, если я хочу, чтобы он не стал навещать ту француженку. Я должна исполнять все его желания и фантазии, быть для него тем, кем он захочет меня видеть, быть для него развратной шлюхой и покорной рабыней. Но это странная неожиданная перемена меня пугала.
- Почему ты так... сильно... - прикрыла глаза и перевела дыхание. Декстер не ответил, но на мгновение замер, будто задумавшись о чем-то. Затем вновь продолжил поглаживать меня по всему телу и целовать плечо. Я никак не реагирую на это и это, видимо, моему мужу не нравится, потому что он сжал ягодицу достаточно сильно, чтобы я отреагировала вслух, простонав. Далее ласки достались грудям, каждой поочередно, поглаживая и сжимая их, обводя вокруг сосков пальцем и зажимая их, заставляя меня постанывать от приятных ощущений. Берет меня за подбородок и поворачивает к себя. Мы смотрим друг другу в глаз. Я жду от него ответа и объяснений, а он тянется к моим губам, чтобы слиться в теплом поцелуе. Почему этот грубый варвар сводит меня с ума? За какие-то несколько дней изменилась я и мои желания. Как ему это удалось?
Герцог продолжает ласкать меня. Его поцелуй становится все жарче и жарче, мне уже не хватает воздуха и я отрываюсь от его губ, чтобы жадно вобрать воздух. Мужчина стал целовать щеки, шею. Развернул меня, уложив на спину, и припал к губами к грудям. Не могу оставаться равнодушной, какой хотела быть, чтобы получить ответ на вопрос, и поглаживаю его плечи и голову, выпираю грудь, подставляя ее ласкам. Дыхание вновь становится неровным.
- Декстер... Зачем ты так... Почему?.. - вновь задаю вопрос, прикрыв глаза и наслаждаясь ласками. Мужчина будто не замечает моих слов, и продолжает целовать возбужденные соски. - Декстер! - настаиваю я и в следующую секунду вскрикиваю. Мужчина прикусил сосок, словно в наказание за неудобный вопрос, но это меня только еще больше возмутило. - Декстер, я хочу объяснений! - сжимаю его волосы на затылке и оттягиваю от своей груди, не давая продолжить поцелуи.
- Флоренс! Я не должен давать тебе их! - герцог дернул головой, освобождаясь от руки.
- Это почему?
- Потому!
Сжимает внутреннюю поверхность бедра и я вновь вскрикиваю. Недовольно сжала губы и стала отталкивать мужчину от себя. Но Декстер поймал запястья и прижал их к кровати, затем завел их мне за спину и навалился сверху.
- Декстер! Я хочу, чтобы ты слушал меня, когда я обращаюсь к тебя и прошу о чем-либо! Я... Я не была готова к такому! Ты даже не спросил хочу ли я! - извиваюсь под мужчиной, пытаясь выбраться.
- Мы уже говорили о твоих желаниях и пришли к выводу, что ты хочешь, забыла?
- Да что ты о себе думаешь? - нахмурившись, возмущенно смотрю на мужа. Он смотрит в ответ и припадает к губам, жадно целует их. Я же вырываюсь.
- Я не собираюсь проводить брачную ночь в болтовне!
- Это не болтовня!
Декстер не выпускает моих рук, держит их одной рукой, второй жестко раздвигает ноги и наваливается.
- Нет! Нет, я так не хочу!
- Хочешь! - рявкает он и прижимается очень сильно, отпускает мои запястья, чтобы сжать меня в объятиях. Сжимает в кулак волосы на затылке, обездвижев голову и впивается в губы. Я дрожу от действий этого наглого мужчины, дрожу вся, но в особенности лоно. Почему меня так заводит его грубость?
- Отпусти меня! - с трудом освободив свои губы произношу я и упираюсь коленями в его ребра. - Почему ты это делаешь? Зачем?
- Это ты виновата! Ты! - Декстер жадно целует все мои участки кожи, что попадаются ему на пути, мнет груди, сжимает попку, впивается пальцами в нее. - Ты сводишь меня с ума!
- Декстер! - взволновано дышу, упираюсь руками, но сдвинуть эту горячую, жаждущую получить удовольствие, глыбу не реально.
- Ты!
Супруг покрывает шею поцелуями, держа мои волосы как вожжи, и все сильнее и сильнее вдавливает пах. Я чувствую напряженную плоть и понимаю, что он вновь пронзит меня ею, и снова будет брать так, как хочет.
- Декстер, прошу... Не так!
Я чувствую его тяжелое дыхание. Он поглаживает меня ладонями и дышит в шею. Чувствую как край его плоти скользить по влажному пульсирующему лону. Я так хочу, чтобы он взял меня, вонзился в меня своей огромной влажной плотью. Почему я вслух говорю одно тогда, когда хочу другое?!
- Ты виновата...
- В чем?
- В том, что я стал чувствовать! - словно обвинение произнес Декстер и не церемонясь вошел в меня. Я вновь ощутила всю мощь его твердой горячей плоти, что заполнила всю меня. Почти сразу я задрожала от его установленной власти надо мной, моим телом и разумом. И снова он берет меня жестко и резко, постепенно углубляясь все дальше и дальше. Сжимает меня и вбивается. Я стону в голос, впиваюсь ногтями в кожу мужа и с трепетом дышу. Нет сил, чтобы говорить, ощущения вновь захватывают меня и подчиняют себе.
- Ты... виновата...
Его плоть входит в меня с силой, и я снова чувствую это болезненное удовольствие. Еще не привычное, оно еще меня пугает, но в то же время манит, своей неизвестностью, своей силой. И мужчина, словно наказывает меня, причиняя боль своими жесткими движениями и грубыми ласками. Но я готова принять его наказание. Теперь готова. Чуть сильнее раздвигаю ноги, чтобы он мог глубже проникнуть в меня, чтобы взял меня всю без остатка. В удовольствии постанываю и целую урывками плечо, в которое впилась ногтями до покраснения. Царапаю спину при каждом жестком проникновении мужчины и со стонами выгибаюсь.
- Прости... - слово с придыханием срывается с моих губ.
Мужчина сбавил скорость и, тяжело дыша, посмотрел мне в глаза. Глажу его лицо, губы, вспотевший лоб. Подрагиваю от входящей в меня желанной плоти и рассматриваю лицо мужа. Всё сжимается внутри меня при виде его. Этот мужчина стал всем для меня.
- Как мне... загладить... свою вину? - не без труда произношу я и тут же вскрикнула от острого, резкого, но до безумия приятного ощущения внизу живота. Декстер продолжает входить в меня, хоть и не так яро, как раньше, но зато теперь я успеваю прочувствовать его плоть на всю длину. И это заставляет дыхание сбиться и снова выгнуться от удовольствия.
- Перестать болтать в постели! - тяжело дыша, грубо высказался муж и жестко вошел в меня, заставив снова вскрикнуть и вжать пальцы в его спину. Постанывая, я улыбаюсь на его слова, глажу по спине и затылку, подставляя свою шею его губам. И сама его целую, обнимаю его, и томно шепчу на ушко:
- Я люблю тебя... Я только твоя... Навеки...

»» 28.01.16 16:06 Обсуждение игр цикла Калейдоскоп историй
_________________

Ответ леди - скорее да, чем нет. Простая просьба не торопиться, которую я выполняю. Эта женщина учит меня смирению и терпению. Странным образом она приручает меня к себе, как дикого зверя. И я не хочу сопротивляться. Я часто принимаю поспешные решения, этого нередко требуют обстоятельства. Вильям всегда меня учил, что первые мысли, возникшие в сознании, обычно самые верные. Поэтому никогда не стоит тратить время на сомнения. Иначе можно опоздать. Когда же в твоих руках жизни людей, сомнениям и вовсе нет места. Вот и сейчас я не сомневался в том, что хочу связать себя узами бака с юной леди.
- Обычно так всегда и бывает, - рассказывал мне Берт в один из вечеров, когда мы стояли уже в порту Лиссабона. – Ты думаешь, что сам себе хозяин, что все в твоих руках, что ты свободен, как ветер. А потом приходит она. И ты понимаешь, что ничерта не знаешь об этой жизни. Но любовь не дается просто так…
- Любовь? – переспросил я, о чем и не думал раньше.
- Да, мой мальчик. Это так называется. Или у тебя есть другие идеи?
Мне оставалось только пожать плечами. Старый волк прав. С появлением прекрасной леди моя жизнь переворачивается с ног на голову. И уже не я, а она в ней хозяйка. Ее ответ очевиден, но он еще не прозвучал. И я его жду, вместо того, чтобы двигаться дальше. И только от нее зависит, каким будет этот путь.

На ужин к чате Клиффорд пришлось доставать приличные вещи. К сожалению некоторые из них прогрызли крысы, поэтому я недолго определялся с выбором. Синяя рубашка, шейный платок, брюки, заправленные в высокие сапоги и парадный камзол. На поясе шпага – все как положено. В таком виде я и предстал перед женщинами Клиффорд. Недолгое приветствие, разговоры о самочувствии и о погоде по дороге к столу, по большей части с матушкой, ради приличия. Долгие взгляды в сторону Леди Имоджин, на которой надето великолепное платье цвета моря на мели. Или цвета лагуны, в которую всегда так тянет нырнуть. Пока матушка рассказывает мне о своих впечатлениях с местного базара, я думаю лишь о том, как снимаю платье с ее дочери.
За столом тема продолжается. Немного о светской жизни, о нашем путешествии, немного слез о безвременно покинувшей их тетушке. Расспросы и рассказы о моих морских похождениях. Пришлось выбирать, что было бы интересно дамам, а также немного романтизировать – женщины это любят. После десерта уже не выдерживаю и краду Леди Имоджин на прогулку по саду. Нам явно есть о чем поговорить, только сейчас, потому что завтра моя Герцогиня уже отправляется в путь. Товар в ее трюмах так и не дошел до конечного пути. Времени ждать больше нет.
- Прекрасное платье, - говорю леди с улыбкой, пока мы шагаем по тропинке.
- Спасибо. Я надеялась, что тебе понравится.
- Очень… милое.
- Так это правда? Вы завтра отплываете?
- Да. Время больше не терпит. Мы должны закончить рейс. После этого планирую отправиться на юг, там есть кое-какие дела со старым другом. Он губернатор одного острова. Поистине райское место. Почти такое, как ты рассказывала. - Остановившись, я повернулся лицом к Имоджин и взял ее за руку. - И я бы очень хотел, чтобы ты отправилась в это путешествие со мной. И не только в это. Я могу подарить тебе целый мир, Имоджин. Если только ты готова его взять из моих рук. – Наклонившись к ее лицу, еще не касаясь губ, я тихо спросил: - Так ответь мне сейчас, моя дорогая леди, отправишься ли ты со мной?
_________________

Разве ее руки нервно дрожат? Нет же, мадам просто по привычке теребит кружевной край длинного рукава и бледные пальцы немного замерзли , лишившись надежного тепла сильной мужской ладони. А глаза блестят вовсе не от слез. Беатрис де Фронсак разучилась плакать, будучи маленькой девочкой. То отблески пламени свечей отражаются в широко распахнутых глазах, неотрывно наблюдающих, как Николай берет в руки дневник и поднимает взгляд на Беатрис. Станет ли он ее ангелом хранителем, или превратится в ангела мщения, способного вынести приговор и казнить, указав на дверь.
Почему он медлит? Какая мука, вглядываться в бесстрастное красивое лицо и не знать, что творится в его голове. Сможет ли высокородный аристократ принять ее, когда узнает тайны лондонской куртизанки, позволит ли остаться рядом или вычеркнет из своей жизни, будто Беатрис де Фронсак никогда не встречалась на его пути и безумная ночь, которую они провели в объятьях друг друга, ничего не значит для него. До боли вонзив короткие ногти в жесткую ткань, мадам отвела взгляд. Ей даже нечего сказать в свое оправдание, реши Раду обвинить ее в обмане и сговоре с графом. Толку в оправданиях, когда холодные глаза князя вот-вот вспыхнут осуждением?
Максимум на что она могла рассчитывать – стать его любовницей. Но разве Беатрис просит у судьбы большего? Быть рядом с ним, принадлежать ему по доброй воле, а не в силу обстоятельств. Быть желанной им и получить возможность любить его так, как он того заслуживает. Обрести счастье и свободу в его руках. Заново обрести себя.
Беатрис понимала, что ничто не длится вечно. Год-два, может чуть больше – и новая забава наскучит князю. Рано или поздно Николай женится на леди, но у нее остались бы светлые воспоминания об их романе.

Вскинув голову, мадам замерла, чувствуя как каждое слово Николая, произнесенное спокойным глубоким голосом, эхом отзывается внутри. Дневник с тихим стуком опустился на полировку стола, но звук этот показался Беатрис раскатом грома в грозовом небе. Неужели то, что казалось несбыточным и невозможным, так же реально, как то, что сейчас в этой комнате они с князем дышат одним воздухом.
Силясь разжать непослушные пальцы, чтобы смахнуть слезы с бескровных щек, Беатрис закусила дрожащую нижнюю губу. Она была неправа, когда в первый раз подумала, что Николай не может быть настоящим и битая жизнью женщина, выдумала его, пусть неидеального, но сильного и надежного, позволив себе превратиться в мечтательную девочку. Он настоящий, живой. Достаточно сделать шаг и протянуть руку, чтобы преодолеть разъединяющее вас пространство , где все еще витают призраки сомнений , а тихий голос произносит судьбоносные слова, развеивая их в прах.

Беатрис сделала этот шаг и покосилась через плечо на лежащий на столе дневник. Можно сжечь бумагу, но не прошлое. Оно стало неотъемлемой частью ее жизни. Темное, больное, оставившее глубокие отметины в душе, неистребимое. Но с ним можно примириться и отпустить. Чем меньше думаешь о нем, тем меньше оно вторгается в настоящее, тем меньше влияет на будущее.
- Николай, я хочу забыть, излечиться от всего этого, очиститься. Очень хочу. – Уткнувшись лицом в темную ткань сюртука князя, Беатрис дала волю целительным слезам, обещая самой себе, что впредь позволит себе плакать только от радости. - Помоги мне, пожалуйста. Я смогу только если ты будешь рядом. Ты единственный, в ком я когда-либо нуждалась так сильно и все-равно не смогла бы уйти, даже если бы ты решил прогнать. Извини. – Шмыгнув носом, мадам слабо улыбнулась и приложила ладони к мокрым щекам. – Твоя княгиня просто не имеет права быть слабой, правда? Я буду сильной под стать своему князю.
Запрокинув лицо вверх, Беатрис серьезно посмотрела на Николая.Вероятно, он ждал от мадам более бурной реакции или напротив, раз выбрал ее , а не восторженную девочку с породистой родословной. Ей всегда было проще выражать чувства языком тела, чем на словах. Тело никогда не лжет и опытный любовник способен отличить искренность от притворства. И в легкие касания ее пальцев к губам князя вложено больше смысла, чем в самые витиеватые и вычурные признания.
- Если ты хочешь видеть меня своей, я последую за тобой, куда бы не позвала тебя судьба, мой князь.
_________________

Спустя два года после всех событий

- Норфакс просто не узнать! – раз пятый повторил гостивший у нас Артур, завершая экскурсию по отремонтированному поместью. Мы шли от оранжереи по картинной галерее и вывернули из-за поворота, натолкнувшись на двух служанок со стопками белья в руках. Девушки осмотрели моего друга, статного обладателя кудрей пшеничного цвета и пронзительных голубых глаз, кокетливо захихикали и поспешили по своим делам, обменявшись заговорщическими улыбками.
- Это же… та девушка из бристольского борделя? – Артур почесал лоб, вспоминая имя девушки.
- Клод, - подсказал я ему. – Или, как она сейчас себя любит называть, Клодетта. Личная горничная жены.
- А она не…
- Конечно, она рассказала. – Вздохнув, я сжал губы. То, что было неизбежным, случилось. Выложила всё, как на духу. У этой девицы язык совсем без костей. Как начнёт болтать, не остановишь. Но Флоренс к ней привязалась, и мне не удалось уговорить её отправить девушку к себе на родину.
- Сочувствую, дружище, - искренне сказал Артур, похлопав меня по плечу. – Надеюсь, Флоренс не так часто вспоминает тот инцидент с платьями?
- Практически не вспоминает в субботу.
- А что так?
- В субботу у нас день покупок, и она увлечена своими делами. У меня есть короткая передышка, - рассмеялся я и повернул голову в сторону бильярдной. – Сыграем на бильярде? Расскажешь, как твоё житьё-бытьё. Скучно тебе, дружище, наверное? Никаких шпионских игр, никакой опасности и расследований. Что-то и взгляд потух.
- Не придумывай, Декс, - улыбнулся Артур, входя в бильярдную в тёмно-зелёных тонах и подхватывая кий. – После того, как мы упекли твою тётю в Бедлам, а бесполезную слежку с Тони сняли, я пребываю в блаженном покое, лениво отбиваясь от ретивых мамаш, которых на каждом приёме, балу или семейном обеде подсовывают мне своих глупых дочурок с овечьими глазами.
- Ты суров к девицам на выданье. – С интересом посмотрев на друга, я соорудил ровный треугольник из раскатившихся по столу шаров и приготовился его разбить.
- Не всём везёт так, как тебе, Декс, - неожиданно печально пробормотал Артур. Неужто мой старинный друг подпал под чьи-то чары, а я не в курсе? Это дело нужно выяснить за бутылочкой бренди сегодня вечером, когда Флоренс будет укладывать малышку Софи спать. Приподняв бровь, я всё же ударил по шару, без особого интереса наблюдая, как он катится к самому краю лузы и там застывает. Артуру было тридцать пять. Прекрасный возраст для женитьбы. Была у него какая-то тёмная история, но подробностей я не знал, так как не думал, что она имеет для Артура значение…
- Кстати, о везении… Не обращай внимания на поведение Флоренс сегодня. – Вздохнув, я пояснил для Артура, который с удивлением воззрился на меня: – Моя дорогая супруга имеет обыкновение добиваться своего весьма… скажем так… нетрадиционными способами.
- Чего добиваться? От тебя? А я-то тут причём? Ты меня пугаешь, дружище. – Застыв с кием в руках, мужчина, который не боялся ничего, вдруг побледнел.
- Не стоит волноваться. У Флоренс появилась одна навязчивая идея – она непременно хочет собрать всю округу на бале-маскараде. А я её не поддерживаю. Не обращай внимания. Предоставь мне разобраться самому со своей супругой, - поспешил я его успокоить, пока не отказался остаться у нас ночевать. – Лучше расскажи, что творится в Лондоне. Не появился новый маньяк? Какой-нибудь Оборотень из Ист-Энда или что-то в этом духе?
- В Лондоне сыро, туманно и тоскливо, - хмыкнул Артур на мою шутку, отрицательно качая головой. – Все живы-здоровы. Ни одного мало-мальски интересного события, всё чинно и без скандалов. Сезон подходит к концу, все начинают разъезжаться по домам.
- И замечательно! Раз в Лондоне ничего примечательного, оставайся у нас. Флоренс устраивает через два дня небольшой приём в честь дня рождения Софи. Будут все соседи. Лорд Грин тоже гостит у нас. Приехал повидать любимую внучку. Кстати, у Фэрфаксов осталась одна-единственная дочь не выданье, Элизабет. С удивительной поспешностью предыдущие две получили брачные предложения в этом Сезоне.
- Так-так, Декс, я слышу в твоём голосе нотки свахи? – рассмеялся Артур, опираясь ладонью об стол и лениво покручивая в руке кий. – Так нравится семейная жизнь, что хочешь всех обратить в свою веру?
- Не всех, а только тебя. Потому что ты мне друг, и я желаю тебе только счастья. Только женатый человек может обрести истинный смысл жизни, который заключается в том, чтобы делать своих близких счастливыми и довольными.
- Вот уж не думал, что ты такой философ, - со смешком сделав последний оборот кием, Артур нацелил его на шар, я же улыбнулся про себя, отметив, что Артур не отказался остаться на торжество, а значит есть шанс сделать этого бобыля женатым человеком. Живая и открытая Элизабет очень ему подойдёт. Лелея матримониальные планы в отношении друга, я нацелился на выигрыш партии в бильярд и личного пари на то, что увижу друга женатым к концу этого года…


Ужин был по-семейному малочисленными и весёлым. Ярко горели свечи, звенели столовые приборы, тесть неустанно умилялся своей внучке, убеждая всех, что она – вылитая Мэри, его покойная супруга. После нашего с Флоренс возвращения из Лондона лорд Грин рвал и метал, отказывая знаться с проходимцем, который украл его дочь и опозорил семью, но со временем гнев его поутих. Видя счастье дочери, он смирился с тем, что его планы на её союз с послом Пруссии рухнули. А когда у нас родился прелестная дочурка, сердце одинокого старика растаяло, и он даже назвал меня сыном. Это было поистине трогательно. Благодаря Флоренс я обрёл семью, о чём и не мечтал какое-то время назад. Сейчас мрачные времена были позади, и я купался в семейном счастье. Было одно незначительное "но" – нрав моей супруги оставался по-прежнему горячим. Вряд ли её характер изменится когда-то. Зато нам никогда не было скучно…
Сегодня Флоренс была в настроении "Я имею право носить глубокие декольте!" Пышная грудь грозила совершить марш-бросок из неподобающе глубокого выреза нежно-зелёного платья, которое, я точно уверен, ещё на той неделе таким вырезом на обладало. Маленькая чертовка! Искоса поглядывая на меня, Флоренс как будто даже сильнее наклонялась, чтобы демонстрировать свои прелести. Артур не знал, куда девать глаза. Бедняга. Он даже не представлял, какое испытание ему предстоит. Флоренс, коварно улыбаясь, уделяла ему так неподобающе много внимания, что даже её отец напрягся и переводил недоумённый взгляд с одного на другого.
- Как дела в Лондоне? А вы любите конные прогулки? А вы не хотите посмотреть мои акварели? Софи так понравилась кукла, которую вы привезли! Где вы купили такую красивую? Вы просто обязаны дать мне адрес, а лучше лично сопроводить в этот чудесный магазин. А как ваши сёстры? А вы у нас останетесь?..
Флоренс засыпала Артура вопросами и предложениями, совсем позабыв об остальных. Сначала это забавляло. Я поглядывал на эту лисицу, которая при встрече наших взглядов делала невинный вид, и улыбался. Стоически выдержав град вопросов, Артур выдохнул и с мольбой в голосе спросил, когда подадут десерт. Я посмеивался в кулак. Лорд Грин растерянно смотрел на нас. Флоренс пыхтела от досады, угрожающе сжимая в руке столовый нож.
- Скажите, дорогой Артур, - предприняла она новую попытку заставить меня реагировать нужным ей образом, - а вы бывали в Лондоне на балах-маскарадах?
- Бывал пару раз, - ответил Артур, довольный кажущейся невинностью вопроса.
- А вы любите маскарады? – продолжала Флоренс, посматривая на меня украдкой.
- Кхм… Вполне, - осторожно ответил мой друг, любезно улыбаясь.
- А вот Декстеру маскарады не нравятся. Он уже какую неделю отказываются проводить у нас в Норфаксе бал-маскарад. А ведь у меня уже готов костюм. Уговорите же этого упрямца!
Все головы повернулись ко мне, как бы спрашивая, что же послужило причиной такого странного нежелания удовлетворить просьбу жены. Отложив вилку и нож, я сложив руки перед собой, окидывая декольте Флоренс взглядом собственника. Она вскинула подбородок, готовясь к обороне.
- Моя супруга выбрала такой костюм, что я решительно против маскарада, на котором она хочет в нём предстать.
- Не знаю, чем вам не нравится мой костюм Клеопатры!
- Подскажу варианты. Открытостью? Прозрачностью? Яркой расцветкой?
- Поправьте меня, если я ошибаюсь, но когда-то вам и костюм леди Годивы был по нраву, - парировала Флоренс, вспоминая наш давний разговор и интерпретируя его по своему усмотрению.
- Самый дешёвый костюм, кстати, - иронизировал я. - Разве что с лошадью в бальной зале будут проблемы. Не всем понравится такое соседство.
- Какой же вы всё-таки! – возмутилась Флоренс, вновь одаривая вниманием Артура, который успел вздохнуть свободно. – Привозите своих сестёр, Артур. У вас же их трое, кажется? Мы как раз закончили ремонт левого крыла, и комнаты пустуют. А я очень люблю гостей. И шумные праздники. Но особенно… - супруга выразительно посмотрела на меня. – Особенно я люблю маскарады.
- Да… я… даже не знаю… - затянул Артур, уныло улыбаясь.
- А что не так с маскарадом? – подал голос отец Флоренс. – Молодёжь отлично повеселится, да и у меня давно лежит костюм Цезаря. Эх, тряхну стариной! – Пригладив усы, он крякнул и гордо выпрямился.

***

- Умоляю, пусть этот маскарад состоится как можно быстрее, чтобы сестрицы не успели приехать из Лондона. Если они за меня возьмутся, быть мне женатым в скором времени. Я еле избавился от них в Лондоне. У твой жены хватка бульдога, - сетовал Артур, когда мы ушли в кабинет выкурить по сигаре после ужина.
- Она знает, как добиться своего, - согласился я. – Я не против маскарада, но не могу допустить, чтобы она расхаживала в этой прозрачной тряпке, именуемой костюмом.
- Всё так плохо?
- Ты себе даже представить не можешь! – воскликнул я, вспоминая блестящий костюм Клеопатры, больше подходящий для игр в спальне.
- Пусть герцогиня подберёт себе другой костюм. За чем дело встало?
- Неделю назад я сказал: или она найдёт другой костюм, или не будет маскарада. Ты видел, во что это вылилось… Моя супруга чертовски упряма. Надо дать ей то, что она хочет, и дело с концом. Но так она решит, что может вить из меня верёвки.
- Да уж, выбор невелик: либо прослыть тираном, либо подкаблучником. А ты ещё хочешь, чтобы я женился!
- Конечно, хочу. Из всего можно извлечь пользу, мой друг, - улыбнулся я, неожиданно осознав, как выйти победителем из этой битвы.
- Что ты задумал, Декс?
- Совсем ничего.
- Вижу же по глазам, что задумал что-то в твоём духе.
- Вовсе нет, - отнекивался я, продолжая улыбаться своим мыслям.

Накануне маскарада

- Декстер, я так счастлива, что ты согласился наконец устроить маскарад!
Флоренс довольно улыбалась, сидя у меня на коленях и ласково поглаживая плечи через сюртук. Плутовка светилась радостью и предвкушением и выглядела победительницей. Рядом на ковре маленькая Софи строила башню из кубиков и смешно морщила аккуратный носик-пуговку. В пышном белом платьице, панталончиках и с копной тёмных кудряшек на голове она выглядела маленькой принцессой. Спокойная, послушная, никогда не капризничала и почти не плакала. Чудо, а не ребёнок.
- А то всё заладил: нескромный наряд да нескромный наряд. Будто мы можем кого-то удивить после тех платьев, что демонстрировали на галеоне.
- А тебе, как я погляжу, нравится быть скандальной герцогиней? – усмехнулся я, прижимая к себе покрепче Флоренс, так, что она ахнула, когда наши губы оказались совсем рядом.
- Декстер, мы же только что… Ребёнок… - залепетала она, задыхаясь.
- Давай сотворим ещё парочку, - предложил я, целуя Флоренс в шею и с сожалением выпуская её из объятий и поднимаясь вместе с ней с кресла. Как долго до ночи… А ещё этот чёртов маскарад. - Артур заскучал. Пойдёмте гулять в сад, - предложил я, подхватывая агукающую малышку на руки и направляясь на прогулку, пока погода позволяла. Софи зажмурилась и улеглась румяной пухлой щёчкой мне на плечо, обняв за шею. Нет ничего более умилительного, чем ребёнок, доверчиво прильнувший к родителю.
- Ты правда хочешь детей? Так скоро? – Флоренс догнала меня и взяла по руку, вопросительно глядя мне в глаза.
- Ты же знаешь, что я хочу много детей.
- О, Декстер, - прошептала Флоренс, мечтательно улыбаясь.
- Только я надеюсь, что ты не будешь каждый раз при родах грозиться лишить меня самого дорогого, - напомнил я, смеясь, чем заработал лёгкий удар кулачком в плечо и недовольное ворчание. Флоренс не любила, когда я вспоминал день её родов, когда она угрожала мне всеми карами небесными за муки, что я причинил.
- А как мы назовём мальчика?.. – спросила она, и мы стали перебирать имена….

Маскарад

Стремительно наступил вечер. Многочисленные экипажи с гостями подъезжали к залитому огнями поместью. Казалось, нет ни одного знатного человека, кто пропустил бы бал-маскарад у герцогской четы. Из украшенной яркими тканями и гирляндами цветов бальной залы лилась музыка. По натёртому воском паркету спешили разряженные гости. Короли и шуты здесь шли рука об руку, рыцари гремели облегчёнными латами, а многочисленные херувимы задевали друг друга полупрозрачными крыльями. Генрих VIII премило беседовал с Анной Болейн. Старик-звездочёт рассказал о небесных светилах стайке пастушек, а сказочные принцессы кокетничали с дьявольскими созданиями в гротескных масках. И среди всей это пёстрой толпы стояли мы с Артуром, тоже облачённые в маскарадные костюмы. Под напором моей супруги он выбрал образ тореадора, я же ожидаемо изображал Марка Антония. Положив руку на рукоятку короткого меча, я оглядывал зал, по периметру которого расхаживали довольные гости, наслаждаясь закусками и пуншем. Наконец обнаружив семейство Фэрфаксов, я поспешил представить им Артура, подгадав время знакомства к началу танца. Юная Элизабет была чудо как хороша в образе Коломбины, и Артур глаз не мог оторвать от своей партнёрши по танцу. Довольный собой, я поправил нагрудник, немного натиравший бока, и в очередной раз обошёл зал в поисках своей дражайшей супруги, которая всё не спускалась к гостям.
Последний раз мы виделись несколько часов назад, когда Флоренс начала готовиться к маскараду. Стоя возле дымящейся паром ванной, она прогоняла меня, не разрешая присоединиться в купании. Вот так и пришлось уйти, не получив женской ласки и не задобрив супругу перед обнаружением ею маленького сюрприза с костюмом Клеопатры…
Я не мог позволить своей строптивице красоваться перед мужчинами в откровенном наряде. Запретил, чем вызвал ещё больший протест и желание пойти наперекор во что бы то ни стало.
Пришлось пойти на хитрость. Искусная швея Клод пришла мне на выручку. Не по доброй воле, само собой разумеется. Кто же будет спорить с хозяином, от которого зависит её судьба. Маленькие аккуратные стежки соединили края разреза, выставляющего напоказ ноги, а декольте стало выше и намного скромнее. Полупрозрачная юбка приобрела двойную подкладку, а края накидки полукружьями собирались на запястьях, образуя полуоткрытый рукав, скрывающий обнажённые по первоначальной задумке руки. Новый вид своего костюма Флоренс обнаружит перед самым маскарадом, когда уже ничего невозможно будет исправить, оденет его и предстанет перед гостями скромной версией египетской царицы, сводившей с ума мужчин. Пусть Клеопатра сводит с ума только своего Марка Антония, а не других мужчин.
Клод была заблаговременно отослана по другим делам, чтобы не попадаться на глаза Флоренс. Вместо неё прислуживала Мари, молоденькая горничная тише воды, ниже травы, которая и перечить не будет, и инициативы не проявит. Со своей женой и её гневом я хотел разобраться сам. Подоспел я как раз вовремя. Мари выскочила из комнаты Флоренс, в которой она обычно занималась своим туалетом. Перепуганное бледное лицо горничной не предвещало ничего хорошего. На мой вопрос о Флоренс она что-то пискнула и поспешила убраться восвояси. В дверном проёме я увидел свою жену, вооружённую маленькими ножницами. Она стояла напротив большого овального зеркала в позолоченной раме и намеревалась уничтожить плоды моей диверсии, то есть распороть накрепко зашитый подол. Наряд теперь выглядел скромно, как и подобает, но не терял своей прелести и был роскошен – настоящая Клеопатра предстала передо мной. Соблазнительная, чернокудрая, ярко накрашенная. Экзотически красивая. Неимоверно злющая… Увидев меня, Флоренс резким движением выпустила подол из рук и направила на меня остриё ножниц в угрожающем жесте.
- А! Это ты! – зашипела она, сощурив глаза. - Значит, решил изобразить согласие! Позволил мне выбрать себе костюм по душе. Как же! А я поверила, подумала, что имею право на выбор!
- Флоренс… - Я сделал шаг вперёд, предупреждающе вскинув руки.
- Думала, что ты меня уважаешь! – продолжала неистовствовать моя фурия.
- Флоренс! – повторил я уже более грозно, надеясь, что это подействует. Не помогло.
- Что я могу быть равной тебе и самостоятельно принимать решения!
- Флоренс, прекрати бушевать! – рявкнул я, закрывая дверь и направляясь к разгневанной Клеопатре с ножницами. Надо проявлять осторожность, а то не ровен час лишит чего-нибудь жизненно важного. – Теперь твой костюм выглядит так, что не видно ничего лишнего. Гости уже заждались. Ты знаешь, что если будешь спорить, только потеряешь время.
- Костюм выглядит так, как хочешь ты! Я этот эскиз нарисовала сама и хотела, чтобы это платье выглядело так или иначе. А ты опять сделал всё по-своему.
- Только женщина способна устроить войну из-за тряпки! – возмутился я.
- Дело не в тряпке, а в том, что ты мною командуешь, будто я – твоя собственность!
- А ты и есть моя собственность! Если я хочу, чтобы бы ходила в парандже, ты будешь ходить в парандже. – Я уже стоял рядом, в опасной близости от выставленных вперёд ножниц. - И убери наконец эти чёртовы ножницы, пока не выколола глаза мне или себе!
- И не подумаю! – отказалась Флоренс, оставляя за собой право на оружие. Её глаза продолжали метать молнии. - Так и будет, да? Ты приказываешь, а я подчиняюсь?
- Да! Но только в том случае, когда ты упрямишься, как ослица.
- Осли… - задохнувшись от возмущения, Флоренс шагнула вплотную ко мне, уперев ножницы в латунный нагрудник. Остриё противно скрипнуло, соприкоснувшись с моей защитой. - Как ты меня назвал?
- Я сказал "как"! Почему тебе так нравится спорить и противоречить? – искренне недоумевал я, с силой вытягивая ножницы из руки Флоренс. Завязалась борьба. Изворачиваясь и пряча ноги от острых каблучков, я повернул Флоренс спиной к себе и обхватил руками, прижимая к себе и обездвиживая.
- Это ты испытываешь удовольствие от подавления чужой воли, Декстер! – обвиняла Флоренс, дёргаясь в кольце моих рук.
- Пусть я лучше буду выглядеть тираном в твоих глазах, чем допущу, чтобы ты красовалась в полуголом виде перед сотней гостей.
- Тогда красуйся перед ними в одиночестве. Я никуда не пойду и буду сидеть в этой комнате, чтобы тебе пришлось придумывать, что со мной случилось. Ты что? Улыбаешься?! – поняла вдруг супруга, увидев моё отражение в зеркале, напротив которого отразились мы и наши прижатые друг к другу тела.
- Знаешь, что это мне напомнило, дорогая жёнушка? – зашептал я ей на ухо, прикусывая нежную кожу шеи. - Как я укрощал тебя на "Герцогине Джулии". Тогда все твои "нет" превращались в "да". Может, стоит попробовать и сейчас, действуют ли эти методы?
- Ты не коснёшься меня, Декстер, пока не пообещаешь привести Клод, чтобы она расшила швы! – продолжала спорить моя упрямица, пытаясь освободиться, но голос её уже слабел, глаза томно прикрылись, по телу прошлась слабая дрожь…
- Да? Уверена? – со смешком спросил я, лаская тело, обтянутое ярким нарядом. Если надо, я буду убеждать тебя часами, что нужно слушаться своего мужа.
- Варвар… тиран… - стонала Флоренс, сдаваясь мне на милость и признавая поражение. Порочная картинка нашего отражения не оставила её равнодушной. Я развернул жену к себе и притянул за бёдра к возбуждённому паху, приблизил её лицо к себе, обхватывая затылок ладонью. Целуя пухлые губы, соблазнял обещаниями:
- Когда закончится бал, мы вернёмся в спальню, любимая, и я обещаю расшить все швы на этом костюме Клеопатры. Ты же знаешь, что она сводила с ума всех мужчин от мала до велика. Марк Антоний оставил жену ради своей царицы и бросил всё к её ногам. А я готов на всё ради тебя, но только ты будешь моей Клеопатрой, моей и ничьей другой.
- Не думай, что ты всегда будешь добиваться своего, муженёк! – ворчала Флоренс, отвечая на поцелуи. – Я… - ахнула она, - не буду… подчиняться… тебе постоянно…
И это было действительно так. Месть последовала даже раньше, чем я предполагал. Но это уже другая история…

Закатное солнце окрашивает здесь все в удивительные прозрачные оттенки. Ранний вечер золотистый, сумерки - лиловые, а за море солнце опускается на фоне глубоких синих, оранжевых и пурпурных тонов. Я любуюсь красками и ощущаю в воздухе свежесть и ароматы приближающейся весны. И неясное волнение, от которого замирает сердце.
Весь ужин мы с Джонатаном ловим взгляды, устремленные друг на друга. Я почти не понимаю, о чем идет речь за столом, отвечаю рассеянно, чем вызываю у матушки нежелательный интерес.
- Имоджин, дорогая, тебе нездоровится? - тихо спрашивает матушка, наклонившись ко мне.
- Нет, я в полном порядке, - поспешно отвечаю и, не удержавшись, снова бросаю быстрый взгляд на Джонатана.
- Если хочешь, то можешь идти к себе. Мы извинимся перед мистером Блейком, уверена, он все поймет, - настаивает мать.
- «Нет!» - едва не кричу я. - «Если он сейчас уйдет, то я умру».
...Позже я оказываюсь с ним наедине. Мы медленно бредем по дорожке сада, и я зябко кутаюсь в плащ. Мы все еще по разные стороны одной и той же реальности, но между нами всего один шаг. И, мне кажется, я готова его сделать.
Размышляю о том, что бы сказали мои родные, узнай они, что все мои помыслы заняты капитаном галеона. Сестра поймет, матушка разволнуется, приведет кучу разумных доводов, призывая одуматься, не спешить. Отец... Отца здесь нет, и о его реакции я стараюсь не думать вообще.
Я поглядываю на Джонатана и думаю о нем.
Неистовый, настойчивый капитан, при этом удивительно терпеливый, хотя сам, наверное, об этом и не догадывается. Он защитил и поддержал, когда на мою семью свалилось несчастье, был рядом в страшное время боли и страха. Некоторые его поступки шокировали, но тем самым он не позволил провалиться в ужас, уберег от опасности. Порой в нем напрочь исчезало все джентльменское, но именно в такие моменты я видела его настоящим, не боящимся чувствовать. Наверное, и об этом он не задумывался, невольно демонстрируя то, что обычно прячут даже от самих себя.
Мы молчим, а мне нестерпимо хочется взять Джонатана за руку. И не отпускать никогда.
- Прекрасное платье.
- Спасибо. Я надеялась, что тебе понравится.
- Очень… милое.
- Так это правда? Вы завтра отплываете?
- Да. Время больше не терпит. Мы должны закончить рейс. После этого планирую отправиться на юг, там есть кое-какие дела со старым другом. Он губернатор одного острова. Поистине райское место. Почти такое, как ты рассказывала.
Он останавливается и делает то, о чем я мечтала - берет мою руку в свою, чуть сжимает мои пальцы.
- И я бы очень хотел, чтобы ты отправилась в это путешествие со мной. И не только в это. Я могу подарить тебе целый мир, Имоджин. Если только ты готова его взять из моих рук.
Джонатан склоняется ко мне, и я смотрю на него во все глаза. Кажется, его лицо светится в лунном свете, как лик сказочного героя, глаза блестят, совсем как тогда, на борту галеона. Я смотрю и не могу отвести взгляда, и невольно задерживаю свое внимание на губах, которые совсем близко и шепчут то, что я так хочу услышать.
- Так ответь мне сейчас, моя дорогая леди, отправишься ли ты со мной?
- Да, - отвечаю я. - Отправлюсь. С тобой хоть на край земли.
- Твоя семья...
- Я скажу сестре. Она меня поймет. Чарити всегда знала пути подхода к родителям в самых разных ситуациях.
Возможно ли такое, что едва увидев кого-то, понимаешь, что это тот, кто предназначен небесами? Именно так и сейчас суждено встретиться и увидеть друг в друге тех, без кого каждый вздох будет даваться с трудом, самая лакомая пища станет пресной, сны пустыми, а дни - серыми и безрадостными. Ради кого готов на безрассудные поступки, потому что не быть рядом означает попросту не жить.
Я не стану ждать, пока условности проложат мне подобающий путь. Я выстрою свой путь сама, таким, каким он будет получаться, складываясь из моих решений, поступков, желаний и чувств.
- Я не вполне понимаю, на что иду. Но ничего не боюсь и ни в чем не сомневаюсь. Увези меня, Джонатан.
Кладу руки на плечи капитана. Притягиваю его к себе ближе, стискивая ткань камзола, сквозь нее ощущая тепло его тела, твердость напряженных мышц. Ладони скользят выше, на затылок, пальцы зарываются в густые волосы, всегда пахнущие морем и ветром. Я прикасаюсь к его рту в легком поцелуе, медленно провожу приоткрытыми губами по его гладким губам. Тону в нежности, как в летних облаках, и в то же время мне хочется чего-то неистового, как буря, чему я не смогу и не захочу противостоять.
Джонатан уже стал для меня той стихией, в которой я нашла себя, и которой хочется подчиниться целиком, без остатка.
_________________

Ещё день назад Николай возненавидел бы самого себя за те мысли, что сейчас стали настолько правильными, что казались единственно возможной истиной в его существовании, подчинённом установленному им же самим укладу. Ещё день назад, он и помыслить не мог о том, что жажда делать свободные вдох за вдохом и знать, что впереди его ждёт новая жизнь, будет настолько необходимой. Да, он бы возненавидел себя за саму вероятность подобных стремлений и фантазий о чём-то большем, чего он не заслужил. Но отчего сейчас так сладостно забыть о прошлом, о том, что убивало и иссушало и позволить себе сделать шаг к тому, что казалось заслуженным - счастью? Отчего хочется видеть на лице Беатрис сначала неверие, смешанное с надеждой, робкой, хрупкой, так похожей на то чувство, что испытывал сам князь, а после слышать то, что она говорит ему. И только ему. Потому что отныне в её жизни есть только один мужчина, которому она будет отдаваться вся без остатка. Которому она будет принадлежать и которым же будет владеть безраздельно. И пусть пока она не произнесла этих слов, Николай уже знает ответ своей княгини.

Прижать её к себе так крепко и в то же время бесконечно бережно - становится тем, что дарует Николаю возможность сделать новый вдох. Нет, он не скажет ей, что никогда не смог бы прогнать, даже если бы обманул сам себя, что хочет, чтобы она ушла. Потому что в ней сейчас и заключается его жизнь. И все его мысли принадлежат ей одной. Но князь не скажет этого Беатрис, потому что знает: его княгиня услышит эти слова в стуке его сердца. Оно стучит ровно и неспешно, только для неё одной. И оно будет стучать также медленно и неторопливо и дальше. Медленно оттого, что больше Николай не будет торопиться. Он захочет насладиться каждым мгновением, которое проведёт наедине со своей Беатрис. И каждым новым и в то же время уже знакомым оттенком эмоций и чувств. Которые ему подарит только она.
Его княгиня сможет прочесть всё в ритме его сердца, в том, как он делает каждый новый вдох.
Для неё.
В том, как он невесомо прикасается к ней, проводя пальцами по виску, но не спеша стирать солёные дорожки слёз.
Только к ней.
Только для неё.
Только с ней одной.

- Моя княгиня может позволить себе быть любой рядом со своим князем. Слабой и хрупкой, сильной и смелой. Любой, какой бы она ни захотела. Потому что отныне я хочу видеть тебя настоящую, Беатрис. Вернее будет сказать, что я видел тебя настоящую и до сего момента, но мне необходимо знать, что ты и сама чувствуешь себя таковой, когда ты рядом со мной.
Он всматривался в её глаза, желая, чтобы она прочла всё, что бушевало в его душе, по его взгляду. Наслаждался прикосновениями тонких прохладных пальцев к своему лицу и губам и жаждал сказать ей так много, но в то же время боялся нарушить тот момент, который сейчас разрывал его душу в клочья. Да, князь Николай Раду наслаждался этими сладостно-болезненными ощущениями, как утопающий наслаждается глотком воздуха, острыми иглами входящего в истерзанные нехваткой кислорода лёгкие. Он жил сейчас, рядом с ней. В это мгновение.
С ней.
Для неё.
Ради них обоих.
Так зачем произносить тысячи ненужных слов, если его Беатрис способна услышать его и без них? Только она одна.

- Я люблю тебя, моя княгиня, - склонившись к губам Беатрис, Николай нежно и осторожно прикоснулся к ним своими губами и выдохнул снова, словно желал, чтобы эти слова стали клеймом принадлежности ему одному: - Я люблю тебя, Беатрис.

Впереди их ждало так много всего. То, что было настоящей жизнью. Миллион вопросов, на которые они станут искать ответы вместе, новые чувства, жадная потребность друг в друге. Бесконечное спокойствие моря, под водной гладью которого будет бушевать безудержная стихия. Но то, в чем князь Николай Раду был уверен отныне и до конца своих дней, - рядом с той женщиной, которая предназначена тебе самой судьбой, твоё сердце будет биться неспешно, чтобы не торопить ход времени, в котором так сладостно находиться вдвоём.
Оно будет биться медленно. Для неё одной.
И только для неё.
Ибо нет больше дыхания смерти, что была неизменной спутницей слишком вечное количество лет.
Есть только бесконечное желание жить.
Рядом с ней...
_________________

Что происходит с человеком, когда он улетает за край сознания, уносясь вслед за теми ощущениями, что одолевают его бренное тело? Что происходит с его мыслями, с чувствами? Они обретают свою невесомую жизнь, наполняясь чем-то важным. Наполняются не только смыслом, но еще и чем-то таким, чему сложно дать название. Становятся частью вечности, позволяют времени бежать вспять.
Волшебные минуты блаженного уединения стремительно накатывали, погребая под собой, словно ураган. Но не для того, чтобы унести с собой в мир вечной темноты покоя и умиротворения, в которой правила свой бал королева Смерть. Этот ураган, приняв облик странного доктора, вытаскивал из Катерины то, что было недоступно даже ей самой, но о чем втайне грезила, пока он делился с ней ее же вкусом, который был на его губах.
Вся жизнь ее до этого момента была подчинена размеренному существованию, наполненному безликими событиями, которые серой чередой одно за другим проходили, не оставляя о себе даже маленькой крупицы воспоминаний. Как будто их и не было никогда. Лишь пустота. И боль от того, как сложилась судьба. Покорная дочь, сдавшаяся на милость родителей, что решили все за нее. Горькая полынь разочарования...
Но ведь и она имеет право быть счастливой. Пусть даже это всего лишь вымысел, ее фантазия. Так почему бы не позволить судьбе заполнить эти пустоты? Почему не дать попробовать излечить себя, выводя боль из головы, в которой та прочно обосновалась, медленно вытягивая все силы? Почему не позволить осуществить то, о чем грезилось в глуши заточения, в котором Катерина коротала свою жизнь? Почему бы не позволить этому наваждению обернуться явью? Хотя бы на короткое время. Что будет потом – разве это важно? Разве может быть это важнее того, что она испытывала сейчас? Эти моменты станут в будущем воспоминания, маленькой тайной, что будет согревать ее темными холодными ночами, заставляя кровь быстрее бежать по венам. Но это все будет потом. А сейчас…
Сейчас Катерина пылала, подставляя себя под жаркие губы и сильные руки Винченцо, отдавая себя так, будто от этого зависела ее жизнь. Тяжело дыша от переполнявших ее эмоций и ощущений, Катя смотрела затуманенными глазами в лицо доктора и отвечала на каждое его прикосновение.

Красивая?
Катя всмотрелась в его глаза, словно пытаясь что-то рассмотреть там. Может быть, увидеть свое отражение?
Он, верно, шутит? Или просто, одурманенный так же, как и она, не замечает той невзрачности, которой Катерина была наделена?
Разве такой должна быть женщина? Бледная тонкая кожа, покрытая веснушками, сквозь которую можно рассмотреть тонкие линии вен, рыжие непокорные волосы, лишенное ярких красок лицо, на котором глубокими омутами сияли только глаза. Ни одного достоинства, сплошные недостатки, за которые можно лишь жалеть, награждая сочувствующим взглядом. Разве таких называют красавицами? Разве такими восхищаются? Увидев такую в толпе, взгляд даже не остановится ни на миг, будто на том месте пустота.
Катя поджала губы, споря с самой собой, и прикрыла глаза. Она ведь решила сегодня притвориться, что действительно красива. Так почему бы не поверить в это и самой Нужно просто представить. Поверить в это. Попытаться поверить.
Катерина распахнула ресницы, когда почувствовала прикосновение лба Винченцо к своему.
Нет, его глаза не лгали.
Она видела себя в них: разгоряченная, с кожей, покрытой жарким румянцем, что казалось, будто она светится изнутри; с распухшими яркими губами, которые жадно хватали воздух, раскрываясь навстречу мужским губам, что выпивали ее стоны и заставляли стонать вновь, пока Винченцо терзал ее своими ласками и заставлял извивать под собой; с разметавшимися по подушке волосами, что огненными всполохами раскинулись вокруг и сверкали подобно золоту, напоминая собой багрянец осенних листьев.
Это не могло быть реальным. Это просто дурман, волшебство. Иллюзия. Обман. Но как же он реален! Но и иллюзиям должно быть место в жизни невзрачной дурнушки, даже если душа ее грешна. Грешна в том, что хотела быть особенной для него одного – для доктора, который говорил о том, что она слишком хороша для него. Так почему не принять это как данность, приняв сладкое поражение? Зачем убегать от самой себя?
Покорно закинув ногу на плечо доктора и раскрываясь перед ним так, как не делала этого никогда, Катя застонала, когда он коснулся горячими пальцами ее плоти. Разжигая в ней пламя, что грозило испепелить, он горел и сам, мучительно обрекая себя на пытку.
Чего он ждет? Почему все еще медлит? Она ведь хотела, чтобы он наполнил ее собой. И Винченцо знает об этом – не может не знать.
Видит, слышит, чувствует, ощущает. Но медлит. Словно нарочно.
И будто в ответ на эти мысли, доктор заполняет ее до предела, касается груди. Кожа стала столь чувствительной, что реагирует на малейшее прикосновение, от чего путаются все мысли. Да и к чему они сейчас?
Она хотела чувствовать, как он наполняет ее собой? Он дал ей это. И самое меньшее, что она могла дать в ответ, - это показать, как много он дает, хотя и не подозревает об этом.
Лаская ладонью влажную от испарины кожу своего любовника, Катя прикусывала ставшие уже болезненными губы и теснее прижималась, чтобы быть еще ближе. Она чувствовала напряженную твердость его мышц, которые ласкала ладонями. Она вбирала каждый стон, впитывала в себя каждый вдох, каждое движение.
Какой же он горячий. Горячий и твердый. Жаркий, словно огонь, в котором она сгорала вместе с ним, моля быть испепеленной снова и снова – пока не превратится в тлен.
Глаза доктора утягивают Катю за собой в пучину порока и соблазна, туда, откуда не хочется выбираться, не хочется выплывать. А она задыхалась – от их близости, от наслаждения, сладкого и мучительного, и такого долгожданного.
В дурманящем забытьи царапая ноготками влажную кожу Винченцо, Катя услышала то, что слышать никак не ожидала.

Дрожащими пальцами Катя дотронулась до его губ, которые посмели произнести эти слова. Мягко очертила их контур, чуть надавливая на нижнюю, и подняла глаза к глазам доктора.
- Тшш, - ладонь мягко скользнула вверх по мужской щеке, лаская и успокаивая, чтобы добраться до виска, на котором выступили мелкие капельки пота. Собрав его пальцами, Катя растерла их между подушечками. – Это судить не тебе.
Катя скользнула ладонью дальше, обхватывая Винценцо за шею и притягивая его лицо ближе к своим губам, чтобы прошептать:
- Каждый обладает в своей душе столькими достоинствами, сколько может увидеть их в других. Сколько ты видишь их во мне?
Всего на миг губы дрогнули в горькой улыбке. Что он может увидеть? Ничего. Просто монахиню, которая не побоялась остаться с ним в одной каюте и отдала себя. Разве так ведут себя достойные? Она ведь просто обманщица, которая не побоялась вкусить сладкий грех с незнакомцем. Можно ли отыскать достоинства там, где их нет? Вряд ли.
Закрыв глаза, чтобы не увидеть осуждения в его глазах, Катя в отчаянии впилась в губы Винценцо в болезненном горьком поцелуе, обжигая горячим дыханием, скользнув языком в жар рта доктора, и двинула бедрами, вынуждая продолжать.
Нужно гнать прочь эти мысли! Они сейчас не нужны ей.
Она подумает об этом потом, в тиши собственного одиночества, снова жалея себя и свою никчемную пустую жизнь, которая превратила ее в беглянку.
Вцепившись в доктора, словно он был ее последней надеждой на спасение, Катя собралась с силами и потянула его в сторону, опустить ее ногу и перевернуться на спину. Не выпуская Катерину из своих объятий, доктор молча повиновался, пытливо вглядываясь в ее лицо.
Катерина приподнялась над Винченцо, обхватывая его возбужденную плоть и обводя нежную головку. Жаркая собственная влага, которая покрывает шелковистую кожу, лишь добавляет остроты ощущениям, которые обуревают всем ее существом. Лишаясь остатков разума и дрожа от переполняющих эмоций, Катя сжала пальцы сильнее, скользя ими по стволу. И присела чуть ниже, проводя головкой по своей плоти, не в силах сдержать долгий тихий стон, который прозвучал в унисон стону доктора, чьи напряженные пальцы до боли впились в ее бедра, но не смели торопить, растягивая эту сладкую пытку на двоих. Неторопливые движения, мерные и долгие, убивали, возрождая вновь. Но выдержки не хватает надолго, вынуждая двигаться чуть быстрее, чтобы, наконец, впустить Винченцо в себя, насаживаясь раз за разом быстрее и быстрее. Словно танцуя неведомый танец, который вскоре приносит освобождение, унося с собой.